Филиал государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «московская государственная юридическая академия» в г. Вологде

Вид материала

Проблемы квалификации хищения предметов, имеющих особую культурную ценность
Особенности правового закрепления принципа независимости судей
Правовое регулирование усыновления российских детей иностранными лицами

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Литература:

Приказ Минюста РФ от 12 мая 2000 г. № 148. // Бюллетень нормативных актов федеральных органов исполнительной власти от 12 июня 2000 г., № 24.

Герасимова Е.В.,

старший преподаватель

ПРОБЛЕМЫ КВАЛИФИКАЦИИ ХИЩЕНИЯ ПРЕДМЕТОВ, ИМЕЮЩИХ ОСОБУЮ КУЛЬТУРНУЮ ЦЕННОСТЬ

Одной из наиболее остро стоящих проблем при квалификации деяния по ст.164 УК РФ является проблема определения момента окончания данного преступления. Уголовная ответственность по ст.164 УК РФ в случае хищения предметов, имеющих особую культурную ценность, наступает независимо от способа совершения преступления. Эта законодательная формулировка более всего вызывает споры в юридической литературе.

Основные положения этой полемики можно свести к двум направлениям. Одни авторы утверждают, что это преступление надлежит считать оконченным, в момент не только завладения указанными предметами, но и получения реальной возможности распоряжаться ими по своему усмотрению. Такой позиции, в частности, придерживается П.Н. Панченко [1]. Это утверждение представляется бесспорным, если речь идёт о хищение предметов, имеющих особую ценность путём кражи, мошенничества, грабежа, присвоения или растраты, однако в отношении разбоя не всё так однозначно. Разбой это единственная форма хищения, которая признаётся оконченной уже в момент нападения с целью завладения чужим имуществом. Вместе с тем, отдельная группа авторов, числу которых относятся В.М. Лебедев и Ю.И. Скуратов, полагают, что если посягательство на предметы, имеющие особую ценность, осуществлено в форме разбоя, то оно в соответствии с прямым предписанием ст.164 УК РФ может квалифицироваться как оконченное хищение лишь при том непременном условии, что субъект фактически изъял и (или) обратил в свою пользу или пользу других лиц данные предметы. По их мнению, иное решение вопроса было бы грубым нарушением прямых предписаний уголовного закона, очевидным противоречием его буквальному содержанию и смыслу, следовательно, разбой с целью хищения предметов, представляющих особую ценность, не окончившийся их завладением, должен квалифицироваться как покушение на преступление, предусмотренное ст.164 УК РФ [2].

Разделяет точку зрения о недопустимости считать моментом окончания хищения предметов, имеющих особую ценность, совершённого путём разбоя - нападение, и С.М.Кочои [3, стр.214]. Он полагает, что законодательная конструкция разбоя (ст.162 УК РФ) не позволяет безоговорочно его относить к формам хищения. Помимо этого, ст.164 УК РФ установлена ответственность за хищение, а хищение, согласно примечанию 1 к ст.158 УК РФ, окончено с момента причинения ущерба.

Суть другой позиции, которую высказывают З.А.Незнамова [4], О.Ф. Шишов [5], сводится к тому, что момент окончания преступления, предусмотренного в ст.164 УК РФ, определяется формой хищения. Это утверждение представляется наиболее приемлемым. Так, О.Ф. Шишов пишет, что систематическое толкование закона исключает двоякое понимание юридической природы разбоя и различного подхода к уяснению момента окончания этого преступления. Поэтому моментом окончания данного преступления, совершенного путём разбоя, исходя из систематического толкования закона и единого понимания разбоя в действующем уголовном законодательстве, следует считать момент нападения, соединённого с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего.

Ещё одной сложностью связанной с законодательной конструкцией ст.164 УК РФ, является вопрос об оценке вымогательства предметов, имеющих особую ценность. Проблема в том, что в диспозиции данной статьи законодатель не упоминает о таком способе корыстного завладения указанными предметами. Следует заметить, что раздел 9 УК РФ «Преступления против общественной безопасности и общественного порядка» содержит несколько преступлений, состоящих в незаконном завладении особыми предметами, среди которых, ядерные материалы (ст.221), оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, взрывные устройства (ст.226), наркотические средства, психотропные вещества (ст.229), где в качестве способа незаконного завладения, называется не только хищение, но и вымогательство. Однако, в ст.164 УК РФ завладение предметами, имеющими особую культурную ценность, ограничивается лишь одним способом – хищением, это, своего рода, пробел уголовного законодательства. При вымогательстве предметов, имеющих особую ценность, надлежит вменять ст.163 УК РФ.

Вместе с тем, Г.Н.Борзенков полагает, что вымогательство указанных предметов также должно квалифицироваться по ст.164 УК РФ, поскольку оно не менее опасно, чем кража, грабеж и т.д. [6]. С таким утверждением вряд ли возможно согласиться, так как это бы означало применение уголовного закона по аналогии, что недопустимо.

Несовершенство законодательного построения ст.164 УК РФ порождает проблемы и в правоприменительной практике. Среди них, наиболее обсуждаемым является вопрос о допустимости квалификации хищения предметов, имеющих особую культурную ценность соединённого с отягчающими признаками, предусмотренными в ст.162 УК РФ, по совокупности.

В частности, Г.Н.Борзенков [6] а также Л.Д.Гаухман и С.В.Максимов [7, с.111] считают, что совокупность преступлений надлежит вменять в том случае, когда хищение названных в ст.164 УК РФ предметов, совершается способом, характерным для насильственных форм хищения при некоторых отягчающих обстоятельствах, не предусмотренных в ч.2 ст.164 УК РФ. Например, разбойное нападение с незаконным проникновением в жилище, в результате чего была похищена коллекция рукописей, имеющих особую ценность, представляет собой совокупность преступлений, предусмотренных ч.1 ст.164 и ч.3 ст.162 УК РФ. Авторы пишут, что применение совокупности в этом случае обусловлено тем, что санкция за данный вид разбоя строже предусмотренной в ч.1ст.164 УК РФ.

С.М.Кочои не разделяет вышеизложенной точки зрения, полагая, что виновный здесь объективно совершает одно хищение, умысла на совершение двух хищений у него нет, и поэтому квалифицировать содеянное как два хищения нет законных оснований. В тоже время, он высказывает мысль о том, что при совершении нападения в целях хищения предметов, имеющих особую ценность, с причинением тяжкого вреда здоровью потерпевшему, имеет место одно преступление, предусмотренное п. «в» ч.4 ст.162 УК РФ. Никакой дополнительной квалификации по ст.164 УК РФ не нужно [3, стр. 213]. Мы полагаем, что с данной мыслью нельзя согласиться, так как в противном случае теряется смысл создания ст.164 УК РФ.

Большинство же авторов высказывают мнение о том, что нет необходимости подобную ситуацию оценивать по совокупности ст.164 УК РФ и ч.2 или ч.3 ст.162 УК РФ, поскольку ст.164 УК РФ охватывает хищение предметов, имеющих особую ценность «независимо от способа».

Как видим, особенности построения ст.164 УК РФ порождают множество проблем, среди которых не только вопросы толкования терминов используемых диспозицией, но и сложности квалификации данного преступления. В юридической литературе выдвинуто несколько вариантов разрешения сложившейся ситуации. Так, О.Ф. Шишов полагает что, для большей ясности целесообразно Пленуму Верховного Суда РФ дать специальное разъяснение по вопросу о моменте окончания хищения предметов, имеющих особую ценность, совершаемого путём разбоя [5].

С.М. Кочои предлагает в ст.164 УК РФ предусмотреть ответственность не за хищение, а за незаконное завладение предметами, имеющими особую ценность. Исходя из этого, состав преступления должен быть формальным, то есть оно будет окончено с момента завладения предметами, указанными в законе, безотносительно к его последствиям. Способы завладения какой-либо роли для квалификации преступления по ч.1 ст.164 УК РФ не должны играть [3, стр.217]. Кроме этого, автор считает необходимым дифференцировать ответственность в ч.2 ст.164 УК РФ в зависимости от характера насилия, применённого для завладения предметами, указанными в ч.1, или при их вымогательстве (опасное или не опасное для жизни или здоровья) [3,стр. 218].

Наиболее кардинальный способ разрешения проблемы определения момента окончания хищения предметов, имеющих особую ценность, – это исключение из УК РФ ст.164 с одновременным введением в статьи, предусматривающими ответственность за хищение и вымогательство чужого имущества (ст.ст.158-163) квалифицирующего признака «в целях завладения предметами, имеющими особую культурную ценность».

Наиболее эффективно устранить все рассмотренные выше проблемы, мы полагаем, возможно только на законодательном уровне. Представляется, что для этого необходимо изменить конструкцию состава предусмотренного ст. 164 УК РФ. Мы предлагаем следующий вариант редакции статьи:

«Статья 164. Хищение либо вымогательство предметов, имеющих особую ценность

Хищение путём кражи, мошенничества, присвоения, растраты или грабежа, равно вымогательство предметов или документов, имеющих особую культурную ценность -

наказывается лишением свободы от шести до десяти лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период до трёх лет либо без такового.

Нападение в целях хищения предметов или документов, имеющих особую культурную ценность, совершённое с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с угрозой применения такого насилия -

наказывается лишением свободы на срок от семи до двенадцати лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период до трёх лет либо без такового.

Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи:

а) совершённые группой лиц по предварительному сговору или организованной группой;

б) повлёкшие по неосторожности уничтожение, порчу или разрушение предметов или документов, имеющих особую культурную ценность –

наказываются лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период до трёх лет.

Действие, предусмотренное частью второй настоящей статьи соединённое с причинением тяжкого вреда здоровью –

наказывается лишением свободы на срок от восьми до семнадцати лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период до трёх лет».

Литература:

Научно-практический комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Под ред. П.Н. Панченко. Том 1. - Нижний Новгород: НОМОС,1996.- С. 440.
Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Под ред. Ю.И.Скуратова В.М. Лебедева. - М.:ИНФРА М – НОРМА, 1996.- С.371.
Кочои С.М. Ответственность за корыстные преступления против собственности. – М., 2000.
Уголовное право. Особенная часть. Под ред. З.А.Незнамовой. -М.:ИНФРА. М – НОРМА.- 1997.- С.238.
Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Под ред. О.Ф.Шишова. Том 2. - М.: Новая волна. 1998. - С. 52.
Курс уголовного права. Том 3. Особенная часть. Под ред. Г.Н.Борзенкова, В.С. Комиссарова. - М.:Зерцало,2002.- С.461.
Гаухман Л.Д., Максимов С.В. Ответственность за преступления против собственности.- М. ЮрИнфоР, 1997.- С.111.

Денисова А.В.,

старший преподаватель

ОСОБЕННОСТИ ПРАВОВОГО ЗАКРЕПЛЕНИЯ ПРИНЦИПА НЕЗАВИСИМОСТИ СУДЕЙ

Надо сказать, что правовое закрепление принципов вообще и принципа независимости судей, в частности, имеет свои особенности, связанные, во-первых, с теоретическим определением понятия принципа, во-вторых, с дискуссией по вопросу о том, существует ли иерархия в системе принципов, в-третьих, с дискуссией по вопросу о том, должна ли иметь место при закреплении того или иного принципиального положения конкретная норма, или оно может быть выведено и сформулировано при анализе совокупности норм, а непосредственного его закрепления не требуется. Остановимся подробнее на этих проблемах и на том, как они повлияли на нормативное обеспечение независимости судей и суда.

В уголовно-процессуальной теории понятие принципа имеет тройственную природу, согласно которой, применительно к теории, принципы понимаются как основополагающие идеи, применительно к отрасли права, как основные нормы, применительно к деятельности, как основные черты этой деятельности. При этом надо иметь в виду, что эти три аспекта в понимании принципов взаимосвязаны друг с другом, потому что идеи закладываются в формулу нормы или совокупности норм, а нормы, воплощенные в реальности, определяют качества деятельности.

Как мы отмечали выше, среди процессуалистов не существует единства мнений по вопросу о том, должен ли тот или иной принцип закрепляться отдельной специальной нормой, или на основе объективного анализа он может быть выведен из совокупности норм. На наш взгляд, справедливо и то, и другое, потому что идеи зарождаются сначала в общественном сознании на основе объективных предпосылок и первичны по отношению к законотворческой деятельности. Они могут получить четкое нормативное закрепление и приобрести статус нормы-принципа, но этого может и не случиться, между тем, они заставят по-новому переосмыслить и истолковать уже существующие нормы и таким образом воплотиться в правоприменительной практике. В силу этого принципы, составляя философию отрасли права, так же как и отрасль права имеют свои источники, которые можно разделить на две группы: нормативные источники и источники информационные. Такую классификацию предлагает А.В.Гриненко, исходя из тезиса о невозможности однозначной оценки права, ввиду его особого социального назначения и детерминации множеством конкретных факторов [1]. Мы присоединяемся к точке зрения данного автора, поскольку полагаем, что право нельзя свести к совокупности норм, закрепленных в нормативно-правовых актах, источником права является все то, что помогает правильно истолковать норму права и правильно ее применить. Иными словами, мы полагаем, что норма права рождается в момент правоприменения, а не тогда, когда ее текст напишет законодатель. Но вернемся к рассматриваемому нами вопросу.

К нормативным источникам принципов мы отнесем нормативно-правовые акты, принятые на уровне федерального законодательства, к информационным – все остальные, в том числе и не имеющие документального выражения, например, правовые обычаи. Таким образом, для правового закрепления принципов характерна множественность источников, и особенно это относится к независимости судей в силу ее особого положения в системе принципиальных требований.

Определяя место принципа независимости судей как особое, мы не можем обойти молчанием дискуссию о том, существует ли иерархия в системе принципов, или они являются равновеликими. За то, чтобы признать принципиальные положения равновеликими высказывались Т. Н. Добровольская [2], И. В. Тыричев [3]. Но такая позиция не дает ответа на вопрос, как действовать в случае коллизии принципиальных положений в области законотворческой деятельности и в области правоприменения, поэтому следует, по-видимому, признать правильной точку зрения Смирнова А.В., который полагает, что: «Принципы всякого судопроизводства…подчиняются строгой логике. Они взаимосвязаны и составляют единую иерархическую систему. Эта система является элементом еще более общей системы права, а также общесоциальной системы, испытывая на себе через них влияние общеправовых и социальных условий. Однако именно потому, что они составляют систему, не все принципы абсолютно равнозначны» [4]. Далее, рассуждая в рамках своего учения о состязательном процессе, он утверждает, что «универсальными типологическими началами» такого процесса являются равенство сторон и независимость суда, а все остальные принципы имеют меньшую степень общности и производны от «универсальных типологических начал». Мы признаем справедливость и обоснованность приведенного высказывания, но полагаем, что оно все же неполностью характеризует местоположение принципа независимости судей в системе. В этом контексте необходимо поднять также вопрос о классификации принципов.

В литературе предлагается несколько оснований для классификации [3, с. 7].

По вертикали, принципы можно классифицировать на общеправовые, межотраслевые и отраслевые (специализированные). В основу такой классификации кладется соотношение общего, особенного и отдельного.

По предмету правового регулирования - на судоустройственные (организационные) и процессуальные (функциональные) [3, с.15].

Кроме того, по источнику правового закрепления выделяют еще и конституционные.

Вопрос о системе и классификации принципов в рамках системы по сей день остается дискуссионным, потому что существует обоснованная критика всех приведенных нами точек зрения. Но мы не ставим перед собой задачи выработать свою особенную теорию классификации принципов, поскольку считаем, что все приведенные нами точки зрения имеют право на существование и дополняют что-то новое в понимание принципов. Проблема классификации интересует нас постольку, поскольку позволяет определить место принципа независимости судей в системе правовых принципов, и, в свою очередь, позволяет изучить специфику его правового закрепления.

Поэтому, учитывая все вышеизложенное, можно сделать следующий вывод: по своей объективной природе, по признаку своей первичности и всеобщности принцип независимости судей занимает одно из самых важных мест в иерархии правовых принципов, вследствие того, что он, во-первых, является основой организации государственной власти, во-вторых, он является основой организации правосудия, в-третьих, он является основой организации любого вида процессуальной деятельности, в том числе и уголовно-процессуальной. По своей правовой природе принцип независимости судей является конституционным, а в настоящее время есть все основания полагать, что он становится и международно-правовым.

Таким образом, с учетом предложений А.В.Гриненко, о которых мы уже упоминали выше, а также с учетом выводов о месте и значении принципа независимости судей в системе правовых принципов, можно дать системную характеристику его источников, согласно которой: нормативные источники представлены следующим перечнем:

Международные нормативно-правовые акты, ратифицированные российским парламентом,
Конституция Российской Федерации,
Федеральные конституционные законы,
Федеральные законы.

Информационные источники, которыми идея, содержание и гарантии судейской независимости существенно дополняются, развиваются и конкретизируются, по степени их воздействия на процесс формирования содержания принципа независимости судей можно подразделить на две группы: основные и неосновные.

К основным следует отнести решения Европейского Суда по правам человека, решения Конституционного Суда РФ по вопросам нормативной регламентации судоустройства и уголовно-процессуальной деятельности, характеристики правовых принципов вообще, принципов правосудия и уголовного процесса, в частности, подзаконные нормативные акты, разъяснения Пленума Верховного Суда РФ. К неосновным (вспомогательным) - информационные источники, исчерпывающий перечень которых практически невозможно дать, потому что в их число входит любое идеальное или материальное явление, побудившее законодателя наряду с другими источниками либо изолированно от них изменить закон. В частности, к ним можно отнести международные акты, носящие рекомендательный характер.

Рассмотрим особенности правового закрепления принципа независимости судей применительно к каждой группе источников более подробно. При этом необходимо сделать оговорку, что вначале мы постараемся дать системный анализ нормативных и информационных источников международного уровня, а затем внутренних.

После тяжелых последствий второй мировой войны международное сообщество повернулось лицом к человеку и выработало универсальный подход к критериям, определяющим меру его свободы, который нашел свое выражение в четырех основных международных документах: Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года, Международном Пакте об экономических социальных и культурных правах, Международном Пакте о гражданских и политических правах, принятыми Генеральной Ассамблеей ООН 16 декабря 1966 года, Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, принятой Советом Европы 4 ноября 1950 года. Важной для нашего исследования особенностью трех (Всеобщей декларации прав человека, Международного Пакта о гражданских и политических правах, Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод) является то, что в них право человека на справедливость закрепляется наряду с такими правами, как право на жизнь и личную неприкосновенность, только выражается оно не буквально, а как право каждого на рассмотрение его дела с «соблюдением всех требований справедливости независимым и беспристрастным судом» (ст. 10 Всеобщей декларации прав человека, п.1 ст.14 Международного Пакта о гражданских и политических правах, п.1 ст.6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод). Независимое, беспристрастное и справедливое правосудие по смыслу указанных норм является объектом права человека, обеспечивать которое обязанность государства.Лаконичность формулировок международных актов в отношении перечня качеств справедливого суда предполагала изначально, более детальное разрешение такого рода вопросов государствами посредством внутреннего законодательства. Однако со временем и эти вопросы потребовали унификации в рамках международного сообщества, поскольку проблема независимого правосудия, также как и проблема обеспечения прав человека вышла за рамки территориальных границ. Унификация происходила в двух направлениях.

Первое направление с 1959 года обеспечивала, постепенно наращивая свои объемы, деятельность Европейского Суда по правам человека, который в своих решениях, констатируя имевшееся нарушение прав человека и присуждая пострадавшему лицу финансовую компенсацию, фактически указывал государству на необходимость исправления норм национального права, а также правоприменительной практики в соответствии со стандартами Совета Европы, закрепленными в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (в том виде, как сам Европейский Суд их понимает). Россия попала в сферу юрисдикции Европейского Суда по правам человека, после того как Федеральным законом от 30 марта 1998 года ратифицировала Европейскую Конвенцию о защите прав человека и основных свобод и Протоколы к ней [5]. Поскольку, как мы уже отмечали выше, ст. 6 Конвенции закрепляет право каждого человека на рассмотрение его дела независимым и беспристрастным судом, созданным на основе закона, постольку постановления Европейского Суда, касающиеся рассмотрения жалоб по поводу нарушения данного права, являются самостоятельными источниками, дающими нам представление о международных стандартах в области независимого, беспристрастного и справедливого правосудия. Несмотря на то, что решения и постановления Европейского Суда обязательны только для государства-ответчика по делу, особенности мотивировки этих решений таковы, что они носят прецедентный характер, вследствие чего обращение к текстам этих документов позволяет наполнить реальным смыслом статьи Европейской Конвенции. В качестве примеров таких решений применительно к правильному толкованию п. 1 ст.6 Европейской Конвенции можно привести Постановление Европейского Суда от 25 февраля 1997 года по делу Финдли против Соединенного Королевства, Постановление Европейского Суда от 23 апреля 1996 года по делу Ремли против Франции, Постановление Европейского Суда от 23 мая 1991 года по делу Обершлик против Австрии, Постановление Европейского Суда от 1 октября 1982 года по делу Пьерсак против Бельгии и др. [6]. Так, в решении по делу Финдли против Соединенного Королевства (п.п.73, 76) Европейский Суд указал на тот минимум гарантий независимости и беспристрастности суда, который должен обеспечиваться национальным законодательством стран-участниц Европейской Конвенции, сформулировал теоретическое понятие беспристрастности и сделал ряд других важных выводов. Остальные упомянутые нами решения касаются тех или иных аспектов беспристрастности и процедур, которые могли бы ее гарантировать.

Второе направление унификации обеспечивалось путем принятия международных актов, которые носили характер рекомендаций, в частности, таких как: «Основные принципы независимости судебной власти» (приняты Седьмым Конгрессом ООН в августе-сентябре 1985 года в Милане и одобрены 40-й сессией Генеральной Ассамблеи ООН (резолюция 40\146 от 13 декабря 1985 г.) [7, с. 135-138], «Процедуры эффективного осуществления Основных принципов независимости судебных органов» (утвержденные резолюцией Экономического и Социального Совета ООН 24 мая 1989 года) [8], «О независимости, эффективности и роли судей» рекомендация Комитета министров Совета Европы № R(94)12 от 13 октября 1994 г. [7, с. 364-368] Европейская хартия о статусе судей от 10 июля 1998 г. [7, с. 373-377] и др. Эти источники мы, наряду с постановлениями Европейского Суда, относим к информационным, поскольку, хотя они и не содержат норм права, тем не менее, служат ориентиром для государств при совершенствовании внутреннего законодательства, с целью обеспечения справедливого, независимого и беспристрастного правосудия. В силу высокого авторитета международных организаций, которые стали инициаторами принятия данных международных актов, они в большинстве своем восприняты цивилизованным международным сообществом как руководство к действию.

Остановимся на общей характеристике некоторых из них.

Прежде всего, применительно к Основным принципам независимости судебной власти, Рекомендации Комитета министров Совета Европы «О независимости, эффективности и роли судей» и Европейской Хартии о статусе судей, следует отметить, что эти три акта непосредственно взаимосвязаны друг с другом, поскольку каждый последующий развивает и конкретизирует положения предыдущего, о чем содержится прямое указание в вводных текстах этих документов. Их основное содержание определяют пять главных вопросов: 1. общие положения о независимости, характеризующие ее понятие и сущность; 2. проблемы формирования судейского корпуса; 3. проблемы формирования судейского сообщества; 4. проблемы ответственности судей, 5. роль государства и самих судей в обеспечении скорого, справедливого, независимого и беспристрастного суда. При этом одной из главных обязанностей государства, вытекающих из содержания международных требований, относительно гарантий независимости судебной власти, является, прежде всего, законодательное обеспечение этого принципа на уровне конституции и законов страны (п.1 Основных принципов независимости судебной власти, п.п. «а» п. 2 Принципа 1 Рекомендации Комитета министров о независимости, эффективности и роли судей, п. 1.2 Европейской Хартии о статусе судей).

Принцип независимости судей закреплен в конституциях всех цивилизованных государств, правда следует оговориться, что в каждой стране конституционное закрепление имеет свои особенности. Их можно свести к трем основным моментам.

Во-первых, в конституциях ряда стран ограничились лишь констатацией факта существования судебной власти, полагая, что само понятие «судебная власть» говорит о качестве независимости, поскольку любая власть, в том числе и судебная без независимости просто немыслима. К такого рода конституциям относятся конституции США (раздел 1 ст. III) [9, с.26], Франции (ст.64) [9, с. 125]. В них делается акцент на гарантиях независимости, таких как несменяемость, полнота власти, порядок формирования судейского корпуса.

Во-вторых, существуют конституции, где, наряду с упоминанием судебной власти, качество независимости раскрывается более содержательно, в частности, в Конституции Японии говорится: «Все судьи независимы и действуют, следуя голосу своей совести; они связаны только настоящей Конституцией и законами» [9, с.452], подобные формулировки содержатся в конституциях Германии (ст. 97) [9, с. 199], Италии (ст. 101) [9, с. 264], Испании (п.1 ст.117) [9, с. 328].

Что касается Конституции Российской Федерации, то в силу ее специфической конструкции, принцип независимости судей получил в ней двоякое закрепление: в ст. 10 главы 1 «Основы конституционного строя», как конституционная основа организации государственной власти и результат реализации принципа разделения властей; в ст. 120 главы 7 «Судебная власть», как необходимое качество носителей этой власти. Кроме того, Конституция РФ не обошла молчанием и некоторые гарантии судейской независимости, такие как несменяемость (ст.121), неприкосновенность (ст.122) и ряд других, восприняв, таким образом, обе вышеназванные особенности, присущие конституционному закреплению принципа независимости судей в зарубежных странах. Двойственный подход получил свое дальнейшее развитие в ч.ч.1, 2 ст. 5 Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации» от 31 декабря 1996 года [10], где содержатся положения о самостоятельности судебной власти и независимости судей, присяжных, народных и арбитражных заседателей, в ст.1 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации от 21 июля 1994 года [11], где Конституционный Суд представлен органом конституционного контроля, самостоятельно и независимо осуществляющим судебную власть, а также в ч.ч.1, 2 ст.5 Федерального конституционного закона «О военных судах Российской Федерации» от 23 июня 1999 года [12], где содержится формула о самостоятельности военных судов и независимости судей военных судов. Есть все основания предполагать, что аналогичную формулу российские законодатели введут в текст федерального конституционного закона о судах общей юрисдикции.

Особенностью закрепления принципа независимости судей на уровне федеральных законов является то, что в них акцент смещается в сторону законодательного оформления индивидуальной самостоятельности и независимости судей, ее организационного и процессуального обеспечения. Исключение составляют только п.п. 4,3 ст.1 Федерального закона «О статусе судей в Российской Федерации» от 26 июня 1992 года [13], где так же, как в Конституции РФ и Федеральных конституционных законах, констатируются и самостоятельность судебной власти, и независимость судей. Формула независимости подобного уровня в федеральном законе о статусе судей явилась следствием того, что в свое время в результате срочной необходимости проведения судебных преобразований, была нарушена хронологическая последовательность событий, и закон о статусе судей появился раньше Конституции, хотя должно было бы быть наоборот. В остальном же федеральный закон «О статусе судей в Российской Федерации», наряду с федеральными законами: «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов» от 20 апреля 1995 года, «О финансировании судов Российской Федерации» от 10 февраля 1999 года, «Об органах судейского сообщества» от 14 марта 2002 года и др., организационно обеспечивает судейскую независимость.

Что касается нового процессуального законодательства, то принцип независимости судей непосредственно закреплен только в двух процессуальных кодексах – Гражданском процессуальном кодексе Российской Федерации от 15 ноября 2002 года (ч.1 ст.8) и Арбитражном процессуальном кодексе Российской Федерации от 24 июля 2002 года (ч.1 ст.5). В Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации от 18 декабря 2001 года принцип независимости судей исчез из общего перечня принципиальных положений, хотя процессуальное обеспечение судейской независимости получило в нем свое дальнейшее развитие. Следует ли это понимать так, что законодатель решил в данном случае довольствоваться закреплением этого принципа в Конституции РФ и в судоустройственном законодательстве, или же считать, что данный принцип является только принципом построения судебной системы и других видов судопроизводства, а независимость судей в ходе уголовно-процессуальной деятельности гарантируется самим порядком осуществления правосудия в этом виде деятельности, остается неясным.

Видимо, разработчики нового УПК посчитали достаточным закрепление его в судоустройственном законодательстве, что, на наш взгляд, нельзя признать правильным. Следовало бы включить, а точнее вернуть, принцип независимости судей в систему принципов уголовного процесса и внести соответствующие поправки в УПК РФ. Это тем более необходимо потому, что суд в рамках уголовного судопроизводства взаимодействует с государственными органами, ответственными за создание формулы обвинения и представляющими исполнительную власть, что привносит свою специфику в содержание данного принципа именно в рамках уголовно-процессуальной деятельности.

Наряду с внутренними законодательными актами, содержание принципа независимости судей имеет свое продолжение во внутренних информационных источниках, основными среди которых являются решения Конституционного Суда РФ, разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, подзаконные нормативные акты. Рассмотрим каждую группу более подробно.

Тот факт, что принцип независимости судей является конституционной основой правосудия, является объективной предпосылкой правовой значимости решений Конституционного Суда РФ для расширения содержания данного принципа и приведения его в соответствие с международными стандартами, поскольку в мотивировочной части своих решений Конституционный Суд, в силу международных обязательств, принятых на себя Российской Федерацией, обязан ссылаться, и ссылается на общепризнанные принципы и нормы международного права в области прав человека. В качестве примера такого решения можно привести Постановление Конституционного Суда РФ от 16.06.98 года № 19-П «По делу о толковании отдельных положений статей 125, 126, и 127 Конституции Российской Федерации» [14]. Поводом к рассмотрению данного вопроса Конституционным Судом послужила неопределенность в понимании компетенции судов, установленной ст. ст. 125, 126 и 127 Конституции Российской Федерации, которая является по сути дела составной частью проблемы о подзаконности деятельности судей. Конституционный Суд своим постановлением установил обязанность судов общей юрисдикции и арбитражных судов в случае обнаружения несоответствия Конституции Российской Федерации федерального закона или закона субъекта, не применять закон в конкретном деле и обратиться в Конституционный Суд Российской Федерации с запросом о проверке конституционности этого закона. До принятия Конституционным Судом вышеупомянутого постановления, эта проблема, отчасти, в системе общих судов, решалась Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 31.10.1995 N 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» [15]. Пунктом 2 данного постановления устанавливалось четыре случая прямого применения судом общей юрисдикции положений Конституции Российской Федерации, а п.п. «в» п. 2 было предусмотрено использование этой возможности и при несоответствии Конституции Российской Федерации федерального закона, принятого после введения ее в действие. Пункт 3 устанавливал обязанность суда обращаться с запросом в Конституционный Суд Российской Федерации только в случае неопределенности в вопросе о соответствии закона Конституции Российской Федерации, более того содержал процессуальные нормы о порядке оформления такого запроса. На сегодняшний день обнаружившаяся коллизия в решении вопроса о том, что является основанием для запроса в Конституционный Суд - всякое несоответствие закона Конституции, установленное судом общей юрисдикции, или только неопределенность в вопросе несоответствия, - не разрешена, Постановление Пленума Верховного Суда № 8 от 31.10.1995 г. не отменено и не изменено, хотя и требует этого. Нерешенность этого вопроса ставит перед нами проблему полноты власти Конституционного Суда Российской Федерации и общеобязательности его решений.

Что касается подзаконных нормативных актов, являющихся источниками принципа независимости судей, то это, главным образом, постановления Правительства, которые обеспечивают реализацию отдельных положений законодательных актов, например: Постановление Правительства РФ от 18.12.1997 N 1575 (ред. от 03.02.1999) « О порядке выдачи органами внутренних дел Российской Федерации служебного оружия судьям», Постановление Правительства РФ от 20.06.2000 N 467 «О государственной охране Судебного Департамента при Верховном Суде Российской Федерации», Постановление Правительства РФ от 20.11.2001 N 805 «О федеральной целевой программе «Развитие судебной системы России» на 2002 – 2006 годы».

Особого внимания требует характеристика вспомогательных информационных источников принципа независимости судей. Примером такого источника в данном случае может служить Концепция судебной реформы в РСФСР, утвержденная Постановлением Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1991 года [16], которая не носила нормативного характера, но, тем не менее, оказывала и продолжает оказывать колоссальное влияние на весь ход судебной реформы. Она была первым и остается едва ли не единственным источником подобного рода. На ее текст ориентировались, когда начинали реформу, с ее текстом сверялись, когда продолжали реформу, и по ней, по всей видимости, мы будем подводить итоги судебной реформы. Как справедливо отметил С.А.Пашин в предисловии к Концепции: «Юридическое значение Концепции судебной реформы в РСФСР состоит в том, что ее главные идеи обязательны в качестве критериев оценки всякого законопроекта, всякой законодательной инициативы, затрагивающих вопросы судоустройства, уголовного и гражданского судопроизводства, организации и деятельности правоохранительных органов» [17]. Здесь можно только добавить, что, поскольку, одной из главных задач судебной реформы, если не самой главной, являлось утверждение в государственном механизме судебной власти, как влиятельной силы, независимой от законодательной исполнительной властей, постольку идея реальной судейской независимости практически определила сущность и содержание всех реформ, так или иначе сопутствовавших судебной и касавшихся правоохранительной сферы.

Большое значение среди вспомогательных информационных источников имеют послания Президента Российской Федерации Федеральному Собранию, в которых он уточняет направления и ход судебной реформы, Решения Совета по судебной реформе при Президенте Российской Федерации, официальная позиция должностных лиц, ответственных за проведение и ход судебной реформы, высказанная в средствах массовой информации. Это значение определяется тем, что данные источники позволяют проследить развитие идеи и содержания принципа независимости судей в ходе непосредственной реализации нового судоустройственного и процессуального законодательства, поскольку они представляют реакцию органов государственной власти на те или иные проблемы в деятельности, создаваемой практически заново, судебной власти. В частности, в качестве примера можно привести Решение № 1 Совета по судебной реформе при Президенте Российской Федерации от 12 марта 1997 года «Перспективы судебной реформы в Российской Федерации в связи с ее вступлением в Совет Европы» [7, с. 338-340], в котором была поставлена новая для того периода задача – ориентация в ходе судебной реформы на общепризнанные принципы и нормы международного права. Особо стоит обратить внимание на послание Президента Федеральному Собранию РФ от 3 апреля 2001 года [18], а также выступление заместителя руководителя Администрации Президента РФ Д. Козака на конференции «10 лет судебной реформе: итоги и перспективы» 25 сентября 2001 года [19]. В них была выражена озабоченность чрезмерным увлечением судейской независимостью и превращение ее из средства, которое позволяет суду быть гарантом прав и свобод человека, в цель. Эта официальная позиция заставила законодателей и судейское сообщество вернуться к проблеме ответственности судей и внести необходимые изменения в действующее судоустройственное законодательство.

Таким образом, исследуя проблему правового регулирования принципа независимости судей, мы можем сделать следующие выводы:

Являясь одной из фундаментальных основ организации государственной власти вообще и правосудия, в частности, судейская независимость получает свое закрепление в целом комплексе источников, имеющих различную правовую природу. Часть из них определяет ее основную идею и нормативное содержание, другая часть создает условия для наиболее полной реализации данного принципа. Третья часть решает и ту и другую задачи одновременно. Нормативное закрепление этого принципа получило отражение во всей иерархии источников, действующих на территории Российской Федерации, начиная с высшего конституционного уровня и заканчивая сферой правоприменения.
Важную роль в раскрытии основной идеи и содержания принципа независимости судей играют, согласно терминологии предложенной А. В. Гриненко, информационные источники как международного уровня, так и внутренние. Их значение является двояким. С одной стороны, благодаря этим источникам, складывается правильное и единообразное толкование уже существующих нормативных предписаний в области закрепления и обеспечения судейской независимости. С другой стороны, они являются толчком к совершенствованию и созданию новых нормативных предписаний.

Литература:

Гриненко А.В., Источники уголовно-процессуальных принципов // Журнал российского права. - 2001. - № 5. - стр. 21-27.
Добровольская Т.Н. Принципы советского уголовного процесса. - М.: Юридическая литература, 1971. - стр. 38.
Тыричев И.В. Принципы советского уголовного процесса. - М.: ВЮЗИ, 1983.
Смирнов А.В. Состязательный процесс - С-ПБ.: Альфа,2001 г. - стр.56.
СЗ РФ. - 1998. - № 14. - Ст. 1514.
Европейский Суд по правам человека. Избранные решения. Электронная энциклопедия. Информационный проект Совета Европы, Европейского Суда по правам человека и компании «Гарант», Совет Европы, 2001, ООО НПП «Гарант-сервис», 2001 год.
Клеандров М.И.- Статус судьи. – Новосибирск: Наука, Сибирская издательская фирма РАН, 2000.
Права человека и судопроизводство. Сборник международных документов. - Вена, Варшава, 1996. - стр.154-156.
Конституции Зарубежных государств. - М.: Издательство «БЕК», 1997.
СЗ РФ. – 1997. - № 1.- Ст.1; 2001. - № 51.- Ст. 4852.
СЗ РФ. - 1994. - № 13.- Ст.1447; 2001. - № 7. - Ст.607; № 51. - Ст.4824
СЗ РФ.- 1999. - № 26.- Ст.3170.
Ведомости СНД и ВС РФ.- 1992.- № 30. - Ст. 1792; Ведомости СНД и ВС РФ.- 1993.- № 17.- Ст.606; СЗ РФ.- 1995. -№ 26.- Ст.2399; СЗ РФ.- 1999.- № 29.- Ст.3690; СЗ РФ.- 2000. - № 26.- Ст.2736; СЗ РФ.- 2001. - № 51.- Ст.4834.
СЗ РФ. - 1998. - № 25. - Ст.3004.
Бюллетень Верховного Суда РФ. - 1996. - № 1.
Ведомости СНД РСФСР.- 1991.- № 44.- Ст.1435.
Концепция судебной реформы в РСФСР.- М.: Республика, 1992. - стр.4.
Российская юстиция. 2001. № 5. - стр.2-3.
Российская юстиция. 2001. № 11. - стр.1.

Матвеева Н. В.,

преподаватель

ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ УСЫНОВЛЕНИЯ РОССИЙСКИХ ДЕТЕЙ ИНОСТРАННЫМИ ЛИЦАМИ

Актуальность проблемы усыновления российских детей иностранными гражданами не ослабевает с момента внесения в 1991 году поправок в семейное законодательство Российской Федерации, разрешивших его официально.

Статистические данные свидетельствуют, что число детей, оставшихся без попечения родителей, продолжает увеличиваться, большинство из них передаются под опеку (попечительство) или на усыновление. Увеличилось количество детей, усыновлённых российскими и иностранными гражданами. В 2000 г. усыновлено 13683 ребёнка, в 2001г.-13187, в 2002 г.-14101. Из них иностранными гражданами усыновлено в 2000 г. - 6292 ребёнка, в 2001г.-5777, в 2002 г.-6926 детей.

Общественное мнение о международном усыновлении в России очень противоречиво. Те, кто выступает против международного усыновления, исходят в основном из общеидеологической установки, перешедшей ещё из «советского времени»: о вывозе за рубеж нашего генофонда, о скрытых мотивах иностранных усыновителей, покупающих российских детей для реализации преступных намерений. Другие уповают на то, что хоть часть наших детей, лишившихся родительского попечения, обретёт счастливую и богатую жизнь, пусть даже в чужой стране, поскольку собственное государство дать им её не в состоянии.

Проблемы правового регулирования международного усыновления в России существовали изначально. Долгое время усыновление российских детей иностранцами не было урегулировано ни в национальном законодательстве, ни путем участия России в соответствующих международных актах. До 1990 г. в России случаи таких усыновлений были редки. Для этих целей было вполне достаточно ст. 165 Кодекса о браке и семье, которая устанавливала, что усыновление производится по советскому законодательству при условии получения в каждом отдельном случае разрешения на это усыновление. Но, ратифицировав 13.06.1990г. Конвенцию ООН «О правах ребёнка» [1], СССР тем самым принял на себя и обязательства по международному усыновлению. В конце 1990г., когда в России начали действовать первые шведские и американские агенства по усыновлению, стало ясно, что российское законодательство нуждается в корректировке. В декабре 1991г. Министерство образования и Министерство здравоохранения России подготовили разъяснения для сотрудников органов образования, оформляющих усыновления, об усыновлении детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, иностранными гражданами. Министерства разъясняли, что в семьи иностранных граждан могут быть переданы дети, которых по разным причинам не взяли под опеку (попечительство), на усыновление российские граждане. Это дети инвалиды, дети с отклонениями в развитии, дети с отягощённой наследственностью, старшие дошкольники и школьники [2]. Это письмо не носило нормативного характера и применялось органами опеки и попечительства нередко лишь в отношении оформления документов.

Зарубежные агентства по усыновлению конкурировали, борясь за сферы влияния на территории России. Возникали в субъектах РФ центры по усыновлению, которые занимались оформлением усыновления. Для того, чтобы этот поток беззакония пресечь, Президиум Верховного Совета с 28 декабря 1992 года установил мораторий на усыновление российских сирот иностранцами до принятия законодательных актов, упорядочивающих эти отношения. И только в 1995 году с созывом Федерального Собрания снова встал вопрос о решении проблемы международного усыновления на уровне закона. Преодолевая вето Президента, Федеральное Собрание приняло закон «О внесении изменений и дополнений в Кодекс о браке и семье РСФСР, Уголовный кодекс РСФСР, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, Кодекс РСФСР «Об административных правонарушения» от 7 мая 1995 года. Этим законом статья 98 КОБСа 1969 года была изложена в новой редакции, согласно которой усыновление детей, являющихся гражданами Российской Федерации, иностранными гражданами допускается только в случаях, когда не представилась возможность передать этих детей на усыновление, под опеку и попечительство гражданам Российской Федерации, на воспитание в семьи граждан или на усыновление родственником ребенка, независимо от места жительства и гражданства. Указанный закон являлся шагом вперед в решении проблем, возникающих в связи с международным усыновлением, но он содержал ряд противоречий, которые делали его применение невозможным.

Новым этапом развития законодательства, которое регулировало вопросы международного усыновления, стало принятие Семейного кодекса РФ. Усыновление (удочерение), в том числе отмена усыновления, на территории России иностранными гражданами или лицами без гражданства российских детей производится согласно ст.65 Семейного кодекса в соответствии с законодательством государства, гражданином которого является усыновитель или по законодательству государства, на территории которого усыновитель имеет постоянное место жительства на момент подачи заявления об усыновлении или об отмене усыновления. Такое решение коллизионных вопросов усыновления обоснованно и соответствует международной практике. Как отмечает Богуславский М., оно призвано обеспечивать в дальнейшем стабильность усыновления в иностранном государстве, предъявляющем свои требования к усыновителям (в отношении возраста, материального положения), поскольку обычно усыновитель-иностранец увозит ребенка в свою страну, где ему предстоит жить и где он в правовом отношении должен быть надежно защищен [3]. Отсылая к законодательству страны усыновителя, ст. 165 Семейного кодекса устанавливает важное требование о необходимости соблюдения также требований российского законодательства, а именно: правил о детях, передаваемых на усыновление (ст. 124 Семейного кодекса); об учете таких детей и лиц, желающих усыновить ребенка (ст. 126 Семейного кодекса); о процедуре усыновления (ст.1 25); о требованиях к кандидатуре усыновителей (кроме абзаца 8 п.1 ст. 127 и др.).

На уровне федерального законодательства наряду с Семейным кодексом наиболее важен в этой сфере Федеральный закон «О государственном банке данных о детях, оставшихся без попечения родителей» от 16 апреля 2001 года [4], который устанавливает порядок формирования и использования информации о детях. Кроме того, при регулировании международного усыновления могут быть применены: положения Федеральных законов «О гражданстве Российской Федерации» от 31 мая 2002 года [5] и «Об актах гражданского состояния» от 15 ноября 1997 года [6], а также положения Уголовного кодекса Российской Федерации и Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях, устанавливающие уголовную и административную ответственность за преступления и правонарушения в данной сфере.

Основная масса норм, регламентирующих международное усыновление, содержится в постановлениях Правительства Российской Федерации и приказах Министерства образования Российской Федерации. Процедуру международного и внутрироссийского усыновления регулирует Постановление Правительства, утвердившее «Правила передачи детей на усыновление (удочерение) и осуществление контроля за условиями их жизни и воспитания в семьях усыновителей на территории Российской Федерации» и «Правила постановки на учет консульскими учреждениями Российской Федерации детей, являющихся гражданами Российской Федерации и усыновленных иностранными гражданами или лицами без гражданства» [7]. Вместе с тем, регулирование вопросов усыновления и на этом уровне является неполным. остаются нерегламентированными вопросы о порядке деятельности консульских учреждений Российской Федерации в стране пребывания по защите прав и законных интересов российских детей, усыновленных иностранцами. Нормативно не закреплена процедура поиска родителей и родственников усыновленных детей, в том числе из иностранного государства.

В целях координации деятельности федеральных органов государственной власти по реализации государственной политики в области усыновления иностранными гражданами детей, являющихся гражданами Российской Федерации, Правительство Российской Федерации 28 марта 2000 года приняло Постановление, утвердившее Положение «О Межведомственной комиссии по вопросам усыновления (удочерения) иностранными гражданами детей, являющихся гражданами Российской Федерации» [8].

Семейный кодекс Российской Федерации в ст.126 устанавливает запрет посреднической деятельности по усыновлению детей. Вместе с тем, в целях оказания помощи иностранным гражданам на территории Российской Федерации Семейный кодекс допускает деятельность иностранных государственных органов и организаций, которые занимаются вопросами усыновления у себя на родине. В настоящее время на территории Российской Федерации действует 80 аккредитованных представительств иностранных государств по усыновлению российских детей. До недавнего времени отсутствовала правовая основа их деятельности. Они работали вне всяких правил, превращая усыновление в средство наживы. Нелегальные агентства действовали в России с размахом, оказывая давление на наших чиновников. Например, в марте 2000 года сотрудники УБОП УВД Рязанской области задержали представителя американского агентства по международному усыновлению «Каролина Адокшн Сервис», который с января 1999 года по март 2000 года в сговоре в работниками Рязанского Дома ребенка и управлением образования продал за рубеж 77 малолетних детей [9]. Наиболее свежий пример: 30 декабря 2002 года Волгоградский областной суд вынес приговор по делу о незаконном усыновлении детей при посредничестве Надежды Фратти, сотрудничающей с международной ассоциацией по усыновлению детей «Аркобалено». За семь лет работы с 1993 года по 2001 год гражданка Италии широко развернула на Волге бизнес по отправке детей за границу с использованием поддельных документов и при помощи дачи взяток должностным лицам [10].

В настоящее время действует разрешительный порядок открытия представительств иностранных государств, который регулируется Положением о деятельности органов и организаций иностранных государств по усыновлению (удочерению) детей на территории Российской Федерации и контроле за ее осуществлением, утв. Постановлением Правительства Российской Федерации 28 марта 2000 года [11]. В соответствии с ним разрешение на открытие представительства иностранной организации выдается некоммерческим организациям, осуществляющим деятельность по усыновлению на территории своего государства не менее пяти лет на момент подачи заявления об аккредитации (за исключением государственных органов иностранных государств).

Хотя Россия участвует не во всех международных договорах и соглашениях по проблеме международного усыновления, тем не менее, на ее территории применяются положения Конвенции ООН «О правах ребенка» 1989 года:

1. о признании международного усыновления в качестве альтернативного способа ухода за детьми, лишенными семейного окружения, допустимого лишь тогда, когда обеспечение какого-либо подходящего ухода в стране происхождения ребенка является невозможным;

2. об отнесении решения вопроса об усыновлении к ведению компетентных органов государства;

3. о необходимости того, чтобы при усыновлении в другой стране, относительно ребенка применялись те же гарантии и нормы, которые используются при внутригосударственном усыновлении.

Несомненно, положительную роль в обеспечении прав ребенка при международном усыновлении сыграло бы присоединение России в будущем к Гаагской конвенции о защите детей и сотрудничестве в отношении иностранного усыновления от 29 мая 1993 года и Конвенции о гражданских аспектах международного похищения детей 1980 года. В частности, Конвенция о гражданских аспектах международного похищения детей содержит меры по обеспечению возврата детей незаконно перемещенных или удерживаемых в одном из государств-участников. Что для России в настоящее время является актуальным. Например, с 1995 года в Испании незаконно удерживались пять воспитанников Донской школы-интерната Тульской области, из которых трое были возвращены спустя два года, а двое находятся там до сих пор. Граждане этой страны, у которых проживают девочки, официально не обращаются в соответствующие органы по вопросу их удочерения и, в то же время, препятствуют выезду детей на родину.

Россия участвует в ряде международных договоров о правовой помощи, где решаются коллизионные вопросы усыновления. Это, прежде всего, многосторонняя Конвенция «О правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам» от 22 января 1993 года, заключенная государствами - членами СНГ. Она была ратифицирована 4 августа 1994 года и вступила в силу для России 10 декабря 1994 года. Россия выполняет обязательства СССР, взятые им по международным договорам с Албанией, Монголией, Польшей и др. В ст. 4 Федерального закона от 27 июня 1998 года «О внесении изменении и дополнений в Семейный кодекс Российской Федерации» Правительству РФ рекомендовано инициировать заключение подобных договоров с иностранными государствами.

Необходимо развивать более глубокое сотрудничество с иностранными государствами по вопросам усыновления, особенно с теми, граждане которых наиболее часто усыновляют российских детей, при соблюдении того условия, что процесс усыновления иностранными гражданами российских детей будет эффективно контролироваться Российской Федерацией.

Литература:

Ведомости Верховного Совета СССР. - 1990. - № 45. – Ст. 955.
Дюжева О.А., Проблемы законодательства о международном усыновлении // Государство и право. - 1995. - № 6.
Богуславский М. Международное частное право. - М.: Юрист, 1999 г. - стр. 312.
СЗ РФ. – 2001. - № 17. - Ст.1643.
СЗ РФ. – 2002. - № 22. – Ст. 2031.
СЗ РФ. – 1997. - № 47. – Ст. 5340.
СЗ РФ. – 2000. - № 15. – Ст. 1540.
СЗ РФ. – 2000. - № 14. – Ст. 1500.
Черняк А. Хмурое утро // Российская Федерация сегодня. – 2000. - № 6. - стр.43.
Серенко В. За торговлю детьми – условный срок // Семья. - 2003. - № 4. - стр. 3.
СЗ РФ. – 2000. - № 14. – ст. 1501.

Мрвич Н. В.,

кандидат философских наук, доцент

Blog

Филиал государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «московская государственная юридическая академия» в г. Вологде