Феномен человека вчера и завтра

Вид материала

Документы

Содержание 3.4. Статус человека в тоталитарной и демократической системах Вся система тоталитаризма может функционировать только в атмосфере насилия Для тоталитарной системы характерна обстановка страха 3.5. На пути к гомо креатору Среди множества стремлений человека самым сильным является стремление к власти и славе.

Подобный материал:

• Приказ 06. 03. 2011 г. № Об организации и проведении городского конкурса рисунков «Покорение, 59.27kb.
• «эксперимент»: вчера, сегодня, завтра…, 2640.82kb.
• «Дизайн: вчера, сегодня, завтра», 10.01kb.
• «Рынок микрофинансирования : вчера, сегодня, завтра», 49kb.
• Итоги iоткрытой научно-практической конференции «Образование и научное творчество:, 781.08kb.
• Положение о республиканской научно-практической конференции для обучающихся «Строительство:, 61.05kb.
• Провести конкурс кроссвордов «Государственная Дума: вчера, сегодня, завтра». Утвердить, 35.48kb.
• Положение об областном молодёжном проекте «Комсомольские «вожаки»: вчера, сегодня,, 78.4kb.
• Перевод Н. Немчиновой, 1287.21kb.
• Альбер Камю Посторонний Перевод с фр. Н. Немчинова, 1199.45kb.

3.3. Гипериндивидуальность В. Налимова

На рубеже XX и XXI столетий на понимание феномена человека, на решение проблем духовности начинают оказывать влияние новые подходы в их трактовке, перекликающиеся с идеями древних цивилизаций. Природа человека является многомерной, нас же интересует социальное измерение, проявляющееся в личности. Теперь уже становится очевидным, что облик личности зависит от ее связей в системе межличностных отношении. Зарубежный специалист К. Ямамото пишет: “Мы вряд ли можем идентифицировать отдельную личность, которая не находилась бы под воздействием и сама одновременно не воздействовала бы на группы других личностей. Это означает, что мы не можем рассматривать человеческие группы отдельно от индивидуальностей” [30].

Исходя из данного положения, В. Налимов рассматривает межличностные отношения в качестве процесса, приводящего к образованию гиперличности - межличностной структуры: “В простейшем случае гиперличность - это двумерная функция распределения. Здесь две отдельно существовавшие личности, характеризовавшиеся отдельными функциями распределения, объединяются в одну, вероятностно задаваемую структуру, локализующуюся теперь одновременно в двух телах” [31]. Иными словами, в простейшем случае гиперличность представляет собой межличностную структуру, распределенную между двумя индивидуальными телами. В более сложных случаях гиперличность может образовываться из многих личностей.

В пользу правомерности представления о гиперличности свидетельствует целый ряд факторов. В. Налимов в качестве одного из них приводит любовь — она силою своих чувств может создать гиперличность даже в случае, когда коэффициент корреляции между вероятностно задаваемыми структурами двух личностей А и В близок или равен нулю. “Но такая гиперличность неустойчива, - пишет он. - Устойчивость может возникнуть только тогда, когда сила чувств оказывается достаточной для такой перестройки гиперличности, при которой коэффициент корреляции приобретает существенное значение, может быть, даже начинает приближаться к единице. Катастрофически большое количество разводов в наше время - не является ли это свидетельством того, что семантическая капсулизация (следует помнить, что для В. Налимова человек - это текст. -Авт.) личности стала столь глубокой, что силы чувства больше не хватает для преодоления ортогональной расщепленности?” [32].

Все дело в том, что на нынешней стадии развития цивилизации любовь в большинстве случаев не в состоянии удовлетворить изначальное стремление человека слиться с любимым существом. “По отдельности мужчины и женщины, - пишет Дж. Бейнс, - лишь половинки целого, незавершенная сущность абсолютной истины. Подсознательно пара стремится создать именно такую целостную структуру. Реальность, однако, подтверждает иллюзорность их фантазий. И все же существуют исключения из общего правила, так же, как существуют люди, которые живут по 120 лет или никогда в жизни не болеют или, как это ни странно, живут среди нас святые, волшебники и бессмертные” [33]. В истории культуры известны методы, с помощью которых можно создать “духовноцентрическую” пару (гиперличность). Они культивировались в процессе духовного обучения в храмах Древнего Египта, Древней Греции, Древнего Востока и других странах. Для этого разрабатывались специальные учения эзотерического типа. Так, к ним относится тантризм, чья практика направлена на слияние двоих в одну космическую пару посредством использования сексуальной энергии. В этом случае применяется издревле ритуализированная техника, затрагивающая физическую, духовную и эмоциональную сферы человека. Очевидно, происходит ослабление личностной семантической капсулизации и личность получает возможность свободного взаимодействия с другой личностью; в результате возникает двумерная гиперличность.

Другим фактором является издавна используемый гипноз, в процессе которого система ценностных представлений гипнотизирующего впечатывается в сознание гипнотизируемого. Здесь внимание индивида полностью локализуется на словах гипнотизирующего, причем к ним проявляется повышенное доверие. В гипнотическом состоянии устанавливается тесная связь и глубокая взаимозависимость гипнотика и гипнотизирующего, нарастает внушаемость, вплоть до состояния особой гипервнушаемости [34]. Гипнотические внушения автоматически приобретают статус убежденности, и они не поддаются ни критике, ни контролю сознания. Из двух личностей, локализованных в двух телесных капсулах, возникает одна гиперличность, со свойственной ей “единой семантической доминантой” (В. Налимов).

Известный психотерапевт Л. Шерток пишет об этом так: “Гипнотизируемый воспринимает внушения гипнотизера так, словно они исходят не от другого лица, а от него самого. Как только эта стадия достигнута, гипнотическое состояние уже достаточно углубилось и отношения с окружающей средой могут быть восстановлены без риска нарушить состояние гипноза: внешние стимулы проникают в сознание, но они теперь отфильтрованы, перестроены в соответствии с полученными внушениями” [35]. Самое интересное заключается в том, что многочисленные исследования до сих пор не смогли обнаружить физиологический признак, указывающей на состояние гипноза. Это означает квалификацию гипноза как особого состояния сознания, которое предполагает “определенное изменение психологической реактивности организма” [36].

Особый интерес представляет так называемый взаимный гипноз, когда личность А гипнотизирует личность В, а последняя, находясь в состоянии гипноза, в свою очередь гипнотизирует А. Данная процедура носит циклический характер и в силу этого углубляется. В результате может быть достигнуто полное слияние участников этой процедуры, которое весьма впечатляет и пугает их. Об этом американский исследователь Ч. Тарт пишет так: “Это было похоже на частичное расплавление личностей, на частичную потерю различия между Я и ТЫ. В данный момент это воспринималось пациентами как нечто приятное, но затем они стали воспринимать это как угрозу их автономности” [37]. Для разрушения такой искусственно созданной гиперличности требуются усилия сильного гипнотизера. Ч. Тарт говорит о случае, когда аналогичный результат слияния и потери индивидуальности получился при приеме ЛСД супружеской парой.

Состояние взаимогипноткзируемости, как известно, можно усмотреть в мистериях древности, которое когда-то пытались возродить в США хиппи, сочетая музыку с приемом психоделических таблеток. Аналогично можно трактовать поведение возбужденной толпы, когда она действует как единое целое, нередко жестоко, что потом необъяснимо с позиции отдельной личности. Австрийский психолог Р. Вельдер пишет: “Прежде всего в психологической массе нас удивляет следующее: какими бы ни были люди, ее составляющие, как бы ни различались или ни походили друг на друга их занятия, образ жизни, характер, уровень интеллекта, в силу только одного приобщения к массе в них начинает формироваться некая коллективная душа, позволяющая и чувствовать, думать и поступать иначе, чем свойственно каждому из них в отдельности. Возникающие при этом идеи, мысли и чувства могут реализоваться только индивидуумами, объединенными в массу” [39].

Современная психология исходит из приоритета феномена подсознания по отношению и к физиологии, и к высшей нервной деятельности. Индивид, который находится в процессе растворения в массе, перестает подавать импульсы подсознательной агрессивности. В подсознании человека имеется генотип, представляющий собой “комплекс отпечатков, оставленных предками и служащих конструктивным материалом для построения души целой расы” [40]. Индивид, находящийся в массе, подвержен сильной сенсорной сатурации (перенасыщенности чувств), что лишает егo способности размышлять. Он увлекается всеобщим движением и становится одним из элементов структуры массы, т.е. гиперличности.

Необходимо считаться с тем, что гипноз (и самогипноз) в мягкой форме и практически незамечаемых проявлениях присущ нашей повседневной жизни. Исследователи указывают на то, что способность к гипнотизации служит показателем гибкости личности и ее возможности образовывать не только личность, но и мультиперсональную личность. В связи с этим представляют интерес высказывания Дж. Бирса: “... подверженность гипнозу, обнаруживаемая в экспериментах, является исключительно устойчивой личностной чертой, может быть, даже в большей степени, чем вес тела или цвет волос”; “Почти все множественные личности хорошо поддаются гипнозу...” ; “Невозможно отделить гипноз от негипнотических состояний, не впав в логический абсурд” [38].

О значимости углубления межличностных отношений свидетельствует и трансперсональная психотерапия, когда в лечебных целях она использует искусственно сконструированную гиперличность. С. Гроф дает следующее описание состояния пациентки, проходившей соответствующую процедуру. “В этот момент Милада приняла позу эмбриона и, по-видимому, находилась в глубокой регрессии. Я отметил значительные изменения в ее лице. Морщины исчезли, и она выглядела как младенец. Она сообщила, что переживает удивительное единство со своей матерью. Их чувства не различались. Она свободно могла переходить от ощущения себя младенцем в утробе или у материнской груди к ощущению себя своей матерью, беременной или кормящей. Она могла также быть тем и другим одновременно, не ощущая границ в этом едином эмпирическом континууме.

Открыв глаза, она с большим удивлением заметила, что не чувствует границ между собой и мной. Ей казалось, что °на может читать мои мысли и чувства. В некоторых случаях, когда она выражала вслух свои предположения, я мог подтвердить их... В определенный момент Милада обнаружила также элемент параноидального страха, полагая, что все ее мысли передаются не только мне, но и всем людям на Земле” [41]. В данном случае в терапевтическом сеансе регрессивное переживание двуединства пациентки с матерью во время внутриутробного существования и во время кормления грудью сочетается с переживанием слияния с терапевтом.

В системе представлений, развиваемых В. Налимовым, опять идет речь о порождении гиперличности. В пользу этого свидетельствует наряду с трансперсональной терапией и практика психоанализа. Достаточно вспомнить открытый З. Фрейдом феномен трансфера: “... принцип которого (пишет Л. Шерток, цитируя Ф. Рустана) состоит в том, чтобы никогда не отделяться друг от друга, оставаясь всегда соединенными, друг с другом, образуя единое существо, или, вернее, находясь друг в друге¹” [42]. Интересно, что время, необходимое для порождения гиперличности методам! психоанализа, непрерывно увеличивается и достигает теперь 10 лет.

Заслуживает внимания, хотя бы в чисто эвристическом плане, и сопоставление сновидения с гипнозом, что позволяет использовать искусство сновидения для конструирования гиперличности не только двумерного, но мультимерного порядка. В своей последней книге знаменитый К. Кастанеда (не все воспринимают его труды) излагает метод открытия мира духа при помощи силы сновидения. Его наставник дон Хуан вначале обучил его принципам искусства сновидения, а затем показал ему практические приемы. Для этого дон Хуаном была создана особая магическая среда для обучения адепта искусству сновидения. “Мое функционирование в этой среде, - пишет К. Кастанеда, - представляло для меня особый интерес, поскольку оно полностью принадлежало к сфере второго внимания (речь идет о невидимом мире. — Лет.). Именно во втором внимании я взаимодействовал с десятью женщинами и пятью мужчинами - членами отряда дона Хуана, а также с его учениками, среди которых было четверо молодых людей и четыре молодые женщины” [43]. Одно из объяснений испытываемого всеми участниками в сеансах, где применялись приемы искусства сновидения, - это гипнотическая суггестия. Второе объяснение заключается в рассмотрении энергетической конфигурации осознания, как это принято у магов. Как бы там ни было, полученный К. Кастане-дой опыт переживания сновидений показывает неизмеримую сложность нашей психики. Благодаря этому можно создавать гиперличности, чтобы проникать в глубины человеческой психики и управлять сновидениями.

Управление сновидениями позволяет человеку решать многие проблемы, возникающие в межличностных отношениях. Сейчас исследователи обращают внимание на значимость контроля над сновидениями в древних культурах, а также в индейских культурах, позволяющего гармонизировать социальные отношения. Исследовательница П. Гарфильд пишет: “Индейские культуры в различных областях жизни использовали сновидения. Нередко они были частью религиозных воззрений, обеспечивали человеку контакт со сверхъестественными силами, являясь элементом социальной системы со специальным статусом их толкователя. Сновидения часто использовались для предсказания будущего, ритуалами отгонялись плохие и, напротив, поддерживались хорошие сны. Иногда они, подобно психотерапии, решали личностные проблемы, содержали некие исцеляющие обряды. Каждое племя считало свой способ использования сновидений наиболее важным” [44]. Можно сказать, что сновидения дают возможность создавать гиперличности для решения тех или иных проблем. Достаточно упомянуть содержащиеся в сновидениях исцеляющие обряды, воплощение которых на практике приводило к исцелению больного индивида (об этом свидетельствуют этнографы и другие исследователи индейских, африканских и других культур).

Следует заметить, что в древних мифах зафиксировано представление о гиперличности, которая, с одной стороны, может проявляться как нечто целое, с другой — каждая из корреляционно связанных частей имела свое индивидуальное лицо. Так, представление о тринитарности высшего начала характерно для платонизма, иудаизма, буддизма (Будда, Драхма, Сангха), индуизма (Тримурти), христианства (Троица) и пр. Сейчас происходит оживление древних знаний, зачастую облаченных в одежды мифологии. Оказывается, что гиперличность в наше время проявляется на глубоком уровне межличностных отношений (внешний уровень - это уровень внешних коммуникаций, типичный для нашей культуры). Неизмеримо сложнее и эффективнее трансперсональный уровень взаимодействия индивидов: “Это - размыкание индивидуума, переоценка его смысловых позиций, позволяющих создавать гиперличность, иногда и зловещую по своему проявлению. Образование гиперличности может быть и деликатным процессом - когда личность не растворяется в ней полностью, а только смыкается с ней одной из множества своих составляющих. Но для этого исходная личность должна обладать способностью к порождению множественной личности внутри самой себя” [45]. Молено сказать, что представление о гиперличности вносит свой вклад в понимание природы человека в конце нашего столетия.


3.4. Статус человека в тоталитарной и демократической системах

Для понимания феномена человека на пороге следующего тысячелетия необходимо считаться с опытом, который накоплен в тоталитарной и демократических системах. В связи с этим рассмотрим статус человека в них, выделяя его существенные черты. Индивиды, выросшие в климате демократии, не знают, что такое жить в условиях тоталитарного господства государства. Совсем иная ситуация в тоталитарных системах или экстремистских государственных формациях. Перечисление основных черт таких систем дает В.М. Кайтуков в своей монографии “Эволюция диктата”: “Экстремистские государственные формации представляют собой реализацию крайней гипертрофии всех аспектов, орудий, инструментов подавления. В орбиту подавления попадают практически все слои социума, включая и аппарат проводников диктата, и сопутствующие слои, не говоря уже о традиционном слое подавляемых — производителях. Подавление приобретает черты тотальности и машинообразности, в чем опирается на мощный аппарат бюрократии, полиции, тайных органов подавления, армию, идеологический аппарат. Следующей характерной чертой в формации этого типа является необходимым наличие парагосударственных инфраструктур социума, объединенных идеологической доктриной, как правило, насквозь демагогической и лишенной действительной философской основы” [46]. И наконец, еще одной чертой такого рода экстремистских государственных формаций является их недолговечность (понятно, речь идет о масштабах истории). Это связано с природой человека, которая сохраняет собственную целостность и одновременно подвержена изменениям в силу своей адаптации к культуре [47]. Люди могут, например, адаптироваться к условиям тоталитарной системы, однако это не означает ее соответствия с их природой. Напротив, тоталитарная система противоречит природе человека и поэтому ее существование оказывается недолговечным.

В XX в. эти экстремистские государственные формации получили название тоталитарных систем; к ним в первую очередь относят сталинский и нацистский политические режимы. Следует отметить, что среди социологов и политологов не существует общего мнения относительно определяющих черт “тоталитарных” режимов. Однако все согласны в том, что для них характерны особого рода идеологии - комплексы идей, которые легитимизируют право таких режимов (систем) на существование. Причем сами эти идеологии “тоталитарны”, ибо претендуют на охват всех сфер общественной и частной жизни, на общеобязательность. Они постулируют отбрасывание старых систем ценностей и замены их новой, нацеленной на построение “светлого будущего” или “тысячелетнего рейха”, объявляют тотальное переустройство общества, создание “нового человека” и “нового общества”, в котором интересы и свобода индивида подчинены интересам общества.

Вся система тоталитаризма может функционировать только в атмосфере насилия - в ней непременно применяется террор в отношении человека и социальных групп как средство внутренней политики. Столь же характерна для нее и милитаризация общества, когда человек превращается в винтик огромного военного механизма, обезличиваясь при этом, создание обстановки “военного лагеря” или “осажденной крепости” [48]. Необходимо отметить, что в реально существовавших тоталитарных режимах принципы тоталитаризма не были полностью воплощены в действительность: семья, религия, искусство, наука и культурная традиция в целом не исчезли, не подчинились тотальной системе. Однако в интересующем нас аспекте существенно то, что тоталитарная система использует целый арсенал средств для подавления человека (само собой разумеется, и социальных групп, и общества в целом, ибо они слагаются из индивидов).

Для тоталитарной системы характерна обстановка страха, превосходящего традиционные формы и модификации страха дототалитарной истории человечества. В связи с этим А. Буллок подчеркивает особую значимость страха в политике Сталина: “Не обладая той силой магнетизма, с помощью которой Гитлер завоевывал и удерживал преданность своих последователей, Сталин заложил в фундамент своей власти способность внушать страх. Он считал, что из всего руководства коммунистической партии только он один может довести революцию до конца, так как только он - не интеллигент, не бывший эмигрант, а человек из народа - понимает, какой власти испокон веков подчинялся русский народ, и что нужно, чтобы управлять этим народом и впредь: нужно держать этот народ в страхе и страданиях, ключом к власти над страной (это понимали еще Петр I и Иван Грозный) был страх, в котором неизменно пребывал сам государственный аппарат, сообщавший ощущение этого страха народу. Формы власти могли меняться, страх же по-прежнему оставался самой действенной силой” [49]. Тем не менее не следует идеализировать Гитлера - в нацистской Германии страх тоже использовался для управления страной, он давил и сановников, и рядовых граждан.

Характерный для тоталитарной системы страх - это страх человека потерять свою жизнь и боязнь за судьбу своих близких, причем страх носил массовый характер. Все общество было пронизано страхом, никто не был гарантирован от того, что его не арестуют и не отправят в концлагерь или расстреляют в подвалах органов безопасности или гестапо. Жесткий полицейский контроль над человеком и обществом тормозил развитие самобытного мира личности, заставлял индивида приспосабливаться к существующей реальности политического насилия и совершать поступки, недостойные порядочного человека. Страх в тоталитарной системе носил тотальный характер, подавляя в зародыше даже мысль о возможном сопротивлении. От такого страха человек становился “немым” и позволял творить над собой любой произвол.

Какова же цель тоталитарных систем с их тотальным страхом и насилием? В “Майн кампф” не написано о том, чего же на самом деле желал Гитлер и что должен был совершить национал-социализм, ибо это нацистская библия для масс. Г. Раушнинг пишет: “Я сказал, что лишь теперь понял глубинный смысл его социализма. Это преддверие отделения расы господ от расы скотов. Нынешние массы — предварительная форма той самой породы людей, которую Гитлер назвал выродившейся” [50]. Гитлер стремился создать новую породу типа “богочеловека”, не ведающего страха и повелевающего “скотомассой”. И Сталин пытался “вырастить” нового человека, преданного идеям марксистской квазерилигии, и преуспел в этом - появился “гомосоветикус”. Хотя и не до конца.

И если нацистская Германия потерпела поражение во второй мировой войне (в ФРГ выросло новое поколение, усвоившее ценности западной демократии), то в Советском Союзе в результате коммунистического эксперимента сложился определенный статус человека, деетерминированный спецификой тоталитарной системы. Эта специфика сводится к следующим моментам.

- Во - первых, между индивидом и государством не существовало такого опосредованного звена, как социально - групповые идентификации: “Между тоталитарным государством и одиноким индивидом не занимали сколько - нибудь важных позиций никакие социально - психологические общности, связанные с профессией, занятием, интересами и т.д.” [52].

- Во - вторых, советское (коммунистическое) общество построено не из индивидов, а из коммун. И поэтому носителем личностного начала выступает именно целостный коллектив людей, посредством которого человек осуществляет коммуникацию с государством.

- В - третьих, само советское государство по своей сути являлось криминогенным и правонарушающим фактором общественной жизни, что кардинально “отражалось на сфере прав человека”.[53].

Происходящие структурные преобразования экономики и политической системы в России конца нашего столетия, когда кардинальной задачей является построение правового государства и создание гражданского общества, актуализируют проблему демократии и ее возможности в решении широкого круга политических и правовых проблем взаимоотношения человека и государства. Однако, прежде чем мы перейдем к рассмотрению интересующей нас проблематики, необходимо уточнить понимание самой демократии и ее места в социальной системе.

Следует учитывать тот момент, что в современной научной литературе имеются различные подходы в интерпретации демократии и ее значимости в развитии общества. Так, освещая природу демократии К. Лефор подчеркивает недостаточность трактовки демократии как строя, при котором власть находится в руках народа. Он пишет : “Современная демократия иммеет другую природу, нежели демократия античная. Ей можно поставить в вину тиранию общественного мнения, неустойчивость правительств и то, что называлось когда - то дворцовыми интригами. Но, по крайней мере, ее не назовешь режимом беззакония. Суверенитет народа осуществляется здесь лишь в рамках, строго ограниченных конституций. Не только размеры страны и количество граждан делают невозможно волеизъявление народа как единого целого, но и из современных представлений о свободе следует, что каждый имеет право высказывать свое мнение, не подвергаясь опасности со стороны какой - нибудь группы, без нажима или угрозы со стороны существующей власти”. [54].

В отличие от тоталитарного режима в современной демократической системе “работает” новая политическая логика, когда деятельность правительства и представительных органов периодически “оспаривается на принципах состязательности”. Очевидный факт состоит в том, что идеалы демократии сейчас в основном те же, что и древнегреческие (IV в. до н. э.), за одним важным исключением: стала “цениться” отдельная личность. Древнегреческие идеалы демократии относятся к прямой, а не представительной демократии.

В данном случае необходимо учитывать значимость гражданского общества во взаимодействии с государством для осуществления прав и свобод индивида. Согласно представлениям современной теоретической мысли, гражданское общество включает в себя:

- добровольно, спонтанно сформировавшиеся первичные самоуправляющиеся общности людей (семья, кооперации, ассоциации, хозяйственные корпорации, общественные организации, профессиональные, творческие, спортивные, этнические, конфессиональные и другие объединения);

- совокупность негосударственных (неполитических) экономических, социальных, духовных, нравственных и других общественных отношений;

- производственную и частную жизнь людей, их обычаи, традиции и нравы;

- сферу самоуправления свободных индивидов и их организаций, огражденную законом от прямого вмешательства в нее со стороны государственной власти и политики.

Можно сказать, что “гражданское общество представляет собой некую негосударственную ассоциацию граждан, объединенных по различным признакам, служащую целям удовлетворения их индивидуальных потребностей и реализации потенциальных возможностей на благо всех и каждого” [55].

Закономерности развития гражданского общества таковы, что сейчас осуществляется предвидение Гегеля о взаимопроникновении этого общества и правового государства как воплощение в действительность этического императива. Во второй половине XX столетия на практике стала осуществляться концепция социальной рыночной экономики, когда происходит соединение принципа рыночной свободы и принципа социальной справедливости. Это означает, что государство вступает в игру экономических сил на рынке, чтобы обеспечить социальную защиту тем, кто не может себе помочь и желает сохранить свое человеческое достоинство.

В плане человека в демократической системе весьма существенна социальная функция государственного регулирования рыночной экономики. Во-первых, осуществляется идея о необходимости заботиться о всех членах общества без исключения. Так как рынок выступает в качестве социального инструмента экономического преуспеяния, то во имя общественной справедливости должны быть выделены средства для так называемых “рыночно слабых” и “рыночно пассивных”, которые не имеют доходов или имеют их недостаточно. Именно в этом заключается суть перераспределения в форме “второго распределения дохода”. Во-вторых, демократические силы вынудили государство гуманизировать производственные отношения, смягчить последствия неограниченной конкуренции, привести в соответствие принципы всемерного развития честной инициативы и социальной ответственности. В-третьих, длительная кампания социал - либералов за справедливость в отношении социально незащищенных слоев населения снизила уровень недовольства и революционный потенциал. Не следует забывать, что социальная функция государственного регулирования экономики имеет своим истоком защиту демократии от революции [56]. Осуществление социальной функции государством в демократической системе дало основание назвать его государством всеобщего благосостояния.

Однако социальная система находится в развитии, и сейчас государство всеобщего благоденствия вошло в фазу перманентного изменения, что вызвано кризисом представительной демократии в западных странах. “Откуда исходят уже существующие и надвигающиеся угрозы демократии как политической форме?” — задает вопрос Дж. Сартори [57]. От правления элиты? Нет, ибо очевидный факт состоит в том, что все демократические правительства (одни в большей, другие в меньшей степени) переживают убыль авторитета и находятся под натиском непомерного числа требований, коих она не может выполнить. Реальная демократия все время находится под давлением, имеет низкую способность к управлению (нестойка в отношении предъявляемых ей требований и слабая способность к принятию и осуществлению решений). Таким образом либерализм фиксирует кризис представительной демократии на Западе.

В действительности же ценности политической демократии продолжают интересовать человека и массы, причем интерес к ней необычайно возрос. “Проблема, которую ставит демократическая общественность Запада, - замечает А.С. Панарин, - состоит в том, чтобы сделать механизмы политической демократии повседневно работающими, влияющими на социальный статус людей. Недовольство общественности вызывает вынужденное политическое бездействие гражданского общества в промежутках между выборами. Общественные проблемы накапливаются значительно быстрее, чем происходит смена партий у власти и истекают полномочия депутатов” [58]. Не менее существенно и то, что система политического представительства не способна адекватно реагировать на эволюцию и многообразие интересов различных (больших и малых) социальных групп. Все это требует изменения политической системы в направлении политической и правовой институциализации прямых починов и временных объединений граждан для решения той или иной интересующей их проблемы.

Вполне закономерно, что в современной теоретической мысли Запада наблюдается сдвиг от теории плюралистической демократии в направлении теории демократии участия. В последней признается необходимость сочетания элементов представительной демократии на национальном уровне с прямым участием граждан в политических процессах на уровне города и сельских общин. Отсюда возвращение к представлению о демократии не только как о родстве, методе, но и цели общественного устройства [59]. С этим и связано то, что теперь в центр функционирования демократической системы (правового государства и гражданского общества) ставится человек с его потребностями и интересами.


3.5. На пути к гомо креатору

Феномен человека в нынешнее время невозможно понять вне осмысления того фундаментального факта, что в центре внимания находится именно индивид, а не класс или социальный слой. Ведь теоретически во главу угла во всем мире ставится человек, иное дело, что не везде это осуществляется на практике. Во всяком случае, в западном обществе наблюдается тенденция к удовлетворению потребностей отдельного индивида, соответствующих его способностям. В рамках западного общества возник так называемый “гипериндивидуализм” человек оторван от общины, предоставлен сам себе, взаимодействует с себе подобными (речь идет об атомизированном западном социуме, который подвергался критическому осмыслению представителями русской религиозной философии, в частности В. Соловьевым). Индивидуальная автономия западной цивилизации своим существованием обязана игре автономных рыночных сил, ибо потребности предпринимателя с необходимостью превратились в права личности, и наоборот. Это освобождение индивида от коллективной солидарности Маркс назвал “отчуждением”, Дюркгейм - “аномией”. Это освобождение компенсируется ростом значимости юридических санкций, становлением “договорного общества”.

Можно сказать, что гипериндивидуализм и “договорное общество” являются результатом развития индустриального капитализма. Однако их связь с последним отнюдь не является простой, более того, по мнению Д. Белла, она представляет собой “культурное противоречие” [60]. Это значит, что западный капитализм основан на индивидуальном предпринимательстве, чьим мотором служат инновации и мобильность, невозможные без свободы от коллективных пут. Одновременно само предпринимательство не может развиваться без фундаментального свода законов, регулирующих права и обязательства автономно действующих индивидов. Следовательно, система правовых норм является той же самой коллективной структурой, только существующей в иной форме и кодифицированной в законах. Функционирование этих противоположностей, по идее, должно было разрушить западную цивилизацию, чего в реальности не произошло. Именно это позволяет П. Бергеру сформулировать следующую мысль: “Эмпирическая реальность... такова, что в западных обществах действительно существуют довольно мощные компенсирующие силы. Индивидуальная автономия исторически всегда держалась на тонком балансе между свободой и ответственностью, между освобождением от общинных пут и безопасностью в рамках коллектива. И это балансирование является не случайным актом, а законодательно закрепленной реальностью” [61]. Этими мощными компенсирующими силами в обществе “холодных” договорных отношений выступают традиционные социальные институты: семья, религия и объединения индивидов. Именно обыкновенная семья, которая во всех западных странах узаконена при помощи религиозных ценностей. Ведь в либеральной мысли при оценке социальных институтов исходят “из свободы индивида или, быть может, семьи как из своей конечной цели” [62].

Ценности семьи и религии входят в ткань буржуазной культуры и благодаря добровольным объединениям выполняют уравновешивающую, посредническую функцию. Все это дает возможность индивиду обозначить зону свободы и обеспечить социальную базу для своей деятельности в сфере предпринимательства [63], характеризующейся неопределенностью. В связи с этим П. Бергер делает следующее заключение: “Предположение: капитализм нуждается в общественных институтах, которые уравновешивают обезличенные аспекты индивидуальной автономии и общинную солидарность. Среди этих институтов наиболее важными являются семья и религия” [64].Таким образом, все, что угрожает буржуазной семье и религиозным ценностям, подрывает социальную среду индустриального капитализма (без нацеленной на предпринимательство личности он не сможет функционировать). Одновременно западная рыночная экономика служит основой для наибольшего развития личных свобод и эффективного выполнения своих функций семьей и религией.

В целом оказывается, что свобода и “отчуждение” человека в рамках западной цивилизации представляют собой ее две стороны. “Свобода личности, которую взлелеял капитализм на Западе, - пишет П. Бергер, — должна быть “встроена” в структуру общества, иначе она сама себя ликвидирует или через анархию гипериндивидуализма, или ясе с помощью целого набора еще более сдерживающих правовых норм” [65]. В аспекте нашей монографии существенным является то, что эта “встроенность” индивида в структуру общества означает фактически неразрывность индивидуализма и коллективизма, только на другом уровне. Фундаментальным моментом в процессе перехода от доминирования государства к главенству человека служит приватизация. Последняя вызвана целым рядом причин:

- во-первых, государственные компании умудряются из года в год терпеть убытки;

- во-вторых, большинству правительств понадобилась наличность и, продавая государственные предприятия, они получают доходы с продажи акции и налоги с приватизированных компаний;

- в-третьих, правительство не субсидирует убыточные частные компании.

В более широком плане сдвиг приоритета во взаимоотношениях человека и государства в сторону индивида означает следующее:

- от государственного жилья к частному его владению;

- от государственного медицинского обслуживания к частным программам;

- от государственного регулирования к рыночным механизмам;

- от государственного обеспечения к обеспечению занятости;

- от коллективизма к индивидуализму;

- от государственной монополии к конкуренции;

- от государственных компаний к частным;

- от государственных компаний к собственности трудовых коллективов;

- от государственных программ социального страхования к системе частного страхования и инвестиций;

- от роста налогов к их снижению.

Такого рода программа означает осмысление государством ответственности общества перед своими гражданами необходимости разработки новой модели целостной системы взаимодействия человека и государства, которая “придет на смену государству всеобщего благосостояния” и время на создание которой “продлится до конца нынешнего столетия” [66].

В этом плане заслуживают внимания перспективы развития скандинавской модели государства всеобщего благосостояния, оказавшейся, по мнению известного норвежского политолога С. Кюнле “наиболее притягательной среди современных государств” [67]. Несмотря на достигнутые им определенные успехи, оно нуждается в обновлении. Дело в том, что “преимущества, даваемые этим государством, не удовлетворили основополагающих человеческих потребностей” [68]. Оно смогла удовлетворить основную потребность в социальной и экономической защищенности человека, в определенной мере улучшило и выровняло структуру возможностей в обществе. Однако до сих пор не разрешен целый ряд проблем (наркомания, молодежная преступность, разводы и др.), что требует его совершенствования.

Дальнейшие перспективы развития государства всеобщего благоденствия связаны с движением к “сегментарному” обществу, а именно: наряду с двумя секторами смешанной экономики появляется “третий” сектор - совокупность добровольных организаций, стимулирующих активности общества, поддерживающих и транслирующих традиции, нормы и ценности этнической культуры, способствующих плодотворному сотрудничеству с государственными органами социального обеспечения и развивающих демократию. Очевидно, что этот сектор имеет условия для функционирования на нынешнем этапе, что добровольные организации при соответствующей поддержке государства могут увеличить свою эффективность по следующим параметрам: оказание социальной помощи, защита окружающей среды, охрана прав на жилье и пр. Само собой разумеется, что в скандинавском обществе имеются ресурсы для достижения всеобщего благосостояния по пути движения к “сегментированному” обществу.

Вполне вероятно, что такого рода эволюция скандинавской модели государства всеобщего благоденствия не ограничится национальными рамками и примет общеевропейский характер. С. Кюнле подчеркивает, что “осознание идентичности и чувства общности у европейцев являются условием создания государственной системы всеобщего благосостояния на европейском уровне помимо четкого согласования национальных мероприятий” [69]. Несомненно, что государство всеобщего благосостояния находится в процессе перманентного развития и рассматриваемый путь его эволюции указывает на абрисы формирующейся целостной системы взаимодействия человека и общества.

Все большее число индивидов участвует в движении за права человека, чтобы, в конечном счете, осуществить одно из фундаментальных прав - иметь социальные условия для самоактуализации. На первой фазе движения в защиту прав человека брошен вызов господству в политической сфере иерархически организованного общества. Эйслер подчеркивает, что -“сегодня все больше и больше людей бросает вызов традициям господства, основанного на силе” [70]. Это значит, что в сознании индивида и масс пробивает дорогу идея нравственности политики, или “политической морали”.

Значимость нравственного начала в политике предполагает равноправие женщин и мужчин, которое до сих пор фактически отсутствует. Существующая длительное время в области политики пирамида господства является мужской, что препятствует завоеванию женщиной своих прав и свобод (что она не может удовлетворить высшую потребность в самоактуализации). Неудивительно, что следующим существенным шагом движения в защиту прав человека “должен стать вызов основе, на которой эта пирамида покоится и продолжает регенерировать себя, - господство в частной сфере между женщиной и мужчиной” [71]. Заслуживает внимания тот факт, что известные истории человечества общества, где женщины занимали достойное место, были более эгалитарными и менее агрессивными. Ведь имеется связь между семейной системой, где индивиды в процессе социализации приучаются безропотно подчиняться сильным (а мужчина, как правило, сильнее женщины), и авторитарной политической системой (или системой господства). Отсюда Р. Эйслер делает вывод: “... так же обстоит дело со связью между принятием насилия (сильного над слабым) в семейных отношениях и принятием насилия (опять-таки сильного над слабым) в международных отношениях” [72].

Сейчас возникла потребность в новом осмыслении и переформулировке прав человека в теории и на практике, чтобы полностью интегрировать частную и публичную сферы, чтобы интегрировать права женщин в новую модель сотрудничества в области прав человека. Фактически существует ряд “строительных блоков” этой новой модели - многочисленные конвенции и декларации и Устав ООН, утверждающие достоинство и ценность всех людей, независимо от расы, религиозных убеждений и пола. Так, Конвенция ООН 1979 г. “Об отмене всех форм дискриминации женщин” специально подчеркивает необходимость интеграции “прав женщин” как в теорию прав человека, так и практику их защиты. Кроме того, эта конвенция впервые в истории выходит за пределы искусственного разделения публичной и частной сфер. Без прав и свобод женщины невозможно становление целостной системы взаимодействия человека и общества.

Существенной является тенденция во взаимоотношениях человека и общества, когда происходит сдвиг приоритета в сторону индивида (об этом уже шла речь выше). Происходит отмирание старого коллективизма и старого индивидуализма, с эрой глобализации возрождается личность. Это значит, что свободный человек может построить сообщество, чтобы вносить свой вклад в общее дело. Благодаря функционированию свободной ассоциации индивид получает возможность обретения цельности и самоактуализации, т.е. можно говорить о коллективной индивидуализации. Здесь сознательная активность человека, принимающего участие во всемирном объединении, снова возвращается на коллективный уровень. Индивид больше не оторван от социального мира, как это было на стадии индивидуализма, но становится зрелой личностью, способной использовать, полностью раскрыть все свои возможности, удовлетворить самую высшую свою потребность в самоактуализации.

Существенно то, что в данной тенденции просматривается присутствующий на всех стадиях развития человечества “гомо креатор”, человек как творец своей судьбы, однако действующий не произвольно, а в определенных условиях и в соответствии с ними и вместе с тем свободный в своем выборе в рамках стоящих перед ним альтернатив. Ведь в индустриально развитых странах “вторая промышленная революция” (точнее, информационная революция) ведет к кардинальным изменениям.

- Во-первых, в постиндустриальной цивилизации пролетариат превращается в когнитариат, ибо теперь главными формами труда являются научные исследования, экономический анализ и программирование. Это требует нового типа человека - гомо креатора, творческой личности, которая сочетает инициативу, знание и способность осуществить идею.

- Во-вторых, другим основанием постиндустриальной цивилизации выступает биотехнология, которая вмешивается в биосистемы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Биотехнология по своей мощи превосходит ядерную энергию и поистине сделала человека творцом живой природы.

- В-третьих, возникает общество невиданного до сих пор в истории богатства всех его членов (включая и тех, кто затронут структурной безработицей).

- В-четвертых, знания человека о мире достигают неслыханных ранее высот и уровня, не говоря о массе эмпирических данных.

Гомо креатор — человек из крови и плоти, подчиняющийся закономерностям не только природы, но и общественного развития. Ему в условиях постиндустриальной цивилизации нет нужды прилагать большие усилия для удовлетворения материальных потребностей. Постиндустриальное общество создает предпосылки счастливой жизни, ибо снимает с повестки дня то, что было до сих пор главной причиной низкого качества жизни множества индивидов — нужду. Оно создает возможности для полной реализации человеческой личности, освобождая человека от тяжелого физического и рутинного умственного труда и обеспечивая ему достаточное для его развития свободное время и огромный прогресс знания. Можно сказать, что развитие общества находится на пути к гомо креатору и достигнув этой цели человек поистине станет подобием бога (неслучайно в исихастской традиции тезис “человек создан по образу и подобию Бога” означает, что в человеке воспроизведена творческая функция Бога).

И наконец еще одно замечание, связанное с интерпретацией человека Р. Геноном в условиях кризиса современного мира. Он пишет: “Именно благодаря своему стремлению свести все к человеку как самоцели, современная цивилизация вступила на путь последовательных нисхождений и деградации, завершившихся обращением к уровню нижайших элементов в человеке и ориентацией на удовлетворение его наиболее грубых материальных запросов” [73]. Р. Генон, а вслед за ним и Ю. Эвола декадентсткому миру современной цивилизации противопоставляют сакральный мир Традиции с его инициатическими и гностическими ценностями, с присущей ему иерархией и трансцендентностью. Здесь человек — уникальное существо, которое внутренне принадлежит Традиции и вместе с тем вынуждено внешне пребывать в антитрадиционном и десакрализованном мире. Но в глубине души у него находится нечеловеческая сила, сила Абсолюта, которая и превращает человека в гомо креатора.

Среди множества стремлений человека самым сильным является стремление к власти и славе.

Б. Рассел

Чтобы действовать, нам необходима завеса иллюзий.

Д. Белл

Ощущение прекрасного обусловлено математичностью Вселенной.

И. Ньютон

Цивилизационное самосознание возрастает.

С. Хантингтон