Geum.ru

Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Вид материалаДиссертация
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12
кулатай-кипчакскую волость занимал остальные свободные земли по Иртышу, от Железинской станции до г. Омска, частью зимовал к югу и к востоку от озера Теке, возле озера Алабота, по Ишиму, в окрестностях пикетов Кызыл-джар и Караменды, далее к Атбасару [31, с. 364].

Тем самым исследователи оказали неоценимую услугу будущим поколениям ученых, которые занимаются вопросами расселения казахских родов и племен в Новое время. Для нас важен сам факт подобных описательных характеристик, наталкивающий на верную догадку, что информационный фонд по исторической географии кипчаков пополнялся вследствие активного интереса царской администрации к народам, вошедшим в состав Российской империи. Этот вывод может быть распространен и по отношению к другим тюркоязычным народам, в составе которых имеются кипчаки.

Все вышеуказанные исследователи за исключением В.Н. Татищева в своих исследованиях использовали материалы архивов и этнографические источники, проживали в Казахстане и имели непосредственное общение с представителями коренной национальности. Что вкупе позволило достичь хороших результатов в сборе сведений по населению кипчаками отдельных территориально-административных единиц и конкретных местностей с указанием топонимов и гидронимов.

В связи с изучением исторической географии Половецкого поля ученый Н.А. Аристов публикует историко-географическое исследование «О земле половецкой». В статье делается серьезная попытка выяснения точного месторасположения городищ половцев Шарукан, Сугров, Балин и Чешуев, основное же внимание уделено рассмотрению похода князя Игоря на половцев. Историк реконструирует события и маршрут похода, анализирует поражение князя в битве на реке Каяла [35, с. 7-15]. Река Каяла была отождествлена ученым как известная река Калка, на которой были битва русских и половцев против монголо-татар в 1224 году и сражение Мамая с Тохтамышем [35, с. 20]. Фактически это единственная специальная работа, посвященная исторической географии кипчакских племен в дореволюционной историографии.

Историк П.В. Голубовский в своей известной работе посвященной печенегам, торкам и половцам использует все доступные источники древнерусские, мусульманские, западноевропейские и тюркские. Основное место в исследовании уделено половцам и куманам. Сведения о кочевьях половцев приводятся при цитировании письменных источников, описании военных походов и набегов. Подробно ученый разбирается в проблеме половцев и куманов в Венгрии. Кипчакские племена несколько раз переселялись в Венгерское королевство и по разным причинам. Первый раз вследствие поражения от венгерского короля Ладислава в качестве военнопленных, последующие разы добровольно, но наиболее массовым было последнее переселение во главе с ханом Котяном после ряда поражений от монгольских войск хана Батыя в 1239 (1242) году [14, с. 4].

Первоначально половцам по венгерскому источнику Анонима, нотария короля Белы IV, были даны земли при впадении реки Вага в Дунай, участок в междуречье Теплой и Сайо, город Борсод и земли в Борсодском комитете, земли по реке Тиссе до гор Матры, при впадении реки Бодрога в Тиссу. Из Конституции Ладислава-Половца от 1279 года становится известным, что при короле Белы IV половцам были даны земли между реками Дунаем и Тиссой, по берегам Короса, Темеса и Мороса. Короли раздавали половцам земли по долинам рек текущих с севера из Карпат, на границе с Русью и Польшей, стремясь обезопасить страну со стороны этих государств [14, с. 6, 8, 10]. Эти ценные указания показывают, что кипчакские племена заняли крупные территории Венгрии и стали играть важную роль не только королевства венгров, но, по-видимому, всей Западной Европы.

П.В. Голубовский анализируя сведения венгерских источников, приходит к выводу, что кипчакские племена в Венгрии следует разделить на две группы, первая группа те половцы, которые мигрировали в страну до правления Белы IV и вторая группа, соответственно переселившаяся в его правление. Если первая группа сосредотачивалась главным образом в северных и северо-западных областях Венгрии, то вторая в центре между Дунаем и Тисой, и в юго-восточных областях страны [14, с. 9].

Крупное научное значение в разработке проблем исторической географии кипчакских племен приобретают исторические источники, одно из первых мест в них по справедливости занимают мусульманские источники, как по информативности, так и по уникальности предоставляемых сведений.

Письменные сведения о географии расселения кипчакских племен содержатся в работе арабиста В.Г. Тизенгаузена. Земли кипчаков часто фигурируют в исследовании при описании завоеваний монголов. Так Ибн ал-Асир говорит о том, что монголы овладели землей кипчаков, последние спасались бегством, часть их бежала к русским. Монголы заняли город Судак на Черном море принадлежавший ранее кипчакам [39, с. 46-47].

В описании путешествия Ибн Баттуты имеется название территории кипчакских племен «Дешт-и Кипчак», протяженность ее шесть месяцев пути, три месяца по землям султана Мухаммада Узбека, три месяца по другим владениям, названия которых араб не сообщает [39, с. 208]. Из сочинения Ибн Арабшаха следует, что географические термины «Дешт-Кипчак» «Дешт-Берке» идентичны и подразумевают одну и ту же территорию [39, с. 331]. Историк утверждает, что городов в степи мало и расстояние между ними значительное. Границы Дешт-Кипчак на юге заканчиваются у Кулзумского (Каспийского) и Египетского (Черного) моря, а между ними горами Черкесскими (Кавказ). На востоке граничат с Хорезмом вплоть до Китая. На севере с Ибирь (?) и Сибирью. На западе с Русью, Булгарией и Византией [39, с. 333]. Эти известия достаточно полно отражают реальные исторические границы владений кипчакских племен.

В арабских письменных источниках упоминаются географические термины – Дешт-и Кипчак, Дашт-Кипчак, ад-Дашт, Дешт, Дешт-Кипчак, ал-Кифшак, ал-Кифчак, Кипчак, Кифшак, Мамлакат ал-Кифджак, Кипчакская Орда, Дешт-Кипчакская степь, Кипчакская степь [39, с. 435]. При этом редко приводятся пределы этих территорий. Это наводит на мысль о том, что арабские авторы прекрасно ориентировались в географии тюркского мира и географические термины Кипчакской степи были им хорошо известны. Даже после завоевания монголами кипчакских земель эти территории продолжали называться по имени кипчаков.

История появления географического термина «Дешт-и Кипчак» в восточной литературе была рассмотрена русским востоковедом В.В. Бартольдом. По сведениям ориенталиста термин впервые был употреблен персидским поэтом Насир-и Хусрау в XI веке вместо прежнего термина «Огузская степь», этот же переход в терминах отмечается у мусульманского автора Ауфи, что могло означать переход власти на этой территории в руки кипчаков [23, с. 395, 401].

Крупное научное значение имеет извлечение из сочинения Гардизи «Зайн ал-Ахбар» в переводе В.В. Бартольда. В сочинении говорится, что кимеки появились на р. Иртыш и постепенно образовали союз семи племен. Путь к кимекам лежит из Фараба (Отрара) в Янгикент и далее переправляясь через реку предстоит миновать пески Уюкман, после реку Сокук, через солончаки придти к горе Кендыр-тагы. После этой горы предстоит путь в пять дней к реке Асус и далее на Иртыш, где начинаются владения кимеков [17, с. 43-45]. Это позволило востоковеду с достаточной очевидностью локализовать кочевья кимеков на Иртыше, последующие исследования по исторической географии кимеков показали правоту точки зрения академика.

Начальный этап в становлении археологической науки в России характеризовавшийся бессистемным сбором разнопланового материала, произвольными интерпретациями артефактов, отсутствием необходимых методических разработок и системы хранения и консервации археологических находок, не позволил археологам активно участвовать в рассмотрении проблем исторической географии кипчакских племен.

Исследователь Н.И. Веселовский убедительно доказал древнетюркское и кипчакское происхождение каменных изваяний распространенных в Южной России, Сибири, Казахстане, Средней Азии и Монголии [19, с. 378]. Тем самым все археологические находки каменных скульптур обнаруженные его предшественниками и современниками в различных регионах свидетельствовали в пользу распространения древних тюрок и кипчаков на обозначенных территориях.

Таким образом, из материалов по историографии дореволюционного периода по проблеме исторической географии кипчакских племен следует, что в этот период исследования велись в двух основных направлениях. Первое направление представляли ученые, опиравшиеся преимущественно на данные письменных источников, они интересовались расселением и завоевательными походами кипчакских племен в эпоху средневековья. Второе направление было представлено исследователями, интересовавшимися преимущественно исторической географией кипчаков Нового времени, источниками для их работы служили этнографические материалы и сведения архивов.

В этот период было выяснено, что кипчаки в процессе своей истории заселили территорию Казахстана, Узбекистана, Башкирии, Южной России, Северного Кавказа, Молдавии и Венгрии. Особенно подробно был изучен материал по населению кипчакскими родами территории Казахстана и Башкирии, это было связано с активной работой исследователей чиновников, военных, осуществлявших сбор материалов в силу своих должностных обязанностей или научных интересов.

В связи с изучением расселения кипчаков был поднят вопрос о городах кочевников в Южной России и Средней Азии, тем самым подвергнут сомнению тезис о чисто кочевом хозяйстве номадного общества.


1.4 Общий вывод


Период XVIII в. – 1917 г. в российской историографии ознаменовал собой появление первых исследований в области кипчаковедение. В первую очередь это было связано с изучением народов вошедших в состав Российской империи и нуждами колониальной политики. В поле зрения авторов попадают проблемы родоплеменного состава, языка и литературы, фольклора, этнополитической истории и исторической географии. Если русская историография рассматривала кипчаков в курсе изучения истории Киевской Руси и создавала негативный образ кочевника в науке, то в исследованиях по истории, археологии и этнографии изучались кипчакские племена в курсе истории народов входящих в состав России.

В историографии кипчаки-половцы рассматривались односторонне, основное внимание уделялось военно-политическим столкновениям, привлечению половцев в междоусобицах, деятельности отдельных князей по борьбе с кочевниками. Вместе с тем выпали из поля зрения историков вопросы династийных браков половцев и русских, дипломатическое и торгово-экономическое сотрудничество, военные союзы против общих врагов, взаимовлияние в области материальной и духовной культуры.

В области исторической географии были намечены первые шаги в локализации кипчакских племен на основе доступных исторических и этнографических источников. Наблюдается появление двух основных направлений в исторической науке, первое основано преимущественно на исторических письменных источниках и второе на этнографических материалах. Такое разделение способствовало изучению проблем расселения кипчакских племен в древности и средневековье и в Новое время.

Наблюдается активный сбор эмпирического материала в археологии и этнографии, когда уровень развития этих дисциплин еще не позволял делать общих теоретических обобщений. Историческая наука развивается в тесной взаимосвязи с источниковедением. Филологические исследования развивались по путям изучения взаимосвязей и заимствований русского языка из кипчакского языка, и собственно кипчакского языка как основы для образования языков современных тюркоязычных народов.

Был сделан ряд важных открытий в кипчаковедении. Кипчаки, куманы и кимеки идентичны. Были введены в научный оборот памятники орхоно-енисейской письменности, «Кодекс Куманикус», произведения из фольклора тюркоязычных народов, источники мусульманского круга, западноевропейские источники, русские летописные своды и т.д. Это послужило прочной базой для гуманитарных исследований. Вместе с тем приходится констатировать, что не все эти категории источников были изучены в полной мере, как и использованы при проведении исторических, археологических и этнографических исследований. Особенно это замечание касается трудов русских историографов, которые опирались на данные древнерусских исторических источников, пренебрегали источниками восточными и западноевропейскими.

Кипчакский язык оказал огромное влияние на формирование языков казахов, киргиз, башкир, узбеков, алтайцев, татар и других народов. Кипчаки были обнаружены в родоплеменном составе узбеков, казахов, башкир, что послужило основанием для вывода о влиянии кипчакского этнического компонента на этническую историю этих народов.


2 Проблемы изучения кипчакских племен (1917-1960 гг.).

2.1 Этногенез и политическая история


С возникновением Советского Союза на огромной территории бывшей Российской империи происходят глубокие, грандиозные по своим масштабам изменения. Этот процесс коренным образом раз и навсегда изменил парадигму исторической науки и методологию научных исследований. На смену «буржуазной» методологии приходит марксистко-ленинская, с присущей ей теорией формаций и постулатом классовой борьбы в обществе.

Перед советскими учеными встала задача критического переосмысления достижений дореволюционных предшественников и продолжение направлений исследований в кипчаковедении. Параллельно с этим нужно было вести сбор эмпирического материала, чему способствовали поездки и экспедиции ученых по регионам СССР. Накопленный материал послужил фундаментом для публикаций – статей, отчетов, монографий и справочных изданий. В этот период были созданы крупные произведения, вошедшие в классику мировой науки.

Политические события в стране связанные с Октябрьской революцией 1917 года, Гражданской войной, голодом и разрухой 1920-х гг., не способствовали плодотворным научным исследованиям. Большинство авторов работали «в стол», гонения и репрессии интеллигенции, сопровождавшиеся арестами и расстрелами, не давали возможности открыто и всерьез говорить на исторические темы19.

Такой длительный экскурс необходим в связи с пониманием эволюции исторической мысли в России и соответственно этапов развития кипчаковедения как научной дисциплины.

В этот период преемственность между учителями «старого» поколения и зарождавшегося «нового» поколения была только в лице В.В. Бартольда.

Продолжая плодотворную работу на ниве востоковедения, академик со свойственными ему упорством и тщательностью приступил к разработке национальных историй регионального масштаба, истории казахов, туркмен, киргизов, узбеков, таджиков и азербайджанцев. В связи с изучением темы культуры Туркестана востоковеда интересовала история взаимоотношений между оседлыми жителями и кочевниками, среди которых кимеки и кипчаки занимали видное место. Отмечая культурный уровень этих племен, В.В. Бартольд указывает: «У кимаков был только один город; самая западная ветвь кимаков, кипчаки, превосходила своей дикостью остальную часть народа…» [15, с. 243]. Почему ученый говорит о наличии только одного города у кимеков, ведь ему точно было известно по арабским источникам, что городов было значительно больше? Под дикостью здесь подразумевается отсутствие элементов оседлости и земледельческой культуры у кочевников.

В.В. Бартольд локализует центр кимеков к северу от реки Иртыш, говорит о подчинении кипчаков кимекам, которые впоследствии утратили свой политический статус. Академик прямо указывал на кипчаков как ядро казахской народности. Это положение ученого было активно воспринято в научной среде и стало основой для научного изучения этнического состава казахов [16, с. 493].

Интересными представляются сведения востоковеда о некотором влиянии мусульманской культуры на половцев видевшихся в наличии у ханов мусульманских военных инструкторов [182, с. 690]. Речь здесь идет о наличии у хана Кончака метателей «живого огня» горящей нефти, которые появились у него с Востока [182, с. 701].

Исследователь обращается к истории узбекских кипчаков, говорит об их борьбе с «сартским» населением в Узбекских ханствах, особенно в Коканде [15, с. 289]. Тем самым это способствовало изучению этнополитической истории узбеков.

Малоисследованным остается вопрос об уровне развития государственности у кипчакских племен. Так, академик В.В. Бартольд сообщает: «Были отдельные кыпчакские ханы, но никогда не было хана всех кыпчаков» [26, с. 99]. Советские исследователи приходят к выводу, что у половцев было несколько этнополитических объединений. Востоковед А.Ю. Якубовский считает, что у половцев в XIII в. были кочевые княжества [47, с. 18]. По К.В. Кудряшову у половцев было шесть территориальных центров кочевий, представлявших самостоятельные объединения с ханами во главе [52, с. 134]. Что, в общем, позволяет говорить об отсутствии у кипчакских племен единого государства, но дает основания видеть наличие элементов государственности.

Фактически В.В. Бартольду удалось проследить степень и место влияния кипчакского компонента на этнический состав тюркоязычных народов, связать этапы в этногенезе народов с историей кипчакских племен. Ученому удалось проследить историю кипчаков на территории Средней Азии в составе узбекского народа. Востоковед обратил внимание на уровень культурного развития кипчакских племен, локализовал кимеков на реке Иртыш.

Историк Н.А. Рожков рассматривает половцев в качестве негативной силы подорвавшей экономическое и политическое развитие Киевской Руси. Половцы южнорусских степей, по мнению историка, после падения Хазарского каганата завладели и контролировали торговые караванные пути с Арабского Востока в Киевскую Русь, это способствовало прекращению торговли и вследствие угасания экономической роли Киева на Руси [183, с. 152].

Половцы по-прежнему представлялись опасной и разрушительной силой для развития Древнерусского государства. Эта тенденция пришла из сочинений русской историографии дореволюционного периода и нашла свое развитие в трудах советских авторов.

Дальнейшее развитие кипчакская проблематика получила в 30-е гг. ХХ века. Точка зрения Н.А. Рожкова о ярко выраженном грабительском характере русско-половецких отношений была поставлена под сомнение востоковедом А.Ю. Якубовским. По его мнению, половцы «знали не только грабительские набеги на окрестные культурные страны и города, но и, что гораздо важнее, - правильные торговые сношения, которые не всегда нарушались частыми военными действиями» [48, с. 75].

По мнению востоковеда П.П. Иванова этническая история каракалпаков и кипчакских племен имеет тесные связи [49]. Крупное значение в политической истории Бухарского ханства имели китай-кипчаки, поднявшие восстание в 1821-1825 гг. [50].

По мнению исследователя, печенеги и кипчаки имели тесные контакты еще в бассейне Аральского моря, затем часть печенегов перешла на сторону русских, а большая их часть подпала под влияние половцев и вошла в их состав. Эта проблема печенежско-кипчакских связей была впервые поставлена с учетом материалов по истории каракалпаков, сам ученый отмечает слабую разработанность этого вопроса в историографии [49, с. 14]. В то же время автор сообщает, что печенеги не растворились в родоплеменном составе половцев, а при татаро-монгольском нашествии вошли в состав Золотой Орды в качестве «отдельной социально-этнической единицы» [49, с. 16].

Это высказывание ученого указывает на специфику этнической истории кочевых племенных объединений, когда подчинившиеся и покоренные племена принимали общее название племени победителя.

Большой интерес представляют историко-этнографические сведения автора о китай-кипчаках, племя которых «встречается не только среди узбеков в Средней Азии, но и среди ногайцев в Крыму и на Кавказе» [50, с. 29].

Историк приходит к заключению, что китаи и кипчаки в действительности не были единой родоплеменной единицей, а были нечто вроде политического союза. Это заключение было сделано на основе анализа родовой структуры и боевых кличей (уранов) этих племен [50, с. 29]. Это исключительно ценное свидетельство показывает сложную этническую историю кипчакских племен, которые не только вошли в состав узбеков, каракалпаков, казахов, татар и других народов, но и создавали внутри их совершенно новые объединения родов и племен. Самостоятельное значение имеет приложение к работе, в котором собрана подборка источников по восстанию, в нем содержатся данные по хронологии, ходу восстания, предводителях, населенных пунктах, военной организации восставших и нравах того времени [50, с. 96-123].

Видный арабист, ученик В.В. Бартольда, И. Умняков вносит весомый вклад в изучение этнической и политической истории кипчакских племен. Так, он ввел в научный оборот ценные сведения по кимекам из персидского источника «История» Фахрэддина Мубаракшаха [63]. Ему принадлежит исследование труда арабского географа Исхака Ибн ал-Хусейна, где ему удалось выявить пласт сведений о тюрках и хазарах. Он также показал, что под тюрками во многом имеются в виду кимеки [64]. Интересные сюжеты по куманам содержатся в рецензии на исследование финляндского ученого O. Tuulio-Tallgren, издавшего отдельные переводы арабского географического сочинения ал-Идриси касающихся Финляндии и восточнобалтийских стран. В частности говорится об области Комании граничащей с Россией [65].

Крупное научное значение имеют исследования арабиста, посвященные изучению труда Махмуда ал-Кашгари «Словарь тюркских наречий», в котором приводятся обширные сведения по истории, географии, филологии тюркских племен. Особый интерес представляет работа, посвященная анализу карты М. Кашгари на которой локализованы племена периода раннего средневековья, среди них отмечены йемеки и кипчаки, кимаков на ней нет [66]. Еще В.В. Бартольд отмечал ту особенность, что у Махмуда Кашгари не представлены кимеки на Иртыше, а на их месте присутствуют йемеки, ранее входившие в кимакскую племенную конфедерацию [16, с. 493].

Действительно, арабские письменные источники содержат немало сведений по кипчакским племенам и их привлечение, несомненно, обогащает информационный фонд кипчаковедения. Это хорошо понимали составители сборника источников «Материалы по истории туркмен и Туркмении» С.Л. Волин, А.А. Ромаскевич и А.Ю. Якубовский, которые проделали кропотливую и уникальную работу по поиску, переводу и комментированию ценных мусульманских источников [67]. В этой работе в связи с историей огузов и туркмен имеется значительная информация по кимако-кипчакской проблематике и продолжает привлекать внимание историков, археологов и этнографов.

Востоковеды привели богатый материал арабских и персидских источников касающихся истории кипчакских племен в Средней Азии и Казахстане. В частности, ими были приведены исторические и этнографические данные, географические известия о территориях кимеках и кипчаках по Ибн Хордадбеху, ал-Якуби, ал-Масуди, ал-Истахри, ал-Макдиси, «Худуд ал-Алем», ал-Идриси, Рашид-ад-Дина, Ибн ал-Асира, Якута. Все эти ценные источники по сегодняшний день составляют золотой фонд письменных источников кипчаковедения.

Крупное научное значение имеет издание персидских текстов, переводов и комментариев по истории Золотой Орды русского востоковеда В.Г. Тизенгаузена под редакцией А.А. Ромаскевича и С.Л. Волина. В фундаментальном труде представлены ценные мусульманские источники, проливающие свет на этническую и политическую историю, материальную и духовную культуру населения вошедшего в состав Улуг Улуса. В источниках приведены сведения о кипчаках и их взаимоотношениях с монголами и другими народами, неоднократно фигурирует название степи Дешт-и-Кипчак. Эти данные мы находим в персидских сочинениях «Насировых разрядах» Джузджани, «Истории завоевателя мира» Джувейни, «Сборнике летописей» Рашид-ад-Дина, «Истории Вассафа» и «Книге побед» Шереф-ад-дина Йезди [184].

Особый интерес вызывает отрывок из «Истории завоевателя мира» Джувейни описывающий подробности подавления мятежа кипчака Бачмана. Ему удалось собрать отряд воинов и длительное время вести партизанскую борьбу с превосходящими силами монголов в Поволжье. Но в конечном итоге он был пойман и казнен, а его отряд был рассеян [184, с. 24]. Этот сюжет демонстрирует факт продолжения борьбы против монгольских захватчиков в Дешт-и-Кипчаке после покорения монголами.

В сочинении «Книге побед» Шереф-ад-дина Йезди содержатся сведения о борьбе эмира Тимура и хана Токтамыша, приводятся подробности похода Тимура на Дешт-и-Кипчак [184, с. 156-169].

Еще в 1936 году в Институте востоковедения была начаты работы по переводу и комментированию «Сборника летописей» Рашид-ад-Дина, третий том был опубликован в 1946, а первый и второй тома в 1952 году [148, с. 5; 185]. В персидском источнике содержится пласт оригинальных сведений о кипчакских племенах до и после монгольского нашествия. Это существенно обогатило информационный фонд специалистов историков, археологов и этнографов, которые не владели языком оригинала источника и не имели возможности ранее ознакомиться с источником целиком. Рашид-ад-Дин связывает этимологию этнонима «кыпчак» со словом «кабук» «дерево со сгнившей сердцевиной», это дало основание некоторым исследователям считать родиной кипчакских племен лесистую местность на Алтае и Западной Сибири [148, с. 84; Ср. 68, с. 43].

Оригинальными представляются сведения об истории кипчаков в составе улусов чингизидов, когда летописец упоминает, что предводителем кипчаков был кипчак по имени Кунджек, сын его Кумурбиш-Кунджи «Как-то раз его посылали с посольством к государю Ислама, - да длится его царствование! [Оба] они, [отец и сын], принадлежат к роду государей кипчаков. Впрочем, аллах лучше знает и мудрее!» [148, с. 151]. По всей видимости, кипчаки отстояли свою самостоятельность при новом имперском порядке. В данном случае речь идет об участии кипчаков в монгольских посольствах. Возможно, это посольство было к султану мамлюков.

Рашид-ад-Дин повествует о походе Джэбе-нойона и Субудэй-багатура через Иран и Кавказ в южнорусские степи, описывает встречу монголов и кипчаков в союзе с аланами, прямо указывает на военную хитрость монголов обманувших кипчаков лживым заверением о ненападении, указывает на битву русских и половцев против монголов на р. Калка [185, с. 226-229]. Эти и другие сюжеты из истории кипчаков находят свое отражение в труде Рашид-ад-Дина. Сложно переоценить значение и роль этого сочинения для общего развития представлений об историческом прошлом многих племен и народов в составе империи Чингисхана.

Советские востоковеды продолжили свои исследования в области перевода исторических памятников, одним из таких ярких произведений был труд хивинского историка Абулгази-Бахадур-хана, подготовленный к изданию тюркологом А.Н. Кононовым [68]. В этом источнике содержатся любопытные известия об истории кипчаков в Средней Азии в период монгольского нашествия, обстоятельно дается изложение материала о влиянии кипчаков в среде туркменских племен и роли кипчаков в истории Хивы, Коканда и Бухары. Приводятся интересные сведения о территории обитания кипчаков в долинах рек Волга, Урал и Дон. Эти земли он именует «Дешт-и кыпчак» - Кыпчакская степь. Вместе с тем, не обладая достоверными сведениями о времени пребывания кипчаков в тех местах, хивинский историк говорит о четырех тысячелетнем периоде [68, с. 43-44].

В известной статье А. Пономарева «Куман-половцы» проводится анализ этнических названий кипчакских племен фигурирующих в мусульманских, византийских, западноевропейских, древнерусских письменных памятниках, а также поднимается проблема внешнего, антропологического, облика кипчаков [51]. Ученый отмечает: «не является ли слово «половцы» простым переводом какого-либо собственно-половецкого (турецкого) названия. И нам кажется, что таким названием и может быть основное их наименование – куман. …русское «половцы» есть не что иное, как перевод имени половецкого народа кубан-куман. Конечно, это имя половцев может вовсе не быть связанным с какой-либо особенностью их внешности. Они могли получить такое имя хотя бы, как предполагает Маркварт, по имени своего вождя или любым иным путем» [51, с. 369]. Проблема этимологии этнонимов кыпчакских племен была продолжена А.Н. Кононовым, тюрколог приходит к выводу, что «… этноним «куман», «кыпчак», «кумык» – генетически родственных племенных образований – восходит к одному корню (куб) и представляет собою различные формы фонетико-морфологического развития этого корня уменьшительно-ласкательные формы + показатель собирательности» [87, с. 166].

В годы Великой Отечественной войны половецкая проблематика стала рассматриваться в негативном ключе, половцы предстали врагами и оккупантами русских земель, и были уподоблены монголо-татарам, и даже фашистским захватчикам.

В это время русско-половецкие отношения становятся темой для патриотического воспитания молодежи. Например, один из авторов книги для учащихся И.И. Меерзон в главе «Борьба с печенегами и половцами» рисует кочевников поработителями и жестокими врагами, которые своими набегами выжигали селения и города, уводили людей в плен и забирали скот. Здесь кочевники предстают злом и угрозой, с которой Киевская Русь боролась в течение многих веков [186, с. 3]. Еще более показательна цель составителей сборника: «главное внимание уделено в нем (в сборнике – Н.К.) литературно-художественному материалу, как наиболее ярко и действенно изображающему героические усилия наших дедов и отцов в их борьбе с врагами отечества, с захватчиками и насильниками, с интервентами разных национальностей» [186, с. 2].

Естественно, что при таком подходе к рассмотрению русско-половецких отношений, как отношений войны, борьбы и ненависти, не может быть речи о строго научном подходе при интерпретации источников.

В послевоенные годы ученые продолжили свои исследования. А.Н. Бернштам известный советский археолог в результате многолетних экспедиций в азиатской части СССР написал капитальную статью, в которой дал свое видение этнических процессов на территории Средней Азии в период древности [59]. В работе археолог указывает: «Прежде всего хочется отметить для наиболее раннего периода имя племени кыпчак, широко известное в средневековье имя народности, вошедшей в состав казахских орд. Кыпчаки упоминаются уже в памятниках VIII в. как жители юго-восточного Алтая (в Селенгинском камне, открытом Рамстедом). Однако более ранние известия о кыпчаках содержатся в хорошо известном китайском тексте о завоеваниях Модэ Шаньюя, когда перечисляются пять племен, покоренных Модэ на север от территории гуннов. Среди этих племен в современном произношении китайских иероглифов фигурируют племена «цзюе ше» [59, с. 154].

Большой интерес представляет интерпретация и сравнительный анализ арабских источников «Худуд ал-Алам» и «Зайн ал-Ахбар» Гардизи проделанный А.Н. Бернштамом. Исследователь в ходе интерпретации приходит к заключению: «Таким образом, кроме Енисея и Алтая, еще в трех местах имелись отдельные группы киргизов: непосредственно в Семиречье и вблизи него – к юго-востоку и к северу. …Напомним, что китайский источник «Вэй-лио» помещал киргизов-гэгунь к северу от Семиречья. Эти указания, которые В.В. Бартольд склонен был считать ошибкой китайского летописца, теперь подтверждаются упоминанием в тексте «Худуд ал-Алам» кимацкой группы киргизов в этом районе» [187, с. 121].

Ученый приводит локализацию киргизов на основе не точных географических ориентиров, а, весьма условно упоминая граничащих с киргизами народов – на востоке Китай, на юге тогуз-огузы и карлуки, на западе кимаки, на севере с «необитаемой землей» [187, с. 121]. Подобная географическая характеристика была характерна для арабских географических сочинений, дорожников и путевых заметок, но когда дело идет об определении новой этнической группы, в данном случае кимекских киргизов.

Проводится отрывок из «Худуд ал-Алам» - «что в районе города Qrqrkhan «другое расположение кимаков, в котором обитатели имеют обычаи киргизов». Точное местоположение этого города (или области) установить нам сейчас не представляется возможным, но несомненно, что он находится в Семиречье» [187, с. 121]. Далее археолог проясняет «Местность Qrqrkhan мы читаем «Кыргыз хан»…» [187, с. 121]. Со ссылкой на написание В.В. Бартольда.

В источнике ясно говорится «расположение кимаков, в котором обитатели имеют обычаи киргизов». Отсюда следует, что там было место расселения кимакских племен имевших этнографическое сходство с обычаями киргизов. Неизвестно на каком основании А.Н. Бернштам локализовал города или области «Qrqrkhan» в Семиречье без точных данных исторической географии.

Китаист Н.В. Кюнер при работе над переизданием фундаментального труда синолога Н.Я. Бичурина «Собрание сведений о народах обитавших в Средней Азии в древние времена» обращает внимание на этнонимы, упоминаемые в китайских источниках, а именно «Цзюйше» и «Кюеше», которые восстанавливает, как этноним «кипчак» [149, с. LLV, 51]. В другой своей работе китаист использует несколько иные транскрипции этнонима «кипчак» - «Цзюеша» и «Цзиньша», и помещает это племя на западе «…от Тарбагатая до каспийских степей, с I в. до н. э.» [69, с. 11]. Таким образом, ученые создали гипотезу о ранней этнической истории кипчаков периода древности. Эта гипотеза стала основой для реконструкции раннего этапа истории кипчаков в Центральной Азии.

В конце 1930-х гг. С.П. Толстов активно развивает историю Средней Азии. При анализе этнического состава огузов этнограф обращается к труду Рашид-ад-Дина, в котором находит сведения о наличии кипчаков в составе огузов Средней Азии. Зная о противостоянии и борьбе этих крупных некогда племенных союзов, ученый прямо говорит об активных процессах ассимиляции огузов в среде других племен канглы, кыпчак, карлук, калач. При этом обращает внимание на незавершенность этого процесса в XIV в., отмечает также наличие кипчаков в составе современного туркменского племени ала-или20 [74, с. 201].

Продолжая работы в области этногенеза народов Средней Азии, именитый этнограф пытается выявить узловые моменты в этногенезе тюркоязычных народов. Этнограф считал важным выделение узловых моментов в образовании современных народов, таких как территория, этнические компоненты, язык и временные рамки происходивших процессов. Так, для казахов основным этническим компонентом ученый признал «восточнокипчакские (половецкие) политические объединения XI – XII вв.». Тем самым поддержал точку зрения В.В. Бартольда о значительной роли кипчаков в этногенезе казахского народа [75, с. 304].

Фактически, эти работы положили начало серьезным исследованиям в области древней и средневековой истории кипчаков и исследованиям по выявлению кипчакского компонента в составе тюркоязычных народов в исторической науке.

Развивая положения теории этногенеза по материалам Средней Азии С.П. Толстов опубликовал исключительно ценное историко-этнографическое исследование «Города гузов», в котором анализирует широкий спектр проблем, от дешифровки сведений ал-Идриси о городах гузов до перипетий этнополитической истории огузов и каракалпаков [76]. С.П. Толстову удалось выяснить исторические причины движения кыпчакских племен в южнорусские степи в XI веке, этот процесс он связывает с падением государства янгикентских ябгу и как вследствие этого ослабления печенежско-огузских племен, которые не смогли сдержать напор кипчаков на Сырдарью и в Восточную Европу [76, с. 93].

Интересны мысли ученого о последствиях сближения кимеко-кыпчакских племен с огузами. Развитие кочевого хозяйства кимеков и кипчаков способствовало их быстрому продвижению на берега Сырдарьи, что в целом способствовало вытеснению печенежско-огузских племен и активным процессам смешения местного и пришлого населения. Постепенно на этой территории формируется объединение племен под названием «канглы» (по С.П. Толстову – кангары), которые составляют этнический субстрат каракалпакского народа и «золотоордынских» узбеков [76, с. 101].

Не обошел этнограф стороной и вопрос о термине «черные клобуки», кочевников беспокоивших южные окраины Киевской Руси, а затем помогавшие ей в борьбе с половцами. По мнению С.П. Толстова этот термин половецкого (кипчакско-кимекского) происхождения, т.е. кимеки и кипчаки прозвали так огузско-печенежские племена Приаралья и Сырдарьи из-за яркого этнографического признака головных уборов. Позже этот термин стал использоваться в отношении этих племен на Киевской Руси и стал самоназванием каракалпакского народа [76, с. 101-102].

С.П. Толстов оказал большое влияние на общее развитие кипчаковедения, его труды позволили раз и навсегда связать разрозненные до этого этническую и политическую истории кипчакских племен на материалах истории, этнографии и археологии.

Параллельно с изучением истории Среднеазиатского региона проходит изучение истории Киевской Руси, в контексте исследований которой изучаются половецкие мотивы.

В 1940 году выходит известная работа В.А. Пархоменко «Следы половецкого эпоса в летописях», в публикации анализируются фрагменты письменных памятников содержащих половецкие мотивы [71, с. 391-393]. Исследователь ставит под сомнение идею принципиального противостояния половцев как кочевников и русских как оседлых народов. Летописи, по мнению автора, предоставляют богатейший материал о дружественных отношениях между представителями верхушки народов. Эти отношения в форме совместных съездов, династийных браков и военных походов против общих неприятелей демонстрируют симпатию между народами [71, с. 391]. Отмечая исторический факт женитьбы Владимиром Мономахом своих сыновей на половчанках, ученый заключает: «Тут уже не приходится говорить о каком-то расовом или культурном антагонизме. Очевидно, высшие общественные классы и Руси и половцев имели кое-что общее, какими-то общими интересами друг к другу притягивались» [71, с. 391].

Выделяя явные места половецких заимствований в летописях, исследователь призывает внимательнее присмотреться к элементам половецкой, кипчакской, культуры в материальной и духовной культуре русского народа [71, с. 393].

В статье «Слово о полку Игореве» профессор Н.К. Гудзий делает попытку реконструкции событий похода князя Игоря в Половецкие степи, где половцы показаны врагами Киевской Руси, поработителями и завоевателями [189]. Такое отношение, как мы убедились из материалов дореволюционной историографии является традиционным подходом в исторической литературе. Удивляет другое, в контексте изучения русско-половецких отношений половцы предстают неизбежным злом, агрессорами и поработителями, в то же время при изложении истории Средней Азии кипчакские племена рассматриваются как равноправный партнер среднеазиатских государств.

Именно негативизм в оценке половецкой истории мешает исследователям полноценно, масштабно подойти к изучению отношений оседлого и кочевого населения, характера взаимоотношений в культуре, экономического сотрудничества, этнических контактов.

Тема «Слово о полку Игореве» становится основным сюжетом в работах К.В. Кудряшова, в них большое внимание уделяется вопросам исторической географии Половецкого поля, маршрутам походов князей Игоря и Мономаха, местонахождению половецких городов и кочевий и т.д. [52; 54].

Настоящие работы существенно расширили представления исследователей на проблему локализации половцев и активизировали поиски ученых в этом направлении. Несмотря на ярко выраженный историко-географический характер монографий, в них представлены сведения по истории степняков и дана оценка русско-половецких связей. Так, К.В. Кудряшов повторяет точку зрения В.О. Ключевского и А.Е. Преснякова на роль Руси, как защитницы Западной Европы от кочевников. Нельзя отказать историку в эмоциональности и образности выражений: «Европейская культура, можно сказать, воздвигалась на костях русских витязей, сложивших свои головы на южных степных рубежах в борьбе с кочевниками» [52, с. 42]. И далее развивает мысль, изображая половцев в виде жестоких поработителей и разорителей русских земель [52, с. 42].

Чтобы доказать справедливость подобной оценки половцев историк приводит собственные статистические данные, из которых следует, что половцы за полтора века (1061-1210 гг.) совершили более пятидесяти крупных и бесчисленное количество мелких набегов [52, с. 42]. Отчасти историк прав в этом вопросе, а именно интенсивности военных столкновений между соседями, но при этом забывает о походах русских войск на половецкие кочевья, которые сопровождались не менее ужасными последствиями для кочевников. Умалчивает историк причины столь частых столкновений, одной из которых были призывы русскими князями половцев в качестве наемников.

В другой своей работе ученый делает попытку вкратце описать общественно-политический строй, военную организацию, экономику и религиозные представления половцев. Так, в вопросе социально-политической организации половцев К.В. Кудряшов отмечает скудность письменных источников для характеристики общественного строя. При этом относит половецкое общество к стадии разложения родового строя, когда социум переживает разделение на классы рабов, свободных и знати [54, с. 16; 53, с. 202].

Действительно, русские летописцы не ставили задачи понять половцев, изучить их внутреннюю организацию и культуру, в них кочевники предстают врагами православия и русского народа. Поэтому в них сравнительно мало содержится сведений о внутренней жизни половцев. Но при всей своей тенденциозности русские летописи содержат ценные сведения о политических, дипломатических связях русских и половецких князей. Большим явлением в русской исторической литературе было издание реконструкции текста утерянной Троицкой летописи, восстановленной по другим источникам [70]. М.Д. Приселков проделал титанический труд, собирая воедино, восстанавливая текст летописи. Надо ли говорить, какую ценность имеет эта летопись в качестве альтернативного источника для сверки данных с другими летописными сводами.

Негативизм в оценке половцев был поколеблен работой В.А. Гордлевского «Что такое «босый волк»?», в ней на основе филологического и историографического анализа были выявлены связи русских с половцами [72]. Ученый выделяет две исторические тенденции, с одной стороны это ненависть к половцам навязываемая православной церковью, с другой тяга народов, выражавшаяся в торговле, браках и культурном обмене. Тем самым академик подчеркивает искусственно созданный церковью фантом вечного врага Руси – кочевника [72, с. 487]. По справедливому наблюдению В.А. Гордлевского во многом характер русско-половецких отношений зависел от отношений между представителями знати обществ. При мирном течении жизни усиливаются процессы заимствований в области языка и литературы, хозяйства и военного дела [72, с. 487-488].

Мнение специалиста древнерусской литературы, ценно своим оригинальным подходом к разработке проблемы, действительно, фольклор русского народа передает много сюжетов сближения народов, содержит образцы заимствованных слов и даже мотивов половецкого языка и фольклора. В связи с этими фактами, не представляется ли негативизм в отношении половцев великаном на глиняных ногах, столь усердно создаваемым поколениями исследователей? При этом нельзя забывать, что авторы-составители русских летописей были монахи православной веры, а церковь люто ненавидела степняков, считая их «бичом божьим».

Видный советский историк Б.Д. Греков, пожалуй, одним из первых в советской историографии объективно оценил вклад половцев в русскую историю. Говоря об успешных нападениях половцев на Киевскую и Переяславльскую земли, академик рисует и другую картину контрнаступления Киевской Руси под предводительством князя Мономаха на половецкие земли. Половцы были отброшены с нажитых мест на р. Волга, Урал и Дон, часть их покорилась русским и стала служить им в качестве наемников. Но это затишье продолжалось недолго, и военные действия возобновились вплоть до монголо-татарского нашествия [55, с. 470]. Другими словами, военные действия половцев и русских носили взаимный характер, русские, как и половцы, ходили в походы разоряя кочевья и угоняя людей в плен.

Б.Д. Греков указывает на факт мирных отношений между печенегами, торками, половцами и русскими. Эта мысль историка проистекает из понимания невозможности вести постоянные боевые действия. Кочевники жили в первую очередь за счет своего хозяйства, а не набегов и грабежей, как предлагают некоторые исследователи [55, с. 471].

Эти слова были сказаны, когда в советской историографии окончательно утвердился отрицательный взгляд на половцев. Правда, академик не конкретизирует, в какие мирные отношения вступали кочевники с русскими.

Вместе с тем, исследователь был далек от идеализации половцев, на что указывает критика Б.Д. Грекова и А.Ю. Якубовского точки зрения В.А. Гордлевского, как идеализирующей взаимоотношения половцев и русских, что, по мнению ученых, противоречит историческим фактам [47, с. 32].

Относительно общественного строя половцев исследователи констатировали, что не располагают многочисленными данными, но отмечали, - половцы находились в состоянии перехода к ранним феодальным отношениям [47, с. 32].

Большие успехи делает историческая наука в разработке проблем кипчаковедения в республиках Средней Азии, Западной и Южной Сибири. Многолетние этнографические, археологические и антропологические экспедиции начинают давать плодотворные результаты.

При разработке проблем этногенеза башкир, в состав которых входят кипчакские роды, активно привлекаются археологические данные, о чем свидетельствуют публикации Р.Б. Ахмерова и М.Х. Садыковой [190; 191].

Крупные успехи были достигнуты при разработке этногенеза каракалпаков, в составе которых также представлены кипчаки. Исследователь К.Л. Задыхина написала главу «Краткие сведения по этнической истории узбекского населения Кипчакского района», где на основе имеющихся данных по истории и этнографии выявляет тесную связь ктай-кипчаков, кипчаков с канглы, а также кипчаков с конратами [77]. Здесь же отмечается наличие кипчакских родов у ногайцев, каракалпаков, казахов, башкир, южных алтайцев, узбеков [77, с. 767-768]. Сведения этнографа позволяют конкретизировать, уточнить, отдельные моменты в этнических контактах средневековых кочевников. Уникальной представляется информация о родоплеменных связях кипчаков с конратами, что ранее не обсуждалось в историко-этнографической литературе.

В совокупности эти данные демонстрируют результаты, достигнутые в области этногенеза тюркоязычных народов и кипчакского компонента в их составе, а именно тесных этнических связей между кимеко-кипчакской конфедерацией племен и киргизами, в составе которых имеется племя кипчаков. Теперь изучение истории кипчакских племен идет в курсе рассмотрения истории отдельных государств и народов, поднимается самый широкий спектр вопросов от военно-политической истории до особенностей этнографического быта отдельных кипчакских родов.

Историографический обзор кипчакской проблематики был бы не полным без освещения успехов достигнутых при изучении истории Алтая советскими учеными. Эти успехи прямо или косвенно оказали катализирующее влияние не только на географическое расширение представлений о кипчакской истории, но и натолкнули исследователей на поиск ответов на сложные вопросы о ранней этнической истории кипчаков и кимеков.

Исследования по выявлению кипчакского компонента в составе алтайцев Л.П. Потапова убедительно доказали не только древность смешения кипчакских племен и алтайского населения – тюрков-теле, но также показывают, что одним из центров кимеко-кипчакских племен были Алтайские горы и долина реки Иртыш. По сведениям этнографа, алтайцы еще в XVIII в. продолжали зимовать на левобережье Иртыша, телеуты кочевали в Прииртышских степях и по Оби еще в конце XVI и в XVII в. [78, с. 32]. Возможно, эти факты свидетельствуют в пользу того, что современные алтайцы и телеуты в прошлом имели тесные этнические связи с кимеками и кипчаками.

Интересно положение этнографа о появлении кыпчаков на Алтае еще в гуннский и древнетюркский периоды, когда они входили в состав гуннов (?), затем теле и тугю, последующего расселения их по Западной Сибири и активного участия в этногенезе южных алтайцев [78, с. 31-33].

Важно заключение ученого о роли кыпчакского племенного объединения в судьбе тюркского мира Евразии: «Временное объединение тюркоязычных кочевников под гегемонией кыпчаков содействовало созданию культурно-бытовой общности между этими племенами, находившимися на более или менее одинаковом уровне общественно-экономического развития» [78, с. 33]. Из этого следует, что кипчаки своими завоеваниями создали конгломерат племен и родов, это способствовало претворению в жизнь традиций государственности и в конечном итоге привело к появлению Кипчакского ханства.

Особый интерес вызывают мысли Л.П. Потапова о позднесредневековой истории южных алтайцев, когда кыпчакский язык становится официальным в Монгольской империи, а кыпчакские этнические элементы возобладали над монгольскими пришлыми элементами [78, с. 33-35].

Этнические исследования этнографа носят характер теории, особенно это справедливо, когда автор занимается Новой историей алтайцев. Так, по подсчетам исследователя численности родов (сеоков), кыпчаки у южных алтайцев составляли до 31,5 %. Эта цифра была результатом сложения количества людей входивших в сеоки Кыпчак, Тодош и Чапты, последние состояли в родственных отношениях между собой. При этом сеок Тодош по этнографическим данным был в родственных отношениях с сеоком Кыпчак, который составлял 15,5 % от общей численности южных алтайцев [78, с. 30; 79, с. 146-147]. Такой подход, базирующийся на определении процентного соотношения кыпчакского рода (сеока) у алтайцев, путем выявления родственных ему сеоков, насколько позволяют судить данные историографии, является новым в этнографии кипчаковедения. Это позволяет выяснить степень участия отдельных этнических компонентов в этногенезе народов.

Фактически работы Л.П. Потапова позволили связать воедино древнюю, средневековую и новую историю кипчаков на Алтае. Также был сделан важный шаг в плане методики исторического исследования, когда при изучении истории одного народа были использованы данные истории, источниковедения, археологии, этнографии, филологии и фольклористики. Обращено серьезное внимание на генеалогию народа. Когда широко использовались данные и методы этнографической науки, которые, в основном ранее, были вспомогательным компонентом в историческом исследовании.

Советское кипчаковедение в 30-х – 40-х гг. ХХ века находилось в тяжелых условиях. Репрессии, голод и разруха, война 1941 – 1945 гг., не позволяли исследователям вести полномасштабные исследования, разрабатывать малоизвестные страницы истории кипчаков. В этот период с легкой руки академика В.В. Бартольда больших успехов добилось изучение региональной, национальной истории республик Средней Азии, особенно большое внимание, уделялось этногенезу тюркских народов, выявлению их тесных этнических связей на основе изучения кыпчакского компонента.

Советская историография русско-половецких отношений фактически оставалась на позициях русской историографии дореволюционного периода. Половцы представлялись по-прежнему неизбежным злом, агрессорами и поработителями, разрушителями ценностей славянской культуры. Противники такой позиции, говорили о равноправном характере взаимоотношений, торгово-экономических и военно-политических связях, династийных браках, заимствований слов из половецкого языка, сюжетов из фольклора половцев, заимствований из материальной культуры, особенно военного искусства кочевников. Здесь мы видим наличие двух основных подходов к изучению кипчакской проблематики в советской историографии. Все вышеуказанные факты также позволяют говорить о взаимовыгодных контактах оседлого и кочевого миров, частого мирного сосуществования народов. Особенно показателен на наш взгляд факт совместной борьбы русских и половцев против татаро-монголов. Несмотря на то, что эта точка зрения была принята корифеями русской истории и филологии, она не стала преобладающей в исторической науке.

Как свидетельствуют исследования советских ученых, кипчакский компонент вошел в этнический состав многих тюркоязычных народов – у казахов, киргизов, узбеков, каракалпаков, туркмен, алтайцев, башкир, ногайцев, татаров Крыма и Поволжья. Все это указывает не только на этнические, но и культурные связи этих народов. Это указывает, на ту огромную роль и значение, которое сыграли кипчаки в формировании современных тюркских народов. Параллельно шел долгий и кропотливый процесс введения в научный оборот малоизвестных и известных письменных памятников, в которых содержатся ценные сведения по военно-политической истории, этническом составе кипчаков. Крупное значение имели этнографические и археологические экспедиции позволявшие осуществлять активный сбор и сохранение памятников материальной и духовной культуры кипчакских племен.

Ученые вплотную подошли к проблеме взаимоотношений кипчаков (половцев) и кимеков с черными клобуками (каракалпаками), огузами, канглами (кангарами по С.П. Толстову), каракитаями (ктаями или китаями), конратами и монголами. Все это позволило выйти за рамки предположений и догадок дореволюционных авторов, поставить на серьезную научную основу сведения источников, широко использовать данные гуманитарных наук. Но, пожалуй, самым большим достижением была методология научного исследования с присущими ей методами сугубо историческими, общенаучными, и комплексным источниковедением, позволявшим проводить верификацию фактов разных видов источников.

Введение в научный оборот новых и известных письменных памятников мусульманских авторов позволило востоковедам создать прочную основу для разработки проблем кипчаковедения в СССР. Это позволило создать основу для реконструкции средневековой истории кипчаков по историческим источникам.

Советские синологи своими исследованиями в сфере переводов и интерпретации китайских летописей пришли к мнению об упоминании в древности кипчаков в составе хуннов. Это дало возможность реконструировать этническую историю кипчакских племен, связать воедино ранее отрывочные сведения древнетюркских рунических надписей с мусульманскими и китайскими источниками.

Исследователи приходят к заключению об общей раздробленности кипчакских племен, что должно свидетельствовать в пользу отсутствия у них государства. В оценке общественного строя половцев ученые довольствовались только краткими определениями не прояснявших сути проблемы. Это указывает на тот факт, как мало исследователи знали о самих половцах, употребляя свои силы на критику кочевого образа жизни, культуры, которую они противопоставляли культуре оседлых славян, они, тем не менее, мало интересовались спецификой организации половцев. Хотя, на наш взгляд, сведения по этим вопросам имеются как в исторических, так и в археологических, этнографических источниках. Это сведения летописей, былин и сказаний, археологические данные о городах и «вежах», курганах-могильниках половцев, записки путешественников проезжавших через Половецкую степь и в конечном итоге косвенные данные о кипчакских племенах Азиатских степей и западноевропейских земель.

В общем, оценивая период 1917-1960 гг. в исторической науке, можно выделить крупные позитивные сдвиги в изучении наследия кипчаков, была разработана и апробирована на практике методология научных исследований, основанная на методах истории, археологии, этнографии, лингвистики, географии и других научных дисциплин. Были созданы необходимые условия для роста научных кадров и поставлены основные задачи в научных исследованиях, были написаны фундаментальные работы по истории отдельных республик, в которых были освещены вопросы влияния кипчакского компонента на их этническую историю.


2.2 Историческая география


История изучения географии расселения кипчакских племен была тесно связана с развитием исторических исследований в целом. История нуждалась в конкретных географических ориентирах для подлинного восстановления событий прошлого, а также проверке информации письменных источников. В связи с разработкой сложной проблемы ученые привлекают разные виды источников, археологические, исторические и этнографические.

Подлинное научное изучение исторической географии кипчакского мира следует начинать с работ востоковеда В.В. Бартольда. В его лице мы видим ученого с разносторонней подготовкой, уже зарекомендовавшего себя на научном поприще своими фундаментальными трудами по истории, источниковедению, историографии, этнографии и археологии Средней Азии, Центральной Азии, Арабского Востока и Восточной Европы.

Академик В.В. Бартольд одним из первых в русском востоковедении, основываясь на мусульманских источниках, локализовал кимеков в среднем течении р. Иртыш. Ссылаясь на сведения Ибн Хордадбеха ученый говорит о маршруте к кимекам из Тараза или от расположенного в семи фарсахах от него Кувиката продолжительностью восемьдесят дней пути. Другой путь к кимекам лежал из Фараба (Отрара) через Янгикент (Джанкент к югу от устья Сырдарьи) о нем упоминает арабский автор Гардизи. По данным Макдиси часть кимеков к концу Х века жила в непосредственной близости от мусульманских областей в Туркестане [20, с. 549]. Тем самым был положительно решен вопрос о расселении кимеков в раннем средневековье.

Анализируя проблему расселения кипчаков, корифей востоковедения выделяет два важных момента:
  1. «С продвижением кипчаков с севера на юг связано появление названия Дешт-и Кипчак вместо Мафазат ал-гузз» [21, с. 550];
  2. «обозначение Дешт-и Кипчак распространялось и на Южную Россию, доказывается свидетельством Хамдаллаха Казвини, по которому Дешт-и Кипчак есть то же самое, что Дешт-и Хазар…» [21, с. 550-551].

Из этого следует, что территории, на которые распространялись власть хазар и огузов перешли к кипчакским племенам, что в целом не противоречит данным исторических источников.

Здесь же В.В. Бартольд ставит под сомнение сведения арабского писателя Макдиси относительно расселения кимеков по соседству с Туркестаном, утверждая, что кимеки о которых упоминает арабский автор, были на самом деле кипчаками [21, с. 550].

В связи с написанием статей в «Энциклопедии ислама» востоковед упоминает кипчаков при описании истории Дербента, кочевники после ухода монголов во главе с Субудей-багатуром и Джебе-нойоном взяли город, внезапно атаковав его защитников [192, с. 426]. Кипчаки описываются как активная политическая сила в Коканде, соперничавшая за власть в ханстве с сартами. Что указывает на то, что кипчаки прочно обосновались в Коканде и, по-видимому, были многочисленны [193, с. 465].

Как видно востоковед опирается на данные арабских письменных источников. Этот подход можно считать уникальным для русского и советского востоковедения, именно широта использования, тонкое знание источников и применение сведений добытых путем внешней и внутренней критики источников, позволяют говорить о научной основе подхода ученого.

А.Ю. Якубовский, ученик В.В. Бартольда, в работе посвященной торговле в половецких степях по данным арабского писателя Ибн-ал-Биби отмечает половцев в городе Судак, говорит о роли этого порта в международной торговле кипчаков-половцев, русских и византийцев [48].

Составители сборника источников «Материалы по истории туркмен и Туркмении» С.Л. Волин, А.А. Ромаскевич и А.Ю. Якубовский собрали, перевели и прокомментировали обширный круг мусульманских источников касающихся истории туркменского народа. В связи с выполнением этой задачи, составители приводят богатый источниковый материал имеющий прямое отношение к рассматриваемой нами теме [67].

Ал-Масуди сообщает, что кимеки имели летние и зимние кочевья на Черном и Белом Иртыше впадающих в Хазарское (Каспийское) море, между устьями которого десять дней пути. Но здесь ал-Масуди ошибся, смешав Яик и Эмбу с Иртышом [67, с. 166]. Ал-Макдиси приводит данные, что город Сауран пограничная крепость мусульманских областей и кимеков [67, с. 185].

Богатые материалы по географии кипчакского мира содержит сочинение неизвестного автора «Худуд ал-Алем». Несмотря на то, что сведения приводимые в произведении запутанны и не всегда точны, имеются ряд моментов, на которые можно обратить внимание. Например, на тот факт, что кимеки граничили с гузами (огузами) и кыргызами (хакасами), проживали по Иртышу и имели собственное селение по имени Джуин. Вызывает интерес название области принадлежащей кимекам Андараз-Хифчак, население которой похоже обычаями на огузов. Это предполагает, что эта область находится близко к огузам. Путаница в географическом расположении водоразделов заставляет осторожно относиться к известиям персидского источника. Так, сказано, что река Рас (составители видят в ней реку Илек, приток Урала), Артуш (Иртыш) и Атиль (Волга) вытекают из одной горы между кимеками и кыргызами (хакасами), при этом река Иртыш впадает в Волгу. Волга же служит естественной границей между огузами и кимеками. Этого же заблуждения придерживается Якут [67, с. 210-211, 422].

Работа над историческими источниками продолжала, и продолжает представлять ценную информацию по исторической географии кипчакских племен. Востоковед И.И. Умняков при работе над картой Махмуда Кашгарского «Словарь тюркских наречий» приводит интересные сведения касающиеся расселения кипчакских племен, среди них отмечены йемеки и кипчаки, кимаков на ней нет [66]. Эту особенность в свое время заметил В.В. Бартольд [16, с. 493].

Географический термин «Дешт-и Кипчак» был хорошо известен хивинскому историку Абулгазы Бахадур-хану, им он обозначает территории между Доном, Волгой и Яиком (Уралом) подвластные кипчакам вплоть до прихода монголов [68, с. 44].

Китаист Н.В. Кюнер при анализе исторических сведений сообщаемых в китайских источниках локализует кипчаков в период древности на западе от Тарбагатайских гор до степей Каспийского моря [69, с. 11]. Тогда как мы видим из обзора мусульманских источников, самые ранние сведения, сообщаемые арабскими и персидскими авторами о территории кипчаков относятся к IX веку. Тем самым китайские источники обнаруживают интересные свидетельства о географии расселения кипчаков в ранние периоды их этнической истории.

Крупное научное значение при рассмотрении проблем географии кипчаков представляют русские письменные источники. Историк К.В. Кудряшов обратил внимание на этот вид источников при разработке проблем исторической географии Половецкого поля и при восстановлении маршрута похода князя Игоря на половцев.

В процессе работы исследователь поставил перед собой ряд задач требующих разрешения:
  1. Маршруты походов русских князей на половцев;
  2. Местонахождение городов половцев;
  3. Выделение территориальных групп половецких родов;
  4. Уточнение отдельных географических названий Половецкого поля встречающихся в источниках.

Надо заметить, что такой основательный подход к разработке проблематики был не характерен для предшественников К.В. Кудряшова, ограничивавшихся краткими высказываниями и догадками в локализации отдельных географических топонимов и гидронимов.

Остановимся на успехах достигнутых ученым в процессе работы. Историк подвергает критике гипотезы Н.М. Карамзина, Н.А. Аристова и В.А. Афанасьева относительно похода князя Игоря на Половецкие степи 1185 года. Основными недостатками этих гипотез, по мнению ученого, были противоречие историческим источникам и неправильные расчеты [52, с. 143].

Территория половцев в конце XI – XII вв. обнимала причерноморские степи между Дунаем и Волгой, в нее входили крымские степи и берега Азовского моря. Половцы, по мнению историка К.В. Кудряшова, кочевали и в степях Предкавказья, за Волгой и Яиком, доходили до кимеков на Иртыше21. Волга служила основной границей делившая кипчаков на восточных и западных. Граница между Киевской Русью и половцами пролегала от устья Дуная, захватывала нижнее течение Днестра и Южного Буга, проходила по реке Высь и нижнему течению Тясмина, далее по Ворскле и Мерлу к низовьям Северского Донца, по течению Быстрой Сосны и верховьям Воронежа и пересекала Цну несколько южнее устья Мокши. Часть половцев служившая русским князьям селилась на границе со степью в Поросье, Верхнем Побужье, по притокам Тясмина и Синюхи, а также на левом берегу Днепра [54, с. 14-15].

К.В. Кудряшов на основе анализа летописных сводов выделил четыре основных направления русских походов в Половецкую степь в XII веке. Первое направление, по киевской стороне Днепра, второе по переяславской стороне Днепра, третье из Северского Посемья по водоразделу между Донцом и Ворсклой или между Донцом и Осколом. Четвертое по водоразделу между Осколом и Доном к нижнему течению Северского Донца или по водоразделу между Доном и Хопром к нижнему Дону [54, с. 146].

Однако в большей степени его заинтересовал поход князя Игоря на половцев, изучению которого историк посвятил монографию [54]. Ученый проделал замечательную работу от написания исторических очерков к историческому фону похода до конкретного определения маршрута следования князя Игоря. При этом, собрав интересную подборку описаний похода в «Слове о полку Игореве», Ипатьевской и Лаврентьевской летописях, в дополнение к этому привел данные из «Полевого устава Красной Армии», где четко обозначены протяженность переходов и маршей кавалерийских и стрелковых соединений [54, с. 65-89].

В процессе работы ученый ориентировался не только на сведения письменных источников, но и на археологические, географические и лингвистические данные.

Относительно локализации половецких городов исследователь приходит к выводу, что города Шарукан и Сугров следует отождествить с городищами около сел Богородничное и Сидорово вблизи Северского Донца. Этот вывод был сделан при сопоставлении данных археологии и географии [52, с. 145-146].

Особый интерес, на наш взгляд, представляет проблема территориальных центров половцев, решение которой позволит приблизиться к выделению крупных родоплеменных или территориальных делений внутри половцев. Ранее исследователи лишь констатировали присутствие политической децентрализации у половцев, но не развивали свою мысль до причин и конкретного воплощения в жизнь у кочевников этого сложного явления.

К.В. Кудряшов отмечал: «В степях, примыкавших к Черноморской луке, между Дунаем и Днепром кочевали «подунайские», или «лукоморские», половцы. По обе стороны Днепровской луки за порогами были становища половцев приднепровских, или запорожских. Крупный половецкий центр находился в бассейне реки Молочной, входя, очевидно, в состав половцев приморских, кочевавших от Днепра до Нижнего Дона по берегам Азовского моря. Между Орелью и Самарой, ближе к их устьям, лежали вежи половцев, которых по их местоположению относительно Киева можно назвать заорельскими. Между Северским Донцом и Тором, где находились города Шарукань, Сугров и Балин, размещались половцы донецкие. В бассейне Дона кочевали половцы донские. Наконец известны также половцы, обитавшие в степях Предкавказья» [52, с. 146].

Из этого следует, что историк выделил шесть групп половцев по названиям мест их основного кочевания:
  1. подунайские или лукоморские;
  2. приднепровские или запорожские;
  3. приморские;
  4. заорельские;
  5. донские;
  6. предкавказские.

Отдельное внимание исследователь уделяет географическим местностям упоминаемых в русских источниках. Так, не лишена оснований гипотеза историка, что «Голубой лес», упоминаемый в описании русского похода на половцев в 1187 г., по своему названию с наибольшим основанием может быть отнесен к такой растительности, как тальники, ива, верба, лоза, осокорь. Эти породы покрывают значительное пространство в районе нижнего течения Самары и на восток от Днепровской луки [52, с. 144-145].

Историк вносит уточнение в локализацию реки Калка, возле которой происходила битва между русско-половецким и монголо-татарским войском. Это место было расположено на реке Калка (Кальчик) впадающей в Азовское море, тогда как лагерь князя Мстислава Романовича находился вблизи реки Караташ соединенную с рекой Берда и Азовским морем [194, с. 118-119].

Работы К.В. Кудряшова способствовали выяснению подлинных ареалов расселения кипчаков-половцев, географических ориентиров известных по русским источникам, позволили поставить события военно-политической истории взаимоотношений Киевской Руси и половцев на реальную почву исторической географии.

Из всего вышеуказанного следует, что письменные источники составляют прочную основу для локализации кипчакских племен в исторической науке. Благодаря мусульманским источникам, главным образом арабским, было выяснено, что кимеки проживали на р. Иртыш, кипчаки дали своим именем название территории Дешт-и Кипчак включившей в себя степи огузов и хазар, населяли земли с востока на запад от Иртыша до причерноморских степей, на севере лесами Сибири, на юге до низовьев Сырдарьи. Из русских источников следовало, что половцы населяли преимущественно земли удобные для ведения скотоводства, имели собственные города и центры кочевий.

Изучение истории народов вошедших в состав СССР, в составе которых находятся кипчаки, позволило выяснить современные географические ареалы обитания кипчакских родов. В связи с изучением истории Средней Азии С.П. Толстов опубликовал исключительно ценное научное исследование посвященное городам огузов, в котором косвенно указал на границу между владениями огузских племен и кипчаками. Рассмотрению подверглись вопросы миграции кипчакских племен из Приртышья на Сырдарью и далее на восток в Восточную Европу, влияние этого сложного процесса на историю печенежско-огузских племен Приаралья и Сырдарьи [76; 49, с. 14]. По сведениям этнографа кипчаки вошли в состав туркменского племени ала-или (ала-эли), а также казахов, следовательно проживали на территории Казахстана и Туркмении [74, с. 201; 75, с. 304]. Эту информацию дополняет этнограф Г.И. Карпов наблюдавший родовое подразделение кыпчак у туркмен ала-эли (ала-или) и у племени караул, а также название аула «Кипчак» у текинцев [188, с. 148-149].

Ученый П.П. Иванов отмечает китай-кипчаков в Бухаре, это существенно дополняет материалы В.В. Бартольда описывавшего кипчаков в Коканде [50; 193, с. 465]. Востоковед высказывает мнение, что китай-кипчаки населяют Узбекистан, Крым и Кавказ [50, с. 29]. Этнограф К.Л. Задыхина локализует племена ктай-кипчаков (китай-кипчаков) и собственно кипчаков в составе узбеков в Кипчакском районе Кара-Калпакской АССР [77]. Тем самым становится окончательно ясным, что кипчаки постоянно проживали на территории Узбекистана, Каракалпакии и Туркменистана со времени их появления в Средней Азии.

Известный этнограф Л.П. Потапов наблюдал и исследовал кипчаков в составе алтайского народа на Алтае. В процессе работы ученый выяснил, что кипчаки компактно расселились на территории Южного Алтая, в прошлом Алтай и Иртыш были одним из центров кимеко-кипчакских племен [78, с. 30, 32; 79, с. 146-147].

Работы советских этнографов активно способствовали выяснению современных географических границ кипчаков в составе республик и автономий СССР.

Таким образом, можно прийти к заключению, что в разработке географии расселения кипчакских племен выделяются два основных направления. Первое направление, основанное на сведениях письменных исторических источников и второе направление, базировавшееся преимущественно на архивных данных и этнографических материалах. Успехи в области источниковедения, заключавшиеся во введении в научный оборот арабских, персидских, тюркских, древнерусских письменных источников, позволили, аргументировано на научной основе поставить и решать задачи научного изучения географии расселения кипчакских племен. Приоритет в этой области принадлежит В.В. Бартольду, именно с него следует начинать традицию научного изучения исторической географии кипчаковедения.

Из данных источниковедения следует, что кипчакские племена соседствовали с племенами огузов и енисейскими кыргызами. Сведения древнерусских источников о кипчаках-половцах дали основание для выделения нескольких территориальных центров расположенных в удобных для ведения скотоводческого хозяйства землях. Это степи Северного Причерноморья и Северного Кавказа, крупные водоразделы Дуная, Днепра, Дона.


2.3 Материальная и духовная культура, хозяйство


Материальная и духовная культура кочевых народов вошедших в состав СССР стала объектом пристального внимания этнографов, искусствоведов и археологов. Наряду с пополнением музейных коллекций этнографическими и археологическими экспонатами происходил интенсивный сбор фольклористами образцов народной поэзии и литературы. Нельзя сказать, что эти процессы были начаты именно после Октябрьской революции 1917 года, но именно с этой даты начинается переход на качественно другой уровень, когда кочевые народы не были представлены этносами с примитивной культурой, но по-прежнему они противопоставлялись культуре народов оседлых.

Пожалуй, одним из первых советских ученых обративших серьезное внимание материальной и духовной культуре кипчаков-половцев был академик В.В. Бартольд. В своей публикации «Связь общественного быта с хозяйственным укладом у турок и монголов» академик соглашается с точкой зрения профессора Н.Н. Козьмина, о том, что сближению народов способствует в большей степени не единое этническое происхождение, а хозяйственный уклад [195, с. 468].

Особый интерес представляют доводы академика в пользу связи хозяйственного уклада с политической организацией и процессом государственности. Так, он соглашается с В.В. Радловым в вопросе, что у народов ведущих охоту как основную отрасль хозяйства необходимо наличие больших территорий, вследствие этого эти народы не могут создать многочисленных и сильных политических обществ способных к завоеванию других народов. Что для народов промышляющих в основном охотой не характерно ведение крупных завоевательных войн, а только набеги [195, с. 470].

В.В. Бартольд при анализе связи экономики и политики у кочевых народов стоял на позиции классового подхода. В кочевом обществе нет насущной необходимости в организации сильной централизованной власти, для кочевников в большей степени характерно ведение мирного скотоводства. Приход хана-правителя к власти сопровождается преодолением сопротивления кочевников насильственным путем [195, с. 471]. Имущественное неравенство, столь слабо выраженное в эпоху кочевого быта по выражению востоковеда усиливается в эпоху кочевого быта. Появляется классовое неравенство и как следствие этого процесса борьба между имущими и неимущими, что, в общем, создает предпосылки к созданию централизованной власти и военно-политического могущества у кочевников [195, с. 471].

Не обошел ученый проблему шаманизма у кочевников. Падение авторитета шаманов в кочевом обществе наблюдаемое персидским историком Рашид-ад-Дином, академик связывает с возрастанием воинственности у кочевников [195, с. 471]. Возможно также, что в кочевом обществе нередко вождь-лидер берет на себя функции верховного жреца, шамана, а сам шаман исполняет функцию лекаря и медиума.

Подробно о шаманских обычаях и обрядах при погребениях у кочевников и смене их буддийскими, В.В. Бартольд говорит в статье «К вопросу о погребальных обрядах турков и монголов» [19].

Половецкие погребальные обычаи и сооружения, а также балбалы (каменные бабы), стали предметом обсуждения при анализе погребальных обычаев тюрков и монголов [19].

Проблема интерпретации балбалов неоднократно поднималась в археологической литературе советского периода. Известный археолог С.В. Киселев считал, что балбалы изображали родственников, другие более схематичные сильных врагов хана. Со ссылкой на исследования Л.А. Евтюховой археолог говорит о том, что на Алтае статуи изображали самого покойника и устанавливались только в честь покойников известных и почитаемых в обществе. Выделяются две группы статуй – плоские схематичные грубы выполненные и круглые выполненные искусно с изображением деталей одежды, украшений, антропологических особенностей. Отмечается и такая особенность в руках изваяния находится чаша или рука упирается на эфес сабли [61, с. 297; 62, с. 116].

Каменные статуи становятся предметом повсеместного изучения археологами в Южной Сибири, на Алтае, в Монголии, Казахстане, Средней Азии, в Причерноморье и в Поволжье. Соответственно расширялись музейные коллекции и повышались профессиональные знания археологов по этой проблеме. В целом это способствовало накоплению знаний об особенностях скульптур, семантике этнографических элементов, антропологии насельников установивших эти уникальные изваяния. В дальнейшем это же позволило проводить сравнительный анализ памятников различных регионов и глубокому изучению кипчакских древностей.

Оригинальной выглядит гипотеза Л.П. Потапова по поводу балбалов обнаруженных Л.А. Евтюховой на Алтае. Этнограф считает, что эти статуи, несомненно, кыпчакские, кыпчаков входивших в состав орхонских тюрок. Этот вывод был сделан на основе анализа данных по палеоэтнографии кыпчаков и современной этнографии алтайцев. По сведениям Г. Рубрука команы (кипчаки) носили с собой мешочки (