Часы всей моей жизни

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12

На Мамаевом кургане.

Борис Сергеевич Пожилых приехал в суровые дни зимы в Волжский навестить семью своей дочери. И на другой же день поехали мы с ним на Мамаев курган.

На братских могилах не ставят крестов,

И вдовы на них не рыдают.

В. Высоцкий.

Ушла война в сорокалетнюю даль. Давно восстала страна из руин, жизнь расцвела на месте пепелищ. Но живут с нами вечная память и вечная боль о павших в той проклятой войне. Ещё идут седые матери на братские могилы оплакать сыновей, павших далеко от родной стороны, часто неизвестно где. Здесь ли лежит её сын, в другой ли могиле, все они теперь её сыны. Веет холодный ветер над курганом, над священной могилой солдат, позёмка переметает дорожки. Люди молча стоят над братской могилой, старые мужчины стоят без шапок. Последняя дань погибшим. Стоит среди них сгорбленная старушка в старом пальтишке, долго стоит, а потом качнулась и бессильно опустилась на колени прямо в снег, положила дрожащие руки на снег могилы и заплакала горько-горько. Плачет, плачет и жалобно зовёт:

- Сынооок! Сынооок!

Рыдает старая мать, и рыдания сотрясают её высохшее тело.

- Сынооок! Сынооок!

Дрожащие руки прижимает к могиле, хочет мать коснуться земли, передать тепло ладоней холодной могиле и согреть её. Глухой голос её стоном восходит из глубины души, будто сама печаль исходит в этом зове.

- Сынок, холодно тебе в сырой земле! Сынок! … Сынок! Родимый мой … как согреть тебя? Темно тебе ….. холодно тебе, сынок! – всхлипывает старая мать и опять жалобно зовёт: - Сынок! … Сынооок!

Слёзы текут по морщинистому лицу, падают в снег и исчезают, будто канут в сыновней могиле.

- Что же это … как же так … мать старая живёт, … молодые … жить бы, да жить, а вы поклали свои молодые головушки … Сынооок!

Такая боль, такая смертельная тоска в словах старой матери, что слёзы застлали глаза всем, стоящим рядом. Сердце сжимается болью, к горлу подкатывает комок, пальцы дрожат от волнения. Не могу! Задыхаюсь от жалости и печали. Ничего не вижу сквозь слёзы. Не выдержал старик сосед, перекрестился: - О господи! Помилуй и помоги!

Тает снег под руками старой матери, падают её горючие слёзы в снег на родную могилу. Горестный голос отдаётся болью в душе:

- Сынок! … холодно тебе в сырой земле … Сынок! …Сынооок!

Стонет её душа в безмерном горе, не может помочь мать своему сыну, своей кровинушке, не воскресить его. Заметает снег братскую могилу. Безмерна печаль матерей не дождавшихся сыновей с войны, и время не властно над их душевной болью. Кто и где лежит, не знают матери, в каждой могиле лежат теперь её родимые сыны, в братских могилах они все братья. Умолкли навеки их голоса, только седые матери зовут и зовут их сквозь горе и безутешные слёзы. И нет им ответа. О, Русские Матери!

Работать не грех. Мнение специалиста.

В середине XIX века обеспокоенные попы докладывали своему вышестоящему начальству о падении нравов в сёлах, где сильно развит отхожий промысел, о пренебрежении к церкви, молитвам, постам, об отказе посещать церковные службы. Это документально засвидетельствовано. А как же обстояли дела в Левой Россоши, где на рубеже прошлых веков в отход уходило огромное число мужиков? Так же, как и везде. Все осуждаемое церковью в полной мере относилось и к нашим людям. Остановимся только на примерах малой части тех погрешений, которые так беспокоили церковников, и которые ещё не забыты в нашем селе. И вы увидите, что в деле уничтожения веры в бога огромную роль сыграла жадность попов и дурость ярых богомольцев.

Вера и попы.

Бабка Луша говорила:

- В церкву мы смалу не ходили, не любили туда ходить.

- Почему?

- Не успеешь стать, а уж поп банкой перед тобой трясёт – давай деньги. А какие у нас деньги-то, сроду в кармане ни копейки. А он стоит и ждёт. Потом шипит: - «Давай на храм божий!» Чего я дам? Скажешь: - «Нету». Он аж оскалится от злости, зачем, мол, тогда пришла сюда. И начнёт во весь голос срамить при всех на всю церкву. Хоть сквозь землю провались. Вот мы и не ходили туда.

- А другие?

- И другие также. Денег у молодых ни у кого не было. Из молодых редко кто ходил, всё отцы и деды, да бабы.

Видите, как церковь теряла молодёжь: молодые мужики в отходе выходили из-под церковного контроля, а в селе жадность попов выталкивала девок из церкви.

- Бывало, как Паска придёт, запрягают попы лошадей в телеги и ездят по селу, паски собирают с каждой избы. Хошь не хошь, а вынь положь. Да ещё носом крутят – то мала паска, то и из плохого хлеба. К иной избе подъедут, а там им дать нечего, сами хлеб давно не едят, и паски не из чего печь. (Этот факт откровенного голодания части семей был широко известен). Так такой шум поднимут, так обозлятся, готовы хозяина разорвать. Не думают, что там детей кормить нечем. Наберут пасок столько, что сами не пожрут, лошадей да свиней кормят. Один раз Паска была поздно, всё холодно, да холодно, а тут сразу жара началась. А они возами свезли паски на свои дворы. Горами наскладывали, ни сами, ни скотина не успевали съедать. При жаре-то паски все загнили и покрылись зелёной плесенью. Ни сами есть, ни скотину кормить боятся. Попы взяли да и сбросили все паски в речку. Люди стоят на берегу половодье смотрят, а мимо них плывут кучи зелёных пасок. Обозлился народ. Шумок на всё село. Из горла у детей рвали и всё на г… перевели. После этого и богомольные люди на попов по-другому смотреть стали.

Терпеть не мог попов Никанор Каширин (Ярок), но в церковь ходил. Очень любил пение церковного хора, ради этого он, преодолевая свою неприязнь к попам, посещал церковь по большим праздникам, когда хор пел целый вечер. Никанор Каширин с молодых лет и до старости был отходником.

Прямо на отношение к религии указывает отношение сельчан к иконам. В каждом доме были иконы. В исторических свидетельствах можно прочесть, что в красном углу крестьянских изб устанавливался целый иконостас. В некоторых избах, да, было такое. Но в большинстве изб висела одна, редко две, иконы. Для меня было удивительным то, что я ни разу не видел чистые иконы, у всех они были в копоти от лампады, в масле лампад от Паски до Паски накапливались дохлые мухи. По этим причинам в большинстве изб лампады зажигали на день-другой на Паску. В грязи от многолетней пыли, густо засраные мухами, лики на них угадывались смутно. Даже у одного очень верующего человека огромная икона, стоявшая в углу комнаты, по толщине грязного слоя не отличалась от икон неверующих людей. Да и мыть-то их как? Грязной тряпкой да по мусалам бога нашего Иисуса Христа, разве можно? Нет уж, от греха подальше. И только в 70 годы одна предприимчивая старушка взяла на себя грех умыть богов и апостолов. Она ходила по дворам и за определённую плату отмывала иконы от грязи и украшала одеяния богов белой фольгой. И домочадцы вдруг увидели святые лики. И нашу икону Богоматери обряхала старушка в фольгу, только лица Божьей Матери, младенца Исуса Христа да кисти рук Богородицы и остались для обозрения и поклонения. Но тут открылась большая неприятность. Лики святых были не писаны, а мазаны на досках неумелой рукой. Плохие иконы, самоучки писали их, никакое умывание не помогало, икона оставалась тёмной, и лики святых смотрели в избу из темноты. Если икона было в киоте, то она выглядела хорошо, но это была поздняя репродукция картинки на бумаге, выполненная в типографии и наклеенная на доски киота. А это уже большой минус к святости иконы.

В 41 году наших баб собрали и отправили под Коротояк рыть окопы. Они прилежно копали, пока не попали под бомбёжки. Бомбами были разрушены церкви и монастырь. Перед уходом по домам, бабы выбрали из-под обломков и груд кирпичей небольшие иконы и принесли их в село. Я помню их. Это были иконы очень хорошего письма, не сравнить с висевшими по нашим избам. Но участь их была печальной. Ими любовались недолго, скоро выбросили на погреб, где сырость, перепады температур от лютых морозов до сильной жары погубили их, краски потрескались, осыпались. Оставшиеся дощечки без всяких сомнений отправили в печь. Никто не видел в этом греха, а ведь это было форменным святотатством.

После того, как я слетел с директорской должности, позвонил мне на работу один товарищ из Левой Россоши, просил помощи в восстановлении левороссошанского храма. Никакой помощи оказано не было. Раньше надо было звонить, когда станция тратила огромные деньги на содержание двух школ десятилеток, садика, профилактория, стоматологической поликлиники, роддома, поликлиники, в которой лечилось полгорода, хирургического отделения центральной больницы, содержало садовый кооператив на 400 участков с водоснабжением, дорогами с твёрдым покрытием, электрифицировало и телефонизировало его, капитальные гаражи для своего персонала, тратило деньги на духовой оркестр, русский народный хор, отправляло одарённых детей музыкальной школы на конкурсы и фестивали вплоть до заграницы, оказывало большую помощь в поддержке детей сирот и детей инвалидов. И церковь не была забыта, помогали чем могли. Последний раз просили хорошего масла для лампад, дали четыре бочки по 200 литров каждая. Бери, не жалко. И больше дали бы, но у церкви некуда было сливать масло. Говорю попу: - «Пора вам прекратить небо коптить. В небесном раю праведники задыхаются от гари, а у Бога копоть в носу, не успевает прочихаться. Поставьте электрические свечки, и снизойдёт на вас благодать божья». Поп сначала опешил, а потом что-то сморозил о священных традициях. Ну, раз так, приезжай, ещё масла нальём. Больше не приехал. И того масла лет на десять хватит.

Всё это однажды сразу кончилось: утром пришли перестройщики, к вечеру все счета станции были заблокированы, станция лишилась финансовой самостоятельности. Даже необходимость выплаты зарплаты персоналу приходилось дважды в месяц ездить и доказывать. Дети сироты чуть было не оказались без новогодних кульков. Приплыли к свободе совести и демократии. Всё начало разворовываться с невиданным размахом. Директора станций мешали, т.к. это были люди советские и не воры. В один прекрасный для демократии день на гидростанциях Волги и Камы поснимали всех директоров, чтобы не мешали воровать. И тут звонок из Левой Россоши: - Помоги! Поздно, поезд ушёл. Коммуняки помогли бы, но перестройщики помогать не будут, а если будут, то за большой откат. Знаю, что говорю.

Церковь в Левой Россоши до сих пор не достроена. Жители села не вытянут это строительство, их осталось мало, почти одни пенсионеры, работы нет, а, значит, и денег нет. Церковники, взявшись восстанавливать нашу церковь, спешили занять своё место, взять свою долю в дележе пенсий и доходов жителей села. Уверен, что скоро они потребуют, если уже не потребовали, наделить церковь землёй для прокормления попов и содержание своей церкви. (Смотрите на эту тему демарши Патриарха). На этой земле будут работать не попы, а жители села, так же, как они работали до переселения на монастыри в XVIII веке в Подмосковье.

После революции церковь в селе закрыли. Не знаю, как к этому отнеслись односельчане, по отрывочным рассказам у меня сложилось впечатление, что особенно не горевали. В военные годы как только не молись за родных мужиков, но почти все они погибли на войне. Какая вера в бога могла сохраниться у женщины, оставшейся с восемью малыми детьми, обречённых на нищету? Почему бог не спас её мужа? Ведь по церковным канонам дети до 12 лет безгрешны. Почему он безгрешных детей покарал, за что? Где его милосердие, почему Божья Мать молчала? Вера в бога за годы войны была почти полностью утрачена. Во время войны и до 1957-1958 г.г. при входе в чужую избу посетители старшего поколения ещё крестились на образа. После этих лет и они бросили этот ритуал как не нужный. Сегодня найдётся много людей, которые с пеной у рта будут доказывать, что я неправ. Но мою правоту доказывала тогда сама жизнь. Служители других религиозных течений сразу почувствовали вакуум, который появился в веровании сельчан после войны. До войны он не был ещё так ощутим. По селу поползли какие-то незнакомые и сомнительные людишки. После них вдруг появились борцы за свободу совести, которые заявили, что работать – это помогать богопротивной советской власти, работать против церкви. Эти борцы были не многочисленны, но довольно активны, особенно отличался непримиримостью к требованию работать Коля Лукашкин, отец шестерых детей. Тогда действовал закон, обязывающий трудится всех мужчин, кроме инвалидов. А Коля Лукашкин категорически отказался работать. Запретил детям ходить в эту сатанинскую школу. Это при 8 голодных ртах! Питались картошкой с 15 соток круглый год. Ни хлеба, ни еды, ни топлива зимой. Коля исступленно молился богу, а в промежутке между молитвами в кровь, до полусмерти избивал свою жену, которая криком кричала, глядя на измождённых голодом детей. Бабы соседки, глядя на их детей и изуродованное побоями лицо жены Коли, чуть ли не плакали. Это противостояние между его религиозными принципами и требованием работать и кормить детей происходило на глазах у всего села. Коля Лукашкин своими идиотскими религиозными припадками окончательно убил у односельчан веру в Бога. Если до войны освящать пасхальные яйца ещё ходили в Боево или в Давыдовку довольно много баб и старушек, то после войны соберутся трое-пятеро, да и услышат резюме: - «Бабы, охота вам ноги бить в такую даль?» После исчезновения Коли Лукашкина из села, зашмыгали по вечерам по улицам какие-то незнакомые и сытые мужички. Когда они исчезли, то их эстафету взяли наши старухи, которые под чутким руководством из вне учредили в селе баптистскую секцию. Проповедником стал старик Иван Мартемьянович Чуриков (Кочубей). Еженедельно бабки собирались на молитвы. Весёлые такие идут: сестра, сестра! Сагитировали туда и мою бабку, тоже стала всем им сестра. Сходила она пару раз на их собрания и бросила. В день собрания все баптистки по очереди, когда идут на собрание, заходят и чуть ли не за рукав тянут её с собой.

- Бабушка, ты почему перестала ходить на собрания?

- А чего там делать? Кочубея слушать? Сам не знает, что говорит: бу-бу бу-бу бу-бу. Книгу в руках сроду не держал, а себе туда же, в проповедники полез. Там толку нет. Ну, их к чёрту.

Бабка была непримиримой противницей церкви, в бога не верила. Икону из избы была готова выбросить собственными руками, да моя мать не дала. Не под влиянием коммунистической идеологии, она вообще не знала что это такое, а под влиянием самого бога, который отнял у неё мужа, оставив её с тремя малолетними детьми, потом двух сыновей, у каждого по два дитя, потом зятя, оставившего троих детей. Только моральный урод после этого будет верить в бога.

Я не помню, чтобы в селе проводились какие-либо антирелигиозные мероприятия, в них не было нужды. Коля Лукашкин всё сделал в лучшем виде, а свихнувшийся на старости лет Кочубей добил остатки. После этого ума не приложу – для кого восстанавливают церковь в селе? Кому она там нужна? Хотя по нынешнему месту жительства знаю, сколько учителей-пенсионерок и бывших партийных активисток записались в великомученицы Варвары и стали торчать на церковных службах. Но в нашем селе таких слишком мало для того, чтобы ради них восстанавливать такую громадину.

Работать в праздник не грех.

Мне часто приходится слышать, что работать на Пасху грех. Но послушайте, что сказал по этому поводу специалист. В августе 1957 года я работал на полях села Боева, вывозил хлеб на станцию Колодезная. С нами ездили грузчицы, девчушки старшеклассницы, к самосвалу прикрепляли одну, а к грузовику двоих. Поскольку я был всего лишь на пару лет старше их, то все они после разгрузки своих машин перебегали в кузов моего самосвала, там собиралась весёлая кампания, шутки, песни и смех всю дорогу. В кабине всех их уместить было не возможно, там я был один. Другие шофера не возражали против бегства их грузчиц. В одно из воскресений возвращаюсь порожняком со станции и вижу бредущего по обочине дороги попа. Видимо с воронежского поезда он шёл домой в Боево, там идти километров пять. Шёл он тяжело, устало. Я остановил машину и пригласил попа в кабинку. Он долго и неуклюже карабкался, а за тем усаживался на место. Пьян он был изрядно. Подивился я тогда, но дипломатично промолчал. Девчата в кузове похихикали в кулачёк. Выгрузили его с трудом в центре села. Одна из девочек помогла ему дойти до дома.

В следующее воскресение приблизительно на том же месте дороги, и в то же время, я снова увидел знакомую фигуру старого попа, бредущего домой по знойной и пыльной дороге. Я остановил машину. Поп был так пьян, что без моей помощи не мог подняться в кабину. Тут я не удержался и спросил:

- Что ж ты, батюшка, так пьёшь? Не боишься, что Бог накажет?

- Нет, отроче, не накажет. Милостив Господь к слабостям человеческим. Согрешил - покайся. Лоб перекрести, скажи: - Согрешил я Господи по слабости своей, помилуй и прости меня грешного. Простит нас Бог.

- А если не простит? – усомнился я.

- Простит. Не прощает Бог богохульства, убийства, блуда.

- А я вот работаю в праздничный день, грех ли это?

- Работай, нет греха в этом.

Больше я не видел этого попа, но слова его помню всю жизнь. Он ушёл на пенсию по старости, а на его место приехал двадцатишестилетний молодой красавец поп отец Александр, высокий, стройный, прекрасные волосы до плеч, с кудрявой бородкой. Походил он больше на мушкетёра Дюма, чем на попа. Вдобавок он имел хороший голос и пел легко и красиво. Мои грузчицы в одно мгновение стали прилежными богомолками, одно их очень сильно огорчало: у отца Александра была молодая хорошенькая жена.

Как видите, непосещение церкви, пренебрежение к иконам, нелюбовь к попам не является грехом. Бог простит нам наше неверие в него, если мы не богохульствуем и не убиваем.

Встретился однажды с кришнаитом, тоже приходил просить помощи. Но его запросы были столь мизерны по сравнению с левороссошанскими, что упоминать о них не стоит. На прощание он подарил мне книгу «Бхагавад-Гита». Книга интересная вообще, но в особенности по теме предназначения её. В книге открытым текстом сказано, зачем нужна религия и как нужно предельно оглуплять людей. Так откровенно не говорит ни одна религия мира, и в первую очередь христианская. Почитайте цитаты. «Владелец магазина служит покупателям, рабочий служит капиталисту, капиталист служит семье, семья служит государству, в соответствии с вечным стремлением вечного живого существа». «…Индус может изменить свою веру и стать мусульманином, или мусульманин – изменить свою веру и стать индусом, то же и с христианством, но ни при каких обстоятельствах не может измениться предназначение человека служить другим»^¹. А вы благоверные чего возмущаетесь, что цены растут? Не заблуждайтесь, владелец магазина, таким образом, служит вам, а не делает деньги, как говорят коммуняки. Капиталист служит своей семье, а вот рабочий не имеет права служить своей семье, он всю жизнь обязан служить капиталисту, работать не для прокормления своей семьи, а ради благополучия семьи капиталиста. И это вечный закон и предназначение работяги. Согласны? Тогда работайте на Дерипаску и не возмущайтесь. «Итак, никто не должен заявлять, что он – владелец чего-либо; человек должен принимать только то, что выделено ему Господом в пользование для поддержания его существования»^². Неужели не понятно? Господь или Путин дал тебе столько, чтобы ты не умер с голоду, сколько он дал Дерипаске - не ваше собачье дело. Следующее о боге: «…мы должны всегда, двадцать четыре часа в сутки, воспевать Его имена и организовать свою жизненную деятельность таким образом, чтобы мы могли постоянно думать о Нём»^³. О семье не нужно думать и о себе тоже, только о нём родимом. «..Нужно полностью отдаться трансцендентальному любовному служению Господу». Вот на чём построена любая религия: молись на бога и работай на хозяина; работай, ничего не требуя, и молись богу, чтобы тебе дали поесть, и не больше, и 24 часа в сутки пой ему благодарности за то, что капиталист не дал умереть тебе сегодня. А завтра посмотрим, будешь вилять хвостом – покормим, так и быть. Хорошая книга Бхагавад-Гита, всю её можно не читать, но Введение обязательно всем прочесть. Может быть, поумнеешь. Не к этому ли сегодня призывают попы в церкви в нашем селе?

Во время работы в Сирии столкнулся с одним впечатляющим фактом. Однажды с семьёй побывал на развалинах крепости Джабар. Хотя это и были развалины, но основание крепости по всему контуру хорошо сохранилась. Крепость можно восстановить. Раскопки там начались, но на вершине холма, на котором стоит крепость, обнаружили основание разрушенной мечети. Раскопки были немедленно прекращены. Арабы мне пояснили, что история начинается только со времени ислама, до этого была Джахилия – дикость. Вроде бы в дикости ничего не было, ради чего стоило бы продолжать раскопки. История начинается только со дня рождения Пророка. Поэтому в арабском мире раскопок ниже пола мечетей не ведут. Если все же вести нужно, то приглашают иностранцев. Поэтому ранняя история Джабара остаётся неизвестной. Никаких поползновений на крепости не делает Турция. По той же причине. А ведь в подземелье крепости находится саркофаг основателя турецкой державы Сулеймана. Я спускался в это подземелье и осмотрел саркофаг. В «Сказании о Гильгамеше» упомянут город Эбла. Долго искали следы этого города, но когда нашли, то на его раскопки пригласили итальянцев. Раскопали, там был найден бесценный архив древнего государства. Такова дурь мусульманских попов. Сирийцы народ грамотный и понимают, что история начинается не от уровня плинтуса мечети, поэтому на моих лекциях по истории культуры Сирии зал был так забит арабами, что в проходах стояли. Они хотели знать историю своей Сирии. Но поп, он везде поп, всё понимает, а пхает человека лбом в землю, боится, что тот думать начнёт. То же самое делают нынешние власти с нашим народом.

P.S. В прошлом году по Интернету было дано расписание мусульманских молитв для жителей села Левая Россошь. Факт весьма многозначащий. Он подтверждает сказанное о приверженности жителей села своему богу.

О снохачестве.

О жизни написано наших предков очень много. Но составить правильное представление о той жизни, читая всё подряд, разных авторов, совсем не просто. Единственно правильное представление о жизни крестьянина можно получить не после прочтения книги, а начинать нужно со знакомства с личностью автора, положением его в обществе, с уточнения времени написания книги, политико-социальной обстановки того времени. Нужно учитывать направление ветров во время создания книги. В 1991 году вышла замечательная книга Марии Михайловны Громыко «Мир русской деревни»^⁴. Советую не только внимательно прочитать книгу, но и иметь её в своей домашней библиотеке. На огромном документальном материале показана жизнь простого русского народа, с большой любовью и уважением к его обычаям и культуре. Читаешь, и тебя обуревает гордость за свой народ. Это правда. А потом задумаешься. Описывается-то жизнь в раю, где нет никаких потрясений, забот, беспокойств, где все сыты, здоровы и, кажется, все предельно счастливы.

В 2008 году вышел трёхтомник В.Р. Медынского «Мифы о России»^⁵. Во всех отношениях интереснейшая книга. Но вот ведь какая странность рассказов в этой книге: защищая наш народ от обвинений, предрассудков, автор мелко плавает в стремлении облагородить перестроечных воров и убийц. Основы истории ему, похоже, совершенно неизвестны, хотя он доктор политических наук. Ещё большая странность книги в том, что, защищая наш народ от извращённых представлений, он тут же приводит примеры, подтверждающие все негативные стороны жизни русского народа, как будто специально подбирая наиболее яркие примеры. Он полностью предан Гайдару и Чубайсу. Он сидит в Госдуме от партии «Единая Россия». Интереснейшая книга, но понятно кем она написана, кого она защищает и кому она вешает лапшу на уши.

Да, жизнь была прекрасна, народ благоденствовал. Не понятно только, почему крестьяне нашего села не прожив и одного поколения на новой земле, вдруг стали подниматься и уходить на восток в поисках лучшей доли? С 1767 года по 1812 годы жителей села стало вдвое меньше? Почему они ушли с богатейших чернозёмов, из рая земного по Громыко, в неизвестность? Почему село потеряло в период с 1905 года по 1920 год половину населения? Почему на российский рай с таким постоянством обрушиваются голодные годы, ставя на грань смерти население половины губерний, унося жизни миллионов крестьян? Голод свирепствовал, прежде всего, в чернозёмных краях, где должно было бы быть полное благополучие. Громыко написала книгу по данным архивных материалов тех губерний, где не было крепостного права, это Север и Сибирь. Практически полностью отсутствуют материалы о жизни крепостного крестьянства, о жизни крестьянства на чернозёмных землях. А ведь это основное население России. На множество основополагающих вопросов авторы обеих книг не отвечают, для них не было крепостничества, крестьян не меняли на собак, голодных лет в России не было, не было и всё. Нищетой были охвачены десятки миллионов крестьян, а нищета не способствует сохранению высоких нравственных устоев. Бесчестно описывается какая-то искусственная жизнь.

Во времена шестидесятников мать ворчит:

- Только одно и слышишь: мяса, давай мяса, мяса нету. Да у нас скотины всегда было полон двор, а мяса не видали почти весь год. Осенью курей да гусей порежем, да пару овец, поедим и до следующего года. А ныне и без мяса есть чего поесть. Ешь. Нет, давай мяса.

- Мам, может быть, как они говорят, тогда и в правду жили лучше? Может только вы так плохо?

- Все жили одинаково бедно. Не приведи бог никому жить так, как мы тогда жили.

- Мы и сейчас живем не очень хорошо.

- То-то ты в обед повозился в чашках и ничего не доел. Не голодный и без мяса. Был бы голодный - всё бы выскреб.

Слова матери о прошлой жизни очень не похожи на описания М.М. Громыко. Громыко с большим уважением описывает управление старшим, большаком, семьёй и семейным хозяйством, там мир и идиллия. А факты говорят о другом. Власть большака в семье была не ограничена, особенно после отмены крепостного права, когда все властные полномочия помещиков и церковников не только передали старшему в семье, но и усилили их. Никто в семье пикнуть не посмел. Только в 1906 году отменили всесилие большака. И большие семьи мгновенно стали распадаться. Никто из женатых сыновей не хотел больше жить в райском большесемейном аду. Вы можете почитать в Интернете о таком чисто русском явлении как снохачество и причинах его распространения. Левая Россошь в этом виде насилия над членами семьи, попрания народных устоев не исключение. Названные писатели не говорят об этом. Мы расскажем одну историю.

В 1954 году после выхода на пенсию из Ташкента приехал проститься перед смертью с родными сёстрами, бывшими соседями, родным селом старик Николай Дмитриевич Куликов. Многие уроженцы села Левая Россошь в последние годы своей жизни стремились приехать в село и навсегда попрощаться с ним. Это была устойчивая традиция, ныне утраченная. Старик обошёл всех живых родственников, долго сидел у нас. Он остался в моей памяти как умный, доброжелательный человек. Очень тактично предостерёг меня от юношеских глупостей при выборе будущей профессии после окончания школы. И я благодарен ему за это.

После его отъезда я попытался от его сестёр подробнее узнать его биографию, как он очутился так далеко – в Ташкенте. Узнал, что Н.Д. рос в большой семье Дмитрия Куликова, был очень добрым, даже стеснительным мальчиком. Все в семье относились к нему просто сердечно. Но на мой вопрос: - Почему он ещё молодым уехал из села и более пятидесяти лет ни разу не приехал навестить родительский дом? Ответа я не получил. Моя бабка, бабка Нотка о чём-то явно не хотели говорить. И только Катерина Дмитриевна, старуха смелая, резкая, открыла тайну исчезновения из села Николая Дмитриевича. Однажды юный Николка зашёл зачем-то в ригу и увидел отца с молодухой в непотребном виде. Отец, увидев, что его преступная тайна раскрыта не кем-нибудь, а любимцем семьи, пришёл в ярость. Он накинулся на сына. О чём он кричал, чего требовал – никто не знает. Никто не знает, что отвечал Николка. От его ответов отец рассвирепел и начал зверски избивать сына. Защитить себя Николка не мог, это означало - поднять руку на отца, на главу семьи, на самого Бога. Это грех, никто в селе не поймёт, что он защищался. Когда он окровавленный упал, потеряв сознание, отец схватил вожжи, сделал петлю, накинул на шею и повесил сына на переводне. На звериный крик отца все, кто был в избе и на дворе бросились в ригу. Отца оттеснили к выходу из риги, Николку вынули из петли и вернули к жизни. Отец тут же отправил Николку в «кишошную». После своего отъезда он больше никогда не возвращался в родное село. А отец до самой своей смерти терзал оставшихся детей. Это было его право, данное всем главам крестьянских семей царской властью и общиной, и управы на него в то время не было. Это был типичный представитель дикого семейного крепостничества. Да разве такой сатрап был один в селе? Все большаки придерживались одной линии поведения. Оттого и не сходили с лиц их жён синяки и кровоподтёки. Мы ниже покажем, как долго держалась эта привычка.

И вот что по этому поводу писали исследователи того времени. «Половые сношения между главой крестьянской семьи и его снохой были фактически обычной стороной жизни патриархальной семьи. Снисходительное отношение селян к снохачеству было обусловлено наследием патриархального быта и авторитетом большака в крестьянской семье. «Нигде, кажется, кроме России, – писал В.Д. Набоков, – нет по крайне мере того, чтобы один вид кровосмешения приобрел характер почти нормального бытового явления, получив соответствующее техническое название – снохачество». Хотя эта форма кровосмешения была осуждаема просвещенным обществом, крестьяне её не считали серьезным правонарушением». При широком распространении снохачества часто младшие сыновья отсылались отцом в отход с глаз долой. Об этом ни Громыко, ни Медынский писать не хотят.

Убийство новорождённых детей.

Крестьян села Левая Россошь голодные годы не обходили стороной, но им помогало выжить отходничество. На всю зиму с Покрова до середины апреля практически из каждой семьи мужчины уходили работать на бойни. Весной они возвращались в село с заработком и работали в поле на своих наделах. За землю они держались до последнего.

Отходничество наших предков было предопределено объективными обстоятельствами:

- будучи монастырскими крепостными крестьяне слобод уже работали на отходе, большая часть отходников работала на бойнях специализируясь на выделке кишок. Их ремесло давало им заработок немного больше, чем остальным работникам боен;

- при малоземелье и большой численности семей существовало перенаселение, в семье росло число лишних ртов. Если летом на полевых работах можно было использовать труд всех взрослых членов семьи, то в зимнее время как минимум один-два мужика оказывались не нужными для хозяйства. Женщины без работы не оставались при любой численности семьи, т.к. зимой они занимались уходом за скотом, прядением, ткачеством, вязанием и т.д.;

- со дня переселения и перевода жителей села в разряд государственных крестьян они были обязаны платить оброк деньгами, а не хлебом. С 1860 года оброк для них был заменён выкупными платежами, более высокими, чем прежний оброк. Платежи принимались только деньгами. Было выгодно отправить лишнего человека в отход и получить некоторое количество денег, из этих денег заплатить налоги, но не продавать хлеб, а весь оставить в распоряжении семьи. Отходник не только сам себя прокармливал, но и приносил деньги в семью;

- если до 1906 года число отходников регулировалось в общине крепостными замашками большака, то с разрушением общины в результате реформ Столыпина, потерей земельных наделов, отходничество в селе по сравнению с концом XIX века приняло обвальный характер. Не осталось ни одного двора, кроме купеческих и кулацких, из которого мужики не ходили бы в отход.

Наряду с положительными результатами деятельности отходников, их длительное отсутствие порождало много острейших семейных проблем. Посмотрите соответствующие материалы на сайтах в Интернете. И сравните с тем, что прочтёте ниже.

На нашей улице жила вдова К., о которой говорили, что она в молодости задушила новорождённого ребёнка и закопала его в землю под полом в кухне. В детстве я часто слышал негромкие воспоминания баб о том, что такая-то их соседка «заспала» своего дитя. Потом узнал, что «заспать» означало положить на лицо ребёнка подушку, придавить и подержать пока он задохнётся. А утром объявить, что после тяжёлой работы он положила его спать в свою кровать, чтобы не проспать, если он заплачет. И вот, ночью сонная перевёртывалась с боку на бок да нечаянно придушила его. Утром проснулась, а он мёртвый. Судя по частоте таких разговоров, случаи «засыпания» детей были явлением обычным и частым. Таких баб особенно-то и не осуждали, скорее жалели. Но чаще всего о «засыпании» не объявляли, задушенного дитя сразу после рождения, пока никто не узнал, закапывали в землю. Причина убийства детей - боязнь худой молвы и страх перед родными. Ведь женщина забеременела и родила во время продолжительной отлучки мужа, когда он был в «кишошной». Жизнь и поведение К. не оставляли сомнений в том, что убийство ребёнка она переживала всю жизнь. Наиболее полную картину трагедии матери, убившей своего ребенка, я услышал уже будучи взрослым.

Брат матери Михаил Никанорович Каширин (Ярок) купил себе дом в середине улицы Кумани. Его старый дом стоял на краю улицы и пришёл в негодность. Мать пошла к ним в гости в новый дом. Там узнала, что одна из подруг её детства тяжело больна. Возвращаясь с Кумани, она по пути завернула на Перевёртовку и навестила больную. Та была в сознании, говорила, но и разговор, и малейшее движение вызывали у неё приступы слабости. Она с матерью разговаривала до самого вечера, вспоминала свою жизнь и в конце сказала:

- Варя, не выживу, умру. Сердце останавливается.

- Где ж ты сердце так посадила?

Она долго молчала, потом сказала:

- Чего уж теперь таить, всё одно со дня на день умру. Помнишь… - и она назвала имя соседского парня, с которым она, моя мать и их подруги в молодости одной кампанией ходили на улицу. - Мы замуж повыходили, а он всё холостым оставался. Муж уехал в кишошную на два года, тут он и прицепился ко мне. Сбежим, да сбежим. Всё откладывали, а уж беременной была от него, пора рожать. Перед Паской и родила тайком. Свекровь помогала. Тут я ей всё и рассказала. Она сильно горевала, слезами обливалась за сына, а меня не стала хулить. А через день Митроха пришёл. Приехал из кишошной, и зашёл передать, что мой приезжает к Паске. Тут и стало мне с сердцем плохо. Свекровь говорит: хочешь жить с моим сыном – дитя нужно куда-то деть, пока он ничего не понимает. Никто не знает, что он есть у тебя. Пусть всё будет, как было.

Она замолчала и заплакала. Потом вытерла слёзы и продолжила:

- Всю ночь и весь день мы с ней слезами обливались. Решили закопать ребёночка сонного. Поздно вечером пошли мы с ней в конец огорода и вырыли там яму. Держу дитя, вою от горя, как стою – не знаю. Свекровь тоже заплакала, перекрестилась и говорит: «Господи! Её прости! Я заставила её дитя убить, грех её положи на меня. Всякое наказание от Тебя принимаю на себя!» Перекрестилась она и говорит: «Бросай». Я с размаху и бросила дитя в яму. Он стукнулся об землю … и как закричит! … мы бросаем на него землю, а он всё кричит и кричит. Уж засыпали землёй, … а он всё под землёй кричит…..

- Кое-как поправили землю и насилу дошли до избы. Думала, не выживу… Муж на Паску приехал. Так и осталась я с ним жить. Дети родились и выросли, а он погиб на фронте. Сама знаешь. Жила как все, а как вечером тихо станет, поднимается в ушах крик того младенца, моего родимого сыночка. Сердце кровью обливается. То ночью присниться он в яме и кричит….. Оснёшся – сердце рвётся, по голове - будто обухом бьёт. Сколько годов прошло, а мне покоя как не было, так и нет. Вот уж умираю, а всё вижу ту яму, и жалобно дитё кричит. Какое сердце выдержит такое наказание. Оттого умираю не по годам…. Может, там увижу его….

Через несколько дней она умерла.

Гибель в отходе.

Рассказ Варвары Никаноровны Лагутиной.

Некоторые мужики нашего села хорошо зарабатывали в «кишошных». Купцами становились, владельцами боен, и оставались в чужих краях. Дома там строили, семьи отсюда забирали, а молодые там и женились. Бывало, соскучатся по родному селу и на большие праздники приедут. Разнаряженые, гладкие, денег полный карман. Залезут на колокольню и ну оттуда деньги швырять, конфеты, жамки. Дети не успевают подбирать.

А много наших людей и смерть приняли на чужбине. У Ивана Чикова восемь сыновей было и две дочери. Ребята как богатыри, у шестерых по два метра роста, силища в руках страшная. И с лица дюжа хороши. Старший в Пятигорске заимел бойню. Богатым стал. Обеих сестёр с их мужьями к себе забрал. Живут хорошо. А богатство брата то ли сёстрам, то ли их мужьям покоя не даёт. Один раз обе сестры пригласили брата к себе в гости. Пошёл он к ним без жены. Посидели за столом, поговорили по-свойски. Выпили, конечно. Тогда ведь помногу не пили, пьяными не напивались. А потом мужья сестёр потихоньку зашли к нему сзади и начали бить его ножами в спину и в шею. Сразу не убили. Здоров он был. Встал, схватил одного одной рукой в охапку, другой – другого. И вытащил их на улицу. А на улице много народа. Тут он упал мёртвый, а убийц поймали. Доктор приехал. Говорит: «Двадцать раз ножами били. А он от первого удара умер. В сердце попали. А как он уже мёртвый выволок их на улицу, не пойму». Палваныч сильно переживал смерть брата. (Павел Иванович Чиков, младший брат погибшего.)

- А откуда он узнал?

- Тогда нашенских много работало на бойнях в Пятигорске. И у него тоже много работало. Приехали весной и всё рассказали.

- А тебе кто рассказал?

- Тётя Катя. ( Жена Павла Ивановича, мать и тётя Катя родные сёстры).

Из десяти детей Ивана Чикова в Левой Россоши остался жить только один Павел Иванович. Остальные разъехались, кто куда и в село не вернулись.

Рассказ матери меня потряс так, что я всю ночь не мог заснуть. Потом не раз допытывался о причинах этого убийства. И она мне рассказала о других случаях убийства наших мужиков. Одного после мелкой ссоры убили ударом ножа в спину, когда тот нагнулся к воде, чтобы умыться. Имена и фамилии она называла, но я их уже забыл.

Я тогда не мог и предположить, что после десятого класса я буду работать рядом с таким же убийцей нашего человека. И история этого убийства повторяет историю убийства Чикова. Зависть, жажда чужих денег сопровождают отходничество на протяжении веков. Дома деньги полностью отнимает отец или хозяин двора, в отходе вместе с жизнью свои же товарищи.

После окончания десятого класса я устроился на работу на строительство МТС землекопом. Со мной работал Иван Лякин, мужик лет тридцати пяти с трагичной жизненной историей. Он только что вернулся из заключения. Десять лет отсидел за сожительство с финской женщиной в плену. Его дом стоял в самом начале Стегневке на низкой стороне улицы. Сначала я опасался его, но он оказался очень мягким, добродушным человеком.

Спустя некоторое время к моей досаде его перевели на другую работу, а вместо него пришёл тип ещё тот. Был он лет тридцати-тридцати пяти, невысокого роста, рыжеватый, очень упитанный, наглый сверх всякой меры, работать не хотел, сидел на краю траншей и пыхтел от злобы и ненависти неизвестно к кому. Приехал он в село недавно, жил на Хмелёвке, там была его родина. Его имя и фамилию я забыл, помню только, что это была нашенская, левороссошанская фамилия. Его очень не любили все без исключения и очень боялись. Между собой называли его шпаной и душегубом. Мне рассказали о нём жуткую историю. Напротив нас жила тётя Паша Фалеева, по подворью Параха Гайдова, с двумя дочерьми. Жила она в маленькой избушке под двумя клёнами, а рядом стоял пятистенок, принадлежащий двум её братьям, Феде и Петру. Федька скоро после войны женился и ушёл жить с молодой женой Клавкой на Стегневку. Пятистенок оставался пустым. Петька в поисках заработка уехал на Камчатку «на рыбу», так тогда говорили о тех, кто уезжал работать на рыбных промыслах на Дальнем Востоке. После войны много наших людей каждый год ездили туда и жили там подолгу. Петька прожил там несколько лет, хорошо заработал по тем меркам, и решил поехать домой в Левую Россошь. Все товарищи собрались вечерком проводить его, устроили небольшую пирушку. После пирушки Петьку нужно было на лодке доставить на пароход, который шёл с Чукотки и забирал из этого посёлка грузы и попутных пассажиров до Владивостока. Была середина ночи и Петька со своими «большими» деньгами поопасался плыть на лодке с чужим человеком, его взялся доставить на пароход вот тот хмелёвский земляк. Петька с ним уплыл, но на пароход не приплыл. Он исчез. Пароход не мог ждать опаздывающего и уплыл без него. Через пару дней Петька всплыл на поверхность моря мёртвый и с проломанной головой. Следствие тянулось долго. Хмелевского земляка таскали по допросам, однако, доказать ничего не смогли. Но все знали, кто убил Петьку, некоторые видели, как посередине бухты Петька был сброшен с лодки в воду. Но честно рассказать побоялись, так как наш земляк входил в какую-то банду. После того как дело закрыли за недоказанностью преступления, убийца смылся с промыслов. Через какое-то время он и оказался в родном селе. Наши люди, которые работали в том посёлке на рыбных промыслах, после своего возвращения рассказали в селе эту историю. Со мной он проработал недолго. Работать он не хотел и скоро злодей не удержался от подлости: у соседей на Хмелёвке он украл что-то ценное и исчез из села бесследно. Все решили – опять шпанует где-нибудь.

Лечение по-русски.

Эту историю мне рассказал А.Н. главный врач нашей поликлиники «Энергетик». Он вырос в селе Порецком, где поликлиники не было. Всю медицину представлял фельдшер, солидный мужик солидного возраста, по-солдатски коротко постриженный, с толстыми огрубевшими от крестьянской работы пальцами. Он каждый день точно в указанное на двери время являлся в сельский медпункт. В медицине он был сведущ на уровне солдатского санитара. Одним словом, лекарь. Сидел при деле, точно исполняя свои обязанности, зная, что в этом глухом селе он единственный человек, который в любой момент может оказать хоть какую-нибудь помощь заболевшему односельчанину. За это ему платили такую мизерную зарплату, что ему приходилось всё свободное время рыться в огороде. Если его перевести ветеринарным фельдшером, то в его жизни ничего бы не изменилось. Да и чему меняться, если у людей и у скота одни и те же болезни, и лекарство одно и то же – йод. Он всё так же бы ходил в ветеринарный пункт, также надев очки медленно шевеля губами, читал бы листок отрывного календаря, потом долго обдумывал бы прочитанное, будто переводил с китайского на русский прочитанное.

В один из дождливых дней, когда ни в огороде работать, ни от дома отойти нельзя явилась к этому лекарю соседка Александра Николаевича. Знала, что толку от посещения медпункта не будет, но что делать, лекарь один на всю округу и всегда на месте. Да и свой, если не вылечит, то хоть не уморит. А то всякие бывают, вон в соседнем селе ….

- Иван Пантелеймонович, занедужила я штой-та, не то простыла, не то съела чего, так не хорошо….

- Что болит-то, Дуся? – останавливает её речь Иван Пантелеймонович.

- Что болит? Дак всё болит.

- Ну, раздевайся до пояса. Посмотрим.

Пока Дуся снимает кофту наш доктор не торопясь протирает очки и надевает на шею стетоскоп.

- Так. Дыши… не дыши…. Дыши …не дыши… Дыши…не дыши… Одевайся. - Командует Иван Пантелеймонович, поворачивается к столу и молча пишет рецепт. Затем поворачивается к Дусе, отдаёт ей рецепт и чётко, внятно объясняет:

- На, три раза в день, по столовой ложке, – и помолчав, добавляет: – В аптеку пойдёшь – бутылку возьми, а то у них там посуды не хватает.

- А болит-то у меня что, от чего пить-то?

- Дак ты не сказала, что у тебя болит-то.

- А предписываешь…

- Предписал на всякий случай, от всех болезней, - в утешение добавил: - безвредно.

- До обеда пить-то, аль с утра?

- Натощак.

Дуся повернулась и пошла выздоравливать. Всё лечение фельдшера свелось к двум словам – дыши, не дыши. Не только Дуся была вылечена этими словами, всё Порецкое излечивалось так. Имя Ивана Пантелеймоновича постепенно стало забываться, стал он носить новое имя «Дышинедыши».

Как он лечил, так односельчане и лечились. Жители села нашего поколения помнят маляра по имени Яша по прозвищу Бескостей. Прозвище он получил из-за страшного ранения, на фронте взорвавшаяся рядом с ним мина превратила в мелкую крошку кости левой руки от плеча до кисти, рука висела плетью. Как-то он приболел с бодуна и сходил к нашему левороссошанскому «Дышинедыши», тот предписал сходить в аптеку со своей бутылкой. Вот это совпадение особенно впечатлило меня после рассказа Александра Николаевича. Яша Бескостей был мужик дисциплинированный, взял бутылку и пошёл в аптеку. Там посмотрели на него и не только налили предписанную норму, но и стаканчик ещё добавили в знак уважения, под самую пробку. Яков вышел на крыльцо аптеки и тут вспомнил, что или он не помнил, или врач не сказал сколько раз в день пить и по сколько. Вернуться в аптеку не захотел, как-то стыдно за свою бестолковость. Он спустился с крыльца, зашёл за угол аптеки, туда, где тогда морс продавали. Глядел на бутылку и не знал, что же делать? Лечиться или похмелиться. Похмелиться уже не на что, отдал деньги за лекарство, лечиться некогда. И он одним махом решил все проблемы здоровья: разболтал содержимое бутылки и начал пить лекарство как воду большими глотками, только и слышно: кык-кык-кык.. Всё выпил, до капли, и стоит смирно, ожидая смерти или поноса. Не дождался ни предсмертных корчей, ни расстройства желудка. Яша крепко выругался, швырнул бутылку в лопухи и пошёл домой спать. На вторые сутки хорошо выспавшийся он был в обычном здравии. Жаль только, что читатели не присутствовали при рассказе этой истории на посиделках у тёти Паши Гайдовой, где вся эта история была представлена в лицах и с чисто народными комментариями.

О дураках.

Сегодня взяли за моду напоминать всем подряд и по любому случаю, что в России матушке две проблемы - дураки и дороги. Насчёт дорог согласен, но плохие дороги оттого, что наши правители дураки, поэтому дороги можно не упоминать. Оставить только дураков. Между прочим, дураков много не только в России, их и в Европах полно, иногда и поболее нашего. Наши остроумы, когда говорят о наших дураках, то подразумевают, что дураки тогда были, а после перестройки их уже нет. Не верьте им.

При советской власти дураков на руководящих должностях хватало с избытком. Но нужно признать, что это были умные дураки. Вспомните кое-что и вы согласитесь со мной. У каждого советского руководителя-дурака всегда рядом был умный заместитель, который умел прекрасно выполнять не только свои обязанности, но и полностью тянул всю директорскую работу. Он работал за двоих. Куда бы не переводили советского руководителя-дурака, он тут же тащил за собой своего проверенного временем умного заместителя. Правда, иногда на новой работе ему в наследство оставляли тамошнего умного заместителя. Советский дурак знал, что он сам плохой руководитель, он знал, чтобы ему быть хорошим руководителем, нужно иметь хорошего заместителя. А это уже не полный, а умный дурак. Расклад по должностям таков: начальник дурак, заместители и руководители подразделений умные, дурь начальника почти не видна на фоне умных замов. Всё поменялось во время перестройки. Хороших и плохих руководителей всех поснимали, и на их место назначили манагеров (англ. manager) и топ-манагеров (top-manager). Они ведь тоже понимали, что они дураки, ничего не смыслящие в руководстве предприятием. А быть умным хотца. Время и обстановка требуют. И нынешние дураки нашли выход. Вокруг себя они убрали умных людей и насажали родственников и дураков. Родственник всегда скажет, что начальник-родственник умный руководитель, так как знает, что сам дурак и только благодаря родственным связям получил такую высокооплачиваемую работу. А среди прочих дураков начальник всегда умный. Среди них действует суворовский закон: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак. В отличие от советского расклада создан новый расклад – начальник дурак, его замы все дураки, среди всех дураков начальник становится дурак дураков, то есть дурак в квадрате. Не нужно думать, что нынешний дурак будет демонстрировать свои умственные способности первому встречному. Давно известно, что у дурака есть обширный набор маскировочных средств, полностью или частично заменяющих ум. Это – невероятная хитрость, изворотливость, умение держать нос по ветру, бессовестность, беспринципность, лживость, продажность и т.д.

По опыту более чем полувековой работы могу сказать, что меньше всего дураков среди инженеров. Их-то в первую очередь и уничтожила перестройка. Больше всего дураков, как ни странно, среди научных работников. По телевидению каждый может ежедневно видеть, как никогда много дураков в руководстве страной. По их вине вольготно живут преступники среди политиков, врачей, милиции, госслужащих. По их вине страной управляет не правительство, а отлаженная вертикаль власти ОПГ, которая и управляет страной.

Кукуруза и «кукурузники».

18.08.2010 около семнадцати часов в последних московских новостях Россию известили о том, что по инициативе мэра Москвы Лужкова на одном поле Подмосковья вырастили невиданный урожай кукурузы. В репортаже с поля видно, что кукуруза стояла зелёной стеной высотой под три метра. Початки большие, полностью налитые. И это в лето, когда все поля европейской части России полностью выгорели от страшной засухи. Оказывается, была применена новейшая технология предпосевной подготовки семян, разработанная нашими учёными. Каждое кукурузное зерно техническими приёмами помещали в оболочку, наполненную необходимыми питательными веществами. И это всё, что мог сказать и показать по телевидению корреспондент. Что не думай, а эффект был ошеломляющий. Но самое главное, появился новый «кукурузник» - мэр Москвы Лужков. Сегодня при упоминании Никиты Хрущёва борзописцы не переминут злобно обозвать его «кукурузником». Это первый признак, что писака дурак. Можно как угодно относиться к Хрущёву, его следовало бы расстрелять за его поступки, но всё-таки нужно заглянуть в то время, прежде чем демонстрировать свою дерьмократическую дурь. Сначала широкой культивации кукурузы и заготовки из неё силоса прекратился массовый и ежегодный падёж скота в колхозах и совхозах. До этого уже с начала года стадо начинали кормить гнилой соломой с крыш коровников, к марту коровники стояли без крыш, с этого момента кормить коров было нечем. Коровы и свиньи падали на землю и вмерзали в неё, колхозницы ударами палок поднимали их на ноги, иначе они больше не встанут. Если прозевают поднять их прежде, чем они вмёрзнут, то потом поднятая корова ходит с огромными рваными ранами на боках. Куски её кожи оставались на мёрзлой земле. К весне лошадей подвешивали на ремнях, от голода они не могли стоять на ногах. В сенцах редактора районной газеты Бондаренко две зимы подряд висела выездная лошадь редакции, третьей осенью она издохла от голода. Я это видел, слышал горькие сожаления людей села о таком состоянии скота. Это надо было видеть и пережить, чтобы оценить значение кукурузного силоса того времени. Нынешние люди не знают, как много гибло скота в конце зимы, оставшиеся в живых коровы восстанавливали надои только к июню. Да и какие это были удои от коровы, живущей по полгода на грани гибели. Мы учились в четвёртом классе, когда нас повели на экскурсию на колхозный двор. Самое жуткое впечатление на нас произвёл табунок выросших за лето жеребят. Дверь конюшни была перегорожена жердью, за ней толпились жеребята - кожа да кости, большие печальные глаза смотрели на нас, их губы тянулись к нашим рукам, губы постоянно шевелились, будто они хотели что-то сказать, в ответ мы только гладили их головы, нам нечего было им дать. Наши карманы были пусты. Колхозный конюх без всякой надежды горестным голосом предлагал нам взять по одному жеребёнку домой до весны, чтобы спасти их от гибели. И мы готовы были взять их, так нам было жалко таких милых жеребят. Мы были взволнованы, у девочек стали появляться слёзы на глазах. Но мы были всего лишь дети, ещё ничего не понимавшие в жизни. Учительница постаралась как можно быстрее увести нас отсюда. Кукуруза, этот спасительный круг дали учёные и животноводы-практики, а не Хрущёв. Прекратились истощение и падёж скота от зимней бескормицы. Увеличились надой молока, начало быстро расти поголовье крупного рогатого скота. Хрущев сразу увидел кукурузные результаты в животноводстве, и сумел воспользоваться очевидным прорывом в животноводстве для укрепления своего авторитета, надо признать это, а не брехать. В 1955 г. состоялся знаменитый визит Хрущева в США, где советский лидер познакомился с фермером Гарстом, выращивавшим кукурузу в штате Айова. Опыт и результаты фермера были настолько впечатляющи, что, возвратившись домой, Н.С. Хрущёв взял дело в свои руки и принялся активно внедрять кукурузу в Советском Союзе. Хрущёв и животноводство - разные вещи, смешивать их нельзя. Сегодня осуждают не негативный образ Хрущёва, а используют его негативную личность для осуждения нас и нашего прошлого. Сегодня можно видеть, как усердие в очернении этого опыта советского прошлого решительно превозмогает разум докторов наук. Сегодня кукурузу не сеют, и коров осталось только треть от того числа, что было в кукурузное время. Лужкова выгнали с высокого поста, уличили во всех смертных грехах за его чрезмерное воровство, о котором так честно и благородно не знало в течение 20 лет руководство страны. Надо думать, что разработку новой технологии выращивания кукурузы, разработанную нашими учёными, угробят и закопают под обломками воровского имиджа Лужкова. История повторится.

Blog

Часы всей моей жизни