Эра милосердия

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 20

Послушайте, Гимпу, - раздраженно сказал Скачук, - прекратите ковырять ладонь пальцем!
Заткнись, армянская морда, - нервно огрызнулся советник по национальным вопросам, - следи за своими пальцами. А еще лучше, вытащи их из своей черной задницы!
Что ты сказал, мурло сельское?! – приподнялся Скачук.
Ты что, оглох, недомерок? Нацмен клятый. Хоть бы вы все убрались, наконец, в свои России, Армении, Украины и Польши. Честному молдаванину из-за вас, полукровки, нет житья в родной стране!

Советники вскочили. Рослый молдаванин Гимпу с пренебрежением смотрел на невысокого, полного Скачука. Когда-то Гимпу был лидером националистического движения Молдавии, и непомерный пыл его партии Снегур сумел усмирить лишь, когда сделал Гимпу своим советником. Все это вынудило Гимпу произвести некоторые изменения в поведении и внешнем облике: он научился менять рубашки чаще, чем раз в неделю, перестал чокаться после каждого тоста, стал состригать специально выращенный ноготь на левом мизинце, и перестал, по крайней мере, вслух, рассуждать о том, что славяне и азиатские народы – вырождающиеся расы.

Скачук расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, и пропыхтел:

Из-за таких кретинов как ты, мы едва гражданскую войну в 1992-м не получили!
А ты, - Гимпу коротко и отрывисто засмеялся, - полукровка-недоносок.
Господа, - поднял руки Ридман, - постойте…
Ты бы, жид, - угрюмое лицо Гимпу вновь осветилось торжествующей улыбкой, - помолчал лучше. Мало вас здесь немцы с румынами постреляли?
Козел! – оскорблено взвизгнул Ридман.
Уроды!!! – грохнул кулаками о стол советник по внутренней политике, Недельчук. – Делом надо заниматься, а вы здесь национальные разборки устроили.
А я, - вальяжно сказал советник Петреску, аккуратно подпиливавший ногти, - вообще не верю в понятие «нации». Есть народы. А наций нет. Все это условности.
Заткнись, Дунька, - захохотал Гимпу. – Педераст. Козел русский.

Петреску все в президентском дворце подозревали в гомосексуализме, но так как все, кроме предположительно, самого Петреску, принадлежали к гетеросексуальному большинству, то проверить это предположение опытным путем никому не представлялось возможным. Самого Петреску предположения эти, - в силу их справедливости, - не оскорбляли, хоть он их и не подтверждал. Поэтому на слово «педераст» в свой адрес советник отреагировал совершенно спокойно. Но после «русского козла» Петреску приподнялся над столом и вонзил пилку для ногтей прямо в щеку Гимпу. Тот завыл, и ударил почему-то Ридмана.

Как всегда, жиду первому достается, - заржал министр обороны, предусмотрительно прикрывая лицо дипломатом, - вот ведь невезучая нация!

В кабинете началась свалка. Советник Скачук, взгромоздившись на Гимпу, тщательно молотил того по голове пепельницей с государственным гербом на днище. Первый удар был таким сильным, что окурки разлетелись по всему помещению. Скачук молотил так усердно, что герб Молдавии на пепельнице постепенно окрасился кровью. Советник Петреску, - сам не понимая, почему, - бил Ридмана, а тот, изловчившись, так заехал советнику Недельчуку в живот ногой, что бедолага согнулся, как младенец в утробе матери. Министр обороны, участия в схватке не принимая, лишь изредка со всей силы пинал кучу тел, копошившуюся на столе и под ним. Советник Згардан, подумав, вырвал из кадки декоративную пальму, и стал бить ей по спинам дерущихся. После нескольких ударов дерево обломилось. Згардан только обрадовался: теперь у него было две палки, а не одна. Он замолотил ими по советникам с удвоенной энергией.

Дверь приоткрылась. В кабинет робко заглянул начальник президентского протокола Горбыля. Грустно оглядев побоище, и ничего не понимая, он закрыл дверь, и тихонечко пошел прочь по толстому ковру. Сделал несколько шагов, потом вернулся. Решил было снова открыть дверь, но передумал, и пошел к себе. Но вернулся на полпути: его словно тянуло магнитом в кабинет. С грустью вздохнув, Горбыля аккуратно достал из-за щеки жевательную резинку (за пристрастие к ней коллеги окрестили его кличкой «Челюсти») вошел в кабинет, и залепил зрачок камеры наблюдения. Снял пиджак, подошел к столу, стараясь не наступить на дерущихся, налил себе воды из графина. Выпил. Вздохнул снова. И бросился в гущу драки с криком:

- Наших бьют!!!

Дверь снова приоткрылась. На этот раз за ней стоял руководитель Совета безопасности при президенте, Никита Фролов. Аккуратно придерживая дверь одной рукой, Фролов достал из-за пазухи дешевый фотоаппарат-«мыльницу» и сделал несколько кадров. Закрыл дверь, положил фотоаппарат в карман, и ушел, сказав:

На добрую память.

ХХХХХХХХХХ

Советник по культуре, Григорий Мадан, с сожалением поглядел на свалку, и отошел в угол кабинета. Григорий в детстве был слабым мальчиком. Когда он вырос, то стал мужчиной, но не перестал быть слабым. Поэтому драк Мадан всячески избегал. Конечно, ему очень хотелось избить кого-нибудь из коллег, - Григорий ненавидел их всех, и каждого в отдельности, как, впрочем, и каждый советник, - но осознавал, что это нереально. А Григорий был прагматик, несмотря на то, что должность у него была самая, что ни на есть, творческая. Советником по культуре драматург Мадан, не написавший в своей жизни ни одной пьесы (постановку «Ленин в Бесарабии», написанную им в минуты душевной слабости, Григорий не любил вспоминать) стал неожиданно для себя. После того, как театр, который он возглавил в 1989 году, - прежнего директора, талантливого белоруса Яцкевича уволили за то, что он русский, - обанкротился, Мадан остался без работы. А обанкротился «Сатирикус» по той простой причине, что зрители на спектакли не ходили.

Они не ходят на наши спектакли потому, - сказал Мадану его племянник, которого Григорий устроил художественным руководителем, - что за время советской оккупации народ забыл румынский язык. Люди понимают только русский.

Мадан с сожалением велел проводить спектакли только на русском языке. Зрителей не прибавилось.

Он не стали ходить на спектакли из-за того, - объяснил художественный руководитель, - что эти проклятые русские хотят досадить нашему румынскому театру!

Мадан с сожалением констатировал, что племянник в который раз оказался прав. Пьесу «Молчание в бессарабской ночи: кости безмолвия, или Эра пробуждения от гнета или Пробуждение самосознания угнетенных наследников Дечебала или Появление на Западе фигуры Великого Маршала» (имеется в виду Антонеску – прим. авт.) пришлось отменить. Быстро продав стулья, занавес, доски со сцены, и сдав здание в аренду для торгового зала, Мадан сжег все финансовые документы, срочно запил, и поэтому избежал какой бы то ни было ответственности. Буквально через два дня ему предложили занять место советника президента по культуре.

Мадан покосился на дерущихся (теперь Гимпу взял верх над Скачуком, и бил того головой в живот, приговаривая, «гнусная армянская полукровка») и сел за компьютер. Григорий был опытный пользователь: он умел открывать интернет, и пару раз находил по ссылкам чудные порнографические страницы. Вдруг Григорий наткнулся на заметку в какой-то газете. Почитав немног7о, Григорий рассмеялся, и рявкнул:

А, ну! Всем тихо! Сюда все.

Советники, отдуваясь, прекратили драку, и столпились за Маданом. Григорий, чувствуя себя в центре внимания, и потому счастливый, начал читать.

В сентябре 1968 года у 89-летнего премьер-министра Португалии Антониу ди Оливейра Салазара, отметившего за несколько месяцев до того 40-летие своего бессменного пребывания у власти, случился инсульт. Вакуум власти в государстве, которое десятилетиями находилось под полным контролем одного человека, грозил непредсказуемыми последствиями вплоть до революции. В спешном порядке новым премьером был провозглашен Марселу Каэтану. Находящемуся в коме Салазару присвоили пожизненный титул почетного президента. Все были уверены, что носить его старику осталось совсем недолго.
Совсем, как у нас, - сказал кто-то.
А то! – победно воскликнул Мадан. – Читаю дальше. Случилось, однако, непредвиденное. Пожизненный президент пришел в себя и начал поправляться. Сказать отцу нации, что он больше не является полновластным хозяином страны, – об этом не могло быть и речи. И окружение премьера приняло единственно возможное, как им казалось, решение - Салазару ничего не говорить, вести себя с ним так, как будто все остается по-старому. Через 151 день патриарх вернулся в президентский дворец и приступил к «выполнению обязанностей». Полтора года приближенные инсценировали для Салазара управление государством. Оставаясь «на посту», он записывал обращения к нации, читал специально подготовленные для него обзоры прессы и работал с документами.
Неплохо, - пробормотал Скачук, - заодно от старого маразматика избавимся.
До самой смерти в июле 1970 года Салазар был уверен, что остается главой государства. Трагикомический финал Салазара (а ведь в конце 20-х годов он, талантливый экономист, спас страну от хозяйственного коллапса) - гротескная иллюстрация вечной проблемы: соотношение масштаба власти и степени адекватности руководителя.
Ну, - поморщился советник Ридман, - последнее, это лирника. К черту лирику.
Да, - согласился советник Скачук, - но, господа, нам нужен человек, который бы сумел все это время обманывать президента. Это должен быть один человек. Иначе мы просто запутаемся в версиях…

Никита Фролов вынырнул из двери, и сказал:

Господа. У меня на примете есть отличный человек. Спившийся журналист Балан!

ХХХХХХХХХ

ХХХХХХХХХ

Огромное колесо обозрения качнулось несколько раз, после чего застыло. С кабинки, повисшей на самом верху колеса, раздался визг.

Внизу тоже завизжали.

Ну что вы орете?! – недовольно и громко спросил сотрудник аттракционов, и сплюнул. – Хотели подняться повыше? Так вот вам бесплатное развлечение на полчаса.
А раньше не снимем? – спросила старушка, продававшая билеты. – Помрут еще от страха.
Ничего с ними не случится, - сказал сторож, и повторил, выкрикнув к кабинке, - ничего с вами не случится!

После чего пошел в маленький бар на окраине парка аттракционов, вызывать спасателей. Постепенно карусели, замершие на несколько мгновений, снова стали крутиться, опять заиграла музыка, закричали восторженно дети, а посетители бара приступили к своему пиву. На застывшее колесо, и двух его единственных пассажиров, ждущих в страхе спасателей, никто не обращал внимания.

Вот она, жизнь, - горько сказал советник президента по экономике Ридман, боясь взглянуть вниз, - твоя трагедия занимает людей не больше минуты. Даже если бы наша кабинка сорвалась, и мы погибли, через десять минут, поверьте, все продолжилось бы. Музыка, дети, карусели!
Можно подумать, - огрызнулся советник по внешней политике Скачук, - все не будет продолжаться, если мы умрем лет через сто в своих постелях. А за вас, коллега, стыдно! Как-то по-женски вы завизжали!
Что поделать, - признался Ридман, - я с детства боюсь высоты. На кой черт мы сюда полезли?
Надо же было как-то скоротать время до прихода этого самого Балана, - объяснил Скачук, - а мне наверху лучше думается. Я даже, когда хочу подумать, дома ставлю один стул на другой, и залезаю на самый верх.
Не боитесь упасть? – уважительно спросил Ридман.
Дьявол гордился, да с неба свалился, - нелогично ответил Скачук, и задумался.
А вот и спасатели! – обрадовано сказал Ридман, - видите, внизу суетятся.

Через несколько минут советников президента, приехавших в парк аттракционов разыскать бывшего журналиста Балана, аккуратно вынули из кабинки, и спустили вниз в специальной люльке. Внизу, ругаясь, их ждал местный сторож: небритый человек средних лет в мешками под глазами.

А вот и вы, Балан, - сказал бледный Ридман, становясь на землю, - как это кстати.
И как символично, - подхватил Скачук. – Мы спустились к вам с небес, чтобы принести добрую весть. Как два ангела.
Архангела, - поправил Ридман.
Архангел был один, - заупрямился Скачук.
Вот странные люди, - угрюмо пожал плечами сторож, - какой я вам Балан. Вы меня с кем-то путаете. Видимо, испугались наверху, вот у вас сознание и помутилось.

Скачук с Ридманом переглянулись, и советник по внешней политике крикнул вслед удаляющемуся Балану:

Дан, мы пришли подарить вам зоопарк!

ХХХХХХХ

Ну, и? – спросил Балан, когда мужчины уселись в кабинки, которыми была заставлена терраса бара. – Выкладывайте, да побыстрее. Мне через полчаса «Ромашку» включать.
Интересная у вас работа, - вежливо сказал Ридман, - романтическая.
Не жалуюсь, - сухо сказал Балан, - давайте о деле.
Это и есть о деле, - не согласился Скачук. – Знаете, Дан, вы очень удивили всех, когда вдруг бросили писать в газету «Без акцента» и ушли работать сторожем в парк аттракционов. Могу я узнать причину вашего поступка? Вас утомила ваша профессия?
Наверняка, да, - пафосно вмешался Ридман, - потягивавший пиво. Наверняка наш друг Дан устал от этой продажной, второй древнейшей профессии. Разве не так? Цинизм, разочарования, уход. Как это символично. Грязь типографской бумаги. И лишь История и Любовь могут спасти душу в мире чистогана и продажности…
Да перестаньте вы паясничать, - поморщился Балан, - быть журналистом не более стыдно, чем воровать, будучи советником президента. Моя бывшая профессия такое же дерьмо, как и все остальное. Чем занимаются люди. Ну, разве что, за исключением этого. Аттракционы. Загадочные, волшебные места. Я всегда мечтал работать в таком месте. Ну, а еще я мечтаю купить кишиневский зоопарк. Я сделаю его прекраснейшим местом на земле.
Вы альтруист! – восторженно сказал Ридман.
Вот еще! – зло бросил Балан. – Ни одного посетителя я в зоопарк не пущу. Животные этого не заслужили. Максимум, на что могут рассчитывать люди, это поход в парк аттракционов. Его я тоже куплю. Если, конечно, вы не зря отнимаете у меня время.
Что вы, - горячо сказал Ридман, - мы пришли к вам с реальным деловым предложением. Год-полтора работы, и вы получаете в собственность зоопарк и аттракционы.
Потом вы исчезаете! – добавил Балан. – Меня тошнит от чиновников, журналистов, политиков и обозревателей. Меня даже от вас сейчас тошнит. Десять лет я только и делал, что копался в потрохах свежих покойников, грязных трусах вашего шефа, да шантажировал этих кретинов, молдавских бизнесменов, в общем, выполнял обычную газетную работу. Поэтому сейчас я здесь. В этом парке.

Балан обвел рукой воздух, и Скачуку показалось, что перед ним сидит не оборванный сторож аттракционов, настоящий маг. Друид. Советник потряс головой, и вдруг встретился взглядом с задумчивой

лошадкой на карусели. В сгустившихся сумерках та вдруг согласно покачала истершейся рыжей гривой, и криво улыбнулась. Из правой ноздри лошадки, выкрашенной, почему-то, в оранжевый цвет, торчала соломинка. Торчит, как рука утопающего, подумал Скачук, и решил, что это кто-то из детей подшутил несколько лет назад, и вот время прошло, а соломинка по-прежнему торчит и щекочет ноздрю лошадки.

Вам не бывает жутко здесь по вечерам: - перевел взгляд на уже серое, но еще не черное (как разбавленная водой грязь) небо Скачук. – В этом парке?
Ни когда, - агрессивно ответил Балан, и закурил. – Здесь я стал впервые и по-настоящему счастлив. Час смотрели?
Да на ту лошадку, - признался вдруг Скачук, - вернее, на соломинку в ее ноздре.

Балан улыбнулся.

Знаете, - сказал он, - я тоже часто на нее смотрю, но соломинку не вынимаю. Ноздря чешется, мордашку почесать некому, и лошадка злится. Поэтому настроение у нее так себе. Я бы вам не советовал смотреть на эту фигуру карусели.

Что это он несет, подумал Скачук, но понял, что и в самом деле морда лошадки в полутьме, освещаемой лишь изредка цветными огнями других аттракционов, выглядит очень зловеще. Глаза деревянной лошадки выглядели все более зловеще. Скачук почувствовал, что ему становится холодно.

Странно, - усмехнулся он, - мне и в самом деле страшно. А ведь я человек не впечатлительный.
Ну, - не согласился Балан, - это вам только кажется. Уж я-то вас, как облупленного знаю.
Это откуда еще? – спросил Скачук. – Я советником Снегура стал, когда вы, милейший, уже год мусор здесь убирали.
Мусор-то я убираю, но о вас обо всех знаю все, - пожал плечами Балан, - профессиональная привычка. Вы бы уже к делу перешли-то, а?
Понимаете, - туманно сказал Скачук, - дело это государственной важности. Очень секретное, и, в то же время, интимное… Не знаю, могу ли я рассказать вам сразу все подробности и детали этого дела, но…
Бросьте! – перебил Балан. – Это начинает меня раздражать. Вы знаете, кто я, а я знаю, кто вы. К делу.
Да почему вы такой самоуверенный?! – возмутился Ридман.
Советник президента по внешней политике, - вздохнув, начал Балан, Марк Скачук. Самый оригинальный советник президента. Осуществляет политическое планирование и руководство всей политической жизнью Молдовы, лично готовит тексты выступлений Президента, главный пиарщик и мозговой центр компартии. Увлекается молодежным и исламским экстремизмом, сепаратистскими террористическими идеями, политическим пиаром и археологией.
Неплохо. Но ведь это всем известно.
Нерегулярно потребляет экстези и обожает марихуану.
Здоровье и отклонения, - печально продолжал Балан. - Неоднократно был замечен в гомосексуализме (актив) и педофилии. Спецслужбы Молдовы располагают массой компрометирующих материалов, однако не спешат пускать их в ход, ибо адекватной замены таланту Ткачука в Молдове попросту нет. Постоянных половых партнеров нет. Довольствует случайными связями. Гомосексуализм рассматривает как серьезнейшее идеологическое звено в ультралевых движениях Молдовы. Тайно дважды проходил короткое стационарное лечение в психологическом диспансере с симптомами раздвоения личности. Страдает непроизвольной дефекацией.
Гм, - удивился Ридман, - видно, что вы профессионал. Пять лет не в строю, а все знаете.
Скандалист, - упрямо продолжал Балан, - цена всех усилий - скандал любой ценой. Часто впадает в истеричное состояние, иногда - состояние аффекта. Неокоммунист. Большой любитель Че Гевары, портреты которого развешаны во всех кабинетах его иезуитского колледжа.
Довольно, - попросил Скачук, - прошу вас.
Да ладно вам, - одернул коллегу Ридман, - интересно же!
Наконец, перейдем к физиогномике, - заключил Балан, всматриваясь в лицо советника Скачука, - большое расстояние от носа до верхней губы означают узость натуры, наглый самоуверенный взгляд, обезьяноподобная внешность, резкий неприятный запах, повышенная потливость…
Неплохо, - криво улыбнулся Скачук. – Хотя зачем?
А я столько нового узнал, - простодушно сказал Ридман.
А, советник Ридман, - перевел на него взгляд Балан, - ну, что я могу о вас сказать?
Позвольте, позвольте, - поднял руки Ридман, - к чему все это?
Да бросьте вы, одернул коллегу Скачук, и попросил Балана с интересом, - продолжайте.
Итак, советник Ридман, - мягко улыбнулся Балан. – Начнем, пожалуй, с физиогномики. Лицо преступного авторитета. Злоупотребляет наркотиками. Еще молодой, но уже полностью «сторчавшийся» субъект, бессмысленные скотские глазки, грубые челюсти, дикий взгляд... Вызывает у окружающих подсознательное отвращение.
Это точно, - тихо пробурчал Скачук, отхлебнув пива.
Крупный вор, едва не погоревший на финансовых махинациях, связанных с новым современным супермаркетом. Успешно развалив бизнес, был спасен президентом Снегуром, который пригласил Ридмана к себе в советники.
Не спешите, - попросил Скачук, - я записываю.
Все? – с надеждой спросил Ридман.
Все, - утешил советника Балан.

Советники помолчали, после чего Скачук решился:

Президент сошел с ума, но мы не можем отправить его в отставку. Необходимо изолировать его от внешнего мира, оказывая ему все знаки внимания и почтения. Так, чтобы он думал, что все еще руководит страной. В то же время, ничем руководить он не должен.

Балан задумался. Потом уточнил:

Иными словами, президента нужно обмануть?
Скажем так, - поправил Ридман, - создать для него иллюзорный мир. Ничего общего с реальным не имеющий. Для этого при президенте всегда должен быть человек, который станет выполнять функции его пресс-секретаря. Регулировать отношения с тем самым иллюзорным миром. И не допускать сношений с реальным миром.
Разве этот, наш, мир, не иллюзорен? – задумчиво спросил Балан.

Официантка принесла еще пива. Мужчины взгрустнули. Откуда-то издалека доносились крики и визг: это дети радостно встречали первое мощное наркотическое ощущение - пьянящее головокружения на карусели. У светящихся и кружащихся колес застыли темные фигуры родителей: те умилялись, и фотографировали детей.

Боюсь, - сказал Балан, - я не смогу вам помочь. Нет, не то, чтобы мне не нужны были деньги. Это вы правильно сделали, что узнали о моей мечте. Когда ты знаешь, чего человек хочет, он твой. Но, господа, я слишком слаб. В морально плане, конечно. Я чересчур ослаб. Я здесь как декорация, как аттракцион. Я ослаб. Целыми днями я здесь пью вино, и ем шашлык. Чистый свиной шашлык.
Не заказать ли нам по порции? – спросил Скачука Ридман.
Вам не советую, - вяло сказал Балан, - чистый свиной шашлык тут делают только для своих. Вам, в лучшем случае, достанется козлятина.
Послушайте, Балан, - убедительно начал доказывать Скачук, - вам здесь нечего делать, в этой забегаловке для детей. Ведь вы – лучший из блестящей плеяды бессарабских журналистов. Да, я не согласен с вашей идеологией, с этими вашими заметками в «Без акцента», этом националистическом издании, но я не могу не признать, что у вас блестящий стиль. Помню, как вы лихо тогда завернули: «русские адмиралы пользуются подводными лодками, чтобы ловить креветок». Блестяще!
Сильно, сильно, - поддакивал Ридман. – Безусловно, этот блестящий образ навеки войдет в летопись современной бессарабской журналистики.
Понимаете, - объяснил Балан, - я здесь обжился. Парк расположен удачно. Я влюблен в него, как в детство.
Все мы, - взгрустнул Ридман, - любим детство. Не заказать ли нам водки, господа.
Давайте, - согласился Балан, и подозвал официантку. – Так вот. Я своего детства я не люблю, поэтому предположим, что я влюблен в свое предполагаемое детство, и никто не сможет разубедить меня в том, что оно было - ведь существует же этот парк!
Браво! – воскликнул Скачук, разливая водку в рюмки.
Я влюблен в него, - почувствовал кураж Балан, - и в и эту влюбленность, и каждый день нахожу ее то за оградой ипподрома для деревянных коней, то в куче листьев под огромным надувным клоуном!
Великолепно! – развел руками Ридман. – Вы поэт! Прошу вас, дальше!
Я работаю здесь, - вошел в раж Балан, - и никто не знает, кем - иногда принимаю билеты посетителей, грубые четырехугольники, аляповато выкроенные из бумаги, цену счастья, серые, с расплывающимися черными цифрами и названиями аттракционов…
Вы мастер сравнений! – мужчины выпили по второй.
Иногда продаю сладкую, как кровь диабетика, вату..
Вы Мастер! – привстал опьяневший Ридман, - великий мастер слова.
Над машинкой, которая сбивает жженый сахар в облакообразную кучу, - продолжал задумчиво сочинять Балан, - постоянно кружит ватага ос, похожих на ярко окрашенные арбузные косточки. Порой самые наглые особи преследуют покупателя палочки с ватой до самого тира, а это метров пятьдесят, не меньше. В общем, я тут везде, как эти осы, и все ко мне привыкли, и в чем-то я даже выигрываю - еще никто не отмахнулся от меня рукой. Наверное, потому, думаю я, что мне не приходилось надоедливо кружить над их сладкой ватой…

Скачук и Ридман зааплодировали. Советник по внешней политике щелкнул пальцами, и официантка принесла еще водки.

Blog

Эра милосердия