Эра милосердия

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 20

Не могу больше с тобой жить, - сказала простоволосая, в ночнушке (такой ее Постолика любил больше всего) жена. – Алкоголик ты, хам, и дуболом, Постолика. Мне перед людьми за тебя стыдно.
Отчего же, Марчика? – жалобно спрашивал сержант.
Чуть что не так, сразу людей бьешь, - ругала мужа Марчика, собирая вещи. – Нервный, злой, как собака цепная. Когда домой в последний раз трезвым приходил, помнишь?!
Нет, - честно каялся Постолика, и просил, - не уходи.
Не проси, - сказала Марчика, - нет моих сил с тобой жить. Бьешь меня. На прошлой неделе зачем меня вешалкой отдубасил?
Так ведь потому что люблю, - говорил Постолика, хватая жену за руки, - не уходи, Марчика…

Марчика ушла. И сейчас он, сержант Постолика, стоит под дождем, и мерзнет, вместо того, чтобы дома выплакаться в подушку, еще пахнущую волосами любимой жены. Сержант знал, что вечером напьется. Нет, конечно, он бы бросил пить и перестал бы бить Марчику, но она ведь ушла. Так какой смысл меняться. Постолика чувствовал горечь. Десять лет ушли безвозвратно. И вот, вместо того, чтобы оплакать свое горе, он, сержант полиции Постолика, стоит здесь в оцеплении какого-то фестиваля для педерастов.

Значит, - хмуро сказал комиссар, - городские власти хотят показать Европе, что у нас, все, как у нормальных людей. Поэтому будет фестиваль педерастов и педерасток. Хотим мы того, или нет. А охранять их придется нам…
Постойте, - вскочил лейтенант Петреску, - это как так, педерасток? Педераст это кто? Тот, кто с мужиком трахается? Педерастка, получается, это педераст женского рода? Значит, педерастка, это женщина, которая с мужиком трахается? Так почему же она тогда педераст?
Петреску, - огорченно сказал комиссар, - хоть ты душу не трави. Сказано охранять, и точка. Будут, значит, эти, педерасты, и… ну…эти… лесбиянки. Во. Точно. Лесбиянки, ошибочно названные мной педерастками. И охранять вы их будете. Народ у нас консервативный, как бы они этих педерастов бить не стали. Да я ничего, я бы сам с радостью… Но тогда проблем с Европой этой не оберешься. Так что, охранять, и не бить. Ясно?
Ясно!
Выполняйте.

Постолика поежился, и тайком отпил из фляги. Напиваться он решил прямо сейчас. Педерасты оказались шумными людьми в ярких, кричащих нарядах. Им даже дождь не почем. А с виду не скажешь, что они эти, ну, педерасты, думал сержант. Взять бы сейчас автомат. И еще Марчика ушла. Ох, боже, боже. Не встретит никто сержанта после ночного дежурства, не будет стоять горячая зама на столе, не погладят теплые руки голову… Постолика все-таки заплакал, и стал пить, уже не таясь.

Не плачьте! – крикнула ему симпатичная девушка из толпы педерастов под зонтиками, - мир прекрасен!

Постолика сквозь слезы глянул на девушку. Та была очень красивой. Интересно, подумал сержант, прихлебывая, она-то как к этим самым затесалась? Не иначе, как переодетая сотрудница полиции. Мало ли. Но наверняка не педерастка. Разве у педерасток бывают такие добрые глаза и сочные груди? Постолика слабо улыбнулся девушке, выпил еще, и помахал рукой. Сержант все еще плакал. Девушка была молодец. А вот остальные педерасты сержанту не нравились.

Из-за раздавшегося визга шин Постолика выронил фляжку, и изумленно уставился перед собой. На него стремительно надвигался автомобиль. А ведь запрещено сюда заезжать! Словно в замедленной съемке, увидел сержант Постолика пассажира салона. Мужик, разряженный, словно петух, в какие-то карнавальные обмотки, курил, и говорил по мобильному телефону. Постолика улыбнулся, стянул с плеча автомат. Передернул затвор, и дернул дуло оружия вверх. В голове сержанта странно и стремительно смешались образы жены, ее длинных волос, нарядного, испуганного педераста в машине, выпивки, дождя, неба, ограждений, груди, девушки, ремня, автомата.

Так оно и должно все кончиться, - прошептал сержант, - так и должно. Но до чего же наглый этот педераст…

Потом Постолика нажал на курок, и не отпускал его, даже когда изрешеченный автомобиль по инерции снес его с дороги.

ХХХХХХХХ

Вы, молдаване, очень странный народ, - задумчиво сказал Джон Оббит, - только не обижайтесь пожалуйста.

Директор департамента по соблюдению прав меньшинств в Молдавии угодливо согнулся и улыбнулся. Джон с недоверием посмотрел на собеседника. Оббит приехал в Молдавию представлять движение «Сексуальные меньшинства за толерантность». В его задачу входило изучение ситуации с соблюдением прав гомосексуалистов в Молдавии. Если права соблюдаются, его организация выдает молдавскому правительству грант на 200 тысяч долларов. Все просто.

Конечно, - сказал, наконец, молдаванин, - мы очень загадочный народ. Балканский темперамент, и, в то же время, не Балканы. Угодливость и независимость. Гостеприимство и нелюбовь к чужакам.
Ах, - махнул рукой Джон, -оставьте вы все это. Что за страсть к обобщением? Я говорю о конкретных случаях.
Например?
Например, вы постоянно твердите, что очень хотите в Европу. А сами, в то же время, с ненавистью относитесь к сексуальным меньшинствам, отвергая, таким образом, европейские ценности. Или вот, ваш Департамент.
А он вам чем не угодил?
Что значит, департамент по меньшинствам?
Да вы поймите, денег у нас немного. Поэтому мы и занимаемся сразу меньшинствами сексуальными, этническими, культурными, физическими, и прочими. Не можем мы открыть целый Департамент для одних лишь педе…
Вот видите, - сказал Джон Оббит. – Даже вы не изжили в себе ненависть к сексуальным меньшинствам. Запомните, хорошенько запомните. Слова «педераст», «гомосек», «дунька», должны исчезнуть из вашего лексикона. Навсегда!
Да, конечно! Простите, оговорился. Навсегда!
И особенно, - бушевал Джон, - чтобы вы забыли само слово «пидар»! Чтобы я его больше не слышал. Никогда! Ни от кого! Ясно?!
Так точно.
Но вообще, я вижу, ситуация с соблюдением прав меньшинств у вас тут не очень, и это плохо, - насупился Джон, - это не будет способствовать получению вами гранта.
Милый Джон, - улыбнулся директор Департамента, - ну, оговорился я. Подумаешь. Не все так плохо. Вам стоит всего лишь глянуть на улицу, чтобы убедиться в простой вещи. У нас, в Молдавии, все очень терпимы к сексуальным меньшинствам. Например, прямо сейчас у нас под окнами пройдут участники Фестиваля гомосексуалистов и лесбиянок! Радостно, с песнями!

Джон одобрительно поднял брови, и подошел к окну. Внизу, по центральному проспекту, действительно разлилась многотысячная толпа людей, одеты в яркие наряды, с веселыми транспарантами. Играла музыка. Американец с восхищением всмотрелся в толпу.

Отчего, - обеспокоено спросил Джон, - у них такие мрачные лица?
Вам показалось, - успокоил его собеседник.
Отнюдь, - медленно сказал Джон, - и потом, что это они несут там, в центре толпы?

Люди в толпе и вправду несли на руках огромную дверь вместо носилок. Теперь и представитель организации «Сексуальные меньшинства за толерантность», и Директор департамента по всем меньшинствам Молдавии могли видеть, что на двери лежит тело.

Это, - верхняя губа американца задергалась, - судя по всему, покойник.
Сейчас выясним, - отрывисто бросил директор, и бросился бежать к лестнице.

Джон Оббит последовал за ним. На улице их окружила толпа. Жестикулируя, и перебивая друг друга, люди кричали разом.

Прошу вас, по очереди! – поднял руку директор. – Я возглавляю Департамент меньшинств, и сейчас во всем разберусь. Но говорите по очереди.
Фестивальное шествие, - плача, начала говорить девушка в высоких черных сапогах, - было в самом разраге. Было так хорошо, весело… Ии-и-и-и…
Прошу вас, - серьезно попросил директор, - говорите.
И, - всхлипывая, продолжила лесбиянка, - было так весело, так хорошо, и-и-и-и.
Я расскажу, - вмешался бородатый мужчина в сетчатой майке, с накрашенными губами, который стоял рядом с девушкой, - в общем, шествие было в самом разраге, когда… простите… Иии-и-и-и.
Будьте мужчиной, - крикнул директор, - соберитесь.
И, - утерла слезы и продолжила за друга девушка в сапогах, - было очень весело. Как друг показался автомобиль. Было видно, что водитель очень спешит. В машине был один из нас.

Девушка горько зарыдала. Директор глянул на труп, лежащий на двери, и нахмурился.

А дальше? – требовал он продолжения. – Что же случилось дальше?
А дальше, - плача, сказала девушка, - один из этих ужасных гомофобов полицейских, которые нас, якобы, охраняли, схватил автомат, и стал стрелять в машину этого несчастного, который, видимо, опаздывал на фестиваль, и поэтому так спешил! И убил его! Иии-и-и-и….

Директор Департамента по меньшинствам Молдавии пробрался к двери, и глянул на покойника. Отчего-то у директора стало болеть в груди, и стеснило в сердце. Потом он понял, отчего. Ведь в лицо ему глядел разряженный, как на карнавал, советник президента по национальной безопасности, Николай Горбыля…

… Джон Оббит осторожно выбрался из толпы, и быстро засеменил к зданию Департамента по меньшинствам. Слава богу, у этих дикарей все государственные учреждения расположены на центральной улицы. Ему ничего не стоит сейчас быстро схватить свой рюкзак, и выбраться на улицу, где он остановит первое попавшееся такси. А уж оно-то отвезет его в аэропорт.

Говорите, - зло прошипел Джон, взлетая по лестнице, - что все свои проблемы с нетерпимостью к сексуальным меньшинствам решили? Ах, вы, лжецы. Ах вы, пидары!

Сотрудники Департамента, спускавшиеся по лестнице, с недоумением глядели на толстенького американца, несшегося им навстречу. Молодой референт Департамента, Петру Вылку, даже остановился, и кокетливо улыбнулся. Нет, конечно Петру был самый, что ни на есть, гетеросексуал, - несмотря на молодость, он уже платил алименты двум женщинам, - но очень хотел ухать из Молдавии. А толстый американец, если с ним переспать разок-другой, может взять Петру с собой, в Америку! А уж там он, референт Вылку, быстро смекнет, что к чему, и бросит этого жирного урода. Поэтому все три дня, что американец гостил в Молдавии, и заходил в Департамент, Петру старался попадаться ему на глаза, томно вздыхал, жеманно улыбался, и кокетливо поправлял прическу. Американец поощрительно улыбался, и Петру полагал, что дело на мази. Но на этот раз американец, не глядя на Петру, проскочил наверх, и бросился к кабинету директора. Хлопнула дверь.

Петру пожал плечами, почесал в затылке, и пошел за американцем.

Джон, - ласково сказал он в дверь, - Джон, чем вы так расстроены? Вас смутили местные грубые нравы? Кто-то посмел назвать вас пидором? Вас унизили? Ударили? Джон, откройте же, я беспокоюсь!

Дверь широко распахнулась, и толстяк-американец яростно выкрикнул в лицо Петру:

Я не гомосексуал. Я защищаю их права, но сам я гетеросексуал. Понимаешь?! Я не увезу тебя в Штаты! У меня жена, я люблю ее! А защищать гомосексуалистов, это моя работа, и я тоже люблю ее, потому что уважаю их, и всех, всех людей уважаю, понимаешь?! Но я – гетеросексуал.

Петру расстроено пожал плечами, и спросил:

А может, вы гомосексуалист в глубине души? Бывает же такое. Живете себе с женой, а сами хотите мужчину.
Нет, - истерично расхохотался американец, - я даже у психологов проверялся. Я, повторяю, самый, что ни на есть, гетеросексуал.
Тогда, - зло сплюнул Петру, - какой же ты пидар!

ХХХХХХХХХХХХ

ХХХХХХХХ

Друзья мои! – начал президент.
Президент назвал нас друзьями, - радостно зашептались советники, - президент любит нас…
Идиоты, - не меняя голоса, бросил президент, - это же обращение к тем, кому я буду читать речь. К послу и его помощникам. А сейчас у нас репетиция. Ясно?
Ясно! – бодро ответил за всех расстроенный Ридман.
Друзья мои, - начал со второй попытки президент. Наверняка вот уже две тысячи лет человечеству никто не говорил того, что сегодня скажу я. Что было две тысячи лет назад?
Третий год от рождества Христова, - недоуменно сказал Скачук, но под внимательным взглядом президента покраснел, и тихо сказал, - простите, я не буду больше перебивать.
Итак, что было две тысячи лет назад? Человек в пыльном хитоне, человек с глазами вашей матери сказал: «Возлюбите ближнего своего». Сотни лет, разрывая оковы подсознательной ненависти к чужаку, к человеку не из моего племени, мы пытались следовать завету. Мы сделали это. Воистину, мир наш потомки назовут братским.
Воистину! – как на Пасху, в церкви, единогласно грянули советники.
Да, борьба не окончена, - продолжал президент, - Даже сейчас, пытаясь подавить отголоски генетической ненависти к другому, мы все-таки иной, светлой, как волосы того Иудея частью разума понимаем - любовь побеждает, а вместе с ней и мы! Победа братской любви не за горами. Но, шагнув вперед, разве убоитесь вы сделать еще шаг? И кто скажет - «Любовь моя простирается до края, но она не бесконечна»? Возлюбив человека, творение природы, глухим разве останется сердце твое к другим ее порождениям? Нет, говорю я вам. Нет, говорите вы мне. Любовь ко всему сущему, кричу я вам. Да, отвечаете вы.
Да, отвечаем мы! – хором ответили советники.
Почему же тогда, - прочитал президент, - ВЫ НЕНАВИДИТЕ ТАРАКАНОВ?!

В кабинете воцарилось молчание. Советники недоуменно молчали. Президент увлеченно зачитывал.

Наступает новая эра. Эра любви и всепрощения. Всем знакомы эти клички – «черномазый», «жид», «итальяшка», «латинос», «грязный ирландец». Слова эти как бы наполнены вековым настоем расизма, изливающимся в ненависти. Они часто нацелены в людей подобно пулям. Они сигнализируют об опасности и вызывают в памяти позорные образы прошлого: рабство, мятежи, погромы, геноцид.
Точно, - пробормотал Ридман, - геноцид.
Но разве и других слов не знаете вы? Не опуская глаз своих долу, признайтесь,- кто из вас не гнал с кухонь, не убивал, не жег дихлофосом их, беззащитных насекомых? Разве не знакомы вам клички «стасик», «мерзкие насекомые», «твари»?
Знакомы, - не понимая президент, с готовностью согласились советники.
Это, - поднял палец президент, - ваше прошлое. Это - отголосок травли и ненависти, борьбы на уничтожение, которую вы ведете с жалкими и беспомощными «тварями», самая крупная из которых не достигает размеров вашего мизинца. И тогда я спрошу вас. Раз эти слова несут в себе столько ненависти и страдания, почему бы не поставить их вне закона?!
Действительно, - твердо кивнул окончательно запутавшийся Ридман, - надо их поставить вне закона. Пусть министр юстиции разберется.
Почему бы не подвергать наказанию любого, кто публично пользуется такими словами, чтобы намеренно оскорбить насекомое? – прищурившись, предложил президент. - Хорошо, вы говорите мне - это пока не закон. Но, в конце концов, задача международного права и состоит в том, чтобы устанавливать нормы цивилизованного поведения в обществе и наказания за поступки, нарушающие эти нормы!
Совершенно верно, - согласился министр юстиции. – Именно такова задача международного права!
Но за правом международным, что определяет взаимоотношения людского мира, настала пора ввести и право, регулирующее наши отношения с животными и насекомыми! Речь идет не об экологическом законодательстве, порой лживом и учитывающим лишь сохранение человеческой популяции. Настала пора международного права, созданного и для неразумных (кто знает?!) существ. Начнем же с них, с изгоев, клошаров мира насекомых, более всех исстрадавшихся в течение тысячелетних войн с человечеством! С тараканов.
А, вот оно что, - согласился Ридман, - теперь ясно, ясно.
Что же мы делаем сейчас? Проповедь ненависти и насилия обрушивается с экранов ваших телевизоров. «Убей его»! «Вот лучшее средство для уничтожения насекомых»!…
Бедные тараканы, - утер сухие глаза референт президента.
Мы сталкиваемся с проблемой «проповеди ненависти». Проблема эта заключается в следующем: надо ли считать уголовно наказуемым действием использование оскорбительных названий по отношению к группам, в свое время подвергавшимся угнетению и преследованию? Ведь данная проблема может рассматриваться нами не только в моральном, но и правовом контексте.
Верно, верно, - кивали советники, переглядываясь.
Следует ли законодательно запретить называть животных кличками, основанными на их принадлежности к тому или иному классу, виду, роду, подвиду? Следует ли также наложить юридический запрет на публикацию клеветнических материалов (вроде печально известных «Инструкции по использованию китайского мела»), возбуждающих предубеждения против какой-либо группы созданий Божиих?
Следует, конечно, следует…
Не противоречит ли это свободе слова, спросите вы меня? Свобода слова.… Это щит, за которым в течение веков прикрывались расисты, нацисты, подонки всех мастей, вероисповеданий и цветов кожи. «Я говорю то, что считаю нужным, и потому называю этого человека грязным ниггером». «Мерзкий таракан»! Вот она, ваша свобода слова. Попранный идеал. И потому я говорю вам, что необходимо пересмотреть эту основополагающую ценность. А именно - ограничить свободу слова во имя ее же, свободы слова!
Как глубоко, - прошептал министр образования, делая пометки в блокноте, - как неожиданно и умно…
Смысл ложной свободы слова, - говорил президент, - заключается в том, что выражаться и распространяться могут любые идеи. Якобы, не государство, а сами люди должны решать, что истинно, а что ложно.… Но вы забываете о том, что проблема проповеди ненависти представляет собой самый сложный аспект проблемы свободы слова. Есть ли у вас право на ненависть к людям? Есть ли у вас право казнить насекомых?
Нет, конечно, нет! – выкрикнул советник президента по культуре, только вчера вызывавший на дом работников санэпидемстанции, травить тараканов.
Тема моего доклада наверняка покажется вам весьма далекой от бурных событий, происходящих сейчас в мире, - устало закончил президент, - но у вас, американских борцов за мир есть пословица: «Думай в мировом масштабе, действуй в местном». Пусть же каждый из вас оглянется, стоя на своей кухне и скажет: «Простите меня, ибо не ведал, что творил». Акт покаяния человечества настал!

Советники аплодировали несколько минут. Президент отложил очки, доклад, и спросил:

Вопросы есть?
Мой президент, - робко начал министр обороны, у которого была репутация человека решительного, но простоватого, - это все, конечно, замечательно. Раз любите людей, любите и насекомых, и все такое… Но, простите, а нам-то что?
Понимаешь, - охотно объяснил президент, - нам нужны деньги, как я уже говорил. Надо их раздобыть.
Так давайте нападем на кого-нибудь и заберем деньги! – радостно предложил министр!
Мой мальчик, - грустно сказал Снегур, - наша армия слишком слаба для этого. Значит, нужен кредит. Кто дает кредиты и гранты? Правильно, американцы. А как разжалобить американцев? Только какой-нибудь совершенно идиотской затеей. Такой, как эта. А? Каково?! Молдавия станет главным координатором защиты прав биологического меньшинства – тараканов!

Советник Скачук встал, и, приложив дрожащую правую руку к сердцу, громко крикнул:

Мой президент, вы – гений!

ХХХХХХХХ

ХХХХХХХХХ

Старый хрен съехал с катушек, - советник президента по внешней политике, Скачук, нервно вертел в руках ручку, - то есть, я хочу сказать, президент окончательно сошел с ума!
Вы гений, - дурашливо встал на колени министр обороны, - наконец-то поняли то, что и так было видно года два всем здравомыслящим людям.
Прекратите паясничать, - легко пнул Скачук министра в ногу, - встаньте немедленно.

За овальным столом в кабинете для прессы собрались все советники президента. Указательный палец каждого из них украшал массивный серебряный перстень с большим изумрудом. Это была идея президента: наградить каждого из советников таким перстнем. Сейчас, в свете фонарей, торчащих напротив президентского дворца, перстни тускло поблескивали.

А знаете, - задумчиво протянул советник по экономике Ридман, - рациональное, как говорится, зерно в его рассуждениях есть.
Это какое же?
Ну, ситуация-то с экономикой на самом деле аховая. А американцы – чудной народ. На нужное дело денег могут не дать, а на чепуху совершенную отстегнут, не задумываясь.
Бросьте, - советник Павленко рассердился. – Если, не дай Бог, содержание этой его речи станет известно международному сообществу, или, еще хуже, журналистам, репутация страны будет окончательно испорчена.
Куда ее портить-то?! – спросил прямодушный министр обороны. – Все нас и так считаю убогими, бедными сиротами.
Мы стремимся к преобразованиям, - взвизгнул Скачук, - мы рано или поздно войдем в Европу.
Чего в нее входить-то? – бедолага военный министр удивился. – Мы и так часть Европы. Географически, конечно.
Мой бедный друг в погонах, - терпеливо пояснил Ридман, - вы совершенно правы. Но коллега Скачук говорит о том, чтобы мы стали Европой в политическом и экономическом плане.
А это как? – еще больше удивился министр обороны.
Неважно, - махнул рукой Скачук, - все это совершенно неважно. Что делать с президентом?

Собравшиеся задумались. Ситуация была непростая. Президент сошел с ума, вернее, впал в старческий маразм. Это сомнению не подвергалось. С другой стороны, президент был любим в народе. Он бессменно правил страной двенадцать лет, с тех пор, как Молдавия получила независимость, и, хотя жизнь в стране была не очень легкой, в то же время президент был символом государства. К тому же, он был очень популярен из-за того, что в 1992 году сумел избежать войны с Приднестровьем: благодаря гибкой политике президента в то время, разногласия с восточными районами страны удалось избежать, и страна осталось единой. Поэтому Снегур был популярен и в Приднестровье, которое расценило бы отстранение Снегура от власти как ущемление своих интересов. К тому же, его уважали местные националисты, с которыми он тоже сумел договориться.

И вот, президент стал проблемой. Отправить его в отставку было бы неразумно. Нового президента избрать без раскола общества возможным не представлялось. Надо было сохранить президента на его посту в интересах Молдавии. И в интересах Молдавии же следовало немедленно устранить президента с поста. Напряжение в кабинете стало невыносимым.

Blog

Эра милосердия