Эра милосердия

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Екатерина Михайловна Бакунина Подвиг милосердия, 260.4kb.
• Инструкция менеджера проектов Центра духовного развития «Эра Водолея», 20.39kb.
• Мезозойская эра мезозойская эра, 120.11kb.
• 80 лет со дня рождения русского писателя Аркадия Алексеевича Вайнера (1931 – 2005),, 626.98kb.
• Международного Общества Милосердия (мом) по программа, 11.19kb.
• 1)Наши обильные разговоры о нравственности часто носят слишком общий характер. (2)А, 27.44kb.
• «Кодекс милосердия», 237.5kb.
• Доклад Кубанская община сестер милосердия, 125.9kb.
• 1. История хосписов, 357.97kb.
• Задачи: обобщение знаний о милосердии и остальных качествах, сопутствующих ему; накопление, 69.12kb.

• Сдохни, русская свинья, - весело сказал танкист. – Мы молдаване, едем на учения.
  

Потом обернулся к солдатам, и объяснил:

• И вот такого вот дерьма, ребята, в Заднестровье пруд пруди. А вот и зеленый свет на светофоре загорелся. По танкам. Поехали!
  

ХХХХХХХХХХХ


ХХХХХХХХХХХХХХХХ


С Нового года Марчика ждала сватов. По утрам в январе девушка, ежась, выходила в темный двор дома, поглядывая через забор. На дороге, покрытой инеем, никого не было. Вздохнув, Марчика шла кормить двоих свиней. Больше семья завести не могла, а этих, - хряка и самку, - отец девушки, не лишенный чувства юмора, назвал Мишкой и Райкой.

• Как Горбачев и его жена, - смеясь, говорил дядя Григорий приятелям, пришедшим попить вина. – Из-за них развалилась страна, и колхоз стал нищим. Пусть теперь похрюкают у меня во дворе.
  

Те посмеивались, косо поглядывая на задастую Марчику, заходившую с подносом плацинд в пристройку, где выпивали мужчины. Несмотря на то, что веселые компании отец Марчики, дядя Григорий, любил, пил он, по деревенским меркам, немного. Поэтому хозяйство у него было крепкое, и в селе Григория уважали.


И, к тому же, побаивались: Григорий был мужик здоровый, и на расправу скор. Оттого и смотрели на его дочь мужчины лишь искоса. Девушку это устраивало бы, если бы не соседский сын Василий, который тоже ее отца побаивался, и потому был чересчур робок.

• Из-за тебя, - смахнув как-то мокрым полотенцем крошки со стола после веселой отцовской попойки, сказала Марчика, - меня ни один парень в дом не возьмет. Все тебя боятся, и ко мне не подходят.
  

Расстроенный вдовец Григорий, в единственной дочери души не чаявший, целовал Марчику в лоб, и долго курил на крыльце дома. Но на деревенских парней, остановившихся у забора дома отдохнуть, и переброситься словечком с дочерью, продолжал смотреть так свирепо, что сваты за Марчикой по-прежнему не приходили. Добряка Григория это расстраивало: но слишком он любил дочь и боялся, что ее кто-то обидит.


Когда умерла жена Горбачева, Григорий встал рано, пошел в хлев, долго глядел на животных, и сказал Марчике, кормившей свинью:

• Знаешь, надо бы назвать ее по-другому. А то как-то не по-людски получается.
  

Девушка, с самого начала не одобрявшая грубую шутку отца, согласилась. Хавронью переименовали в Маргариту.


В феврале, когда дорога у дома была белой от поземки, сваты снова не пришли. Василий, искоса поглядывая на Марчику, по-прежнему не решался с ней заговорить. Поговаривали, что парень собирается ехать в Кишинев, учиться в институте. Завистники рассказывали, будто родители Василия дали в городе в институте взятку преподавателям взятку, и за это сына их приняли на учебу. Но это было неправдой, - знала Марчика, - Василий был парень умный, и знания схватывал на лету. Прошлым летом его даже видели у реки с самоучителем испанского языка. Марчика тогда подошла к нему, присела рядом, и спросила:

• Что это ты читаешь? Не читай, глаза испортишь. Чего молчишь? Лучше бы рассказал мне что-нибудь.
  

И Василий, - тогда старшеклассник школы, что расположена в соседском, большом селе, - рассказал ей историю об Изольде и Тристане. Имен их Марчика, девушка развитая, но не очень далекая, не запомнила. Да и ничего не запомнила: те два часа, что они сидели у реки, и Василий говорил, девушка лишь глядела в рот, да на глаза парня. Тогда-то Марчика и полюбила Василия. А когда история закончилась, Василий помолчал, встал, попрощался и ушел.


В мае, когда дорога у дома была снова белой, но уже из-за опавших лепестков отцветшей вишни, Марчика все так же глядела на темные окна соседского дома. Маргарита и Мишка повизгивали в хлеву, ожидая кормежки, но девушки все стояла, оперевшись о забор, и чувствуя тепло в животе, груди и руках. Неужели так и уедет, думала она. Нет, если уедет, она не выдержит: сбежит из дома. Пешком за ним пойдет. На коленях ползти будет, а одного Василия не отпустит.


Время шло. В июне дорога была белой, потому что селяне скинулись на гравий, которым засыпали все проходы между домами. Так делали каждое лето, чтобы к осени гравий прочно осел на дороге, и не позволял ей уж очень раскисать. Конечно, осенью шли дожди, и дорога раскисала. В июне дорога стала белой, потому что зацвела акация, и мужчины ездили на озера, ловить судака. В августе дорога белела уже просто потому, что Марчика привыкла видеть ее белой. В сентябре соседка сказала, что слухи это вовсе не слухи, и их сын, Василий, едет в город.

• Только учиться он будет не в институте, - охотно рассказывала она Григорию (Марчика затаилась за углом дома, подслушивая), - а в военном колледже. Сын наш будет военным. Ох, сосед, как представлю, что через год приедет он на побывку в село, в новой, красивой форме, с погонами… Как люди его увидят. Как обнимет он меня, сняв фуражку левой рукой.
  
• Почему левой? – спросил Григорий, деловито собирая орехи у дома.
  
• Так им положено, - объяснила соседка, - я в книжице маленькой читала.
  
• Брошюра называется, - улыбнулся Григорий, бывший умнее, чем хотел казаться.
  

Но за соседку и ее сына Григорий был рад. Василий старику нравился: парень скромный, непьющий, положительный. Теперь вот военным станет. Только, пожалуй, слишком скромный. А не то давно бы уже за его дочерью приударил. Против такого зятя Григорий ничего против не имел бы. Но, видно, Василию его дочь пришлась не по душе: иначе давно бы уже объяснился, и даже строгий отец его бы не остановил. Что ж, не судьба. И Григорий, вздохнув, начал набивать орехами мешок.


Ночью Марчика встала, вышла из дома, стараясь не поначалу не разбудить спящего отца, села на кухне, и громко зарыдала. Около часа Григорий все еще спал. Марчика зарыдала громче. Григорий захрапел. Марчика завыла в голос.

• Ну? – ясным, спокойным голосом спросил Григорий из спальни.
  

Марчика зашлась в плаче. Вздохнув, Григорий поднялся, и вышел на кухню.

• Чего тебе? – спросил он дочь.
  
• Ровесники мои, - всхлипывая, пожаловалась Марчика, - все в город едут учиться. А я?!
  
• Не по душе ты ему, - сказал, покусывая губу, проницательный Григорий, - иначе давно б уж позвал тебя замуж.
  
• О чем это вы?! – рыдая навзрыд, спросила Марчика.
  
• А то ты не знаешь, - усмехнулся отец. – Хватит комедию ломать.
  

Марчика сразу перестала плакать, вытерла лицо, и рассказала отцу, что предположения его беспочвенны, за деревенского она замуж никогда не пойдет, Василий ей не люб; и смешной он, и угрюмый, как бирюк, и некрасивый, как гоблин («Властелин колец» Марчика видела в городе, в кинотеатре); а в город она хочет поехать, чтобы учиться, и стать большим человеком. И когда она им станет, и выйдет замуж за большого человека в городе, - министра, капитана полиции, или директора школы, - то станет счастлива и будет приезжать из города к отцу с внуками. А в деревне она прозябает. Согласен ли отец отпустить ее в город, учиться? Отец, конечно, согласился. Потом лег спать.


Марчика вышла во двор, погладила свою грудь, поцеловала руку, и прижалась горячим лбом к холодному дереву забора. Потом глянула на дорогу. Та была черной: это из-под снегов, цветов и камней выступала на свет божий земля.


На следующее утро Григорий пошел сватать дочь к родителям Василия.


ХХХХХХХ

• Да мы и не прочь, - сразу сказала мать парня, - ведь дочь у тебя, сосед, ладная. Молодая, красивая, и в хозяйстве скорая. Только вот согласится ли сын? Уж больно он нерешительный. Мы и не знаем, кто из девушек ему полюбилась.
  
• Так спросите, - хмуро предложил Григорий, которому было неловко быть сватом дочери.
  
• Что ты, - замахала руками женщина, - сробеет, и сразу отнекиваться начнет.
  
• Значит, не бывать свадьбе, - пожал плечами Григорий.
  
• А если он ее любит? – возразила соседка. – Я себе не прощу, что из-за спешки своей мы людям любовь проявить не дали.
  
• Ну, а что ж делать? – поинтересовался Григорий.
  
• А давай их случайно столкнем, но так, - придумала соседка, - чтоб уж молча разойтись они не смогли.
  

Григорий хмыкнул, но согласился. Спустя два дня соседи устроили проводы Василия в город, и пригласили на праздник Григория с дочерью.

• Главное, сын, - напутствовал отец Василия, - стань человеком. Молдавская национальная армия – это звучит гордо.
  
• Мало ей быть просто молдавской, - негромко сказал Григорий, не любивший военных, - так она еще и национальная…
  
• Офицер, - продолжал, не обращая внимания на ворчание соседа отец Василия, - это всегда большой человек. Кормят его, одевают с иголочки. А всего-то, что от него требуется: родину защищать.
  
• Ну, - продолжил Григорий, - а раз родина наша такая маленькая, что завоевывают ее за час-другой, то особо работать ему не придется.
  

Мать Василия ласково глянула на соседа. Когда-то, в молодые годы, он был ей по душе. Но любовь у них не сложилась, а уж из-за чего, оба они не помнили. Григорий женился на матери Марчики, соседка замуж вышла… И то, что Григорий ревнует дочь к ее сыну, женщина понимала, потому не сердилась.


Василий все время сидел красный: парень к вниманию не привык. И сердце у него билось часто-часто, и на себе он уже видел форму лейтенанта артиллерии. Почему именно артиллерии, Василий не знал. Но с выбором рода войск давно определился. «Артиллерия – бог войны», прочитал он в какой-то книжке, и запомнил это навсегда.

• Сын, сходи за вином, - толкнула его в бок мать, и добавила, - принеси три кувшина. Все сразу тебе не унести, так ты попроси Марчику тебе помочь.
  

Василий молча встал и пошел к подвалу. Марчика, не дожидаясь приглашения, пошла за ним. Все тактично сделали вид, что ничего не замечают: беседы продолжались. Но все поняли, что быть свадьбе: если парень зовет девушку в подвал помочь набрать вина, и девушка идет, значит, она согласна выйти замуж.


В подвале Василий молча взял кувшин, и открыл кран бочки. Вино, журча, заструилось в глину.

• Я по тебе, - глядя на струю, сказала Марчика, - столько же слез пролила, Василий Мырзэ Если не больше. Любишь меня?
  
• Да, - не размыкая губ, ответил Василий.
  
• Женишься?
  
• А как же иначе.
  
• Я ждать не хочу, я уже долго ждала, - волнуясь, продолжала Марчика.
  
• Я тоже ждал, - чувствуя, как ему становится все легче на душе, признался Василий, - и хочу с тобой жить. Долго. На руках носить буду. А когда умру, пускай нашу могилу золотом обольют, чтобы люди знали: здесь лежат двое, которые так сильно любили друг друга, что и в смерти расстаться не смогли.
  
• Типун тебе на язык, - перекрестилась суеверная Марчика, - что это ты о смерти заговорил. И потом, это ж какая прорва денег, могила из золота!
  
• Заработаем, - мечтательно сказал Василий, - откладывать будем…
  

К столу пара вернулась, держась за руки. Василий объявил, что они решили пожениться, и попросил у отца Марчики благословения. Решено было, что молодые поедут в город, где распишутся в загсе, а деревенскую свадьбу сыграют через два месяца, когда у жены будут каникулы в институте, а у мужа – в колледже.

• И, главное, запомни, - говорил захмелевший Григорий, приобняв за плечи Василия, - ты должен служить, а не воевать. Воюют пускай дураки.
  
• С кем нам воевать? – отмахивался Василий, и клялся никогда Марчику не обижать.
  

Потом Василий проводил Марчику, и вернулся домой, где лег спать пораньше. Утром они должны были уехать. Застолье завершилось достойно: старшие гости посидели еще недолго, чуть-чуть выпили, спели, всплакнули, немножко подрались, и разошлись по домам.


Школьный учитель мечтательно сказал жене, когда они возвращались домой:

• Какие все-таки чудесные у нашего народа обычаи. Взять, к примеру, совместный поход за вином в подвал парня и девушки. Какой обычай… Кто-то скажет – варварство, пережиток. А если б не он, не видать бы влюбленным счастья!
  

ХХХХХХХХ


Елена поднялась на локте, и поглядела на спящего мужа. Тот посапывал, положив на нее тяжелую руку. Девушка аккуратно сняла с себя руку мужчины, - тот не проснулся, - и села в кровати. На ее сероватую в рассветном сумраке, смявшуюся ночную сорочку закапали слезы. Замуж Елена вышла вчера вечером. Совершенно случайно зашла она во двор соседей за чашкой соли, о чем ее попросила мать.

• Ты же у нас в городе все время, - улыбалась она, - в магазин за солью некому съездить.
  

Едва Елена зашла во двор, как соседка суетливо захлопнула ворота, и торжественно повела девушку в дом. Там Елена обомлела: все комнаты были уставлены столами, за которыми сидели гости и посаженные отец и мать с красивыми белыми лентами на груди. Присутствующие встретили девушку радостными криками: так обычно в Молдавии кричат на свадьбах, приветствуя гостей и молодоженов.

• А я и не знала, - смущенно сказала она, - что у вас свадьба, иначе без подарка б не зашла.
  
• Ты не дарить подарки пришла, ты их получать будешь! – радостно захихикала соседка. – За сынишку нашего, за Виктораша тебя выдаем.
  
• Уж и постель для вас застелили, - крикнул из конца стола сельский пьяница.
  

Девушку, пытавшуюся на дрожащих, негнущихся ногах выйти из дома, смеясь, затолкали за стол. Елена отчетливо поняла, что случилось: ее выдают замуж по старинному молдавскому обычаю. Проблема была в том, что замуж Елене не хотелось, тем более, за соседского Виктораша. Парень он был недалекий, учиться закончил в седьмом классе, и занимался землей. А Елена заканчивала уже пятый курс института, и собиралась остаться в городе, где нашла для себя работу.

• Нет, нет, не хочу я, нет, - запротестовала она, снова пытаясь встать.
  

На глазах у девушки появились слезы. Застолье сочувственно заржало.

• Помню, - сказала соседке за столом пожилая баба, - и я плакала, когда замуж шла.
  
• Ой, доля наша женская, - взгрустнула собеседница, - споем?
  

Елены, плотно сжатую с боков рядом сидящими людьми, из-за стола не выпускали. Сквозь слезы девушка увидела, как в комнату зашла мать. Та улыбалась.

• Мне… в город надо.. у меня сессия, - всхлипывая, сказала она матери.
  
• Эй, дочь, что тебе тот город? Смотри, какой ладный парень! Мы уж обо всем договорились. Полдома будут ваши, машину ему отец дарит на свадьбу. Будешь детей растить, хозяйство будет богатое. Что тебе город?!
  

Мать Елены предстоящим браком была довольна. Сама она тянула четверых детей, жила в нужде, потому предложению соседки справить свадьбу ее сына Виктораша с приглянувшейся ему Еленой очень обрадовалась. Так что шансов вырваться у Елены не было: обычно, когда подобная свадьба срывалась из-за нежелания родителей, невольную невесту из дома, хоть и нехотя, но выпускали. Правда, в деревне ее считали опозоренной. Но уж если и родители девушки ничего против не имели, то шансов избежать свадьбы у нее просто не было.


Обо всем этом Елена думала, прощаясь с прошлой жизнью, жизнью – мечтой. На молчавшую девушку надели фату, и принялись славить молодоженов. Виктораш, пунцовый и очень довольный, сковырнул налипший на зуб кусочек курицы, вытер руку о скатерть, и взял руку Елены в свою.

• Йох-хо, - завизжал кто-то из мужчин, - иох-хо.
  

К полуночи молодых проводили в спальню их половины дома. Девственницей Елена уже не была, - в городе она жила уже с шестым в своей жизни мужчиной, - поэтому Виктораш, поелозив на ней, и, кончив, немножко жену побил. Не то, чтобы он очень злился, просто так полагалось. Бить женщин и животных в деревне грехом не считалось: что те, что другие заслуживают ласки, только когда пользу приносят. Потом муж босиком пошел в кухню, выпил воды.

• Завтра, - сонно сказал он, - отоспимся. А в понедельник надо бы пораньше встать. Не успеем собрать кукурузу, зимой жрать нечего будет.
  

Выплакавшись, Елена встала с кровати.

• Попробуешь смыться, убью, - тихо сказал муж, - а если не убью, так житья тебе от позора не будет. Кому ты теперь такая нужна? И не реви: все равно не девкой была.
  

Елена помолчала и горько бросила:

• Спи уж.
  

И муж, из-за вековой женской горечи в голосе Елены поняв, что женщину сломил, спокойно заснул. А сейчас, на рассвете, Елена сняла с себя его хозяйскую руку, и сидела в кровати. Потом встала. Муж не проснулся: в деревне женщины встают рано, по дому хлопотать.


Елена вышла во двор, потом вернулась в комнату. Вилы в ее руках выглядели словно огромная куриная лапка. Виктораш так и подумал, когда проснулся от стеснения в груди, и увидел над собой лицо Елены. Та подержала вилы плотно прижатыми к кровати (через Виктораша железо прошло удивительно легко) еще немного, и убедилась, что муж мертв. Потом сорвала с окон занавески и сбросила их в центр комнаты. Туда же положила простыни и перину с кровати. Свернула ковер. Придвинула к двери тяжелый комод, и подожгла тряпье. Легла на пол, и заплакала. Умирать она очень не хотела.


ХХХХХХХХХХ

• Умирать она не хотела, это наверняка, - сказал следователь фотографу, снимавшему обугленные стены дома. – Но к окну поползла, когда слишком поздно было.
  
• Чего ж тогда? – снимая и щурясь, спросил фотограф.
  
• Да выбора у нее уже не было, - пожал плечами молодой следователь, и не застегнутая кожаная куртка сползла ему на плечи. – Человека же убила. В тюрьме-то несладко.
  
• А чего ж человека убила?
  
• Да выбора, - снова пожал плечами следователь, - у нее не было. Вы надолго к нам?
  
• Да сейчас отщелкаю, и уедем, - сказал фотограф, - чего нам здесь задерживаться.
  
• Не каждый день, - уважительно сказал следователь, - к нам в район пресса приезжает.
  
• Не каждый день, - сказал фотограф, - убийство, поджог, и двенадцать трупов нам на голову сваливаются.
  
• Вам-то что? – тоскливо пожаловался следователь, - Приехали, и уедете. Это нам они на голову свалились. Сейчас волокиты с этим делом будет: до следующего года хватит.
  
• Какая волокита? – отмахнулся фотограф. – Все и так яснее ясного. Виновница известна, мертва и, так сказать, идентифицирована.
  

Из дома селяне, - добровольные помощники следствия, - вытаскивали тела убитого Виктораша, задохнувшихся и сгоревших Елены, родителей жениха, и гостей, оставшихся ночевать в доме, где была свадьба.


Из-за угла дома вышел журналист. Постукивая себя по плечам, чтобы согреться, он закурил, и жалостливо выругался.

• Бедная девочка, бедная девочка, - сказал он, и снова выругался. – Кошмар какой. Рассказывали мне, что в деревне замуж насильно выдать могут, а я, дурак, не верил. Селяне блядские!
  
• Ты не проникайся, - посоветовал фотограф, - отпишешься, и забудешь. В городе утром, говорят, утром танки были. Вот это – стоящее дело. А здесь что? Бытовуха…
  
• Да, - невпопад сказал следователь, - большое горе в селе. А все баба дурная.
  
• Да при чем здесь баба, - заорал журналист, - она-то здесь при чем?!
  
• А я что, - следователь был из районной прокуратуры, поэтому по старинке прессу уважал, и слегка боялся, - я ничего. Но в чем-то же и она виновата.
  
• Не надо было, - важно сказал фотограф, набирая номер на мобильном телефоне, - замуж ее насильно выдавать.
  
• А я-то что, - следователь смущался так, будто насильно замуж девушку брал он, - я разве против чего говорю? Это все обычай. Обычай у нас такой. А вот теперь – горе…
  

Журналист презрительно скривился:

• Блядские обычай. Варварство, пережиток. А если б не он, не было б в селе горя!
  

ХХХХХХХХХХХХХХХХХ


ХХХХХХХХХХХХ

• Любовь моя, слышишь этот грохот? Представь, что это танки. Танки, грохочущие по брусчатке на старой площади! О, Балканы!
  

Девушка рассмеялась, кивнула, и поежилась. В отличие от своего мужчины она была практична, и не фантазерка: поэтому танки, грохочущие по брусчатке в Кишиневе, где брусчатки ни где нет, да еще в 2003 году, ей никак не представлялись.

• Он будет писателем, - нежно подумала она, и вслух добавила, - Молдавия это не Балканы. Географию бы учил.
  

Несмотря на раннее утро, и октябрь, одета она была в короткое летнее платье. Хорошего пальто Екатерина купить себе не могла, не мог купить ей его и Николай: оба они учились на филологическом отделении Государственного университета, и потому денег у них было мало. Все деньги, которые Николай зарабатывал переводами с немецкого языка, он тратил на цветы для Екатерины, и выпивку для себя и соседей по комнате. Сейчас, глядя на пупырышки, покрывшие ноги Екатерины, Николай впервые задумался над тем, чтобы расходовать свои средства по-другому. Еще ему вспомнились те же ноги несколькими часами раньше: горячая, влажная кожа их голеней обжигала его поясницу. Да, рано утром они любили друг друга в общежитии, - и это кружило Николаю голову, как хороший удар в висок, - а сейчас вышли прогуляться. На девушке поверх платья была старая вязаная кофта, и Николай дал себе слово, - и сдержал его до конца жизни, - заботиться о том, чтобы его возлюбленной никогда не было холодно. Николай снял с себя рубашку, и накинул Кате на плечи.


Они стояли на краю парка у семи озер в центре Кишинева: он – по колено в осенней листве, она, - на бордюре тротуара, и молча смотрели друг другу в глаза. Любить Катерину Николай начала в тот день, когда впервые увидал ее затылок. Волосы на нем были чуть мокрые, - девушка сидела перед ним в душной летней аудитории, они сдавали вступительные экзамены, - и Николай, приподнявшись, чуть поправил сбившуюся в прическе прядь соседки. Та повернулась, и он увидел ее лицо. Николай, уже влюбленный в затылок, влюбился и в лицо. Она встала, чтобы задать вопрос экзаменатору, и Николай влюбился третий раз, окончательно.


Сейчас, в холодном октябрьском парке, он, смеясь, рассказывал об этом Екатерине до тех пор, пока в городе не раздался грохот.