Geum.ru

Кто они, донские казаки? / Николай Нестеров. Волгоград: Изд-во вгпу «Перемена», 2008. 327 с.: ил

Вид материалаДокументы
История и портрет казачества
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18

Казачья слава

История и портрет казачества

написаны казачьими саблями.

Л. Аннинский


Если теорий и гипотез о происхождении донских казаков, их исторических корнях насчитывается не менее десятка, то абсолютно все исследователи казачества едины в оценке их боевых качеств, воинского искусства, молодецкой удали, ловкости, смелости.

И здесь нет ничего загадочного и удивительного. Что касается войны, боевой выучки и военного искусства, казаки были во все времена на голову выше кавалерии любого противника. Этому в первую очередь способствовала территория их обитания, само название которой — Дикое поле — подразумевало постоянную опасность. И было бы удивительно, если бы казаки смогли выжить в тех условиях, будучи мирными землепашцами.

Военное искусство было для них необходимым условием, поскольку обеспечивало им с момента появления на исторической арене и на протяжении нескольких веков (вплоть до ХVIII в.) два жизненно важных момента: с одной стороны, добывание средств к существованию, проще говоря, военной добычи в набегах на соседей, с другой — оно было непременным условием обороны от тех же соседей. А судьбе было угодно распорядиться так, что соседи у казаков оказались не менее боевитые и жадные до чужого: турки, крымские татары, ногайцы, калмыки и многочисленные представители народностей Северного Кавказа.

Вот несколько высказываний различных наблюдателей, как отечественных, так и иностранных, о боевых качествах и воинском искусстве казаков.

«Казаки — это воинственный народ, заставляющий в течение веков трепетать Польшу, Татарию (Крым) и Оттоманскую империю». Будем снисходительны к автору, французскому историку Писсо, очевидно, находящемуся под неиз­гладимым впечатлением уроков войны 1812 г.

Превосходные боевые качества казачьей конницы вызывали восхищение у многих западных стратегов, вот, к примеру, мнение одного из них, французского генерала Морана: «Какое великолепное зрелище представляла европей­ская конница, поблескивая золотом и сталью в лучах июньского солнца... И таким образом самая прекрасная и храбрая конница извелась и растаяла от действия воинов, которых она считала недостойными себя, но усилия которых были достаточны, чтобы спасти Империю, настоящим оплотом и единст­венным спасителем которой они являются. К нашему стыду, надо добавить, что конница наша была многочисленнее казаков, к тому же подкрепленная самой легкой и наилучшей артиллерией».

Другой француз, И. Бреэре, в своей книге «Казаки», вышедшей в серии «Лучшие армии мира», выразился кратко и точно:

«Война была их ремеслом, более того — она была их жизнью».

«...жизнь, сопряженная с вечною опасностью, вечною близостью к смерти, и создала из казаков людей, спокойных перед опасностью, решительных в бою, чутких и сторожких на походе. Вся их жизнь была вечным воинским упражнением..., он знал, что промах из ружья для него — часто смерть или плен. Он сам делал все то, чему теперь мы учим казака на случай войны, и учителем его была жестокая смертельная опасность, а это учитель суровый».

«Доблесть воинская была на Дону выше всего. Храбрость, неутомимость, меткая стрельба, умение владеть оружием ценились больше и дороже богатства. За них выбирали в атаманы, таких людей славили в песнях...» (Краснов 1992).

Война и участие в боевых действиях воспринимались «вольными казаками» иначе, чем московскими служилыми людьми. Для донцов это было делом собственной воли, долга и чести (или бесчестия), а не холопской повинностью или тяглом (Маркедонов 2004).

Для казака война была привычным делом, к которому, собст­венно, он и готовился с рождения. Когда, например, в
1673 г. Москва решила для усиления военных действий против Азова привлечь 5 тыс. донских казаков, они «писали из Войска во все казачьи городки..., чтобы казаки шли в Черкасск из каждого городка по три части, оставляя четвертую для охранения жилищ. Обрадованные этой вестию (курсив мой. — Н. Н.), донцы по первому воззванию стеклись в Черкасск, и 12 июня находилось уже их в главном войске около
10 тысяч человек» (Сухоруков 1990).

Великий Суворов любил донских казаков, высоко ценил боевые качества их стремительной выносливой конницы. Многое в военном искусстве он почерпнул из боевой тактики казаков. Почти во всех сражениях он располагал казачьи полки впереди остальной кавалерии.

Присутствие на рубежах зарождавшегося российского государства военной силы такого уровня организации и мас-
терства было постоянной головной болью для центральной власти. С одной стороны, казачество служило защитой Моск­ве, с другой — благодаря своему буйному нраву и осознанию собст­венной силы, представляло опасность, являлось источником дипломатических осложнений (из-за его постоянных набегов) с Турцией и Крымом.

На первых порах казаки помогали Москве бескорыстно. Так было, например, с их участием в Куликовской битве. Позже отношения с царской властью стали складываться иначе: Москва расплачивалась с Доном за его помощь в защите своих границ хлебом, порохом, свинцом, вином, сукном, деньгами.

Но, начиная с ХVIII в., донские казаки были обязаны дейст­вовать во время военных кампаний в составе регулярной русской армии, они «начинают постоянно ратовать в составе российских войск, и собственная история их кончилась» (Сухоруков 1990). С этого времени не было ни одной войны России, в которой бы не принимали участия донские казаки. И не просто участвовали, а проявляли поистине чудеса героизма и отваги, являлись примером беззаветного выполнения своего долга и верности присяге. «После крестного целования Вой­ска Донского (1671) донские казаки стали активно вовлекаться в военные и внешнеполитические мероприятия россий­ского государства» (Агафонов 2004).

Подавляющее большинство наших современников представляет донского казака только в одной «ипостаси» — верхом на коне. Но на коня казак пересел не сразу. Причина в том, что для успешного противостояния огромным конным ордам степняков у казаков просто-напросто не хватало коней. Они, конечно, были хорошими конниками, но на всех коней не хватало. Кони были нужны, в первую очередь, сторожевым казакам и разведчикам. Главным транспортным средством были лодки. На них было удобно скрытно подплыть, напасть и быстренько скрыться в паутине проток и ериков.

Донцы были прекрасными мореходами, и не просто мореходами, а пиратами, не раз наводившими ужас на жителей побережий Азовского, Черного и Каспийского морей. Вспомним хотя бы поход Стеньки в Персию «за зипунами», о котором до сих пор помнят и на Дону, и по всей России.

XVII в. был кульминацией морских походов донцов, появлявшихся совершенно неожиданно для врагов под стенами Трапезунда, Керчи, Балаклавы, Тамани и даже Константинополя. Сохранившееся описание процесса строительства судов к середине XVII в. во многом напоминает технологию скиф­ского судостроения III в.

Азовцы, боясь неожиданных набегов донцов, даже выкосили вокруг Азова камыши верст на десять.

Казаки Подонья доводили свой флот до тысяч ладей. Они контролировали все Черное море в 1612—1614 гг., добиться чего Петру I и последующим царям почти век не удавалось. Около 1616 г. донской флот уничтожил 6 турецких галер и 20 мелких судов, сжег Синоп и арсенал в Трапезунде. Опыт позволил в 1620—1625 гг. неоднократно атаковать окрестности Царьграда, но входить в бухты мешали цепи. Новый поход на Царьград (Стамбул) состоялся в 1629 г. Казаки потеряли 12 судов, но полсотни казацких лодий разогнали 14 мощных турецких галер. Казаки осуществили успешный десант, взяли немало добычи (как скифы в 267 г. или словено-русы Олега в 907 г.).

Донские казаки в 1637 г. взяли с моря Азов. Подобная акция Петра I в конце того же века признается началом истории русского флота (Золин 1996).

На коня казака «пересадили» насильно. По условиям Белградского мира 1738 г., России было запрещено плавать по Азовскому и Черному морям. Это обстоятельство вынудило казаков стать конниками, какими они и остались в истории.

Воинская слава донских казаков гремела далеко за пределами войска. Их не раз приглашали на службу многие правители. Польский король трижды звал их помочь ему в войне, суля им большое жалованье. Казаки отказали ему, объясняя свой отказ боязнью гнева московского царя. Но отказаться от возможности погромить «под шумок» татарские деревни было выше их сил. И 1500 казаков на судах отправились в поход (Сухоруков 1990).

Волею злой судьбы или правительства России казакам приходилось нередко покидать пределы родимого Дона и служить своим противникам — крымским татарам.

Так, после подавления восстания Булавина в начале ХVIII в. небольшой отряд под командой сподвижника Булавина И. Некрасова ушел в Крым и поступил на военную службу к хану. Несмотря на то, что татары и казаки воевали ве­ками, хан доверил охранять знамя Магомета именно им. Казаки составляли и его почетную свиту.

Подобный же пример можно отыскать в истории Турции. Турки стали забирать себе маленьких казачат — детей убитых ими казаков. С той поры на оттоманском горизонте засияла новая звезда — янычары. «Это они приводили в трепет врагов султана, это от их ударов трещали христианские черепа. Но мало кому известно, что янычарами, в первую пору существования этого войска, были в огромном количестве молодые казачата, волею аллаха ставшие опорой трона султанов и на протяжении целых столетий державшие в своих руках судьбы всей Оттоманской империи», — писал историк казачьего зарубежья П. М. Поляков (2003). (Прошел век, и во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. казаки наводили такой же ужас уже на турок.)

Были и другие примеры, когда донские казаки служили за пределами Родины. Так, в 1902 г. по просьбе шаха Ирана в составе вооруженных сил этой страны была создана казачья бригада, отличавшаяся дисциплиной и высокой боеспособностью. Ее рассматривали в качестве элитного подразделения. Командир, офицеры и унтер-офицеры были набраны из состоявших на государственной службе казаков, а рядовые — из иранцев.

Формирование казачьей бригады как особого рода войск в мусульманском Иране опровергает точку зрения, что в начале ХХ в. правящие круги России смотрели на казачество как на изжившее себя и не имеющее перспективы явление (Матвеев 2004).

После трагедии армянского народа, когда в 1915 г. турки вырезали до 2,5 млн армян, турецкая Армения оказалась фактически незаселенной. Во избежание повторения случившегося было намечено на отвоеванных у Турции армянских землях сформировать из малоземельных казаков различных казачьих областей Российской империи Евфратское казачье войско. Но проект не был реализован ввиду революционных перемен 1917 г.

Попытки создать легкую кавалерию по примеру казачьей неоднократно предпринимались как в России, так и в различных странах. В России первым такой эксперимент задумал Петр I. В 1723 г. из сербских «пограничников» (граничар) был сформирован полк. Но уже в 1732 г. его распустили ввиду полной непригодности к службе.

После войны Греции с турками (1768—1774), где греки показали отменную смелость и стойкость, в 1775 г. сформировали Греческое (Албанское) казачье войско. Выделили ему землю около Таганрога, освободили от налогов, торговых пошлин, выделили средства для обзаведения всем необходимым. Через 20 лет его постигла та же участь, что и «граничар».

После присоединения Крыма по указу Екатерины II создали отряды крымских «казаков», но вовремя спохватились,
т. к. возникли реальные опасения, что они будут служить туркам.

В 1783 г. был проведен эксперимент по созданию Ногай­ского казачьего войска. В 1804 г. оно было также расформировано.

Восхищение казачьей кавалерией побуждало многих западных стратегов и правителей создавать и у себя что-то подобное. Фридрих Великий создал подразделения белых гусар. Как ни пытались хотя бы немного приблизить их подготовку к уровню природной конницы (заставляли ездить без стремян, учили вольтижировке), ничего не выходило. В сражении при Кунерсдорфе в августе 1759 г. за секунды их отряды были изрублены. Вот итог такого боя: 600 порубленных гусар — и только три убитых лошади у казаков. Дабы стать воином, сравнимым с казаком, им нужно родиться! (Сазонов 2004).

В апреле 1775 г. Екатерина II повелела сформировать две особые конвойные казачьи команды, одной из которых была Донская. В 1796 г. Павел I сформировал часть, получившую несколько странное название лейб-гусарский казачий полк, но вскоре казаков и гусар разделили и образовался лейб-гвардии казачий полк. 4 марта 1816 г. Александр I повелел развернуть его до шести эскадронов.

К военной доле казака готовили едва ли не с рождения. Верховую езду казачонок постигал с трех лет. По мере взросления его обучали рукопашному бою, владению холодным оружием и стрельбе. Стрелять учили с семи лет, а лет с десяти-одиннадцати казак брал в руки боевую шашку. Сначала пускали тонкой струйкой воду и «ставили руку» так, чтобы клинок шел под правильным углом и рассекал воду, не образуя брызг; потом «рубили лозу», сначала сидя на деревянном коне — бревне, затем — на боевом, по-строевому оседланном (Князев, Саранов 1999). Для казака было вполне обычным делом попасть пулей в монету, которую другой держал между пальцами поднятой руки (Шамбаров 2007).

Во все времена считалось позорным, если казака не брали на военную службу. Таких слабосильных казаков, освобожденных от службы, называли мамуничами. Это прозвище было на Дону самым хлестким и позорным (Келин 1996). (Уж не у казаков ли скопировали традицию в современном Израиле, где не служившие в армии навсегда покрыты позором? В США президентом может стать только прошедший службу в армии.)

Военная служба воспринималась казаками не как повинность, а как служение Отечеству, без которого его жизнь теряла главную составляющую и цель. Воспитанное на вековых традициях, мужское казачье население Дона считало военную службу своей прямой обязанностью: «...становясь юношей — он уже сам царский слуга и воин — защитник отечества. На службе царской — казак у своего дела, на своем месте. Он несет ее как долг, как священную обязанность, традиционно переходящую от деда к внуку» (Номикосов 1992).

Приведу оценки донских казаков иностранцами, познакомившимися с ними в XIX в. (Казачья слава 2004):

«Казаки сделали для спасения России больше, чем все армии этой империи» (французский генерал Де Брак).

«Страх перед казаками во французской армии доходил до фантастических пределов. Многие из раненых отправились на тот свет от избытка волнений, причиненных мыслью о казацком набеге. Во французском языке появился новый глагол «cosaquer» — атаковать по-казачьи (полковник армии Наполеона фон Зыков).

Для наблюдения за боевыми действиями в Крымской войне (1854—1855 гг.) правительство США командировало военную миссию в составе трех лучших офицеров. Миссия посетила Россию, Турцию, Австрию, Пруссию, Францию, Англию, Сардинию. Отчеты вышли из печати перед началом гражданской войны в США (1861—1865 гг.) и были новейшим руководством для офицеров обеих армий.

Капитан кавалерии Д. Б. Мак-Клеллан оставил классиче­ский труд, ценный тем, что, будучи нейтральным обозревателем, он правдиво описал все, что видел. Особо он выделял казаков как идеальный вариант воина-партизана. Он видел атаку флота кавалерией (курсив мой. — Н. Н.), когда десантные суда союзников были разгромлены и захвачены в плен «казаками-кентаврами» прежде, чем кто-либо из десанта смог ступить на землю.

Результаты похода в Хиву, в котором участвовали 3500 солдат регулярной армии и 1200 казаков, оказались таковы: потери среди солдат — 2500 человек, потери казаков — 60 человек. «Быстрота и дальность их переходов почти невероятны. Переход в 45 миль (1 миля = 1.609 м. — Н. Н.) обычен, усиленным маршем они могут пройти до 70 миль. В густо заселенной местности они, никем не замеченные, в два дня прошли столько, сколько регулярная кавалерия могла бы сделать в 6 дней».

В 1915 г. наблюдателем от Америки был послан в русскую армию генерал Мак-Кормик. Его впечатления от знакомства с казаками следующие: «Об их удали на войне свидетельствует страх, который распространяется среди государств, воевавших с Россией, память о казаке еще живет среди шведов. Наполеон сказал: “Европа будет или республиканской, или целиком казачья”. Казаки составляют такую военную единицу, которой нет нигде в мире. В мире нет ни одного значительного войска, которое могло бы верхом оказать какое-либо сопротивление казакам».

По военному законодательству период службы казаков определялся конкретным возрастным пределом. Но и в ХХ в., в приказах по Войску Донскому встречаются казаки, заслужившие звание урядника в возрасте весьма почтенном. Самому старшему из известных было 85 лет (Новиков 2004). Приняв присягу на верность царю и Отечеству, они свято соблюдали ее, не мысля нарушить ни при каких условиях.

Век спустя, в период Первой мировой войны казаки многократно демонстрировали личный и массовый героизм, мужество, доблесть, верность военной присяге, воинское мастерство, высокие морально-психологические качества.

Более чем наглядно об этом свидетельствует тот факт, что только наиболее высоких и почетных военных наград — Георгиевских крестов и медалей — за годы войны был удостоен каждый третий казак. Многие казаки были награждены несколькими такими крестами и медалями, и поэтому общее количество полученных казаками наград намного выше.

Подтверждением отменных качеств казаков-воинов служит и то, что за все годы войны среди них не оказалось ни одного (!) дезертира. В военной мировой практике такое по­ложение не имеет аналогов, на что справедливо указывал
А. И. Де­никин, заподозрить которого в симпатиях к казакам уж никак нельзя. (Но это было до тех пор, пока была жива Россия, пока казак сознавал, что ему есть что защищать, что есть Отечество. После февраля 1917 г., когда рухнула империя, казаки поняли, что теперь их служба никому не нужна, вернее, нужна кучке масонов, образовавших Временное правительство. И они так же, как и вся армия, оставили окопы.)

Весьма показателен и такой критерий оценки войск, как их моральная упругость, отражающаяся соотношением количества кровавых потерь (убитыми, ранеными, отравленными газами и т.п.) и потерь пленными. Чем выше процент первых и ниже — вторых, тем, естественно, выше и показатель моральной упругости войск. Предложил его генерал-лейтенант русской военной академии Н. Н. Головин, исследовав статистику Первой мировой войны.

Результат оказался таким. Средний показатель по русской армии — 69% кровавых потерь и 31% — пленными. В отборных гвардейских частях он составлял соответственно 91 и 9%. Но самым высоким во всей русской армии данный показатель был в казачьих частях — 94 и 6%, т. е. казачьи части и подразделения по важнейшему показателю боеспособности превосходили даже гвардию. Высокие качества казачьих соединений проявлялись не только в боевой обстановке, но и в других, не менее сложных обстоятельствах.

В самом конце 1916 г. было решено в казачьих полках из шести сотен две сделать пешими. Реакция казаков на эту реформу была крайне негативной и болезненной. Ведь эти изменения противоречили вековым традициям казачества, вся система подготовки которого была сориентирована на службу исключительно в конных полках. Однако, хотя и отмечалось, что служба в пехоте является для них «...совершенно чуждой и нежелательной, казаки безропотно идут в пешие батальоны». Чувство воинского долга, дисциплина и исполнительность казаков-фронтовиков оказались на высоком уровне.

А вот еще пример использования казаков «не по назначению», продиктованного сложными, а порой критическими ситуациями на фронте и в тылу.

Речь идет о весне — лете 1917 г., когда казаков привлекали к выполнению непростых по форме и чрезвычайно тяжелых по внутреннему содержанию, морально гнетущих заданий военно-полицейского характера. Практически именно на казачьих сотнях и полусотнях целиком лежала весьма неблагодарная задача поимки дезертиров в прифронтовой полосе. А таковых становилось все больше, только за пять месяцев после Февральской революции — свыше 150 тыс. человек.

По мере разложения русской армии нередким становится использование казачьих подразделений для противодействия развалу солдатских пехотных полков, непосредственного воздействия на взбунтовавшихся солдат и их разоружения. К выполнению ненавистной жандармско-полицейской функции стали часто привлекаться целые казачьи полки. Современники справедливо отмечали, что Временное правительство возложило задачу удержать неказачьи полки от развала и задерживать в ближайшем тылу сбегавших массами дезертиров именно на казаков как на наиболее стойких, крепких и не знавших в своих частях дезертирства.

Эта крайне неблаговидная роль все больше и больше тяготила казаков не столько физически, сколько морально, они испытывали колоссальное морально-психологическое напряжение от несшихся в их адрес оскорблений со стороны солдат. Сильно тяготила казаков и печальная память о не таком уж далеком 1905 г., когда в адрес выполнявших свой долг казаков с многих сторон неслись оскорбительные эпитеты. Но, несмотря на это, казаки продолжали выполнять все приказы командования.

Отправка казачьих частей в свои области для демобилизации осуществлялась в самую последнюю очередь — поздней осенью 1917 г. Казачьи полки и сотни в полном порядке, организованно, во главе с командирами и всеми офицерами, вместе со всем имуществом направлялись на территорию своего Войска, где и проводилась формальная процедура их демобилизации.

Столь высокую дисциплину, основанную на природном чувстве гордости за свою принадлежность к казачьему роду, казаки проявляли не только на войне, но и в повседневной службе. Вот что говорил об этой их черте характера атаман П. Н. Краснов: «Я никогда не слыхал ропота, жалоб на разорение, на тяжесть службы. Молча, в величайшем сознании своего долга перед Родиной, несли казаки свои тяготы по снаряжению на службу и гордились своим казачьим именем. В них было прирожденное чувство долга. На смотрах и парадах им выпадало самое трудное. Лейб-гвардии 6-я Донская Казачья Его Величества батарея всегда по традиции карьером проходила на церемониальном марше. Карьером пропускали и казачьи полки. Если на маневрах конница переплывала реки — первыми плыли казаки. Они, по признанию всех иностранцев, видевших их в мирное время, — были единственной в мире, неподражаемой и несравненной конницей» (Краснов 2004).

Невозможно удержаться, чтобы не отметить то обстоятельст­во, что столь высокие показатели достигались в казачьих частях без участия каких-либо комиссаров, замполитов и прочих воспитателей-надсмотрщиков. Основу подобного отношения казаков к службе следует искать где-то на генетическом уровне. Воспитанные на вековых традициях и понятиях воинской чести, казаки не могли быть другими, а потому не нуждались ни в каких дополнительных воспитательных воздействиях.

Как и в любой армии, в казачьих частях их цвет составляли офицеры, особенно те, кто прошел подготовку в специализированных воинских учебных заведениях, начиная с Новочеркасского училища.

Принципиальным отличием положения казачьих офицеров было то, что они не посылали казаков в атаку, а вели их сами, находясь во главе атакующей лавы. Офицер мог заслужить уважение, только проявив безукоризненную храбрость: «Пусть знает Россия, пусть знает весь мир, ...что офицер наш умеет умирать вместе с солдатом, впереди солдата».

Если оценка офицерства их командиром кому-то покажется предвзятой, то вот мнение стороннего наблюдателя: «Наилучшие примеры храбрости и военного подвига я встречал у офицеров-казаков; впрочем, противное меня бы удивило. Уже в 1915 году, в 8-й армии, большинство кавалеристов, добровольно шедших в опасный поход через Пинские болота, были казаки» (Грондис 1992). Казачьи офицеры были образцами выполнения служебного и воинского долга, куда бы их ни забросила судьба. Пример тому — полковник Войска Дон­ского Иван Васильевич Турчанинов. Будучи в 33 года начальником штаба гвардейского корпуса русской армии, он при виде произвола и бесправия, царящих в России при Николае I, эмигрировал в Америку. Там в гражданскую войну (1861—1865 гг.) он воевал на стороне северян, провел ряд блестящих операций, стал генералом армии Авраама Линкольна (Лучанинов 1970).

Самым престижным учебным заведением было Санкт-Петербургское Николаевское кавалерийское училище, имеющее отдельную казачью сотню, в которой готовились офицерские кадры для казачьей конницы.