Geum.ru

Кто они, донские казаки? / Николай Нестеров. Волгоград: Изд-во вгпу «Перемена», 2008. 327 с.: ил

Вид материалаДокументы
Земная связь времен утрачена
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   18

РАСКАЗАЧИВАНИЕ

Земная связь времен утрачена,

Нас больше нету, господа,

Плывем распяты, расказачены

Из ниоткуда в никуда.

Из песни Жанны Бичевской


Отсчет событий, о которых пойдет речь в этом разделе, начинается с октября 1917 г., с события, действительно «перевернувшего мир», как бы банально это ни звучало. С этой даты для казаков началась новая эпоха, последствия которой в то время не мог предсказать никто: ни историки, ни политики, ни государственные деятели, в том числе даже те, кто затевал ее.

Поскольку главная цель революции — разрушение российского государства — была к концу 1918 г. в основном достигнута, пришло время решать следующую задачу — «денационализацию», психологический слом русского народа. Деятельность эта наряду с боевыми операциями и военной политикой большевиков все же была настолько специфична, что заслуживает отдельного рассмотрения. Хочу еще раз напомнить, что речь пойдет о действиях против мирного населения, не ушедшего с казачьими частями, оставшегося в своих куренях и хатах.

Термин «расказачивание» введен в оборот либералами
XIX в. и отражает действительность далеко не в полной мере. Корни расказачивания донских казаков следует искать значительно ранее. У истоков стоял великий и ужасный Петр I, пристально следил за казаками Александр II. Именно при нем последним природным казаком на посту Войскового Наказного атамана был М. Г. Власов. После 1848 г. на пост Атамана Войска Донского стали назначать лиц не казачьего рода, а иногда даже не православного вероисповедания. Например, наказными атаманами назначались лютеране барон Ф. Ф. фон Таубе, граф М. Н. Граббе и др. (Следует заметить, что
М. Н. Граббе был наказным атаманом в период 1-й Мировой войны, когда главным противником казаков были немцы. В этом проявилась удивительная близорукость царя.)

Циркуляром Столыпина в начале ХХ в. казакам запрещалось по их древнему праву и обычаям выдворять со своих земель по общестаничному казачьему приговору всяких вредных по характеру пришельцев, особенно крестьян, если они лодыри и лентяи. А по закону 1905 г. крестьяне уже стали «неприкосновенными личностями» (Кирсанов 2003).

Следующим шагом в «расказачивании» было введение с 1 января 1913 г. закона о городовом управлении в Новочеркас­ске, по которому избирались городская Управа, городской Голова, городская дума. Этим законом иногородние, которых в Новочеркасске в это время было уже более половины, уравнивались в правах с казаками. Но весь город, все его церкви, общественные здания, парки и пр. были созданы на войсковые деньги. С введением городового управления казачья столица потеряла самоуправление, иногородние стали фактиче­скими собственниками, совладельцами того, что построили в свое время казаки на казачьи деньги, казачьими нестроевыми полками, на казачьей земле. Но вся эта деятельность государей во все времена ни в коем случае даже не предполагала уменьшение численности казачества, а тем более его уничтожение. Стремление к уничтожению казачества родилось в бедовых головах новой власти, а скорее всего, видимо, было заложено у нее в крови.

Ведь «… именно казаки были той силой, которая в свое время создавала великую Россию. …Казаки консервативно поддерживали свои традиции и уклад, их было практически невозможно переделать в послушное орудие «интернационалистов». Наконец, они всегда называли и считали себя «воинами Христовыми». То есть в схемы нового народа и нового государства совершенно не выписывались. Вывод следовал — уничтожить» (Шамбаров 2007).

Иначе, чем объяснить, что уже через полтора месяца после прихода к власти большевиков была издана следующая секретная инструкция:

«Инструкция (секретно) — 12 декабря 1917 г.

От высшего революционного Совета

Политкомиссару т. Эрлиху для исполнения.

Лица, перечисленные в пунктах, подлежат обязательному истреблению: генералы, духовенство, укрывающиеся помещики, штаб-офицеры и обер-офицеры, окружные, станичные и хуторские атаманы; все контрреволюционеры и все казачество» (Здесь и далее курсив мой. — Н. Н.).

В это время никаких восстаний казаков против совет­ской власти еще не было. По крайней мере, таких, которые могли бы требовать их поголовного уничтожения. Вызывает, однако, гордость тот факт, что все казачество, в том числе и рядовых казаков, приравняли к генералам и штаб-офицерам.

А вот что было напечатано чуть позже, 8 февраля 1918 г., в «Известиях Нарвоенкома» (Нарвоенкомом в то славное время был Лев Троцкий):

«Старое казачество должно быть сожжено в пламени революции. Служба, требующая от казаков античных качеств: свирепости, беспощадности, кулачества и полная возможность безнаказанно грабить чужое добро и богатеть за счет грабежа... это все именно превратило все казачество в прелюбопытнейший вид самостийных разбойников! Общий закон культурного развития их вовсе не коснулся. Это своего рода зоологиче­ская среда, и не более того...

По своей боевой подготовке казачество не отличалось способностью к полезным боевым действиям. Казаки по природе ленивы и неряшливы, предрасположены к разгулу, к лени и ничегонеделанью...

Особенно рельефно бросается в глаза дикий вид казака, его отсталость от приличной внешности культурного человека... При исследовании психологической стороны этой массы приходится заметить сходство между психологией некоторых представителей зоологического мира...

Уничтожить казачество в целом, снять лампасы, запретить именоваться казаком, расказачить, выселить в массовом порядке в другие области — вот наш лозунг! … Стомиллионный русский пролетариат, даже с точки зрения нравст­венности, не имеет право здесь на какое-то великодушие. Дон необходимо обезлошадить, обезоружить...

Мы говорили и говорим: очистительное революционное пламя должно пройти по всему Дону и на всех навести страх и почти религиозный ужас.... Пусть последние их остатки, словно евангелийские свиньи, будут сброшены в Черное море».

Под этим творением революционной мысли стоит подпись члена ЦК РКП(б), председателя РВС нарвоенкома т. Л. Троцкого. Как же нужно ненавидеть и одновременно до животного ужаса бояться казаков, чтобы сочинить такое!

Цивилизованный автор этой статьи во всем античном наследии увидел только перечисленные им качества (даже кулачество(?) , как будто не было вообще ничего замечательного в античные времена: ни Гомера, ни Праксителя, ни Мирона).

Между тем, те западные стратеги, кому пришлось столкнуться с казаками на поле боя, восторгались ими, пытались перенять их боевое искусство и создать что-либо подобное, но не получилось. Видимо, были не достаточно дикими, не хватило «зоологизма». Не хочется, да и не стоит возражать по поводу лени, неряшливости и разгула казаков. Вся их история, весь быт говорят об обратном.

Личность Троцкого слишком хорошо известна любому мало-мальски образованному человеку. Но, не считая себя представителем «зоологической среды», он в то же время сам обладал наиболее характерными ее чертами. Вот конкретные, задокументированные факты: «Фрейдист Троцкий еще раз вернулся к идее о “социализации женщин”. Лев Давидович сразу по приезде на Кубань отдал распоряжение о “реквизиции 60 молодых девушек...” Часть красноармейцев ворвалась в женские гимназии... тут же были изнасилованы 4 ученицы в возрасте от 14 до 18 лет. Около 30 учениц были уведены во дворец войскового атамана, к Троцкому... и все были изнасилованы» (Жевахов 2006).

Ненависть к казакам — единственной реальной противостоящей его замыслу силе — становится более понятной, если учесть, что автором революции Троцкого считал не только он сам, но и США: «В еврейских кварталах Нью-Йорка восторженно говорили, что революцию в России сделал “наш Троцкий из Бронкса”» (Шамбаров 2007).

Стоит ли удивляться отношению Троцкого к казакам, если в его теории «перманентной революции» всему русскому народу отводилась роль «охапки хвороста», которая должна была сгореть во имя торжества идей мирового социализма. Но казаки были «на особом положении».

Эстафету с подачи Троцкого подхватили и понесли дальше его приспешники. Вот выдержка из речи М. И. Калинина, произнесенной на Всероссийском съезде трудовых казаков в феврале 1920 г.: «Советская власть нравственно обязана расказачить казачество, и оно будет расказачено». Особо значимо то, что сказано это было именно на съезде казаков. Знать, велика была уверенность в силе и правоте советской власти. Даже не хватило ума придумать новую формулировку.

Кампания по травле донского казачества растянулась на многие годы. Доказательством тому стало выступление Лазаря Кагановича перед уполномоченными в ст-це Полтавской в 1932 г.: «…Южные славяне, а особенно казачество, как рудимент человеческого общества, не имеют ни физиологиче­ского, ни исторического, ни политического и даже религиозного права проживать на этой прекрасной земле». Вдумайтесь в смысл сказанного казакам: им открыто заявлено, что они обречены новой властью на уничтожение. И это говорится в тот момент, когда еще не окончен голодомор, когда по станицам еще не отплакали жертв. Редкое по ненависти и цинизму выступление!

Специфическое отношение не только к казакам, но и к тем, кто проявил хоть малейшее желание присоединиться к ним, проявилось у молодой Советской власти уже в феврале 1918 г. В газетах появилось безапелляционное объявление ЧК, в котором было оповещено, что «...все бегающие на Дон для поступления в контрреволюционные войска каледин­ской и корниловской банды... будут беспощадно расстреливаться отрядами комиссии на месте преступления» (Нехамкин 2007). Суть пролетарской политики и меры к ее противникам вполне ясны. Остается непонятным, как собирались определять «место преступления» «всех бегающих».

И хотя на начальном этапе Гражданской войны большинство казаков были нейтральны к новой власти, а некоторые даже приняли ее, комиссаров не устраивал даже «казачий большевизм». Сами казачьи войска были упразднены, по Дону покатились грабежи, «реквизиции», репрессии. В Новочеркасске и донских станицах казнили 2 тыс. человек.

Начало «официального» расказачивания связывают с
появлением циркулярного письма-директивы, принятого
24 янва­ря 1919 г. на заседании Оргбюро ЦК РКП(б), в которое входили тогда М. Владимирский, Н. Крестинский и
Я. Свердлов, разосланного на места 29.01.1919 г. и подписанного только Я. М. Свердловым. Протокол этого заседания Оргбюро вела К. Т. Новгородцева — жена Я. Свердлова (Генис 1994).

Текст этого, в то время засекреченного, документа сейчас не составляет какой-либо тайны. Желающие могут, например, найти полный его текст во многих изданиях, но, во избежание обвинений в предвзятости и возможной неточности цитирования, отсылаю к официальному изданию всемогущего партийного органа: журнал «Известия ЦК КПСС» (1989. № 6). Примечательно, что само Оргбюро ЦК было создано
16 января 1919 г., т. е. всего за неделю до «сочинения» этой директивы. Создается впечатление, что едва ли не первым рассмотренным вопросом был именно вопрос об уничтожении казачест­ва, более того, создали это бюро именно для обеспечения расказачивания.

Совершенно нелогичным выглядит появление такой директивы именно в это время. Для Советской власти на Дону наступили более чем благоприятные условия. В январе 1919 г. красновская армия таяла день ото дня, и красные быстро заняли большую часть территории Донской области. В то время на Дону только в 10 станицах из 252 не было большевиков. Но, видимо, Якову Михайловичу стало тревожно от мысли: а вдруг казаки никогда не поднимутся против родной ему власти и расправиться с ними уже не будет оснований? Вот он и решил поторопиться.

Во времена гласности в журнале «Москва» (1989. № 12) был опубликован материал Германа Назарова «Дальше... Дальше... Дальше...К правде». В нем автор на основе архив­ных данных со всей убедительностью доказывает, что «вдохновителем и организатором» этой директивы является именно Я. Свердлов. «Узкая группа лиц, эти несколько человек (Свердлов, Крестинский, Владимир­ский, Новгородцева) собирались на квартире Свердлова и Новгородцевой, где и решали все “злободневные вопросы”, одним из которых был вопрос “о расказачивании” — поголовном уничтожении казаков».

Меня не покидает ощущение, что вся эта директива была чуть ли не семейным делом Свердлова. То, что это недалеко от истины, подтверждают документы той эпохи. В 1920—1930-х гг. на политической сцене действовал своего рода «клан» — ряд свойственников и родственников Якова Свердлова. Так, печально известный глава НКВД Генрих Ягода, будучи троюродным братом Свердлова, женился на его племяннице Иде. Высокие посты занимал и младший брат Свердлова Вениамин (Кожинов 2006). Уж очень много совпадений. ЦК не мешал ему, поскольку вся деятельность по уничтожению казачества пришлась по вкусу многим членам ЦК, можно сказать, попала «в масть». Помимо этого обнаруживаются и другие не менее симптоматичные совпадения.

Отменено было это письмо «фактически» в день смерти Свердлова, 16 марта 1919 г. Но эта отмена носила формальный характер. Письмо действовало весь 1919 г.

Примечателен и такой факт. В январе—феврале 1919 г. самое активное участие в наступлении Южного фронта и «разгроме белоказаков на Дону» принимала 8-я армия под командованием М. Тухачевского. И вновь удивительное, прямо-таки мистическое совпадение. Тухачевский командовал ею с 24 января (день «сотворения» письма Оргбюро) по 15 марта 1919 г., т. е. за день до смерти Свердлова. Членами Реввоенсовета 8-й армии были И. Э. Якир, Г. Д. Базилевич, Я. И. Весник, А. П. Розенгольц. Всех их в конце тридцатых годов поставили к стенке. Таковы факты. Но, как известно из философии и опыта мировой цивилизации, любое явление одновременно служит и причиной, и следствием. Так что же послужило причиной, а в нашем случае «последней каплей», инициировавшей письмо Свердлова? Что стало импульсом, толчком для его принятия?

За девять дней до того «знаменательного» дня в ЦК была получена записка от Донбюро РКП(б), в которой указывалось на необходимость проведения «большой и сложной работы по уничтожению путем целого ряда мероприятий, главным образом в аграрном вопросе, кулацкого казачества как сословия».

Такой поворот совсем не случаен. К тому времени на Дону 80% земли принадлежало казакам, составлявшим менее половины населения. И натравить на казаков крестьян, сделать палачами можно было, только заинтересовав их получением земли и имущества будущих жертв.

В итоге циркулярное письмо Оргбюро ЦК РКП(б) от
24 января 1919 г. было подготовлено Донским бюро РКП(б) (С. Сырцов), командованием Южного фронта (И. Ходорков­ский), согласовано с Реввоенсоветом (Л. Троцкий), Оргбюро (Я. Свердлов). В ЦК принято по докладу Сырцова.

Сырцов предложил программу: «полное, быстрое и решительное уничтожение этой особой группы населения,... физическое уничтожение чиновничества, офицеров, вообще верхов, распыление остальных казаков, вывод из пределов области, мобилизация в рабочие батальоны, на принудительный труд».

Письмо было подписано Я. Свердловым с такой характерной припиской: «Необходимо держать его в строжайшем секрете, сообщая только тем товарищам, которые будут вести работу непосредственно среди казаков». По смыслу приписки письмо следовало довести только до непосредственных исполнителей «работы», т. е. до палачей. Зафиксирован удивительный факт. На заседании казачьего комитета, в конце августа или в первых числах сентября 1918 г., выяснилось, что «цент­ральная власть нередко спешила проводить среди казачества общие реформы, не учитывая положения трудового казачест­ва, и что, по признанию тов. Свердлова, местные совет­ские власти в казачьих областях нередко допускали ошибки...» (Трофимов 1990). И именно «тов. Свердлов» менее чем через полгода подпишет печально известную директиву о терроре относительно казачества. Очевидно, во имя исправления допущенных ранее «ошибок».

Это письмо Свердлова было направлено в политотделы Южного фронта. О его получении 4 февраля ему доложил Ходорковский. Через три дня, т. е. 7 февраля 1919 г., Реввоенсоветом фронта была утверждена Инструкция, которая «вменяла в обязанность ревкомам и военно-полевым трибуналам расстреливать всех без исключения казаков, занимавших служебные должности по выборам или по назначению окружных и станичных атаманов, их помощников, урядников, судей и проч., всех без исключения офицеров красновской армии, всех активных деятелей красновской контрреволюции, всех богатых и так далее».

Особую смысловую нагрузку несет «...и так далее», позволяющее исполнителям самим определять «объем и содержание» «подшефного» контингента.

«Наряду с мерами суровой расправы временные революционные органы должны преследовать цель социально-экономического обескровливания верхов и отчасти средних кругов казачества путем беспощадных контрибуций и конфискаций, переселений иногородних на казачьи земли и в их жилища» (Бирюков 1989).

(Исполнители пошли дальше руководителей!)

Но чрезмерная исполнительность «низов» не только не была осуждена «верхами», но и получила одобрение. 22 февраля Свердлов телеграфирует Ходоровскому: «Линия ваша верна. Продолжайте в том же направлении». Таким образом, именно Донбюро выступило инициатором и застрельщиком «большой и сложной работы» по расказачиванию казачества.

Такова краткая предыстория вопроса. Но за каждым историческим моментом стоят конкретные люди: идеологи, вдохновители, организаторы, исполнители и пр. Обойти вниманием главных из них было бы несправедливо. Воспользуемся фрагментами их биографий.

Первая скрипка, безусловно, Лев Давидович Троцкий. В 1905 г. он появился на исторической арене как черт из табакерки, с длинным языком. Лейба Давидович Бронштейн родился в 1879 г. в семье очень богатого херсонского зерноторговца и землевладельца. В хозяйстве отца трудились сотни батраков, мать была из семьи известных крупных предпринимателей Животовских. С семи лет мальчик обучался в хедере при синагоге, а когда подрос, его устроили в Одесское реальное училище. Потом поступил в Одесский университет на математический факультет. В дальнейшем университет забросил и увлекся революционной деятельностью. Таковы были детство и юность Льва Давидовича. (Удивительно, но и другой деятель, принявший самое деятельное участие в расказачивании, правда, несколько позже, Иосиф Сталин — ровесник Троцкого.)

Второй человек — Яков Михайлович Свердлов, подлинные имя и отчество — Ешуа-Соломон Мовшович (Назаров 1989).

Свердлов родился 22 мая 1885 г. в Нижнем Новгороде, в семье владельца граверной мастерской Мираима (Мовшы) Израилевича. Мать Елизавета Соломоновна — домашняя хозяйка.

На допросе в полиции, 12 января 1910 г., 25-летний Сверд­лов сообщил такие данные биографии: вероисповедание — иудейское, происхождение и народность — из мещан, еврей, образование — в 1900 г. окончил 4 класса. Что же удивительного в том, что летом 1918 г. под его эгидой была создана особая «Еврейская коммунистическая организация», издавалась газета на идиш?

Было бы несправедливо по отношению к Якову Михайловичу ограничивать его кровожадную инициативу только казаками. Еще в период подготовки переворота он направил на Черноморский флот своих эмиссаров, поставив им задачу: «Севастополь должен стать Кронштадтом юга». Кронштадт в то время был знаменит массовыми убийствами офицеров. И указание было выполнено. В Севастополе Советская власть победила мирным путем, флотские комитеты уже были большевистскими, но Крым умылся кровью полутора тысяч убитых офицеров и гражданских лиц (Шамбаров 2007).

Не менее значимо то, что воззвание ВЦИК, опубликованное после покушения на Ленина, в котором отмечалось, что «на покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит беспощадным массовым террором против всех врагов Революции», было подписано именно Свердловым (Дайнес 2008). Так что к началу 1919 г. опыт палача у Сверд­лова уже был, и достаточно богатый.

Нельзя забывать и о том, что именно Свердлов был организатором и куратором убийства русского царя. Не случайно ведь это жуткое для истории России событие произошло в его вотчине — Екатеринбурге. Его роль — ведущая, его партия — заглавная, это, собственно, текст письма Оргбюро. Близким другом Свердлова, с которым он отбывал турухан­скую ссылку, был участник расстрела царской семьи, «пламенный революционер» Шая Исаакович Голощекин.

Руководитель Донбюро РКП(б) С. И. Сырцов с 1912-го по 1916 г. учился в Петербургском политехническом институте, в 1917 г. прибыл на Дон, было тогда ему 24 года от роду, и начал руководить казаками, считая Дон «русской Вандеей». Именно из его уст вышло пожелание проведения работы по уничтожению кулацкого казачества как сословия.

Другой студент, Иона Эммануилович Якир, сын кишиневского фармацевта, прибыл на Дон двадцатилетним — после учебы в Базельском университете (Швейцария) и Харьковском технологическом институте и, став членом РВС
8-й армии, так указывал на недостатки своим подчиненным: «Ни от одного из комиссаров дивизий не было получено сведений о количестве расстрелянных белогвардейцев, полное уничтожение которых является единственной гарантией прочности наших завоеваний. В тылу наших войск и впредь будут разгораться восстания, если не будут приняты меры, в корне пресекающие даже мысль возникновения такового. Эти меры: полное уничтожение всех, поднявших восстание, расстрел на месте всех, имеющих оружие, и даже процентное уничтожение мужского населения».

Очевидно, именно для выполнения своих же указаний он создал особый «придворный» батальон из 530 китайцев, на совести которых было 8 тыс. расстрелянных, в том числе и казаков.

Таковы закоперщики намечавшегося великого дела и формулировки задач, поставленных перед ними, так зазвучал «камертон». А действия последовали…

«В одном из хуторов ст-цы Вешенской старому казаку за то только, что он в глаза обозвал коммунистов мародерами, вырезали язык, прибили его гвоздями к подбородку и так водили по хутору, пока несчастный старик не умер.

В ст-це Каргинской забрали 1000 девушек для рытья окопов. Все девушки были изнасилованы и, когда восставшие казаки подходили к станице, выгнаны вперед окопов и расстреляны» (Лосев, Левченко, Небольсин 1989).

У власти было два пути: или чрезвычайно мудрая и осторожная политика, или беспощадный террор. Большевики избрали второе. О принципиальном подходе к воплощению такой политики можно судить по тому, что на одном из весенних заседаний Оргбюро ЦК РКП(б) применительно к Дон­ской области прозвучало такое слово, как «оккупация».

Неожиданным препятствием на пути «поголовного уничтожения казаков» стала массовая сдача казаков в плен полками, сотнями и отдельными группами.

Для усиления расслоения казачества член Реввоенсовета Южного фронта Г. Сокольников даже предлагал временно удалить старшие возрасты за пределы Донской области, проведя их «трудовую мобилизацию для общественных работ», и приступить к «постройке и оборудованию концентрационных лагерей». Но его слова остались только «благими пожеланиями». Для выполнения январской директивы Оргбюро началось формирование окружных ревкомов. Первыми были созданы Хоперский и Усть-Медведицкий. Ревкомы в дальнейшем создавались в каждой станице, а в хуторах назначались временные комиссары. Они руководствовались в своей деятельности простым принципом: «Чем больше вырежем, тем скорее утвердится Советская власть на Дону».

Кроме них были созданы временные полковые военно-полевые трибуналы, действовавшие на путях продвижения Красной Армии. В состав каждого трибунала входил политкомиссар полка и два представителя партячейки. Приговоры их обжалованию не подлежали и приводились в исполнение немедленно. О нагрузке трибуналов можно судить по словам командующего группой войск Южфронта Ф. К. Миронова (донского казака): «…только на пути 8-й армии трибуналами во благо социальной революции было расстреляно 8 тысяч человек».

Организующая работа большевиков начала приносить свои плоды. Как писал позже член Казачьего отдела ВЦИК Изюмский, «массовые аресты, контрибуции, заключения и, наконец, массовые расстрелы граждан без суда и следствия привели население к панике... Население было терроризировано. Ни один гражданин не был уверен, что его ночью или завтра не расстреляют». Аресты заложников и расстрелы принимали иногда, по показаниям современников, «уродливую форму спорта». Шла самая настоящая охота за казаками. Так, председателю Морозовского ревкома Богуславскому была спущена телеграмма, в которой его упрекали за «потачку контр­революционерам», с приказом действовать энергичнее. По показаниям Богуславского, он обиделся, «с горя выпил, пошел в тюрьму, взял список арестованных, вызвал по порядку номеров и 64 человека расстрелял». Впоследствии только во дворе Богуславского было обнаружено 50 зарытых трупов расстрелянных и зарубленных казаков и членов их семей. Еще 150 трупов нашли в разных местах вне станицы. Подобные дикие, бессудные расправы велись повсеместно. Подтверждением тому служат многочисленные цифры и факты, оставшиеся в документах того времени. Вот только некоторые из них.

По докладу члена Донбюро Сырцова, в Вешенском районе к апрелю было казнено около 600 человек. В станицах Казанской и Шумилинской, как сообщал М. Шолохов в письме М. Горькому, «количество расстрелянных казаков (выборные хуторские атаманы, георгиевские кавалеры, вахмистры, почетные станичные судьи, попечители школ и проч. буржуазия и контрреволюция хуторского масштаба) в течение 6 дней достигло солидной цифры — 400 с лишним человек».

Было бы несправедливым обойти стороной суждения по этому вопросу лидеров новой власти и их теоретиков. Роль исполнителей, конечно же, велика, но за их спиной стояли верховные «жрецы» новой религии. Для примера несколько вы­сказываний, ставших если не догмой, то руководством к действию. Троцкий: «Пробил час расплаты с Каинами... Вся рабоче-крестьянская Россия с отвращением и нена­вистью глядит на те мигулинские, вешенские, еланские, шумилинские банды...Гнезда бесчестных изменников и предателей должны быть разорены. Каины должны быть истреблены...» (Бирюков 1989). Отметим, что этот шедевр — не частное суждение индивида, а Приказ председателя реввоенсовета от
25 мая 1919 г., т. е. документ, требующий незамедлительного и неукоснительного исполнения. (Удивительная метаморфоза произошла с Троцким позже. Именно по его инициативе был сооружен памятник... Иуде в городке Свияжске Симбир­ской губернии.)

Не отставали от руководителей и теоретики-историки новой эпохи. «Казаки — это “железная гвардия” царя, “нагаечники”, “автономисты”, одичавшее племя» (суждения проле­тарских историков типа Н. Янчевского, М. Корчина, Б. Лу­нина, С. Васильченко).

Попытки отдельных членов Донбюро РКП(б) «перехватить» исполнение и хоть как-то ввести жизнь на «оккупированных» казачьих территориях в привычные рамки неизменно терпели поражение.

27 января секретарь Воронежского отделения Донбюро
А. Дорошев потребовал от Донбюро срочно снестись с ЦК «чтобы Донской Исполком, наконец, был организован». Бума­га пошла наверх, но результат был отрицательный. Я. Сверд­лов накладывает резолюцию: «Общее руководство работой поручается товарищам военсовета Южфронта. Никакого Дон­ского Исполкома... Даны точные указания Ходоровскому, Мехоношину» (Бирюков 1989). (О «точности» этих указаний можно было судить уже через несколько недель, когда Дон «онемел от ужаса».)

21 мая (т. е. через пять месяцев после «выхода в свет» директивы) из Граждупра Герасимов передает в ЦК партии записку по прямому проводу: «Надо прекратить назначенство временных ревкомов. Они бессильны...Миллионы антисоветски выращенных казаков умертвить сразу нельзя. Пора на очищенных от неприятеля местах хоть искусственно декоративными выборами создать Советы...». Если вдуматься в смысл и стиль этого документа, то становится понятной озабоченность Граждупра. Возникают «технические» трудности с умерщвлением казаков, а потому надо было как-то приглушить их сопротивление, организовав опереточную власть.

А ведь права казакам были гарантированы еще декретом Совнаркома от 1 июня 1918 г., т. е. год назад. В частности, в нем значилось: «... 2. Трудовому казачеству совместно и на равных правах с проживающими на казачьих землях трудовым крестьянством и рабочими представляется право организации Советской власти — войсковых и областных, районных и окружных, станичных и поселковых Советов казачьих депутатов». Видимо, именно на эти обещания, подписанные Лениным, и клюнули многие казаки, поначалу открывая фронт перед Красной Армией. В числе первых сторонников Ленина был и Ф. Миронов. Но такого законного права казаки так и не получили.

16 марта 1919 г. ЦК партии вынужденно приостановил свою директиву от 24 января, в связи с восстанием казаков в станицах Вешенской и Казанской. Однако это было просто формальное мероприятие. В тот же день (16 марта) член Реввоенсовета Южного фронта Колегаев приказал войскам применять против казаков:

а) сожжение восставших хуторов;

б) беспощадный расстрел всех без исключения лиц, принимающих прямое или косвенное участие в восстании;

в) расстрел через 5 или 10 человек взрослого мужского населения восставших хуторов.

На следующий день, т. е. 17 марта 1919 г., за подписью членов Реввоенсовета 8-й армии И. Якира и Я. Вестника вводится в действие приказ № 1552, в котором предписывалось: «Все казаки, поднявшие оружие в тылу красных войск, долж­ны быть поголовно уничтожены (курсив мой. — Н. Н.), уничтожены должны быть и все те, кто имеет какое-либо отношение к восстанию, к противосоветской агитации, не останавливаясь перед процентным уничтожением населения станиц, сжечь хутора и станицы, поднявшие оружие против нас в тылу» (Кирсанов 2003).

Политика репрессий против казачества была общегосударст­венной установкой на уничтожение казачества как возможной военной основы противников Советской власти. Руководитель Донского бюро Арон Френкель в марте 1919 г. на VIII съезде партии указывал на то, что «необходима экспроприация(?) казачества и массовое переселение их в глубь России с вселением на их место пришлых трудовых элементов. Это лучшим образом растворит казачество» (Там же).

24 апреля 1919 г. Ленин подписал декрет Совнаркома о направлении на Дон переселенцев из шести голодающих губерний: Петроградской, Олонецкой, Вологодской, Череповецкой, Псковской и Новгородской. Казачество встретило переселенцев враждебно. Да иного отношения и быть не могло, хотя сами переселенцы ни в чем не были виноваты, в том числе и в трагедии расказачивания (Бирюков 1989). Жестокостью, изуверством, насилием, надругательством над святынями из казачества просто «вынули душу». Осталось тело без души. Здесь-то и таились истоки и причины казачьей жестокости и расправ с красными.

Подводя в середине 1919 г. итоги практической работы на Дону, Казачий отдел ВЦИК на множестве примеров бессмысленного террора предлагал распустить старые ревкомы, отменить их приказы, создать новые органы. При этом комиссар экспедиционного корпуса В. Трифонов тоже считал, что положение надо выправлять новыми людьми, указывая, что при этом важно, «особенно для Дона», чтобы руководители были из русских.

Самое примечательное: даже признавая ошибочность и пагубность мер, применяемых к казачеству, предлагая некоторые поправки «к текущему моменту», выдвиженцы совет­ской власти ни на минуту не допускали мысли об отступлении от генеральной линии — полного уничтожения казачества. Вот образчик такого документа:

«Из записки члена Донского ревкома И. И. Рейнгольда, поданной им в ЦК РКП(б) 6 июля 1919 г., в период безрадостного и местами панического отступления Красной Армии на Южном фронте.

Бесспорно, принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физиче­ски, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и всяческое заигрывание с казачеством (точное иезуитское сочетание жестокости, цинизма и лицемерия. — Н. Н.). Ни на минуту нельзя упускать из виду того обстоятельства, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица — вооруженный лагерь, каждый хутор — крепость. И политика их массового истребления приведет к тому, что мы с Доном никогда не справимся, а если и справимся, то после долгой, кровавой и упорной борьбы. Опыт Вешенского восстания показал, что казаки чрезвычайно чутки к проводимой по отношению к ним политике, и, раз разгоревшись, пожар восстания охватывает десятки тысяч казаков. Между прочим, ничто не содействовало так успеху восстания, как попавшие к ним, благодаря возмутительной разхлябанности местных советских органов, тезисы и директивы в ЦК пар­тии по вопросу об отношении к казакам. Эти тезисы в руках казачьих офицеров послужили прекраснейшим материалом для агитации против Советской власти как явно стремящейся к уничтожению казачества. Отсюда и сила и отчаянное упорство восставших, которых мы не победили и которые до­стигли своей цели — соединиться с наступавшей казачьей армией. И это сделали те самые вешенцы, которые первые открыли путь Советской власти, первые перешли на нашу сторону» (Павлюченков 1998).

В ночь на 11 марта 1919 г. в районе станиц Казанской и Вешенской вспыхнуло восстание. Численность повстанцев уже в самом скором времени составила около 15 тыс. казаков призывного возраста и до 10 тыс. стариков, иногда женщин. К маю численность восставших достигла 40 тыс. человек. Вешенское восстание напугало Москву до ужаса.

16 августа было опубликовано воззвание к казакам, где, в частности, было заявление правительства о том, что оно «не собирается никого расказачивать насильно, оно не идет против казачьего быта, оставляя трудовым казакам их станицы и хутора, их земли» (но это уже никого на Дону не могло остановить и тем более заставить казаков поверить: они-то видели воочию, что станицы и хутора сожжены и разорены, а о принципах расказачивания им ничего не надо было говорить: к тому моменту не только войсковые, но и юртовые земли были у них отняты).

Доказательство лживости правительства последовало не далее чем через несколько дней. 18 сентября Политбюро утвердило «Тезисы о работе на Дону», автором которых, что обычно скрывалось, был, конечно же, Троцкий: «Мы будем беспощадно истреблять все те элементы, которые будут...оказывать поддержку врагу и чинить затруднения Красной Армии» (Козлов 1990).

Режим, введенный в покоренных районах Дона, был воистину оккупационным. Помимо массовых расправ и казней многими ревкомами были упразднены сами понятия «казак» и «станица», незаконно реквизировалось все, что могло сгодиться — от лошадей до упряжи, телег и седел. Доходило до того, что в отдельных станицах военными комиссарами были поставлены австрийские военнопленные (Лосев, Левченко, Небольсин 1989).

А что же сам вождь мирового пролетариата? Какую сторону он занимал? Требуя самых энергичных мер для подавления Вешенского восстания, он в то же время, как и следует вождю, проявлял гибкость и изобретательность, в частности, писал Г. Сокольникову: «Я боюсь, что Вы ошибаетесь, не применяя строгости, но... если нет сил для свирепой и беспощадной расправы... нельзя ли обещать амнистию и этой ценой разоружить полностью?».

Понимая, что поголовное уничтожение казачества при всем к тому желании не под силу даже советской власти, рассматривались варианты расчленения и в последующем полной территориальной ликвидации Области Войска Донского.

Одним из возможных способов расказачивания рассматривалось разделение Донской области с передачей ее районов Саратовской, Тамбовской и Ростовской губерниям. Однако этому категорически воспротивился Реввоенсовет Южного фронта. Мотивами послужили отнюдь не желание сохранить единство Дона, а предвидимые затруднения при проведении мероприятий по предотвращению новых восстаний: переселение крестьян на Дон, «высасывание» казаков из области путем трудовых и военных мобилизаций. А потому подчинение Реввоенсовету Гражданского центра «как органа оккупационного режима» военной власти сохранилось.

Попытки отдельных членов Донбюро перевести «зоологическую» борьбу в русло классовой, откалывая середняков и привлекая их на свою сторону, вызвали активное противодействие со стороны Донревкома. Его председатель А. Г. Белобородов (в 1918 г. председатель Уралоблисполкома, подписавший приговор всей царской семье) был категорически против. Сетуя на мягкое отношение к казакам, часть которых отправляли по приговорам трибуналов на принудработы, он писал в Оргбюро ЦК РКП(б) Крестинскому: «Этой наивности нужно положить предел, и чем скорее, тем лучше. Необходимо организовать Чрезвычайки, ... основное правило поведения при расправе с контрреволюционерами: захваченных не судят, а с ними производят массовую расправу».

Политика расказачивания, проведенная в период Гражданской войны, не прекращалась и во все последующие годы, принимая другие формы: раскулачивание, лишение гражданских прав, высылка, уплотнение казачьих станиц и хуторов переселенцами с передачей им юртовых земель.

Описанное можно дополнить перепиской уцелевших донских казаков с зарубежными родственниками, ушедшими с Белой армией в 1920 г. из Новороссийска и Крыма. Подборка писем, собранных В. Сидоровым, приведена в книге «Крест­ная ноша. Трагедия казачества» (Ростов-н/Д., 1994). Эмиграция даже отдаленно не могла представить истинную картину страданий соплеменников, оставшихся при расказачивании на родине. Вот несколько выдержек из этих писем. Письмо с Дона: «Как тебе известно, хутор наш составлял населения 900 душ обоего пола в доброе время, а сейчас только 433 души, из коих мужского пола 66 душ, стариков у нас всего 11 душ, а то вся молодежь. А где остальные — бог знает, погибли, конечно, в войну, померли в голодовку 1922 года, немало без вести пропавших, и вас за границей, мы знаем, 16 человек.

Скота в хуторе тоже почти нет, коров очень мало, лошадей только три, быков в трех дворах по две пары и редко по одной. Сам хутор пришел в неузнаваемость. Дома, сараи полураскрытыми стоят, похилившись в разные стороны. Благодаря того, что наш хутор на реке, вербы поукрывают его стыд летом, а зимой кошмар посмотреть со стороны. (Вот она высокая душа, ей стыдно быть бедной! — Н. Н.) В поле выйдешь — уверит полная пустота, даже жутко делается, да и вернешься в хутор, то же самое мало утешительного. Земля мало привлекает нас, ибо ее не на чем обрабатывать. Все ждем и надеемся, а пока в темноте и пыли ничего не видно».

Еще одно письмо, написанное в 1926 г., но говорится в нем о 1919 г.: «Откуда-то повылезали темные личности, перевязали себя красными тряпицами и пошла потеха. Искали главным образом казачьих офицеров, врагов и противников революции. Искали по сундукам, комодам и письменным столам, и все ценные вещи забирали с собой, как вещественные доказательства и имущество, оставленное белобандитами при бегстве. С меня сняли шевровые сапоги, объявив их “офицерскими”…

Хорошо одеты были только партийные служащие. Комиссары ходили в кожаных куртках и фуражках и в красных штанах. Агенты Чеки в свободное время были одеты с иголочки и раскатывали на автомобилях. Появился новый “капиталистический класс” особого отдела Чеки».

И даже более чем через 10 лет после этих событий отголоски их продолжали волновать казаков-эмигрантов. Вот что писали из Болгарии на Дон в 1931 г.: «Те, кто поехали в Россию, сперва писали, что живут дома, но потом родные их сообщили нам, что все возвращенцы сидят по тюрьмам».

Все это возмущало казачье население, возбуждало его против Советской власти на долгие и долгие годы. Последствия политики расказачивания сказались через двадцать с лишним лет, когда десятки тысяч казаков вместе с семьями ушли с отступавшими из донских степей немцами, поменяв одну оккупационную власть на другую (в Первую мировую войну с «германцами» в казачьих полках не было зафиксировано ни одного случая дезертирства или сдачи в плен — как же нужно было сломать людей за двадцать лет Советской власти).

Трагедия донского казачества продолжилась — но это уже было другое время и другая тема.

Последствия расказачивания были крайне тяжелыми. На Дону, например, по данным казака-эмигранта И. Билого, только прямые общие людские потери составили 823 тыс. человек, большинство из которых были казаки. По подсчетам В. Кожинова, в ходе революции и последовавших за ней событий в Области Войска Донского погибло примерно половина казаков. (По сообщению НТВ 24.01.08 (программа «Сегодня»), в результате расказачивания на Дону погибло около 1 млн казаков.)

В Первую мировую войну донских казаков погибло значительно меньше, чем в Гражданскую. Так, из ст-цы Анненской на войне погибли 17 казаков, а в Гражданскую — 320).

Прошло время, и через 70 лет на Второй всесоюзной научной (!) конференции «Казачество в революциях и Гражданской войне», проходившей в Черкесске в 1988 г., «деятельность по выполнению директивы (курсив мой. — Н. Н.) от 24 января 1919 г. была оценена как ошибки, допущенные местными партийными и советскими работниками весной 1919 г., выразившиеся в недифференцированном подходе к казачеству как сплошной реакционной массе» (Я. А. Перехов).

А вот пример попытки увести большевиков в сторону по принципу «я не я, и хата не моя». В 1988 г. А. Знаменский утверждал: «Была, оказывается, спецдиректива, разработанная в Донбюро С. Сырцовым, П. Блохиным-Свердлиным,
А. Френкелем, А. Белобородовым и другими отъявленными троцкистами». Автору мало того, что, отступая от исторической правды, по сути фальсифицируя ее, он не называет главного «смотрящего» — Свердлова. Оказывается, во всех казачьих бедах виновны «другие отъявленные троцкисты», но никак не милые его сердцу коммунисты.

А вот пример несколько иной, «микшированной» оценки расказачивания: «Кто не знал о любви казаков к Дону, тот не знал о них ничего. За несколько месяцев представители Советской власти хотели изменить на свой лад целый народ... и вызвали стихийный гнев масс (Трофимов 1990).

Следует понимать, что Советская власть «хотела как лучше», но немного погорячилась, поторопилась с «выполнением директивы». Кому как, но мне ближе слова В. Шамбарова из его книги «Казачество» (М., 2007): «Любопытно, что в наши дни, даже признав факт целенаправленного истребления казаков, “демократическая” пресса и телевидение очень уж тщательно избегают слова “геноцид”, подменяя его термином либеральных кампаний ХIХ в. “расказачивание”. Примечательно, что расказачивание резко изменило отношение к Совет­ской власти не только рядовых казаков, но и ее сторонников.

Вот что написал легендарный руководитель красного казачества Ф. Миронов в приказе-воззвании 22 августа 1919 г.:. «За Красной Армией шла другая армия — армия политиче­ских работников, армия коммунистов под различными на­именованиями: ревкомов, особых отделов, политотделов, политических комиссаров, чрезвычайных комиссий, ревтрибуналов, и каждый из них был наделен правом расстреливать, казнить, резать и жарить. Все это шли строители коммунистической жизни, коммунистического рая...

Коммунисты жестоко и зло надругались...над всем, что было освящено веками в казачьей трудовой семье, над трудом человека, над его религией, над его обычаями и верою отцов, над правдою...

Что остается делать казаку, объявленному вне закона и подлежащему беспощадному истреблению? Только умирать с ожесточением...Чтобы спасти революционные завоевания, остается единственный путь — свалить партию коммунистов» (Бирюков 1989).

Миронов хотел двинуть свой корпус на Деникина. Но Троцкий, почувствовав, очевидно, своей шкурой, что казаки могут повернуть и против него, приказал корпус разоружить, а Миронова арестовать. Такое не могли простить даже создателю 2-й Конной армии. Судьба его была предрешена (Бирюков 1989).

Отношение к донскому казачеству Советской власти, многих социальных групп и слоев населения, а также отдельных политиков и представителей интеллигенции показано в следующих суждениях:

«Для общества это было нечто ужасное, вроде разбойников, оплот ненавистного царизма, плетью разгонявших студенче­ские сходки. А социалисты шли дальше. Так, “Народный вестник” писал: “Слово “казак” стало синонимом грубости, наглости, жестокости, зверства... Когда наши народные представители получат власть, то казачий вопрос будет одним из первых, которым они займутся и разрешат его в смысле уничтожения этой военной касты, являющейся покорным орудием... в руках правящего класса... Прямо преступно поддерживать мнение, что казачество является чем-то особенным, чего нельзя касаться». К этому они и приступили с образованием Временного Правительства”. А заканчивали «решение» казачь­его вопроса уже большевики (Синеоков 2001).

В глазах «общественности» казаки представлялись извечно враждебными остальному народу, следовательно, «насилие мыслилось в качестве единственно возможной по отношению к ним политики, и расказачивание само собой подразумевалось» (Козлов 1990).

Каковы же причины такого отношения к казакам? Их множество, но отметим только превалирующие и, тем самым, определившие политику новой власти относительно казачества:

· Во-первых, для казаков были незыблемы основы существующего строя и государственного устройства. В их сознании доминировали чувство ответственности, верность присяге, данной государю, неукоснительное исполнение дисциплины. Все это мешало большевикам достигнуть главной цели — сломать строй и государственную машину. Большевистское руководство видело в казаках не особый народ, а подлежащее уничтожению сословие. Ленин писал о них как о защитниках самодержавия, отличавшихся стойкими монархическими и патриархальными пережитками, и называл казачество рудиментом феодальной эпохи, обреченным на вымирание.

· Во-вторых, казачество являлось в тот момент самой организованной (а на первых порах и единственной) противостоящей силой, представляющей зримую военную опасность (вспомним хотя бы рейд генерала К. К. Мамонтова).

Осенью 1918 г. 82% боеспособных донских казаков были у белых, 18% (часть бедноты) ушли в Красную Армию (Венков 1988).

· В-третьих, Дон был единственным местом реальной борьбы с Советами. Не случайно именно сюда бежали руководители будущей Добровольческой армии (М. В. Алексеев, Л. Г. Кор­нилов, М. Г. Дроздовский и др.), отдельные офицеры, именно сюда стягивались организованные воинские части, не признавшие новую власть. И только на Дону было единственное во всей России место для возможного формирования Добровольческой армии.

· В-четвертых, менталитет рядовых бойцов Красной армии, в подавляющем большинстве бывших крестьян, резко отличался от казачьего мировоззрения. Казаки не знали крепост­ного права и обладали чувством хозяина, они избрали путь дерзания и верности, служения земле, на которой родились. Крестьяне же веками были крепостными. И там, где они склоняли покорно головы перед хозяином, казаки в лучшем случае не покорялись, в худшем — бунтовали. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что солдатская масса, состоящая, как уже говорилось на 90% из крестьян, считала их богатеями, имеющими свои земельные наделы. Это в свою очередь развивало на почве зависти вполне материализованные неприязнь и злобу...

В апреле 1919 г. член Донбюро С. И. Сырцов писал: «...ненависть против казаков, на которых крестьяне привыкли смотреть как на классовых врагов, только теперь находит свое выражение» (Венков 1988). Необходимо учесть, что иногородние на территории Войска Донского численно превосходили казачье население. Именно они, легко поддавшись на лукавую демагогию большевиков, стремились использовать появившуюся возможность для сведения с казаками давних счетов, не останавливаясь ни перед чем, не брезгуя никакими способами мести. В слободе Михайловке при станции Себряково (ныне г. Михайловка Волгоградской обл.) местное население учинило жестокий самосуд, замучив более 80 одних офицеров, местных интеллигентов, помещиков и священника.

Иногородние количественно преобладали (53%) и во вновь формируемых полках Донской армии, что таило постоянную опасность с их стороны. При первых военных неудачах они переходили на сторону красных, нередко уводя с собой казачьих офицеров и получая за это вознаграждение.

Большевики, начиная расказачивание, быстро разобрались в особенностях ситуации и, разоружая и уничтожая казаков, одновременно вооружали иногородних. Это приводило к тому, что нередко наиболее ретивые из последних предлагали свои услуги большевикам и активно участвовали в их «мероприятиях» (в этом кроется одна из причин особенной жестокости гражданской войны на Дону).

· В-пятых, у красноармейцев, в немалом количестве участ­ников первой мировой войны, было еще одно основание ненавидеть казаков. Именно на казачьи полки, как единственно боеспособные, с началом развала армии в 1917г. была возложена неблагодарная задача выявления и задержания дезертиров. В этих мероприятиях было задействовано около 40 казачьих полков. А поскольку казаки были к дезертирам беспощадны, постольку солдатская масса считала их своими кровными врагами.

«Гордое, полное сознания исполнения казаками своего воинского долга, выполнение ими приказов об обезоруживании бунтующих полков возбудило против казаков солдатские массы, и положение казачьих сотен и полков, вкрапленных единицами среди солдатских корпусов, сделалось жутким.

К казакам жалось запуганное и загнанное офицерство, а в глазах высших начальников они из “мародеров”, “опричников” и “нагаечников” и в лучшем случае иронического слова “казачков” превратились в героев... ненависть и злобное чувст­во к казакам постепенно росло в солдатских массах» (Поляков 2008).

· В-шестых, начиная с революции 1905—1907 гг. в общест­венном сознании на многие годы дало ростки и укоренилось мнение о казачестве как об охранно-карательной силе. В широких кругах казаки воспринимались не иначе как «нагаечники», «прислужники полиции», «палачи безоружного народа» и пр.

Либеральная общественность почему-то забыла, что именно казаки-«нагаечники» были основной силой при ликвидации черносотенных погромов, т. е. спасения еврейского населения.

В немалой степени этому способствовало и само царское правительство, нарушившее «Устав о воинской повинности Донского казачьего войска» 1874 г., согласно которому мобилизация и вывод с территории Донской области казачьих частей второй и третьей очереди в мирное время не допускались. Но страх перед возможной революцией был настолько силен и непреоборим, что уже к началу 1906 г. были полностью мобилизованы все полки второй и некоторые полки треть­ей очереди. Такое положение объяснялось многими причинами, главными из которых были морально-нравственные принципы казаков: чувство ответственности и верность воинскому долгу, олицетворявшему в сознании казаков глубокую идею служения Отечеству.

Проводить параллели между различными периодами российской истории некорректно, но зададим только один во­прос: почему казаки после нагаечного разгона манифестантов-революционеров стали «палачами», а сотрудники ОМОН, отрядов «Альфа» и «Вымпел», частей ВДВ после событий октября 1993 г. (государственный переворот), в результате действий которых погибло не менее 200 человек в Останкино и около 1500 при защите «Белого дома», не только не были осуждены, но, напротив, несколько десятков из их числа секретным Указом Президента Б. Н. Ельцина награждены орденами и медалями вплоть до присвоения звания «Герой России» (Иванов 1995)? Другое время – другая цена человеческой жизни?

· В-седьмых, никак нельзя обойти и вечный для России «национальный» вопрос, а именно вопрос об «инородцах», у которых было, по крайней мере, два основания, мягко говоря, не любить казачество. Первая причина возникла задолго до рассматриваемых событий и заключалась в том, что лицам иудейского вероисповедания (за небольшими исключениями) не разрешалось проживать на территории Донского Войска. Это обстоятельство в немалой степени влияло на взаимоотношения указанных групп населения. Справедливости ради, но никак не для защиты казачества, надо отметить, что такая политика донского казачества отнюдь не была чем-то из ряда вон выходящим. Она как раз проводилась в русле государст­венной политики.

Вот несколько подтверждений. В 1610 г. одним из условий возможного царствования, выдвинутых перед польским королевичем Владиславом, был запрет строить в России костелы «и пускать жидов». Одной из возможных причин этого было обнаружение в вещах Лжедмитрия Талмуда и писем «по-еврейски». В феврале 1727 г. в царствование Екатерины I был издан императорский указ «О высылке жидов из России», в декабре 1742г. при Елизавете Петровне издан именной императорский указ «О высылке, как из Великороссийских, так и из Малороссийских городов, сел и деревень, всех Жидов»; при Петре II было принято следующее постановление: «…евреям не возбранено торговать в Украине на ярмарках, ...жительствовать же им в Малороссии запрещено»; в 1775 г. (царствование Екатерины II) евреи изгоняются из Варшавы; в апреле 1804 г.(император Александр I) принят закон об устройстве евреев: им предоставлена свобода вероисповедания, но установлена черта оседлости в западных областях.

Задача анализа и оценки всех этих указов и законов нам не под силу. Это мог себе позволить А. И. Солженицын. Интересующихся действительной ролью и степенью участия инородцев в красном терроре отсылаю ко второй части его книги «Двести лет вместе») (гл. 16. «В гражданскую войну»). Отметим только, что в 1915 г. черта оседлости была отменена.

Вторая причина возникла в ходе первой мировой войны, в период военных действий в Польше, на западе Украины и Белоруссии. Множество местечковых жителей сделало своим прибыльным делом контрабанду и шпионаж в пользу Германии, а на казачьи части была возложена задача борьбы с этими явлениями. Помимо этого, когда было принято решение об их выселении из прифронтовой полосы, казачьи части опять оказались на «острие копья». Именно их привлекли к осуществлению такой неблагодарной функции. Основанием для этого решения царского военного руководства помимо высоких боевых и моральных качеств казаков послужил позиционный характер боевых действий, исключающий или делающий малоэффективным широкое применение больших масс кавалерии.

Перечисленное — не самая последняя причина того, что состав карательных органов (военных трибуналов, чрезвычайных комиссий и т. п.), комиссарский корпус в немалой степени формировались именно из инородцев. Примечательно, что этот факт заслужил пристальное внимание не только отечественных историков и политиков, но и зарубежных. Так, Уинстон Черчилль, выступая перед палатой представителей 5 ноября 1919 г., отметил, что «в системе террора, организованной ВЧК, активно участвовали евреи, а иногда еврейки» (Веллер, Буровский 2007). Все это служило вескими основаниями для формирования неприязни, часто переходящей во взаимную ненависть. Не сбросить со счетов и то, что в ВЧК 55—75% руководящих должностей занимали латыши, а Красная Армия на 18—20% состояла из «интернационалистов»: китайцев, австрийцев, венгров, чехов, немцев.

Помимо перечисленного существовал целый ряд практических соображений, послуживших в немалой степени привлечению казаков для выполнения совершенно не свойственных им полицейских функций. Рассмотрим основные из них для объективной оценки необходимости участия казаков в подавлении беспорядков и демонстраций в революционные времена:

1. Использование пеших солдатских частей против демонстрантов и манифестантов всегда приводило к неизмеримо большим жертвам. Яркий пример тому — Кровавое воскресенье 9 января 1905г. При столкновении с толпой пехота вынужденно применяла огнестрельное оружие, отчасти из чувств страха и самосохранения (кстати, у Зимнего дворца пехота была по составу своему крестьянская, однако никто не называл крестьян России «палачами», эта оценка применялась исключительно к казакам).

2. Конные части были гораздо мобильнее пехоты, а потому их можно было быстро и легко перебросить к очагам беспорядков.

3. Особенности казачьей экипировки (конструкция седла, соединение стремян специальным ремнем под грудью коня) значительно повышали устойчивость посадки казака в седле, что играло немаловажную роль при действиях в толпе.

4. Высокое искусство управления конем позволяло казакам избежать травм от резких движений коня или свести их к минимуму. Для этих целей казаки использовали нагайки, потому что только они из всей кавалерии не носили шпор (отсюда и пошло — «нагаечники»).

Подтверждением тому может служить и опыт развитых стран. Имея на вооружении самые современные и эффективные технические средства, их полиция в больших городах (Лондон, Париж, Нью-Йорк и пр.) зачастую прибегает к помощи конной полиции. Здесь очевидно срабатывает и психологический фактор: пеший всегда будет бояться всадника и его лошади, а значит, риск его противодействия резко уменьшается.

В итоге можно сделать вывод, что у подавляющего большинства населения Российского государства были основания «неравнодушно» относиться к казачеству. Самое интересное в том, что причины эти не имеют объективной основы, а родились на непонимании казачьих сущности и менталитета.

Не снимая с казачества определенной доли вины («виноват волк, что козу съел, виновата и коза, что в лес забрела»), можно утверждать: будь казачество сплоченнее, более критически настроено к большевистской демагогии, решительнее и активнее, его судьба сложилась бы иначе.

Тем не менее несмываемый позор за политику расказачивания, безусловно, лежит на плечах и совести высшей государственной власти «революционной» России. Именно от нее исходили инициатива, приказы и распоряжения, направленные на уничтожение донского казачества (все закономерно: рыба гниет с головы!).

В борьбе с казаками большевистское руководство до конца делало основную ставку на массовый террор. Упомянутый выше С. И. Сырцов в телеграмме одному из местных активистов И. Решеткову категорически приказывал: «За каждого убитого красноармейца или члена ревкома расстреливайте сотню казаков. Приготовьте этапные пункты для отправки на принудительные работы в Воронежскую губернию, Павловск и другие места всего мужского населения (курсив мой. — Н. Н.) в возрасте от 18 до 55 лет включительно. Караульным командам приказать за каждого сбежавшего расстреливать пятерых, обязав казаков круговой порукой следить друг за другом» (Трут 2004).

Можно согласиться с Л. Футорянским (1997), заметившим, что «процесс расказачивания в широком смысле слова был обусловлен тем, что казачья система столкнулась с развитием капиталистических отношений…». Но этот факт ни в коей мере не может оправдать то содержание, которое вдохнули большевики в это понятие — физическое уничтожение казаков.

В конечном счете, расказачивание было направлено против истории народа и тем самым носило антиисторический характер. Как сказал кто-то из историков, «этнос является электроном атома нации». Из школьного курса физики мы знаем, что атом при потере хотя бы одного электрона приобретает совершенно другие качества. Отсюда придется признать, что, избавившись от казачества, российский народ стал качественно другим. Полагаю, что изменения произошли не в лучшую сторону.

Но история, к сожалению, дисциплина «факультативная», а потому воспринимается и оценивается она отдельными индивидами довольно необычно. Необъяснимо и забавно, но и в наше время у инициаторов и исполнителей расказачивания можно найти немало защитников, готовых объяснить «геноцид против (!?) казачества в процессе строительства Совет­ского государства, как естественную реакцию правящих кругов... штыком и кровью укреплявших (!?) Советскую власть в казачьих землях» (Чемякин 2001).

Во имя исторической справедливости позволю себе небольшое отступление, которое поспособствует правдивой оценке трагедии донского казачества. 11—12 декабря 2006г. в Тегеране состоялась международная конференция по исследованию холокоста. Участники ее — политики, историки, религиозные деятели из многих стран мира (Австрии, Германии, Франции, Англии, Швеции, Израиля, США, Австралии и др.), посвятившие этой теме около четверти века, были единодушны в своих выводах: цифры холокоста (6 млн), его значение, мягко говоря, сильно преувеличены. Реальное количество его жертв – от 300 тыс. до 1,5 млн. Конечно, факт гибели полутора миллионов евреев вызывает глубокое соболезнование. Но эти цифры вполне сопоставимы с жертвами расказачивания, одного с ними порядка. А численность собственно казачьего населения в Донском Войске, по данным различных авторов, к началу 1917 г. составляла около 1,5 млн человек (из них уничтожено до 80%). Но холокост известен и на Западе, и в России, а о расказачивании и реальном количестве его жертв на Западе знают единицы, и чуть больше — на родине).

А. Козлов (1990) характеризует Циркулярное письмо Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г. как «кредо охваченных фанатизмом романтиков мировой революции», отмечая все-таки, что оно положило начало массовому террору на Дону.

Во все века «фанатиков» либо изолировали на длительный срок (если не навсегда), либо сжигали на кострах. Но уж никак не делали из них «романтиков», что выказывало желание защитить и оправдать негодяев и циников, авантюристов и проходимцев, жаждавших власти и разорения, уничтожения в конечном счете великой России, которую без уничтожения казачества победить было невозможно. Об этом однозначно свидетельствует история России и всех ее войн на протяжении нескольких веков, начиная с XIV.