Ф. Р. Сундуров Рецензенты: заместитель председателя Верховного суда тасср

Вид материала

Исследование

Подобный материал:

• Председателя Верховного Суда тасср м. М. Мавлятшин Вмонографии характеризуется правовой, 2191.5kb.
• Практика Верховного Суда РФ. Причинение смерти по неосторожности. Практика Верховного, 783.64kb.
• Элиста Президиум Верховного Суда Республики Калмыкия, обсудив информацию Председателя, 231.28kb.
• Статья Суды в Кыргызской Республике, 433.5kb.
• 59. Определение Верховного Суда РФ от 19. 10. 2007 г. №20-В07-18, 83.07kb.
• Постановлений Пленума Верховного Суда РФ от 27. 07. 83 N 4, от 20. 12. 83 N 11,, 76.81kb.
• Верховного Суда Республики Алтай от 4 августа 2010 года, которым отменено решение, 132.93kb.
• Верховного Суда Российской Федерации, Судебной коллегией по гражданским делам Верховного, 250.59kb.
• Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 06. 02. 2007 n 7 Всвязи с вопросами, возникающими, 127.8kb.
• Председателя Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации предлагается постановление, 43.97kb.

§ 2. Заблуждение относительно противоправности совершаемых действий

В советском уголовном праве нет института анало­гии. Общественно опасное деяние только тогда может быть признано преступлением, когда за него предусмот­рена ответственность нормами уголовного права. Про­тивоправность—объективный, основной и обязательный признак преступления⁹⁷. Это подчеркивает и законода-тель при определении преступления в ст. 7 Основ уго­ловного законодательства.

Поскольку противоправность является существенным и необходимым признаком преступления, постольку и: отражение его в психике лица есть существенный и не­обходимый момент при определении виновного отноше­ния к совершаемому деянию. Иными словами, для приз­нания лица виновным необходимо, чтобы оно сознавало общественную опасность и противоправность совершае­мого деяния⁹⁸. Вопрос о том, является ли сознание про­тивоправности необходимым признаком вины, решается советскими учеными неоднозначно. По мнению одних, сознание противоправности не является признаком вины, поскольку законодатель ни в ст. 8, ни в ст. 9. Основ не ука­зывает на него⁹⁹. Другие считают, что сознание противо­правности — это обязательный признак вины ¹⁰°. Третьи полагают, что наряду с другими признаками сознание противоправности является необходимым признаком

вины ¹⁰¹.

Как известно, преступление нарушает не только уго-ловно-правовую норму. Так, например, неисполнение приказа командира (начальника) в воинских преступ­лениях (ст. 239 УК. РСФСР) влечет за собой, помимо нарушения уголовно-правовой нормы, нарушение Дис­циплинарного устава и Устава внутренней службы Во­оруженных Сил СССР.

Подобные преступления нарушают не только уго-ловно-правовые, но и дисциплинарно-правовые нормы. Это объясняется тем, что общественные отношения имеют множество граней, линий проявления и наиболее важные из них закрепляются, регулируются и охраня­ются всей системой социалистического права, различ­ными его отраслями и институтами. Вокруг этих обще­ственных отношений создается одна из основных частей надстройки — правовые отношения ¹⁰².

95-

При совершении преступления нарушается одно или несколько правоотношений, в результате которого воз­никают новые уголовно-правовые отношения, отноше-»ия, возникающие в конечном итоге из нарушения дис­позиции уголовно-правовой нормы, которая была регуля­тором общественных отношений. Иными словами, про­тивоправность при обосновании преступности деяния «является не менее важной характеристикой: она ука­зывает на нарушение уголовно-правовой оболочки» ^шз.

Таким образом, необходимость установления психи­ческого отношения лица к противоправности определя­ется не только объективностью, но и самостоятельностью

•его уголовно-правового значения. Действительно, законо­датель в большинстве случаев не указывает на сознание противоправности как на признак вины. Такое указание

•есть лишь в некоторых составах преступлений, предусмот­ренных Особенной частью УК РСФСР (ст. ст. 126, 177, 178 и др.). И сделано это, по нашему мнению, с целью подчеркнуть особую значимость именно этого признака вины. Во всех же остальных случаях из смысла норм яв­ствует, что законодатель имеет его в виду и «лишь в си­лу очевидности этого особо не фиксирует его» ¹⁰⁴.

Специфика признака противоправности определяет и специфику его отражения в психике лица, совершающего преступление. Особенность, в частности, заключается в том, что норма уголовного права, определяющая уголов­ную противоправность совершаемого деяния, имеет свою

•структуру, состоит из ряда элементов — гипотезы, диспо­зиции и санкции ¹⁰⁵. В психике виновного может быть не­правильно отражена либо уголовно-правовая норма в це­лом, либо ее часть.

Уголовно-правовое значение этих ошибок различно. Когда лицо ошибается относительно размера или вида уголовно-правовой санкции, такая ошибка не изменяет

•содержания вины, ее форму и не влияет на пределы уго­ловной ответственности. Иное дело, если лицо заблуж-

.дается в предписаниях диспозиции уголовно-правовой нормы. Например, виновный, похищая имущество, оши­бочно полагает, что делает это тайно, в то время как его

.действия осознаются присутствующими гражданами. Здесь заблуждение лишь в отношении одного призна­ка — «тайного» изъятия имущества. Это конструктив­ный признак диспозиции уголовно-правовой нормы, по­этому ощибка в этом признаке, не изменяя форму ви-

•96

ны, определяет ее содержание. Следовательно, хотя в действительности нарушалась диспозиция иной уголов-но-правовой нормы, квалифицировать действия винов­ного необходимо, исходя из намерения лица, т. е. того, какие признаки диспозиции охватывались его сознанием.

Лицо может заблуждаться и относительно уголовно-правовой нормы в целом. Законодатель порой учитывает этот вид ошибки при решении уголовно-правовых вопро­сов. В качестве примера можно привести ст. 200 УК РСФСР. В ней предусмотрено, что если лицо ошибается относительно наличия у него каких-то прав, то такое заблуждение устраняет уголовную ответственность за ошибочное (предполагаемое) осуществление этого пра­ва. В таких случаях к уголовной ответственности лицо привлекается лишь за то, что при наличии существен­ного ущерба нарушает установленный законом порядок осуществления действительного или предполагаемого права.

Ф. был осужден народным судом по ч. I ст. 108 и ч. II ст. 145 УК РСФСР. Преступление совершено при следующих обстоятельствах. Жена Ф. была у подруги, у которой был и Р. Когда жена Ф. пришла домой, то не обнаружила кошелька, в котором были документы и бумаги. Ф. пошел на квартиру подруги и потребовал у Р. кошелек. Р. ответил, что не брал кошелька. Тогда Ф. избил Р. и снял с него часы. На следствии и суде Ф. показал, что часы он взял для того, чтобы отдать их Р., когда тот вернет ему кошелек. Об этом он ска­зал и Р. Ф. ошибочно полагал, что он имеет право пу­тем применения силы открыто изъять чужое имущество взамен якобы украденного кошелька. С точки зрения внешней характеристики содеянного — это грабеж или даже разбой. Однако корыстной цели у Ф. не было, по­этому нельзя рассматривать содеянное как преступле­ние против личной собственности. С учетом этого кас­сационная инстанция, по нашему мнению, поступила правильно, исключив из обвинительного приговора ст. 145 УК РСФСР ¹⁰⁶. Нельзя привлекать Ф. и за са­моуправство (ст. 200 УК РСФСР), так как нет суще­ственного ущерба.

Разновидностью ошибки в противоправности явля­ется заблуждение лица относительно содержания про­тивоправности. Нами было отмечено, что по данному классификационному основанию можно выделить: во-

7 Р-5Ю 97

первых, заблуждение относительно правомерности дея­ния при фактической противоправности его; во-вторых, заблуждение, когда лицо полагает, что совершается про­тивоправное деяние, в то время как оно не является уголовно-противоправным, а может быть и правомер­ным; в-третьих, заблуждение, когда по ошибке нару­шается иная уголовно-правовая норма, чем та, которая охватывалась намерением лица.

Заблуждение относительно правомерности деяния как первый вид ошибки в содержании противоправно­сти может быть проявлено, по крайней мере, в трех ва­риантах. Во-первых, это такая ошибка, когда заблуж­дение происходит при наличии объективно существую­щих фактов или явлений, на основе их неправильной оценки и интерпретации. Такая ошибка по существу исключает противопоставление личностного смысла тем требованиям, которые предъявляются обществом и го­сударством, моралью и правом к совершаемой деятель­ности и к самой личности. В данном случае исключа­ется психическое отношение к совершаемому в виде сознания общественной опасности и противоправности. Поскольку при такой ошибке нет виновного отношения к совершаемому деянию, то отпадает вопрос и об уго­ловной ответственности за него.

К сожалению, не всегда при заблуждениях такого рода судебные инстанции решают вопрос подобным образом. Так, Т. был осужден народным судом по ч. I ст. 130 УК РСФСР. Он признан виновным в том, что на протяжении ряда лет распространял заведомо ложные, позорящие К. сведения о том, что последний в период работы с 1964 г. поЛТО, -г. бухгалтером ЖСК растра­тил более двух тысчуйсюперативных средств. Т. как председатель, а затем как бухгалтер этого жилищного кооператива на общем собрании и на последующих соб­раниях кооператива утверждал, что в недостаче коопе­ративных средств повинен К. Следственным органам причину недостачи установить не удалось из-за отсут­ствия документации. В то же время материалами дела установлено, что недостача на сумму свыше двух тысяч рублей, действительно, образовалась в период работы К. бухгалтером ЖСК.

В подобной ситуации высказывания Т. нельзя приз­нать клеветой. Клевета предполагает распространение заведомо ложных, позорящих другое лицо измышлений.

98

Утверждение Т., что недостача образовалась в тот пе­риод, когда бухгалтером был К., есть констатация фак­та, а не ложное измышление. Факт соответствует дей­ствительности, но в результате неправильной его оценки страдают личные интересы К., так как эти оценочные суждения позорят К.

В подобных ситуациях возникает своеобразная кол­лизия. Существует истинный факт, и лицо, его конста­тирующее, абсолютно уверено в этом, но интерпретация этого факта неправильна, ошибочна. С учетом этого Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР приговор народного суда и постановление президиума областного суда отменила, указав, что если «лицо добросовестно заблуждалось в ложном характере распространяемых им позорящих другое лицо сведений, оно не несет уголовной ответственности за клевету» ¹⁰⁷.

Во-вторых, это такая ошибка в правомерности совер­шаемых действий, которая обусловлена каким-то при­казом или распоряжением другого лица или органа ¹⁰⁸. И если выполняющий приказ или распоряжение не соз­нает их общественную опасность и противоправность, нельзя ставить вопрос и об уголовной ответственности его. Неосознание общественной опасности и противо­правности приказа или распоряжения, и, в конечном итоге, действий во исполнение этого приказа или распо­ряжения обусловлено чаще всего тем, что лицо, выпол­няющее приказ, и ранее неоднократно выполняло по­добные распоряжения, которые были вполне законны­ми ¹⁰⁹.

Третьей разновидностью ошибки лица относительно правомерности совершаемого деяния является так на­зываемая мнимая оборона. Суть мнимой обороны за­ключается в том, что лицо ошибочно полагает, что оно отражает общественно опасное посягательство и в силу этого причиняет вред другому лицу, хотя реального по­сягательства не было ^по. В уголовно-правовой литера­туре справедливо отмечается, что вопросы правовой природы мнимой обороны, обоснование уголовной от­ветственности за нее и за превышение пределов допу-указания на них в обобщениях о применении законода-дателем, ни юридической наукой ^ш. Обходит эти вопро­сы и судебно-следственная практика, в частности, нет указания на них в обобщениях о применении законода­тельства о необходимой обороне ^ш.

7* 99

Юридическая природа мнимой обороны обусловлена прежде всего заблуждением лица относительно наличия посягательства¹¹³ и правомерности, с его точки зрения, действий, направленных на устранение воображаемой опасности. Это значит, что свои защитные действия ли­цо строит, исходя из правил необходимой обороны. Из этого следует вывод о том, что при решении вопросов уголовной ответственности за действия, совершенные при мнимой обороне, мы должны исходить из правил «о необходимой обороне в сочетании с правилами о фактической ошибке» ¹¹⁴.

Наиболее сложный вопрос, который возникает при мнимой обороне, это вопрос о возможности уголовной ответственности за ее превышение и уголовно-правовой оценки действий мнимой обороны. Общепризнано, что при определенных условиях действия при мнимой обо­роне исключают уголовную ответственность. Основным таким условием признается добросовестное заблужде­ние. Если же заблуждение было недобросовестным, то наступает ответственность за неосторожное причинение вреда¹¹⁵. На это ориентирует и Пленум Верховного Суда СССР ^11в

Такой подход советских криминалистов и судебных органов в своей основе представляется правильным. Обоснованием этого является основополагающий прин­цип советского уголовного права — принцип субъектив­ного вменения, т. е. вменение того, что охватывалось сознанием лица. В то же время нельзя, видимо, согла­ситься с тем положением, что при мнимой обороне воз­можна ответственность за неосторожное причинение вреда. Во-первых, это объясняется тем, что, распростра­нив правила необходимой обороны на мнимую оборону, нельзя отступать от него и «урезывать» это правило применительно к мнимой обороне. Действительно, не ставим же мы вопрос о неосторожном причинении вре­да при необходимой обороне ¹¹⁷. Если его и ставят не­которые ученые, то лишь применительно к превышению ее пределов ¹¹⁸. Сам характер института необходимой обороны при ее превышении таков, что об уголовной ответственности можно ставить вопрос лишь при явном несоответствии защиты характеру и опасности посяга­тельства ^ш. Можно, правда, сослаться на то, что при необходимой обороне имеется реальное посягательство, а при мнимой такового нет. Однако такая ссылка неубе-

100

дительна. Потому-то и говорим об обороне, хотя и мни­мой, потому и применяем правила необходимой оборо­ны, что в представлении лица это посягательство имеет­ся, что для него оно налично.

Во-вторых, нельзя согласиться с этим положением и потому, что такой подход противоречил бы характеру заблуждения при мнимой обороне. При мнимой обороне существует как бы двойная ошибка. Первая — это за­блуждение лица относительно характера, оценки опас­ности, действительности и наличия посягательства. (Ошибка в посягательстве может быть различной. Мож­но говорить об ошибке в характере, оценке опасности посягательства и т. д.). Вторая (она обусловлена пер­вой) — заблуждение относительно правомерности защи­тительных действий ¹²°. Собственно ошибка во втором ее аспекте и представляет разновидность заблуждения лица в правомерности совершаемого деяния. Для уяс­нения ее уголовно-правового значения нужно рассмат­ривать и первую ошибку, остановиться на анализе взаи­мосвязи этих ошибок.

Механизм соотношения данных ошибок и предопре­деляет уголовно-правовое значение действий при мни­мой обороне. О мнимой обороне можно говорить только в том случае, когда имеется ошибка относительно на­личия общественно опасного посягательства. Если лицо сознает, что такого посягательства нет или не должно быть, но, тем не менее, совершает действия на всякий случай или для предупреждения возможных послед­ствий, могущих причинить ущерб, то ни о какой мни­мой обороне не может быть речи. В таких случаях можно говорить либо об умышленном, либо о неосто­рожном преступлении.

Если лицо ошибается относительно наличия посяга­тельства, то оно освобождается от уголовной ответствен­ности лишь в том случае, когда им оценены и избраны в качестве правомерных такие защитительные действия, которые соответствовали воображаемой, мнимой опас­ности.

Если же человек применяет такие средства, способы защиты, которые даже с точки зрения личностного смысла мнимо обороняющегося не соответствуют пред­ставляемой опасности по своей большей силе, интенсив­ности, то в таких случаях речь должна идти о превы­шении пределов допустимого¹²¹. На это ориентирует

101

судебную практику и Пленум Верховного Суда СССР, который в своем постановлении от 16 августа 1984 г. указал, что если при мнимой обороне «лицо превысило пределы защиты, допустимой в условиях соответствую­щего реального посягательства, оно подлежит ответ­ственности как за превышение пределов необходимой обороны» ¹²². Следовательно, при мнимой обороне речь может идти либо об освобождении лица от уголовной ответственности, либо о привлечении его к ответствен­ности за превышение допустимого вреда, который при прочих равных условиях соответствует превышению пределов необходимой обороны. Кроме того, можно, видимо, констатировать, что в рамках мнимой обороны не может быть неосторожного преступления.

По правилам мнимой обороны с учетом специфики правовой регламентации могут быть рассмотрены ошиб­ки при мнимом задержании преступника ¹²³ и мнимой крайней необходимости. К сожалению, Пленум Верхов­ного Суда СССР не затронул этого вопроса в своих постановлениях. Не рассматривался он и Пленумом Верховного суда РСФСР.

Представляется, что в интересах укрепления социа­листической законности, единообразного рассмотрения вопросов мнимой обороны, мнимой крайней необходи­мости и мнимого задержания преступника в судебно-следственной практике целесообразно регламентировать их в законодательном порядке.

Вторым видом ошибки лица в содержании противо­правности является такое заблуждение, когда лицо по­лагает, что совершается противоправное, преступное деяние, в то время как оно является правомерным, либо не является уголовно-противоправным. В теории совет­ского уголовного права действия на основе таких за­блуждений получили название «мнимых преступле­ний»¹²⁴. В данном случае противоправность деяния су­ществует лишь в воображении лица, его совершившего. Поскольку такие действия не нарушают отношений, охраняемых уголовным правом, они не являются уго-ловно-противоправными, а значит не являются преступ­ными и не могут повлечь уголовную ответственность ¹²⁵, хотя иные виды ответственности могут иметь место. Например, лицо, получившее на хранение пальто, прис­ваивает его и полагает, что совершает преступление. Однако ни в Основах уголовного законодательства, ни

102

в УК РСФСР нет нормы, определяющей уголовную от­ветственность за присвоение личного имущества граж­дан. Виновный может отвечать за совершенное дейст­вие в гражданско-правовом порядке. К нему могут при­меняться меры общественного воздействия. Мнимое преступление имеет лишь криминологическое, но не уголовно-правовое значение.

Третьим видом ошибки в содержании противоправ­ности является заблуждение, при котором лицо пола­гает, что им нарушается одна уголовно-правовая норма, в то время как нарушается иная. Суть данной ошибки заключается в том, что лицо, совершающее деяние, соз­нает его общественную опасность и противоправность, но заблуждается относительно того, какую уголовно-правовую норму по своему содержанию оно нарушает, какой уголовно-правовой нормой охватывается в дей­ствительности совершаемое деяние. Данная ошибка не устраняет виновного отношения к содеянному, она из­меняет лишь содержание вины. При таком заблуждении существует несоответствие между тем, что должно быть нарушено, и тем, что в действительности нарушается. Это несоответствие отражается в квалификации дей­ствий виновного.

Заблуждение такого вида может быть двоякое. С одной стороны, может быть такая ошибка, когда лицо заблуждается в уголовно-правовой норме, предусматри­вающей большую меру ответственности, чем та норма, которая представлена в сознании виновного. С другой стороны, может быть и такая ошибка, когда нарушае­мая уголовно-правовая норма предусматривает мень­шую меру ответственности, чем та, которая представле­на в сознании лица, ее нарушившего.

Если фактически нарушаемая уголовно-правовая норма предусматривает большую меру ответственности, чем та, которую намеревалось нарушить лицо, то ему вменяется в вину норма, которая охватывалась его соз­нанием. При этом содеянное квалифицируется как оконченное преступление, предусмотренное той уголов­но-правовой нормой, которая была представлена в соз­нании заблуждающегося, хотя и нарушена более стро­гая норма. Если же фактически нарушаемая уголовно-правовая норма предусматривает меньшую ответствен­ность, чем та норма, которая была представлена в созна­нии ошибающегося, деяние квалифицируется исходя из

103

намерений лица. Но поскольку преступный результат в пределах нормы, предусматривающей ответственность, не наступил и уголовно-правовая норма, имеющая более су­ровую меру ответственности, которую и намеревалось нарушить лицо, не нарушена, содеянное должно квали­фицироваться со ссылкой на ст. 15 УК. РСФСР. Иными словами, при квалификации действий с подобным за­блуждением предпочтение отдается не фактическому результату, а намерениям лица.

Ошибка в противоправности может выражаться и в заблуждении лица относительно числа нарушаемых норм права Здесь можно говорить о двух разновидно­стях такого заблуждения. Во-первых, заблуждение, при котором лицо полагает, что оно нарушает несколько уголовно-правовых норм, в то время как в действитель­ности нарушается одна. По существу, это такая ситуа­ция, когда предусмотренное советским уголовным за­коном общественно опасное деяние соединено с мнимым преступлением. Образно говоря, это представленная в воображении лица «мнимая идеальная совокупность

преступлений».

Данная ошибка не исключает уголовной ответствен­ности за реальное общественно опасное деяние. Лицо не привлекается к уголовной ответственности лишь за мнимое преступление. Из этого вовсе не следует, что мнимое преступление, входящее в «мнимую идеальную совокупность», существующую в воображении лица, не имеет практического значения. Точно так же, как и единичное мнимое преступление оно характеризует лич­ность виновного, его потребности и интересы, склонно­сти и привычки, особенности побуждений. Оно харак­теризует установки личности, его ценностные ориента­ции, отношение к требованиям морали и права, к об­щественному долгу и принципам нравственности.

Представляется, что в отличие от мнимого единич­ного преступления мнимое преступление, проявившееся наряду с реальным преступлением, имеет не только кри­минологическое, но и уголовно-правовое значение. Его следует, на наш взгляд, учитывать при применении на­казания Пленум Верховного Суда СССР в своем по­становлении от 29 июля 1979 г. «О практике применения судами общих начал назначения наказания» разъяснил, что «суды должны всесторонне, полно и объективно исследовать данные о личности подсудимого, имея в ви-

104

ду их существенное значение для определения вида и размера наказания» ¹²⁶.

Второй разновидностью заблуждения в отношении числа нарушаемых правовых норм является ошибка, при которой лицо полагает, что оно нарушает одну нор­му права, в то время как нарушается две и более нор­мы. Проявление данной ошибки, ее влияние на форму вины, квалификацию преступления и, следовательно, пределы уголовной ответственности может быть двоя­ким.

Во-первых, если лицо сознает содержание обществен­ной опасности, ее характер, объем и размер последствий в тех свойствах и пределах, которые должны наступить от совершаемого деяния, но в то же время ошибочно по­лагает, что все эти характеристики деяния подпадают под одну уголовно-правовую норму, в действительности они охватываются несколькими нормами, то содеянное квалифицируется по совокупности. Общественная опас­ность при рассматриваемой ошибке осознается в полном объеме, поэтому заблуждение такого рода не меняет форму вины и ее содержание. То, что в отличие от пред­положения лица содеянное в действительности охватыва­ется двумя и более нормами, не означает объективного вменения, так как фактические и социальные характери­стики деяния отражались правильно. При квалификации действий виновного предпочтение будет отдано не пред­ставлению лица относительно числа норм права, которы­ми нужно охватить совершаемое, а тому, как осознавал­ся материальный признак преступления и каково было волевое отношение к нему. Применительно только к та­кой ситуации, видимо, и можно говорить, что незнание закона не освобождает от уголовной ответственности. Квалификация действий виновного по совокупности ха­рактерна и для судебной практики ¹²⁷.

Во-вторых, может быть такая ситуация, когда лицо, совершая преступление и осознавая лишь в определен­ной части качество, социальную значимость деяния и последствий, дает им в этой части правильную юриди­ческую оценку, но заблуждается относительно правовой значимости тех последствий, которые, находясь за рам­ками предвидения лица, наступили в действительности. По сути дела, здесь двойная ошибка, ошибка в пред­видении и обусловленная ею ошибка в числе наруша­емых норм. Ошибка в предвидении определена тем, что