Конкурс Александра вощинина. Силуэты далёкого прошлого
| Вид материала | Конкурс |
- Программа кружка «Моя родословная» (144 ч.) Учебно-тематический план, 222.68kb.
- Д. Ф. Сафонов из далёкого прошлого, 2145.16kb.
- Данная курсовая работа представляет собой взгляд на рекламу, а точнее применение такой, 381.53kb.
- «силуэты» (1969) 1, 45.96kb.
- Из доклада секретаря ЦК вкп(б) А. Жданова, 69.74kb.
- Аскар кишкембаев, 76.41kb.
- Кристофер Найт, Алан Батлер Мистерия Луны, 7995.39kb.
- Кутузов и его время, 447.76kb.
- Исследовательская работа по дисциплине «Литература», 185.3kb.
- Методическая разработка урока Тема: «Многофигурная композиция «Бал 19 века. Силуэты», 268.81kb.
В МИРЕ ИСКУССТВА
ОТКРОВЕНИЯ
ДЕВЯТОГО ГОДА
В августе – сентябре в Саратовском государственном музее имени А.Н. Радищева прошла выставка «Девять откровений девятого года». Для экспозиции были отобраны живописные произведения саратовских художников: Андрея Ванина, Татьяны Желниной, Алексея Карнаухова, Юрия Лаврентьева, Юлии Мартыновой, Людмилы Маханьковой, Натальи Моисеевой, Геннадия Панфёрова, Елены Панфёровой. Работы предоставил на выставку известный коллекционер Игорь Аскасев. Интересно, что после закрытия экспозиции все её участники преподнесли в дар музею свои живописные произведения – так коллекция современной отечественной живописи пополнилась новыми работами саратовских мастеров.
Думаю, что у многих посетителей возникали вопросы о концепции, направлении, совместимости творческих индивидуальностей. Что представлено на выставке: направление, течение в изобразительном искусстве или лучшие произведения из коллекции? Что подразумевает название экспозиции: что каждый художник – это открытие и творчество каждого – откровение? На выставке чувствовалось единство и в то же время – индивидуальность каждого участника. Как это было достигнуто, что их объединило и в чём особенность творческой манеры каждого из художников?
Эти вопросы я задала организаторам и участникам экспозиции. Кто-то дал подробную характеристику представленным работам, некоторые высказали точные и лаконичные суждения, определения, а другие поделились впечатлениями от уже опубликованных материалов о выставке, своими взглядами на искусство.
Елизавета Данилова
Елена Дорогина, заведующая отделом отечественного искусства ХХ–ХХI веков Саратовского государственного музея имени А.Н. Радищева:
– Выставка «Девять откровений девятого года» стала настоящим событием в культурной жизни Саратова. Её идея принадлежит хорошо известному в нашем городе коллекционеру – Игорю Викторовичу Аскасеву. Обладая большой первоклассной коллекцией произведений саратовских художников, Игорь предоставлял работы на многие монографические музейные выставки. И вот сейчас – новая экспозиция, на которой зрители смогли увидеть произведения девяти саратовских мастеров, каждый из которых занимается художественным поиском, является яркой индивидуальностью, идёт в искусстве собственным путём, вырабатывая свой живописно-пластический язык.
О названии выставки лучше спросить у автора концепции. Я могу только поразмышлять о том, что картины, появляющиеся на свет в результате длительных раздумий или спонтанно, в виде эмоционального выплеска, передающие тончайшие наблюдения натуры и самый смелый полёт фантазии, вечные идеи и мгновенные впечатления, всегда будут восприниматься как откровение. Ведь что такое откровение? Это духовное видение. Это то, что раскрывает истину, делает ясным, понятным что-либо. Это внезапное прозрение, вдохновение, наитие. Откровенность, как правило, носит исповедальный характер. А что такое искусство, как не исповедь художника? Я имею в виду сейчас искусство в его классическом, а не постмодернистском понимании. И мне кажется, что авторы показали работы, большинство из которых действительно являются откровениями.
Эта выставка показала определённый пласт современного саратовского искусства, хотя, безусловно, отразила далеко не все его явления. Представленные произведения трудно отнести не просто к одному, а даже к нескольким конкретным течениям. Художники находятся в пространстве разных стилистических направлений, создавая свою живописно-пластическую систему, включающую элементы экспрессионизма, абстрактного искусства, кубизма и символизма. В отличие от большинства саратовских мастеров, работающих в манере, ассоциирующейся в обыденном сознании с понятием «реализм», эти художники отказались от традиционного жизнеподобия, внеся свежее дыхание в саратовское фигуративное искусство, используя многое из достижений и пластических открытий ХХ века.
Андрей Ванин, Татьяна Желнина, Алексей Карнаухов, Юрий Лаврентьев, Юлия Мартынова, Людмила Маханькова, Наталья Моисеева, Елена и Геннадий Панфёровы… Выбор авторов был, безусловно, неслучаен. Объединённые и по возрасту (все они принадлежат к одному поколению мастеров, родившихся в конце 1950-х –1960-е годы), и по ярко выраженной художественной индивидуальности, и смелой свободе поиска – все они, используя язык художественного иносказания, пытаются заглянуть с помощью искусства в глубины сознания, отражая и творя собственный мир. Интересно то, что многие из художников показали на выставке работы, демонстрирующие новые грани мастерства или новый этап творчества.
Андрей Ванин хорошо знаком зрителям по живописным произведениям. На выставке впервые были представлены объекты, сразу ставшие настоящим откровением для всех: «Стул-император», «Дама-пик», «Человек в зелёном». Манера художника сразу узнаваема – и по зашифрованности образа, и по безупречному качеству исполнения. Как всегда, Андрей Ванин показывает тайную, скрытую, быть может, тёмную сторону человеческой души, создавая образы – иррациональные и фантасмагоричные. Апеллируя к воображению и фантазии зрителя, мастер смещает акцент с поверхности предметов в их сокровенные глубины. Работы мастера всегда символичны, в основе его художественной концепции лежит идея, характерная для символизма: идея существования за миром видимых, реальных вещей другой – настоящей действительности, отражением которой и является наш мир.
Принцип «сделанности» картины – одно из главных положений и в творчестве Юрия Лаврентьева. Своё видение предмета или явления художник претворяет в живописные конструкции. Представленные на выставке работы Лаврентьева эстетизированы, ассоциативны, метафоричны. В картине «Семья» образ простого человека, семьи вырастает до эпической, почти библейской высоты, а за проявлениями повседневной, обыденной жизни мастер видит скрытое глубокое философское содержание. Обычной жанровой сцене он придаёт символическое звучание, возвысив её до уровня художественного обобщения.
В отличие от строго выстроенных, продуманных живописных концепций Андрея Ванина и Юрия Лаврентьева, работы Людмилы Маханьковой, Татьяны Желниной и Натальи Моисеевой эмоционально-интуитивны, повышенно экспрессивны.
Важным импульсом в творчестве Людмилы Маханьковой являются натурные впечатления. Не вполне отрываясь от материального мира, художник создаёт иной мир, в котором зрителю становится понятен безмолвный язык красок и форм. В её сочинённых портретах, пейзажах, натюрмортах эмоциональный мазок, сочетание цветов, соотношение светлых и тёмных пятен обретают собственное значение. В картинах «Музыка», «Сюжет на стуле», «Свет над Волгой» при помощи цвета организовано пространство произведения, композиции построены из свободно текущих форм и ритмов.
Импульсивный и несколько хаотичный для неподготовленного взгляда мир создаёт на своих полотнах Татьяна Желнина. В смелых, повышенно экспрессивных работах «Пляж», «Кафе», «Пивнушка» преобладает не столько преображённая художником реальность, сколько овеществлённая в красках фантазия автора. Эмоции выражаются почти вне предметной среды – цветом, линией, пятном.
Свобода почти спонтанного самовыражения характерна, на мой взгляд, для творчества Натальи Моисеевой. Художник сознательно прибегает к эклектизму, смешивая в работах живописные стили и приёмы. В работах «Пикассо», «Сфинксы», «Одиссея» используется аллегорический язык, перед нами разворачивается свободное движение смыслов – их наложение, перетекание, ассоциативная связь. Мастер импровизации творит на своих холстах собственную мифологию.
Многие зрители на этой выставке впервые познакомились с живописью Юлии Мартыновой, которая известна своими работами в области мелкой пластики, керамики. Для её живописи характерны душевная напряжённость, сочетание боли и поэзии. Основное выразительное средство Юлии – экспрессия, которая проявилась в деформации пропорций, резкой цветовой гамме. В картинах «Спящий ангел», «Трапеза со Святым Духом» мы ощущаем предельно интенсивное звучание цветов, сопоставление контрастных плоскостей. Художник стремится через эмоциональную манеру изображения не к декоративизму, а к выраженной психологической напряжённости.
Алексей Карнаухов, опираясь на традиции лубочной культуры, городского фольклора, с долей лёгкой иронии повествует о жизни обитателей Святой земли, обращается к библейским и евангельским мотивам. На этой выставке его творчество представлено неожиданными, экспрессивно-декоративными, построенными на контрастах и смелых сочетаниях цветов картинами – «Разбитое окно», «Сельское житьё», «Разбитый арбуз». Новые композиционные решения, усложнение живописной фактуры мы видим в работе «На краю ледника», натюрморте «Грибочки».
Елена и Геннадий Панфёровы обращаются к ветхозаветным и евангельским сюжетам, говоря о вечных, непреходящих ценностях. С помощью современных пластических приёмов, эмоционального языка красок мастера создают яркие, сильные образы, преображая мир духовно и нравственно. Плоскостность форм, гармония ритмов характерны для картин Елены Панфёровой. Творчество художницы по стилистике ближе к «эмоциональному кубизму», а по одухотворённости – к экспрессионизму. В работах «Вечерняя прогулка», «Поющие», «Прогулка в облаках», дробя цельную форму на грани, автор проникает в структуру предмета. Выразительная ценность цвета и музыкальная ассоциативность цветовых сочетаний выражают «духовные сущности» мироздания.
Одухотворены, наполнены глубоким нравственным и духовным содержанием картины Геннадия Панфёрова – «Рождество», «Благовещение», «Поклонение волхвов», «Сретение». Автор интересно и необычно работает с фактурой и цветом. Наделяя цвет символическим содержанием, отказываясь от использования переходов и полутонов, художник разделяет картину на плоскости разного цвета в соответствии с изображаемыми фигурами или предметами. Каждый из элементов этой живописной «мозаики» имеет чёткую границу, как в эмалях или в витражах. Главная роль отводится чистым контрастным цветам, которые придают живописной плоскости особый декоративный эффект.
Экспозиция показала, что при содержательном несходстве работ все художники отказываются от изобразительности, точнее, от отражения реальности в традиционном понимании, перемещая взгляд с окружающей реальности внутрь себя. Одни выплёскивают на поверхность холста свой неистовый темперамент, боль и восторг. Другие выстраивают свои впечатления в отточенную, сдержанную систему. Замечательно сказал Василий Кандинский о том, что художник создаёт картины, ориентированные на внутреннее зрение, а голос души подскажет ему подлинную форму произведения.
Елена Слухаева, искусствовед:
– Думаю, творчество каждого настоящего художника – всегда откровение, если ему есть что сказать. Название выставки «Девять откровений» подразумевает, что каждый из мастеров – яркая индивидуальность со своим внутренним миром и своей индивидуальной творческой манерой, своим художественным языком. Кроме того, в названии есть элемент игры: 2009 год – девять художников – девять откровений.
Экспозицию составляют произведения из коллекции И.В. Аскасева. Идея и замысел принадлежат ему. Но могу сказать, что это девять саратовских художников, много и интересно работающих. Они достаточно молоды, их имена пока известны не очень широкому кругу. Поэтому выставка – это действительно открытие имён и творчества девяти мастеров.
На мой взгляд, их трудно отнести к какому-либо течению или направлению. Можно говорить лишь о тенденциях. На выставке представлены, скорее, девять разных мировоззрений, мировосприятий, выраженных языком живописи. Ну, а язык живописи одним близок и понятен, другим – недоступен. Даже сами художники чужие работы либо понимают, принимают, либо – нет. Насчёт лучших произведений из коллекции ничего не могу сказать. Всю её не знаю. Но те работы, что были у нас на выставках в разные годы, делают честь коллекции и коллекционеру.
Игорь Аскасев, коллекционер:
– Творчество – это опыт, проводимый художником в целях получения конкретного результата. Когда проводится собственный эксперимент, а не повторяются известные и апробированные, то поставленной цели чаще всего не достигают. Поэтому, чтобы получить стабильный результат, нужно приложить много усилий. Когда это происходит – рождается произведение искусства, которое является открытием и откровением художника. Представляя свои работы публике, художник надеется, что через его открытие зритель сможет воспринять и авторское откровение.
Основная идея выставки – желание рассказать о представителях саратовского изобразительного искусства из поколения сорока- и пятидесятилетних. Таких мастеров в Саратове сейчас довольно много. Все они продолжают работать с большим или меньшим успехом. У каждого из девяти авторов было отобрано по восемь произведений: принято считать, что знакомство с 8–10 работами позволяет понять суть творческого метода и выработать своё отношение к нему.
К сожалению, выставочная площадь не позволила увеличить количество экспонатов и работы многих талантливых авторов этого поколения не были представлены. Надеюсь, это будет сделано на последующих выставках.
В дальнейшем планируется создать экспозиции шестидесятилетних и семидесятилетних художников. К сожалению, серьёзные авторы в возрасте до 35 лет в Саратове отсутствуют. Люди не идут в искусство – «хлеб тяжёлый».
В саратовском искусстве в последние десятилетия основное место занимают две группы художников:
– художники, отражающие мир реального видения посредством домодернистических языков,
– художники, выражающие своё художественное видение с помощью цветовой и линейной экспрессии.
На проведённой выставке представлены авторы, говорящие со зрителем на языке экспрессии.
Выставленные работы в основном неизвестны широкому кругу зрителей; у авторов, уже хорошо знакомых публике, отобраны работы, характеризующие новые этапы творчества, у менее известных – работы последних четырёх лет. Именно поэтому не все значительные произведения экспонентов представлены на выставке, так как решалась задача отобразить современный этап творчества саратовских художников.
Расскажу немного о каждом из них.
Андрей Ванин – мастер, известный в России и Германии. Формируя новые творческие подходы к созданию художественных произведений, творит свою, непохожую на реальность, но в то же время реальную действительность, с глубоким философским и эмоциональным наполнением. Постоянный творческий поиск приводит к самым неожиданным новационным находкам.
Алексей Карнаухов – известный художник, прошедший несколько этапов в своём творчестве. Отличается высокой живописной культурой, способностью гармонично соединить несоединимое. Последний период творчества характеризуется трансформацией бытовых зарисовок в знаки, которые звучат с необыкновенной силой и убедительностью.
Юрий Лаврентьев – мастер, хорошо знакомый широкой публике, развивающий и расширяющий наработки русского авангарда10–30-х годов XX века, изменяя, дополняя их и создавая новую новационную наполненность. Автор прекрасно владеет базовыми ценностями и умеет так переработать их и придать им такую силу и мощь, что вышедшие из-под его кисти произведения завораживают и притягивают к себе зрителя.
Наталья Моисеева – прекрасный живописец, блестяще стилизует форму, изобразительный ряд и даже эмоционально-философское содержание. Автор наполняет образы духовной, философской и эмоциональной гармонией, а стилизация позволяет создавать необыкновенные, удивительные произведения.
Татьяна Желнина – художник, создающий работы, которые представляют собой выплеск внутренних ощущений автора. Её эмоции, выливаясь на холст, сами принимают форму, и происходит чудесное рождение произведения с прекрасной композицией.
Людмила Маханькова – живописец, создающий свой художественный мир путём наполнения образов эмоциями, верой, духовностью и личностной философией. Экспрессия, используемая как художественный язык, заряжает произведения мощным импульсом, который позволяет им легко найти путь к сердцам самых искушённых зрителей.
Геннадий Панфёров – художник-философ, прекрасно владеющий рисунком. В последние годы его индивидуальность проявилась в работе с фактурой. Геннадий Панфёров создаёт произведения-притчи, используя приёмы живописно пластического и витражного искусства. Работы мастера – это особого рода знаки, наполненные философией, верой и эмоциями автора.
Елена Панфёрова – живописец с мощным лирическим дарованием. Её картины наполнены метафизическим звучанием. В последнее время автор создаёт релаксирующие произведения, способные затронуть самые тонкие струны человеческой души.
Юлия Мартынова (Стогнева) – художник, пришедший в живопись из мелкой пластики, давшей возможность самобытного и неординарного выражения на плоскости. Её работы имеют сильное эмоциональное наполнение, что вкупе с гармоничной организацией холста даёт интересные результаты.
Геннадий Панфёров, художник:
– Каждая выставка, а тем более такая площадка, как музей имени Радищева, – это событие в жизни художника, ступенька к дальнейшему восхождению. Здесь вы видите настоящий музей современного искусства – много художников, много разных стилей и направлений, и это впервые. Соседство работ узнаваемых по отдельности авторов создаёт новое видение коллекции.
Моё увлечение живописью и становление как художника начинались с фотореализма и двигались в сторону абстрактного понимания действительности. Книга «О духовном искусстве» Кандинского открыла мне новые горизонты, просто потрясла меня. Считаю, что абстрактное искусство есть искусство духовное, осмысливающее события на гораздо более высоком уровне, чем «идейное» искусство соцреализма. Наверное, со временем качество живописи возросло, к ней стали проявлять интерес коллекционеры, в основном иностранцы. На Родине наши работы почему-то были не нужны. Рынок встал во всю звериную мощь и, как Молох, требует жертв чистоты, порядочности, совести. Кто не сдаётся, тот подлежит уничтожению, как миллионы русских людей, как сотни тысяч бесперспективных деревень. Перестроечные времена были бурными как в разрушении всего существовавшего, так и в создании нового. Всё можно, что не запрещено – лукавый лозунг. Но это меня мало интересовало, в творчестве у меня были другие предпочтения. Заинтересовали и задели меня проблема выразительных возможностей цвета и экспрессионизм. Правда, переосмыслял я его по-своему.
Вот так и у каждого художника. Есть базовые ценности, от которых он отталкивается. Пикассо считал непредсказуемым результат своей работы, и это нормальное состояние для автора. На Западе уровень неподготовленной публики высок, она понимает, что происходит в современном искусстве, а у нас считается, что искусство должно быть моральным, но кто должен определять нормы этой морали? Наши искусствоведы знают, что происходит, а широкая публика – нет. Прочитав публикации о выставке в прессе, прихожу к выводу, что русские писатели почти никак не связаны с изобразительным искусством. Они похожи на чрезвычайно озабоченных людей, которые, глядя вдаль, полны тяжёлых дум и потому совсем не замечают природы, они похожи на рабочих, которые по вечерам, когда на небе высыпают звёзды, склоняют чело, размышляя о дневных тяготах.
Жизнь русского человека целиком протекает под знаком склонённого чела, под знаком глубоких раздумий, после которых любая красота становится ненужной, любой блеск – ложным. Он поднимает взгляд лишь для того, чтобы задержать его на человеческом лице, но и в нём он не ищет гармонии и красоты. Он стремится отыскать собственные мысли, собственное страдание, собственную судьбу. Русский человек сострадает ближнему своему, как будто перед ним его собственное лицо в час несчастья.
Этот особый дар видения и воспитывал великих писателей: без него не было бы ни Гоголя, ни Достоевского, ни Толстого. Но создать великих художников он не может. Русскому человеку не хватает бесстрастия, чтобы взглянуть на лицо с живописной точки зрения, то есть спокойно, незаинтересованно, безучастно, как на предмет; от созерцания он незаметно переходит к состраданию, любви или готовности помочь, то есть от образного содержания к сюжетному. Неслучайно русские художники в течение долгого времени писали сюжеты. Понятно, что русское изобразительное искусство могло быть воспринято и оценено в мире лишь тогда, когда сумело взглянуть на мир с живописной точки зрения.
«У каждой эпохи, у каждой культуры, у каждой совокупности обычаев и традиций есть свой уклад, своя подобающая ей суровость, своя красота и своя жестокость, какие-то страдания кажутся ей естественными, какое-то зло она терпеливо сносит. Настоящим страданием, союзом человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две религии» – эти слова Германа Гессе вполне применимы как к эпохе тоталитаризма, так и к нашей с вами современности.
Быть русским художником в России – это Голгофа, если, конечно, ты живёшь и работаешь по совести, не кривя душой и никому не угождая. Отсюда и истоки творчества. Каждое живое существо стремится само управлять своей жизнью. Творец, творчество, творческий процесс – что это, откуда он, творческий импульс, до сих пор никто не знает. Может, от Творца? Ведь в каждом есть Божье, а значит, творческое начало.
КОНКУРС
Александра
ВОЩИНИНА
КОНКУРС,
посвящённый 65-летию Победы
в Великой Отечественной войне
Силуэты
далёкого прошлого
Мир и война
Продолжение. Начало в № 9 2009
Война (1941–1943 годы)
Глава 1.
Первые месяцы войны
В воскресенье, 22 июня, я с раннего утра выключила радио, стала готовиться к экзамену по физике. Мама тихо возилась на кухне, собираясь на Пешку за продуктами. Вскоре она вернулась домой без покупок и взволнованно сообщила мне о начале войны с Германией.
Первая мысль, которая пришла мне в голову: теперь всё изменится, что ожидает нас?
Затем я прониклась важностью события и помчалась через весь город пешком в университет. Трамвай где-то «запропастился», и ждать его не хватило терпения.
Меня поразили толпы немолодых женщин с кошёлками в руках, буквально штурмующих двери магазинов, особенно продуктовых, и длинная, затихшая очередь у военкомата на улице Ленина. У репродукторов толпился народ, ожидая новых известий из Москвы. Люди негромко переговаривались, удивлялись, что о начале войны народу сообщил Молотов, а не Сталин.
На длительные раздумья не было времени. На факультете – шум, беготня. Второкурсников на другой день отправили сдавать физику досрочно, а ещё через день, выдав девушкам рабочие комбинезоны и соломенные шляпы с большими полями, очень похожие на головные уборы украинских дедков, погрузили в товарные вагоны и повезли неизвестно куда на сельхозработы.
Физику я сдала самому Калинину на «отлично», снова получила стипендию, но обещанного Ленинграда не увидела «как своих ушей».
Новую жизнь мы, образно выражаясь, начали, сидя на своих узелках и чемоданчиках на полу зала ожиданий в Пугачёве. Двадцать пять-тридцать девчонок, в одинаковых синих комбинезонах, соломенных шляпах, производили сильное впечатление на окружающих. Стоящая неподалёку заграничного вида дама, видимо, «первая ласточка», улетевшая от немецких оккупантов, но успевшая прихватить громадные кожаные чемоданы, с удивлением, презрением, страхом смотрела на «дикарей», отвечавших ей насмешливыми взглядами, хихиканьем. Я была на стороне своих «невоспитанных подруг»: слишком эта дама презирала нас. Даже война не смягчила антагонизм между господами и пролетариями!
* * *
Вскоре из Ивантеевки за нами пришла полуторка. Нас вместе с «барахлом» погрузили в кузов машины, доставили на первое отделение совхоза Ивантеевский, добавили орудия труда – вилы и грабли, продукты питания на неделю и отвезли в степь, где в центре бескрайнего поля сжатой люцерны стоял одинокий полевой вагончик. Молодой агроном, не скрывая нетерпения, проследил за нашими шагами от машины к полевому стану, кратко объяснил, как мы должны жить и работать в безлюдной степи, и на полной скорости умчался обратно, без дороги – целиной.
Заняв спальные места (голые деревянные полки), прибрав личные вещи, орудия труда и продукты, мы стали осваиваться на новом месте. Соня Мокшанцева28 добровольно предложила себя в поварихи, остальные по взаимной симпатии образовали трудовые бригады по 2–3 человека, перекусили остатками домашней еды, повозились немного на своих жёстких полках и тихо-мирно заснули: завтра придётся рано вставать.
С раннего утра вся степь дышала зноем, росы не было и в помине. Вооружившись граблями и вилами, мы натощак потопали к своим рабочим местам.
Сестра Нюси Канаевой, Тася (Таня), всю дорогу, как она делала и в Саратове, потешалась над «слабосильной командой», то есть надо мной и сестрой. Недоумевала, какой от нас будет прок, ведь мы способны только «распустить нюни». Придётся ей, боевой комсомолке, спортсменке, готовой к труду и обороне, взять нас «на буксир», помогать советами и делом. Я никогда не обращала внимания на её насмешки, отмалчивалась, хорошо понимая, с кем имею дело. Однако через несколько дней работы в поле насмешки прекратились, хотя Нюся и я продолжали оставаться «слабосильной командой». Ни жалоб, ни слёз от нас никто не дождался. Сломалась Тася. Поднимая вилами тяжёлый пласт люцерны (люцерна – это не лёгкое луговое сено), Тася, не выдержав тяжёлой работы, бытовых неудобств, оторванности от всего привычного в жизни, даже от наших непосредственных совхозных начальников, упала на землю, расплакалась, заголосила, как это делают деревенские бабы, о нашей погибели, о грядущих бедах.
Когда приступ отчаяния прошёл, Тася опять потащила волок сена к копёшке.
В стороне от вагончика стояла каменная плита, которую топили сухой травой, стояли стол и лавки. Это было хозяйство Сони. Соня исправно кормила нас три раза в день затирухой, мятой картошкой, а когда привезённый с отделения совхоза хлеб закончился, то в меню появились пресные лепёшки.
К нам никто не приезжал вот уже третью неделю, продукты исчезли в наших желудках, и все девочки организованно взгрустнули. Всех пугала непривычная степь. Поистине, «степь да степь кругом», только мы не замерзали, а поджаривались заживо. Никто не знал дороги на отделение совхоза, никто не умел ориентироваться в степи. Даже в каком направлении уехала машина с агрономом, никто не помнил, спорили чуть ли не до ссор.
Степь для меня тоже была неизвестной, непривычной частью природы, но я, как мне казалось, обладала способностью определять направления движения и время по солнцу. Кроме того, я хорошо запомнила, в какую сторону уехала машина с агрономом.
Поэтому я вызвалась с кем-нибудь вдвоём добраться до отделения совхоза и «навести там порядок». К моему удивлению, пойти со мной в совхоз вызвалась застенчивая Нюся Канаева.
Я чувствовала большую ответственность за себя, за Нюсю, за девочек у вагончика, боялась сбиться с правильного пути, начать кружить по степи без воды под палящим солнцем. Через несколько часов мы вышли к окраине посёлка и появились в кабинете начальника отделения. Он так и ахнул:
– Ведь мы забыли о вас! Завертелись!
По его приказу кладовщик немедленно отпустил всё необходимое, погрузил в машину и отправил на участок, где «загорали» позабытые всеми «робинзоны степных морей».
Нюся и я остались в отделении. Нюсе пришёл ожидаемый ею вызов по случаю «болезни» матери. Елена Степановна работала фельдшером в одной из больниц города, и у неё действительно было неблагополучно с лёгкими, но в данный момент болело сердце за свою непривычную к жизненным тяготам, близорукую дочь.
Вскоре Елена Степановна устроила вызов другой дочери – Тасе.
Я тоже приняла решение: не дожидаться солнечного удара под колючей копёшкой, тем более что у меня опять заболела рука. Утром я пошла к врачу. Молодой врач «поколдовал» над моей рукой, проникся уважением к именам известных в Саратове врачей – Кутанина и Каца29, учеником которых он был не так давно, и дал мне справку об освобождении на месяц от тяжёлых работ. В течение месяца держать меня в совхозе на положении больной никто не хотел, мне разрешили вернуться в Саратов, лечить руку и поступить в распоряжение университета.
На другой день (теперь связь отделения совхоза с нашим «табором» действовала бесперебойно) Нюся и я забрали с полевого стана свои вещи и с первой попутной машиной уехали домой.
* * *
В Саратове я прежде всего пошла с мамой в парикмахерскую и в первый раз в жизни покрасила выгоревшие добела брови. Парикмахерша Зиночка стала моим «личным» мастером на все годы войны.
С полученной от ивантеевского врача справкой я обратилась в деканат. Из деканата меня отправили в комитет комсомола, затем в бухгалтерию. В результате всех этих «хождений по мукам», ожиданий и объяснений мне выдали за август хлебную и продуктовую карточки и отпустили на все четыре стороны, не забыв предупредить о необходимости представить справку о временной работе в августе.
Пробыв в Саратове до конца июля, приведя себя в порядок и встретившись с эвакуированными из Москвы Фитингофами, я уехала в Хвалынск. Въезд и выезд из Саратова был свободным, билеты на пароход «Баранов» продавались в кассе почти без очереди.
* * *
В Хвалынске на семейном совете решили, что мне нужно поработать на полставки в лаборатории микробиолога Ольги Алексеевны Радищевой. Освободившееся место технической помощницы никого не привлекало из-за низкой заработной платы и хлебного пайка иждивенки (250 г). У меня после окончания второго курса университета была хорошая подготовка к аналитической работе, и я могла помочь Ольге Алексеевне. Получив стипендию за август и хлебную карточку (400 г), материально я не была заинтересована в этой работе.
И я стала «помогать» Радищевой.
С присущими ей тактом, инфантильностью и вечным сомнением в возможностях других людей моя начальница ни к чему меня не допускала. Я сидела на табурете около титровального стола и всё рабочее время убеждала Ольгу Алексеевну, что умею обращаться с химической посудой, не бью её, могу следить за автоклавом, выполнять ряд химических анализов, например, титровать желудочный сок, но всё было бесполезно. И только после того, как я сказала, что не возьму незаработанную справку, Ольга Алексеевна стала поручать мне кое-какую работу и ни разу не заметила ошибки.
В конце августа я получила вожделенную справку и простилась с Ольгой Алексеевной.
* * *
Работая на полставки, я вторую половину дня была свободна. Бабушка и дедушка по-прежнему были в Хвалынске, но никого из знакомых, друзей я не нашла. Зина Дубровина работала и жила в районе, мальчики были на фронте, Надя Елатонцева – в Ленинграде.
Бродя в одиночестве по улицам, я неожиданно встретила своих старых друзей: Валю Щуровскую30 и Рому Новикова.
Но нерадостными были эти встречи.
Валя, тётя Лиза и бабушка Варвара Семёновна были эвакуированы из-под Москвы, приехали в Хвалынск. У Вали в первые дни войны без вести пропал муж, сама она успела добраться до Хвалынска, где вскоре родила сына. Мальчику в роддоме при обработке пуповины занесли инфекцию, и он умирал на руках у матери. Когда я выходила из их дома, то сказала провожавшей меня тёте Лизе, что не хочу иметь детей, переживать за них и быть не в силах им помочь. Тётя Лиза улыбнулась и сказала, что скоро я буду думать по-другому. Кроме того, не все дети так страдают, как Валин сыночек.
Велико было негодование бабушки на порядки в роддоме. Она говорила, что Валя должна подать в суд на заведующую роддомом Нину Васильевну Гольдштейн.
Вскоре сын Вали умер. Оправившись от этого удара, она начала поиски мужа по всем доступным каналам связи. В начале весны Валя добровольно ушла на фронт – мстить за мужа.
Валя окончила курсы связистов, побывала на передовой, после контузии работала при штабе. В конце войны Валя вышла замуж за нестарого генерала, неплохо жила в Харькове, овдовела и умерла в семье дочери.
* * *
В начале августа я неожиданно встретила на улице Романа Новикова. Елизавета Нестеровна с больным сыном ещё до начала войны приехала к родителям. В Хвалынске многие старожилы хорошо помнили сына старика Вахромеева, спасающегося бегством от мнимых преследователей. За ним всегда с криком и улюлюканьем бежала толпа мальчишек. Несчастный, кажется, покончил с собой.
Теперь по улицам Хвалынска скитался его племянник, правда, состояние психики, внешний вид юноши пока ещё мало напоминали дядю. Война свела на нет труды ленинградских врачей: Роман изменился в худшую сторону. Прерывистая речь, бегающий взгляд, желание идти туда, где никого нет, смущали меня. Роман не забыл наши походы в лес, не изменил отношения ко мне, но всё это стало сложным, пугающим. Я стала избегать его. Тогда он организовал чуть ли не круглосуточное дежурство у подъезда нашего дома. Перед моим выходом из дома бабушка смотрела в окно, и, если Роман находился на «своём посту», я выходила по чёрной лестнице во двор, через дыру в заборе попадала на соседний двор, затем на Красноармейскую улицу и шла в нужное мне место.
Но иногда случалась осечка, Ромка «захватывал» меня, тянул за собой «на нашу скамейку» или куда-то ещё. Я боялась обидеть его, и у меня с трудом получалось отказаться от прогулки.
Елизавета Нестеровна всё лето порывалась уехать с сыном в Ленинград, где в её квартире остались не убранными на лето зимние вещи, где жила её сестра Вера. В конце августа она, не слушая советов окружающих, уехала с Романом в Ленинград, чудом успела прорваться в город. Кольцо блокады замкнулось, и случилось то, что должно было случиться: мать умерла от голода, а сын убежал из дома и не вернулся. Вера Нестеровна и её семья пережили блокаду.
* * *
Ещё одно неординарное историческое событие произошло на саратовской земле в начале войны: поголовное выселение немцев с берегов Волги.
Со времён царицы Екатерины немцы жили рядом с русскими, стали своими, многие породнились друг с другом. При Советской власти немцам разрешили образовать Республику немцев Поволжья, с центром в городе Энгельсе (Покровске).
В Хвалынске немцев было немного. Как осуществлялось «выкорчёвывание» немцев с земли саратовской, я, конечно, не видела, но судьба двух семейств невольно привлекла моё внимание.
Директор ремесленного училища Фрибус жил в Хвалынске много лет, пользовался уважением и известностью. Его дочь, Элеонора Ивановна, преподавала биологию в нашей школе. Вскоре она вышла замуж за русского из Саратова и уехала к мужу. Немка, имеющая русского мужа, не подлежала выселению, а русская жена следовала за мужем-немцем в изгнание.
В 1941 году вспомнили о национальности Фрибуса, приказали в течение двух суток ликвидировать своё недвижимое имущество и вместе с женой собраться в дальний путь. Фрибус пришёл к дедушке и предложил за любую цену купить у него знаменитое пианино фирмы Беккер. Они хотели бы передать его в руки уважаемого человека, способного оценить редкий инструмент.
У дедушки после покупки дома в Саратове почти не осталось денег. Поэтому он попросил Фрибуса подождать с продажей два часа. Посоветовавшись с женой, дедушка решил взять пианино на следующих условиях: имеющиеся у него деньги будут задатком, остальная сумма будет отдана в лучшие времена. Расчёт будет произведён или с самими супругами Фрибус, или с их дочерью.
Меня послали к Фрибусам. Когда я прибежала к ним, то пианино у них фактически отобрала и увезла к себе домой Римма Николаевна Макловская, нажав всей своей властью районного руководителя и члена ВКПб на бесправных людей. Ссылка на договор с моим дедом не помогла.
* * *
О том, как почти умирающего, старого, парализованного директора Хвалынского краеведческого музея Гросса на носилках «волокли» за 9 км на пристань, я слышала от многих хвалынцев.
Блестящий учёный с мировым именем, краевед, порядочный человек, он много лет работал в музее имени Радищева. Его жена, отличный музыкант, каждый вечер аккомпанировала немым картинам в кинотеатре «Горн» и давала уроки музыки двум-трём девочкам.
Люди, близко знавшие Гросса, самоотверженно приняли участие в его судьбе, стали хлопотать за него перед местным и областным начальством, добились разрешения вернуть больного старика обратно. Успели-таки!
И умирающий проделал тот же скорбный путь на носилках, но уже от пристани до квартиры, где он вскоре умер в своей постели.
* * *
Возможно, выселение немцев в глубь страны оправдано. Некоторые недовольные «русские немцы», возможно, стали бы помогать фашистам. Но почему все глобальные мероприятия в нашей стране осуществлялись так жестоко? Невольно вспоминаются революция, Гражданская война, коллективизация, расправа с инакомыслящими. А теперь ещё выселение саратовских немцев. Советское правительство избавлялось от неугодных ему людей, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, всех подряд – всех, кто под руку попадёт.