Касея Яхьявича Хачегогу. Взволнованный рассказ

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 15

Здравствуй, мама, это я

После праздника Касей говорит мне: «Алексей, надо мне повидать маму, едем вместе, хорошо?»

… У дома нашу машину заметила молодая женщина и радостно устремилась навстречу. Это оказалась сестра Касея — Мира, она порывисто обняла брата, но, увидев рядом постороннего, засмущалась. Касей познакомил меня с ней и зятем. А потом тихо подошла пожилая женщина и молча обняла Касея.

— Здравствуй, мама, это я,— дрогнувшим голосом произнес сын. Я отошел в сторону, но слышал, как мать заговорила негромким голосом. Сын молча слушал.

Они долго беседовали, видимо, мать расспрашивала сына о его жизни, а заодно и наставляла уму-разуму, как это делает всегда при встрече и моя мать, хотя я давно уже поседевший и умудренный жизнью человек. Такие уж они, эти матери наши, добрые, не устающие, не унывающие.

… Затем стал говорить Касей. Объясняет ей что-то улыбчиво. Она укоризненно отвечает ему и быстро идет ко мне. Подошла, слегка обняла меня и, целуя, мягко произнесла: «Извини, сынок, не знала, что ты – гость из Абхазии… И сын меня не предупредил!» И все таким же заботливым голосом стала расспрашивать меня о минувшей войне в Абхазии и непростой послевоенной жизни. Я слушал ее, отвечал на вопросы и вспоминал рассказы Касея о своей матери. Молодая и пригожая Рабигат сама воспитывала трех детей, работала в двух местах. С мужем, отцом Касея, они расстались давно…

Мне хочется самому продолжить рассказ о матери Касея, чьи нежные глаза так напомнили мне глаза моей матери. Но что я знаю о ней? Она учила сына одеваться опрятно, быть вежливым со всеми, уважать старших, учиться хорошо, никого не обманывать и многим другим жизненно важным бытовым мелочам. Помню, как Касей говорил мне: «Если бы не мама, был бы никем…Она воспитывала в нас трудолюбие, честность, понимая красоту и умея видеть ее в обыденном, учила этому и своих детей».

Глядя на Рабигат, я сравнивал жизни матери и сына. Эта добрая, трудолюбивая женщина вырастила достойного сына Адыгеи, колдуна театральной сцены, показывающего жизнь народную — трагическую и величавую… Качая люльку, знала ли она, что сын ее будет работать с произведениями великих классиков всех времен и народов. Но одна верная надежда жила у матери — плохого человека в мир этот она не выпустит. И пусть никто не думает, что мы сами по себе становимся писателями, учеными, поэтами и режиссерами. Если ты состоялся как личность, в этом самая большая заслуга твоей матери.

С глубокой признательностью смотрел я на эту простую сердечную женщину, бывшую типографскую работницу, и думал о том, насколько же велики духовные и физические силы наших матерей, растящих нас. И всегда ли мы отплачиваем им добром и пониманием, как часто не замечаем, что они стареют у нас на глазах?! И почему жизнь так устроена, что время лучше помнит о злодеяниях, нежели о добродетелях? Совершенен ли тогда человек?..

У поэта Б. Пастернака есть строки: «Не исказить голоса жизни, звучащего в нас». Мне кажется, это сказано о голосах наших неповторимых, всепрощающих матерей.

… Уезжали мы в обратный путь, провожаемые взглядом Рабигат, которая упрашивала нас погостить еще. Но нас звали к себе дела и заботы. Совсем стемнело, мы оба молчали. Касей вел машину осторожно, монотонно шуршали шины, а высоко в небе мерцали первые звезды.

На полпути от Майкопа я все же решился спросить Касея.

— Извини, может, тебе не хочется говорить, но я только спрошу об…— запнулся я на полуслове.

— Я ждал этого разговора,— устало сказал Касей, поняв мой вопрос.

— Итак, рос ты без отца…

— Можно сказать и так, однако я всегда бегал к нему. Любил я его… У меня и брат есть от его второй жены. Ну, и мама моя не противилась нашим встречам. В тайне я очень гордился им.

Конечно, для мальца он был примером бесстрашия и геройства. Да и в масштабе всей страны военный летчик Яхья Хачегогу был легендарным летающим асом. Удостоился за свои подвиги 13-ти орденов и медалей. Советские летчики, в числе которых был и Яхья Хачегогу, своими полетами опровергали захлебывающиеся речи Геббельса о том, что самолеты Советов не способны появиться в небе над Германией. Касей бережно хранит газетные публикации тех лет.

Так, в один из дней эскадрилья бомбардировщиков, после успешной «работы» над немецкими объектами под Сталинградом, возвращалась к себе на базу. Неожиданно их стал преследовать вражеский штурмовик. От своего командования советские пилоты получили приказ не ввязываться в бой с этой мощной машиной. Команде подчинились все, кроме летчика Яхьи Хачегогу. Развернув самолет, он пошел на верную смерть и тараном сбил врага. Оба самолета загорелись — немецкий упал, а бесстрашный адыг сумел-таки дотянуть свою машину до аэродрома — спас себя и машину тоже... Потом командованием он был срочно вызван в штаб на разнос — как нарушивший приказ. Там Яхья Хачегогу прямо сказал генералу: «На родной земле убегать от врага недостойно мужчины. Лучше смерть, чем бесчестье на мой народ!». Мужественные слова бесстрашного адыга генералу понравились, он обнял его и сам прикрепил орден Славы III степени к его груди.

Много еще отважных поступков совершил Яхья Хачегогу. Вот, к примеру, такой. В воздушном бою его самолет подбили, он катапультировался и приземлился в лесу. Пока осматривался, к нему подбежали мальчишки и наперебой заговорили: «Дяденька летчик, там, за деревьями, в доме немцы заперли связанную нашу учительницу! Наверное, расстреляют, помогите!». Все вместе они незаметно пробрались к строению. Выждав время, Яхья наганом разбил окно и запрыгнул внутрь. Отдыхавшие два охранника подняли руки и сдались, их связали и оставили в доме, а учительница с ребятами повели летчика к партизанам. Яхья Хачегогу получил еще один орден.

Или такой случай. Оказавшись в окружении, сбитый летчик вместе с другими нашими военнопленными (около 10 человек) были посажены во временную тюрьму. В следующую ночь отчаянный храбрец уговорил пленников, они выкопали ход из тюрьмы и сбежали.

А вот что произошло с ним уже в конце войны. Как известно, японцы в 1945 году удумали оторвать от СССР часть земли на Дальнем Востоке. Пришлось перебросить туда некоторые военные части, в том числе и эскадрилью наших бомбардировщиков. Был в ней и Яхья Хачегогу, как один из лучших летчиков. А накануне, перед вылетом во Владивосток, летчики устроили в москов-ском ресторане встречу. Пили за Победу, пели героические военные песни и, конечно, плясали, кто как мог. Женщины бросали восхищенные взгляды на красавца брюнета. Кто-то из друзей его крикнул: «Яхья, станцуй по-своему!». И сразу раздались ритмичные хлопки, а бравый адыг поправил ремень и сказал: «Освободите-ка стол, я буду танцевать на нем, как нарт!» Все шумно захлопали, а статный потомок нартов на носках уже плавно двигался по столу. Аккордеон выводил кавказ-скую мелодию, и ордена и медали на груди Яхьи Хачегогу тоже ритмично позвякивали. Столовые приборы почти не шелохнулись — в этом и состояло искусство адыгского танцора: не нарушить убранство стола и, как говорится, сплясать, «цепляясь за воздух».

Присутствующие в зале неотрывно смотрели на необычного плясуна с орлиным взглядом, награждая его щедро аплодисментами. Но только он окончил свой танец, как тут же появилась милиция и за нарушение порядка его увезли в военную комендатуру. К счастью, находившийся в эти дни на Дальнем Востоке дважды Герой Советского Союза, генерал авиации А. Покрышкин прослышал о случившемся и «принял меры»… После этого командование московской милиции извинялось перед всем летным составом эскадрильи, улетевшей в бой с японскими милитаристами. Московскую милицию можно понять — откуда ей было знать о том, что еще несколько веков тому назад предки абхазов, адыгов и абазин — великие нарты — устраивали застольные пляски, которые оберегали людей от чрезмерных возлияний.

Такие вот подробности узнал я об отце Касея Хачегогу — достойном потомке великих нартов. И сын вправе гордиться своим отцом, от которого унаследовал завидную терпеливость, настойчивость и любовь к избранному делу. У него же научился танцевать и крепко ступать по земле. А еще — ездить на коне.

… Машина наша мягко двигалась по дороге. Не знаю, о чем думал Касей, я же продолжал размышлять о том, как все же хорошо, что есть люди, которые любят летать в небе и ставить спектакли. О таких абхазы говорят так: «Ауаа рзы икоу ауаа» («Люди, живущие для людей»).

— Знаешь, Алексей, о чем думаю? — нарушил Касей наше молчание, слегка замедлив ход машины. – Все представлял себя летчиком, уж очень хотелось увидеть сверху землю нашу, людей. Не удалось мне…

— У тебя другой жизненный путь, Касей,— сказал я своему адыгскому другу, так по-детски сказавшему при встрече с матерью: «Здравствуй, мама, это я…»

Мне душу растревожили кабардинцы

Как-то я засиделся в кабинете у Касея в театре. Разбирал рецензии на поставленные спектакли, беседуя с обаятельной Лидой Куловой, заведующей литературной частью театра. Она переводила мне с адыгейского языка некоторые тексты. Касей в тот день репетировал свой очередной спектакль. Временами к нам заходила с чаем, кофе и конфетами милая секретарь директора Светлана.

Неожиданно заскочил возбужденный Касей и с ходу предложил: «Алексей, поедешь в горы со мной?»

— Мои предки когда-то спустились с гор, чтобы шагнуть, так сказать, в цивилизацию, а ты снова тянешь меня туда,— пошутил я. Касей объяснил причину такого решения. К нему в гости приехал американец адыгского происхождения с огромным желанием посмотреть лошадей Касея. Попутно выяснилось, что он работает в одном из отделов ООН. Меня это заинтересовало — в последние годы организация эта особенно активизировалась в решении судеб народных и территориальных вопросов. К примеру, именно туда закинут сейчас спасательный «трос» Э. Шеварднадзе, и он, когда это понадобится, может невредимым добраться до США…

И вот целая группа — Касей, я, гость из Америки и еще несколько девушек-студенток, подружек дочери режиссера Нафсет, едем в горы.

— Как Вас зовут? — обратился я к гостю, молодому симпатичному парню.

— Адыгски имя мой Берзыдж Чагоду,— довольно сносно ответил он по-русски и облегченно вздохнул. Потом я разговаривал с ним через Нафсет — она переводила ему мой разговор то на адыгейский, то на английский язык. Из общения с Берзыджем Чагоду я почерпнул для себя много полезного, особенно меня порадовала его объективная оценка абхазской проблемы.

— Касей, скажи: разве мы не посмотрели в Тахтамукае твоих коней? — спросил я у сидевшего за рулем сосредоточенного Касея.

— Там были аульские кони, я вам своих покажу! — с заметной гордостью ответил он.

— Твои личные кони? — опешил я.

— Мои, мои, скажу откровенно, Алексей, кабардинская порода всю душу мне растревожила…

— Интересно узнать, каким образом?

— Несколько лет тому назад я поставил в Кабарде спектакль, а министр культуры, наш с тобой общий друг Руслан Фиров (он ставил и твою пьесу в свое время) подарил мне тогда коня. Так моя страсть с детства обрела реальное воплощение. Я люблю этих красивых выносливых животных – для меня они целый мир… конечно, после театра.

— Так сказать, отдохновенье, беседа с природой в образе этих великолепных и верных существ. Знаешь, ведь, какие у них добрые и мудрые глаза, какие они чуткие и отзывчивые на ласку. По-моему, даже большому режиссеру есть чему поучиться у них,— шутливо говорю я.

— Ого, куда тебя занесло! Тогда и я скажу: не мешало бы и пишущим людям поучиться у них душевности и честности. Ты поймешь, о чем я говорю…

— Вот мы и скрестили шпаги — держись, режиссер!

— Я и держусь … за руль,— рассмеялся Касей Хачегогу. А горная дорога сужалась и извивалась, словно вспугнутая змея. Наши попутчики на заднем сидении тихо переговаривались между собой. Мы с Касеем поговорили еще немного. Потом замолчали. Машина медленно поднималась в горы, поднимая тяжелую пыль. Я рассматривал встречающиеся на пути дома, хозяйственные постройки и думал о странностях и превратностях судьбы человеческой. Вот этот молодой человек, приехавший из далекой Америки, чтобы найти корни своих предков, не позабыл язык родной земли. И сейчас рассказывает на нем что-то смешное своим новым знакомым. Вряд ли они хорошо представляют себе то, что происходило на этой земле сто сорок лет назад, когда прадеды Берзыджа Чагоду с окровавленными лицами и навеки остановившимися взглядами лежали ничком, закрывая телами своими родную землю, по которой их везет сейчас известный адыгский режиссер Касей Хачегогу... Тени не погребенных ходят по горам… Может быть, они сейчас видят нас, смотрят на этого адыга из Америки, потомка чудом уцелевшего от полного истребления народа.

Дорога продолжала змеиться, иногда, когда машина набирала скорость, казалось, что горы летят навстречу. Касей молчит и сосредоточенно ведет машину. Я же продолжаю упражнять свою память, вспоминая строки из книги выдающегося абхазского историка и археолога Михаила Трапша, который писал об адыгах и абхазах: «Несомненно, уже в эпоху поздней бронзы и раннего железа, на территории Абхазии существовало несколько племен, позднее ставших известными античным писателям под именем зихов, санигов, гениохов, кораксов и других. Все эти племена, образовавшиеся на основе более аморфной очамчирской культуры эпохи энеолита, ранней и средней бронзы, послужили основой формирования древних абхазов». (М. Трапш. «Труды». Т. 1, с. 39).

Два тысячелетия назад до нашей эры жили эти «зихи», о которых идет речь, они и являются древними предками современных адыгов. Вот и получается, что «осколок» тех древних «зихов» ведет сейчас машину на высокогорное пастбище, где выгуливается табун лошадей.

— Надеюсь, не устал, Алексей? Дорога сложная, это тебе не путь на Тахтамукай,— заговорил, наконец, Касей.

— Отсутствующие не устают, Касей, поскольку меня «тут нет»,— ответил я ему.

— Хорошо сказал, гость наш уважаемый!

— Ну, какой я гость, Касей, мы уже давно разъезжаем с тобой по Адыгее. Могу сказать, что я тоже уже «седой обитатель этих гор». И биение сердца моего заставляет меня вспомнить лики приятных и не совсем приятных мне людей,— произнес я с актерским пафосом, и он, как режиссер, принял слова мои, с улыбкой кивая головой.

С заднего сиденья машины доносилась то древняя, то младоанглийская речь. А мой ум все «работал» о нем — герое этой книги. Всей своей жизнью он опровергает определение некоего ученого, сказавшего: «Забыв об основах, человек эпохи науки и техники забыл о своем назначении, лишил себя пути совершенствования. Ушел от истинного созерцания мира. Уничтожил все высшие стремления. Отбросил этику духа и заключил себя в духовную неподвижность. И стук машин окончательно заглушил голос духа и последний вопль сердца человеческого». Нет, Касей Хачегогу из тех, кто старается разорвать эти цепи «духовной неподвижности». Поэтому мы, бросив на время город, едем в горы к тем, кто может вернуть человека к естеству. Жаль, что так скоротечны такие часы.

— Писатель, спустись с высот философии,— услышал я призыв режиссера.

— Хорошо, давай поговорим, Касей. Я, признаться, больше устаю от молчания.

— Это почему? — удивился он.

— Слишком много противоречивых мыслей от услышанного и увиденного обуревают мою голову.

— А что нового, о чем я не слышал еще? — любопытствует Касей.

— Например, такой анекдот по поводу того, что слышит и видит человек. Мне его рассказывал мой друг, ныне покойный абхазский художник Сергей Габелиа. Слушай, но не забывай, что в твоих руках руль…

«Джуга однажды спросили: «Как дела, что в мире слышно?» Тот ответил: «Разбились у меня очки, и я ничего не видел, а слухам не очень верил. Теперь приобрел новые очки, вот ношу их...» Ну, и что скажешь? — спросили люди.

— Жутко мне стало: увиденное и услышанное совпадают — жить не хочется,— ответил Джуг».— Современно звучит, не так ли, Касей?

— Такие придумки всегда ко времени оказываются. Народная режиссура, так сказать. Вроде бы простовато, да не совсем — тут и политика, и философия. Словом, они крамольные, можно и должности лишиться, и головы, рассказывая их,— наигранно-строгим голосом говорит Касей.

— У меня уже нет никакой должности, Касей, я те-перь — свободный художник! — продолжал и я шутливо.

— Надеюсь, как свободный субъект, ты не участвовал в развале СССР,— смеется Касей.

— Там другие постарались,— сказал я и замолчал.

— Алексей, не молчи, пожалуйста, иначе придется остановиться между скал на отдых,— просящим тоном сказал Касей.

— Устал, говоришь, а чья была затея? Вот и я, как говорится, попал в твой колодец… Ладно, слушай народную притчу.

«Некий мечтатель шел, глядя в небо, и размышлял про себя: почему человечество никак не может избавиться от глупости и зависти, сплетен, доносов и грабежа и пр. И неожиданно свалился в колодец… Конечно, он тут же принялся орать, что есть мочи: «Люди, помогите! Погибаю!»

Один из проходящих мимо заглянул в колодец и, увидев несчастного, спросил его: «Что с тобой случилось?» Тот из колодца: «Не видишь, куда угодил? Помоги, не то захлебнусь». Человек сверху крикнул: «Пойду за веревкой и вытащу тебя! А пока не вернусь, никуда не уходи, слышишь? Мне некогда тебя искать»…

— Ну, брат, здорово! «Пока не вернусь, никуда не уходи!»… А куда же он уйдет?

Наконец-то мы приехали к месту назначения. Нас встретил конюх и проводил в конюшню.

— Горжусь я ими и радуюсь, потому что даже кабардинцев перещеголял в улучшении этой породы! Посмотри вот на этого — чудо! — подвел меня Касей к молодому жеребцу. Завидев хозяина, конь тонко заржал и мордой ткнулся в плечо Касея. Тот целует его в лоб, обнимает за шею и что-то шепчет жеребцу на языке, понятном только обоим…

— Это уникальная порода. В его жилах течет арабская, английская и, конечно, кабардинская кровь. Ты только посмотри, какими умными глазами он смотрит на нас! — с любовью восторгался «погубленный» кабардинцами Касей Хачегогу.

— А мне видятся его глаза печальными,— высказал я свое мнение.

— Ну, чего им печалиться, условия — лучше не надо. Да нет, они скорее вопрошают: и кого это ты привел на сей раз?

— Вот и скажи своим красавцам — этот пришелец из Абхазии пять раз принимал участие в скачках на четырех—восьмикилометровые забеги.

— Неужели ты еще и наездник?

— Да, был. Отец мой очень любил возиться с лошадьми, я тоже помогал ему. Ну, а потом жизнь сделала меня чинушей, приходилось разъезжать на правительственных машинах. Но привязанность к этим животным осталась прежней.

— Стало быть, и ты тоже мчался не раз с повязкой вокруг головы!

— Да, Касей, с красной повязкой на лбу гнал я жеребца под выкрики зрителей и даже был награжден дважды,— не без гордости вспомнил я свою молодость. Так оно и было. Дядя мой, Аргун Эраста, пытался подготовить из меня наездника, а я вот стал писакой.

Спустя некоторое время Касей предложил мне проскакать галопом по извилистой горной дороге. Он сел на одну из лошадей, а я отказался. Не хотелось «мешком» торчать на спине норовистого жеребца…

— Профессоре, Ви езжаит на коня? Я буду скакат зудаволствим! — раздался энергичный голос потомка адыгов из Америки, и мы с любопытством уставились на Берзыджа Чагоду.

— Касей, сможет ли он усидеть? — с беспокойством спросил я.

— Алексей, он же нашей крови. Садись, Берзыдж,— и усадил его на тонконогого вороного коня.

— Касей, тебе душу «отравили» кабардинцы. И ты то же самое делаешь с америкацем,— мой голос прозвучал уже им вслед — тронув лошадей, они поскакали вперед. Я смотрел на них, отметив про себя, что парень из американской семьи сразу же выпрямился в седле, весь напрягся и устремился навстречу ветру.

Долго сидел я один на деревянной лавке, предаваясь раздумьям и отдыхая. Дочь Касея, Нафсет, со своими подругами где-то собирали полевые цветы. Прикрыв глаза, я вслушивался в щебетанье птиц, жужжание пчел, порой их заглушали еще какие-то звуки.

Ускакавшие всадники стояли перед моими глазами, постепенно превращаясь в образы всадников в кованых панцирях и шлемах, с саблями, блестящими под лучами солнца. Потом из двух всадников образовалась сотня, нет, это уже целая армия в древнем Египте времен мамлюков… Начиная с 1382 по 1517 год Сирия и Египет повиновались потомкам адыгов и абхазов, которые правили в этих странах в те далекие времена. Среди них был и полководец адыгского происхождения Баркук (1382 г.), низложивший турецкого султана Хаджибина Шагбана и занявший египетский престол. Сто тридцать пять лет правили в Египте адыги.

Были адыги мужественными, сильными, разумными, потому и могли управлять обширными территориями. Но всему бывает свой предел — Египет наши предки потеряли в 1517 году. После длительного векового противостояния турки одолели великую цивилизацию. Полководцу Туманбею пришлось на время сдать страну турецкому предводителю Селиму.

Вспомнилась мне моя поездка в Египет в 1972 году. Там, в Каире, посетил я цитадель-крепость, где 500 всадников-мамлюков в далеком прошлом были окружены турками. Слышал и рассказ историка-экскурсовода о том, как эти бесстрашные воины-черкесы бросались вместе с конями в пропасть, чтобы не стать добычей врага.

Об этом историческом периоде повествует нам и книга адыгского историка С. Хотко под названием «Черкесские (адыгские) правители Египта и Сирии в XIII—XVIII веках». В частности, в ней говорится: «Начиная с 1748 г. и вплоть до 1811 г. Египтом управляли мамлюки Каздоглийя. Наиболее известная фигура этого периода абхаз Али-бей. Если сведения о присутствии абхазского элемента в мамлюкском Египте XIII-XVI вв. весьма ограничены, то для периода XVII—XVIII вв. существует большой объем информации, который позволяет отличить абхазов от прочих мамлюкских племен.

Начиная с XVII века в мамлюкских дружинах появляется множество абхазов, являвших собой, по выражению Анри Деэрена, «безраздельно смелых и дерзких воинов». Многие из абхазов делали успешную карьеру и становились эмирами. Наиболее могущественный из абхазских мамлюкских эмиров XVIII века — Али-бей (1763—1773 гг.).»

Сколько же крови пролито нашими предками в далеких странах... Что заставляло их воевать за Египет? Может, уходили они в края далекие для добывания славы? Не напрасно же абхазы говорят так: «Ахаца ишьа дартвом» («Настоящему мужчине кровь не дает сидеть сложа руки»). Это свойство характера наших предков и призывало их к героическим действиям и мужественным поступкам, дабы, как говорится, не деревенели колени у костра».

... И вот уже сквозь шелест осенней листвы, гонимой ветром, слышу я строки стихотворения современного египетского поэта Салаха Жахина «Мамлюки» (в той же книге С. Хотко):

«Эпоха романтики — мамлюков время.

В окон квадратиков — героев племя.

Гарцуют всадники, веселье сея,

Как петуха гребень, лица и шеи.

Сыпь дирхемы черни! Выше стремя!

Звенят струнами лютен, от пляски сатанеют.

Меч — мяч жонглера. Веселись, глазея.

Они с тобой смеются и… острием по шее.

А колы и удавки... А плетей змеи...

А вертелы в пекле, где тебя греют...

Благодари предков, хорошо без злодеев! —

Что тебя родили не в мамлюков время».

Поэта Салаха Жахина можно понять, но история есть история. Без сильных и отчаянных людей, без борьбы и даже жестокости невозможно было удерживать государство, строить города, мосты, цитадели...

Мои раздумья прервало конское ржание. Вглядываюсь в даль каменистой дороги , по которой возвращаются взбодренные Касей и Берзыдж — два потомка тех всадников далекого Востока. И слышу рыдания самоотверженных матерей, на сыновьей крови которых зиждется слава и мужество наших предков. Вечная благодарная память потомков вам, матери адыгов и абхазов, растившим своих сыновей достойными своих «горячих и зорких» коней! Как говорят абхазы: «Кто оседлает норовистого и зрячего скакуна, того не догонишь». А друзья мои, два адыга из разных стран мира, скачут ко мне, прерывая мое одиночество. Хотя сказано мудрыми: «Думающий человек не одинок».

Дорогой читатель, думаю, у тебя уже возник вопрос ко мне: « А не очень ли автор увлекся рассказом о прошлом народа героя этой книги?» Но ведь мы знаем, что в душе каждого человека хранится этакий мини-портрет своего народа. И я пишу об адыгском режиссере, рассказывая о прошлом и настоящем народа, которому он принадлежит.

Blog

Касея Яхьявича Хачегогу. Взволнованный рассказ