Касея Яхьявича Хачегогу. Взволнованный рассказ

Вид материала

Рассказ

Подобный материал:

• Шаманская Татьяна Петровна и её кружковцы. Приглушённая музыка, взволнованный рассказ, 3.97kb.
• Для написания данной статьи использованы материалы Международной конференции по бактериозам,, 246.57kb.
• И. С. Тургенева «Свидание». Рассказ, 106.41kb.
• Лекция рассказ в экскурсии, 288.73kb.
• Рассказ повествование, рассказ о собственном опыте или опыте другого человека (экспериенциальный, 120.78kb.
• Виктор Петрович Астафьев Последний поклон повесть в рассказ, 10341.18kb.
• В. Я. Булохов кгпу им. В. П. Астафьева, г. Красноярск рассказ, 28.09kb.
• Литература. Прочитать рассказ «Муму» (в учебнике), 191.11kb.
• Гуровой Король Чума. Перевод Э. Березиной Как писать рассказ, 4129.41kb.
• А. П. Чехов напечатал в журнале «Осколки» рассказ, 17.58kb.

Надо сжигать р


Если каждый сжигал бы в жизни по одному «ростку» пошлости и лицемерия, сколько бы сохранилось доброты. Чем меньше пошлости в нашей жизни, тем больше радости среди людей. Без радости и бодрости духа ничто не мило. Именно радость стимулирует мозг человеческий, осеняя его свежими мыслями. Медики давно выяснили, что мысль человеческая изменяет даже температуру тела. А радость мышления берет свою живительную искру от настоящего искусства. Задушевные песни, огненные танцы, интересные спектакли стимулируют мышление, и поэтому люди охотно воспринимают все виды искусства.

Мы же знаем, что потенциал психической энергии часто не совпадает с интеллектом. А вот для регуляции этого разнообразия особую роль играют спектакли — мудрые постановки, которые воздействуют эмоционально на человеческую психику, интеллектуально совершенствуют ее. Правда, бывают такие романы, пьесы, рассказы и спектакли, которые, наоборот, снижают общий уровень сознания людей, и за такой ущерб никто не несет ответственности.

Хорошо изучив в профессиональном плане деятельность Касея Хачегогу, скажу, что художественный уровень его постановок весьма глубок, плоды его творческого труда приносят много радости зрительскому уму и сердцу. Мудрые созерцатели природы говорят, «что сверкающая молния разламывает небо». Такой же силой обладают и настоящие спектакли, которые рождают в сердцах людей глубокие и мудрые мысли и освещают души.

Интереснейшим спектаклем на материале национальной драматургии явилась постановка комедии-водевиля Б. Утижева «Гощэмыдэхьабл» («Бунт невесток»). Веселое и сатирическое действие его интересно разыграли замечательные актеры: М. Хурум, З. Зехов, М. Кукан, Н. Жанэ, С. Кушу, Н. Ачмиз, А. Воркожоков, М. Уджуху, Ф. Курашинова, Р. Паранук и другие.

«Бунт невесток» искрился древней смеховой культурой адыгов — это смех над своими недостатками. На сцене главенствовал добрый юмор, актеры с удовольствием обыгрывали все перипетии водевиля. Речь в спектакле шла о том, как невестки одного аула «восстали» — каждая против своей свекрови, заявляя о своих правах. Но как пишет театровед С. Шхалахова: «Приходит время, и сами они становятся свекровями. Возмездие? Нет, нравоучительная история, анализ которой дает авторам пьесы и спектакля право остро ставить проблемы нравственности, морали, воспитания традиционного уважения адыгов к старшим. Спектакль получился ярким, красочным, искрометным (в нем живой, острый текст), энергичным, веселым и по-народному мудрым. Актерский ансамбль, в котором главные партии вели Н. Жанэ, Р. Паранук, М. Догомукова, Ф. Курашинова, оказались на высоте». («Годы, спектакли, судьбы», Сб., с. 115).

Отмечу, что во всех спектаклях Касея Хачегогу проблема нравственности выходит на первый план, что вполне естественно, ведь театр призван изживать те или иные недостатки, которые мешают прогрессу общества. В спектаклях адыгского режиссера всегда присутствуют обыденные земные взаимоотношения людей, но они доводятся постановщиком до высокого философского обобщения.

Казалось бы, если спектакль комедийный, то в нем открыто рассматриваются нравственные проблемы. Нужны ли сегодня старые традиции, надо «выкорчевывать» их из жизни адыгов? — такие вопросы ставил режиссер в своей работе. Ответом явилась зрительская реакция — бурные и продолжительные аплодисменты. Конечно же, надо сохранять древние обычаи, которые несут в себе прогресс. Как сохранить свое национальное лицо, если отмахнуться от своих предков, от старших людей? Так спектакль открыто разговаривал со зрителем о традиционном укладе жизни народа, об обычаях, которые уже пережили свое время. Разговор шел через смех. Однако не все смешное может быть предано забвению. Как сказал некий мудрец: «Суждения разума должны опираться на показания чувств человека, его опыта». А духовный опыт адыгов, их вековые обычаи и традиции испытаны временем, мыслью и чувством народа.

В своем спектакле Касей Хачегогу с мягким юмором показывает случаи нарушения добрых обычаев, словно прочищает их смехом от привнесенных новым временем наслоений на них. Режиссер спектакля вместе с автором пьесы и актерским ансамблем устроили на сцене «пир» женских персонажей, каждая из них высказалась и «наигралась» вдоволь. Свекрови метали «гром и молнии» глазами и словом, да и невестки не отставали от них… Но мудрой оказалась сама жизнь, создающая трудности и сама же их ликвидирующая.

Режиссер, следуя логике жизни, показал взаимоотношения молодежи со старым поколением. Предоставил возможность ядреным невестушкам вдоволь порезвиться над своими свекровями, но жизнь продолжалась в своем новом витке — и у них самих появились невестки...

Такая вот философия жизни, извлеченная из комедии Б. Утижева режиссером Касеем Хачегогу, и стала смысловым итогом всей постановки под названием «Бунт невесток».

На сцене — царство женщин; умные, хитрые адыг-ские красавицы, черкешенки, как называют их в мире. Бывая во многих странах, я не раз слышал о них восхищенные отзывы. Слава об этих красивых и необычных женщинах пережила века. Своим загадочным очарованием, целомудренной нежностью и горделивой осанкой черкесские женщины пленили Восток и Запад. История на этот счет хранит весьма достоверные аргументы. Брат знаменитого режиссера, писатель Василий Немирович-Данченко так отзывался о женщинах Черкессии: «…Высокие, стройные, гибкие,— они точно светлый след оставляли за собой. Их маленькие руки и ноги вдохновляли турецкого поэта, и до сих пор в горах Малой Азии, когда встречаются такие у мужчин и женщин, анатолийцы говорят: у них в роду черкешенка. Капля ее крови очищала целое поколение. Их карие глаза полны выражения. Во взгляде черкешенки ярко отражалась ее душа, ее чувство, все, что совершалось в ней, как бы порывисто, быстро, изменчиво это не было. Ничем грубым не оскорбляла вас красота женщин в племени адыге».

Западный путешественник Клаус Пфефферкопф писал еще в 1702 году так: «Адыги — стройный и красивый народ, особенно хороши женщины».

В предыдущих главах я упоминал, что адыги, изгнанные со своих земель, живут во многих странах мира, и всюду молва о черкешенках одинаково положительна. Вообще уклад жизни этого народа всегда привлекал внимание иноземцев. Так, Н. Грейс писал в свое время: «Народной медицине адыгов было известно оспопрививание задолго до того, как оно стало достоянием научной медицины». А французский философ — математик Клод Гельвеций, живший в 18 веке, так пишет о черкешенке, не побоявшейся смерти: «Как же много мы обязаны той самоотверженной черкешенке, которая… первая решилась привить себе оспу! Сколько детей оспопрививание вырвало из когтей смерти! Может быть, нет ни одной основательницы монашеского ордена, которая оказала бы миру столь же великое благодеяние и тем самым заслужила бы его благодарность».

Многие князья Кавказа старались жениться на черкешенке, чтобы улучшить свое потомство. Черкешенками были жены и у крымских ханов, влиявшие и на политические дела ханства.

«Многие халифы женились на черкешенках, более того, Зуль Фукар — ее величество королева Фарида — была черкешенка, которую персы называли «нист андаре-джехани», что означает «нет подобной красавицы в мире». Близкая родственница Тамерлана была черкешенка; у многих турок, вплоть до ХVШ—ХIХ вв., жены были из рабынь-черкешенок, например, бабушка турецкого султана Селима была ею. Даже существует мнение, что через покупку черкешенок для турецких гаремов произошло улучшение турецкой расы. Бабушка и жена короля Иордании Хусейна были черкешенками, мать Назыма Хикмета — черкешенка; у многих офицеров русской армии жены были черкешенки.

Большой научный интерес представляют сведения, сообщаемые Дортелли о «черкесах — франках», живущих в Фечиале. Это смешанное по своему этническому происхождению население Каффы образовалось в результате браков «франков» (т. е. генуэзцев и других итальянцев) с черкесами. Как пишет Дортелли, многие из них женились на черкешенках, так что в настоящее время получили от черкесов название «франки наши братья»», что на черкесском языке значит «франхэр ди къуэшщ». (В кн.: Сукунова Н. «Черкешенка», Майкоп. 1992, с. 15).

Адыгскими красавицами во все времена интересовались и брали их в жены знатные люди Египта, Сирии, Иордании, Ливии, Ирака, Китая, Афганистана, Греции, Кувейта, Саудовской Аравии, Италии и.т. д. Не зря султан Хан-Гирей отмечал некогда: «Черкесия блистала красавицами, как небо звездами в ясную ночь».

И женщина, овладевшая умом и сердцем Иоанна Грозного, тоже была черкешенка по имени Гуэшенэй — дочь кабардинского князя Темрюка. Выйдя замуж за русского царя, назвалась Марией. Об этой женитьбе царя на черкешенке в 16 веке рассказывает в своей книге «Жены Иоанна Грозного» С. Горский.

«…Внимание Иоанна Грозного было обращено на юную черкешенку Марию, дочь черкесского князя Темрюка. Один из новых любимцев царя, князь Вяземский сказал ему, что в Москву приехал черкесский князь Темрюк с дочерью «красоты неописанной». У Иоанна сладострастно загорелись глаза.

— Добудь мне ее! — воскликнул царь.

— Ну нет, государь,— ответил Вяземский.— Это даже тебе не под силу. Коли обидишь Темрюка, не миновать нам войны. А сам знаешь, что вся наша рать в Ливонии, на польской границе, да против татар стоит. Нельзя нам воевать с черкесами.

— А коли так,— решительно сказал Иоанн,— покажи мне эту княжну. Придется по нраву — женюсь на ней.

Темрюку передали желание царя видеть его во дворце с дочерью. Князь приехал. Дикая красота молодой черкешенки вскружила голову Иоанну. Мария стала невестой московского царя. Однако свадьбу пришлось отложить на целый год. Княжна совсем не говорила по-русски и даже не была крещена (имя Мария она получила при крещении). Бракосочетание состоялось 21 августа 1561 года.

Новая царица оказалась прямой противоположностью тихой и доброй Анастасии. Выросшая среди кавказ-ских гор, привыкшая к охоте и опасностям, она жаждала бурной жизни. Мария охотно появлялась в стольной палате, с восторгом присутствовала на медвежьих травлях и даже, к ужасу бояр, с высоты Кремлевских стен наблюдала за публичными казнями. Она не удерживала Иоанна от кровавых расправ. Понятно, что бояре не возлюбили новую царицу. Старый любимец и советник Иоанна, боярин Адашев, однажды осмелился заметить царю, что не пристало Московской царице присутствовать на забавах и лазить на крепостные стены. Вскоре боярин был отправлен в ссылку, через несколько дней на Красной площади были казнены многие его родственники.

Мария приобрела огромное влияние на Иоанна. Она изучила его слабости и умело пользовалась ими. В значительной степени ей Русь обязана возникновением опричнины.

Она нередко носила национальный черкесский костюм, выгодно выставлявший ее фигуру, что резко противоречило устоявшемуся виду целомудренных одежд славянской женщины ХVI-го века».

Да, женщины эти не были безропотными «комнатными безделушками», послушными в руках владык. Чтобы понравиться черкешенке, мужчине и самому надо быть достойным ее — мужественным, нежным, умным и храбрым партнером. Слабовольный же оказывался сам игрушкой в ее руках…

Дифирамбы черкешенкам воспевали в свое время многие великие поэты, писатели и историки, среди которых: Н. Карамзин, С. Соловьев, И. Джорджио, Э. Дортелли, Д. Асколи, Ж. Тавернье, А. Олерий, Н. Витсен, Я. Стрейс, Э. Кемпфер, Д. Кук, К. Пейсонель, П. Паллас, Я. Потоцкий, Р. Скасси, Ф. Дюбуа, де Монпере, Ш. Монтескье, Д. Белл, К. Кох, М. Лермонтов, Л. Толстой, М. Глинка, В. Белинский, А. Пушкин, Д. Байрон, К. Бальмонт, П. Загребельный и еще много других знаменитостей мира.

Из вышеназванной книги «Черкешенка» мы узнаем следующее:

«Велик их (адыгеек, кабардинок, черкешенок) вклад в приумножение материальных и духовных ценностей, укрепление могущества нашей Родины. Нельзя не восхищаться героизмом женщин, которые воевали на фронтах гражданской, Великой Отечественной войн, несли нелегкую службу в тылу.

В настоящее время нет такой сферы нашей жизни, где бы не нашли своего применения пытливый ум, хозяйский глаз, душевная теплота тружениц Адыгеи, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии.

Женщина-черкешенка — хранительница семейного очага. Ее чуткость и материнская мудрость украшают нашу жизнь, утверждают добро и красоту. Народный поэт Кабардино-Балкарии Али Шогенцуков писал о современной черкешенке:


В небе летят, как орлицы,

В доме — хозяйки вполне,

В цехе они мастерицы,

И депутаты в стране.

Эти строки посвящены летчице, участнице Великой Отечественной войны Л. Богузоковой; участницам ВОВ К. Жиляевой, С. Кешевой, Ц. Соговой, З.Тлисовой; депутатам Верховного Совета СССР врачу Ф. Блаевой-Кушхау-новой; шахтерке М. Дугужиевой; колхозницам Мисостишховой, С. Паштовой, М. Черкесовой; поэтессам Ф. Балкаровой, И. Кашежевой, Ц. Коховой; певицам Н. Гасташевой, Л. Пачевой, Г. Самоговой, Р. Шеожевой, Н. Жанэ; ученым Л. Бекизовой, М. Керефовой, З. Керашевой, Д. Тамбиевой, Р. Хашхожевой, М. Шекихачевой, Э. Шеуджен, М. Шхапацевой; учителям Р. Канчукоевой, С. Братовой, С. Кудаевой, С. Тхабисимовой, Г. Шогеновой; гармонистке К. Ка-ширговой; государственным работникам Ф. Арсаевой, Ф. Бжассо, Г. Братовой, Ю. Дауровой, Е. Кимовой, Ж. Хамбазоровой, А. Хажметовой, Р. Сабаничевой, С. Хараевой; чемпионке мира и олимпийских игр по волейболу Л. Ахаминовой и многим другим».

А сколько отчаянных и милых адыгеек воевало недавно бок о бок с братьями абхазами в грузино-абхаз-ской войне 1992—1993 гг.! И остановился я так подробно на образе черкешенки потому, что знаю, что без этих своенравных, сильных духом и характером женщин не было бы знаменитых адыгов-мамлюков и героев-воинов уже нашего времени. Красота и лучшие черты характера этих женщин-матерей передавались их сыновьям, а те в свою очередь своим трудом и доблестью охраняли покой и благоденствие земли родной.

И герой этой книги — Касей Хачегогу — всеми корнями своими связан с родной землей, он сын бесстрашного летчика и красавицы-черкешенки. Он как-то признался, что свои спектакли творит под «воздействием» необъяснимого очарования жены Марзет — моей вдохновительницы…

Итак, вслед за вдохновенно-азартно поставленным спектаклем «Бунт невесток» режиссер готовит постановку героической пьесы о славной дочери адыгов Гошевнай Шовгеновой, пришедшей в революцию по своему убеждению в необходимости преобразовать жизнь народа.

В спектакле «Гошевнай» рассказывалось о людях сильных духом, которые не страшились никаких преград. Они понимали, что родина их еще может возродиться благодаря революционной борьбе. И эти бесстрашные герои, среди которых Гошевнай Шовгенова, сумели-таки отстоять право на свободную жизнь. Многие погибли в этой борьбе, имена их ушли в прошлое, но дела их подхватили последующие поколения.

Об этом спектакле сам режиссер-постановщик писал в газете «Адыгейская правда» (за 29 октября 1982 года): «Премьера состоялась раньше открытия театрального сезона, на родине Шовгеновой — в ауле Адамий. Тот вечер, когда на спектакль пришел и стар и млад, вспоминается с волнением. Среди зрителей было много людей, помнящих Гошевнай. После спектакля долго не расходились, делились впечатлениями, советами. Устраивались и зрительские конференции — это почти после каждого просмотра спектакля. Эти встречи дали нам многое – мы прикоснулись к живой истории в памяти людской».

Конечно, зрители не расходились потому, что театр во главе с режиссером сделали все, чтобы главная героиня спектакля стала понятной и близкой людям. Режиссер, благодаря своему таланту и с помощью актеров, добивался на сцене жизненной правды, потому и зритель верил ему.

Есть любопытное высказывание великого Пикассо: «Искусство — ложь, которая помогает увидеть правду».

Следующей работой становится дилогия А. Володина «Ящерица» и «Две стрелы». Автор ее — один из ведущих и популярных драматургов нашей страны. Его пьесы «Фабричная девчонка», «Пять вечеров», «Назначение», «Дочки-матери», «Блондинка», «Граммофон» «Осенний марафон» и другие получили долгую сценическую и кинематографическую жизнь. Произведения автора были очень любимы зрителями и с успехом ставились повсюду.

Философская притча А. Володина «Ящерица» и «Две стрелы» оказалась добротной литературной основой для выстраивания интересной сценической жизни. Режиссер подчеркнул главное — служить в жизни опорой друг другу, не нанося ближнему душевных и физических ран.

Первую часть спектакля «Ящерица», названную «Род зубров», играли актеры: З. Зехов (Глава рода), Ф. Курашинова (Ящерица, дублировала С. Кушу), М. Кукан (Ушастый), М. Уджуху (Черепашка) А. Македонский — Человек боя (дублировал Ч. Муратов), Ю. Чич (Красноречивый), Л. Хижняя (его жена), А. Воркожоков (Ходок), Ч. Паранук (Большой лоб), Н. Иванченко (Долгоносик), А. Варпок (Щербатый) и другие.

Во второй части спектакля, названной «Род скорпионов», режиссер занял актеров: С. Татлок (Советчик народа), Н. Ачмиз (Похититель), Р. Паранук (Его мать), М. Айтеков (Рыжий), Н. Жанэ (Мать Ящерицы), М. Хурум (Поющая днем).

Художественное оформление было осуществлено В. Даньковским, музыкальное — неизменной Г. Аксютиной, массовые танцевальные фрагменты были поставлены известным балетмейстером, большим знатоком хореографического фольклора А. Куловым.

Большинство героев в этой дилогии А. Володина названы кличками зверей. И хотя в спектакле действуют люди, но все они со звериными повадками. Что этим хотят сказать зрителю драматург, а за ним и режиссер? Прежде всего то, что речь здесь идет как бы о древних людях, но, очень похожих на людей современных.

Итак, предки наши драчуны, убийцы, доносчики, лжецы и т. п., изнывающие по эротике, крепкотелые земляне. За малейшую обиду пускаются в ход стрелы на соседние племена. Неправда ли, очень даже напоминает сегодняшнюю жизнь? Хотя А. Володин анонсом к пьесе «Ящерица» пишет так: «Это происходило много тысяч лет до нашей эры. Люди уже существовали. Но даже самые проницательные из них не могли до конца разобраться в сложностях жизни. Звезды висели над ними, держась неизвестно за что. Ночные духи были опасны. Дневные духи были ненадежны. Грозы были первобытны. И все люди уже тогда были главным из того, что существовало на земле».

Вот из какого временного расстояния герои спектакля Касея Хачегогу беседуют сегодня с нами. И готовы ли мы ответить этим мохнатым дикарям, что уже не воруем, не убиваем, не захватываем власть, не издеваемся над подчиненными, не идем войной против тех, кто не согласен с нашими убеждениями?..

Можем ли мы назвать себя вполне цивилизованными землянами, и сказать себе, что мы скромны, разумны и терпеливы? И что, имея на земле общее материальное достояние, делим его поровну, как это делают персонажи спектакля «Ящерица»?

Вот, к примеру, Рыжий (в исполнении актера М. Айтекова) сбежал из рода Зубров лишь потому, что тайно один съел добычу. А насытив желудок свой, вспомнил, что не поделился с остальными соплеменниками. Нарушил законы взаимовыручки и, поняв это, сбежал в отчаянии, присоединяясь к другому человеческому племени, где строже законы. Этот дикарь почувство­вал стыд от того, что не смог справиться «с криком» желудка, сожрав все без остатка… Режиссер, обращая зрительский взгляд в далекое прошлое человечества, наглядно показывает живучесть человеческих пороков.

Вторая часть дилогии «Две стрелы» вызывает прямые ассоциации с современными приемами допросов в следственных органах. Так, Ушастого огово­рили в убийстве, нашлись и лжесвидетели, и он взят под стражу. Судилище ему устроили только за то, что он силен, никого не боится и говорит правду — такие люди тысячелетиями слывут не удобными в обществе...

Об этом интересном философском спектакле много написано. Примечательна подробная статья Р. Кушнарева, опубликованная во всероссийском журнале «Театральная жизнь», (№ 14, 1984 г.). В ней говорится: «В глубине сцены, в верхней части неширокого, крутого пандуса под звуки резкой, подхлестывающей музыки причудливо извиваются людские тела, прикрытые звериными шкурами. Мечутся лучи охристо-багрового света, вых­ватывая из полутьмы расширенные от ярости и ужаса глаза, разметавшиеся волосы, раскрытые в безмолвном крике рты. То победно взмывают вверх, то тянутся вперед в немой мольбе о пощаде, то, надломленные, безжизненно падают десятки оголенных рук...

Картина схватки между родами Зубров и Скорпионов отдаленно схожа с иллюстрацией к Апокалипсису кисти старых мастеров. Зрелище само по себе эффектное, но оно не отложилось бы в памяти ничем иным, кроме своей живописности, если бы не тонкие стрелы на первом плане.

Когда они в локальном пучке ровного белого света начинают отвесно падать с колосников, тональность происходящего на сцене заметно меняет­ся. Чем-то гнетуще-холодным веет от методичности и расчетливости тех характерных звуков, с которыми летят и впиваются в дерево их острые наконечники. И вот клубок человеческих тел, постепенно распадаясь, скатывается вниз по наклонному станку. Музыка обрывается. Сквозь часто­кол белых стрел видны истерзанные люди, повалившиеся без сил куда и как попало. Только короткие стоны да тяжелое, прерывистое дыхание нарушают тишину. Все кончено. Род Зубров разбит.. Еще неведомые ему орудия смер­ти довершили дело.

Весь этот эпизод, опущенный в сюжете пьесы А. Володина «Ящерица», но воссозданный на сцене Адыгейского драматического театра имени А. С. Пушкина, становится узловым в спектакле, определяя, помимо его постано­вочного почерка, уровень прочтения пьесы, тот широкий надсюжетный смысл, который извлекает театр из «детектива каменного века».

Замысел режиссера Касея Хачегогу не ограничивается, конечно, живописанием лика войны, равно отвратительного и в каменном, и в нынешнем веке, равно губительного, как для рода Зубров, так и вообще для рода человеческого. Театр увидел в философской притче А. Володина возможность обна­жить механизм межплеменных распрей. Силы войны, олицетворяемые в спектакле фигурой Человека боя, исходят из древней, как мир, но на ред­кость живучей шовинистической идейки — «мы лучше». А отсюда — узурпиро­ванное «право» отвоевывать для себя «жизненное пространство» или, что более в духе времени, самочинно устанавливать и с оружием в руках утвер­ждать сферу своих «жизненных интересов».

Однако тема спектакля, его злободневный политический подтекст нигде впрямую не декларируются, а последовательно раскрываются в действии сплавленными воедино психологическими, пластическими, ритмическими средствами. Показательна в этом смысле сцена, где передана атмосфера нагнетания военного психоза.

Начинается она с небрежно брошенных, несколько даже ленивых, подстрекательских реплик Человека боя, которого А.Македонский играет ловким политиком под маской грубоватой прямолинейности профессионального вояки. В ответ на кинутый им боевой клич звучит лишь несколько не твердых, разрозненных голосов. Хорошо видно, как он, благоразумно отступив в тень, лихорадочно ищет аргументы, чтобы предпринять очередную попыт­ку. Чуть погодя вновь слышится призывное: «Коли его в голову!». На этот раз откликаются голоса потверже и числом побольше. Двое юношей даже вскакивают на ноги, изображая начальные коленца ритуального танца, но, не встретив поддержки, сникают. В целом же обстановка на сцене уже достаточно накалена. Это заметно по изменившимся, ставшим напря­женными лицам людей, их неспокойным позам, по убыстрившемуся темпоритму диалога, по отдельным нервозным интонациям.

И только теперь, вовремя уловив психологическую перемену, Человек боя вводит в дело Красноречивого. Ю. Чич в этой роли, играя, в сущно­сти, самовлюбленного краснобая, упивающегося собственной персоной, оче­нь метко указывает на общественную опасность, лежащую в подоплеке обра­за. Красноречивому в принципе все равно, по какому поводу демонстрировать красноречие. Были бы слушатели. Тем страшнее, когда его врожденный ораторский дар становится пропагандистским рупором в руках воинствующих сил.

«Что может один человек? — все более распаляясь, лицедейски вещает Красноречивый.— Ничего. Но вот — опасность, вот — враг. И мы — одно целое, мы — сила!» Пульс действия учащается со стремительной быстро­той, словно чья-то невидимая, опытная рука неотвратимо подстегивает его. И вот уже это ритмическое ускорение находит опору в невесть отку­да возникших и постепенно нарастающих звуках барабанного боя. Люди давно на ногах. И руки, плечи и головы их судорожно подергиваются. «Коли его в сердце!» — экстатически вопит Человек боя и первым на­чинает воинственный танец. «Коли его в сердце!» — единым выдохом отзывается взвинченная толпа, самозабвенно отдаваясь сложным риту­альным телодвижениям. Цель достигнута. Перед нами — сотрясаемая в конвульсиях, жуткая в своей фанатичной исступленности, жаждущая крови человеческая масса. И неспособный уже остановить эту необузданную стихию, с горечью, скорее себе, чем остальным, говорит Глава рода: «Тигры не нападают на тигров, носороги не пожирают носорогов. Только мы не можем без этого жить!».

По существу, напряженный психологический поединок между Человеком боя и Главой рода, стоящих на противоположных полюсах борьбы за умы и сердца соплеменников, определяет характер конфликта не только в «Ящерице», но и в «Двух стрелах». И это главное, что связывает оба спектакля в сценическую дилогию. «Ящерицу» и «Две стрелы» акте­ры играют два вечера подряд. Только во второй вечер предметом про­тивоборства становятся уже не вопросы войны и мира, а не менее акту­альные проблемы социально справедливого внутриплеменного устройства. Враждебные миру силы оказываются враждебными и идее равенства, высту­пая в «Двух стрелах», говоря современным языком, под профашистским лозунгом «Прав тот, кто сильнее».

Понятно, что заданная театром расстановка сил предполагает наибольшее укрупнение образа Главы рода, делает его ключевой фигурой дилогии. И если сегодня можно с уверенностью говорить о высокой сте­пени идейного и эмоционального воздействия обоих спектаклей, то во многом это обусловлено принципиальной актерской удачей Заура Зехова, сыгравшего Главу рода, и вообще свойственной режиссуре К. Хачегогу став­кой на главного выразителя замысла.

Герой З. Зехова — высокий, красивый старец с суровым аскетическим лицом и умными, грустными глазами — как бы аккумулирует в себе высшую народную мудрость, благородство помыслов и человеческое достоинство.

Гордая посадка головы, внешнее спокойствие, неторопливая речь, мягкая пластика — все у него вроде бы свидетельствует о полноте жизненных сил, абсолютной внутренней уверенности. Но это обманчивое впечатление. И легкая сутулость, и едва приметная хромота, и тяжелая палка, на которую он вынужден опираться, выдают груз прожитых лет и незатухающую боль былых ран, а главное — во всем его облике сквозит с трудом скрываемая душевная усталость — следствие нескончаемой, часто бесплодной борьбы с живущими в людях инстинктами вражды и насилия. Каждая его мысль и каждый поступок кажутся выстраданными, оплаченными частицей собственного сердца. За каждым словом Главы рода отчетливо слышится граждански взволнованный голос самого актера, его общественный темперамент, его собственные раздумья о судьбах сегодняшнего мира.

Нравственная победа такого Главы рода в финале дилогии сомнений не вызывает, хотя пьеса «Две стрелы» заканчивается тем, что он, бессильный продолжать борьбу, уходит из рода. В спектакле он как бы растворяется в ослепительной небесной голубизне, в третий и последний раз за все время открывшейся в глубине сцены. Пронзительно-печальный финальный монолог Главы рода и сам этот уход, сопровождаемый застывшими в оцепенении фигурами потрясенных сородичей, ясно дают понять, за кем правда.

Путь к осознанию истины — путь куда более многотрудный и жертвенный. Зрительно он предстает в образе дороги, поднимающейся каскадом к западному плану сцены и упирающейся там в непроходимую каменную стену. По обе стороны — безжизненно-серая, непролазная паутина из мха и сухих веток, сквозь которую с трудом пробиваются лучи света, рассыпаясь пятнами по иссеченной мертвыми корнями поверхности дороги. Таким видится режиссеру Касею Хачегогу и художнику В. Даньковскому удручающе-отчужденный, даже враждебный человеку мир, где живут по законам насилия и страха. Нелегок выход из этого тупика. Предельно высокую цену, равную порой человеческой жизни, приходится платить за путь к свету, свидетельство чему драматическая судьба Ящерицы в первом спектакле и ее брата по имени Ушастый — во втором.

Впервые каменная стена сдвинется, открывая ярко освещенный голубой горизонт, в момент, когда Ящерица, провожаемая своим родом, отправляется к скорпионам. Она уходит с недоброй миссией, но уже сам этот «свет в конце туннеля» предвещает иной поворот событий. Актрисам, играющим Ящерицу — Светлане Кушу и Фатиме Курашиновой,— не откажешь в искренности и непосредственности, выразительности пластического рисунка и девичьем обаянии. Поэтому гибель Ящерицы, не пожелавшей стать пособницей дальнейшей вражды,— эмоционально возвышенная минута спектакля, сильнодействующее средство для раскрытия темы.

Вырвется из западни и Ушастый, но уже после своей смерти. Оплакиваемый сородичами, замедленными, плавными шагами, точно в невесомости, он двинется к распахнувшейся навстречу синеве неба. Но прежде, чем исчезнуть, обернется и приветливо помашет рукой, напутствуя подбадривающей улыбкой тех, кто остается на этой земле, кому продолжать борьбу. Смысл режиссерской метафоры предельно ясен. Мурату Кукану (Ушастый), одному из наиболее тонких, ироничных, внутренне гибких артистов адыгейского театра, близок стиль «интеллектуальной игры», который диктуется притчевым характером драматургии и который не чужд и другим исполнителям спектакля: З. Зехов, Ю. Чич, Н. Жанэ (Мать Ящерицы), Ч. Паранук ( Большой Лоб), М. Уджуху (Черепашка), А. Воркожокову (Ходок) и другим.

В спектакле обнаруживаешь и тенденцию, когда превалирует внешняя характерность, эксплуатируются привычные, узнаваемые бытовые краски. Актриса Мариет Хурум в роли Поющей днем избрала способ сценического существования как отголосок искусства архаичного, замешанного на бытовом комизме, элементарном житейском правдоподобии, внешнего, за счет голоса и жестикуляции, темперамента. Такие признаки «национальной специфики», сохранившиеся в спектакле, наглядно демонстрируют, насколько далеко продвинулся в своем развитии сегодняшний адыгейский театр.

Действительно, еще несколько лет назад возможность появления такого спектакля на адыгейской сцене трудно было бы предположить. Сейчас же он органично вписывается в творческую программу коллектива, где успешно сочетаются образно-поэтическая зрелищность и метафоричность режиссерского языка с концептуальностью, а стихия импровизационной игры, приемы эпического театра — с правдой чувств и психологизмом.

При этом адыгейские мастера сцены не порывают с собственной культурной традицией. Не исключение и рецензируемая работа, которая по многим параметрам является принадлежностью адыгейской театральной культуры. Об этом говорят, например, тактично и к месту введенные в художественную ткань спектаклей народные обряды, приметы адыгейского национального характера, свойственные в той или иной степени каждому из героев, пластическое и ритмическое своеобычие танцев, талантливо поставленных балетмейстером А. Куловым.

И, наконец, «Ящерица» и «Две стрелы» на майкопской сцене показательны с точки зрения возросшей гражданской активности коллектива, его стремления и готовности страстно, с искренней тревогой за судьбы человечества вовлекать зрителя в размышления об острейших проблемах современности. И это дает все основания считать постановку володинской дилогии важным этапом в творческой биографии Адыгейского драматического театра.

Да, много ассоциаций вызывает этот спектакль. Я вспомнил, к примеру, свое детство в родном высокогорном селе Атшаду, поистине библейском месте… И диких зверей, приходивших гуртом на водопой. Они «с достоинством» поглядывали на окружающую их природу, чутко прислушивались к ее звукам. Потом принимались пить воду из чистого горного источника. Звери держались вместе, охраняя друг друга — вожак пил воду после всех, и стадо терпеливо выжидало, пока предводитель насладится водой. Потом все вместе уходили дальше…

Абхазы избегали стрелять в диких зверей у водопоя, чтобы не нарушать законы природы.

Вспомнились мне и слова уважаемого жителя абхазского села Лыхны, крестьянина Владимира Нинуа: «И жить надо красиво, и трудиться красиво, и умереть тоже надо красиво. Я желаю себе умереть вовремя, никого не беспокоя своей дряхлостью…»

От зарождения художественного образа в мыслях режиссера и до его сценического воплощения — огромный мучительно-сложный путь. Свои мысли и чувства о новом образе режиссер «пересаживает» в мозг чувства и сердце актера, а уже через него материализует их на сцене. Словом, легче, наверное, родить ребенка, нежели сценический образ для всеобщего обозрения и восприятия… Мировой театр помнит немало сценических «выкидышей». Духовно убогий режиссер или актер не способен воплотить свои мысли и чувства так, чтобы зритель поверил им. Спектакль должен быть умным, дерзким, в нем должен проявиться высокий интеллект автора пьесы и постановщика.

Так, например, работает герой этой книги, режиссер Касей Хачегогу, чьи ум, воля и темперамент дополняют друг друга. Поэтому и рождаются в его спектаклях такие яркие сценические образы. И даже показывая духовно уродливых людей, режиссер ищет в них признаки художественной привлекательности. Иначе театр будет напоминать кладбище, где «порхают при свете луны безжизненные призраки».

Театр Касея Хачегогу, слава Богу, иной, как и сам его организатор. Он порой шумит и грозится разрушить все, что ему не нравится в сценическом процессе, однако пользуется разумно и мудро своей «разрушительной» силой. И хотя спорит с актерами до хрипоты, и ругается, и ссорится с ними – все это от любви, взаимной и постоянной, от тяжести бремени, лежащего на них. В этом Касей Хачегогу признался мне, попросив все же особо не распространяться на эту тему. И то верно, панибратство – делу помеха, а вот дружбу между коллегами по искусству можно только приветствовать. Абхазы по этому поводу так говорят: «Чрезмерное застолье ум укрощает, а язык удлиняет…» А мой любимый педагог по московскому ГИТИСу, доктор искусствоведения, профессор Ольга Николаевна Кайдалова, как-то шутя сказала о дружбе так: «Даже у музыкальных инструментов в процессе игры бывают уважительные отношения».

Точное сравнение – они ведь умеют перекликаться или промолчать, уступая часть мелодии другому, и вновь подхватить ее все вместе.

Касею Яхьявичу Хачегогу за большие успехи в развитии театрального искусства 20 июля 1982 года вручил Почетную грамоту Президиума Верховного совета Российской Федерации сам его Председатель М. Яснов.