Касея Яхьявича Хачегогу. Взволнованный рассказ

Вид материала

Рассказ

Подобный материал:

• Шаманская Татьяна Петровна и её кружковцы. Приглушённая музыка, взволнованный рассказ, 3.97kb.
• Для написания данной статьи использованы материалы Международной конференции по бактериозам,, 246.57kb.
• И. С. Тургенева «Свидание». Рассказ, 106.41kb.
• Лекция рассказ в экскурсии, 288.73kb.
• Рассказ повествование, рассказ о собственном опыте или опыте другого человека (экспериенциальный, 120.78kb.
• Виктор Петрович Астафьев Последний поклон повесть в рассказ, 10341.18kb.
• В. Я. Булохов кгпу им. В. П. Астафьева, г. Красноярск рассказ, 28.09kb.
• Литература. Прочитать рассказ «Муму» (в учебнике), 191.11kb.
• Гуровой Король Чума. Перевод Э. Березиной Как писать рассказ, 4129.41kb.
• А. П. Чехов напечатал в журнале «Осколки» рассказ, 17.58kb.

«Желание — отец мысли»


Именно так и сказал однажды великий драматург и поэт Вильям Шекспир. И такое желание — стать рядом с мыслями гиганта мировой драматургии, каковым является Шекспир, пробудилось у адыгского режиссера еще в быт­ность его студентом режиссерского факультета Краснодарского института культуры. Он зачитывался им, восхищался и радостной «болью болел».

Позже, обучаясь уже в Ленинграде режиссерской профессии, Касей Хачегогу запоминал такие строки Шекспира: «Если бы не было разума, нас заездила бы чувственность. На то и ум, чтобы обуздывать ее нелепости.»

Время и опыт режиссерской деятельности Касея Хачегогу сделали свое дело. Он берется за постановку Шекспира. И в 1979 году в Адыгейском государственном драматическом театре состоялась премьера комедии ан­глийского драматурга «Двенадцатая ночь». Шекспир написал ее в 1600 году, а в 1606 году «Двенадцатую ночь» поставила «Труппа слуг короля». И вот, без малого 400 лет спустя, режиссер — выходец из адыгского аула Тахтамукай, ставит на родной сцене произведение великого философа и мудреца. Известив, что просто так в жизни ничего не бывает... Если проследить историю адыгов, их героическое прошлое, победы и поражения — ну, чем не шекспировские сюжеты? Или смеховая культура абхазов и адыгов, тоже из многовековой их истории. Без смеха и юмора, без лирических и сатирических песен и танцев народы не могут жить. Абхазы, например, так говорят в шутку: «Легче остановить дождь, чем девушку, собирающуюся замуж». Много смешного и у адыгов о непутевых женихах и невестах. Так, они говорят: «Жену, с которой не можешь развестись, не порочь». Или так: «Два ястреба де­рутся — воробью корм достается». Такую «ястребиную возню» устраивают смешные шекспировские герои за пальму первенства в любовных интригах из «Двенадцатой ночи» в постановке Касея Хачегогу. В ней участвуют герои, объединенные, так сказать, одной проблемой — любовь, любовь и любовь.

Вот закадычные друзья, которые не могут жить друг без друга. Глядя на них, так и хочется сказать словами адыгских поговорок: «Две чесоточные лошади — друзья». И «Кому своя доля кажется мала, у того собака из рук ее и выхватывает». Похожее происходит в спектакле, поставленном Касеем Хачегогу. Так, веселая жизнь, выхваченная из глубин веков, стала близкой, я бы сказал, необходимой для душевной разрядки современного зрителя. Герои Шекспира, «оживленные» на сцене, понравились людям — через добрый смех и юмор перед ними раскрывалась жизнь. Спектакль не стремился поучать, он лишь возбуждал желание жить, о котором сам Шекспир сказал, что оно является «отцом мысли».

Итак, действие спектакля — это жизненная карусель, осью которой и стала любовь... Как и во всех своих драматургических произведениях, Шекспир и в «Двенадцатой ночи» интересно закручи­вает интригу. Герои ее влюбляются, ссорятся, интригуют, раздают друг другу пощечины, но все же победу одерживает Любовь. Как мудрый режиссер, Касей Хачегогу не противоречит автору, не пере­иначивает литературную основу на свой лад. Он «оживил» героев вдохновением своего режиссерского видения Шекспира, и желание автора комедии получило реальное воплощение в спектакле силами вели­колепных актеров.

Поначалу кажется, что путаница и неразбериха в жизни героев так и никогда не кончится. Но, словно от волшебной палочки, сверкнула своей магической силой любовь, и все стало ясно и понятно в отношениях персо­нажей. А жизнь им подбрасывает совсем не то, чего они ожи­дают, а прямо противоположное.

Например, Себастьян повсюду искал сестру свою Виолу, а нашел бога­тую красавицу Оливию и взял ее в жены.

Орсино мучился, страдал, подсылал людей к Оливии, надеясь, что она станет его женой. А жизнь так повернулась, что он с радостью женился на красавице Виоле.

Хитроумная, жизнерадостная Мария опутала своими чарами и взяла в мужья себе добряка и выпивоху Тоби Белча.

Или неразлучный со своей наивной глупостью Эндрю Эгьючек — суще­ство, как говорится, «не от мира сего», получив хорошего тумака, «каменеет» на месте.

Капитан Антонис угодил в тюрьму за свои морские разбои, но бедолагу пожалели и вышвырнули оттуда.

Больше всех досталось дворецкому Оливии, доносчику и спесивцу Мальвилио. Но, прикинувшись дурачком, он был выпущен из темницы, поб­рел куда глаза глядят, ругая всех и вся.

А над всеми этими заблудшими душами в лабиринте любви потешался слуга Оливии — шут по имени Фасте. Произносил он вроде бы и шутливые слова типа: «Дурацкий колпак мозгов не портит», «Дурость, сударь, вроде как солнце, всюду разгуливает и везде поспевает светить». Но по смыслу они были, конечно, совсем не шутливые.

Постановку «Двенадцатой ночи» смотрели зрители Майкопа, во многих городах Краснодарского края и Черноморского побережья. Так, сочин­ская газета «Черноморская здравница» за 27 апреля 1979 года напеча­тала восхищенную рецензию С. Пономаревой, озаглавленную «Верность Шекспиру». В ней говорится: «Этот спектакль надолго запомнится зри­телю. В фойе его встретили чудесными звуками флейты, виолончели, гитары, скрипки. Тут же прохаживались актеры в гриме героев комедии — пожалуй, одной из самых любимых комедий великого английского драматурга.

Как часто уважение и любовь к классическому литературному произведению оборачивается пиететом и оторопью перед ним. Тогда хрестоматийный глянец покрывает произведение настолько густо, что делает его чуть ли не герметически закрытым для сегодняшнего зри­теля. И — реакция постановщика: модернизировать, пытаться оживить клас­сику хотя бы ассоциациями между веком нынешним и веком минувшим. И превращается тогда классика в плоскую иллюстрацию к нынешним нашим проблемам и тревогам.

Режиссер-постановщик К. Я. Хачегогу оживил «Двенадцатую ночь» В. Шек­спира, не пользуясь чужеродными прививками и искусственными допингами. Он увидел в вечно юной комедии живую идейную и художественную энергию.

В «Двенадцатой ночи» театральный аромат создается как художествен­ным, так и звуковым оформлением. У себя в театре майкопчане обвивают зелеными гирляндами не только сценическую площадку, но и весь зритель­ный зал. На выездных спектаклях, к сожалению, этого не сделать. Но звон­коголосый птичий щебет, наполняющий прекрасную страну Иллирию, услышан всеми. Это — мир шекспировской пьесы. И вот на сцену проходят через зрительный зал артисты, хозяева этого мира. В их игре жизненная досто­верность и психологизм органически сливаются с театральной выпуклостью, сценической яркостью образов, чему всегда старался быть верным майкоп­ский театр.

Герои комедий Шекспира... Красивые, свободные, смело отстаивающие право на счастье, свято верующие в естественную доброту человека. Они влюбляются, спорят, философствуют, негодуют, и все это — в ослепи-тель­ной веренице розыгрышей, с буйной радостью жизни, кипучим весельем здоровых и счастливых людей, полных нерастраченных сил. Таковы юная Виола (А. Тарутина) и ее брат отважный Себастьян ( Ю. Кизинек). Майкоп­ский театр, нарушив традицию (обычно Себастьяна играет актриса, испол­няющая роль Виолы), передал эту роль актеру. Таковы их друзья капитан корабля (М. Долиненко) и суровый Антонио (Л. Качанов). Нельзя не отме­тить работу актеров А. Лукичева (сэр Тоби), М. Яркина (сэр Эндрью), Н. Анкудинова (шут Фасте). Не раз и не два они вызывали бурные аплодис­менты зрительного зала. И не только остроумными комедийными приемами. Добродушный дядя Тоби, трогательный, по-детски наивный сэр Эндрью и умница, плут и выдумщик Фасте — такая замечательная компания! И как же радостно им, когда благодаря блестящей выдумке отчаянной Марии (Л. Матеж) удается, наконец, высмеять и с позором изгнать спесивого зануду Мальволио (заслуженный артист РСФСР А. Н. Гарин) — уж очень раз­дражал он своими показными добродетелями.

Итак, капризная Оливия (Н. Старец) заполучила в мужья юного Себасть­яна, не превосходящего ее ни умом, ни богатством,— как и пророчество­вал ее дядюшка — сэр Тоби. Наигравшись в страстную любовь на расстоя­нии, томный герцог Орсино (Б. Лазаренко) вручил себя отважной (правда, только до тех пор, пока дело касалось ее чувства) Виоле, Сэр Тоби отва­жился на брак с Марией. Оправдывается второе названием комедии: «Как вам угодно». Недоволен только Мальвилио, но его угрозы никто не воспри­нимает всерьез. Отшутился и шут Фасте: в зал несется милая меланхолич­ная песенка — актеры прощаются со зрителем. Последними уходят со сцены музыканты.

Постановка «Двенадцатой ночи» на сцене Майкоп-ского государственного драматического театра им. А. С. Пушкина замечательна своим раскрытием су­щности комедии. Выходя из театра, испытываешь радостное чувство, кото­рое можно определить в двух словах: это Шекспир».

Да, спектакль Касея Хачегогу воспевал красоту человека. Каждый из героев добивался своей правоты по разному, но лик красоты, тем не менее, не затушевывался. Большой любитель музыки — ре­жиссер максимально использовал ее в своем спектакле, и она глубже оттеня­ла чувства героев. Все они искусно попадали в собственные сети, якобы расставленные для других — в этом скрыт весьма поучительный смысл. Интересны детали спектакля: на первый план режис­сер выдвигает не умничающих красавцев-мужчин, а юную очаровательную прелестницу. И красавица Виола-Тарутина становится владычицей владыки. Именно всесильный правитель Иллирии, герцог Орсино, теряет свое пре­восходство перед ее красотой.

Режиссер философски обобщил и вынес на суд зрителей мысль о том, что не место в обществе тем, которые своей занудной сварливостью нарушают гармонию взаимоотношений между людьми. Пример тому — Мальвилио-Гарин, поплатившийся за свое содеянное. Его одурачили, назвав сумасшедшим. На это хитроумный шут Фасте отвечает словами: «В жизни не поверю помешанному, пока не увижу его мозгов». Таким он считает дворец­кого — человека мстительного и властного...

В этой безудержной любовной карусели постановщик спектакля вынуждает шута произнести в финале такие слова: «Одни рождаются великими, другие достигают величия, к третьим оно приходит». Как и в нашей жизни тоже — величие чаще «завоевывается» отменными проходимцами.

Еще один из героев спектакля «Двенадцатая ночь» так, мимоходом, но очень ясно подшучивает, произнося: «Ты — изверг моей души...» Несомненно этот смешной и веселый спектакль заставлял зрителя задуматься о том, что жизнь быстротечна, добро со злом еще противоборствуют и надо в ней быть поосмотрительней, да поумнее... Не зря шут еще так поет:


«Когда я достиг разумных лет —

И дождь, и град, и ветер,—

Наделал соседям я много бед,

А дождь лил каждый вечер.


Когда я ввел жену в свой дом —

И дождь, и град, и ветер,—

Пошло все в доме кувырком,

А дождь лил каждый вечер» и т. д.

Похоже, до всеобщей человеческой гармонии еще далеко, да и в природе тоже. А тут еще и соседи, которых надо опасаться. И что делать самому, когда в доме все кувырком от появления в нем жены... Обо всем этом пел шут, обращаясь в финале спектакля прямо к залу. Режиссер оставил этого героя наедине со зрителем, и он пел и пел, как одинокая птица.

А не похожи ли мы порой сами на одиноких птиц и шутов? С той лишь разницей, что хачегоговский Фасте говорит все, что захочет, а мы, понурив головы, шепчем лишь про себя. Да, для себя произносим банальные шутки, а думаем совсем о другом. Сказал же поэт Гарсиа Лорка: « И вижу я толпы, но тел под одеждой — нет!».

Пьеса известного драматурга Александра Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся…» обрела свою жизнь и на сцене Адыгейского театра. Все рецензии отмечали небывалый успех режиссера-постановщика Касея Хачегогу. В частности, театральный критик, кандидат философ-ских наук Ю. Беренгард пишет о спектакле следующее: «Пьеса лауреата Государственных премий СССР и РСФСР А. Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся...», поставленная на сцене Адыгей­ского государственного драматического театра имени А. С. Пушкина, по те­ме относится к так называемым производственным, хотя ее действие от начала и до конца происходит в купейном вагоне идущего поезда. Вместе с движением поезда движется конфликт пьесы. Его развитие раскры­вает характеры и социально-нравственные отношения людей в сфере их производственной, общественной жизни.

В спектакле немало смешного, особенно сначала, и зритель, не подоз­ревая, что будет впереди, еще не зная истинных мотивов поведения пер­сонажей, отдается смеху; еще не вдумываясь в существо вещей, возможно, кого-то ошибочно осуждает, кому-то незаслуженно симпатизирует.

Но вот смеха в зале становится все меньше и меньше. Однако скучно не стало. Воцарилась тишина, которая бывает, когда зал прислушивается к каждому слову на сцене, когда напряженно работают воображение и мысль зрителя.

Зал становится все серьезнее, и хотя подчас снова слышится смех и даже аплодисменты на острую реплику (вообще шутки шутить на сцене, как известно, дело серьезное), однако по ходу действия все больше ста­новится не до шуток.

Мы почувствовали себя соучастниками значительного, до боли знакомого драматического конфликта, доверительно приобщенными к этому конфликту театром.

Затаив дыхание, мы прислушивались и вглядывались в его сценическое развитие, в живую схватку характеров, намерений, страстей, позиций противоборствующих персонажей. И, смею уверить, переживали высший миг нравственного и эстетического очищения и торжества, когда театр высве­тил правду, и мы еще больше прониклись верой в необходимость активной жизненной позиции.

Спектакль хорошо организован и верно выстроен его режиссером К. Я. Хачегогу. Это подтверждают действенное развитие конфликта, точно най­денный темпоритм, правильная трактовка персонажей и концепция спектакля в целом.

В одном из купе возвращается из командировки комиссия, из-за многих недоделок не подписавшая акт о приеме построенного хлебозавода. А лов­кий человек, в последний момент вскочивший в вагон, всеми средствами пытается заставить комиссию этот акт подписать. Он, главный диспетчер СМУ «Сельхозстроя» Леня Шиндин, находчив и напорист. Он попадает в нелепые ситуации, бывает смешон. Но, смеясь над ним, мы почему-то испы­тываем к нему некую симпатию, когда его нехитрый план терпит крах. Мы еще многого не знаем, но нас подкупает его самозабвенная одержимость, за которой чувствуется нечто большее, чем жажда заставить комиссию всеми правдами и неправдами подписать акт.

Постепенно на наших глазах в Шиндине проявляется неуемная жажда спра­ведливости, беспокойство о человеке, которому нужно помочь и поддержать начатое им новое, важное дело.

То, что происходит в пьесе,— лишь отзвук схватки за ее пределами, схватки людей разных позиций и целей, хотя их непосредственно в пьесе нет. Управляющий трестом Грижелюк и начальник СМУ «Сельхозстроя» Его­ров — антиподы. Грижелюку, строящему свою карьеру и благополучие на показухе, мешает Егоров — честный человек и талантливый архитектор, про­кладывающий новые пути в сельском строительстве. Чтобы устранить неугодного Егорова, задуман коварный план.

Грижелюк заставляет Егорова в такие сжатые сроки построить хлебозавод, чтобы недоделки были неизбежны и послужили причиной снятия Егорова и расправы с ним.

Разумеется, нельзя принимать объекты с серьезными недоделками. Спектакль не дискутирует на эту печально известную тему, а рассказы­вает о человековедческой стороне дела со строительством хлебозавода, когда необходимо защитить самую большую ценность нашего государства — человека.

Недаром такой живой отклик в зале находят слова Шиндина, которые он слышал от своего учителя: «Любить Родину — это не березки целовать! А поддерживать самых честных, самых преданных людей, когда им бывает трудно! Они — Родина!» (Газ. «Адыгейская правда», 24 ноября, 1979 г.).

Свой замысел в спектакле «Мы, нижеподписавшиеся…» режиссер реализовал с помощью талантливых актеров. Это: М. Кукан — Шиндин, Е. Балабанова — Алла, Ф. Максудов — Малисов, И. Кошелев — Девятов, Г. Гафт — Виолетта, Н. Заволокин — Семенов, А. Лукичев — проводник и другие.

Режиссер, представляя себе театральное искусство и как особое «цар­ство зеркал», где человек смотрится весьма своеобразно, усилил, скажем так, свой режиссерский объектив, тем самым увеличивая панораму действия героев в той или иной сцене.

У. Панеш — автор многочисленных статей о спектаклях Адыгейского театра, к примеру, так описал игру актера М. Кукана в сбор­нике «Годы, спектакли, судьбы» (1986 г., с. 90): «…Зритель понимает, что артисты нацелены на участие в напряжен­ном действии, на раскрытие сложных судеб людей, острых жизненных ситуа­ций. С одной стороны, Шиндин М. Кукана — ловкач, человек напористый, даже хитроватый, но, тем не менее, попадающий и сам порой в смешные и нелепые ситуации. Но главное в герое — это подчеркивается в спектакле — его социальная позиция, жажда справедливости, стремление «поддержать самых честных, самых преданных людей, когда им бывает трудно». Шиндин понимает, что сдача завода с крупными недоделками организована управ­ляющим трестом Грижелюком, чтобы потом расправиться с талантливым архитектором Егоровым.

Непосредственной схватки разных позиций в пьесе нет, но их отзвук находит в постановке чрезвычайно эмоциональное и сильное воплощение».

Из этих публикаций видно, как раскрывал спектакль Касея Хачегогу жизнь наших современников со всеми ее положительными и негативными сторонами. Безусловно, пьеса прямо просилась на сцену, будь иначе, Касей Хачегогу и не взялся бы за ее постановку, он весьма разборчивый в выборе репертуара. И даже взятый автором отдельный случай из жизни, говоря языком музыкантов, «оркестровал» весьма профессионально, подчинил единому смысловому напряжению и слово, и действие и создал спектакль-симфонию.

Размышляя о спектаклях, поставленных героем моей книги Касеем Хачегогу, вспоминаю слова выдающегося режиссера, хорошо мне знакомого Анатолия Эфроса, рано покинувшего этот мир. О творчестве музыкантов он писал так: «Музыкант должен воспроизвести все, что слышит внутри себя, как истинный мастер. Он должен владеть техникой игры. Рука должна подчиняться ему. Ничто не должно быть преградой для передачи всего того, что он чувствует и слышит,— ни сложный ритм, ни опасный переход от одного момента к другому — ничто не должно его беспокоить. Беспрерывными упражнениями он добивается совершенства и легкости исполнения. Самые трудные момен­ты он должен в конце концов осиливать почти шуточно. Рука, держащая смычок, должна быть послушна чувству...» (А. Эфрос «Продолжение театрального рассказа». М., 1985, с. 178). Сказано превосходно. Правда, в отличие от музыканта, у режиссера вместо смычка сложные живые люди — актеры, которые не все и не сразу «высекают» из себя прекрасную мелодию, чтобы превратить спектакль в мощную симфонию. Как выразился А. Эфрос: «Некоторые актеры так запрофессионалились, что потеряли правдивость, они заштамповались, ты даешь им новые роли, а они играют везде одинаково». Стало быть, не трудно себе представить, насколько непросто режиссерам создавать на сцене жизнь человеческую, не похожую на предыдущие. Досадно, что однообразием грешат не только ак­теры с режиссерами, но и драматурги тоже. Их герои (в особенности, жулики, пьяницы, извращенцы) заполнили собой экраны современных фильмов и столичные театральные сцены. Как не вспомнить любимого мной Г. Лорку, сказавшего: «У голубых развалин рая, где пьют бродяги, смертью заедая». Да, жизнь — она разная бывает. Некоторые обогащают себя смертью других, не гнушаясь делать гадости ближнему — наверное, считают, что это их правильный путь... Я же уверен, что вечными в памяти народной остаются лишь воины, защитившие Родину свою, да еще люди творчества — писатели, художники, компо­зиторы, артисты, режиссеры и пр., которые воссоздают на сцене жизнь человеческого духа. И можно только сожалеть, что еще мало пишется о режиссерской и актерской деятельности.

Разноликой мелодией была насыщена и шутовская комедия Адыгей­ского театра «Тиль Уленшпигель» Г. Горина, поставленная также Касеем Хачегогу. Автор комедии написал ее по мотивам известного французского романа Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле». Своими «помощниками» в постановке этого спектакля режиссер сделал известных поэтов-песенников Ю. Михайлова и Ю. Энтина, на чьи слова не менее популярный композитор Г. Гладков написал изумительную музыку. Художественное оформление осуществил неизменный соратник Касея Хачегогу по театру А. Резюкин. Об этом спектакле остались весьма эмоциональные записи зрителей и самих актеров, вычитанные мной с афиши «Тиля Уленшпигеля». Вот они: «С большим удовольствием познакомился с хорошим человеком и интересным режиссером. Желаю счастья на трудном пути в искусстве!», «Касей, режиссер ты — блистательный и будешь еще ярче при твердости характера. Спасибо за прекрасный спектакль!», «Нашему дорогому талантливому режиссеру-постановщику «Тиля» — поклон!», «Касей, неужели я останусь для вас загадкой, а?», «В любви всегда рождаются красивые дети… И потому наш «Тиль» — прекрасен!», «От одной из почитательниц, тоже актрисы — милому, талантливому режиссеру — творите, дер-зайте, ищите! И оставайтесь — сейчас, сегодня, всегда — молодым!»

Действительно, постановка «Тиля Уленшпигеля» была умная, смешная, музыкально насыщенная, добрая и красивая. На сцене жили судьбой своих героев актеры Адыгейского театра: М. Кукан (Тиль), Ч. Муратов (Клаас), С. Зейтунян (Сооткин), З. Зехов (Рыбник), Х. Емиж (Ламмэ), М. Догомукова (Катлина), М. Уджуху (Нели), А. Воркожоков (Палач), Ч. Паранук (Монах), Ф. Шхабацева (Колликэн), Н. Ачмиз (Профос), А. Шиков (Филипп), Ф. Курашинова (Мария), С. Кушу (Блондинка), А. Варпок (солдат), Ю. Чич (Розенкрафт), М. Айтеков (генерал), Н. Ачмиз (капрал), М. Хурум (Стивен ) и другие. Остается на сцене и сам режиссер, дублируя в этом спектакле роль Ламмэ. Как говорится, совместный труд облагораживает всех участников спектакля. А он, надо сказать, весьма недолговечен, и коли нет возможности подробно описать игру каждого исполнителя, то хотя бы оставить их имена для истории просто необходимо. Могу сказать не без гордости об абхазских актерах — их я увековечил своими книгами по истории абхазского театра. В этой книге рассказываю о замечательном адыгском режиссере и, насколько позволяют архивные материалы, называю имена актеров, связанные именно с творчеством Касея Хачегогу. А писать об адыгах, отдавших свои пылкие сердца театральному искусству, нужно непременно.

Вы когда-нибудь встречались с печальными глазами слабоумного человека? Эти глаза и открытые рты — напоминающие больную птицу, часто встречаются в жизни и на сцене. Жизнь жестоко расправляется с людьми. Одни выживают в жестокой борьбе, а у других разрывается «сеть кровавых жилок»… Что мы делаем во спасение человека от грязи нравственной, болезней и слабоумия? Ничего… Театры перестали показывать современного униженного человека, обобранного гражданина, умного интеллигента, ставшего бомжем на обочине этой жизни. Мы все под прессом американской поп-культуры, где смакуются культ насилия, катастрофы, катаклизмы, а человек никому не нужен. «Трясина бесцветной игры и бесцветного пота…» И очень отрадно, что в театрах Адыгеи не забывают о человеке добропорядочном, и на сцене оживают такие герои, которым хочется подражать в жизни. В этом несомненная заслуга адыгского режиссера Касея Хачегогу, творческий путь которого не назовешь бесцветным и пустым. Он из тех талантливых личностей, кто всегда прислушивается к голосу души человеческой.

Спектакли Касея Хачегогу пропитаны нектаром остроумия и мудрости. Своими работами «он уважать себя заставил». И это выразилось в том, что он становится главным режиссером Адыгейского государственного драматического театра. Это должно радовать. От этого грустно и даже страшновато. Почему? Прежде всего потому, что намного возрастает ответственность, ты уже отвечаешь не только за свои спектакли, но и за целый сложный коллектив.

Когда меня, молодого, окончившего московский ГИТИС им. А. Луначарского, назначили директором Абхазского драматического театра, любимый мной дядя Антон Аргун сказал мне: «Сынок, запомни — у каждого руководителя глаза становятся как «псы сторожевые». Антон Джармович работал всю свою жизнь, был председателем Очамчирского горисполкома, партийным работником, редактором районной газеты. Он очень любил театр, литературу, вообще искусство. По натуре своей был веселым и ранимым, справедливым и добрым, вот и не выдержало его чувствительное сердце, когда началась абхазско-грузинская война. О нем я вспомнил сейчас потому, что он часто рассказывал мне о наших братьях-адыгах, в частности, о князе Редеде. Позже, написав историческую новеллу «Редед — князь адыгов», я показал ему свою работу. Взволнованный, он поцеловал меня и сказал: «Да, сынок, зов крови ничем не остановить, хотя наши окна и замурованы, сам знаешь, кем… Ничего, время сметет все преграды». Именно через «открытие окна» врывается в нашу жизнь мощная энергия мира, радости и печали.

Дорогой читатель, поверь, что это имеет прямое отношение к театру. Именно он, театр, появился в человеческом обществе несколько тысячелетий тому назад для того, чтобы «прорубить окно» через дремучее невежество, пробудив в душах людских ж е л а н и е обогатиться людской мудростью.