Geum.ru

Касея Яхьявича Хачегогу. Взволнованный рассказ

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   15

Нар


Фольклорная тема всегда обогащала и по сей день питает любое художественное произведение, будь то эпистолярный, музыкальный или драматический жанр. Фольклор живет конкретными образами, ему чужды вялость событий и неясность сюжетов. Герои фольклора всегда привлекательны и романтичны, «знают», за что и против кого борются. И если драматург пишет на основе фольклора пьесу, а театр пользуется ею, то надо избегать деформации народной мудрости, заложенной в первоисточнике. Этот закон бережного сохранения и использования фольклора очень хорошо знает Касей Хачегогу и потому в его спектаклях всегда остро чувствуется духовная энергия первоосновы.

— Люблю легенды, сказания, сказки и особенно — народные песни. Испытываю особый трепет души — стоит мне только соприкоснуться с ними,— признался мне Касей Хачегогу во время разговора о спектакле «Пщы-оркъ зау» («Война с князьями и дворянами»). Спектакль ставился им с творческим азартом, его увлекли крупно выписанные герои истории. По его просьбе талантливый адыгский поэт и прозаик Нальбий Куек обратился к событиям полуторавековой давности и создал интересное произведение для сцены. Касей Хачегогу, как всегда, принялся священнодействовать над ним. Расширив внутреннюю философскую суть драмы, он создал свой сценический вариант ее, ставший почвой живого, страстного спектакля, в котором действовали две непримиримые силы. Простой люд против князей и дворян, позабывших, что они тоже часть народа, и ставших его поработителями. К слову сказать, быть абхазским или адыг-ским князем — бремя не из легких. Наши предки, как известно, были людьми чести, свободы и справедливости — самолюбивые, храбрые и мстительные.

Спектакль Касея Хачегогу, действие которого происходит в 19 веке, рассказывал зрителям об удивительном характере адыгского народа. Им нельзя ни понукать, ни тем более запугивать его, одно недоброе слово или действие в адрес народа было чревато настоящей войной.

Земля адыгов повидала многое. Она веками стонала от конских копыт разных иноземных захватчиков, свиста стрел и пуль, криков и плача людского, но не сломился дух наших предков.

Во все времена народ создавал песни о своих героях, они умирали, провожаемые этими же песнями. Именно песни (по режиссерскому замыслу) высветили геройский дух адыгских крестьян — тружеников, вступивших в противоборство со своими князьями. Столкнулись два разных мировоззрения — что и стало объектом исследования для режиссера.

Спектакль «Пщы-оркъ зау» предстал панорамным перед зрителем, где образы князей были показаны крупным планом. О непредсказуемых поступках адыгских князей и дворян бытует множество легенд. Они глумились и издевались над простым людом.

Вот, о чем поется в старинной осетинской народной песне «О Теймуразе». В ней четко вырисовывается собирательный образ адыгского князя.


«Ой, дзицца, на краю селения

Из ружья застрелил оленя я,

Застрелил я оленя рогатого –

Кабардинского князя проклятого.


К нам князья кабардинские прибыли.

Закричала мне знать полупьяная:

«Не уйдешь ты, дзигло поганое!»

Я сказал им: «Князья благородные,

Вы с дороги, поди, голодные.

Заходите пока, пообедайте,

Моего шашлыка отведайте!»


Рассердились князья кабардинские:

«Нам противны слова твои свинские.

Все здесь наше: бараны, быки твои,

Шашлыки твои и кишки твои!»


Я сказал им: « Князья благородные,

Вы загнали нас в горы бесплодные,

Но и здесь вы житья не даете нам,

Не с добром, князья, вы идете к нам».


Еще утром надел непробитую

Я черкеску, матерью сшитую,

И ружье свое взял кремневое,

Ненадежное и старое.


И подумал я: «Ой, упрямая,

Пожалела корову родная моя,

Я бы продал ее не задешево —

Взял ружье у купца хорошее.

Не скотину родня пожалела бы,

Сиротину меня пожалела бы.

Все равно, ведь, придется забить ее,

На поминках моих сварить ее.


Но в то утро ружье кремневое

Било, старое, словно новое.

Вдоль Кобани, где волны белые,

Горько ехать князьям-грабителям,

Едут, плачут они, несмелые,

Над убитым своим предводителем.


(В кн.: «Сто истин, песни народов Северного Кавказа». М. «Современник», 1984, с. 421).


Эту тему режиссер раскрыл, словно одну песню страдания, вслед за драматургом открыто противопоставив княжеское и крестьянское сословия.

Князь Кунчукоко убивает отца братьев — Гучешауа, Чатогоза и Ашамеза, после чего разгорается непримиримая борьба князей и крестьян.

В спектакле заняты актеры: Ю. Чич (князь Кунчукоко), В. Тлемешок (Гучешау), А. Воркожоков (Четегоз), Н. Ачмиз (Ашамез), М. Уджуху (Асланкоз), С. Кушу (Нахдах), Ч. Паранук (Кимчерий) и другие.

В экспресс-рецензии, названной «Зримая песня» и переданной по телефону Р. Кушнаревым в московский журнал «Театральная жизнь» (№ 5, и приняла ее из-вестный театральный критик Л. Лебедина), мы читаем следующее:

«Пщы-оркъ зау» — первый на сцене Адыгейского драматического театра имени А. С. Пушкина спектакль, поставленный Касеем Хачегогу на материале национальной истории.

С первых же минут действия, когда на сцене при освещенном зрительном зале появится Джегуако (М. Кукан) — любимый народом весельчак и острослов, распорядитель народных празднеств — и, усевшись на краю сцены, свесит ноги в драных чулках и заиграет на камиле, камышовой дудочке, с этого момента в спектакль войдет Песня. Она зазвучит в струнах шичепщине (национального инструмента, напоминающего скрипку), в волнующем женском голосе, словно дошедшем к нам из глубины лет…

Песня сообщает спектаклю особый внутренний строй, неспешный ритм. Мелодия рождает и зрительный образ спектакля — огороженное досками и коваными чугунными кольцами пространство, с огромным вращающимся ярмом посредине — безрадостная картина унизительного существования людей, находящихся под жестким гнетом (художник Р. Атласкиров).

Песня будет то грустной, когда театр поведает о судьбе княжеской невольницы Асланкоз (М. Уджуху), то лирически светлой, когда откроет свое любящее сердце красавица Нахдах (С. Кушу), то насмешливой, когда напыщенный монолог князя Кунчукоко (Ю. Чич) «смажут» язвительные импровизации Джегуако, то суровой, когда сойдутся в смертельной схватке непримиримые враги — князья и крестьяне.

Незадолго до финала, в минуту гибели героя — Четегоза, прозванного «Ночным мстителем» (А. Воркожоков),— песня станет пронзительно печальной и резко оборвется на высокой, звенящей ноте. Но тут же возродится вновь, возникнет из тьмы в облике прекрасной женщины в белых одеждах. И она спросит оставшегося в одиночестве Джегуако:

— Чей ты родом?

— Я — адыг.

— Кто ты?

— Человек.

— Что приобрел ты в этом мире?

— Я чувствую гнев в своем сердце. Мои кулаки сжались так, что мне их не разжать. Я тяну руки к ветвям, но они взобрались на деревья. Я ищу опоры, хочу прислониться, но деревья ушли в лес. Я одинок, у меня нет друзей.

—У тебя есть друзья.

— Кто?

— Я.

— Кто же ты? Ответь!

Но женщина исчезнет. А с ней рассеется и тьма в глубине сцены. И станут видны фигуры людей, которые двинутся вперед, к стоящему на сцене Джегуако. Их много. Они тот самый народ, чья история стала песней».

А другой театральный критик, внучка выдающегося абхазского ученого-историка, прозаика, драматурга, народного поэта Абхазии Дмитрия Гулиа, Татьяна Гулиа, в дни гастролей театра адыгов в Абхазии, писала об этом спектакле так:

«Как известно, язык адыгов относится к так называемой абхазо-адыгской группе кавказских языков, в которую входят также кабардинский, черкесский и абазинский языки. К сожалению, убыхский язык — тоже из этой группы — исчез еще во времена махаджирства 19 века…

Адыгейский театр впервые в Абхазии. Тем радостней была наша встреча с его спектаклями, среди которых «Война с крестьянами и дворянами» (автор пьесы – молодой адыгский поэт Нальбий Куек). Абхазский зритель услышал адыгейский язык, во многом понятный и узнаваемый для абхазов.

Действие пьесы происходит в середине прошлого века: крестьяне ведут борьбу против князей и дворян, своих поработителей. Неспроста пьеса названа драматической поэмой. Весь строй спектакля — это одна песня, спетая коллективом талантливых актеров на протяжении двух актов. Постановщик, главный режиссер театра Касей Хачегогу, по-видимому, исходил именно из этой природы самой пьесы, намечая план постановки. Как бы подчеркивая эту свою сторону, спектакль начинается символично: струнный музыкальный инструмент, наподобие абхазской апхиарцы, предстает ярко освещенным перед зрителем. Точно так же спектакль и заканчивается: опять тот же ярко освещенный инструмент.

Спектакль построен на ярких контрастах: с одной стороны — бездушные князья и дворяне, своекорыстные и самочинные, а с другой – борцы за свою свободу. Авторы спектакля ведут намеченную ими линию бескомпромиссно: краски накладываются щедро, образы создаются предельно выпуклые, запоминающиеся. Зрителя делают соучастником борьбы, он видит и знает все. Действующие лица четко размежеванны, отрицательные герои противостоят положительным. Замысел спектакля в том и заключается, что он почти лишен каких-либо театральных эффектов. Действующие лица поданы прямолинейно, но такова уж песня — она построена органически и звучит от начала до конца на высокой артистической ноте.

Запоминается и такой штрих спектакля, подчеркивающий мысль авторов: на сцене на протяжении всего спектакля «действует» огромное ярмо, какое бывает на арбах,— символ тяжелой жизни крестьян, приведшей к междоусобный борьбе.

Князья и дворяне — жестоки, сыты, хорошо одеты, самоуверенны. Прочий люд перебивается с хлеба на воду, сполна наученный горькой жизнью и потому знающий цену угнетателям.

В спектакле много реалистически-бытовых сцен. Например: ужины и завтраки, омовение княжеских ног, великолепный парный танец и т. д.

В унисон с постановщиком в спектакле действует художник Р. Атласкиров и автор музыкального оформления Д. Натхо. Они мастерски содействовали успеху всей постановки в целом.

Великолепные образы в спектакле создали такие актеры, как Н. Жанэ, Ч. Паранук, М. Хурум, М. Кукан, Ю. Чич, Ч. Муратов, а вместе с ними и весь актерский ансамбль в целом, играя в прекрасной профессиональной манере. А достигается это, как известно, школой, воспитанием актеров не одного поколения. Театральное искусство адыгов немного моложе абхазского — оно детище нашей эпохи. Театральный коллектив, приехавший в Сухуми — это театр высокого профессионального уровня, состоящий из основательного актерского состава и талантливого режиссерского руководства.

Когда говоришь о театре, непременно думаешь о литературе народа, его культуре в целом. Корни адыгейского театра, как и абхазского, уходят в народное творчество. Не может театр сам по себе вырасти и развиваться.

Он живет вместе с литературой, культурой, экономикой.

Первый спектакль Адыгейского театра был восторженно принят зрителями Абхазии, и, надо полагать, дальнейшие его гастроли у нас будут такими же успешными и интересными». («Советская Абхазия», 1984, 26 июля).

В дни моего пребывания в Майкопе, когда я разговаривал с завлитчастью театра Лидией Куловой, она сказала: «Своим приходом в Адыгейский театр Касей Хачегогу взбудоражил зрителей. Каждая премьера его спектаклей отдавалась набатом в сердцах людей. Среди таких и постановка «Война с князьями и дворянами». Тогда же режиссер находился под особым вниманием народа». Да, ситуация тогда была предельно напряженной, но своим талантом Касей Хачегогу сумел прославить и актеров своих, и себя самого и, конечно, родной театр, а стало быть, и народ свой… И хотя спектакль шел более трех часов, в зале не ослабевало напряженное внимание зрителей. Шел интеллектуальный разговор зала со сценой, и обе стороны отлично ощущали друг друга. И главным арбитром между ними был режиссер Касей Хачегогу.

Древнеримский поэт Публий Овидий Назон, живший в I веке н. э., однажды сказал: « Я здесь чужеземец, ибо никто меня не понимает». Герой моей книги, Касей Хачегогу, намного счастливее древнего Овидия – родной народ понимает и ценит его заслуги перед национальной культурой. Так, на состоявшемся расширенном заседании правления Краснодарского отделения Всероссийского театрального общества в 1983 году большой группе творческих работников театров края были торжественно вручены дипломы, Почетные грамоты, денежные премии и памятные призы. Этих наград мастера сцены Кубани удостоены по итогам двух краевых конкурсов, проведенных управлением культуры крайисполкома, крайкомом профсоюза работников культуры и правлением Краснодарского отделения ВТО. Оба конкурса – на лучший спектакль и лучшую актерскую работу юбилейного года — были посвящены 60-летию образования СССР.

На этом смотре спектакль «Гошевнай», поставленный Касеем Хачегогу по пьесе Г. Духу, был признан одной из лучших постановок. Дипломантам — Касею Хачегогу и его коллегам по смотру М. Куликовскому, Я. Со-нину, А. Курашинову, А. Кирилловскому, П. Ширшову и другим – были вручены грамоты и ценные призы. Тогда же был показан и спектакль Касея Хачегогу «Тартюф» Мольера, а исполнитель главной роли Заур Зехов был награжден Дипломом 1-й степени.

Вскоре после смотра Касей Хачегогу ставит интересную волшебную сказку по пьесе черкесского режиссера М. Абдокова и его соавтора М. Добагова под названием «Волшебный наперсток». Пьеса-сказка написана по мотивам адыгского фольклора, в ней действовали люди и животные. Корова, Циклоп, Баба-Яга, добрые и злые люди — все участвовали в поисках правды на земле. А правду каждый воспринимал по-своему, соответственно и боролся за свое место под солнцем…

В спектакле восемь персонажей, их образы воплотили на сцене актеры: М. Уджуху — Гулез, А. Айтеков — Иналуко, М. Кукан — Машуко, Н. Айтекова — Гуаша, С. Кушу — Гулашин, Ч. Паранук — Иныж (циклоп), Р. Паранук — Нагучица (Баба-Яга), С. Зейтунян — корова. Режиссер преподнес детворе сцену, полную добрых и красивых чудес.

В том же 1983 году Касей Хачегогу публикует в газете «Адыгейская правда» статью, названную «Спектакль для юного зрителя», в которой призывает деятелей искусства и родителей позаботиться о духовном воспитании подрастающего поколения.

«С малых лет мы приучаем ребят к театральному искусству. Дошкольники, учащиеся всех возрастов периодически смотрят наши сказки и другие спектакли. Но уже начиная с восьмого класса мы теряем основную массу юного зрителя. Почему они перестают ходить в театр?

Чтобы получить ответ на этот вопрос, молодые актеры нашего театра Николай Иванченко и Станислав Сиюхов опросили 800 школьников — городских и сельских. Многие из них говорили о том, что хотели видеть на нашей сцене драматургию о своих сверстниках, их проблемах. Таких спектаклей в репертуаре почти нет, и потому они не ходят в театр, а повзрослев, и вовсе забывают дорогу в театр. Так мы теряем самого эмоционального, бурно откликающегося на все, что происходит на сцене, зрителя — сначала юного, а потом и взрослого.

Наш опрос вскрыл и другое тревожное явление — театральную и общеэстетическую неграмотность школьников и юношества. Многие признавались в том, что на сказке им интересно, весело, а на серьезном спектакле, заставляющем подумать о жизни, скучно.

Эту эстетическую безграмотность, бездуховность, на наш взгляд, способны ликвидировать совместными усилиями школа и театр. К этому обязывают нас документы о школьной реформе. Нужно учить школьников анализировать драматургию с точки зрения возможностей ее трактовки. А то ведь на классическую пьесу Гоголя «Ревизор», поставленную театром, трудно было привлечь школьников. Ответ был лаконичен: мы это уже проходили. Такой бы картины не наблюдалось, если бы еще в стенах школы — на уроках и на внеклассных занятиях — учащиеся изучали драматургию в тесной связи с историей сценических постановок, направлений актерской игры, знакомились с особенностями той или иной эпохи, раскрывающей неповторимость сценографии, костюма, грима. Надо учить людей профессионально анализировать спектакль.

И еще одно. Часто ли мы, родители, откладывая дела, спешим с сыном или дочерью в театр, часто ли потом беседуем, обсуждаем увиденное? А ведь это наше родительское дело — подготовить ребенка к восприятию искусства. Конечно, куда было бы легче вести эстетическое воспитание, если бы в городе был театр юного зрителя.

Стало крылатым выражение — будущее начинается сегодня. Говоря об этом, нельзя не думать, что уже сейчас, сегодня формируется характер подростка, его мировоззрение, жизненная позиция, обозначаются контуры его судьбы».

Проблема, поднятая режиссером Касеем Хачегогу, почти двадцать лет назад, особенно актуальна сегодня. Подрастающее поколение уже попало под разлагающее влияние западной бездуховной массовой культуры. Под ее знаменами марширует вся планета Земля. И вот в такой, можно сказать, апокалипсический момент истории человечества появляются созидатели, которые своими сценическими творениями пытаются противостоять тем, кто уничтожает духовную энергию детей и взрослых.

Каждый здравомыслящий творческий деятель у любого народа понимает, что подобная «культурная» продукция готовит в наших домах через теле - и видеоэкраны равнодушных убийц и насильников. Поэтому режиссер своими спектаклями и публицистическими статьями призывает сограждан быть так необходимыми для общества созидателями.

С Касеем Хачегогу я встретился впервые в 1984 году у себя в Сухуми. В Министерство культуры Абхазии, которое я возглавлял, он пришел тогда вместе с талантливым абхазским режиссером Дмитрием Кортава и изложил свой план проведения гастролей Адыгейского театра в Абхазии. Я с радостью принял его предложение, хотя это было сопряжено с определенными трудностями. Незадолго до этого я выступил у себя на родине с инициативой проведения Дней культуры Карачаево-Черкесии в Абхазии и тогда меня едва не сняли с работы тбилисские власти. Тогда меня спас первый секретарь обкома партии Валерий Хинтба.

Итак, театр адыгов впервые приехал на июль—август в Абхазию на гастроли. Наши братья адыги и коллеги по театру показали свое искусство зрителям Абхазии. Спектакли игрались не только на сухумской сцене, но и в городах Ткуарчал, Очамчире, Гудаута, Гагра. Приезд театра из Адыгеи вылился в волнующий праздник единения двух родственных народов. Понятно было мне и беспокойство за престиж своего театра, тогдашнего начальника управления культуры адыгоблисполкома Руслана Панеша, который каждый день названивал мне из Майкопа, интересуясь, как проходят гастроли посланцев из Адыгеи. А прошли они с большим успехом. Спектакли театра: « Ящерица», «Две стрелы» А. Володина, «Караман женится» А. Гецадзе, «Тартюф» Ж. Мольера и другие были восприняты зрителями восторженно. Особый успех пришелся на спектакль «Песнь адыгов» по пьесе Нальбия Куека. Мощные народные песни, страстные стычки противоборствующих героев спектакля и такая близкая абхазскому языку живая гортанная адыгская речь взволновали зрительское мироощущение…

В свободные от спектаклей дни артисты из Адыгеи встречались со зрителями Абхазии, рассказывали о своей республике, о родном театре, о достижениях своего народа в труде и в искусстве, тогда же решением Президиума Верховного Совета Абхазии Адыгейский государственный драматический театр имени А. С. Пушкина был награжден Почетной грамотой. А звание «За-служенный артист Абхазии» было присвоено актеру М. Кукану и актрисе Ф. Курашиновой.

Так, по инициативе главного режиссера театра Касея Хачегогу это событие укрепило дружбу и единение братских народов. А неусыпному тбилисскому руководству, конечно, все это крайне не понравилось. Затрещали телефонные звонки в Краснодарский крайком партии, оттуда в Майкоп, и пошло-поехало… Спустя несколько лет я узнал, что организатор тех гастролей Касей Хачегогу стал объектом пристальной критики за «самочинство». На самом же деле грузинам очень не хотелось такого тесного взаимодействия двух родственных народов — абхазов и адыгов. Подобным образом решались тогда судьбы многих талантливых людей.

Но продолжу дальше свой рассказ об интересных постановках Касея Хачегогу. Так, в 1984 году он ставит спектакль «Если б небо было зеркалом» Н. Думбадзе и Г. Лордкипанидзе. И на сей раз режиссер показал со сцены жизнь тоже весьма трагичную. В новых ролях снова блеснули все те же актеры театра: С. Сиюхов — Нодар, С. Кушу — Кето, М. Уджуху — Хатия, А. Варпок — Бессарион, Ю. Чич — Датико, З. Зехов — Бежан, Ч. Муратов — Лукая, Н. Ачмиз — Кукури, А. Айтеков — Герасиме, А. Воркожоков — Нестор, Ф. Курашинова — Лана, А. Македонский — Кишварди, С. Татлок — Котиа, Н. Жанэ — Ксения, М. Хурум — Мина, Р. Паранук — Акварине, Ч. Паранук — Учитель, Х. Емиж — Отиа, В. Тлемешок — Анатолий и другие. В экспресс-рецензии сентябрьского номера журнала «Театральная жизнь» за 1984 год его постоянный корреспондент Р. Кушнарев пишет об этом спектакле:

«С двух сторон, полуподковами охватывая сцену, взбираясь все выше к жаркому диску солнца, громоздятся кубики глинобитных саклей. А в центре, наклонив в глубину массивный ствол, распласталось огромное дерево, связывающее воедино всю композицию замысловатым узором кроны.

В символике сценографии отчетливо прочитывается смысл и пафос новой работы Адыгейского театра. Смертоносный смерч войны обрушился на мирное древо народной жизни, срывая с его ветвей листья, полные живительных соков молодые побеги. И вот вихрь военного лихолетия несет листки похоронок в казенных конвертах, которые исстрадавшийся чужим горем старый почтальон Котиа (С. Татлок) вытряхивает в отчаянии из своей потертой сумки. Горькими плодами людской беды выглядят черные уголки траурных косынок.

Но могучее дерево выстояло. Хотя и не всем хватило сил не потерять себя в суровых испытаниях. Позором и презрением односельчан расплатился за свою трусость дезертир Датико (Ю. Чич).

Дерево выстояло. Выстояло и расцветилось алыми флагами всеобщего ликования в день Великой Победы.

Спектакль, исследуя корни народной стойкости, находит их прежде всего в крепости духа человеческого. Размах личности каждого из героев измеряется высокой нравственной мерой. Поэтому зорче всех дано видеть солнце — свет истины, свет чужой души — не кому-нибудь, а слепой девушке по имени Хатия (М. Уджуху). Поэтому самым, наверное, мудрым и достойным людской памяти предстает в спектакле Бежан (З. Зехов), слывший деревенским дурачком; приравненным мужеством и внутренним достоинством к настоящим мужчинам оказывается вчерашний подросток Нодар (С. Сиюхов); при всей своей женской неустроенности и житейских невзгодах, может быть, более всех умеет радоваться жизни тетушка Кето (С. Кушу).

Касей Хачегогу поставил народную драму, где судьбы людские слились воедино с судьбой народа, где рассказ о маленькой кавказской деревушке военной поры вылился в большой и волнующий разговор об истоках нашей веры и нашей Победы.

Своей публикацией об этой постановке отозвался в газете «Адыгейская правда» за 1984 год и доктор филологических наук К. Шаззо. Он, в частности, пишет:

«Мастерство Хачегогу — режиссера видится мне в том, что он умеет создавать философски-поэтический, сценически профессиональный, единый ансамбль спектакля. Из него не «выпадает» никто из персонажей пьесы и из актеров спектакля. Для режиссера очень важно, чтобы герои Хатия и Нодар, не снижая напряженность мысли и сценический ритм, раскрывали основную идею. Столь же необходимо для него, чтобы любой из действующих лиц активнейшим образом работал на решение поставленной идейно-художественной цели. Потому и нет между персонажами, их идеями зияющих мест – они объединены одной режиссерской задумкой.

Спектакль очень свеж, современен. Пафос пьесы (он сильно звучит в спектакле) отвечает нынешним заботам человечества — уберечь мир от разрушения, от новых, еще более жестоких смертей.

В пьесе их много… Режиссер сознательно подчеркивает мысль о всеобщности народного горя. На фронтах родины гибнут сотни сынов, об этом свидетельствуют черные флаги, которые то опускаются, то поднимаются над сценой. Особенно в сценах, посвященных гибели Кукури, сына Лукайя. И сколько еще погибнет до конца этой нескончаемой войны… Но в одном герои спектакля твердо уверенны — придет конец и ей и люди вновь заживут мирной жизнью. Спектакль проникнут этим народным оптимизмом, верой в добро, в любовь, в жизнь.

Со спектаклем по пьесе Н. Думбадзе и Г. Лордкипанидзе «Если б небо было зеркалом» Адыгейский театр примет участие во Всероссийском фестивале театров, посвященном 40-летию Победы над фашизмом. Отрадно, что спектакль этот получился профессиональный, серьезный и интересный».

Постановка его была показана за пределами Адыгеи, когда в 1985 году Адыгейский театр совершил турне по городам Северного Кавказа, побывав в столице Северной Осетии — Орджоникидзе (ныне Владикавказ).

Давая оценку вообще деятельности режиссера Адыгейского театра Касея Хачегогу, критик Р. Кушнарев пишет в журнале «Театр» (№ 6, 1984 г.): «…перечень примет репертуарного обновления можно было бы продолжить. Но важно подчеркнуть, что обновилась не только афиша, но и в большей степени средства сценической выразительности, способ актерского существования на сцене. Режиссуре К. Хачегогу близок театр ассоциативной мысли, театр концептуальный, сочетающий психологический анализ с образно-поэтической метафоричностью, зрелищностью. Иным его спектаклям, замешанным на щедрой, изобретательной постановочной фантазии, подчас бывает тесно в границах сцены, и они, как тесто из квашни в известной сказке, переливаются через рампу, заполняя пространство зала, а то и зрительного фойе. Но и в этих случаях безудержная стихия театральной игры не мешает режиссеру удерживать в руках нить основной мысли.

В своих театрально-эстетических воззрениях режиссер-постановщик встретил единомышленника в лице А. Резюкина, художника самобытного, образно мыслящего, тонко чувствующего язык современной сценографии. Именно в союзе с ним родились спектакли наиболее неожиданной и своеобразной художественной формы — «Ревизор» и «Тартюф». В одной из последних работ театра « Пщы-оркъ зау» («Война с князьями и дворянами») по драматической поэме талантливого адыгейского поэта Н. Куека заявил о себе и сценограф нового призыва Р. Атласкиров».

Так заговорили о Касее Хачегогу в Москве и союзных республиках, непременно включая его имя в список уже маститых постановщиков.

Великому реформатору сцены, основателю МХАТа и режиссеру Константину Станиславскому принадлежат такие слова: «Пусть каждая нация, каждая народность отражает в искусстве свои самые тончайшие национальные человеческие черты, пусть каждое из этих искусств сохраняет свои национальные краски, тона и особенности. Пусть в этом раскрывается душа каждого из народов». Думаю — эти слова тоже вдохновили режиссеров разных стран к постановкам пьес национальной драматургии. Среди этих режиссеров и Касей Хачегогу.

Театральный сезон 1984—1985 года был столь же плодотворным, как и предыдущие годы. Время работало на него, а он на время. Вряд ли есть счастливее тех людей, кто идет в ногу со временем. И не дай Бог, чтобы вернулось то страшное время, про которое Христос сказал: «Продавать одежду и покупать мечи».

Для чего нужно искусство? Прежде всего оно нужно для сближения душ. Человечество, как никогда прежде, переполнено в наше время свирепой, слепой и огромной силы яростью, и только искусство, как мне кажется, способно затормозить, обуздать эту страшную энергию. Не зря же сказал Л. Толстой : «Искусство единяет сердца». Касей Хачегогу продолжал выстраивать своими постановками мосты для сближения духовной сущности людей. Работая над масштабными сценическими проектами, возвращался к детским спектаклям. На сей раз объектом его режиссерского руководства в театре явилась постановка сказки «Приключения на земле и в космосе», которую осуществил сам автор пьесы А. Иващенко. А главный режиссер готовил тем временем актеров к постановке «Женитьбы» Н. Гоголя.

Спектакль «Женитьба» (как и «Ревизор» в 1980 году) покорил души зрителей. Он шел не только на майкопской сцене, но и в районах республики. Директор Кошехабльского Дворца культуры М. Сапиева отозвалась на это событие статьей под названием «Впервые на адыгском языке»:

«Афиша спектакля областного драматического театра имени А. С. Пушкина под названием «Женитьба» Н. Гоголя на адыгейском языке очень обрадовала кошехабльцев. Но прозвучит ли известное произведение русской классики в переводе так, как в подлиннике? С этой мыслью люди пришли на спектакль.

И вот раздвигается занавес. Действие, жизнь актеров на сцене сразу же захватили зрителей. Смех звучит, не смолкая, и в благодарность актерам гремят искренние аплодисменты.

Зрители хорошо приняли Подколесина в исполнении Нурбия Ачмиза. Игра актера заставляет неотрывно следить за его героем на протяжении всего спектакля.

Интересен и артист Станислав Сиюхов, который всего лишь с помощью двух слов «да» и «нет» создает образ вечно заспанного, полупьяного, неряшливого слуги, не очень-то заботящегося о своем господине.

Колоритен и образ свахи в исполнении Раисы Паранук. Тронула зрителей Агафья Тихоновна (артистка С. Кушу). Она во многом наивна, беспомощна, искренне верит всему, что ей говорят. Поэтому и отвергает сразу трех женихов. Когда же в конце спектакля Подколесин выпрыгивает в окно, актриса поднимается в печали своей героини до трагизма, вызывая горячее сочувствие зала.

Достоин сожаления и «морской волк» Бальтазар Бальтазарыч, которого интересно сыграл Чатиб Паранук.

Зрители с благодарностью приняли колоритный перевод, сделанный Ч. Парануком. Точно подобрано и музыкальное оформление спектакля, костюмы отражают эпоху.

Мы рады, что новая работа режиссера К. Хачегогу выдержала экзамен на зрительское признание».

На новый спектакль Адыгейского театра свою экспресс-информацию передал в журнал «Театральная жизнь» (№ 23, 1985 г.) его постоянный рецензент Р. Кушнарев. А критик Г.Данилова написала о постановке следующее:

«На каких только языках, вопреки предположению Анучкина, что «она, кажется, только по-русски и говорит», не изъяснилась со своими незадачливыми женихами гоголевская Агафья Тихоновна!... И вот она впервые заговорила по-адыгейски.

Произошло это в Майкопе «по вине» группы актеров, избравших «Женитьбу» для своей внеплановой работы. Они же сами (а именно — будущий Жевакин — Чатиб Паранук) перевели комедию на адыгейский язык. Постановку спектакля, поддержав доброе начинание актеров, осуществил «в свободное от основной работы время» главный режиссер театра Касей Хачегогу.

Итак, стараниями исполнительницы роли Агафьи Тихоновны — Светланы Кушу, ее героиня заговорила с таким неподдельным трепетом и нерастраченной чувственностью, и сама она, ладная, белотелая и румяная, с обаятельными ямочками на щеках и ясным, беспорочным взглядом широко открытых глаз, предстала такой свежей, соблазнительной, что сразу же оказалась в центре матримониальных притязаний всего мужского населения спектакля. Это подчеркнуто и чисто пластически. В центре сцены выстроен бело-розовый, под стать самой хозяйке, интерьер, окруженный по периметру воздушной, прозрачной тканью. Сюда, к этому ярко освещенному прямоугольнику, напоминающему то ли бисквитный пирог, то ли коробку с зефиром, с первых минут действия тянутся отовсюду претенденты на руку и сердце Агафьи Тихоновны.

Но, увы, вскоре выясняется, что как раз достоинства невесты влекут их мене всего. А ей, бедняжке, ничего от них не надо, кроме привязанности, ласки и нежного слова. Она и о дворянине-то мечтает не из-за титула, а просто устав от грубости, делячества, хамства вокруг себя. Какое там!.. Даже респектабельный Иван Кузьмич Подколесин (Н. Ачмиз), который в конце концов сумел как будто разглядеть и оценить девушку как таковую, и тот, подхватив фалды фрака, панически бежит от нее через зрительный зал, ошалело выкрикивая, точно заклинание: «На Канавку!.. На Канавку!..»

Напоследок мы видим Агафью Тихоновну — С. Кушу сникшей и потерянной среди порушенного бело-розового гнездышка. Грустная интонация финала лишний раз подчеркивает нелепость, противоестественность ситуации, когда и женские прелести, и славные человеческие качества избранницы оказываются заслоненными побочными, меркантильными интересами, такой ситуации, которую вслед за автором не приемлет и высмеивает театр».

Уже очевидно прослеживается, дорогой читатель, как московская пресса реагирует на каждую новую сценическую работу режиссера Касея Хачегогу. И это вполне справедливо, поскольку на Северном Кавказе живет и трудится профессионал от искусства, идущий в ногу с современным, пробуждающий в душе зрителя тягу к познанию жизни. А еще вспомним, что в тогдашнем великом государстве, в СССР, действовали более 650-ти театров, где ставились спектакли на 45-ти языках. Так что пробиться в толстые московские журналы было не так-то просто. Но о Касее Хачегогу они все же заговорили в полный голос, как о талантливом адыгском режиссере, работающем вместе с не менее одаренными артистами. Они трудились в поте лица, пробуждая в зрителях добрые мысли и чувства. А ведь так важно, когда театр не развращает ум, но побуждает его к положительным поступкам.

Французский писатель ХХ века Ромен Роллан писал: «Я задыхался от бесплодия умственного разврата...» А народный поэт Абхазии Баграт Шинкуба в своей книге «Рассеченный камень» пишет: «Навечно только огонь способен сохранить свою красоту». К этому можно добавить, что и театр, постоянно заслуживающий внимания, сохраняет красоту человеческого бытия, если ему служат люди талантливые и духовно богатые.

В течение 1985 года в Адыгейском театре прошла еще одна премьера спектакля «Иванов» А. Чехова, а точнее, этой драмой (она обошла многие сцены театров страны) и был открыт 1985—1986 театральный сезон, о чем сообщала газета «Адыгейская правда»:

«В областном драматическом театре имени А. С. Пушкина состоялось открытие пятидесятого театрального сезона. Спектакль «Иванов» А. Чехова был показан на адыгейском языке (с синхронным переводом). Зрители наградили аплодисментами и цветами заслуженных артистов РСФСР Ч. Паранука, Н. Жанэ, заслуженных артистов Абхазии Ф. Курашинову, М. Кукан; заслуженного артиста Кабардино-Балкарии Ч. Муратова, актеров М. Уджуху, Н. Ачмиз, и других. Спектакль поставил режиссер К. Хачегогу, сценография А. Резюкина.

С добрыми словами поздравлений к зрителям и актерам обратились представители власти Адыгеи, а также общественность республики. Они пожелали коллективу театра новых творческих успехов.

«Иванова» играли, как сказано выше, на двух языках — адыгейском и русском и это привлекало в театр большое число зрителей. Актеры прекрасно владели языками — так было на многих сценах национальных театров бывшего Союза.

Герои А. Чехова ожили на адыгейской сцене благодаря прекрасной игре актерского ансамбля: А. Ачмиз — Иванов, Ф. Курашинова — Анна Петровна, Ч. Муратов — Шабельский, Ю. Чич — Лебедев, Н. Жанэ — Зинаида Савишна, М. Уджуху — Саша, А. Воркожоков — Львов, С. Кушу — Бабакина, С. Татлок — Косых, М. Кукан — Боркин, Р. Паранук — Авдотья, В. Тлемешок — Егорушка, С. Сиюхов — Петр, А. Варпок — Гаврила, а также их дублеров в разных ролях — З. Зехова, М. Догомукова, Ч. Паранук, М. Хурум, Л. Хижняя. В «сердцебиение» спектакля «Иванов» был вовлечен почти весь актерский состав театра.

Вот действие началось, то тут, то там прохаживаются, изнывая от безделья и скуки, гости и домочадцы в усадьбе Иванова, между ними снуют ленивые лакеи. Режиссер подчеркивает никчемность, бесцельность общества, где духовное начало в человеке угасает, либо уже угасло.

Так, главный герой спектакля Иванов (Н. Ачмиз), вокруг которого лениво вращается колесо жизни, настолько сам ущербный и безвольный человек, что даже не вызывает к себе жалости.

Режиссер без надрыва, не читая морали ближним о помощи гибнущему сородичу, плавно вовлекает зрителей в довольно мерзкий мир, в иные понятия и духовные человеческие ценности. Вместе с актерами и зрителями и сам он стремится понять такую «перегоревшую» душу человека. О суде, где его нет, о разбирательстве, которое так и не происходит,— вслух размышляют постановщик Касей Хачегогу и актер Н. Ачмиз в роли Иванова.

В споре с нетерпеливым, грубовато-темпераментным врачом Львовым (А. Воркожоков) Иванов говорит о себе так: «Все это правда, правда…Вероятно, я страшно виноват, но мысли мои перепутались, душа скована какой-то ленью, и я не в силах понимать себя. Ни людей, ни себя не понимаю… Нас могут услышать, лучше пройдемся. Я рассказал бы вам, милый друг, с самого начала, но история длинная и такая сложная, что до утра не расскажешь. Анюта замечательная, необыкновенная женщина… Ради меня она переменила веру, бросила отца и мать, ушла от богатства, и если я потребовал бы еще сотню жертв, она принесла бы их, не моргнув глазом. Ну-с, а я ничем не замечателен и ничем не жертвовал. Впрочем, это длинная история… Вся суть в том, милый доктор, что… прошло пять лет, она все еще любит меня, а я … Вот Вы говорите мне, что она скоро умрет, а я не чувствую ни любви, ни жалости, а какую-то пустоту, утомление. Если со стороны поглядеть на меня, то это, вероятно, ужасно, сам же я не понимаю, что делается с моею душой…»

Такое вот сложнейшее переплетение изгибов увядшей души Иванова «разворошили» писатель, режиссер и актер. На сцену был выведен самобичующий образ человека, по сути дела философствующего живого трупа… И нужен ли сегодня зрителю показ этого духовно разлагающегося человека? Режиссер не зря заостряет наше внимание на весьма тревожном явлении среди людей — забвение любви, неуправляемость даже собственными желаниями или их отсутствие приводят к гибели целое общество. Да, в жизни цель необходима, как необходима и нравственно здоровая среда, чтобы подобные ивановы смогли выйти из трагического пессимизма, не омрачая жизнь другим. Как говорит один из героев спектакля, доктор Львов, роль которого блестяще сыграл А. Воркожоков: «Ему нужен простор, чтобы затеять какую-нибудь новую подлость».

Многоголосным выглядел спектакль «Иванов» в постановке Касея Хачегогу, он открывал зрителям новую жизнь, новых людей, заставлял думать о смысле жизни. И зритель проникался идеями спектакля, тревожась, смеясь и грустя одновременно.

В связи с этой постановкой вспомнилось мне высказывание Власа из «Дачников» М. Горького: «Пока я жив, буду срывать с вас лохмотья, которыми вы прикрываете вашу ложь… вашу пошлость… Нищету ваших чувств и разврат мыслей».

Не для обнажения ли всего этого и ставит великолепные спектакли адыгейский режиссер Касей Хачегогу? Как говорил еще один талантливый режиссер, творивший на заре ХХ века, армянин из Осетии Евгений Вахтангов, взбудораживший в свое время театральную элиту: «Мы должны все узнать, мы должны в с е м стать».

Я уверен в том, что Касей Хачегогу человек, который тоже стремится к этому. Познать себя и управлять собой — значит стать Ч е л о в е к о м. Тяжелейшая эта работа для ума и души — надо обладать здоровьем и мудростью и трудиться постоянно. Для борьбы с самим собой, чтобы вовремя вытянуть себя из духовно-упадочнического омута, нужна еще и соответствующая среда. Такого окружения у героя Н. Ачмиза — Иванова — не было. Победить нарастающий нигилизм и духовное угасание Иванову не удается. Он болен той же неизлечимой болезнью, что присуща целому обществу… И об этом как раз спектакль Касея Хачегогу. Режиссер предупреждает о злокачественных метастазах этой болезни, от которых уже нет средств.

Постановка драмы Чехова на сцене Адыгейского театра имела большой успех — это подтверждают множество статей в разных изданиях. Так, С. Шхалахова в газете «Адыгейская правда» (18 июня 1985 года) пишет:

«Основная тема спектакля главного режиссера областного драматического театра имени А. С. Пушкина Касея Хачегогу — взаимоотношения человека с окружающей средой. Сцена закрыта, на фоне занавеса фигуры манекенов. Символы неживой жизни, одетые в костюмы серого цвета, эти фигуры вырастают в спектакле в огромный гиперболизированный уродливый образ той среды, что «заела» Иванова. На сценической площадке, где происходит действие спектакля, «живые» и «неживые» удивительно похожи, и не сразу поймешь, что старушка, неподвижно просидевшая в глубине сцены все действие живая, а респектабельный господин в гостиной, с которым общается один из героев Лебедев,— манекен. Все пространственно-временное измерение спектакля (художник А. Резюкин) — обветшавшее и полусгнившее место — напоминает кладбище. Серая марля, словно паутина, опутывает пол. Стены, кресла, старый рояль, подсвечники. Кое-где, заплесневевшие, висят портреты, а там, где их нет уже, остались одни стояки, напоминающие кресты. Среди этой безликой серой массы живые свечи, зеленый плющ с красными цветами, обвивающий люстру и качели, рождают чувство боли и тоски по жизни иной, существующей вопреки всеобщей бездуховности.

Спектакль начинается с тихого шепота. Ползет сплетня от одного человека к другому. Приглушенный смех всех действующих лиц постепенно перерастает в хохот, образуя символический образ бездушия. Луч света выхватывает из темноты качели, на которых раскачивается Сара (заслуженная артистка Абхазии Ф. Курашинова) в свадебном платье с двумя зажженными свечами.

Театр предлагает зрителю соучастие в размышлении о человеческой судьбе. Мертвая среда, в которой бьется и ищет живых человеческих глаз Иванов, обвалакивает зал. На авансцене две горящие свечи — две человеческие жизни. Обе догорят к концу действия. И это закономерно, ибо в этой атмосфере духоты и скуки не могут не погибнуть Сара и Иванов. Обречены и все остальные, каждый потерпит свой крах: кто-то раньше, кто-то позже. Весь быт чеховских героев тщательно выписан и выстроен. Персонажи, общаясь друг с другом, все время перемещаются по сцене и исчезают из поля зрения, путаясь в складках паутины. Здесь никто не смотрит в глаза другому, здесь никто не слушает своего собеседника.

Спектакль обращается к каждому зрителю: беда, если тебя не слышат, нельзя забывать, что рядом с тобой живые люди, требующие внимания, любви, понимания. Режиссер трактует гибель Иванова как результат бездушия. Обращаясь к тайным уголкам души, анализируя нюансы ее движения, Хачегогу говорит о том, что самое страшное – умереть невыслушанным и непонятым. Потому и общаются персонажи с манекенами, не замечая, что им не отвечают. Лишь бы им высказаться. Нравственный заряд спектакля в том, чтобы повернуть зрителей лицом друг к другу, помочь всмотреться, вслушаться в тех, кто рядом. По концепции режиссера от Иванова все требуют какого-нибудь поступка, но никто не желает понять его. Даже две женщины — Сара и Саша, не оставляющие его в покое со своей любовью. Зюзюшка (заслуженная артистка РСФСР М. Хурум), скупая и прижимистая, требует вернуть ей деньги. Граф требует к себе внимания. Все чего-то требуют. И Иванов совершает поступок, который видит единственно возможным в данной ситуации. Другое дело, насколько правомерен выбор. Развенчивая всех и каждого, театр не оправдывает и Иванова.

Иванов в исполнении Н. Ачмиза изначально иной, чем все остальные. Он озабочен какой-то светлой, на первый взгляд, печалью. Глубокие убедительные паузы, интеллигентность манер, спокойное лицо и походка — все это, вначале исполненное с каким-то достоинством, свидетельствует о скрытых, незаурядных качествах этого человека. Но постепенно актер раскрывает душевную несостоятельность своего героя. Сцена за сценой растет раздражение Иванова. И в этом нарастании актер выдерживает им же самим заданный ритм. Интересной была и актриса Курашинова в роли Сары.

Мгновенье она стала несчастной: подалась Иванову за помощью, опомнилась, заплакала, погладила Иванова по голове, простила… Целая гамма чувств сменилась на лице актрисы. Пошла к качелям, на которых она сидела в свадебном платье. Потянулась обеими руками к ним (может, еще все вернется), качели поднялись вверх — не достать, опять, дразня, опустились — и опять не поймать. Посмотрела последний раз вверх, опустив руки, и поняла свою безысходность.

Свеча погасла. Жизнь сгорела. Актриса проживает роль на высоком профессиональном уровне, по всем законам сценической «жизни человеческого духа».

В ряду «неживых» особое место занимает Лебедев в исполнении заслуженных артистов РСФСР Ю. Чича и Ч. Паранука, а также Бабакина в исполнении артистки С. Кушу. Актеры, каждый по-своему, создают достоверный человеческий тип, характер. Убедителен в роли графа заслуженный артист Кабардино-Балкарии Ч. Муратов.

Украшение актерского ансамбля и, несомненно, одна из самых больших удач спектакля — яркое и колоритное исполнение роли акцизного Косых заслуженным артистом Кабардино-Балкарии С. Татлоком.

Спектакль «Иванов» был показан в Краснодаре в дни гастролей Адыгейского театра. Об этом и о других постановках Касея Хачегогу пишет критик А. Колесников в газете «Комсомолец Кубани» (6 августа 1985 года) под названием «Монолог перед встречей»:

«В какой момент мы застаем Адыгейский театр сегодня? Ожидаем ли убедиться в дальнейшем творческом его подъеме? Или он пройден и началась некая стабилизация, может быть, успокоение даже? А может быть, ни то, ни другое и не третье. В любом случае ответ на вопросы родится по окончании гастролей. А сейчас — взгляд на афишу.

Десять названий. Из них шесть новых для краснодарского зрителя. Уже этот факт свидетельствует об активном, содержательном обновлении, количественном и, конечно, качественном. Театр из Майкопа убеждал нас и раньше в том, что выбор драматургии здесь не случаен, продиктован внутренне осознанными творческими потребностями. Попробуем и в этих новых работах распознать логику их создателей — режиссеров и актеров театра.

Без сложной мировоззренческой работы не родилась бы новаторская для всей жизни адыгейской сцены дилогия Александра Володина «Ящерица» и «Две стрелы». В два театральных вечера играется философская притча из жизни пещерных людей. События далекого прошлого каменного века осмыслены нашими современниками — режиссером Касеем Хачегогу и его любимыми актерами с точки зрения непреходящей человече-ской актуальности. Углубляясь в праистоки цивилизации, создатели доискиваются исторических, социальных корней многих людских проявлений: жестокости и доброты, порочности и благородства, любви и ненависти, воинственности и миролюбия. (Наша газета в свое время писала об этих спектаклях).

Далее афиша обещает майкопчанам новое открытие русской классики: «Иванов» А. Чехова и «Женитьба» Н. Гоголя.

Касей Хачегогу безусловно должен понимать, что до него сделано немало плодотворного в постановке этих спектаклей в разных театрах страны. И все же пафос его спектаклей — в первооткрытии для адыгейской сцены Чехова как автора и «Женитьбы» как нового произведения. Через эти новые спектакли мы сможем наблюдать процесс взаимоотношений театра с мировым классиче-ским наследием. Необычайно важен для любого коллектива этот процесс, а для адыгейского — просто принципиальный. Оба автора переведены на адыгейский язык. Какое звучание приобретут их идеи и конфликты, как сложатся контакты зрителя с новыми собеседниками? Не возникнут ли разного рода аберрации, несовместимости? Посмотрим.

Жаль, что театр редко интересуется современной советской драматургией. Знаю, что в репертуаре есть «Порог» А. Дударева. Но на гастроли он не взят, может, не вполне удался или театр не придает ему большого значения?»

Рецензия довольно объективная, но все же грешит неточностью. Касей Хачегогу поставил в своем театре в разное время и произведения современных авторов, среди которых: С. Михалков, А. Вампилов, П. Кошубаев, В. Розов, Е. Мамий, В. Васильев, Л. Жуховицкий, А. Гельман, И. Иоселиани, Г. Хугаев, Б. Утижев, Г. Духу, А. Володин, Н. Куек, Ч. Муратов, Е. Сперанский, М. Абдоков, М. Добагов, Х. Ашинов и многие другие.

Не зная истории театра, не стоит спешить с выводами. Хорошо, что это единичный случай подобной журналистской неряшливости.

На спектакль «Иванов» откликнулся журнал «Театральная жизнь» в своем ноябрьском номере за 1985 год, напечатав статью критика Р. Кушнарева:

«Иванов», судя по всему, замыслен и воплощен главным режиссером театра Касеем Хачегогу в развитие темы. Только тут театр идет еще дальше. Если герои «Отелло» гибли все-таки за высокие идеалы, то Иванов гибнет по причине их отсутствия, из-за неспособности, а главное, нежелания воспротивиться коррозии духа.

В Иванове, каким его играет Нурбий Ачмиз (здесь и далее называются исполнители премьерного актерского состава), угасла воля к борьбе, но не угасла совесть. В нем еще жива страдающая гордость, презрение к собственной слабости. Вот почему история его падения, его расплата за утерю духовного стержня становится предметным нравстственным уроком для аудитории.

Чтобы полнее ощутить внутренний мир Иванова, К. Хачегогу и художник А. Резюкин предлагают взглянуть на все вокруг как бы через призму опустошенной души героя, рисуют некую новую реальность, воссозданную его больной совестью. Перед нами открывается странный, почти сюрреалистический вид, где хаотично и причудливо перемешались гостиная Лебедевых, кабинет Иванова, наружная стена дома, сад, маковки часовни… И все, что было на сцене, подернуто, будто плесенью, обрывками бледно-серой ткани. Так, наверное, должно выглядеть кладбище похороненных надежд и высоких целей. Со значением здесь и одеты почти все в костюмы цвета савана, а рядом с живыми людьми равноправно существуют бутафорские муляжи.

… Спектакль начинается и завершается мизансценой, призванной подчеркнуть сущностное тождество живых персонажей и их бутафорских собратьев.

Тут, среди призраков, в этой тягучей атмосфере духовного вырождения, пустого, выморочного прозябания, есть лишь два д е й с т в и т е л ь н ы х человека. И как зримое тому подтверждение — на протяжении спектакля догорают на столике у портала две высокие свечи.

Одну из них, словно собственную жизнь, нам на суд Иванов вынесет при первом появлении. Он будет идти с ней из глубины сцены. А за его спиной в нежных сиренево-розовых лучах возникает Сара в подвенечном платье на увитых плющом и цветами качелях. Это недолгое видение, этот шлейф из прошлой, счастливой поры героя растет, как сиреневый сон. И он, оглядевшись, с видимым отвращением и недоумением, будто впервые, увидит тлен и хаос вокруг себя».

Статью критик завершает такими словами:

«Устами героя другой своей пьесы автор «Иванова» говорит: «Если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я». Не знаем, как через тысячу лет, а сегодня не зря многие театры на разных языках продолжают обращаться к великому лекарю душ человеческих в поисках средств против нравственных недугов своего века, в стремлении видеть счастливыми рядом живущих».

И еще одно очень важное событие, связанное с творческой биографией Касея Хачегогу и спектаклем «Иванов». Но о нем, пожалуй, пусть расскажет сам режиссер-постановщик:

«Еще не улеглось в театре, да и в городе, волнение, вызванное приездом к нам лауреата Государственной и Ленинской премий, народного артиста СССР Иннокентия Михайловича Смоктуновского. Артист с мировым именем посвятил Адыгейскому театру пять вечеров своего творческого горения, оставив неизгладимый след в наших сердцах. Эти вечера явились практическими уроками актерского мастерства. Урок, глубокий по мысли и правде, психологического проникновения в образ, урок блестящего перевоплощения, урок настоящей жизни человеческого духа на сцене!

С трепетом мы ждали этой встречи, все очень волновались, но не меньше нас волновался и сам Смоктуновский, всемирно признанный артист, покоривший своим талантом миллионы зрителей театра и кино у нас в стране и за рубежом.

Встретив его в аэропорту г. Краснодара, объяснили, что его партнеры по «Иванову» пока на выездном спектакле и мы вынуждены пройти все его сцены мысленно: описывая мизансцены, расставляя акценты, подчеркивая некоторые нюансы. Времени на репетиции было мало, и такая предварительная работа была крайне необходима. Иннокентий Михайлович сам торопился начать совместную подготовку к спектаклю.

Так и начали мы первую репетицию — без актеров, прямо в машине. А закончили ее поздно ночью в гостиничном номере.

Утром 16 декабря 1985 года весь творческий коллектив спектакля «Иванов» пришел на репетицию уже со Смоктуновским. Все актеры были внимательны и благородно относились к тому, что привносил он в наш спектакль. Искреннее уважение к таланту мастера организовало всех настолько, что репетиция прошла на высоком уровне. Спектакль обрел новые нюансы, идущие от индивидуальности московского исполнителя роли Иванова.

Вечером перед открытием занавеса Смоктуновский снова собрал актеров, еще раз повторил основные моменты постановки, улыбнулся своей доброй улыбкой — и весело сказал: «Ни пуха, ни пера!». И спектакль начался. Зал был переполнен. Иванова — Смоктуновского пришли посмотреть зрители, знающие артиста по ролям князя Мышкина, Гамлета, Деточкина, Чайковского, царя Федора Иоаныча, Плюшкина и др.

А знаменитый артист делал нечто иное, чем на репетиции. Эта импровизация родилась именно в атмосфере данного спектакля. Смоктуновский — Иванов естественно и искренне реагировал на происходящее на сцене, как реагирует человек на события в настоящей жизни. И поэтому его игра дышала великой правдой. Откровением для зрителей и для нас Иванов — Смоктунов-ский был еще и потому, что актер вошел в наш спектакль бережно, стараясь не разрушить его основную идейную и образную ткань, но оставаясь при этом великим мастером перевоплощения.

После окончания спектакля (как и во время его), зрители долго аплодировали, скандируя «браво» от встречи с настоящим искусством.

Когда стихли, наконец, аплодисменты и занавес закрылся, Иннокентий Михайлович снова собрал всех участников спектакля, сделал тщательный разбор исполнения каждого персонажа. А потом доверительно высказал надежду: «Сегодняшний спектакль — еще только поиск. Но завтра мы должны победить».

Каждый вечер мы наблюдали, как работает талантливый артист. Задолго до начала спектакля приходил в гримерную, тщательно настраивал речевой аппарат, входил в образ, гримировался. Актера с такой внутренней и внешней творческой дисциплиной и самоотдачей нам еще не приходилось видеть.

Многочисленные встречи и прогулки по городу очень отвлекали его. Объяснял он это тем, что должен в течение дня подготовить себя к спектаклю таким образом, чтобы вечером было много энергии и очень хотелось играть на сцене.

Много рассказал нам Смоктуновский и о том, как он создает характеры, ищет и находит образы своих героев. Слушая его, нетрудно было понять, что этот талантливый мастер очень трудолюбив, умеет самостоятельно, используя свою неистощимую фантазию, удивительно работать, все это — плоды очень серьезного отношения к своему делу, к зрителям, которые придут на его спектакль.

Несмотря на уплотненность каждого своего рабочего дня, Смоктуновский находил время для встречи со многими поклонниками его таланта. И на каждой он старался заронить в души людей зерно искренней, непреходящей любви к театру. Это была своеобразная школа воспитания зрителя.

Мы, руководители театра, актеры, еще в большом долгу перед нашим зрителем. Частенько грешим, считая, что он равнодушен к нашему искусству. Но переполненные залы на всех спектаклях с участием И. Смоктуновского наглядно показали, что мы недооцениваем своих зрителей. Всем нам еще надо много поработать, чтобы зрители видели на сцене настоящее искусство.

Вот и прошли, стали историей одухотворенные дни совместной работы с большим артистом. Не скрою, грустно нам всем после его отъезда. Но уроки и откровения, которые преподал Смоктуновский, нам нельзя забыть. И несомненно, они скажутся на всей последующей творческой работе коллектива».

Прощаясь в Адыгее с актерами, режиссером Касеем Хачегогу и зрителями, Иннокентий Смоктуновский дал интервью журналистке Т. Василевской для газеты «Комсомолец Кубани» (28 декабря 1985 года). В частности, о майкопских коллегах он сказал так:

— Прежде всего, тот актер жив, который не отрывается от жизни. Мы работаем в самой прекрасной и самой сложной области человеческой деятельности, исследуем человеческую душу — и встречи, контакты нам просто необходимы. А театру из Майкопа уже 50 лет — дата, которую надо отметить, и широко.

Принято считать, что театры периферийные — чуть ли не второстепенные, по сравнению со столичными. Я с этим совершенно не согласен. Вот, приехал показать и доказать, что такое отношение не верно, ошибочно. Есть в Адыгейском театре замечательные актеры — могучая труппа, удивительный режиссер, тонкий, любящий актеров Касей Хачегогу. Есть, наконец, новое уникальное здание театра.

Я радостно наполнен был, работая с Касеем Хачегогу. Мы понимали друг друга с полуслова. Спектакль имеет свое лицо, свое направление, форму, и если на репетиции были сделаны какие-то изменения по ходу, лишь для того, чтобы более выпукло выявить суть моего образа, моей роли. Не более.

Тот, кто видел спектакль во МХАТе, тот не даст мне сказать неправду: почти ни единой детали не было включено в майкопскую «ткань» постановки из мхатовской.

Почти вся труппа училась в Ленинграде в то время, когда я играл Мышкина. Они все видели меня в «Идиоте». И мне хотелось бы узнать, как эти актеры работают сейчас, как сложилась их творческая судьба».

Встреча эта несомненно явилась благотворной и для маститого актера, и для всей труппы Адыгейского театра. А на прощание И. Смоктуновский напутствовал их словами: «…И не бойтесь тратить себя!» И как же он прав!

Ни на сцене, ни за письменным столом не создашь ничего существенного, если не будет полной самоотдачи.

Некий мудрец сказал: «Театр может из толпы сделать н а р о д». К этому я добавлю и такую мысль: «Но ущербный театр и народ превратит в толпу». Театр, ведомый умным режиссером, сумеет, скажу так, овладеть зрителем с помощью своего искусства так, что люди наверняка будут покорены им. Но для этого нужны настоящие спектакли о жизни, а не те, о которых можно сказать словами писателя Гумилева: «Дурно пахнут мертвые слова»…

На афише спектакля «Иванов» русским актером И. Смоктуновским оставлена такая запись: «Мой славный режиссер Касей Хачегогу! Благодарю за подвижничество и сердечность ко мне. А еще спасибо за Ваш талант, душу и такт! Ваш И. Смоктуновский. Декабрь, 1985 год».

80-е годы ХХ века для режиссера Адыгейского театра ознаменованы сотрудничеством с такими драматургами, как Х. Ашинов (пьеса «Курица-певица и петух-подпевала»), Г. Левика и В. Фотеева («Необыкновенная тайна, или король и брадобрей»), Г. Мамия («Эй, ты, здравствуй»). А также восстанавливает спектакли «Деревянный король» В. Зимина, «Шутки за шутками» Г. Хугаева и ставит спектакль по собственной пьесе «Смотрите и слушайте». В те же годы Касей Хачегогу ставит и пьесу известного адыгского артиста, драматурга Чапая Муратова «Сердце матери». К сожалению, из-за отсутствия нужных материалов мы не сможем обстоятельно поговорить об этих спектаклях.

1986 год для Адыгейского театра стал юбилейным. По случаю его 50-летия была выпущена газета, посвященная славной дате.

Страницы ее заполнили статьи, написанные деятелями искусств Адыгеи. Среди них С. Шхалахова, заслуженный деятель искусств РСФСР, режиссер Н. Тхакумашев, заслуженные артистки РСФСР Г. Гафт и Н. Схакумидова, режиссер Ю. Сулейманов, драматург Н. Куек, главный администратор театра Т. Киздермишева, а также работники постановочной части театра В. Белоусова, В. Красикова, Х. Емиж и другие. Газету украшали талантливо выполненные дружеские шаржи художника А. Берсирова на актеров театра.

Начинается газета с приветственного обращения руководства области, в котором, в частности, говорится:

«Славный путь, богатый творческими достижениями, прошел наш театр за пятьдесят лет. Поставленные на его сцене лучшие произведения отечественной и зарубежной классики, советской драматургии, местных авторов вошли в сокровищницу духовной культуры адыгейского народа, трудящихся области, обогатили многонациональную культуру всей страны.

На сцене театра создано немало высокохудожественных спектаклей, утверждающих благородные идеалы гуманизма, братскую дружбу народов многонациональной Родины. Высокое исполнительское мастерство артистов, понимание коллективом театра своей роли и места в обогащении и развитии духовной культуры народа снискали ему признание, глубокое уважение и любовь зрителей».

В адрес театра поступили поздравительные телеграммы, среди которых была и телеграмма из Грозного: «Министерство культуры Чечено-Ингушетии, работники культуры, искусства республики сердечно поздравляют коллектив театра с вашим юбилеем! Вы встречаете его в расцвете творческих сил, полные творческих замыслов, желания всегда достойно служить дальнейшему расцвету многонационального искусства. Горячо желаем вам достигнуть новых творческих вершин! Пускай в сердцах постоянно горит огонь большой любви к театру! Творческих вам успехов, выполнения планов и увлекательных замыслов, основательного воплощения задуманного. Минкультуры Митрофанов».

Из Казани: «Уважаемые коллеги! Театр имени Камала поздравляет вас с полувековым юбилеем. Желаем всем работникам коллектива, талантливым мастерам, одаренной молодежи новых творческих побед во славу многонационального искусства, неиссякаемой энергии, здоровья! Правление отдела ВТО»

Из Ленинграда: «Коллектив Ленинградского института театра, музыки и кино горячо поздравляет ваш театр со славным юбилеем! Гордимся своим участием в развитии Адыгейского актерского и режиссерского искусства.

Желаем творческих успехов, надеемся встретиться на гастролях в Ленинграде. Ректор теамузкино Яковлев».

« От всей души поздравляю весь коллектив с большим праздником — пятидесятилетием театра! Горжусь своими питомцами. Дерзайте и дальше, счастья вам! Профессор Андрушкевич, заслуженный деятель искусств РСФСР».

Из Орджоникидзе: « Сердечно поздравляем с 50-летием! Тепло вспоминаем гастрольные спектакли, надеемся на укрепление творческих контактов.

Желаем личных радостей вашему талантливому коллективу! Правление отдела ВТО».

И какой юбилей обходится без юмора и сатиры! Газета поместила большую подборку смешных сцен из жизни театра-юбиляра.

Конечно, проведение юбилейных торжеств завершилось успешно. В той же юбилейной газете режиссер Касей Хачегогу выступил со статьей, озаглавленной «Ждем современную пьесу»:

«За 50 лет существования национальный театр заметно вырос. Не забываем мы, что в его историю вписаны и имена первых драматургов, запечатлевших основные черты быта и нравов нашего народа в 40—60-е годы.

Стремительные темпы научно-технического прогресса за последние 10—15 лет перевернули сознание людей, подняли уровень их материального и духовного развития на новую качественную ступень. Адыгейская драматургия, как и любой другой вид искусства, должна была отразить эти явные перемены.

Надо сказать, что после основоположников адыгейской драматургии Ибрагима Цея и Айшет Хатановой профессиональных драматургов у нас появилось не много — это Дж. Джагупов, Е. Мамий, Г. Схаплок, а еще и пишущие актеры написали пьесы — А. Хачак, Ч. Муратов. Все это и составило основу репертуара театра прошлых лет.

Много лет адыгейская режиссура вынуждена была занижать требования к драматургическим произведе-ниям, уровень которых уже давно вырос по всей стране. У нас же необходимость ставить национальные пьесы диктовала свои условия.

Мы задыхались в мелкотемье. Это сказалось на творческом настроении актеров. Что и заставило нас так активно обращаться в последние десять лет к классике. Именно в работе над ней наш коллектив стал состоятельным. Вместе с ним росли и адыгейские драматурги, переводившие на родной язык Шекспира, Чехова, Гоголя, Мольера, Сервантеса, познавая сложные законы драмы, овладевая практически секретами этого жанра. Именно после этого стал заметен качественный сдвиг в национальной драматургии.

Добрым словом вспоминаю и группу писателей Адыгеи, которые пробуют свои силы в этом трудном жанре и растут как драматурги, в тесном сотрудничестве с нашим театром. Это Нальбий Куек, Пшимаф Кошубаев, Хазрет Ашинов и другие.

Несомненно талантлив поэт Нальбий Куек. Его пьеса-сказка «Мальчик и злой дух» была принята театром. Спектакль получился интересным. Радость успеха от совместной работы принесла театру и вторая его пьеса — драматическая поэма «Пши-оркская битва». А недавно мы поставили его пьесу «Песни наших отцов», спектакль, явившийся событием в творчестве нашего коллектива. Он с успехом идет на сцене и радует зрителей. В свою очередь, одаренный Н. Куек помогает вырастить для театра новое поколение драматургов.

Добрых слов заслуживает и Пшимаф Кошубаев, который тоже написал несколько пьес, среди них «Обида», «Месть табунщика», «День икс» уже заслужили внимание театра и зрителей. Положительно оценил зритель и пьесу-сказку Х. Ашинова «Курица-певица и петух-подпевала».

Еще робко и медленно, но уже выявляется новое поколение писателей и поэтов, пробующих себя в драматургии: Х. Хурум, М. Емиж, М. Тлехас.

Наш современный спектакль все больше становится трибуной, с которой актеры делятся своими мыслями о сегодняшнем мире и его проблемах, вовлекая в это и зрителей».

Озабоченность режиссера понятна — вопрос хорошей современной драматургии весьма наболевший, без нее и театр безлик. И надо признаться, что во многих театрах страны, по вине аморфных, бессодержательных пьес, а также серой и дряблой режиссуры, спектакли пестрят откровенной фальшью.

Устроители подобных спектаклей, конечно же, не слышат голоса жизни с ее разноликими проблемами, как не слышат и голоса собственной совести, если вообще она у них есть. Искусство должно бороться за место каждого человека в обществе. Тем более театр, объектом исследования которого является человек. Чем больше и полнее интересуется театр отношениями отдельного человека с остальным человечеством, тем он нужнее зрителю.

Редкий человек на этом свете, обобрав ближних, насытившись и наделав кучу мерзостей, скажет: «Извините, что слишком зажился на этом свете, уже мешаю жить честным порядочным людям и поэтому ухожу». Вряд ли можно услышать подобное, и кому, как не театру, бить в набат, совершенствуя общество? Именно театральное искусство способно наиболее сильно вызвать у зрителя неприязнь к пошлости, реанимировать человеческую душу, зараженную цинизмом, ограниченностью и карьеризмом.

Многие спектакли Касея Хачегогу как раз эту тему и поднимают, и можно только пожелать такому театру целеустремленного действия и в будущем.

Известный немецкий философ Фридрих Ницше однажды сказал: « Если б дали, не мешая, выбор сделать мне скорей, я б отдал середку рая за местечко у дверей»… С точки зрения философа, оно важное и нужное местонахождение — откуда удобно и мир обозревать, и, при случае, сбежать успеть… Ф. Ницше, размышляя о человеческой сущности, писал еще и так: «Человек удивляется самому себе, тому, что он не может научиться забвению и что он навсегда прикован к прошлому: как бы далеко и как бы быстро он ни бежал, цепь бежит вместе с ним». ( Ф. Ницше. Соч. в II т., Т. 1, с. 14).

Какие, право, богатейшие темы для драматургии театра! Талантливым режиссерам есть над чем вдумчиво поразмышлять…

Но вернемся к вопросу о месте человека в обществе, прозвучавшем весьма злободневно в спектакле «Я тоже жизнь» (по пьесе А. Гельмана). Роли в нем (я называю тех, кто помечен в рецензиях) исполняли актеры М. Уджуху — Зинуля, Ф. Курашинова — Валя, М. Догомукова — Нина, С. Кушу — Клава, Ч. Паранук — Петренко, Л. Хижняя — жена Петренко, Ю. Чич — Виктор, Н. Жа-нэ — секретарь Виктора, С. Сиюхов — шофер, М. Ку-кан — Федор, Ч. Муратов — Борис, З. Зехов — Представитель треста, Н. Ачмиз — прораб, С. Татлок — бригадир и другие.

Спектакль выстроен на остром конфликте, на страстных столкновениях действующих лиц. Постановка Касея Хачегогу выявляла главное в жизни — на своем ли месте находится человек в обществе или он занимает «место ближнего своего». Героиня Зинуля интересной актрисы М. Уджуху определенно «на своем месте» среди людей и старается своими поступками гармонизировать взаимоотношения между людьми. А вот те, занявшие «чужие» места путем обмана и хамства, вызывают у Зинули яростную неприязнь, и она борется с ними в открытую.

Практическая деятельность трудового коллектива, противоборство мировоззрений внутри него, схлестывание чувств — все реализовано театром открыто, предельно открыто и правдиво.

После премьеры спектакль был показан специально для рабочих строительного треста «Адыгпромстрой», о чем и пишет в прессе М. Яворовская: «Премьерой спектакля « Я — тоже жизнь» по пьесе А. Гельмана «Зинуля» Адыгейский государственный драматический театр имени А. С. Пушкина продолжил разговор со зрителем, начатый недавно спектаклем «Я, конечно, человек маленький». Зритель как бы увидел в действии того самого, совсем не «маленького человека», который, оказывается, многое может сделать, если занимает активную гражданскую позицию, проявляет принципиальность, добросовестное и глубокое отношение к жизни.

И этот человек воплощен драматургом А. Гельманом и постановщиком спектакля — главным режиссером театра Касеем Хачегогу в образе обыкновенного диспетчера обычной стройки Зинаиды Коптяевой (артистки М. Уджуху).

Главная героиня раскрывается перед нами в тот самый трудный момент своей жизни, когда принимает решение, от которого многое зависит: будет ли на стройке процветать очковтирательство, халтура, равнодушное отношение к людям, к работе или все будут трудиться «по совести».

Символично, что первые зрители спектакля, строители треста «Адыгпромстрой», признали в героине своего человека, а конфликт в спектакле — остро насущен и для них.

Об этом они сказали на зрительской конференции, проведенной сразу после окончания спектакля. В выступлениях звучала не столько оценка работы режиссера-постановщика Касея Хачегогу, художника Галины Федоровой, артистов: заслуженного артиста РСФСР Ю. Чича, М. Уджуху, М. Зеховой, А. Воркожокова; заслуженных артистов Абхазии М. Кукана, Ф. Курашиновой и других, а, в первую очередь, одобрение граждан-ского звучания спектакля в целом». («Адыгейская правда» 10 марта 1986 г.).

Об этой же постановке Касея Хачегогу в газете «Комсомолец Кубани» рассказал уже известный нам А. Колесников, упрекавший режиссера в чрезмерном увлечении классикой. И вот как он пишет теперь:

«Безусловно, его постановки классической драматургии получались интересные, творчески насыщенные. Но хотелось, зная Хачегогу, увидеть его взгляд на современную жизнь, так сказать, напрямую. Сейчас, когда особенно очевидным стало, что режиссер — это социальная профессия, ждешь от него именно вмешательства в дела народные — экономические и политические. Из всех известных мне у нас режиссеров Хачегогу обладает этой социальностью мышления. Раздумья о характере современника, понятия о человеческом предназначении, нравственном выборе, позиции в отношениях с людьми,— все это может переплавляться в художественную ткань конкретного спектакля.

Об этом приходится задуматься, читая Гельмана и присутствуя в театре на постановках его пьес. В «Зинуле» эти мысли захватывают вас всецело.

Героиня в острейшей драматической борьбе. И с кем? Не с врагами народа, не с предателями Родины, не с откровенными преступниками, но с коллегами по работе, сверстниками и даже друзьями. В этом и новизна конфликта (известного нам со времени «Премии»). Самоутверждение добра, более совершенных человеческих и производственных отношений происходит очень болезненно. Оно предполагает ломку сознания, известную смелость в отказе от старого, готовность измениться к лучшему».

И еще так пишет журналист в другой своей статье под названием «Человек — устоит!», оставляя интересные суждения об этом спектакле (как и о тех, кто его создал) для истории театра адыгов:

«Такие герои не массовое, но исключительное явление, если сравнить их с конкретной жизнью. Но потому они и герои драмы. Необычайность же «Зинули» выражена с буквально сказочным укрупнением, когда ее конфликты с окружающими носят характер сопротивления силам зла.

Сценический вариант этой истории сориентирован в Адыгейском театре на открытую публицистику, обретает характер высокого гражданского спора о жизни. Вот, вероятно, откуда и пошло название спектакля «Я тоже жизнь!». Отсюда же и особенности подхода актрисы М. Уджуху к своей героине. Роль играется, так сказать, пафосно — борьба, эффект боя, спора, энергия доказательности. Хотелось бы узнать Зинулю как человека вообще, ощутить ее характер более широко.

Входило ли в планы театра таким образом раскрыть пьесу? А именно: по линии чистого смысла, обнажения самих проблем, без достаточно разработанного поэтического строя, когда тот или иной персонаж не просто высказанная идея, но художественный образ? Однозначно не ответишь. Хочется верить, что присутствовали не на образцовом показе. Освоив идеи автора, лучше все же не оставаться наедине с ними. Интересно побыть в кругу живых разнообразных лиц, которые эти идеи выскажут не впрямую, а словно растворят их в характере, человеческой индивидуальности своих персонажей. Удалось это Кукану в роли Федора Ивановича, рассудительного, осторожного «учителя жизни», близкого Зинуле человека, который, как никто дальше, отпрянул от ее невиданной акции протеста в целях самосохранения. В небольшой роли что-то до боли знакомое успел явить З. Зехов. Его безымянный представитель треста способен возникать под любым именем везде, где требуется не конкретный человек с его личным творчеством и инициативой, а нужен функционер со стертым, атрофированным обликом. М. Догомукова, играющая Нину, одну из подруг героини, своеобразно зафиксировала этакое «чистосердечное предательство».

Таким недоступна высокая принципиальность, они не знают, что есть убежденность, самосознание.

Разными путями идут театры к познанию действительности. Встреча на этом пути с хорошей современной пьесой никогда для творческих людей не проходит бесследно.

А что открыл зритель? Думаю — истину о бесстрашии правды, о человеке, которого она распрямляет и заставляет жить по-новому. Потому и оправданно название самой статьи об этом спектакле — «Человек — устоит!». (Комсомолец Кубани», 27 марта 1986 г.) . И это отнюдь не лозунг — не будем беречь Родину свою, можем оказаться рабами, с грустными глазами, в чужом государстве…

Относительно грустных глаз есть один крестьянский анекдот:

— У твоей козы очень грустные глаза,— говорит один пастух.

— А у нее муж — козел,— ответил другой со вздохом.

Да, смешно и грустно, как в театре тоже… И хачегоговский спектакль «Я — тоже жизнь!» напрямую призывал современников бороться за сохранение отдельного коллектива, а стало быть, и целой страны.