Касея Яхьявича Хачегогу. Взволнованный рассказ

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

Язык — золото, язык — грязь

И для идущего по жизни крепким шагом человека не всегда дорога бывает гладкой. А если ты еще преуспел в этой жизни — тебя обязательно сопровождают завистники. И потом абхазы говорят: «Язык — золото, язык — грязь». Только разум может вовремя обуздать готовое сорваться с языка дурное слово…

Случилось так, что Касей Хачегогу, признанный и уважаемый в масштабе России и за ее пределами режиссер, испытал в какой-то период своей жизни яд интриг и сплетен и необоснованную критику. Человек гордый и ранимый (а творческие люди такие) — он ушел из родного коллектива. Может, поспешил со своим решением, оставив тех, кого сделал известными своим режиссер-ским талантом? Но что сделано, то сделано. В тот непростой период в его творческой жизни (еще до ухода из театра) режиссер часто задавался вопросом: «Сохраняет ли в себе человеческое достоинство сам актер, уча этому других?» В коллективе возникали проблемы, они были связаны и с творческой усталостью отдельных актеров, и нездоровым соперничеством, и с бытовыми проблемами, и с завистью…

Сам Касей Хачегогу весьма сдержанно сказал об этом: «Было, было, все было… И такое случается со всеми в жизни». Да, вдохновителю Адыгейского театра пришлось оставить Адыгею, не стал он втягиваться в нездоровую борьбу. Видимо, решил, что время рассудит всех. Кстати скажу, что в подобной ситуации в свое время абхазский поэт и прозаик Никуала Квициниа написал:

«Враги, за ваше пью здоровье,

И не стакан, а полный рог!

Меня дарите нелюбовью!

В пути вставайте поперек!

Когда иду я, чуть не плача,

Навстречу попадайтесь мне:

«Упал он духом — вот удача!

Мы рады: он не на коне!»

Когда спешу — подставьте ногу,

Могилу ройте в ранний срок.

Мне целясь в грудь, молитесь Богу,

Чтоб не промазать Он помог.

Живите долго, острой саблей

Всегда сверкайте надо мной,

Чтоб мои мышцы не ослабли,

Чтоб цель была в борьбе земной.

От вас я, как от ветра пламя,

Лишь разгораюсь — для побед!

Коплю я силы — кулаками

Машите мне бессильно вслед...»

И, конечно, не случайным было появление в мартовском номере московской газеты «Комсомольская правда» за 1988 год статьи в поддержку Касея Хачегогу. В подборке, названной «Укрощение строптивого», журналист А. Колесников писал следующее:

«Объединенный драматический театр имени А. С. Пушкина — это единственная в стране и в мире профессиональная адыгейская труппа. Драматичная история театра уже сама по себе вызывает уважение. Первые попытки объединить местные национальные театральные силы относятся к 30-м годам. Только родившись, коллектив послал молодежь учиться в ГИТИС. Свои актерские дипломы ребята получили в июне сорок первого. Все мужчины-выпускники ушли на фронт. И почти никто не вернулся. Театра не стало. Спектакли на родном языке удалось возродить лишь в 50-е годы. С трудом обретенное право на собственный национальный театр, его нелегкая судьба во многом определили жизнь этого коллектива.

Последняя поездка моя в Майкоп не сулила прежних радостей. В мае минувшего года «Адыгейская правда» в большом материале «Навстречу интересам народа» поведала читателям об итогах обсуждения работы областного драматического театра. В частности, мы узнали, что «... планы постановок выполняются вяло…», «Длительные гастрольные поездки театра за пределы области приводят к неоправданным финансовым расходам», «Не создана обстановка целеустремленного творчества». Ну и так далее.

У человека, знающего истинное положение дел в театре, все эти упреки не могут вызвать никаких чувств, кроме крайнего удивления.

Неужто и впрямь все это о Касее Хачегогу? Выходит, он непосредственный виновник репертуарных просчетов и плохой работы с актерами? Чтобы объяснить свое удивление, должен обратиться к середине семидесятых годов.

Именно тогда, после учебы в Ленинградском институте театра, музыки и кино, в Майкоп возвратилась группа молодых адыгских актеров. Тот театр, кстати сказать, являл собой весьма унылое зрелище. Игрались в нем случайные малохудожественные бытовые комедии, либо мелодрамы. Спектакль «Не беспокойся, мама!» Думбадзе прозвучал тогда в исполнении молодых выпускников ЛГИТМиКа манифестом иной театральной эстетики, высокой гражданственности. Осуществил постановку их сокурсник, молодой режиссер Касей Хачегогу.

Последовательно начинает складываться невиданная для Адыгеи афиша: «Ревизор», «Женитьба» Гоголя, «Отелло» Шекспира, «Тартюф» Мольера, «Тиль Уленшпигель» по Шарлю де Костеру, «Иванов» Чехова. Большинство этих авторов впервые переводятся на адыгский язык. Театр обращается к драматургии, о которой раньше и речи не возникало: философская притча Володина «Ящерица» и «Две стрелы» (спектакль-дилогия, на два вечера), ставятся Розов, Айтматов, Дударев, Иоселиани, Гельман, Рощин. Не забыты адыгские авторы и соседи из Кабардино-Балкарии. Играются пьесы Керашева, Кошубаева, Куека, Утижева, Мамия, Духу. Идет поиск новых авторов.

Театр в новом его качестве замечает краевая и центральная пресса, участились контакты с критикой. Об адыгских спектаклях впервые пишут «Театр», «Совет-ская культура», «Театральная жизнь». Наконец, гастроли, каких никогда прежде не было: Казань, Орджоникидзе, Сочи, Сухуми, Краснодар,— и везде с неизменным успехом.

Получается, не знали об этом в Майкопском горкоме партии?

И вот такой упрек в адрес театра: «Мало спектаклей на производственную тему, о молодежи, о социальной несправедливости и негативных явлениях». И это о театре, у которого в свое время «закрыли» розовские «Четыре капли», не дали идти пьесам Вампилова... Касей Хачегогу, чтобы сохранить в репертуарном плане «сомнительную» пьесу, производил на свой страх и риск отвлекающий маневр, вписывая следом вампиловские «Провинциальные анекдоты». Гнев бдительного обкомовца в очередной раз расходовался на «этого Вампилова», а «опасная» новинка становилась премьерой.

Да, от информации многое зависит. Тут нужна особая щепетильность, взвешенность. О Хачегогу можно услышать всякое, но важно понять, кто говорит и почему. Взять хотя бы обиженных драматургов. А таких немало. Но есть два способа, один трудный (но честный) — кропотливая доработка драматургического материала, художественное самосовершенствование. Второй — малопочетный, зато куда более легкий: жаловаться «в инстанции» на главрежа. И жалуются.

Бытует в обиходе и зависть. И снова выбираются средства самые доступные: очернить при случае удачливого (слишком) режиссера и просигналить «наверх» о его просчетах, как реальных, так и вымышленных. И постепенно «там» начинает складываться «мнение».

Взяться за перо меня заставила статья «Вектор духовности» (в «Адыгейской правде», 19.01.88) за подписью секретаря обкома А. Кушу. Среди прочего в ней секретарь по идеологии сочла необходимым пройтись по одному конкретному имени — Касея Хачегогу. Абзац о нем таков:

«Особенно неприятны проявления индивидуализма, своекорыстие, самореклама, постоянные претензии на первоочередное получение благ, возвышение своих личных интересов над общественными. Недавно секретариат обкома вынужден был серьезно поправить за подобные действия главного режиссера национальной труппы областного драматического театра — заслуженного деятеля искусств РСФСР К. Хачегогу».

И вот мы беседуем с Асей Салиховной. Неужели, спрашиваю, отвратительный портрет рвача и хапуги от искусства, выставленный на обозрение всей области, нарисован с натуры? Неужели это о Хачегогу, имеющем такую добрую репутацию в самых широких театральных кругах?

И вот аргументы. Выясняется: «своекорыстие» режиссера в том, что ему оплачено за поставленные сверх охранной нормы спектакли, в том числе и за два внеплановых. Да, Хачегогу семь лет работал один, без очередного режиссера, работал на износ, выпуская по пять спектаклей в год, вместо положенных трех. Естественно, это было оплачено. Внеплановые постановки не исключение. Когда их принимает худсовет и они включаются в афишу, то становятся вполне плановыми и доход приносят вполне плановый.

В вину Хачегогу поставлены также «претензии на первоочередное получение благ», а это всего лишь просьба Хачегогу об улучшении жилищных условий. Действительно, не может человек его профессии жить в тесной двухкомнатной квартире с семьей в пять человек, да еще и на краю города.

«Повинен» оказался Хачегогу и в выезде (единственный за все годы работы в Майкопе, несмотря на многочисленные приглашения) на постановку «Полоумного Журдена» М. Булгакова в Орджоникидзе. Получился, замечу попутно, интересный спектакль, очень тепло принятый в Северной Осетии. Еще он обвиняется в том, что «выбивал» для себя почетное звание. Нет, не то, которое имеет сейчас. Было это несколькими годами раньше. После гастролей в Сухуми руководство Абхазии решило, отмечая высокий идейно-художественный уровень спектаклей майкопчан, представить группу адыгских актеров во главе с главным режиссером к почетным званиям республики.

Был сделан запрос в Адыгею. В ответной телеграмме за подписью опять же А. Кушу кандидатура Хачегогу без объяснения причин отклонялась. Это обидело не столько его самого, сколько гостеприимных руководителей Абхазии, о чем Хачегогу и высказался по возвращении домой. Вот и вся история с «выбиванием».

И, наконец, последнее, ключевое словечко — «индивидуализм», многое объясняющее. Под ним, как я понял, подразумевается беспокойный, неуступчивый нрав режиссера, прямота суждений, собственный взгляд на вещи, иногда расходящийся с общепринятым, привычным. А теперь хочу подсчитать потери.

Собственно, о моральных потерях самого Хачегогу могу только догадываться. Есть потери другого рода, очень симптоматичные и горькие. Вот уже второй сезон, если судить по результатам работы театра, как Хачегогу оказался основательно выбитым из творческой колеи. Ничего существенного за это время не создано. Явные признаки внутренней депрессии, нет прежней энергии убежденности. Раз за разом начинают и откладываются репетиции «Кавказского мелового круга». Одно время совсем было собирался оставить театр. Заметно ухудшились и взаимоотношения в театре. Былое единство изрядно расшатано. Да и как может быть иначе? Тут надо понять актерскую психологию: если постоянно слышать, что твой руководитель делает не то и не так, работает на себя, не на театр, то рано или поздно закрадываются сомнение, недоверие, подозрительность. Любое его слово, поступок перетолковываются на свой лад. Даже самые близкие единомышленники начинают понемногу отворачиваться. Кое-кто затевает сбор подписей под письмом против Хачегогу . Поразительно, как легко взмутить со дна театральную обывательщину, вздор и рутину».

Понятно, что я не мог оставить без внимания этот материал, не включив его в данную книгу. Будущие поколения обязаны знать, как травили талант. Как бушевало зло в действиях некоторых столоначальников, уподобляющихся взбесившимся коням... И верно подметил еще в X веке персидский царь поэтов Рудаки, написав такие строки:

« Я небосвод сравнить могу с конем —

Добро и зло навьючены на нем.

Смерть даст коню, и в некий срок

Весь груз его измелет в порошок».

И сама жизнь превращает в порошок подобные усилия неких кабинетных злопыхателей...

В столь неблагоприятный для Касея Хачегогу 1988 год он был выдвинут на соискание Государственной премии РСФСР по литературе и искусству за свой уникальный спектакль «Песни наших отцов» (автор Н. Куек). Но, с присущей ему принципиальностью, главный режиссер театра пишет письмо в Москву в адрес комиссии по государственным наградам, где есть такие строки:

«Атмосфера, в которой я сейчас нахожусь, не позволяет мне претендовать на такую высокую правительственную награду». Так Касей Хачегогу отказался от должности и от будущей награды. Что ж, человек он с характером. Абхазы в таких случаях говорят: «Язык приносит и славу, и позор». Касей Хачегогу не захотел ни того, ни другого. Ушел и, как говорится, освободил пространство жаждущим занять его место.

Ну, а в кабинетах «высшего эшелона власти», само собой, наступило временное затишье…

Режиссер тоже дирижер

Согласен, что всякий режиссер, наподобие дирижера оркестра, управляет своими спектаклями. Но с той разницей, что дирижер работает с оркестрантами на глазах у публики, а режиссер руководит постановкой из-за кулис. И у него вместо инструментов живые люди — актеры. Это намного сложнее, чем, скажем, играть на виолончели, издающем щемящие душу теплые звуки.

Профессия дирижера еще в недалеком прошлом была перенята от скрипача, который ударами смычка или кивком головы показывал инструменталистам их черед вступления в единую слаженную игру. Теперь ни один серьезный симфонический оркестр не может без дирижера трактовать какое-либо произведение. Так и ни один настоящий театр (если это не балаган) не ставит сценическое произведение без профессионального режиссера. Именно он и создает в театре жизненную и художественно-философскую атмосферу для показа на публике спектакля о самой сути жизни человеческой. Режиссер ведет за собой страстный, противоречивый, но все же добрый и слаженный «оркестр» актерского племени...

И такой коллектив был, как я уже рассказывал выше, у режиссера Касея Хачегогу. Но жизнь распорядилась по-иному. Отложив в сторону свою «дирижер-скую палочку» в Адыгейском театре, он стал работать в Краснодарском краевом драматическом театре им. Горького. Кстати, в этом городе он получил свой первый диплом режиссера и вот вернулся сюда уже известным режиссером, заслуженным деятелем искусств РСФСР и обладателем множества почетных дипломов и премий разных смотров и фестивалей.

На новом месте Касей Хачегогу ставит пьесу итальянских авторов Джузеппе Маротта и Белизерио Рандоне «Утешитель вдов». Несомненно, руководству театра нужна была постановка кассовая, а этот фарс по-итальянски был весь наполнен томными вздохами, сверканием вожделенных мужских глаз, прочими альковными подробностями...

Не секрет, что ироничная, поучительная пьеса, поднимающая общечеловеческие проблемы, была под запретом цензуры. И все же, несмотря на это, ее охотно ставили театры страны. Вот и краснодарским начальникам тоже захотелось поглазеть на «Утешителя вдов», так сказать, расслабиться душой и телом. Дали «добро» на постановку, и спектакль ошеломил зрителей благодаря Касею Хачегогу.

Спектакль строился на простейшем обывательском сюжете: некий неаполитанец Эдуардо Палумбо — красавчик и дамский угодник — открыл в городе сомнительное заведение. Он собирает одежду усопших мужей, привлекая этим к себе их вдов, особенно привлекательных и молодых женщин, а заодно обещая им особыми «спиритическими сеансами» устроить «встречу» с мужьями.

Можно долго рассказывать, на какие выдумки пускался обыкновенный обольститель с помощью своего друга и прохвоста Дженнарио. И, конечно, лучше бы увидеть спектакль, но не могу не рассказать о финале постановки.

«Манипуляции» мошенника Эдуардо с очередной вдовой заканчивались обычно вызыванием духа усопшего мужа и вполне натуральным овладением тела разомлевшей вдовушки. А также непременной продажей многочисленной одежды усопших мужей, вплоть до нижнего белья. Мошенник нажил на этом изрядный капиталец.

Главную роль Эдуардо Паломбо режиссер Касей Хачегогу поручает заслуженному артисту РСФСР С. Гронскому. От сцены к сцене актер показывал максимально правдивый образ главного героя — человека ради наживы и жизненных услад превратившегося в неразборчивого утешителя женщин.

Эдуардо — Гронский настолько погряз в своих «спиритических сеансах», что стал непригодным для собственной семейной жизни. Жена Грациелла ему противна, весь изможденный, он шарахается от супруже-ского ложа. Свадебное путешествие с ней для Эдуардо — Гронского обернулось горьким разочарованием. В отчаянии он рассказывает другу Дженнарио: «Беда заключалась во мне... Полное бессилие... Представляешь? Нахлынет — и хоть тресни! И это, когда я был уже у цели, счастливый, воинственный, словно античный герой в рукопашной схватке... И тут меня окутывал туман, словно черный покров... Я приходил в такое отчаяние, что готов был кричать: «Грациелла, вон отсюда! Убирайся!»

Такая вот расплата наступила для героя актера С. Гронского, Эдуардо, который еще недавно, беспечно хохоча, с издевкой наставлял рога мужьям своих любовниц. И ему самому пришлось испытать подобное, когда он, вернувшись из путешествия с Грациеллой, бежал в аптеку за пилюлей от потенции, а жена использовала этот момент, чтобы изменить мужу с Кувьелло.

Своим спектаклем режиссер Касей Хачегогу подчеркивал простую истину — «что сеешь, то и пожинаешь». Учил Эдуардо — Гронский своего компаньона Кувьелло пошлости, цинизму, предательству, и все это вернулось к нему самому. Эдуардо-Гронский потешался над теми, кому наставлял рога, а теперь Кувьелло тоже самое проделывал с его женой.

Через судьбу героя Эдуардо Паломбо режиссер показал крушение сферы человеческого духа, когда общество не совершенно. С разрушением духа расщепляются совесть и честь, любовь и преданность. А это уже состояние полного упадка человека и общества.

Все тот же незаменимый помощник Эдуардо по делам «фирмы», Дженнарио, советует утешителю прислушаться к его словам: «Дон Эдуа, поймите, что соитие невозможно без участия сознания, мозга. Иначе, дырявит тело… А разум и служит ему щитом».

Вот об отсутствии прочности разума человеческого и, как следствие этого, плачевных жизненных итогах и говорил со зрителем Касей Хачегогу своей постановкой «Утешитель вдов». Смех, звучавший со сцены, был одновременно и бездумно-веселым, и трагическим. Смеялись актеры, обнажая всю низость человеческих пороков — это народная артистка РСФСР И. Макаревич, заслуженные артисты РСФСР С. Гронский, Л. Монастыр-ский, Т. Приходько, С. Шмаков, актеры Е. Братковская, Д. Кулик, С. Светлова, Л. Куликовский, В. Логутенко и другие. Словом, спектакль о падении нравов в обществе был разыгран занимательно и впечатляюще.

В финале Эдуардо — Гронский, отбиваясь от сексуально озабоченных женщин, кричит истошным голосом: «И это жизнь?! О-о, маа-ма миа... Мне сдается, что меня укутали в рубашку ужасов...».

Народная поговорка гласит: «Мудрый человек грудью встречает врага и только от дурака бежит без оглядки». И скольким еще умным людям придется в этом мире бежать прочь от дураков.

… В мою поездку к режиссеру мы разговаривали о театре.

— Касей, а не сковывало тебя общение с чужими актерами?

— Даже приятно было, представь себе, работать. Всем хотелось быть умными, красивыми и одаренными тоже.

— А когда идет взаимное «обольщение», до ссоры ли, да? — говорю я.

— И пока дело не дошло, так сказать, до ревности, ты уходишь, любезно прощаясь.

— Помнишь, Касей, слова чеховского героя Вершинина из «Трех сестер»? «Если бы, знаете, к трудолюбию прибавить образование, и опять же к нему — трудолюбие»...

— Понимаю, писатель, вашу мысль. Стараемся, и кое-что в жизни получилось,— заверил меня тогда мой собеседник.

Позже, вспоминая наши беседы о спектаклях, поставленных им за прошедшие годы в разных театрах, приходил к такому выводу: да, многие с апломбом осуждают других, сами еще ничего не сделав в этом мире для своего народа... Наверное, о таких сказал некогда французский писатель XVII века Франсуа де Ларошфуко: «Люди недалекие обычно осуждают все, что выходит за пределы их понимания».

Но вернемся, терпеливый читатель, в Краснодар — временную духовную обитель режиссера Касея Хачегогу. Надо сказать, что в городе этом с начала XX века театральному искусству всегда уделялось должное внимание. Премьерой спектакля «Мещане» М. Горького 29 апреля 1920 года начинается летопись Краснодарского театра, а в 1931 году ему присваивается имя Максима Горького.

На его сцене шли произведения Шекспира, Лермонтова, Шолохова, Тренева, Арбузова, Погодина, Софронова, Штейна, Лавренева и многих друтх известных авторов.

Ряд лет театром руководил известный русский режиссер, народный артист СССР М. Куликовский. Здесь, на его подмостках, продолжил свою творческую деятельность и адыгский режиссер Касей Хачегогу.

После успешной постановки итальянской комедии-фарса «Утешитель вдов» Д. Маротта и Б. Рандоне режиссер показывает подряд еще две премьеры. На сей раз это — философская пьеса «Девятый праведник» поляка Ежи Юрандота и спектакль «Беда от нежного сердца» Ф.Сологуба. В них разрабатывалась тема неизбежной преемственности поколений и общественной ценности каждого человека. На материале польской пьесы режиссер затронул и взаимоотношения человека с религией, в частности,— насколько праведны его совесть и поступки. И не игра ли все это, затеянная людьми, называющими себя праведниками?

В спектакле «Девятый праведник» режиссером Касеем Хачегогу спрессована символика с реальностью, раскрыт духовный мир человека, подчас не всегда благочестивого.

Слово «режиссер» французского происхождения и объясняется как «управление», т. е. руководство спектаклем и помощь актерам в толковании пьесы. В такой сложной, требующей обширных знаний и просто терпения благородной профессии Касей Хачегогу снискал себе немалый авторитет. Для себя он решил оставаться свободным художником, занимаясь только своими постановками. Решение такое сохраняло его творческий потенциал, не отвлекало на второстепенные организационные заботы.

Но планы Касея Хачегогу вскоре изменились. Министерство культуры России сочло необходимым использовать в полную силу опытного режиссера. И в 1989 году по просьбе министра культуры Северной Осетии Касею Хачегогу предлагают место главного режиссера русского драматического театра в столице Осетии Орджоникидзе. Театр этот является старейшим на Северном кавказе, он основан еще в 1871 году. Театр сыграл важную роль в развитии культуры многих народов Кавказа, со своими спектаклями еще в XIX веке объездив города Баку, Ереван, Тифлис, Сухуми, Батуми; побывал он в городах Адыгеи, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Чечни и Дагестана, приобщая людей к миру театрального искусства.

В этом же театре горячо аплодировал актерам тогда еще подросток Женя, уроженец Владикавказа, впоследствии ставший известным в стране режиссером Евгением Багратионовичем Вахтанговым. Его страстная любовь к театру началась на сцене вышеназванного театра.

В книге Ю. Смирнова-Несвицкого «Евгений Вахтангов», выпущенной в Москве в 1987 году, читаем:

«... Тут, у Терека, место историческое: русские войс-ка на пути в Грузию основали в прошлом веке крепость — опору и центр Северного Кавказа. Постепенно крепость стала обретать мирное окружение. К 1861 году здесь насчитывалось около тысячи домов и проживало более трех тысяч жителей. Вскоре после окончания Кавказ-ской войны русское правительство образовало город Владикавказ — центр обширной Терской области.

Подросли тополя на улицах. Военные отставники, чиновники, купцы и первые представители интеллигенции, а также ремесленный люд почувствовали себя городским сообществом, стали мостить улицы, издавать газету; бойко заработали духаны. Четыре церкви созывали разноверцев колокольным звоном.

Мысль о театре возникла у военного начальства.

В докладе к высшим чинам Кавказской армии подчеркивалось, что новое «заведение», то есть театр, будет способствовать «ассимилированию иногородцев с господствующей расою» посредством русской речи.

Стали изыскивать средства. Наместник царя на Кавказе денег не дал, но посоветовал использовать местные возможности. И они появились неожиданно в штабе терских войск, где оседал не подлежавший ранее никакой отчетности грабительский налог, бравшийся с вымирающих потомков Золотой Орды — каранагай-едишкульского народа.

В 1871 году впервые открылся занавес Владикавказского русского театра. Маленькая сцена, где-то на краю имперской России, мужественно включилась в извечную битву двух сил — реакции и прогресса.

Местные остряки называли репертуар своего театра «окрыленным». Имелось в виду засилие в нем произведений В. Крылова, А. Потехина, И. Шпажинского, авторов, знавших секреты сцены и вкусы преуспевающих обывателей».

Из этого документа видно, что театр организовывался прежде всего с целью ассимилирования посредством русской речи. И все же театр, как таковой, нес в себе и просветительскую функцию, помогал становлению новых национальных коллективов.

Итак, режиссер Касей Хачегогу приступил к работе в весьма солидном театральном коллективе, со своими устоявшимися традициями в освоении мировой и современной классики. Режиссер уже был знаком с этим театром ( в нем он ставил в 1987 году «Полоумного Журдена»). Второй его спектакль на этой сцене назывался «Лакейские игры» Э. Брагинского. Произведение, надо сказать, по тем временам — суперсовременное, в котором мощно, открыто бичевались пороки современного общества.

Образ этой постановки хорошо подан в статье Г. Тедеева, опубликованной в газете «Социалистическая Осетия» за 15 мая 1989 года. Рецензию критик назвал «Два часа среди лакеев»:

«Пьеса Э. Брагинского «Лакейские игры», премьера которой состоялась в русском драматическом театре, является, безусловно, одной из самых современных.

Постановщик спектакля — режиссер, заслуженный деятель искусств РСФСР К. Я. Хачегогу, художник Е. Г. Брежнев и завмузыкальной частью В. И. Лазаров спешили, в сущности, вместе с автором — предупредить общество об опаснейшем заблуждении, что у перестройки будто бы нет врагов.

«Люди! Будьте бдительны!» — таков тревожный пафос спектакля, выраженный его авторами столь искусно, что к концу представления он становится ощутимым беспокойством зрителя.

Режиссер К. Хачегогу сумел обобщить компоненты спектакля в таком впечатляющем единстве, что в итоге получилось оркестрово слаженное театральное произведение, соразмерное во всех своих частях. Это, однако, никак не означает партитурной расписанности деталей, даже напротив: в соответствии с парадоксами, которыми полон спектакль и полна наша современная жизнь, в нем есть нечто импровизационное, обязывающее к мгновенному творчеству. Создается впечатление, будто авторы нарочно не прояснили что-то, положившись на вдохновение исполнителей. Это качество особенно ценно сейчас, когда драматургические произведения почему-то становятся все менее литературными. К примеру, то обстоятельство, что молодая Ася захватывает обер-лакейскую должность директора закрытого заведения Крутилиной, в самой пьесе осуществляется через сюжетный скачок, однако едва ли кто-нибудь из зрителей, не знакомых с текстом, почувствовал это. Артисты сделали свое дело. И думается, что спектакль в немалой степени обязан своим успехом этому востребованному у исполнителей творчеству.

Сюжет спектакля по-настоящему драматичен. Он разворачивается в большой гостиной расположенного в лесу закрытого заведения для Высоких Гостей, которые в ней «вкушают покой и расслабление». Это, собственно, роскошный архитектурный шедевр, способный удовлетворить и сладострастного восточного вельможу, и циничного западного нувориша, вкусившего цивилизованный европейский разврат. Сюда и попадает молоденькая Ася, лучшая официантка города. Обитатели закрытого заведения устраивают для нее испытание на благонадежность — с подставными фигурами и истязанием в духе доктора Менгеле. От новой сотрудницы ожидают полной покорности обычаям, заведенным в этом эдеме, для чего они ее сперва ломают, а потом надеются строить по-своему. Эти Высокие Гости ничего не боятся — высоки и надежны стены и заборы этого закрытого заведения. Обслуживающий персонал — тоже надежен — это, в сущности, спаянное маленькое общество лакеев, не столько по должности, сколько по социальной психологии, имеющих циничную жизненную установку; это одна семья, для которой кровное родство заменено кровным интересом лакейской корпорации. Но – «что за пестрая семья!»

Вот директор закрытого заведения Крутилина, которая в исполнении Т. Мининой предстает лакеем-деспотом, сумевшим создать свой культ обер-лакея — этакой Леди Макбет. А вот бывший правоохранительный работник Тюбиков, подвизающийся здесь на поприще начальника охраны. Тюбиков в исполнении А. Пальчикова получился даже очень похожим на «Малюту Скуратова», интересно соединившего в себе хорошую милицейскую выучку с вседозволенностью опричника. Шеф-повар Пряник (А. Соломатин) представлен артистом непротрезвляющимся двуногим с куриным кругозором. Он давно, кажется, сварил и зажарил всякие угрызения совести и запил их любимой тминной водкой, тем и доволен. Врач Зобова (В. Мочалова) переквалифицировалась в закрытом заведении из человека милосердной профессии в истязателя, достигнув в этом древнем занятии высокого — врач ведь! — профессионализма. Горничная Тамара в исполнении Т. Петровой так вошла во вкус доносительства, что во имя идеи лакейского коллективизма уже фискалит на собственного мужа.

Георгий Никитич в исполнении артиста Н. Бережного демонстрирует европейский лоск. Но, глядя на него, не можешь отделаться от мысли, что если его поскоблить, то под парижской элегантностью обнаружится восточный владыка, для которого произвол является нормой.

Раньше не избалованный гласностью зритель, встречаясь с такими персонажами, правда, редкими и не столь резко очерченными, все же с тревогой предполагал о неблагополучии где-то там наверху, на высших ступенях иерархической лестницы. Теперь (при гласности), когда многое уже известно, былая осторожность оценок сменяется раздражением против медлительности в наших действиях, позволяющей чиновным преступникам выходить сухими из воды, даже не подмочив орденов и медалей.

По ходу действия спектакля вдруг обнаруживается, что Георгий Никитич никакой не Высокий Гость, а подставная фигура и член все того же персонажа в закрытом заведении, то есть лакей — и это уже не удивляет. И этот очередной парадокс говорит о том, что перевоплощение было вполне закономерное, что лакеи бывают и чиновные. Что эти Особо Важные Лица тоже раболепствуют где-то там наверху и разыгрывают свои лакей-ские игры к немалой выгоде для себя. Что мы, наконец, потеряли свое самое главное приобретение, к которому человечество шло тысячелетия — достоинство, без которого нет ни личности, ни народа.

«Люди! Будьте бдительны!» — с этим тревожным напоминанием об опасности, похожим на заклятие, зритель покидает несомненно удавшийся спектакль. И это не мало — особенно для общества, значительная часть которого поражена вирусом равнодушия. Пусть оно насторожится, стряхнет с себя оцепенение, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, чтобы его будущее не стало ставкой в лакейских играх».

Своим очередным сценическим творением режиссер Касей Хачегогу предупреждал людей о пагубности негативных явлений в нашем обществе. Нравственные акценты в нем настолько сместилисть, что тут и там слышится: «Мой господин…» И в ответ: «Я слушаю, мой раб». Жизнь так изменилась, что повсюду снуют лакеи, киллеры, осанистые господа с хваткой стервятников…

Спектакль Касея Хачегогу — о честности и бесчестии, об умении человека противостоять слабости духа своего. А все мы в этом мире, это надо признать, являемся либо созерцателями, либо участниками обмана и лицемерия. О таком равнодушии к губительным для человечества порокам и поведала зрителю постановка. В ней открыто звучал вопрос о необходимости очистить затуманенное человеческое сознание. Но как? В таких случаях французы говорят: «Жё нё се па» («Не знаю»). И на что же тогда рассчитывать в жизни? Может, на совесть и печаль душевную? Когда эти чувства тревожат человека, вряд ли он станет подхалимом, доносчиком или лакеем…

У нас на глазах развалилось мощное государство, искалечено и погублено столько судеб людских… Уже очевидно, что разрушители не вынашивали высоких ответственных целей, а действовали необдуманно. Идеи великих философов оказались искусственно всаженными в головы авантюрных глупцов, не способных реализовать благородные мысли в конкретные дела.

Французский живописец XIX века Эжен Делакруа сказал: «У большинстава людей ум остается запущенной почвой в течение почти всей жизни»… Может, потому и поставил свой спектакль Касей Хачегогу для своих современников, чтобы «не остался ум запущенной почвой»? Человек еще не умеет жить достойно и честно. И прав был Гете, когда писал о том, что «Живешь, собственно, только тогда, когда пользуешься расположением достойных».

… Еще мальчишкой я иногда доставлял на осле из адзлагары (водяная мельница) мешки с кукурузной мукой для дома. Однажды отец, посмотрев на уставшее животное, неожиданно спросил меня: «Ты видел, сынок, когда-нибудь ослиную слезу?» Я в ответ покачал головой, и отец задумчиво произнес: «Кто не замечает слез трудяги — сейчас у тебя это осел — тот не обратит внимания и на человеческие, запомни это. Слезы любого существа выражают чувства радости или печали. Не замечать их человек не имеет права». Кто бы он ни был. Но пока что люди пребывают в том состоянии, о чем рассказывает нам вышеназванный спектакль. Люди с крепкими мускулами, но духовно слабые, с глазами, не способными уже плакать, взирающие туда, где обитают такие же лакеи, только рангом выше и т. д. Так и крутится эта орбита лакейских плясок.

Мои философские размышления о спектаклях режиссера Касея Хачегогу подводят к известной мысли: только честному человеку нечего бояться, если даже он унижен многократно. И вспомнилась мне одна армян-ская притча о добродушном крестьянине Пыл-Пуги, который решился поспорить с помещиком Меликом Шахназаром.

Удивленный помещик спрашивает сельчанина:

— Что-то ты сегодня, Пыл-Пуги, разговорился смелее, чем обычно?

— Мелик,— ответил Пыл-Пуги,— есть много людей, которые разговаривают смелее меня. Возьмем, например, пьяных, сумашедших, внезапно разбогатевших помещиков, католикоса, поваров шаха, есаулов, ханов, лакействующих рассыльных, сельских старост и всех жен, управляющих мужьями…

По-моему, спектакль Касей Хачегогу поставил для того, чтобы искусством театра освятить бытие человеческое, быть очищающей грозой. Этому священному принципу всегда следует адыгский режиссер, где бы он ни работал.

Деятельность в новом творческом коллективе прибавила Касею Хачегогу и новые заботы. О них говорит режиссер в беседе с московским театроведом М. Н. Литвиненко, озаглавленной «Учесть опыт прошлого».

«М. Литвиненко: Судьба художника всегда связана с судьбой страны и, конечно, с нашим тревожным временем. Что Вы, Касей Яхьявич, могли бы вспомнить о минувшем пятилетии вашей творческой судьбы?

К. Хачегогу: Так уж случилось, что искусство нельзя рассматривать вне связи с экономическими проблемами в стране. Люди утомлены неустроенным бытом, зрителей стало меньше в залах — им не до театра. Приходится ждать, когда людям захочется духовной пищи. В этой сложной обстановке Союз театральных деятелей пытается быть опорой для своих членов — строительство жилья, материальная поддержка и т. д.

В моей личной судьбе была давняя, может быть, и щедрая на похвалы, но профессиональная поддержка ВТО. Особенно в период моего творческого становления, когда я возглавлял Адыгейский театр. ВТО заинте-ресованно следило за работой выпускников ЛГИТМиКа, всегда помогало, вселяло уверенность в период осложнений внутри республики. Тогда в руководстве я встретил непонимание, давление, необоснованную критику за репертуар, формы работы и т. д. В итоге я вынужден был оставить любимое дело, друзей, Адыгею.

М. Литвиненко: Касей Яхьявич, а Вы могли бы конкретно подсказать предстоящему съезду театральных деятелей, на что обратить внимание для действенной помощи театрам?

К. Хачегогу: Я считаю самой неверной и даже обидной для искусства позой — оставаться в роли просителя. Люди творческие вполне равноправная часть нашего общества, как и деятели экономики и политики. Конечно, воспитывать людей надо личным примером. Надо всем вместе делать все, чтобы театр был любимым, нужным и уважаемым местом общения, без низкопробной продукции.

Вообще бедность и плохая драматургия всегда губили театр — это должно быть в поле зрения СТД. Нужна солидная база, основа, техника, значит,— нужны и профессионалы всех профилей из людей, любящих театр. Верю, что система контрактов взбодрит темп соревнования за профпригодность против штампов или погоней за «длинным» рублем. В искусстве важно не мелочиться в суете быта, стараться дорожить духовностью, сосредотачиваться на главном творческом процессе во имя благородной цели. Случайность, неразборчивость выбора средств в работе — опасны. Только целеустремленный художник, окруженный пониманием и доброжелательностью коллег, может проявить себя в радостном творческом созидании.

СТД и его миссия необходимы нам. Хотелось бы видеть лидеров Союза понимающими партнерами, а не приниженными просителями. А пока что везде в театрах кадровый голод, материальная незащищенность, другие неурядицы — словом, выживание !

И все же я верю, что зритель соберется в храме искусства театрального, дабы «смотреть и видеть», «слушать и слышать» друг друга в этом сложном мироздании…

Blog

Касея Яхьявича Хачегогу. Взволнованный рассказ