Касея Яхьявича Хачегогу. Взволнованный рассказ

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15

Ответ: Год назад вместе с киносценаристом Владимиром Гунтовым начали писать киносценарий «Громового гула» по М. Лихвицкому. Нашли и спонсоров — руководители фирмы «Зихия» в Майкопе — А. Хатикоев и Ю. Дахужев — с готовностью откликнулись на мои планы. Окрыленный таким началом, я составил договор с Северо-Кавказской киностудией и принялись за съемки. Но рыночные показатели цен резко менялись и обещанной нам суммы на расходы не хватило…

Вопрос: Когда заходит разговор о Русско-Кавказ-ской войне, это в России воспринимают, как придуманную байку. Вообще, до сих пор эта тема умышленно замалчивается. Кому Вы показывали свой сценарий?

Ответ: И в процессе работы над ним, и когда закончили — постоянно консультировались с учеными Адыгейского научно-исследовательского института. Они здорово помогли нам, и, пользуясь случаем, высказываю им благодарность. Сейчас отправили сценарий Юрию Лохвицкому в Тбилиси. Необходимую смету составит киностудия «Грузия-фильм».

Вопрос: Расскажите немного об участниках фильма.

Ответ: Ясно, что снять полнометражную картину весьма хлопотно — нужны немалые творческие силы. Только местными, конечно, справиться нельзя. Возможно, будем сотрудничать с «Мосфильмом» или «Ленфильмом», главное сегодня — финансирование.

Хотим еще привлечь в наш фильм адыгейских, кабардинских артистов, а если удастся — так и многих известных в стране актеров. Тема фильма сложная, и поэтому нужны разные квалифицированные его участники. Обо всем сразу не расскажешь. Работа эта для меня — высочайшая ответственность перед своим народом в деле возрождения его исторической памяти.

Вопрос: Не все так думают. Говорят, что снимать фильм о Русско-Кавказской войне вообще не стоит, хотя прошло уже 128 лет со дня ее окончания. И когда же о ней скажут в полный голос?

Ответ: Да, в вынужденном молчании прошло слишком много времени… Может, теперь получится собрать по крупицам правду о нашем трагическом прошлом.

Вопрос: Как относятся к таким масштабным планам руководители Осетии?

Ответ: Творческие успехи театра привлекли положительное внимание министра культуры республики — это я чувствую по отношению к результатам деятельности театра. И все же чувство горечи не покидает меня постоянно в думах о родном Адыгейском театре. Особенно остро я почувствовал это на всемирном фестивале в Ужгороде. Среди театров Италии, Греции, Болгарии, Чехословакии, Румынии театр из Осетии, которым руковожу я, занял второе место — это большое достижение.

Как водится, перед отъездом собрались все за банкетным столом — каждый коллектив исполнил свою родную песню, а мы дружно запели веселую русскую песню.

Меня прямо-таки пронзила тогда мысль: вот я, оторванный от своего народа, режиссер, пою — и пою на чужом мне языке… Незаметно вышел на воздух, сел на ступеньки и со слезами на глазах запел адыгейскую народную песню «Сэрмаф».

…Пришел в себя от голоса нашего актера, украинца Виктора, который негромко подпевал по-украински моей песне-плачу… Стало мне неловко за проявленную слабость, а Виктор обнял меня за плечи и сказал: «Ох, как я тебя понимаю, брат, со мной тоже часто так бывает».

Да, боль за свой народ у всех в генах пульсирует постоянно, и мне ли одному тяжело от дум своих?...»

Откровение режиссера заставляет думать о том, почему гибнет всякое доброе начало в области искусства, когда оно пытается «произрасти» на развалинах государства.

… Касей Хачегогу вернулся в родной Адыгейский государственный драматический театр уже в качестве генерального директора и художественного руководителя.

— Я очень благодарен министру культуры Осетии Анатолию Дзантиеву. Как я уже говорил, помощь его всесторонняя нашему театру неоценима. И в бытовом плане отнесся ко мне с пониманием — выделил квартиру, а перед отъездом разрешил продать. Благодаря его заботам я поправил свою расшатанную основательно материальную почву,— вспоминает режиссер добрым словом осетинских коллег.

Вернувшись на родную сцену, Касей Хачегогу возоб-новляет постановку спектакля «Песни наших отцов» Н. Куека. И вновь звучат песни адыгов — не оставляющие равнодушным зрителя. Потом в репертуаре появились спектакли по пьесам адыгских авторов «Кочас» И. Цея, «Три месяца» Е. Мамия и другие.

В 1994 году по просьбе руководства кабардинского театра Касей Хачегогу ставит пьесу «Дамалей» Б. Утижева. О творческих связях Адыгейского и Кабардин-ского театров рассказывает театровед С. Шхалахова в газете «Советская Адыгея».

«В Кабардинском театре имени А. Шогенцукова состоялась премьера спектакля — трагедии «Дамалей» по пьесе Бориса Утижева. Режиссер-постановщик, заслуженный деятель искусств России, художественный руководитель Адыгейского драматического театра Касей Хачегогу.

Так завершился первый этап серьезной культурной акции, задуманной министерствами культуры Кабардино-Балкарии и Республики Адыгея, о сотрудничестве и творческих обменах.

Итак, премьера в Нальчике. Когда поднялся занавес, взору восхищенного зрителя открылась прекрасная сценография известного и у нас в Майкопе художника Руслана Циримова. Этот талантливый человек сочинил совершенное пространство трагедии по всем ее законам. Насыщенная атмосфера трагических страстей создается соединением вневременных, как бы апокалипсических тонов холста, освещенных багрово-черным светом. Деревянные лестницы, уходящие куда-то в колосники, отделенные друг от друга, сидящие на них в черных бурках артисты — свидетели, участники, герои и антигерои трагедии — в конечном итоге рассеиваются по сторонам, разбиваясь на кланы и рода.

Так задуман этот спектакль о том, как страшно жить в мире, полном несогласия и непонимания между людьми, и как страшно жить среди людей, которые из-за своих амбиций и честолюбивых низких целей способны погубить любое светлое чувство, любую чистую душу и прекрасную любовь.

Замечательный мастер слова Борис Утижев, известный у нас по постановкам Адыгейского театра «Гощэмыдэхъабль» и «Жэмыгъо Африкэм нэсыгъ», написал эту пьесу по историческим событиям. Но в драматиче-скую ткань вплетены мудрец Жабаги Казаноко и главный герой Дамалей. В какой-то степени для театра это усложнило задачу, ведь в народе сложился устоявшийся стереотип восприятия. В таком случае для творческой фантазии остается не так много возможностей. И, несомненно, постановка только выиграла бы, будь мудрец «Эзопом», как его задумал первоначально Хачегогу, и будь герой более красочным не внешне, а внутренне. Но не смотря на это со сцены звучал замечательный текст, приводивший в восторг любителей изящного слова.

Касей Хачегогу, задумывая спектакль, не пошел по пути только осмысления нашей непростой и трагической истории. Его спектакль о том, каков наш день сегодняшний и какое будущее может нас ожидать, если только не остановиться и не прислушаться к голосу сердца и разума. Уже была в истории нашего народа Кавказская война, ее отзвуки мы наблюдаем и сегодня, когда адыгская диаспора разбросана по всему миру и нет никакой уверенности в том, что мы когда-нибудь сможем собраться вместе. Это было,— как бы говорит режиссер спектакля и тут же предостерегает: это возможно во все времена. И действительно, человек в основных своих качествах так и остался таким же, каким был на заре человечества. И во все времена ему присущи добро и зло, любовь и ненависть, ум и безумие. Спектакль как бы предупреждает нас: пора думать о себе и своей душе, пора обратиться к своему сердцу и разуму и пора, наконец, понять, что разобщенность не несет ничего хорошего никакому народу — «большому» или «малому», насилие не прощается никому.

Я не стану описывать спектакль, он заслуживает профессионального признания и восхищения. Хочется надеяться на то, что адыгейский зритель сможет увидеть эту совместную работу кабардинских и адыгейских мастеров. В этом спектакле есть совершенно замечательные актерские работы заслуженного артиста КБР Басира Шебзухова и молодой артистки Жанны Тхашугоевой.

Итак, творческий эксперимент содружества двух театров, начатый министрами двух республик — Адыгеи и Кабардино-Балкарии,— принес богатые плоды. Вероятно, еще щедрее будут они в будущем. Ведь творческое взаимодействие в нашем театральном деле необходимо.

Я лично очень порадовалась за будущее кабардин-ского театра, в который вернулась талантливая, яркая, и, самое главное, работоспособная студия из Щукинского училища. И, конечно, с той труппой, которую я увидела на спектакле, можно ставить любую драматургию.

Адыгейский государственный драматический театр этим похвалиться сегодня не может. Но мы надеемся на то, что руководители нашей республики обратят внимание на основную проблему нашего театра — смену поколений».

Так начался новый этап творческой жизни режиссера Касея Хачегогу в конце ХХ века. Вновь он погрузился в древнюю и мощную народную сокровищницу искусства адыгов и других братских народов Кавказа.

— Работать с Борисом Утижевым и сложно, и легко. Тебе, как драматургу, это хорошо известно, каково писать пьесы для театра. И все же, по возможности, стараюсь включать в репертуар произведения адыгских и кабардинских драматургов. А вообще-то, скажу тебе, Алексей — работать без напряжения хорошо с уже …— остановил себя на полуслове Касей Хачегогу, но я понял его.

— Еще бы! Ни Шекспир, ни Гоголь, к примеру, не предъявят претензий по поводу постановок. Автор видит жизнь так, а режиссер по-своему,— подытожил я его мысль.

— Как раз об этом я тебе и расскажу! Решил я (по молодости лет), поставить спектакль по роману адыгейского писателя, лаурета Государственной премии СССР Тембота Керашева «Одинокий всадник». Он даже похвалил меня за приверженность к адыгской художественной литературе. Я засел за инсценировку романа, распределил роли и уже собирался начать репетиции.

Маститый писатель позвонил мне и попросил показать ему пьесу. Три дня он читал ее, а потом позвал к себе. И деликатно объяснил, что надо непременно доработать инсценировку вместе. Так, три месяца мы вставляли эпизод за эпизодом. В результате получилось, что мы заново и добросовестно переписали весь роман. Представляешь, сделали все, чтобы его невозможно было поставить на сцене! Понятно, что я охладел к этой затее,— с сожалением вздохнул режиссер.

— И какой же выход? — поинтересовался я.

— Надо помнить, что у сцены свой язык, свои законы, нежели у романа. Дайте же увидеть ваш мир и глазами сценического искусства!

— И больше ты не пытался инсценировать творчество Тембота Керашева?

— Романы его читаю с удовольствием, а наш режиссер Сулейманов поставил (под моим руководством) его «Месть табунщика».

— Уже после смерти адыгского писателя, да?

— Очень сожалею, но так и получилось,— в задумчивости отозвался Касей и замолчал.

Разговор этот состоялся в сквере театра, потом мы с Касеем вернулись в его кабинет, где нас ждал известный актер, заслуженный артист РСФСР Хамзат Кишмахов, проработавший в театрах Черкесска, Майкопа, на Дальнем Востоке. Этот абазин привлекательной внешности рассказал нам много интересного о творческой жизни театра, о гастролях по стране. А потом, по моей просьбе, запел песню, сочиненную им же на слова Эдуарда Дзыба, которая называется «Абхазская лоза». Песня об абхазах, о грузино-абхазской войне и о том, как опечалилась земля предков.

… Вечером 17 октября 1997 года по просьбе Хамзата Кишмахова мы — Касей, я, абхазский актер и народный артист СССР Шарах Пачалиа, заслуженный работник культуры Абхазии Нури Кишмариа — пошли к нему домой. Встретила нас его очаровательная жена и актриса Татьяна. Долго еще мы были во власти обаятельной хозяйки дома, ее гостеприимства. Здесь же узнал я и о том, как брат Хамзата — певец и пропагандист абазинской песенной культуры Омар Кишмахов, переправлял необходимые вещи для нужд бойцов Абхазской армии во время войны с грузинскими агрессорами.

Вечер тот остался незабываемым, как и песни, исполненные Хамзатом Кишмаховым, и слезы Касея, и наши душевные разговоры…

Спустя пару дней в разговоре со мной Касей сказал: «Каков этот актер — Хамзат! Душу вывернул наизнанку, подчинив ее своим чувствам…Ох, и люблю же настоящих актеров — этих талантливых людей! С такими репетировать — одно удовольствие, глаза их умом и вдохновением блестят!»

А теперь вернемся назад — к режиссерским дерзаниям Касея Хачегогу. В родном театре он продолжает успешно ставить свои спектакли. Среди них: классиче-ская гоголевская «Игроки» и пьеса американского армянина У. Сарояна «В горах мое сердце».

Что хотел режиссер «услышать» и «слышать» гоголевскими «Игроками»? Прежде всего, он предлагал зрителю нынешнему посмотреть через героев спектакля на самих себя и окружающий мир, определить истоки верности и предательства. Изменилась ли жизнь общества с тех пор?

Мы уже заметили, что режиссер в своем творчестве весьма предан классическим канонам. Комедия «Игроки» была опубликована в 1842 году, а сценическая реализация ее состоялась 5 февраля 1843 года в Москве.

Заглавные роли в ней исполнили большие русские мастера — Михаил Щепкин и Пров Садовский. А спустя три месяца (26 апреля 1843 года) комедия «Игроки» «оживает» на театральной сцене Петербурга. В ней занята не менее знаменитая актерская труппа: П. Каратыгин, А. Мартынов, В. Самойлов, И. Сосницкий и другие.

Гоголевские «Игроки» (как и прочие его сценические произведения) имели популярную сценическую жизнь. Комедия шла повсюду в театрах бывшего СССР. И вот теперь она поставлена на сцене Адыгейского театра.

На сцену он вывел людей, паразитирующих на доходах от картежной игры. Эти иждивенцы общества — под началом главаря по кличке Утешительный — довели свою мафиозную структуру до предельной изобретательности и «зарабатывают» деньги в трактирах, переезжая из города в город.

Режиссер показал жизнь аферистов прошлого столетия, а персонажи смотрелись вполне современно. Картежные группы разъезжают по курортным городам и, обитая в фешенебельных гостиницах, предаются ночным забавам… Игроков высокого ранга обязательно сопровождает охрана.

В таких «играх» легко было подсунуть взятку должностному лицу в виде «выигрыша» и заполучить, к примеру, вожделенное местечко.

Словом, картежные страсти кипят по всему миру и по сей день, все более совершенствуясь. Люди на этом «крутят» огромные суммы денег, а заодно политические дела тоже.

Спектакль «Игроки» Касея Хачегогу обнажал полную девальвацию нравственности и любви в обществе. Он как бы демонстрировал тайну картежного клана — этих обособленных от простых смертных рабов порочного культа.

Так, например, один из них, Ихарев, выдает вслух свои мысли:

«Каков ход приняли обстоятельства! А? Еще поутру было только восемьдесят тысяч, а к вечеру уже двести. А? Ведь это для иного век службы, трудов, цена вечных сидений, лишений, здоровья. А тут, враз — и владетельный принц! Какое имение, какая фабрика даст сразу двести тысяч? Воображаю, хорош бы я был, если бы сидел в деревне да возился с мужиками, старостами, собирая только по три тысячи ежегодного дохода. И время-то на что было бы утрачено?

Теперь вот я обеспечен. Захочу поехать в Петербург — поеду, посмотрю театр, Монетный двор, пройдусь мимо дворца, по Аглицкой набережной, в Летнем саду. Поеду в Москву, пообедаю у Яра. Оденусь по столичному образцу наравне с другими. А тому, что называют плутовством, так это — вздор! Плутом можно сделаться в одну минуту, а ведь тут практика, изученье. Пусть и плутовство, да вещь необходимая: что же можно без него сделать? Ну, не знай я, например, всех тонкостей, не постигни всего этого — меня как раз бы обманули. Хотели обмануть, да увидели, что дело не с простым человеком имеют, сами прибегнули к моей помощи. Нет, я смотрю на жизнь совершенно с другой точки. Прожить с тонкостью, с искусством, обмануть всех и обманутым не быть самому — вот настоящая задача и цель!»

Но, как и случается в жизни, такие люди сами бывают наказаны за свое плутовство.

В конце спектакля обобранный картежник яростно вопит: «Ведь существуют же к стыду и поношению человеков этакие мошенники! Но я готов сойти с ума — как это все было чертовски разыграно! Как тонко! И отец, и сын, и чиновник Замухрышкин!.. Употребляй тонкость ума! Изощряй, изыскивай средства!.. Черт побери… тут же под боком отыщется плут, который тебя переплутует! Мошенник, который за один раз подорвет строение, над которым работал несколько лет! Черт возьми! Такая уж надувательная публика! Только и лезет тому счастье, кто глуп, как бревно, ничего не смыслит, ни о чем не думает, ничего не делает, а только играет по грошу в бостон подержанными картами!»

Что ж, игра есть игра, как в карты, так и в жизни — везде и всегда.

Режиссер без романтизма и возвышенного восприятия мира показал жизнь плутов и обманщиков, прикрывающихся маской добродетели.

Он срывал ее своим спектаклем, обнажая двойную мораль определенной части общества. Да, спектакль о пришлом, но смысл его поучителен и для наших дней.

После просмотра спектакля «Игроки» невольно возникали мысли о том, что, как и в России нынешние картежные мафиози обирают народ, такое же происходит и в других республиках бывшего Союза. И каждый второй ставит на карту жизнь ближнего. И жаждет видеть другого слабым, бедным и послушным.

Как постановщик, Касей Хачегогу считает, что не только классика способна создать театр высоких мыслей, гнева, мудрости и познания. Современные пьесы для него тоже несут в себе большие страсти и глубокие мысли. Вот это он и продемонстрировал в спектаклях, поставленных на современные темы. Традиционным стало для режиссера чередование постановок классики с современными материалами.

Следующей сценической работой его стала пьеса американского драматурга Вильяма Сарояна «В горах мое сердце». В ней у каждого из героев своя жизнь — радостная и драматичная одновременно. В. Сароян заговорил со сцены на адыгейском и русском языках.

Армянское происхождение писателя сказалось в его произведениях — рассказах, пьесах, романах, все они порождение его страстной искренней души. И потому герои его господствуют над сердцами людей разных стран и национальностей. В них больше печали, чем радостей, наверное, из-за того, что и сам автор постоянно ощущает в своей жизни историю родного народа.

Родился Вильям уже в Америке, но его родственники сполна хлебнули последствия бойни на религиозной почве. Отец Вильяма — добрый и бедный Арменак Сароян, смог уехать на заработки в Америку. Там унижался, батрачил и все же перевез потом к себе детей и жену. Жили трудно. Арменака Сарояна постоянно видели грустным. Вел он жизнь проповедника, но заработок его был скудным. А еще он писал чувствительные стихи, но они так и не увидели свет. Принимая близко к сердцу людские невзгоды и помогая страждущим, Арменак, однако же, ничего не смог сделать для себя. А жизнь катилась своим чередом...

И вот, 8 августа 1908 года в голодной семье Арменака прибавился еще один «желторотик», которого нарекли на американский манер — Вильямом. Впоследствии это имя, «короновавшее» судьбу американского армянина, удивило весь читательский мир… Вильям через судьбы родственников, изгнанных из Турции, вырезанных соплеменников, сам прочувствовал трагизм людей. В своей дальнейшей жизни он часто обращался к стихам армянских поэтов разных эпох. Нравился ему Мкртич Нагаш — поэт ХV века, написавший такие строки:

Увы, родимого предела

Для смертных нету под луной,

Мы странники на свете белом,

Не на земле наш дом родной.

Но так живи в своем изгнании,

Чтобы за все твои деянья

Ты новых не обрел страданий,

В отчизне нашей неземной.

Вот, дорогой читатель, за что взялся режиссер Касей Хачегогу, вторгнувшийся в творческий мир американского писателя с грустной армянской душой…

Касей Хачегогу и Вильям Сароян — представители древних народов, переживших настоящий геноцид. Правители разных империй тасовали судьбы людские, словно карточную колоду… Армяне сбежали из Турции в Америку, адыги из родных земель в Турцию. Черкесские народы были изгнаны царем в Турцию, а армяне, сбежавшие оттуда, вселились в абхазские дома… Очевидна взаимосвязь народных судеб у режиссера адыга и драматурга армянина.

Светлая печаль, словно мерцающая свеча над могилами предков, присутствует лейтмотивом во всех произведениях Вильяма Сарояна. Она же — и в спектакле Адыгейского театра. Эмоциональная память двух творцов соединилась, преодолев различие во времени.

Вспомнилась мне народная адыгская песня, ее исполнял когда-то мой дядя — певец и сказитель, участник единственного в мире ансамбля абхазских долгожителей «Нарта» Михаил Аргун. Называлась она «Жалоба горской скрипки»:

Век не играть бы и не слушать

Того, что я теперь играю.

Своим врагам лаская уши,

От горя и стыда сгораю.

Сын Тлепша брал меня повсюду.

Он струн моих смычком касался,

Играл, и совершалось чудо:

Старик — он юношей казался,

И в круг джигиты выходили,

И все на свете в пляс пускалось.

Но старого певца убили,

И я врагам его досталась.

Меня судьба не пожалела.

И на пути в тоске смертельной

На все ущелье я звенела,

Болтаясь под лукой седельной.

Я на плече у сына Тлепша

Напевы вольные играла,

А нынче песней раболепной

Грешу я – скрипка аксакала.

Я захирела от бессилья.

Былое вспомнить я пытаюсь,

А кто-то снова пилит, пилит,

Перепилить меня стараясь.

Кем я была!... А что я значу

Для этих глупых неумельцев?

Вот бы утешиться мне плачем

По нынешним моим владельцам!

Сколько же драматизма в народных песнях! Недаром Касей Хачегогу многим из них дал прозвучать в своем спектакле «Песни наших отцов».

И адыгская шичепщин, и армянский тар, и абхазский ачарпын — эти инструменты одинаково печально звучат, выводя мелодию о тяжелой земной жизни. И особенная тоска в них, когда они рассказывают о людях, о которых говорит армянская поговорка: «Снаружи — глянец, а внутри — мерзавец».

Свои пьесы: «Путь нашей жизни», «Избиение младенцев», «Пещерные люди», «Убирайся, старик!», «Эй, кто-нибудь!», «Джим красавчик», «Цирк в метро», «Голодные» В. Сароян «заселял» и прекрасными добрыми героями, и отпетыми негодяями.

Режиссер выбрал для постановки пьесу с поэтиче-ским названием — «В горах мое сердце». В ней он увидел особый, будоражащий душу сплав человеческих чувств. Роли распределили в таком составе: Джони — Т. Ачмиз, Отец — заслуженный артист Абхазии и РСФСР М. Кукан, Бабушка — Т. Такахо, Мак-Грегор — заслуженный артист Кабардино-Балкарии и РСФСР З. Зехов, Козак — А. Воркожоков, Эстер — О. Измайлова, Руф — заслуженный артист Адыгеи Н. Ачмиз, Кармайкл — Р. Джолов, Генри — А. Нагой, Канингем — Н. Иванченко, молодая чета — Ф. Хупова и А. Хакуй и другие. В массовых сценах были заняты почти все актеры театра.

Сценическое оформление спектакля принадлежит неизменному участнику творческих исканий режиссера — художнику А. Резюкину, костюмы воспроизведены Л. Дауровой.

Спектакль получился поэтическим рассказом о страстной любви к жизни и еще — о прощании с ней… Кстати сказать, одну из своих пьес Вильям Сароян начинал такими словами: «Она (пьеса) будет вот такая: в ней никто не произнесет ни слова, и все-таки это будет не мимическая пьеса… она будет вполне естественная и правдивая, со смыслом ясным и безошибочным, и гораздо более значительным, чем смысл, содержащийся в любой пьесе, набитой словами и кипящей людьми, которые без устали работают обеими челюстями, и зубами, и языком, и голосовыми связками».

К такому роду пьес относится и « В горах мое сердце». В ней малое количество действующих лиц и сразу возникает созвучие разных тем и мыслей.

Все это привлекает внимание зрителя, заставляя его размышлять над увиденным.

Режиссер представляет каждого героя спектакля как бы исполняющим свою партию в этой сложной жизненной симфонии о бессмертии человеческом.

А солирует в нем мальчуган по имени Джони. И родни-то у него всего: старая бабушка и стихоплет отец Бен-Александр — все они влачат полуголодное существование. И все же – эта маленькая обездоленная семейка стойко держится и живет. А вот чем? Да просто на спаянности и взаимовыручке, основанной на любви друг к другу.

Герои этого спектакля и реальны, и в то же время словно неземные. Они не алчны, какими бывают изголодавшиеся люди. И зависти у них нет к другим, как у многих прочих людей. Жизнь научила их ценить человече-ское добро и традиции кровного родства.

Свой спектакль Касей Хачегогу строит в задумчиво-эллегической тональности, повествуя о людях, затерянных в этом жестоком мире… Но в нем живут и такие, как Джони — Ачмиз — парнишка с добрым и светлым умом и сердцем. Поэтому и тянутся к нему все домочадцы — и раздраженный отец, и бабушка, постоянно бормочущая на родном армянском языке…

Да, они нищие в этом англоязычном мире, но одухотворены доброй силой, именуемой «творчеством». Отец ведь пишет стихи, над которыми плачет и смеется, гневается и радуется. Этот очаг не случайно посещает бывший знаменитый актер Джаспер Мак-Грегор, уже немощный и голодный человек, сбежавший из приюта для престарелых.

Герой актера З. Зехова наполнен удивительной добропорядочностью, которая светится в нем, кажется, для всего мира… А на чем держится эта жизнь? Только на самом человеке: пока они, эти люди, помогают друг другу, прощают промахи, содеянные каждым из них, пока они устремляются к добру, к светлому началу, от чего сердце человеческое остается чистым, как снежные пики высоких гор…

Мак-Грегор, которого угнетает суета бытия, но чье сердце осталось в родных горах Армении, еще надеется дойти пешком до родины. Так же — задумчиво-устало мечтает он и о хлебе насущном: «Вот бы съесть немного хлеба с сыром, как бы подкрепилось мое бренное тело, а вместе с ним и дух мой». И еще о многом мечтает Мак-Грегор — он весь в прошлом и будущем одновременно — лишь бы не задумываться о жалкой действительности… А она для него губительна. Сбежав из приюта, он появляется в доме Джони и просит его от вторичного водворения в эту тюрьму — богадельню. На радушное отношение семьи Джони он растроганно произносит: «Я счастлив, что вы меня вспомнили»… И эту главную тему спектакля режиссер высветил особо в процессе работы над постановкой. Для него состояние творческих поисков — своего рода вечные греческие мраморные колонны, оберегающие грандиозные строения античности. Но «выстраивание» человеческих душ — самое трудное и самое важное. Скорее всего, на свете не было бы ни греческого Парфенона, ни римского Колизея и других знаменитых сооружений древности, не будь их строители людьми разумными, мечтательными, трудолюбивыми и сильными духом. Спектакль «В горах мое сердце» и об этом — о том, что возвышенные чувства и дух людей остаются бессмертными.

Герой З. Зехова — Мак-Грегор, прочитав монолог из короля Лира, тихо уходит из жизни, так и не осуществив своих мечтаний — вернуться в родные горы. Не стало доброго, мудрого, мечтательного человека и актера Мак-Грегора. Но живет на земле Джони — Ачмиз, такой же чистый помыслами и искренней душой. Он, конечно, вырастет и тогда поймет весь смысл слов Мак-Грегора, да и отец Бен-Александр — Кукан успел вложить в его душу доброе начало. Как и бабушка Джони в исполнении актрисы Т. Такахо, ее героиня — стойкая армянка, доживающая свой век не в родных горах Арарата, а в Сан-Бенито американского штата Калифорния. Разговаривая постоянно на родном языке, Бабушка — Такахо скрепляет отношения в семье. Как говорят черкесы: «Язык — посредник сердца». Вот и Джони — Ачмиз своим обходительным отношением понравился бакалейщику Козаку — Воркожокову, и торговец, умиленный, помогает его семье выжить.

Прослеживая сценическую жизнь героев спектакля «В горах мое сердце», невольно сравниваешь ее с биографией самого Вильяма Сарояна. Это и отец, стихи которого нигде не печатали, и мать, не расстававшаяся с мыслями о родной и далекой Армении (в пьесе — бабушка).

А расторопный Джони — Ачмиз, как и другой персонаж пьесы — Генри, образ которого создал актер А. Нагой — разве не повторили они детство Вильяма Сарояна? Мальчишкой он и сам бегал по центральной авеню с охапкой газет, пахнущих типографией. И чтобы привлечь покупателей, выкрикивал на ходу придуманные заголовки: «Читайте об убийстве грабителя банка!», «Сдались в плен три тысячи гуннов!» и т. д.

В своем творчестве драматург не отрывался от корней родной земли, от близких и дорогих его сердцу людей. И взятый из его собственной жизни материал явился плодотворной почвой не только для вышеназванной пьесы, но почти и для всех литературных произведений писателя.

В финале спектакля домовладелец выставляет на улицу семью Бен-Александра. Джони спрашивает отца: «Так куда же мы теперь направимся?..» И отец привычно отвечает ему: «Не горюй Джони. Знай, иди за мной!». Но мальчуган не унимается, он высказывает свое резюме: « Знаешь, папа, я никого не виню, но где-то что-то не ладно...».

Да, именно так, поэтому и мучаются поэты, артисты, бакалейщики и маленькие дети (в лице Эстер, с ее детской любовью к Джони). Не уютно и тоскливо в приюте для престарелых, безрадостно жить и плотнику, и пахарю, и молодоженам, с новорожденными на руках, в поисках ночлега.

Касей Хачегогу поставил свой спектакль о жизни — значит, обо всем… От мелочей до важного осмысления Джони этого — «не ладно». Звуки жизни словно приглушены для простых людей чьей-то коварной волей. А ведь они так нужны всем обездоленным, выброшенным на обочину жизни людям! Не зря ведь так громко и призывно играл прежде большой артист, а теперь бездомный нищий Мак-Грегор, на своей серебряной трубе — он будил в людях веру в жизнь, сам не ведая финала ее.

Спектакль — не только об уходе из жизни, а больше о возвращении к ней, хоть сложной и трагичной, но влекущей и заманчивой.

Семья из трех человек — отца, сына и бабушки — снова в пути, опять в поисках дома, огня, уюта, хлеба… И дай Бог встретить им человека, которому они могли бы тоже сказать словами Мак-Грегора: «Мы счастливы, что нас не забыли».

Режиссер напоминает своим спектаклем всем нам: «Люди! Будьте милосердны, встречайте семью поэта и не дайте им пропасть за-за отсутствия человеческого участия».

Спектакль «В горах мое сердце», вне всякого сомнения, заслуженно стал достоянием всей многонациональной российской культуры. А завершу я разговор о нем одной армянской притчей: «Умер царь. Среди нахараров, то есть областных правителей или ишханов, не было единодушия. Они не могли выбрать нового царя из своей среды. Думали-гадали и выбрали царем сына крестьянина. Однажды пришел к царю его отец и говорит:

— Сынок, ты узнаешь меня?

— Как могу я узнать тебя, когда и сам себя не узнаю,— ответил сын…».

Такого не случалось с театром из Адыгеи после успешного показа этого спектакля на сцене МХАТа — главного театра России, известного по всему миру. Но, если шутки в сторону, Касею Хачегогу и впрямь было чем гордиться. Спектакль был показан в рамках дней культуры Республики Адыгея в Москве. На нем присутствовали известные критики и театральные деятели России. Ими он признан одной из лучших постановок во всей России за 1997 год. Действительно, такой успех в театральной «Мекке», каковой является Москва,— явление радостное и незаурядное для настоящих театралов. А постановщик спектакля «В горах мое сердце» Касей Хачегогу утвердил своей работой «царство» волнующего духа в обители настоящего искусства театра с его магической притягательной силой.

Своими спектаклями Касей Хачегогу всегда устраивает праздник души для зрителей. Во всех своих сценических творениях он пытается вызволить человека из сетей тяжелейших жизненных коллизий, чтобы научить его борьбе за выживание в этом непростом мире.

Продолжая традиции театра адыгов и отдавая дань глубокого уважения своим предшественникам — актерам и режиссерам — Касей Хачегогу выработал свой почерк в творчестве, зажег, так сказать, свой светильник в театральном искусстве. И светится он уже более четверти века во славу торжества Театра!

Выдающийся режиссер современности, лауреат Ленинской и Государственных премий, народный артист СССР Г. А. Товстоногов оставил всем деятелям театра такое высказывание: «Традиция — это плечи предшествующих поколений, путь, пройденный ими. Это осознание их пути как своего. Это прошел ты сам, до твоего рождения, ибо ты — часть народа, часть человечества. В сущности, никому не дано в театре игнорировать предшествующий опыт».

Понимая правоту этих слов, Касей Хачегогу вместе с тем осовременивает традиционные формы, привнося в свои работы свои новые решения. Спектакли, поставленные им в содружестве с талантливыми актерами,— это пример необходимости соблюдения баланса в человече-ских отношениях.

Сказал же А. Чехов: «Где талант, там нет старости и невежества». Но даже один интеллектуально убогий режиссер способен оборвать звучание «струн многих одаренных актеров».

Адыгейскому театру очень повезло, что его коллектив принял именно талантливый человек, с требовательно-строгим взглядом и ранимой душой.

Касей Хачегогу (и в этом мы уже убедились) — режиссер от Бога и достойный представитель своего народа. В нем сочетаются суровость с нежностью, душевность с ответственностью, любовь к вековым устоям предков и нетерпимость к предательству. У него много друзей, и знаменитых, и менее знаменитых, и просто хороших людей.

Разбираю фотоснимки из архива режиссера. Один из них (70-е годы) привлек мое внимание: молодой Касей в модной кожаной куртке поверх черного свитера стоит на одной ноге. Правой рукой тянет (видно, что сильно), свое ухо, а глаза и оскаленные зубы выдают то ли боль, то ли радость.

Спрашиваю его: «Что сие значит?» Он отвечает: «О-о, я визжал от избытка чувств! Свою первую (после института) репетицию удачно провел».

На другой фотографии сидят за скромным столом и пьют чай (может, и что-то другое) два талантливых человека – народный артист СССР, лауреат Государственной премии Иннокентий Смоктуновский и заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат республиканских и област-ных и молодежных премий Касей Хачегогу.

Есть фотоснимок, где с Касеем Хачегогу и народные артисты России — Л. Броневой, и Г. Лямпе, под снимком такая надпись: «Дорогой Касей Яхьявич! Спасибо за дружбу, внимание и радость общения. 8 апреля 1986 год, Майкоп».

Не скрою, фотоснимки эти вызвали во мне чувство радостного удовольствия — у каждого народа есть свои сыны, деятельность которых пропитана любовью к родной земле, которая передается в души и сердца других людей. Ведь уважение и симпатия к иному народу возникают через их великих поэтов, писателей, режиссеров, актеров, ученых… Так было и будет во все времена.

Умные и подлецы, добрые и подонки, сильные и слабоумные, краснобаи и сквернословы, борцы за правду и душители ее, очарованные жизнью и проклинающие ее, работяги и бездельники, красавцы и уроды, аферисты, защитники обездоленных и грабители с большой дороги, начальники и их жалкие лакеи, потерявшие человеческий облик… Все они — герои спектакля Касея Хачегогу. И все же он тянется душой к тем, кого в своих постановках показывал людьми волевыми, надежными, целеустремленными, настоящими патриотами, отвечающими за судьбы народные, стремящиеся жить достойно, трудиться и растить детей.

… Уезжал я из Майкопа в октябре 1997 года. Тогда же Лидия Кулова вручила мне газету «Советская Адыгея» со словами: «Прочитайте интервью Касея Яхьявича. В нем — он весь».

И вот, спустя полгода, перечитав газетный материал, решил завершить книгу свою беседой Касея Хачегогу с журналисткой Валерией Ломешиной, опубликованной 25 июля 1997 года:

— Вам, влюбленному в театр человеку, разве не бывает больно, когда идет спектакль при полупустом зале? Люди не ходят в театр, они смотрят откровенную дешевку разных сериалов, и это как эпидемия.

— Театр — живой организм. Он рождается, стареет и умирает, и это естественно. Сегодня в нашем театре застой, надо в этом признаться. Сделать что-то сильное мы пока не в состоянии — нет возможности.

Есть личности талантливые, работоспособные, но их немного. Наш театр физически постарел, средний возраст актеров — 42 года! Искусство — занятие тонкое, как антикварные вещи ручной работы. У меня на сегодня нет молодежи.

Раньше каждые 10—15 лет в труппу вливались молодые актерские кадры.

Их неугомонность, дерзость подстегивали всю труппу, и все начинали думать, работать. Сейчас учиться молодым талантливым ребятам стоит немалых денег. Видели, в фойе висит приглашение в театр — студию Ширвиндта? Плати и учись. Но у кого есть средства, они идут учиться на юрфак или на экономиста.

Оно и понятно, век сейчас такой. «Век вывихнут»,— это сказал еще великий Шекспир, и он оказался прав.

— Вы режиссер Адыгейского театра, и это ко многому обязывает, согласитесь. Как вы находите компромисс между… «это надо ставить» и «это я хотел бы ставить»?

— Я всегда вспоминаю Чингиза Айтматова: «Плохая драматургия развращает нацию. Я — за хорошую драматургию. И режиссер, драматический актер, как никто другой, должны быть честными на сцене. Театр драмы — это очень серьезно, он не должен раскланиваться перед зрителем и не должен, на потребу дня, снижать планку. Для каждого жанра есть свой зритель. И если водевиль даже сегодня может собрать полный зал, то драматургия — дело тонкое.

К нам на спектакль приходит наш зритель, думающий, с обостренным театральным чутьем. Ему не всучишь халтуру под хорошим соусом из световых и шумовых эффектов. С ним у актера и режиссера идет честный, откровенный диалог. Когда драматический актер, играя на сцене, чувствует ответ на свой эмоциональный посыл из зала, это, поверьте мне, высший пилотаж. Поэтому мы не боимся полупустых залов, мы боимся безразличных зрителей. Ведь зритель, как актер, есть талантливый и бездарный.

Так вот — мы за талантливых зрителей, пусть их пока не так много, они как гурманы и знатоки. В театральном лексиконе есть такой термин: «работать на 22 ряд», чтобы оттуда актера было видно и слышно. Драматический же актер работает на индивидуум зрительский.

— Свой театр — это мечта каждого режиссера?

— Наверное, да. Профессиональной режиссурой занимаюсь уже 20 лет. Вроде бы все хорошо, а чего-то не достает. Я всегда мечтал создать свой театр — настоящий храм искусства. Ну, пусть не храм, а маленькая часовенка, куда вы приходите и молитесь на искусство. Здесь не хочется кричать, здесь неуместен фарс. Здесь — глаза в глаза со зрителем и душа в душу. Для меня мой «Квадрат» — как эликсир, где я беру энергию. Ведь в ежедневной сутолоке мы теряем ее массу. К примеру сказать, проведите на рынке или на вокзале полдня — даже ничего не делая, а просто наблюдая,— вы почувствуете огромную усталость, потому что произошел отток вашей энергии.

Древние люди интуитивно были на верном пути, когда возводили храмы, мечети для пополнения своего энергетического потенциала. Для меня «Квадрат» — тот же храм. Из огромного мраморного здания театра, где нормальная рабочая сутолока, где всюду люди и много шума, я прихожу сюда, в студию, в тишину и покой; я здесь отдыхаю, здесь замечательно думается. Всякому нормальному человеку необходимо за сутки побыть наедине с собой, прислушаться к себе, поговорить, если надо, успокоить или подбодрить. Это — работа души плюс ума, она не должна прекращаться.

— Как актеры, ваши друзья, знакомые относятся к вашим исканиям?

— Считают, что я самоутверждаюсь. И это нормальная реакция. При всеобщей неестественности и замороченности нашей, любой искренний порыв кажется чудачеством. У меня много друзей-единомышленников: в основном это ребята из КБР, из Осетии, Краснодара, из Адыгеи, конечно… Но есть, были и, думаю, будут злопыхатели. На мой взгляд, они делают великое дело: не дают мне закиснуть, остановиться на пройденном.

— Перефразируя Шекспира, можно сказать: « Вся ваша жизнь — театр?»

— Да, театр. И еще семья: жена, две дочери и мой дом, который я очень люблю, в нем мои собаки и … куры, я развожу их для собственного удовольствия, наверное, это отголосок моего детства. Но главная моя привязанность — лошади, чистокровные красавцы-скакуны, их у меня 12, из них три кобылки — Эстана, Талга, Диомера,— скачут в Кабардино-Балкарии и выигрывают все призы. Прекрасные существа создала мать-природа…

— Что вы несете на суд зрителей как режиссер адыгейского театра?

— Задумал поставить «Маленькие трагедии» Пушкина, работаю над драматургией. Готовим декорации с художником из Кабардино-Балкарии Русланом Цримовым. Вторая вещь — «Чума на оба ваших дома» Григория Горина, очень тонкое произведение, заставляющее мыслить и будоражить пласты человеческой сути.

— Актером рождаются или становятся? Можно ли искусственно растить талант или же это — дар, искра божья?

— Есть, конечно, чисто актерская техника, мастерство. Научиться этим приемам — дебют, все остальное — сугубо индивидуально. И это, несмотря на многовековую историю, еще недостаточно изученная область. Если в человеке нет этой, как вы сказали, божьей искры, большого актера из него не получится. Один актер все делает вроде бы правильно, и текст тот же, и жест, и мимика, а зал безмолвствует. А другой — бровью повел, руками всплеснул — и зал замер в ожидании чуда. Краски одни, и нотный стан один, и слова, и роли — одни и те же, а поди ж ты, эффект разительный: Дали, Моцарт, Смоктуновский».

… Большой режиссер — это сложный сплав таланта, труда, души, пота и крови, потерь и невзгод, тревог и переживаний. Жизнь и случай, везение и непонимание, находки и вечный поиск — все бросается в этот волшебный тигель, чтобы переплавиться потом в искусство.

Жизнь и театр, Судьба и Сцена неразделимы у Касея Хачегогу, как вдох и выдох, и порой трудно разобраться, где границы и предел...».

Талантливому и плодотворному режиссеру Касею Яхьявичу Хачегогу минуло 50 лет. Абхазы говорят: «Иижвыша адзыхъ макъана ахы ыцнамхыц» («Он настолько еще молод, что даже родник, из которого он будет пить воду, пока не пробил свое русло»).

Пожелаем Касею Хачегогу и в будущем ставить свои волнующие интересные спектакли. А может, будет еще написано и продолжение этой книги.

А пока я завершил книгу о друге и брате своем по духу и крови — и счастлив, что смог рассказать о славном сыне адыгов.

Завершив работу, рукопись отложил…

В открытое окно резко потянуло запахом моря — оно штормило, небо закрыла свинцовая облачность. Весна в Абхазии выдалась такая: то солнечно, то облачно.

Стаи гомонящих чаек кружат между домами в поисках пищи (рыба в море ушла вглубь), обламывая свои крылья…

Вспомнилась адыгская поговорка: «Если орел часто бьет крыльями — они ломаются».

Друг мой по жизни, Эльвира, принесла ломтик хлеба, сказав: «В честь завершения книги о брате по духу порадуй эти живые существа…»

Я с детской увлеченностью разбрасывал кусочки хлеба, и чайки, стремительно пикируя, подхватывали их на лету. Вот одна из птиц с повисшим крылом подбирает крошки внизу. Мне сразу представился Мак-Грегор из спектакля Касея Хачегогу «В горах мое сердце», который в жизни своей был похож на эту чайку.

Все похожи в этом мире друг на друга — и человек, и птица, и животное — всем нужно участие и ласка…

А способности сочувствовать, сопереживать ближнему может научить только театр, его искусство, которое показывает жизненные радости и невзгоды правдиво.

Таков и театр Касея Хачегогу, где герои спектаклей не прекращают борьбу с невежеством окружающего мира.

… В детстве отец мой часто говорил: «Сторожи мудрые слова старцев, и сам поумнеешь». Некоторые из них я запомнил:

«Один сосед говорит другому: — В голодные глаза твоей собаки мне страшно смотреть». И еще это: «Дурной человек похож на осла, которого назначили кузнецом, а он раньше всех себя подковал».

А людям нужен умный театр, зовущий к добру и умеющий отстаивать человека. А не то случится так, что «вместо сокола ворона станет судьей»…

* * *

Закончена книга. Жизнь продолжается. Мой друг Касей Хачегогу, тоскуя и болея за свой театр, строил ипподром и занимался со своими лошадьми. К власти в Республике Адыгея пришли новые люди, Президентом стал Х. М. Совмен, одним из доверенных лиц которого был и К. Хачегогу. Касей стал Советником Президента по культуре, спустя некоторое время он возглавил Министерство культуры. Интервью, которое можно воспринимать как своеобразное послесловие к книге, было взято у К. Хачегогу два года назад. Эта беседа — тоже штрих из жизни моего героя, один эпизод, характеризующий его прошлое и настоящее, и мостик между ними и будущим.

Blog

Касея Яхьявича Хачегогу. Взволнованный рассказ