Трансперсональная традиция в русской культуре

Вид материала

Документы

Содержание 4.3.Экзистенциализм писателей Серебряного века. 4.3.2.Воззрения А. Белого. 4.3.3.Экзистенциализм Н. А. Бердяева. 4.3.4.Идея дионисизма В. И. Иванова.

Подобный материал:

• Реферат по теме Символы суда и правосудия в культуре Древнего Мира и их интерпретация, 278.57kb.
• Темы контрольных работ по "Русской культуре XIX века" Дуэль в русской культуре XIX, 29.06kb.
• Проект по Русской традиционной культуре «Путешествие к истокам или Русские забавы», 78.14kb.
• Державинская традиция в русской литературе XIX начала XX века, 683.99kb.
• Некоторые рассуждения о русской трансперсональной традиции, 1886.77kb.
• Традиция и утопия в художественой культуре постмодернизма, 443.21kb.
• «Евангельские образы в художественной культуре», 19.61kb.
• Тема проекта группы, 61.32kb.
• -, 2090.38kb.
• В нашей школе есть добрая традиция проведение литературных вечеров, посвященных великим, 4.91kb.

4.3.Экзистенциализм писателей Серебряного века.

4.3.1.Новое религиозное сознание.

В начале XX в. в среде русской интелли­генции возникло религиозно-философское "богоискательское" течение – новое религиозное сознание (Д.С.Мережковский, Н.А. Бердяев, В.В. Розанов, З.Н. Гиппиус и др.), стремив­шееся к обновлению христианства, культуры, политики, общественной и личной жизни. Помимо термина "Новое религиозное сознание" "богоискатели" использова­ли также иные понятия для обозначения сво­его течения: "неохристианство", "новый идеа­лизм", "мистический реализм", и др. В основе течения лежало глубо­кое недовольство секуляризированной куль­турой, антиперсоналистической государственной и об­щественной жизнью, "мертвенным" христианст­вом, поверхностью ценностей значительной части русской интеллигенции, а также, и прежде всего, жажда личной веры, нахождения смыс­ла личной и мировой жизни у светской, неуко­рененной в христианстве интеллигенции. "Бо­гоискатели" испытывали потребность в лич­ном Боге, в свободной личной и общественной жиз­ни, в творчестве и в нахождении как бы "тре­тьего пути" между правыми (монархическими, националистическими) и левыми (социал-демократами, комму­нистами и др.) силами.

С новым религиозным сознанием был связан ренессанс русской духовной культуры первой половины XX в., многие художественные, философские и богословские достижения творцов Сере­бряного века[Error: Reference source not found]. Новое религиозное сознание противостояло духу по­шлости, ограниченности и бесовской одержи­мости времени, а также явилось одним из ис­точников последующей русской и западной религиозной фи­лософии, экзистенциализма и персонализма.

Кроме них, следует отметить и экзистенциализм некоторых писателей Серебряного Века.

4.3.2.Воззрения А. Белого.

За внешней противоречивостью и даже эклектизмом ми­ровоззрения Андрея Белого (сам он характеризовал его как "плюродуомонизм"), за контроверзностью и непоследовательностью его высказы­ваний скрывается стремление к целостному, конструктивно-творческому (анти-"деконструктивистскому"), диалектическому видению мира, к Истине, в которой противоположности (частич­ные истины) были бы гармонически согласо­ваны - "ритмизированы", но не "сняты" в ге­гелевском понимании слова; установка - чрезвычайно плодотворная для развертывания творческого процесса и перспективная в плане ста­новления такой дисциплины, как философия культуры.

С этой установкой прямо соотносится тра­ктовка Белым "Символа" (с прописной буквы - в противовес "символу" со строчной, символу -художественному образу, который, в понимании Белому, близок, с одной стороны, к мифу, а с другой - к метафоре) - как единства, "соединения чего-либо с чем-либо ". Символ, по Белому, "связывает бессловесный незримый мир", который роится в бессознательной глубине моего личного соз­нания, с бессловесным, бессмысленным ми­ром, который роится "вне моей личности", в результате чего созда­стся некий "третий мир", подлинная осмыс­ленная реальность. То есть акт символизации для Белого – это акт внесения смысла в мир, акт творчества, которое для него стоит выше позна­ния, реализуемого по кантовской схеме. В ко­нечном счете теория символизма Белого предстает как эпохальная культурологическая утопия, которая органически вписывается в утопический проект русской историософии - проект пересозда­ния всего мироздания, осуществив который че­ловек смог бы сравниться с самим Творцом, отменить законы природы и истории, объя­вить о начале "нового неба" и "новой земли" (эсхатологизм - обязательная сост. часть это­го, восходящего к Вл. Соловьеву, утопическо­го проекта). Соответственно и у искусства, со­гласно эстет, представлениям Белого, отсутствует собственная цель и собственное содержание: цель искусства - "пересоздание человечест­ва", его приуготовление к грядущей эре "богочеловечества" (по Вл. Соловьеву). Тогда же Белый связы­вает назначение "нового искусства" (симво­лизма) с "новой религиозностью", допуская, что искусство может быть познанием особого рода - "познанием религиозным", цель которого - обнаружить во временном - вечное, в собы­тиях - символы иного, т.е. их смысл[Error: Reference source not found].

Современники считали Белого поэтом, мистиком, творцом необыч­ных художественных форм, гением или сумасшедшим, пророком или паяцем, но только не философом. Лишь Н. О. Лосский удостоил Белого звания философа, процитировав в "Истории русской философии" ряд строчек из его книги "Символизм". "В целом философия Андрея Белого есть разновидность пантеизма", — резюмировал он, не раскрывая в деталях своей оценки.

Уход от анализа философского наследия писателя, замена его общи­ми недоуменно-негативными или (реже) недоуменно-восторженными ре­марками стали в дальнейшем традиционными для критических статей и монографий, посвященных Белому. Чаще всего исследователи, как отечественные, так и зарубежные, единодушны бывали в выводах о неори­гинальности и эклектизме философских взглядов Белого, характеризова­ли их как смесь неокантианских теорий, эстетических идей Шопенгауэра и Ницше с мистическим учением Вл. Соловьева о "мировой душе", как череду-смену философских увлечений, порывистые и страстные переходы от одной идеалистической школы к другой и постоянные разочарования в избираемых кумирах, последним из которых был Рудольф Штейнер.

В русских философах Белый ценил прежде всего воплощение в их собственной жизни культурной программы "пересоздания человечест­ва".

Для теории символизма была плодотворной воспринятая им через поэзию и философию Вл. Соловьева платоновская идея "двоемирия". Видимый, постигаемый чувствами мир — лишь бледный образ, подобие "подлинной" реальности ("Только отблеск, только тени // От незримого очами..."). Все невыразимое, сверхчувственное, неадекватное внешнему слову способен передать на сокровенном языке намека и внушения символ. Смысл истинного символа неисчерпаем, для Белого символ - и художественный образ, и окно в мистический, запредельный мир, и категория мира реального. Символ, по Белому, - универсальная категория.

"Стержень" мировоззренческих исканий поэта и философа - его вера в непреходящую ценность человеческого духа. "Верю в Россию. Она - будет. Мы - будем. Будут люди. Будут новые времена и новые пространства. Россия большой луг, зеленый, зацветающий цветами" - эти слова, написанные Андреем Белым в 1905 году, могли бы послу­жить эпиграфом ко всей его "теоретической" трилогии о символизме.

Из русских философов особенно близок Белому в его стремлении к универсализму Н. Ф. Федоров, в сознании которого также совмещались несовместимые (в традиционном понимании) начала: рационалистичес­кое и мистическое, научное и религиозное, техническое и теургическое.

Среди современников Белого, в философии которых можно усмот­реть черты, схожие с его гуманистическими исканиями, следует назвать П. А. Флоренского. В отличие от Белого он не ставил перед собой задачу построения системы мировоззрения, но его личность во многом отвечала пропагандируемой теоретиком символизма идее создания "нового человека", сливающего в себе черты разных культур: религиозной и светской, европейской и восточной, научной и художественной, национальной и вселенской.

4.3.3.Экзистенциализм Н. А. Бердяева.

Нельзя обойти вниманием при рассмотрении проблемы экзистенциализма у писателя Серебряного века Николая Александровича Бердяева (1874—1948). Взгляды этого великого русского философа отличаются обращенностью к человеку, свободе и творчеству, тем, что он тесно связывал философию с человеческим существованием, поисками смысла жизни, с нравственным возвышением человека.

Для человеческого существования характерно, считал Бердяев, пре­жде всего чувство одиночества. Человек, по Бердяеву, одинок и в этом остром и мучитель­ном чувстве переживает свою личность, свою особенность, свою единст­венность, неповторимость, свое несходство ни с кем и ни с чем на свете. Все ему кажется чужим и чуждым. Мир и люди для него - объекты. Объективированный мир никогда не выводит меня из одиночества. Незащищенность человеческого бытия, покинутость человека в мире имеют, по Бердяеву, глубокие причины, коренящиеся в его изначальной зависимости от объективированной среды.

Задачей философии он считал преодоление несо­вершенства человеческого бытия, освобождение от тоски и скуки "жиз­ни".

Дух "первичен" (по отношению к вещам) и "приоритетен" (по своей значимости для человека) в сравнении с материальным миром. Бердяев подчерки­вал аксиологическое, ценностное существо духовности. "В человеке есть духовное начало, как трансцендентное в отношении к миру, т. е. превы­шающее мир... Сознание и самосознание связаны с духом. Сознание не есть лишь психологическое понятие, в нем есть конструирующий его духовный элемент. И потому только возможен переход от сознания к сверхсознанию. Дух есть действие сверхсознания в сознании. Духу принадлежит примат над бытием". Дух обладает активностью, творчеством, "огненностью", свободой. "Субъект не творит мир, но он призван к творчеству в мире. Реальность в подлинном экзистенциальном смысле не творится в позна­нии, но познание есть творческий акт. Действительность в объекте зависит от познания субъекта, познание же зависит от действительности в самом субъекте, от характера его существования. Познаваемая действи­тельность меняется от экзистенциального качества человека и от отноше­ний человека к человеку, то есть познание носит социальный характер"[Error: Reference source not found].

Дух есть божественный элемент в человеке. Дух означает постоянное трансцендирование в чело­веческой жизни. Дух есть человечность, любовь, добро, красота. Вместе с тем дух иррационален, внерационален и сверхрационален.

Ум Бердяева был всецело поглощен эк­зистенциальным интересом к человеку. Однако его волнова­ла не столько трагедия человеческого существования, сколь­ко свобода человеческого творчества, он вдохновлялся не сопереживанием, а антроподицеей - оправданием человека в творчестве и через творчество.

Антроподицея, согласно Бердяеву, это "третье антрополо­гическое откровение", возвещающее о наступлении "творчес­кой религиозной эпохи".

Но третьего откровения нельзя ждать, его должен совер­шить сам человек; это будет делом его свободы и творчества. Творчество не оправдывается и не допускается религией, а само является религией. Его цель - искание смысла, который всегда находится за пределами мировой данности; творчество означает "возможность прорыва к смыслу через бессмысли­цу". Смысл есть ценность, и потому ценностно окрашено вся­кое творческое стремление. Творчество создает особый мир, оно "продолжает дело творения", уподобляет человека Богу-Творцу.

Творчество есть объективация способности творения: все объекты порождаются субъектами. В религиозном плане объективация тождественна акту грехопадения - отчуждения человека от Бога, сопровождающегося отчуждением от при­роды и подпаданием субъекта в зависимость от мира объек­тов. Осознание первичности духа как творческой реальности составляет задачу филосо­фии.

Бердяев называл человека "экзистенциальным центром" мира, наделенным "страшной и последней" свободой.

Н. А. Бердяев вводит в свою концепцию понятие "объективация", родственное терминам "опредмечивание" и "отчуждение". Мир объек­тивации — мир явлений. Объективация есть отчуждение и разобщение.

Н. А. Бердяев рассматривает различные формы объективированного мира. Так, техника — этот продукт человеческого духа, вызвавший мощные силы природы и заставивший их служить человеку,— очевидным образом превращает тело человека в средство, в инструмент, в техническую функцию.

Духовность выступает, по Бердяеву, подлинной (и в этом смысле "первичной") реальностью для человека. По отношению к ней мир объективированный есть мир символов, т. е. "не вполне еще реаль­ность".

Но человечество пока еще не потеряло возможности спасти духо­вность и свое будущее. Духовный реализм раскрывается в творчестве, свободе, любви. Новая духовность будет подлинным реализмом — реализмом свободы, активности и творчества, реализмом любви и милосердия, изменения и преображения мира. Бог нуждается не в истязаниях людей, не в страхе и приниженности человека, а в его возвышении. Необходим выход личности за пределы собственной ограниченности и самопоглощенности. Только преодоление эгоцентриз­ма в человеке реализует личность. Духовность не может быть исключи­тельным направлением энергии человека на самого себя, она направляет ее на других людей, на общество и мир.

Человек пытается преодолеть одиночество на путях познания, в люб­ви и дружбе, в жизни социальной, моральных актах, искусстве и т. п. Но при этом должна быть достигнута полнота воплощения духовности в творческой деятельности человека. Дух должен овладеть природой и обществом.

Н. А. Бердяев считал, что проблемы человеческого существования должны быть центральными в философии; лишь под углом зрения существования человека, его судьбы можно правильно понять и мир, в котором он живет. В этом отношении философия антропологична и антропоцентрична.

Свои философские взгляды Бердяев относил к экзистенциальной философии. Он видел близость их к воззрениям М. Хайдеггера, К. Ясперса, других экзистенциалистов, но отмечал при этом свою приве­рженность персонализму. Его философия в значительной мере опира­лась на русскую мысль, подчеркивавшую уникальность человеческой личности. Бердяев полагал даже, что "русская философия в наиболее своеобразных своих течениях всегда склонялась к экзистенциальному типу философствования, что наиболее верно по отношению к Достоевскому как философу, а также к Л. Шестову".

4.3.4.Идея дионисизма В. И. Иванова.

Поэту и мыслителю Вячеславу Ивановичу Иванову (1866—1949) суждено было стать олицетворением творческого универсализма эпохи серебряного века.

Необходимость преодоления кризиса индивидуализма Иванов видел на путях религиозно понимаемой соборности.

Перед современным художником, считает Иванов, стоит задача при­нять участие в мистическом делании. Под влиянием Р. Вагнера, а также пытаясь примирить Вл. Соловьева и этически прочувствованного Ниц­ше, Иванов склонен видеть в человеке Человека и искать раскрытия соборных (или "сверхчеловеческих") свойств индивидуализма через пере­стройку психологии. Никакой акт не должен знать разделения "неба" и "земли", ибо искусство втягивает своих адептов в "земное, реальное" воплощение религиозной идеи[Error: Reference source not found].

Центральным для философии Иванова является образ Диониса. Дионисизм, по Иванову, - один из способов преодоления кризиса индивидуализма, рождение личного опыта, сверхличного по значению, но главное — некое священное безумие, "энергия" и даже "метод" внутреннего знания.

Отношение Иванова к соборности не церковное, а мистическое; подобно многим сторонникам "нового религиозного сознания", он анархически воспринимает "внешние" формы церковности как исторические "искажения" и даже "язычество".

Дионис есть божественное всеединство Сущего в его жертвенном разлучении и страдальном пресуществлении во вселикое, призрачно колеблющееся между возникновением и исчезновением.

Непосредственно доступна и общечеловечески близка нам мистика Дионисова богопочитания, равная себе в эсотерических и всенародных его формах. Она вмещает Диониса-жертву, Диониса воскресшего, Ди­ониса-утешителя в круг единого целостного переживания и в каждый миг истинного экстаза отображает всю тайну вечности в живом зеркале внутреннего, сверхличного события исступленной души. Здесь Дионис — вечное чудо мирового сердца в сердце человеческом, неистомного в своем пламенном биении, в содроганиях пронзающей боли и нечаян­ной радости, в замираниях тоски смертельной и возрождающихся восто­ргах последнего исполнения.