Geum.ru

Трансперсональная традиция в русской культуре

Вид материалаДокументы
8.Мамардашвили: возрождение свободной мысли.
9.Семантическая вселенная Налимова.
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14

8.Мамардашвили: возрождение свободной мысли.


Рассматривая проблему трансперсональной традиции в русской культуре, нельзя не упомянуть Мераба Константиновича Мамардашвили – философа-современника, лишь десять лет назад ушедшего из жизни.

"Философствование вслух" было его органич­ным жанром. Вся его жизнь и творчество были своеобразным ответом на пережитое человечеством в XX в. зло и насилие. Начав профессиональный путь с изучения истории философии и внимательного чтения работ Маркса, он формулирует в 70-е гг. идею своей философии: свободного явления или со­бытия мысли. Эта идея интересует его прежде всего в плане защиты и проработки трансцен­дентальных оснований европейской культуры, выяв­ленных Декартом и Кантом. Считая, что "ре­альность входит в мир трансцендентально", он, вслед за Кантом, обращает внимание на априорные условия жизненного опыта чело­века, но при этом сдвигает свой анализ духовного опыта с проблемы метафизического априори на проб­лему, как он выражается, "метафизического апостери­ори", т.е. на сам факт события мысли. Идея про­изведения как "органа жизни", способного по­рождать новые мысли и чувства, и раскрытие условий, при которых это возможно, являются оп­ределяющими в его философии.

Развивая свою идею, Мамардашвили вводит понятие "обостренное чувство сознания". Оно состоит в неожиданной отрешенности от самого себя и окружающего, в подвешенности, в полной очевидности чего-то, что в то же время невозможно (например, по эмпирическим основаниям). Тем не менее, человек это ясно видит. "Такая ясность бывает, например, во время любовного страдания, когда неожиданно понимается природа любви. Казалось бы, это невозможно, но есть. И в этом смысле есть щемящая, звенящая радость. Как можно было бы радоваться, видимо, смерти. Радость связана с тем, что мы в такого рода состояниях переживаем то, что в принципе не может быть человеческим, то есть реальным психологическим переживанием. Вот, скажем: бескорыстная любовь или чистая вера, чистое сознание, все это – вне опыта. Человек не может переживать что-то без тени расчета, прикидки.

В Библии это событие описано как акт чистой веры, но одновременно и как реальное событие, как человеческое состояние. Все эти состояния являются символическими. Символы создают напряженное пространство и время и обусловливают испытываемые человеком состояния, которые естественным образом не могли бы случаться. Так, например, смерть – предельный случай чего-то, что не может быть событием жизни. А вот лик ее, символ, обозначая наше нахождение внутри напряженного поля, – может. Он как бы концентрирует в себе то, что Мамардашвили называет "обостренным чувством сознания". Человек, будучи в сознании, не может посмотреть на себя со стороны. А символы указывают на его вовлеченность во что-то. Они являются косвенными знаками и одновременно косвенным, опосредованным взглядом на самого себя.

Однако это обостренное чувство сознания может незаметно исчезнуть, и при этом в него нужно будет каждый раз заново впадать.

Мамардашвили считает и философию техникой впадения. Она связана с достижением состояния мысли, а вообще для человеческих состояний такой техникой является искусство.

Таким образом, человек – это не вещь, не статичное состояние, а событие, состоящее из совокупности событий, таких, как человеческая любовь, вера, честность, мысль и т.д. У Платона есть странная формула: человек не то и не то, человек-символ (через дефис!)…

То есть цель возможна только тогда, когда она достигнута; задача – когда есть решение; вопрос – когда есть ответ. Или иначе – нечто начавшееся является в то же время абсолютным концом, а конец является началом. Это – змея, кусающая свой собственный хвост.

Философ считает человека единственным существом в мире, которое "находится в состоянии посеянного зановорождения, и это зановорождение случается лишь в той мере, в какой человеку удается собственными усилиями поместить себя в свою мысль, в свои стремления, в некоторое сильное магнитное поле, сопряженное предельными символами"[Error: Reference source not found]. Эти символы на поверхности выступают, с одной стороны, в религии (точнее, в мировых религиях, то есть не этнических, не народных), а с другой стороны, - в философии.

Философия немыслима без "участия в окружающем" со стороны человека. "Здесь, сейчас, в этом мире - сделай что-то, а не уходи в леса". С точки зрения Мамардашвили, "возвращение в мир из путешествия души - это обязанность для философа"[Error: Reference source not found]. Только его задача состоит не в том, чтобы изменить мир, а в работе человека над собой. Душа, вернувшаяся из путешествия, будет смотреть на все по-другому, ибо она обнаружит "наличие внутреннего голоса в человеке, на который человек, стоя перед миром один на один, может и должен ориентироваться, слушать его, идти, повинуясь этому внутреннему образу и голосу без каких-либо внешних авторитетов, внешних указаний..."[Error: Reference source not found].

Мамардашвили утверждает, что объект философского исследования - не наличный человек, а тот возможный человек, который может сверкнуть на какое-то время, промелькнуть, установиться в пространстве некоторого собственного усилия. Трансцендирующего усилия, состоящего в способности поставить самого себя на предел, за которым в лицо глядит облик смерти, на предел, который символизирует для человека его способность или готовность расстаться с самим собой, каким он был к моменту события, расстаться со слепившейся с ним скорлупой …

И вот эта возможность человека выйти за свои пределы, трансцендироваться от себя, позволяет смело причислить Мамардашвили и его "свободную мысль" к числу носителей русской трансперсональной традиции.

9.Семантическая вселенная Налимова.


Исследования В.В. Налимова оказали большое влияние на формирование новой научной парадигмы. Налимов был единственным оставшимся в живых анархистом, состоявшим в обществе, носившем негласное название “Братство Параклета” или “Орден света”. У истоков этого кружка стоял известный тогда анархист Аполлон Карелин, бывший членом ВЦИК в начале революции, – широко образованный человек, сын известного нижегородского фотохудожника, альбом которого недавно издан. Налимов чудом выжил после 12 лет лагерей.

Он был доктором биологических наук, заведовал лабораторией на биофаке МГУ, занимался математическими методами в биологии и теорией сознания. Как философ он хорошо известен, будучи автором двух изданных в России книг “Спонтанность сознания” (1989) и “Реальность нереального” (1995). Эти книги способны прояснить, что такое философский анархизм – своеобразное зеркало культуры, ее постоянная антитеза.

Работы Налимова посвящены развитию вероятностно ориентированной философии. Еще тридцать лет назад он начал активно использовать язык вероятностных представлений для решения ряда инженерно-технических и научных задач. Сначала это была попытка построить статистически ориентированную теорию анализа вещества, потом была сделана попытка создания математической теории эксперимента и еще одна попытка – наукометрия. Постепенно у него стала созревать мысль о возможности создания языка вероятностных представлений для рассмотрения философских проблем. Обогащенный пережитым и узнанным, он вернулся к обдумыванию тех проблем, которые глубоко заинтересовали еще в молодости. “Здесь на передний план вышли такие темы, как семантика обыденного языка, философия науки, природа бессознательного, проблема эволюционизма. Все замкнулось на возможность геометрического понимания основ мироздания. Ничто метафизики обрело пространственный образ. Через геометрические представления оказалось возможным сделать намек на трансцендентное, т.е. на бытие и мышление, непостижимое в своей предельности”[Error: Reference source not found].

Наверное, нельзя не согласиться с тем, что основная проблема философии – это проблема смыслов, проблема их проявленности в мире и одновременно их вневременной трансценденции. В последней книге Налимова речь шла о проявленности смыслов через биосферу, в первых трех – о проявленности их через человека в таких сферах его деятельности, как язык, воображение, наука. В своих работах Налимов опять возвращается к человеку, концентрируется на нем и только на нем и пытается показать, как через него – в его бытии в Мире раскрываются смыслы. Смыслы распаковываются всегда через тексты. Человек – это текст или многообразие текстов, грамматику и семантику которых мы хотим охватить единым, вероятностно задаваемым взглядом.

Смыслы, изначально заложенные в Мироздании, раскрываются множеством различных путей: через науку, философию, искусство, теологию и мистический опыт и просто через жизненный путь человека, особенно если он был насыщен трагическими событиями.

Налимов первый широко применил вероятностные представления для объяснения важнейших сфер человеческой жизни. Так, он высказывает догадку, что аномальные сновидения являются “одним из видов вероятностного прогнозирования, который для людей является врожденным”. По Налимову, этот вид прогнозирования будущего типичен для бессознательного ума, в особенности, во время сна, когда деятельность подсознания не искажена бодрствующим восприятием. Отсюда он делает вывод, что вполне естественно ожидать от предсказательных сновидений символической природы. Возможно даже возникновение игры слов: если кому-то снится лошадь, то вероятно, человек предчувствует, что он столкнется с ложью, поскольку слова “лошадь” и “ложь” близки по звучанию.

В последние дни, предшествовавшие инсульту, В.В. Налимов делал выписки для новой работы. Выписки касались человеческих представлений о рае, попыток определить, что это такое. Если правда, что рай – это смысловое поле, создаваемое парадоксами, то ученый, конечно, знал, что это такое: он мыслил парадоксально, любил парадоксы, взламывающие границы сознания.

В системе вероятностной логики, отвечающей глубинному мышлению, некоторые идеи раскрываются более отчетливо, чем в привычной нам системе логических построений. С этой точки зрения попробуем взглянуть на одну из важнейших экзистенциальных категорий – свободу воли – глазами Налимова. Что это значит? Еще Гегель обратил внимание на то, что идея свободы в большей степени, чем какая-либо другая, подвержена “величайшим недоразумениям”. И действительно, западный мыслитель в соответствии с требованиями логической мысли всегда пытался тщательно отделить свободное поведение от заранее заданного. И это, естественно, приводило к “недоразумениям”. Безусловная свобода немыслима. Абсолютно свободный человек должен быть, прежде всего, свободен от системы его ценностных представлений. Но, лишившись ценностных представлений, индивидуальность умирает естественной смертью, она превращается в ничто или во все. Смыслы исчезают, потеряв селективность в оценке. Семантический континуум возвращается в свое нераспакованное состояние. Оказывается, что свобода – это только свобода в выборе фильтров. И если это так, свободным может быть только несвободный человек. В этом парадоксальность понятия “свобода”.

Приведенные здесь соображения дают нам возможность понять, что такое, по Налимову, состояние нирваны – понятия, трудно поддающегося осмыслению в западной культуре. Нирвана – это сглаживание кармически заданной селективности смысловых (и в то же время ценностных) представлений. Это потеря личности, задаваемой смысловой селективностью. Это и потеря творчества, поскольку теряется возможность оперирования с фильтрами. Нирвана – это абсолютная свобода. Свобода, порождаемая умиранием личности.

Налимов в своих книгах раскрыл мало исследованные проявления сознания как в плане личностном, так и плане Вселенной в целом. Он глубоко исследовал внутренний духовный опыт, иногда интерпретируемый в мистической терминологии. Предложенная В.В. Налимовым семантическая вселенная и вероятностная модель языка заложили основу принципиально новой трансперсональной модели психики, получившей высокую оценку С.Грофа и других виднейших трансперсональных психологов[Error: Reference source not found].

Мы проследили истоки русского трансперсонализма и обнаружили, что отечественная традиция гуманистической и трансперсональной психологии имеет ряд отчетливых истоков. Это и монашеская – византийская и древнерусская – традиция (практика исихазма), это и практика традиционного уклада отечественной жизни – крестьянской общины и духоборческих исканий от древних раскольнических общин до толстовских коммун. Это и философия Серебряного века, в которой представлен весь спектр ориентаций – от ярко выраженных персоналогических, гуманистических до мистических трансперсональных. Это, конечно, и русская литература, представленная, прежде всего такими авторами экзистенциально-духовной ориентации как Достоевский и Толстой, а также писателями Серебряного века. Андрей Белый, например, имел тесное отношение к трансперсональной традиции и был учеником Р.Штайнера. К.Штайнеру были близки также чета Мережковских, и актер Михаил Чехов. Знаменательно, что одним из предтечей американской гуманистической и трансперсональной ориентации был Г.И.Гурджиев – также наш соотечественник. Его Институт интегрального развития человека прежде, чем обосноваться в Париже, находился в России. Ряд мощных гуманистических импульсов содержит культурно-исторический подход Л.С.Выготского и философская антропология М.М.Бахтина. Словом, у русской трансперсональной традиции много истоков, и нам предстоит их заново переосмыслить, и для этого сейчас открылось множество возможностей.

Трансперсональная традиция в России была странной, как, наверное, странна и непонятна вся наша жизнь в этой стране. В крайнем случае, мы можем отметить несколько идей, которые являются чисто русскими в трансперсональной традиции:

- приобретение сидхи (благих, божественных способностей) через технический прогресс,

- соборность, коллективизм просветления,

- трансформация через любовь и духовную этику,

- глобализм,

- почти детская вера в идеалы и возможность сада Эдема на земле,

- богоискательство,

- активность и деятельностность,

- гуманизм и вера в человеческие возможности,

- онтологический оптимизм.

Может именно русская трансперсональная традиция является выражением мудрости вечной философии, которая дышит духовностью “не смотря ни на что”?

“Русский дух” в его языческо-православном азиатско-европейском неповторимом сплаве наиболее недоступен для иностранца. Эта трудно фиксируемая в категориях первооснова национального бытия труднее всего подвержена разрушению при всяких социальных катаклизмах и надежнее всего хранит и передает особенности русского национального характера. Если она разрушается, нация умирает.

Обратим внимание на две черты “русского духа”. В ряде работ отечественных исследователей (например, академика Д.С.Лихачева) отмечается особое место пространства в русском национальном сознании. Его русский переживает как простор, как то, куда вырываешься из неволи, как чистую потенциальность бытия – если попытаться выразить это на философском языке. На психологическом уровне – это воля, свобода, полноценное дыхание, т.е. духовная жизнь, не стесненная мирской скорбью.

Все поиски “русской Шамбалы” – града Китежа и Беловодья свершаются в просвете этого простора. И еще, пространство, простор, первичнее – времени, которое для русского не имеет такого значения как для западноевропейца, и оно тяготеет над русской душой, истощая ее своею безмерностью. М.М.Бахтин отмечал эти же особенности в поэтике романов Достоевского, где ключевые сцены происходят одновременно, в сталкивании личностных и исторических времен в одном пространстве.

Вторая особенность “загадочной русской души” – это почти полное отсутствие личности в западноевропейском смысле слова, и всех ее коррелятов в виде гражданского общества, правового государства, демократии, рыночной экономики, декларации прав человека. В общественном смысле личность в России законсервировалась на уровне раннехристианской “ипостаси”. Эту особенность проще всего продемонстрировать на геральдическом символе (гербе) Москвы, много веков являющейся символом “всея Руси”, где изображен Георгий-победоносец, поражающий пикой Змея. Мы, русские, на протяжении многовековой истории поражаем пикой свое природное, телесное начало и поэтому мы так духовны с точки зрения обладающего личностью земного западного наблюдателя. Духовны за счет аскезы, самокарания, за счет отсутствия личности. Порядок второго (небиологического) рождения русского отличен от развития человека западного общества. Там, вслед за рождением тела следует развитие личности и уж затем, если повезет, может родиться и духовность.

У нас же вслед за биологическим рождением следовало поражение пикой Змея и через этот подвиг рождение духа (для этого в быту достаточно обычного российского страдания и неприкаянности), и только отдельные, удачливые и наиболее трагические по судьбе индивида (Чаадаев, Герцен, религиозные философы, Столыпин и т.п. “лишние люди”) становились личностями.

Тема целостности, единства, всеединства, соборности является, пожалуй, ключевой в русском менталитете. Все религиозные философы отдали ей весомую дань. Русская мысль – за исключением ее промарксистской ветви – всегда ставила эту тему во главу всяких поисков. В космизме Н.Ф.Федорова – это целостность человеческого рода, требующая физического воскрешения всех предков, у В.С.Соловьева – это преодоление всех “отвлеченных начал” и единство теологии, философии и религии, у Л.П.Карсавина развита теория симфонической личности – как конкретное выражение ее соборности. В науке подобные целостные, или выражаясь современным языком, “глубинно-экологические”, представления были ярче и оригинальнее всего выражены В.И.Вернадским. Начав от конкретной целостности геологических и биологических процессов на Земле, Вернадский пришел к теории ноосферы – сферы планетарного разума – закономерно развивающейся из сопряженной коэволюции всех других пластов неорганической природы и органической жизни. Понятие “живого вещества” Вернадского на много десятилетий предвосхищает идеи Дж. Лавлока о Земле как живом организме и размышления П.Рассела о “глобальном мозге”. Е.Ле-Руа ввел понятие “ноосферы” в 1927 г. после Парижских лекций Вернадского 1922/23 гг. Это понятие было принято и Вернадским самим. В свою очередь, научные представления Вернадского, безусловно, испытали влияние К.Э.Циолковского, который в своих фантастических и визионерских произведениях о будущей “космической эре” распахнул новые горизонты для будущих академических исследователей. К работам Вернадского примыкают и книги А.А.Чижевского – продолжателя дела Циолковского – о “земном эхе солнечных бурь”.

Процессуальностью была проникнута мышление А.Л.Богданова, социолога П.Сорокина, генетика Н.И.Вавилова, который со своей теорией “гомологических рядов” вкупе с представлениями Л.С.Берга о “номогенезе” – эволюции на основе закономерностей – намного опередил аналогичные представления Р.Шелдрейка о формативной причинности – наследовании формы в эволюционных процессах. Понимание внутренней динамики структур, внешние нормы которых являются лишь выражением лежащих в их основе процессов, весьма характерно и для философского творчества А.Ф.Лосева, проявившееся еще в начале 30-х гг. в его работах по мифологии и “философии имени”[Error: Reference source not found].


Список использованной литературы