Жизнь в розовом свете
| Вид материала | Документы |
- Третья Международная теоретико-практическая конференция «социальная жизнь в свете философской, 44.5kb.
- День матери, прошедший 23 ноября во 2 и 4 классах, 132.67kb.
- «Человек с детства должен видеть мир в свете идеала, чтобы жизнь его была восхождением, 347.88kb.
- Моу «Основная общеобразовательная школа №33» Кузбасс – водные ресурсы, 79.35kb.
- Н. А. Некрасов Автор Биография, 10.42kb.
- Я выбираю жизнь вместо наркотиков, алкоголя и табака! Суррогатная жизнь, 25.43kb.
- 2. Глава I. На грани миров и эпох: работа и жизнь Лу Андреас-Саломе, 6462.11kb.
- Проект резолюции межрегиональной научно-практической конференции " Реалии XXI века, 26.66kb.
- Чтоб все исполнялось, лишь глазом моргни, 24.71kb.
- Тема: «Ополномочиях прокурора в свете нового Закона «О прокуратуре Республики Беларусь», 83.53kb.
Энн опустила на колени томик Булгакова.
- Ди, ты поняла, о чем это?
- Тальберг - мелкая душонка. Карьерист без души и совести. Он убегает, бросая дом, Елену, осажденный бандитами город... Он предает всех, Энн... Господи, разве тогда, в эту чертову революцию, можно было что-то понять? Нашего деда расстреляли - а ведь он лечил кожные заболевания и совершенно не интересовался политикой. Родители сбежали. Как этот Тальберг, Энн. Ведь мы похожи на него.
- Нет, на Турбиных. Перечитываю "Белую гвардию" - и словно возвращалось к себе. В родной дом, где никогда и не была. Я всех там узнала, Ди, всех... каждую штору на окнах, поблескивающую у самовара чашку... Может быть это и есть то самое переселение душ?
- А кто знает? "У искусства нет цели" любил повторять Родди. Он что ни говори был хорошим поэтом. И когда я читала стихи мужа - я становилась испанкой. Значит - это и есть цель. Дать возможность прожить человеку много жизней и перечувствовать то, что не вмещается в его собственной, единственной, ограниченной местом и временем.
- Верно, Ди. Это шанс примерить на себе иные обличия, даже попробовать на вкус гениальность, Не всякая гениальность впору любому. Но вот Пушкин, к примеру, или Моцарт - понятны абсолютно всем. И каждый переживает подъем, радость, потому что становится сотворцом, единомышленником Пушкина, Мощарта, потому что "Мороз и солнце! - День чудесный." - Это ведь живет в каждом из нас, как и Маленькая ночная серенада. Как этот абажур Булгакова.
Мне кажется - здесь кроется очень важная философия: "Никогда не сдергивайте абажур с лампы. Абажур священен". Ведь он не пишет: "Не предавайте родину, не трусьте, не суетитесь". Пустые слова, в сущности - абстракция. А теплый свет от лампы - свет нашего дома, нашего маленького теплого уюта - конкретность.- Развороши этот надышанный покой людского жилья - и посыпется все. Фашисты будут уничтожать евреев, католики - гугенотов, лысые кучерявых... Будут пилать библиотеки, будут топтать "старый мир" красные революционеры. Дьявольское разрушение государств, формаций начинается с посягательства на покой и свободу отдельной души... Вот на этот наш теплый свет.
- Читай дальше, Энн. Только на секунду глянь сюда, я в точности повторила узор старого кружева, которое принесла Зайда, - Ди протянула сестре свою работу и обрывок пожелтевшей ткани.
- Ты дала новую жизнь чьей-то фантазии. Этотому клочку не меньше ста лет - нитки расползаются прямо в руках. Если бы не ты, Ди, - все превратилось был в прах... Душа той женщины, что когда-то связала кружево для распашонки новорожденного или для подушки новобрачных, думаю, ликует. Чудесные "звездочки" и как хитро закручены вот эти "ракушки"! - Энн осторожно расправила на колене кружево. - Что бы не утверждали умники - добро и красота нетленны. Они спасают друг друга, а поэтому неразлучны, как мы.
- Спасибо, дорогая. Ты подала отличную идею - я свяжу крестильную одежку для младенца и передам в салон Донован. Пусть уж до конца торжествует связь времен... - Ди подняла связанный образец к глазам, задумчиво глядя сквозь него на свет: - Ты вправду думаешь, что все неспроста? Что все случившееся с каждым из живущим имеет смысл и какую-то цель?
- Иначе думать нельзя. Для этой мысли в первую очередь, в нашу голову и вложено серое вещество. Вот я тебе сейчас прочту очень умного человека, - Ди покатила в кабинет, за ней потянулась Ди. - Достань ту синюю книгу. - Послышалось из кабинета.
- Ты не можешь не командовать. А ведь старше всего на пять минут. Господи, что бы это было, если б я родилась на год позже? - привычно ворчала Ди, взбираясь по стремянке на верхнюю полку за томиком Борхоса.
17
Когда близнецам исполнилось пять, родители расстались. Забрав детей Наталия Владимировна уехала в Голландию, где уже двадцать лет жила сестра ее отца, вышедшая замуж за фармацевта. В доме Зинаиды Дувардс в северо-восточном предместье Амстердама нашлось место для дочери застрелянного большевиками доктора. Собственно, кто выпустил роковую пулю, сразившую Владимира Осиповича Шостакова, не пустой ночной линии Васильевского острова - неизвестно. Он возвращался от ребенка, заболевшего корью - родители, испугавшись сыпи, пригласили венеролога. Пустынные переулки припорошил первый снег, нарядно искрящийся в голубом лунном свете. Доктор с наслаждением вдыхал свежий, антоновкой пахнущий воздух и думал, что все как-нибудь образуется. Шел ноябрь 1918 года.
Его обнаружил под утро пьяненький сосед - вытекшую из простреленной сонной артерии кровь прихватило морозом. Зинаида, жившая в Финляндии, не смогла, естественно, приехать на похороны брата. Она люто возненавидела большевиков и настояла на том, чтобы вдова Владимира с дочерью эмигрировали. Но уехала только племянница Наташа с молодым мужем - художником Константином Вильвовским. Вильвовский оказался человеком независимого нрава. Бездетные Дувардсы узнали о том, как бедствовала в эмиграции его семья лишь после того, как супруги расстались. Они не только взяли к себе Наташу, но и обеспечили оплату частичного пансионата, в котором учились Энн и Ди. Рождество девочки проводили в Голландии, а летние каникулы - с отцом.
Константин Сергеевич Вильвовский покинул Европу, обманувшую надежды многообещающего живописца. Он стал художником в Нью-Йоркском издательстве и достаточно преуспел. Его американская жена Джейси писала книги о животных. Летом, забрав близнецов, они совершали потрясающие поездки в самые экзотические уголки земного шара, где водились редкие виды диких зверей и насекомых. Константин и девочки делали зарисовки, Джейси фотографировала, наблюдала и вела дневник. Они были похожи на хорошую семью. Константин неоднократно вступал в переговоры с бывшей женой о возможности забрать дочек в Америку, но Наталия была непреклонна: "Окончат школу, а там выберут сами", - решила она.
Сестрам перспектива "дележки" казалась совершенно невероятной. Даже трудно было вообразить, что родители могли развезти их по разным материкам. "Лишиться сестры - все равно что оторвать половину от самой себя" - так думали обе.
Близнецы были неразлучны и воспринимались как единое существо. В школе, чтобы без конца не путаться, их нахывали Эннди - и одну, и другую.
Трещина в монолите под именем "Эннди" наметилась в результате сущего пустяка. Энн подхватила ангину, а Ди, обычно хворавшая вместе с ней, почему-то выдержала напор инфекции. Она ежечесно мерила себе температуру, высунув язык, рассматривала его в зеркале и даже, выскользнув на балкон без пальто, глубоко дышала морозным альпийским воздухом. Величественный покой каменных громад, праздничная белизна заснеженных равнин, темная зелень сосновых рощ, источавшая хвойный аромат - все напоминало о приближавшемся празднике, которого близнецы так ждали.
Им исполнилось шестнадцать. В мире бушевала страшная война, но в пансионате, затерявшемся в швейцарских Альпах, жизнь протекала мирно. Двадцать четыре ученицы старших классов шили белье в помощь армии, младшие клеили елочные игрушки для семей беженцев и все вместе готовили рождественский концерт для санатория, где лечились раненые.
Энн и Ди читали в ролях басни и пели песенки про эдельвейс.
- Ни за что не поеду без тебя. Пусть фрау Грис сажает меня в карцер, - заявила Ди лежавшей в жару сестре.
- Глупости, - просипела Энн. - Раненым от этого легче не станет. Да и мне тоже. Лучше поезжай, а потом все мне подробно расскажешь.
- Но я не смогу одна!! - в голубых глазах Ди стоял громкий, как восклицательный знак, страх.
- Ты же понимаешь, что многие вещи нам придется делать по отдельности. -Мудро заметила Эннн.
- Например, болеть? - пощупав свой лоб, Ди с удивлением обнаружила, что температура у нее так и не поднялась.
- Например - выходить замуж, - мрачно уточнила Анна.
И будто напророчила! Среди раненых санатория находился молодой испанский офицер из состоятельной семьи. У Родриго Кордеса была раздроблена осколком снаряда коленная чашечка и поврежден позвоночник. Ему грозил пожизненный паралич. Ди вернулась в слезах.
- Господи! Он такой красивый! Огромные черные глаза как у святых Эль Греко и тонкое мученическое лицо. Его возят на коляске, но когда я пела, Родриго придвинулся к самому роялю... И потом поцеловал мне руку! - Ди восторженно зажмурилась.
- Так, вы познакомились?
- Вот! - Ди протянула открытку санатория, на обратной стороне которой было аккуратно выведено полное имя и адрес.
- Бог мой, как красиво - Миранда-де-Эбро! Он дворянин?.
- Да это же название города на севере Испании. Недалеко от Бильбао, который находится на берегу Бискайского залива.
- У вас, похоже, состоялась длинная беседа... - сев на постели, Энн внимательно приглялелась к сестре. Та опустила глаза: - Я посмотрела карту. Но писать буду! Я обещала.
- А у него нет, случаем, брата?
- Родриго - единственный ребенок в семье, - виновато прошептала Ди.
Переписка получила бурное развитие. Родриго оказался поэтом, но осчинял он, естественно, по-испански. Ди расшифровывала послания со словарем. Сам же Родриго срочно погрузился в изучение французского, чтобы читать письма Дианы. Она писала по пять листов.
Окончание школы совпало с завершением войны. А в июне в Голландию прибыл Родриго, чтобы попросить у Натальи Владимировны руку ее дочери. Он прибыл на собственных ногах, хотя еще и опирался на костыли. Наталья Владимировна расплакалась и благословила влюбленных. Свадьбу решили сыграть через год. Родители Родриго изъявили желание познакомиться с Дианой и проконтролировать выбор сына. Родриго оказался отпрыском старинного знатного рода, а происхождение невесты оставляло желать лучшего. Кроме того - у представителей старшего поколения не вызывал доверия более чем наивный эпистолярный роман витавшего в поэтических грезах юноши.
Диана проводила жениха со спокойным сердцем. - Родриго поклялся, что станет моим мужем. Я ни чуточки в этом не сомневаюсь!" - уверенно объявила она сестре.
Сестры Вильвовские поступили в Венский университет на отделение изящных искусств. Обе собирались, как и отец, стать художницами. Решение было принято не без труда. Вернувшись из пансиона, девушкм обнаружили то, что от них долгое время скрывали: мать давно проявляла признаки душевного расстройства, но теперь, после очередной попытки самоубийства, ее вынуждены были отправить в клинику, принадлежавшую хорошему знакомому фармацевта Дувардса - мужа тети Зинаиды. Клиника находилась в предместьях Вены, что, в основном, и предотпределило выбор места обучения девочек.
- Странное это было лето 1945 года. - Энн достала старый альбом с фотографиями. - Мы выпорхнули в мир, где кончилась война и ликование соседствовало с горькими слезами... В июне вы обручились с Радриго, в июле маму увезли в клинику, в августе атомный взрыв уничтожил два японских города.
- А в сентябре мы вошли в огромные двери гуманитарного корпуса. Мы даже прихватили с собой мальберты и одели соломенные шляпки от солнца - решили, что предстоит выезд на пленер. Но вместо этого все знакомились, бродили по Университету, замирая от восторга в его библиотеке, выставочных залах, салоне для концертов.
- И фотографировались, - Энн протянула сестре большой пожелтевший но очень отчетливый снимок. - Здесь вся наша группа. Только у одной девочки не оказалось денег для фотографа. Она стояла под деревом и старалась выглядеть пренебрежительной. Странно, ее-то я помню лучше всех, а у остальных, что запечатлетилсь на фотографии, какие-то чужие лица.
- Даже у нас, - согласилась Ди. - Это потому, что фото черно-белое, а память - цветная. Кажется тогда мы чуть ли не впервые оделись в разные платья. Мы не хотели, чтобы нас и в Университете называли Эннди.
- Ха, просто Родриго утверждал, что тебе очень идет желтое. А я прочла исследование, в котором утверждалось, что этот цвет был ненавистен Шекспиру. Он лишь несколько раз упоминает желтый и то, описывая смехотворные чулки разрядившегося чудака Мальволио из "Двенадцатой ночи".
- Помню! Помню синий крепдешин в горошек и воротничок из белого пике. - Ди ткнула пальцем в изображение юной особы. - Потом я взяла твое платье. Когда поехала к отцу.
- Господи! Из каких жалких тряпок мы мастерили себе наряды! Пустые магазины , разрушенный город, три пары туфель на двоих и чуть ли не два платья. Мы меняли воротнички, ленточки и кажется... - Энн пожала плечами. - Кажется, выглядели великолепно. Как ты думаешь, мы в самом деле были хорошенькими?
- На фотографии незаметно. Но на нас все заглядывались. Родриго считал, что я похожа на рафаэлевскую мадонну.
- А Грег называл меня Марикой Рек... - Энн осеклась. - Это когда я впадала в "танцевальный транс". Тогда почему-то очень много танцевали. - Энн посмотрела на свои неподвижные ноги. - Черт-те в какой обуви. Но как церемонно, как чувственно... Едва касаясь друг друга, обмирая лишь от тепла его ладони на своей талии. Боже, что за чудо - молодость! Любовь и только одна любовь на уме.
Перевернув еще пару листов, Энн быстро захлопнула альбом и спрятала его в ящик. Ди отвела глаза, делая вид, что не заметила этого маневра.
- У меня сохранилось много американских фото, - сказала она.
- Помню, ты прислала их мне - с гориллами и какими-то редкими крысами.
- Странно, Энн, почему все же в Нью-Йорк поехала я?
- А почему ты тогда выступала одна в санатории перед Родриго? Ангину ведь мне тоже кто-то "прислал". Ну - предначертал, чтобы на время вывести из игры.
- И обострение у мамы, думаешь, было не случайно?
- Какая там случайность, если она потеряла сознание сразу после того, как ей сообщили об автокатастрофе.
-Уверена - она до последнего дня любила отца. - Эннн пожала плечами. - Ей вообще, не хотелось жить, потеряв любимого - это вовсе не психоз. Это нормально.
- Стоп, стоп! Ну-ка, дорогая, одень свои очки, - прервала Ди печальные размышления сестры.
Энн засмеялась: - Я сняла их разглядывая карточки и загрустила. Вспомнила, как мы испугались, получив телеграмму из Нью-Йорка - отец перенес сложную операцию после автомобильной аварии. Он хотел проститься с нами. У мамы начался тяжелый приступ - и мы разделились - ты уехала к отцу, я осталась в Австрии... Слава Богу, тогда все обошлось. Мы не потеряли родителей, радостно хватаясь за это хрупкое "пока". Как просто убеждать себя, что это мгновение зыбкого благополучия навсегда. Особенно - в молодости.
Зацепив за уши мягкие круглые дужки очков Энн подъехала к балконной двери, распахнула тяжелые бархатные шторы - шоколадные в бежево-золотистых выпуклых букетах.По карнизам громче застучал дождь и жалобно взвыл за толстой стеной ветер.
18
- О-ох...Ну и погода сегодня! Штиля и тепла пока не предвидится. Но как чудесно светятся окна кафе! На столиках горят разноцветные свечи, в вазах цветы. А у всех, кто стряхнув зонтик, скрывается в дверях отелей и ресторанчиков - вид таинственных влюбленных. Но он никого не ждет. Он здесь совсем один.
- Бедолага Риголетто? Кто же просит милостыню в дождь? Наверное, он смотрит в темное море и думает о том, что в следующей жизни обязательно станет моряком.
- Я не о нищем. Там один парень - иностранец. Приходил сюда после обеда, и теперь уселся на тумбу с пакетом в руках. Кормит чаек, собравшихся у каменного парапета.
- Почему ты решила, что он иностранец и никого не ждет?
- Он с дорожной сумкой, Ди. А тот, кто ждет даму, не обматывается шарфом до ушей. Скорее - подставляет грудь ветру, распахнув куртку. И нетерпеливо курит, уже озаренный огнем предстоящей встречи. На этом лежит печать потерянности, одиночества.
- Погоди, не отвлекай, - Ди сосредоточенно считала петли: - Зайде очень понравилась распашонка для новорожденного, сделанняа по старинному обрзцу. Я хочу вывязать еще такой же костюмчик - чепчик и рубашечку. Ведь ее салон знаменит. исключительно благодаря моим изделиям.- Иронизировала Ди. отлично зная. что ее кружева на прилавке не залеживаются.
- Хочешь взглянуть на этого парня?
- А что с ним?
Энн пододвинулась, освобождая место у окна. - Посмотри и все. Она передала сестре перламутровый бинокль.
Зажав клубки в переднике, Ди выглянула на улицу. Под уютно светящимися окнами ресторанчика лоснился мокрый булыжник, белая "зебра" перехода и жирная стрелка указывала на море. Прямо у ее острого конца, присев на каменную тумбу, ссутулился молодой мужчина. У ног - черная спортивная сумка, в руке бумажный пакет. Волнистые длинные пряди словно баранью шерсть, перебирает ветер. Оранжевый свет вывески ресторана "Каприччо" тревожно и четко очерчивает профиль: крупный, чуть горбящийся нос, насупленный лоб, сжатые с каким-то тайным упрямством, губы.
- Грег?! - отпрянула Ди, схватившись за голову.Выскользнув, разбежались по ковру клубки.
- Ну-ну, дорогая! - Энн задернула штору. - Парню нет и сорока, а Грег, Грег давно старик.
- Он жив?! - вырвалось у Ди. Но тут же, скрывая растерянность, она опустилась на колени, собирая нитки.
- Жив, пока мы помним все. - Энн крепко сжала губы. - А ведь мы не можем забыть, правда? - еле слышно прошептала она.
- Угу... - откликнулась Ди. Она старательно искала что-то под креслом, скрывая слезы.
Приблизившись к камину, Энн протянула к огню руки. - Садись поближе. Не хватает, чтобы ты тоже простудилась. У меня что-то дерет горло. Извини, я буду говорить совсем тихо.
- Лучше уж помолчи. Посмотрим телевизор.
- Нет, Ди. Когда-то ведь мы должны поговорить об этом. Откладывать рискованно. Или рассказчик или слушатель может... может выйти из игры по вполне естественным причинам.
- Не пугай.Смерть здесь ни при чем. И без нее ясно - пора подвести итоги. - Ди заняла свое кресло. - Я ждала этого разговора. И боялась. Пологаю.стоит все же подождать радостного солнечного денька. Ты сегодня какая-то черно-белая, Энн. А мне так хотелось бы, чтобы именно эта история... - Ди опустила глаза и уверенно произнесла: - Именно эта история должна быть розовой.
- Тогда попробуем быть честными. Это могло бы украсить любую цветовую гамму неким оптимизмом... Например.придем к следующим выводам: мы много напутали, но вообще-то стали милейшими доброжелательными старушонками, которые умеют любить и прощать.
- Не иронизируй, Анна. Так оно и есть. Что бы мы сейчас тут не наговорили друг другу.
- Останови меня, если тебе что-нибудь не понравится. - Энн разлила в чашки малиновый чай.
...Итак - на дворе 1947. С февраля, когда в Париже состоялся показ коллекции мало кому известного начинающего модельера Кристиана Диора, все только и говорили, что о произведенной им революции. Естественно, на нашем отделении декоративно-прикладного искусства, где мы с тобой с успехом проходили обучение.
- Еще бы! - Оживилась Ди. - Женщинам, одетым в квадратые пиджаки и короткие узкие юбки Кристиан вернул довоенную роскошь. Кругом сплошной дефицит, прилавки пусты, а у него - призыв забыть о военных лишениях, бежать от нищеты, убогого существования. Обворожительно узкая талия, маленькие милые плечи и поднятый бюст - совершенно забытые во время войны.
- Господи! Услышал бы нас Кей...Мой супруг отличался серьезностью и политической зоркостью. А тут - две пожилые женщины вспоминают послевоенную Европу и говорят о тряпках... А конференции, пакты, политические интриги, недавно закончившийся Нюрбернгский процесс. - Энн тяжко вздохнула. - Увы.все смутное и печальное скрылось в тени забвения. но знаменитый костюм Диора "Бар" я помню до сих пор. Он стал воплощением элегантности тех лет. Приталенный жакетик с расклешенной юбкой до икр.Чудо! Полная победа! Восторг.
- Точно! Мы сшили что-то похожее из тонгой темнозеленой шерсти дешевенькой, мнущейся. Но какой роскошной я чувствовала себя в Америке! Кстати, там действительно бушевали бои вокруг диоровского костюма. В Нью-Йорке толпы разъяренных домохозяек разгромила витрину магазина, где была выставлена эта модель, а на показе коллекции стали срывать юбку с манекенщицы Рене, демонстрировавшей "Бар". Женщины считали, что не время тратить ткани и деньги на шикарные туалеты. - Энн торопилась увести воспоминания в сторону от пугающей темы. - Эти жестокие воительницы с недозволенной роскошью понимали, скольких несчастных спасли от депрессии и безумия дурацкие мысли о платьицах, юбках, пуговках... Как раз тогда вышли первые духи Диора - "Мисс Диор"... Представляешь? Запах керосинок, тушеной капусты на кухне - и заветная пробирка с пару граммами женского счастья... Я купила себе "Мисс Диор", продав серию расписанных в японском стиле открыток...Так мы никогда не доберемся до сути, болтая о пустяках. - Энн строго посмотрела на сестру: - Не перебивай меня, пожалуйста.
19
...Короче - мы завершали второй год обучения в Университете. Я без ума от Густава Климта, ты - от Эгоне Шилле. Я завязывала волосы на макушке в хвост, ты постриглась и завила кудряшки. Кажется, это был "перманент". Никто даже в шутку не называл нас "Эннди".
Когда пришла телеграмма из Нью-Йорка о случившемся с отцом несчастье - в Америку поехала ты. Вероятно, так распорядилась судьба - мы бросили жребий старой греческой монеткой.
- Копией. Там был мужской профиль в лавровом венке. Одним глазом он смотрел на меня словно подмигивая. Ведь тогда мне казалось, что зловредные обстоятельства складываются против - свадьба снова откладывалась. Вначале она сорвалась из-за Родриго, который торопился залечить свой позвоночник.
"Я хочу внести тебе в наш дом на руках!" - упрямо твердил он и, конечно же, перенапрягся на тренировках. Его снова усадили в инвалидное кресло. А тут как раз случилось несчастье с отцом... Энн, тебе не кажется, что в нашем семействе слишком часто болеют?
- Но ведь отец поднялся после операции довольно быстро - уже в феврале. А ты задержалась в Америке, потому что хотела совершить с ним и Джейси морской круиз, о котором давно мечтала.