Жизнь в розовом свете
| Вид материала | Документы |
- Третья Международная теоретико-практическая конференция «социальная жизнь в свете философской, 44.5kb.
- День матери, прошедший 23 ноября во 2 и 4 классах, 132.67kb.
- «Человек с детства должен видеть мир в свете идеала, чтобы жизнь его была восхождением, 347.88kb.
- Моу «Основная общеобразовательная школа №33» Кузбасс – водные ресурсы, 79.35kb.
- Н. А. Некрасов Автор Биография, 10.42kb.
- Я выбираю жизнь вместо наркотиков, алкоголя и табака! Суррогатная жизнь, 25.43kb.
- 2. Глава I. На грани миров и эпох: работа и жизнь Лу Андреас-Саломе, 6462.11kb.
- Проект резолюции межрегиональной научно-практической конференции " Реалии XXI века, 26.66kb.
- Чтоб все исполнялось, лишь глазом моргни, 24.71kb.
- Тема: «Ополномочиях прокурора в свете нового Закона «О прокуратуре Республики Беларусь», 83.53kb.
- Солнце... - Ди заправила за уши мягкие дужки. - Я вижу теплый летний вечер, Энн.
4
Прошло пять лет. Ди так и не уехала. Сестры жили вместе, проводя большую часть времени в комнате с балконом. Зимой они сидели у окна, а как только начинало пригревать солнце, - выбирались на "волю" - так Энн называла балкон. Она сидела в своем кресле, укутанная пледом с театральным биноклем в руке. Ди всегда была рядом, превратив в рабочее место передвижной сервировочный столик. На нем висели два вышитых гладью мешка. Вправом находиись клубки ниток, куски кружева, лоскуты,в левом - пенал с ножницами, крючками, иголками. Салон Зайды Донован специально посещали покупатели, чтобы приобрести вещицу "от Дианы Кордес - ученицы Сальваторе Дали", как представляла ее Зайда. Ди ходила в магазины, готовила обеды, вела хозяйство, вывозила сестру на прогулки по окрестностям. Они без конца болтали, никогда не скучая друг с другом.
Частенько, особенно в сумрачные зимние дни, Энн зажигала все лампы, люстры, бра и, запасясь мягкой тряпочкой, объезжала свои владения. Каждую вещь она подолгу держала в руках, обтирая пыль, проверяя, не нуждается ли она в реставрации. И затем подклеивала, подкрашивала, подрисовывала. И рассказывала, наделяя каждый предмет особой жизнью.
-"Люди и вещи" - еще одна история любви и ненависти из моей Эннциклопедии банальностей. Здесь можно копать без конца. - Взаимоотношения трагикомические. - Энн погладила виноградные листы из оникса, украшавшие бронзовую лозу настольной лампы. - Хочешь знать откуда эта штуковина?
- Меня больше интересуют люди. На набережной настоящее шествие -. Ди выкатила кресло сестры на балкон. - Тут такие персонажи - настоящая "человечкая комендия".
Энн подняла бинокль. Балкон стал для нее не обычным местом времяпровождения, а лабораторией исследоватнля. Жизнь, идущая внизу, казалась Энн неиссякаемой сокровищницей, дарящей бесконечные впечатления. Разве не интересно наблюдать за Фанфаном, совершающим воровские перебежки в соседний переулок, где ждала его, поскуливая за тюлевой занавеской, Эмми? А море, меняющее настроение подобно живому существу, а людская толпа на набережной - неиссякающая "река жизни"?
- Со стороны мы представляем идиллическую картину, - коротко поглядывая вниз, Ди быстро мелькала крючком. - Такое тихое, такое счастливое умопомешательство. Достойный хэппи Эннд всей нашей драмы.
- Кто бы поверил, что пятьдесят лет назад мы, не обмолвившись ни словом, решили расстаться, навсегда разделив наши пути. Потом, ничего не выясняя, встретились. - Энн не смотрела на сестру.
- А встретившись, уже пять лет обходим, вернее, обтекаем острые углы, делая вид, что так было всегда - этот балкон, кружева, море...
- На такое способны лишь законченные шизофреники. Тебе не кажется, что пора все выяснить и хотя бы повиниться?
- Только вначале заглянем в холодильник. Там остались чудесные паштеты!
Сестры с преувеличенным Эннтузиазмом занялись обедом. О выяснении отношений ни одна из них не вспомнила. Так было уже много-много раз.
- Ди, ну-ка, взгляни вон туда. - Энн указала против солнца оттопыренным мизинцем - в ее руке блестел перламутром маленький театральный бинокль. Ди подняла голову, осторожно придерживая тянущуюся из правого мешка белую нить.
- Ну... - Она продолжила работать крючком. - Заметила пару?
- На роликах? Бьюсь об заклад, что один из них - парень. Вот тот - с серьгой. У них почему-то в этом возрасте фантастически густые патлы. Помнишь дурочка Джерома в пансионате? Он любил, когда ты заплетала ему косичку.
- Помню, помню. Но посмотри скорей сюда! Вот те, что подошли к столику под зеленым зонтом...
Ди взяла бинокль, пригляделась.
- Симпатяги. Думаю, барышне далеко за пятьдесят. Но приоделась она с большим старанием. Не может забыть о восемнадцати.
- Да, Агнес тщательно обдумала свой туалет. У нее сегодня очень ответственный день.
- Не сказала бы, что кавалер очень молод. Хотя когда-то он, наверное, был весьма неплох.
Ди проследила, как двое, нерешительно постояв возле столика в тени, подсели к другому, стоящему у самого края пешеходного маршрута в отсветак красноватого вечернего солнца.
Теплый июньский день клонился к вечеру. Море, отражавшее безоблачное небо, выглядело почти по-южному. Если бы не резкий ветер, заворачивающий снежно-белые барашки и не гряда тяжелых серых туч, угрожающе поднимавшаяся с горизонта. Но суббота, вопреки прогнозам, обошлась без дождя. Солнце не торопилось спрятаться за облаками, расцвечивая их пожарным пламенем.
В обе стороны по набережной двигалась толпа, похожая на демонстрацию. Здесь были дородные мамаши с выводком разновеликих детишек - все глазели по сторонам, облизывая рожки мороженого, в одинаковых пестрых бермудах и ярких бейсболках. Неспешно брели группы туристов с ремешками фото- и видеокамер на усталых от постоянного вращения шеях, студенты в растянутых майках и толсто-подошвенных бутсах, плотно обнявшиеся пары в черных очках, шортах, с загорелыми коленками, крепкими плечами и одинаковыми стрижками.
Особой элегантностью отличались пожилые супруги, как правило, державшиеся за руки. Дамы с растрепанными ветром седыми кудельками, в светлых костюмах, тонких колготках и аккуратных туфельках. Кавалеры в отутюженных брюках и сорочках с нацепленной на запястье петлей кожанного бумажника.
Примеченные Энн двое, супругами не были. Может, джентльмен слишком внимательно смотрел на свою даму, или же в ней ощущалась особая взвинеченность, но почему-то сразу чувствовалось, что оба переживают в этот мирный вечер нечто очень важное, решающее.
Ди верно отметила - женщина изо всех сил стремилась выглядеть молодой и эффектной. Действительно, если не заглядывать в лицо, а шагать позади очень стройной, прекрасно движущейся блондинки, ей можно было бы дать не больше тридцати. Черные брючки в облибку едва доходили до тонких щиколоток, под белой кружевной майкой, возможно, не было белья. Спортивная поджарость и крепкий, коричневый загар позволяли без опаски носить такие вещи. Но заметной женщину делали аксессуары. Ни на ком больше, сколько ни смотри, не было таких туфель. Высоченный каблук и толстая "платформа", отлитые из прозрачного, зеленого, слегка люминисцентного пластика переливались изумрудом. На бедре женщины висела сумочка в виде барабанчика, из того же хрустально-зеленого материала. Ее откинутые назад плечи гордо несли маленькую головку с коротко подстриженными соломенными волосами. А на темени, чуть набекрень, цвела огромная белая нейлоновая роза с черными атласными листьями - то ли мини-шляпка, то ли - макси-заколка.
Все это отлично смотрелось бы на витрине модного салона и обращало на себя внимание прохожих нарочитой эффектностью.
- По-моему, она оделась удачно, - подвела итог критическому осмотру Энн. - Все удивляются непреодолимой пропасти между витриной и улицей, недоумевают, куда деваются те экстравагантные фирменные вещицы. которыми щеголяют дорогие салоны. Ведь люди, в массе своей выглядят более чем ординарно. Они так хотят быть похожими друг на друга! Это скучно, хотя и благопристойно. Благопристойность, ординарность, приличия - знамена победившей взрослости. Лишь молодость и старость - позволяют себе нелепые, но такие веселящие выходки!
- Мне все же кажется, что дама, несмотря на отлично сохранившую фигуру могла бы поменьше экстравагантничать. Возраст требует сдержанности.
- Ерунда. Возраст требует главного: не сдаваться, оставаться верной себе, когда враг ведет наступление со всех сторон, когда берут за горло болезни, старость, одиночество... Одежда лишь хилая соломинка, за которую хватаются женщины... Но все же, наша блондинка молодец - ей стукнуло шестьдесят пять!
- Это твоя знакомая? - удивилась Ди.
- Когда-то она была знакомой чуть ли не для всей Европы. И желанной - для каждого мужчины.
- А ее спутник - тоже бывшая знаменитость?
Ди посмотрела вниз. У сидящего мужчины в редких волосах тускло-пегово окраса отчетливо просматривалась плешь.
- Увы, пока он ничем не приметен. Его коронная ария еще впереди.
- Поздновато. Вряд ли в таком возрасте можно начать заново нечто стоящее.
- Но можно подвести итоги всему, что прожито. Открыть смысл в нелепом нагромождении событий, страстей, удач и поражений. Не всем это удается, Ди. Эти двое, возможно, так и не встретились, если бы неделю назад доктор не сообщил господину мрачный приговор.
- Кавалер болен? - Ди оставила вязанье. - Но для больного он выглядит прекрасно. Ухожен, моложав, подтянут, очевидно, очень состоятелен. Прекрасные очки и туфли...
- Ого! Ты уже стала различать такие вещи, - улыбнулась Энн. - А ведь в моем бинокле нет розовых стекол.
- Я без бинокля вижу, что плешивый мужчина - из хорошего общества - манеры, осанка, костюм. Сомневаюсь, правда, что он смертельно болен. Уж очень взволнован свиданием. У доходяг всегда заметна отрешенность, словно одной ногой они уже перешагнули черту. А здесь такое бурление страстей! Прямо непоседливый гимназист. Уронил меню, толкнул стулом соседа, засмущался. А она - хохочет! Закинула голову, тряхнула клипсами - девчонка!
- Не иронизируй, Ди. Мужчина и впрямь заворожен. Он видит свою даму прежними глазами. Его вовсе не смущает шифоновая роза, прозрачные каблучки, обтянутый лайкрой зад. Он привык видеть ее блистательной. великолепной и такой она оставалась в его памяти все тридцать лет.
- Ты хочешь сказать, что эти далеко не юные господа сегодня встретились здесь впервые после долгой разлуки? И снова горят, снова влюблены, как в молодости? - недоверчиво подняла брови Ди. - Воображаешь - у них все может начаться заново?
Энн повернулась к сестре: - Неужели, по-твоему мнению, я способна придумывать лишь столь банальные и, честно говоря, маловероятные ситуации?
- А что тут необычного? Это же великолепно - старики встретились после долгой разлуки и поняли, что они необходимы друг другу. Законный хэппи-Эннд! - Ди подставила лицо ласкающим косым лучам и промурлыкала: - Жаль только, что галантный кавалер болен.
- Но это действительно так! - выпыхнула Энн. - Врач ничего не скрыл от него - теперь раковым больным сообщают финальные сроки. Особенно, когда они не за горами.
- Жестокая! Ты специально придумала бедняге страшную болезнь, чтобы не пересластить свои клубничные сливки. Тебе кажется, что благополучие - пошло. Ты боишься банальности, дорогая, всякий раз ее боишься! - Перешла в наступление Ди.
- Ну нет. Не путай! Я боюсь пошлости, но преклоняюсь перед банальностью. Пошлость - воплощение убогости мышления, примитивности вкуса, мелкости чувств и скудости духа... А банальность - высокая мудрость, превратившаяся в прописную истину. Она общепринята, общедоступна, а потому - совершенно беззащитна перед пошлостью. "Любовь рифмуется с "кровь" - это мудрость, убитая пошлостью.
- А что такое вообще - мудрость? - Ди сунула крючок в карман, что делала лишь в сильном волнении.- Притчи Соломона, Библейские заповеди? Умопостроения Канта, откровения философов или непостижимые глубины бытия, смутно запечатленные художниками? Радриго частенько писал заумные стихи. Но его высоколобые друзья помнили и любили простенькие.
- Верно. Он был поэтом - а слова - самый обиходный материал для построения великого. Музыка всегда будет ближе всего к главному - она лишена бытовой конкретности.
- Конечно, непристойно выражаться при помощи нот вероятно трудновато. Сказать глупость - тоже, - согласилась Ди.
- А со словами труднее. Чем понятнее ты излагаешь мысль, тем она банальней. Ну, к примеру, изреки что-нибудь умное! Сформулируй хоть одну "мудрость"!
Ди задумалась. - Заповеди. Я думаю - это библейские заповеди. "Не убий", "возлюби ближнего своего"... - Ди умолкла, считая петли. - Тебе не кажется, что тройной накид в этой цепочке толстоват?
- Покажи. - Энн с сомнением рассмотрела связанный образец. - Дело вкуса. Как и все, что создано человеком. А прописные истины - всеобщий неоспоримый закон. Они так давно мозолят глаза человечеству, что не глумится над ними лишь святой или ленивый.
- Потому молодость предпочитает вовсе обходиться без слова "любовь" и всяких опостылевших в назиданиях "мудрецов" "высоких материй". Да и мы, старухи, разве не с опаской произносим слова: красота, великодушие, милосердие?
- Боимся опошлить святыни. Согласись: "Я - великодушен" - звучит не менее смешно, чем заявление "Я - гений!"
- Но это тоже - дело вкуса. - Ди начала вывязывать другой образец. - Многим такие формулировки даются совсем легко. - Она подняла на сестру удивленно распахнутые глаза: - Вот - поняла! Пошляки -это те, у кого нет аллергии к фальши.
- В частности. Оставим теорию. Погляди вниз - наша парочка заказала вишневое мороженое. И шампанское. Мило и старомодно.
- Ты все еще настаиваешь, что джентльмен, так преданно заглядыва- ющий в глаза своей даме, болен? Молодец - подозвал девчушку с корзиной и купил чайную розу.
- Желтую, - твердо поправила Эннн..
- Не все ли равно?
- Послушай-ка, дорогая, эту историю и ты сама поймешь, какого цвета должен быть этот цветок. - Энн поудобней устроилась в кресле. Кстати, у нас будет прекрасный повод выяснить отношения к хеппи-Эннду... И так...
5
Помнишь Вену пятидесятых? Разумеется, нет. Вы с Родриго жили в Испании. А я... - спохватившись, Энн замолкла и настороженно взглянула на сестру. - Это неважно. Господи, как легко быть счастливой в молодости! Особенно, когда позади длинная война, вновь царственно сверкают до блеска отмытыми окнами дворцы, как ни в чем не бывало рассыпают струи фонтаны, а в скверах и парках Ринга вовсю цветут розы! В те годы их было фантастически много, словно жизнь брала реванш за годы мрака, тяжелого траура. Кое-где еще просили милостыню инвалиды на костылях и в гремучих деревянных тележках. Но дамы напрочь забыли костюмы с ватными плечами, серую военизированную убогость и с упоением окунулись в забытую в женственность. Талия, затянутая в рюмочку, колокол пышной юбки, шуршащей на ворохе крахмальных оборок, высокие тонкие каблучки и на голове - копна жесткого начеса. Вначале, пока парфюмерные фирмы не спохватились, многие сами укрепляли прически, смачивая волосы подсахаренной водой или пивом.
А эти восхитительные новые слова: капрон, нейлон, элластик, рок-н-рол, твист, мьюзикл! Танцевали везде - в дансингах, кафе, ресторанах, в парках и просто на улицах. Оркестр не обязателен, патефоны ушли в прошлое - на подоконниках лихо крутили бабины катушечные магнитофоны. А варьете! Тем, кто пережил войну, все казалось особенно ярким, вкусным, праздничным, словно выпущенному на свободу узнику или человеку, улизнувшему с больничной койки.
- Ну... - Ди задержала крючок, припоминая. - не всем так уж было сладко. Люди потеряли близких, родину, дом. Еще мыкались по свету беженцы, калеки. Разоренная и захваченная Советами Восточная Европа, искромсанный Берлин.
- Ах, Ди, я не о том! Несчастья всегда довольно, чтобы жить не просыхая от слез. Уверяю тебя, это значительно проще, чем противостоять мраку, сохранить в душе радость несмотря ни на что. Таких людей зачастую называют легковесными, поверхностными. Но к ним тянутся, как к лесному костру в зимнюю стужу. Агнес Палоши, например, просто не могла не танцевать. Когда кончилась война, ей исполнилось тринадцать. Она уже успела осиротеть, потерять дом и хлебнуть немало горестей из тех, о которых ты поминала. Но девочка танцевала! Двоюродная тетка, жившая в окрестностях Вены, забрала себе дочку погибшей в Будапеште сестры, хотя сама растила без мужа троих детей. Нищета жуткая, на всех детей две пары обуви и брюквенная похлебка каждый день.
Агнес и старшая шастнадцатилетняя Грета ходили по дворам с бубном и губной гармошкой. Думаешь те, кто кидая в окно мелкую монетку, жили припеваючи? Куда там! Из подворотен несло тушеной капустой и едким мылом, которое убивает вшей. Но подперев ладонями щеки, домохозяйки глядели во двор, подпевая простеньким куплетам, а потом, порывшись в кошельке, бросали сестрам пару пфенингов. Иногда девочки собирали так много монет, что могли купить себе цветных петушков на деревянных палочках и принести домой заработок на целый обед.
Тогда Агнешка совсем не была хорошенькой - большеротая бледненькая худышка с выпирающими маслачками. И пела тоненьким жалобным голосом. Никто не мог бы подумать, что через пятнадцать лет в Анес влюбится король.
- Король? Какие же короли в Австрии? Или девочка уехала на дикие острова? - засомневалась Ди.
- Не перебивай. Все по порядку.
Итак, Агнешка пела и танцевала - вначале по дворам, потом в маленьком ресторанчике в Гринциге. Одноногий старик здорово играл на скрипке, толстяк в боварских коротких штанах и в шляпе с перышком ходил по зальчику с аккордеоном. В общем-то - это была пивная, изображающая старый погребок, где вместо столиков стояли большие бочки. Агнешка выглядела очень трогательно в тяжелых деревянных сабо и ситцевом платьице с меленькими цветочками. Когда она принималась плясать, из-под юбки сверкали кружевца и шелковые белые чулки с повязками.
В то время у нее уже был поклонник - Питер - длинновозый паренек, работающий официантом. Воротничок белой рубашки подвязан пестрым шнурком, а над ним - худющее длинное лицо, обсыпанное веснушками, как перепелиное яйцо. Естественно, Агнес не была от парня без ума, хотя Питер так млел от нее, что однажды уронил тяжелый поднос с кружками прямо на спину подвыпившему господину. Полагаю, он это сделал нарочно - уж очень масляными глазками смотрел красномордый работяга на юбчонки девочки. Агнес и сама могла за себя постоять - робостью она не отличалась. Но Питер был верным рыцарем и кто знает, какие бы горькие истории могли случиться с маленькой певицей, если бы ни его попечительство. Хотя многословием Питер не отличался,за что и получил прозвище Тихоня.
Однажды майским вечерком, когда Агнес с особым пылом исполнила балладу: "Приди. о май, и снова фиалки расцветут", ее поманил к столику пожилой господин, но денег не дал.
- Ты почему поешь так тоненько? - спросил он.
- Чтобы было звонче и жалобней, - Агнес спрятала обветренные, с красными "ципками" руки под кружевной передник. В чепце трепетали розовые ленточки.
- Погрубее петь можешь?
- Еще бы! Я даже дядюшку Юрчена изображала, - засмеялась девочка. - Хотите покажу?
- Нет, дорогая, не здесь. Приходи ко мне завтра утром, можешь с братом или с мамой. - Господин протянул ей бумажку с адресом. - Мне почему-то кажется, что тебе не худо бы подучиться. Твои родители ведь не хотят, чтобы ты всю жизнь пела здесь?
- У меня нет родителей. Но учиться я и сама люблю, - быстро заверила Агнес. Она знала, что образованные люди всегда богаты. Во всяком случае, самыми состоятельными из тех, кого видела девочка, был адвокат и какой-то "профессор", ходивший даже летом в пальто с меховым воротником.
К господину Фитцнеру - так звали пожилого господина, Агнес отправилась с Питером. Пареньку исполнилось всего четырнадцать, но он был на целую голову выше пятнадцатилетней Агнес и в праздничном костюме, доставшемся от деда, выглядел весьма солидно.
- Ого! - обомлела Агнес на пороге большой сумрачной комнаты, заставленной шикарнейшими вещами. Тут можно было целый день ходить и все рассматривать! Шелковая ширма, расшитая сказочными цветами и домиками, бархатная скатерть на столе, множество рамочек с какими-то портретами и картинками на стенах, тяжелые, наверно парчовые шторы на огромном окне. а на камине, о что за прелесть! Виноградная лоза из тяжелого золотистого металла и целая каменная гроздь - совсем как настоящие. Агнес приосанилась и подтолкнула вперед Питера. - Это мой брат. Он будет присматривать за мной.
- Отлично, - кивнул старик, одетый в шикарнейший бархатный пиджак с атласными стеганными лацканами. - Молодой человек присядет на диван, а фройлен встанет вот сюда.
Он сел за рояль, который Агнес заметила только сейчас и указал ей место рядом.
Фитцнер начал ударять по клавишам, Агнес старалась тянуть ноту.Потом она спела свою любимую песенку.
В восторг от вокальных данных девочки старик, очевидно, не принял, но давать уроки взялся.
- Денег я с тебя пока брать не буду, посмотрим, что получится, - решил Фитцнер, рассудив, что стараний быстроглазой ученицы надолго не хватит.
- Нет уж. Давайте все по правилам, - выступил вперед Питер. Скажите вашу цену за взрослого человека, и я стану платить половину. Ведь это честно?
- Вполне, - согласился Фитцнет и назвал незначительную сумму.
Он не стал рассказывать, на каких знаменитых сценах мира пели его ученики и сколь многие вокалисты, желая набить цену, объявляли себя "учениками Карла Фитцнера".
- Можно мне получше рассмотреть вон то? - Агнес указала пальцем на виноградную гроздь.
- Разумеется. У тебя хороший вкус, милая. Это работа известного итальянского мастера. А подарил мне лампу сам Эннрико Карузо.
- Богач? - Агнес притронулась к виноградине.
- Можно сказать и так. Этот человек владел настоящим сокровищем -голосом.
- Угу, - любезно согласилась Агнес.
На улице Питер остановил ее: - Ты уже взрослая, Агнес, прекрати припрыгивать, как девчонка. Девушки, берущие платные уроки, так не ходят.
- Могли бы и не платить. Ведь у меня голос! А голос - это богатство! - Агнес показала кончик языка.
- Посмотрим, - рассудил Питер. - Но учти, лодырничество и всяких... всяких "сю-сю-сю-сю" я не потерплю.Будешь учиться - это факт.А деньги - моя забота.
Через два года Фитцнер сказал: - Полагаю, милая, мы оба хорошо постарались и выжали из твоего горлышка все, что возможно. - Он развел руками. - Увы, об опере мечтать не приходится. Но если не будешь делать глупостей, года через три-четыре станешь петь уверенней и гибче.