Жизнь в розовом свете

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 32

ЖИЗНЬ В РОЗОВОМ СВЕТЕ

ЧАСТЬ I

Променад в Остенде

Глава 1.

12 марта 1928 года Наталья Анатольевна Вильвовская собралась, наконец, рожать. Схватки продолжались десять часов. Растеряв французские слова, Наташа по-русски всхлипывала "мамочка"...

Заглянув в быстрые карие глаза акушерки, старательно избегавшие встречи с его вопросительным взглядом, Константин Сергеевич понял, чем это все может кончиться. Ужас, нагнетавшийся в последние месяцы, окатил его ледяной волной. Жалкая комната в чужой стране, запах нашатыря, подгоревшего лука, нищенской стирки, приколотый шпилькой к прогоревшему абажуру газетный лист, белеющее в его тени оплывшее, словно тесто, лицо женщины - чужое, тупое от боли лицо - слились в мучительный, удушающий кошмар. Чувствуя себя на грани умопомешательства Константин выскочил во двор.

Было пусто и ветрено. В ясном высоком небе спокойно, торжественно стояли яркие звезды, совсем такие же, как над усадьбой Вильвовских под Питером. Хотелось крепко зажмуриться прочитать наскоро Отче наш и, открыв глаза в радостном изумлении, обнаружить, что свалившиеся бедствия - всего лишь гнусный сон, посланный в назидание грешнику.

Когда-то, в другой, совсем другой жизни, Константин считал себя легкомысленым и чертовски жизнелюбивым. Грехи не смертные, особенно для художника. Нельзя же поверить, что ради их искупления было необходимо пережить революцию, потерять близких, дом, родину, скитаться по Европе с молоденькой женой - нежной доверчивой девочкой, подрабатывать грошовыми уроками рисования, унижаться, беря провизию в долг во всех окрестных лавках, вставать затемно, донашивать штиблеты домохозяина, стареть в нищете и дождаться ребенка в тот самый момент, когда петля неудач стянулась у самого горла. Надежды на должность в Школе изящных искусств рухнули, Наташа превратилась в плаксивую тридцатилетнюю женщину, развеялись последние мечты, поставив господина Вильвовского перед фактом : он полный банкрот, несостоявшийся гений, слабак, ничтожество. Жилье в неопрятном доме рабочего пригорода Парижа, выходящем окнами на железнодорожные пути и полное отсутствие средств для оплаты квалифицированной медицинской помощи. Вот и все, с чем пришел Константин Вильвовский к самомуответственному событию своей жизни.

Осознавать это тяжелее, чем терпеть родовые схватки, а возможно и не легче, чем встретить смерть. И он снова спассовал. Вместо того, чтобы сидеть рядом, сжимая влажную, взбухшую синими венами руку жены, Марк сбежал. Он должен был что-то немедленно предпринять, что-то изменить, бросив судьбу на лопатки. Но что, что?

Задрав лицо к звездам, Марк прошептал простенькую молитву, но не машинально, как делал это раньше, а чем-то самым главным, самым ценным внутри себя и долго смотрел в небо, ожидая подсказки. Чуда, однако, не произошло: тот самый голос не нарушил тишину, сверкающая комета не пересекла небосклон. Где-то подвывала собака, громыхали на крыше жестяные листы, деловито трубили, проносясь мимо, торопливые поезда.

Кто-то, вглядываясь в убегающие за блестящим стеклом огни, ожидал встречи с беспечным праздником французской столицы, кто-то покачивался на диванчике мягкого купе, предвкушая прогулки по Риму, ужин при свечах в венецианском ресторанчике, вдумчивое безделье на террасе альпийского отеля, необременительные флирты, созерцательную лень, дегустацию шедевров мировых музеев и винных погребов... Кто-то мчался на деловую встречу, прикидывая результаты возможной сделки, кто-то жарко целовался в синеватом сумраке ночной лампы, пил горячее молоко с бисквитами в вагоне-ресторане, сладко дремал под перестук колес...

Только один человек стоял на пустых среди засохшего бурьяна, темных укладок шпал, мотков ржавой колючей проволоки. Влажный ветер пронизывал насквозь его выношенное, подкрашенное на швах чернилами драповое пальто, трепал густые вьющиеся волосы и противно свербил в глазах.

Кто-бы поверил, что Костя Вильвовский - талантище, повеса, герой питерской богемы, беспечный красавец, любимец фортуны окажется под звездами этой промозглой мартовской ночью с десятью франками в кармане и слезами на небритых щеках?

Когда он вернулся с доктором, предчувствуя самое страшное, под боком у спящей жены лежали туго свернутые пакеты. Сухонький плешивый француз поправил пенсне и дирижируя в воздухе пахнущим карболкой пальцем сосчитал: Энн, Де... - он сделал недоуменно паузу: - Труа?

- Двойня, - объяснила акушерка, убирая валявшийся на постели сверток с пеленками. - Места здесь маловато, вот все на кровать и бросаем.

- Поздравляю, папаша, - не без сострадания улыбнулся доктор, пряча в карман десятифранковую купюру.

Константин Сергеевич опустился в облезлое продавленное кресло и закрыл ладонями лицо - он совершенно не представлял, как жить дальше.

Девочек назвали Анна и Диана. В зависимости от жизненных обстоятельств они были то Старшей и Младшей, то Первой и Второй, то женщинами с весьма экзотическими произносимыми на местный манер именами. Но друг для друга, прожив шесть десятилетий, сестры оставались все теми же Энн и Ди, которых пересчитал в ту мартовскую ночь старенький французский доктор.

Двойняшки встречаются не так уж редко. Они умиляют сходством, резвясь в тенистом сквере или сидя за одной школьной партой. Иногда дубликаты юных особей радуют взгляд на молодежном балу или спортивном сражении: девушки в одинаковых платьях, с одинаковыми яблочными щеками по сторонам счастливой маман, разгоряченные юнцы, сражающиеся словно в зеркалах на стороне разных команд.

Каждый, появившийся на свет в единичном экземпляре, неизбежно задастся вопросами: Как же это все происходит? Каково им, имеющим перед собой свое материализовавшееся отражение? Как они растут, чему удивляются, радуются?Что случается с ними потом?

Мало кто может похвастаться, что видел постаревших двойняшек. И не потому, что близнецы погибают, взрослея. Прожитая жизнь накладывает отпечаток на копии, доказывая свою неоспоримую власть. Она берет верх над генетикой, предопределявшей биологическую идентичность. Один из братьев, прожив полвека в браке, становится похож на собственную супругу, другой - на любимую собаку, с которой не разлучался полтора последних десятилетия. Теперь, сообщая знакомым: "А ведь мы - близнецы!" Они слышат в ответ: "Да не может быть!" и начитают тараторить в два голоса.

Не стоит избегать разговорчивых собеседников или принимать их странные откровения за старческое сумасбродство. Судьба человека, появившегося на свет с собственным материализованным отражением, таит в себе тайну. А зачастую и не одну. Печально известная история. Железной маски - символ существования близнецов. Либо одному, либо другому из них приходится порой прятать лицо в тени. Или же выбрать другой путь - разлуку.

Встретившись в брюссельском аэропорту Энн и Ди не сразу узнали друг друга - ведь они не виделись более полувека. Сестры жили в разных странах, переписку не поддерживали, имели весьма смутные сведения о произошедших событиях. В начале января 1993 года Энн получила телеграмму: "Я овдовела. Приезжай. Диана". В тот же самый день, проживающая на другом конце Европы Ди распечатала срочное послание: "Приезжай. Я овдовела. Анна". То, что это случилось с ними одновременно, да и само зеркальное сходство телеграмм открыло вдруг несправедливую и невосполнимую потерю долгой разлуки. Несмотря на сознательные "хирургические" разделения своих судеб, сестры все еще являлись двумя половинками единого существа, связанными загадочными неразрывными узами общности, куда более сильными, чем биологическое сходство.

Целый месяц каждая из них, имевшая детей, дом, свой круг друзей, обязанностей, привычек, не решалась нанести визит сестре. Наконец, в силу вступила элементарная логика: Энн обитала в собственном доме на набережной бельгийского курорта в полном одиночестве, в то время как Ди жила с сыном в испанской провинции, окруженная большим семейством. Естественно, Вторая приехала к Первой.

Рейс из Мадрида объявили с десятиминутным опозданием. В двери хлынула толпа прибывших с усталыми и все же возбужденными перелетом лицами.

Керин Лабмерт - медсестра Красного Креста, опекавшая Анну Хантер, подкатила инвалидное кресло к стеклянной стене, вдоль которой, сняв багаж с движущейся ленты, шли пассажиры. Мадам Хантер надела выходной твидовый костюм с мехом голубой норки, любимые серьги черного жемчуга, повязала на шею роскошный шелковый шарф, трепетавший при малейшем движении воздуха. Ее любимые духи с запахом лимона и свежескошеной травы летели за ее спиной вместе с кончиками шафраново-земляничного шелка. Сквозь стекла очков не было видно глаз, но Керин почувствовала, как напряглась ее подопечная, всматриваясь в толпу. Казалось, стоит окликнуть Анну - и она поднимется, легко переступив порожек давно онемевшими ногами.

- Энн, ты?! - неожиданно появилась рядом Эннергичная моложавая женщина. - Весь зал обегала...

Она смотрела на сестру с растеряным испугом и вдруг сжала виски наманикюренными пальцами. Ди плакала осторожно, мучительно, чтобы не размазать тщательно наложенную косметику. Сестры обнялись.

- Ты молодец, Ди, - сказала Энн, когда они сели в машину. - Правильно делаешь, что подкрашиваешь седину. И фигура гимназистки... А шляпка! - она исподлобья глянула на сестру и подмигнула. -" Леди золотая осень".

- Да будет тебе! - отмахнулась Ди, подняв вуалетку. - Привела себя в форму перед визитом. Так всегда случается с деревенскими жительницами, отправляющимися в путешествие. Полдня сидела в парикмахерской, обновила гардероб. Наплохое пальто, верно? - она поправила большой круглый воротник бежевого длинного жакета с пушистым верблюжьим начесом.

- Прелестное! И ты чудо. Парикмахер здесь помог лишь самую малость. Неужели я могла бы выглядеть так же, если бы провела несколько часов в салоне? Шестьдесят пять - чудесный возраст! Ей Богу - чудесный.

Энн замолкла и виновато пожала плечами - ей не удалось заболтать сестру, с плохо скрытым ужасом глядевшую на инвалидку.

- Извини, я не знала, Энн... - покосилась Ди на сдвинутые в коленях неподвижные ноги сестры. - Вот уж ни к чему тебе это.

- А это? - вытянув шею, Энн пощупала дряблый подбородок. - Наверно от лекарств. Я ведь глотаю целую кучу. Да и по горам теперь не лажу, целую вечность не танцевала... Хотя... это не совсем правда. Не совсем правда, Ди.

- О чем ты?

- О ногах, о лекарствах, о танцах! О всей своей жизни.- И о нас.Мы что-то напутали, верно? - Эннн вопросительно заглянула в лицо сестре.

- Это можно было бы понять, если бы начать все заново. - Ди обняла ее за плечи.

- И знаешь, что бы мы сделали? - Женщина с папализоанными ногами задумалась. - Мы поступили бы точно также.

2

Дома на набережной в ОстЭнде плотно прилегают друг к другу, словно держа оборону перед натиском морской стихии. Нижние этажи сплошь занимают рестораны, кафе, маленькие магазинчики, верхние - отели, пансионаты, собственные аппартаменты состоятельных брюссельцев. Среди современных пяти- семиэтажных "стеклянных" опоясанных лоджиями, миниатюрных особняков послевоенного строительства, затесался один - из серого пористого камня с украшениями "канатной" резьбой в португальском стиле. Прямо над зелеными зонтами, находящегося чуть правее ресторана и огромным пластиковым рожком мороженного, венчавшего расположенное по левую руку кафе, нависает полукруглый массивный балкон, опирающийся на прочные, закрученные винтом колонны. Прямо под ним - сияющие витрины антикварной лавки: два круглоголовых лавра в керамических вазах у входа. мрачно взирающие сквозь стекло африканские маски, поблескивающая серебряная чеканная утварь, занятные шкатулочки, статуэтки, вазочки и вещицы вовсе непонятного назначения.Положив бородатую морду на лапы, дремлет на ступеньке черный скотч-терьер.

- Шикарный вид! - осмотрелась с балкона Ди. - Сейчас, конечно, холодновато. Я заметила - все дамы в мехах. Хотя нарядных парочек не много. Сумасшедший ветер и все время накрапывает дождь. А море такое серое, грозное - брр! Счастье, что здесь не бывает сильных приливов. Затопило бы тебя до самой крыши. Вот что значит - попасть на курорт не в сезон. Летом, думаю, ты чувствуешь себя как на выставке.

- Как на трибуне московского Мавзолея в дни демонстраций и военных парадов. Только мне не рапортуют командующие и не бросают цветы расстроганные дети.

- Ты была там?!

- Уже в самом конце. Перед тем как рухнул Союз.

- Но этот балкон, надеюсь, выдержит? - Ди топнула ногой по керамическим плитам.

- Не беспокойся. Тут все надежно. Мою виллу называют "дом с колоннами". Хорошо хоть - не "дом на набережной". Ты ведь знаешь о московском "сталинском общежитии", прозванном "братской могилой"?

- Слышала. Мой сын жуткий антикоммунист. Да и актибуржуа тоже. - Ди вошла в гостиную. - Все бы здесь раскритиковал.

- Действительно, для одинокой старухи жилплощадь великовата - Зажигая в комнатах свет, Энн объежала свои владения. Мраморные арки, колонны, камины, зеркала, застеленный коврами мозаичный паркет, множество ламп и затейшивых безделушек привлекли внимание Ди.

- Здесь у тебя как в Виндзорском дворце. Мне нравится - роскошно и уютно.

- Дом принадлежал семейству мужа. Его дед, отец, да и сам он считали себя любителями старины - копили, копили барахло. А в первом этаже была антикварная лавка. Я сдала ее мадам Донован. Мы дружим уже много лет. - Энн мимоходом сдула пыль с фарфоровой статуэтки, изображающей пастушку в кружевах, лентах и цветочных гирляндах. - Мейсон. Семнадцатый век. Моя горничная к таким хрупким вещицам притрагиваться боится. Вот и сижу вся в пылище. Ведь коллекцию с третьего этажа пришлось перетащить сюда.

- А что наверху? Я заметила великолепную мансарду.

- Недавно сдала этаж молодой паре. Я- то все равно по лестнице не заберусь. А ребята симпатичные, во всем мне помогают. - Энн въехала в овальный холл и позвала сестру: - Иди-ка и взгляни, как тебе нравится вон та комната?

Отворив указанную дверь, Ди вошла, оглянулась и с размаху бухнулась на пышную кровать под нежноголубым пологом. - Милое гнездышко для молодоженов. - Она вздохнула. - Рудольф умер во сне, ему было всего шестьдесят девять. Неужели все кончилось, Энн?

- Что-то еще осталось. И то, что осталось - целиком в нашей власти.

Ди послышалось в голосе сестры нечто странное и она поспешила переменить тему: - Надеюсь, ты не сидишь на диете?

- В этом доме кулинарные воздержания никому не грозят. К тому же ты должны продегустировать все местные деликатесы.

- Это меня не пугает. Мой сын соблюдает посты. К тому же он вегетарианец. Хорошо , если б никому не навязывался со своими заморочками. А то так глазами и зыркает, если на столе мясное, кусок в горло не лезет... Не пойму отчего он такой толстый?

- От Баламута. - Улыбнулась Энн. - Так зовут шкодливого чертенка из повести Керолла. Этот бесенок низшего ранга занят переманиванием верующих в ведомство Сатаны. Его наставник - старый и опытный дьявол объясняет: нам, чертям не страшны те, кто прошибает лоб в молитвах, замаливая грехи некого абстрактного человечества, кто сокрушается о людском несовершенстве, но и пальцем не пошевелит, чтобы помочь тому, кто стоит рядом. Такие "верующие" - лучшие помощники в сатанинских делах.

- Это как раз про Сальватора. Порой мне кажется, что он никого не любит. И с верой у него на самом деле - фигово. - Зажав рот ладонью, Ди виновато посмотрела на сестру. - Не вообрази, что я уж такая безбожница. К Рождеству преподнесла нашей церкви праздничное убранство, вывязанное собственными руками. А отцу Бертрано - облегчение. Представляешь - белые кружева тончайшей работы. Трудилась целый год - и все так вдохновенно, возвышенно!

- Ты никогда не была лентяйкой, Ди. Я помню даже кукольные платьица, которые ты шила из лоскутов.

- "Ленивых шедевров не бывает", сказал Сальватор Дали. - Ди виновато пожала плечами: - Не обращай внимания, я все время будут ругать сына и цитировать гениального усатого живописца. Самое ужасное состоит в том, что у них одно имя.

- Постараюсь не путать. И вообще... Кажется, мы составим забавную пару. Ты - с парадоксами мастера эпотажа Дали, я - со своими "баранами". Эх... У меня здесь, - Энн покрутила пальцем у виска, - целая библиотека самых развесистых, самых махровых банальностей.

3

Вечером, в ранних промозглых сумерках, сестры сидели на балконе. Кое-где уже налились ярким неоном разноцветные вывески. За металлическим парапетом наборежной сварливо вздыхало свинцовое, сливающееся с горизонтом, море.

- Хорошо, что я купила это пальто. Вообрази - его уценили чуть ли не вдвое из-за оторванной пуговицы! Я заменила все на костяные - получилось намного эффектней. Не подумай, я не скряга. Терпеть не могу бессмысленного расточительства. Это не шик - это глупость. - Ди с удовольствием закуталась в мягкую ткань и отчетливо выговорила: - Чистейшая шерсть. Фантастика, оказывается, я не забыла русский. Только, наверное, кошмарный акцент.

- Есть немного. Скоро пройдет. Если уж ты помнишь слово "скряга" и так ловко разбираешься с "ч" и "ш" - прогноз самый оптимистический. - Энн, сидящая в своем кресле у баллюстрады, глубоко вдохнула воздух. --Чувствуешь: вареные креветки из "Ламса" и еще этот противный душок. Третий день не убирают берег после шторма, водоросли здорово подгнили.

- О нет, милая! Здесь виноваты не водоросли. - Ди принюхалась. Поверь - я знаток. У меня в усадьбе три кошки и свора собак.

- Угадала! - обрадовалась Энн. - Я забыла сказать - у Зайди Донован живет скотчик Фанфан. Здесь все его знают. Целый день сидит у порога ее лавки, словно игрушка - черный лохматый столбик с острыми ушками. Косматые смоляные брови, а из-под них - умные, слишком умные для такого безобразника глаза... Эх, чем только она его не прыскала, чем не посыпала!

- Фанфана?!

- Кашпо с лавром. Пес упорно задирает на него лапку. Вероятно, что-то имеет в виду, какой-то определенный смысл.

- Хулиган - вот и все. Надо посоветовать мадам Донован дезодорант "Контро". Говорят, он помогает даже на корриде, - тараторила Ди. - Я могу прислать целую упаковку. Вот только не соображу, кто должен им пользоваться - торреро или бык? - Она на секунду задумалась: - Черт с ним, с этим дезодорантом... - Ди замолкла и отвернулась.

- Ди... Эй, Ди... - Энн взяла руку сестры с тоненьким обручальным кольцом, одетым по-вдовьи. - Ты ведь хочешь меня о чем-то спросить?

Ди подняла на нее широко распахнутые голубые глаза. - О жизни, Энн. О целой жизни.

- Это потом... У тебя все такие же глаза, - улыбнулась Энн. Круглые, синие, наивные. Как у отца.

- Тени и бархатная тушь. - Ди закрыла лицо руками. - Энн... всхлипнула она, - я должна была признаться сразу... Это нечестно, совсем нечестно... - Она утерла нос ароматным платочком и решительно вздернула подбородок: - Осенью я сделала подтяжку в мадридской клинике. Я была такая обрюзгшая и так... так хотелось ухватить за хвост ускользающую молодость.

- Молодец! - кивнула Энн. - Теперь я знаю, как могла бы выглядеть, если бы влюбилась в кюре.

- Откуда ты знаешь про отца Бертрана?!

- Я ж понимаю, Ди, - вывязать праздничное облачение способна только монашка. Но монашки не делают косметических операций. Логично?

- Ты угадала... Это очень плохо?

- Глупышка. Любовь не бывает плохой. Обидной, оскорбительной, глупой. От кого бы и к кому бы ни была направлена. Любишь ли ты Папу Римского, своего кота, Френка Синатру, это не так уж важно. О, смотри, смотри! Седой старик с болонкой. Болонка Эмми водит сюда хозяина, чтобы пококетничать с Фанфаном.

- Но и самому сеньору, похоже, нравится мадам Донован.

- Быстро схватываешь. - Энн ласково посмотрела на Ди. - Я уж и забыла, что такое иметь сестру-близнеца. У нас покраснели носы. Пора заварить валерьянового чаю. Мы ведь хотим хорошенько выспаться, чтобы завтра от души поболтать.

- Да, мы очень хотим выспаться, - эхом поддакнула Ди. - Но было бы неплохо добавить к чаю капельку ликера.

- А еще орешки! Поехали, покажу, где хранятся мои запасы. Я словно белка - все время грызу что-нибудь. - Энн развернула кресло.

- Так было всегда. Это только в самый первый момент... В первый момент мне показалось, - Ди смутилась.

- Ты подумала, что я сильно изменилась. Ты не узнала меня и разозлилась, решив, что я предала себя... Нас - нас обеих... Ведь мы клялись остаться молодыми, прекрасными, счастливыми.

- Не забыла... - Ди снова присела на краешек плетеного кресла. Резкий ветер трепал голые лозы плюща, крутил цветные бумажные пропеллеры на лотке с игрушками - . Мы были совсем девчонками.

- Да! И считали себя особенными!.. Разве ты смеешься над этим, Ди?

- Господи! Я до сих пор частенько думаю о том, как странно одному стоять в центре Вселенной. Ведь каждый человек - центр и от него ведется отсчет. Понимаешь? Моя боль, мои желания, страхи, привязанности... Мои и только мои...

- Понимаю. Каждый из нас, живущих - избранный. Это совсем не смешно. Скорее - прекрасно.

- Это страшно, Энн... - По лицу Ди пробегали пестрые блики от мигающей внизу неоновой рекламы. - Иногда это очень страшно. Вдруг обнаруживаешь пугающее несоответствие: либо ты сам плох - зол, завистлив, мелочен, - либо мир вовсе не таков, как должен быть. Не тот, кого можно любить чистым сердцем, сострадая и умиляясь.

- Конфликт мечты и реальности - самая банальная из неувядающих банальностей. Рецептов преодолеть его - множество. У каждого свой . Существовать в ладу с миром, то есть получать от своего, какого бы там ни было бытия радость - большое искусство. Я выбрала самый простой путь. Ведь ты уже давно хочешь спросить меня об этом? - Энн осторожно сняла и протянула сестре смешные круглые очки со стеклами цвета малинового сиропа.- Посмотри вокруг, что ты видишь, Ди?

Blog

Жизнь в розовом свете