Жизнь в розовом свете
| Вид материала | Документы |
- Третья Международная теоретико-практическая конференция «социальная жизнь в свете философской, 44.5kb.
- День матери, прошедший 23 ноября во 2 и 4 классах, 132.67kb.
- «Человек с детства должен видеть мир в свете идеала, чтобы жизнь его была восхождением, 347.88kb.
- Моу «Основная общеобразовательная школа №33» Кузбасс – водные ресурсы, 79.35kb.
- Н. А. Некрасов Автор Биография, 10.42kb.
- Я выбираю жизнь вместо наркотиков, алкоголя и табака! Суррогатная жизнь, 25.43kb.
- 2. Глава I. На грани миров и эпох: работа и жизнь Лу Андреас-Саломе, 6462.11kb.
- Проект резолюции межрегиональной научно-практической конференции " Реалии XXI века, 26.66kb.
- Чтоб все исполнялось, лишь глазом моргни, 24.71kb.
- Тема: «Ополномочиях прокурора в свете нового Закона «О прокуратуре Республики Беларусь», 83.53kb.
Арт вспомнил эти слова и в Рио-де-Жанейро, и в Сан-Паулу, и в Амстердаме и все время они значили что-то разное. На Трафальгарской площади ему удалось вовровски отколупнуть с газона под неувядающими бегониями влажный черноземный комок и сунуть его в белый носовой платок. Арт возвращался с банкета, на котором без всякого удовольствия щеголял в вечернем костюме. Из телефона на углу он позвонил ей, но автоответчик любезно попросил оставить сообщение. Это уж было слишком.
Пожалуй, с этого момента Арту, наконец, стало ясно, что есть только один выход - мчаться в Москву, запастись бородой Деда Мороза, самой пушистой елкой и явиться к ней. Ясно как божий день.
- Ясно всем, кроме влюбленных. У них просто страсть к накручиванию трагических эффектов, - перебила Ди, вспомнив свой давний опыт. Я обожала Родриго, но он мучал меня и...
- У тебя были поклонники, - поторопилась договорить за сестру Эн.
- Один. Чрезвычайно романтический, талантливый, одухотворенный... Мы не могли связать наши судьбы и как-то после бури душераздирающих сцен в укромном уголке нашего парка, он явился ко мне, одетый в дорожное платье... Ой, Эн, ты не поверишь, в испанской провинции напрочь застрял девятнадцатый век. Во всяком случае, сорок лет назад он еще властвовал там вовсю.
Я присела на скмью в беседке из вьющихся роз, мой рыцарь остался стоять, похожий на Гамлета в темном костюме и шляпе. Я засмеялась: Не хватает пера на шляпе и шпаги. Он даже не улыбнулся: - Мы должны расстаться. Сегодня я уезжаю. - Он сжал зубы и с трудом проговорил: Возможно, мое путешествие по Европе затянется.
- Это шутка? - заглянула я в темные глаза.
- Завтра я буду уже в Германии...
Я соскользнула на мраморный пол, придерживаясь за колонну. Я словно видела себя со стороны, как на сцене - убийственное зрелище: хрупкая, нежная, любящая, на грани обморока... Он подхватил меня... Мы, кажется, целовались... В общем... В общем он обещал вернуться через две недели и услышать мое решение.
- Что тебе привезти из Вестмара? - спросил он.
- Листик из садика Гете, - сказала я.
Сентябрь подходил к концу. Я уже знала наизусть весь заготовленный текст: Милый, я не могу, не имею права разрушить свой брак... Мой ребенок... И так далее... Это ты сама знаешь.
Он явился в ту же беседку - ветер срывал метель розовых лепестков... Выслушав мою речь, мой возлюбленный достал из нагрудного кармана какие-то листы и протянул мне. Это был отласный буклет филармонического концерта. Я развернула: в центре листка с надписью "В.III.А. моцарт. Реквием." чернела крестообразная отметина. Мы оба молча смотрели на нее и, кажется, слышали, как над нашими головами прошелестели крылья судьбы.
- Что он натворил, твой романтический герой?
- Да ничего! Поздно вечером возвращался потрясенный с концерта. В пустом скверике, на мокрой каменной скамье у бюста Гете сидел, думая о великом, вечном, о нашей любви и грядущем счастье. Поднял пожелетевший трилистник граба - знаешь, что похож на острый наконечник алебарда" и заложил в программу концерта... Влажный листок сгнил, впечатав в атласную страницу свой зловещий след... - Ди вдруг рассмеялась. - Нам пришлось расстаться. Влюбленные суеверны. Они бояться не за себя - за благо другого и поэтому всегда настороже. Бояться всякой оплошности, неправильного толкования знаков судьбы, способной покарать или помиловать. От этого так осторожно, боясь спугнуть, подступают к своему счастью.
- Не только, Ди... Предвкушение - самое ценное в игре. Дали не ошибся. Результат может обмануть ожидание, но ожидание ты творишь сам. И будешь самым последним болваном, если согласишься на гениальный ход. Думай об этом, девушка. Арт сочинил десятки чудесных новогодних историй и прямо искрился от нетерпения осуществить их. Банкетная суета выводила его из себя, а уж когда отменили рейсы, Арт сник: "не судьба2... - ехидно пропищал некто в его голове электронным голосом. Он ринулся к телефону, но в квартире девушки по-прежнему хозяйничал автоответчик. Люди менее воспитанные именно в такие минуты шарахают трубкой о металлический ящик. Все почему-то думают, что они пытаются вытряхнуть монеты. Увы, парню хотелось хорошенько долбануть автомат собственным лбом. Электронный голос распоясался, устроив показательное выступление - он заливался мефистофельским хохотом, изрыгая непристойности и репертуар медной рок-группы, издевательски предлагая"Взглянуть правде в лицо": у синеглазки свои планы на этот праздник.
От гнева Арт захлюпал носом. Рука нащупала в кармане платок, полный британского чернозема.
- О, черт! - от души выругался он, сжав в кулаке комок грязи. Чертов сентиментальный мудила.
- Извините, вы тоже в Москву? - спросил нежный женский голос с соседнего диванчика, спаренного спиной ко спине с артовским. - Мне послышалась русская речь.
Обернувшись, он тут же наткнулся на ее глаза!..
Эн торжественно посмотрела на слушательниц:
- Самое забавное, что они никак не могли обойти ряды диванчиков, кидаясь в противоположные стороны, как клоуны, ищущие друг друга на арене. А когда встретились, то присутствующие стали свидетелями знаменательного акта: произошел обмен сувенирами - девушка получила замызганый носовой платок, Арт - аналогичный из ее кармана. В нем была земля с елиссейских полей. Бедняжке пришлось срочно слетать в Париж, подменив заболевшего коллегу.
- Значит, все получилось?
- Лучше не бывает... - Эн мечтательно закрыла глаза: - Как чудесно оказаться вдруг вдвоем посреди чужой ночи, чужого аэропорта, дурацкой маеты и сутолоки... Протянуть друг другу руки и ринуться с головой в лавину своего счастья, в ниагару безусной радочти... И, знаешь, каким родным, личным, значительным становится все вокруг - даже лицо пыщавого таможенника и латунный ободок урны с чеканными словами: "Собственность королевства Великобритании".
- Ты уверена, что та м такие урны? - засомневалась Зайда.
- А как же! Вначале художники предложили такой изящный дизайн, что урны стали пропадать - легкомысленные восточные туристы, очевидно, увозили их в качестве сувенира. Тогда пришлось сделать "ошейник" с надписью. И что вы думаете? Урны стали пользоваться еще большим успехом. Теперь их незаметно пристегивают цепочкой к ноге дежурного полицейского...
- Молодец, ты держала публику целых сорок минут, работая на арене ??????, я все издергалась. - Эн отложила вязание и размяла спину. Может, в самом деле перекусим что-нибудь?
- Ну, теперь уж не стоит, - выпрямляясь в кресле, Зайда поправила прическу, - вот-вот мы услышим звонок. Ой!! - Все вздрогнули пророчество Зайды тут же сбылось . Зайда и Ди рванулись в холл. Ди подняла трубку домофона. Недоумение на ее лице сменила улыбка.
Может, вы поднимитесь, у нас нет гостей... - сказала она в трубку и, очевидно, выслушав отказ, согласно кивнула: - Хорошо, я сейчас спущусь.
- Хм-м... Что еще за свидание у подъезда? Не юли, я сразу поняла - свидание, - нахмурилась Эн.
Ди исчезла в своей комнате и вернулась с коробкой. - Это шарф... Понимаете, Карлос не может зайти, у него все еще траур. Но хочет меня поздравить. А я как раз преподнесу ему свой подарок.
- Только накинь шаль. В подъезде сквозняк. А шаль тебе очень идет, - подмигнула сестре Эн.
Мимоходом глянув на себя в зеркало, Ди исчезла.
- Карлос вполне приличная партия. И тоже испанец, - сказала Зайда, возвращаясь следом за Эн в гостиную. - А ты все-таки вскочил, милый... - Она наклонилась и потрепала "виляющего" обрубком хвоста Джима. - пожалуй, я выведу его прогуляться. Потом будет совсем не до этого. Ты хочешь пи-пи, солнышко?
- А ты, что ты хочешь, рыжая мелочь? - опираясь на туфли Эн, котенок раззевал пасть, протяжно мяукая.
- Тот хочет есть. Они в таком возрасте все время питаются. - Зайда открыла дверь. - Так я скоро вернусь. Только не перекармливай и не давай рыбы.
- Пока, дорогая, я займусь Кеш-Мише. Любопытная шельма... - пробурчала Эн, когда Зайда в сопровождении прыгающего от нетерпения пса удалилась. - Непременно должна взглянуть, как любезничают Ди с Карлосом.
Подхватив на колени вскарабкавшегося по брюкам котенка, Эн направилась в кухню. Под настойчивое мяуканье, наполнила миску специальным "детским" кормом и с улыбкой стала наблюдать за увлеченным чавканьем малыша. Затем покатила в пустую столовую, где под ярко сияющий люстрой в полном параде ожидал гостей стол. Поправила розы в низком хрустальном вазоне, еще раз проверила безупречный блеск бокалов. Что-то шевельнулось в глубине ее памяти... ах, да х предпраздничный вечер в пансионе, когда шестнадцатилетняя Ди отправилась без сестры на концерт в санаторий для инвалидов войны. Там встретилась с Родриго... Как давно это было и словно - вчера. Начало и конец - совсем рядом.
"Куда девается все, что между ними?" - спросила себя Эн. - Неужели хранится здесь? - Эн постучала пальцем по виску. - А если здешние впечатления отправляются туда - в закрома памяти и выдумки, то должен быть и обратный путь - непременно должен...
- С кем ты тут разговариваешь? - В дверях появилась Эн, держа на вытянутой руке большую красивую корзину с пышным бантом. - Это к праздничному столу. Карлос изобрел новые рецепты. Мы - первые дегустаторы.
- Большая честь. Отнесемся к нашей мисии серьезно. - Эн въехала в холл. - А пока поставь все на окно. В холодильник не обязательно скоро они будут здесь.
- Звонили?!
- Ну почему обязательно надо звонить? Итак все ясно. Подождем Зайду и я объясню. - Эн заняла свое место у камина с видом человека, причастного к тайне.
- Зайда задержится. Я встретила ее на лестнице - она убегала.
- С Джимом?
- Одна. В норковом жакете, в волнах "Мадам Роша" и сверкании изумрудов. Словно семнадцатилетняя девушка. Абур вернулся, позвал к себе. Очевидно, для самого пылкого разговора.
- Что же ты молчала?
- Господи, я как вошла - не закрывала рта... У Шивы шесть рук, но я еще не видела божества с шестью ртами. Даже тебе, дорогая, не удается говорить обо всем разом.
- Стоит попробовать. - Эн развернулась к Ди. - Я буду смотреть не на огонь, а на тебя и расскажу то, что сейчас происходит в аэропорте...
Это тот самый аэропорт, где пять лет назад встретились мы с тобой, Ди. Ты была в шляпке с вуалеткой. А я - в своих любимых жемчугах и с восхитительным шелковым шарфом. Я искала его целый день, моя сиделка измучалась, прокатив меня по всем магазинам Брюсселя.
- Не зря старались - я до сих пор представляю взлетающие за твоей спиной розовые крылья... Ты потрясла меня, Анна.
- Своей коляской и очками.
- Нет... Приподнятостью... Понимаешь, словно ты вовсе не касалась земли, парила над... Над всем-всем... Ты сказала о своей болезни и заметила: "Впрочем, это все не совсем правда, Ди". Потом только, много позже я поняла - ты не можешь ходить, но умеешь летать. У тебя особая связь с этим миром, тайный договор. Это сразу было заметно, но ведь надо было разобраться.
- А ты показалась мне невероятно молодой и стройной, в потрясающем пальто с костяными пуговицами.
- Верно, дорогая, - Ди легко ощупала свой подбородок. - Незадолго до смерти Родриго я сделала подтяжку. Он думал, что я просто помолодела - "Забавно, - сказал Родди, - с возрастом люди постепенно начинают возвращаться к детству. Не умом, милая, я говорю не о маразме... Поглядись в зеркало - ты посвежела после отдыха." Ведь я ездила в Мадридскую клинику... Ди нахмурилась: - Слушай... давай перед семидесятилетием приведем в порядок наши фейсы? Доставим детишкам радость? Но только, чур, никому ни слова!
- Ага, надеешься, что Грег приедет в Испанию?
- Непременно. И Грег и Элен с семьей. Ведь Армет не успел улететь?
- Нет. Билетов на рейс до Нью-Йорка не оказалось, и он с облегчением вздохнул. Уж лучше провести два часа в аэропорте, чем в воздухе, а потом трястить до Атланты в поезде. К тому же, Грег ощущал необычную усталость. Его состояние было похоже на бессильную панику, когда в голове колотятся мысли, что-то толкает к немедленным действиям, а вот к каким - не ясно. Будто мигают очки на всех аварийных выходах, завывает пожарная сирена, но двери не поддаются - ты заперт наедине с бедой. Как врач Грег определил невроз, тахекардию иэкстросистомию. Запив таблетки стаканом минеральной воды, сел на диван в зале ожидания и постарался расслабиться. Тут же набросились всяческие соображения - в основном, тревожные и противоречивые. Петен он рассказал перед отъездом все про себя и Лиз.
- Бедный мой. - Она поглядила жесткие волосы. - Не просто, оказывается, быть неотразимым мужчиной и виртуозным врачом... Надрываются, как правило, сильные люди, потому что переоценивают свои возможности. Не всякий груз по плечу даже таким бойцам, как ты, милый. Попридержи коней, пока не поздно.
- Я выдержу. - Грег провел ладонями по небритым щекам. Завтра я лечу в Бельгию. Мне необходимо выполнить последнюю волю Лиз.
- Но... - Петен присела на подлокотник его кресла. - Тебе не кажется, что эта несчастная женщина не могла в таком положении адекватно оценивать реальность? Ты можешь переслать ее дочери по почте все документы и большое душевное письмо. Попытайся объясниться, она уже зрелая женщина, должна понять. Ведь я же поняла.
- "Поняла и простила", - Грег усмехнулся, повторив излюбленную формулировку жены.
- Да это вовсе не сложно, Грег, понять человека, которого любишь. или хотя бы уважаешь... Но ты почему-то не пытаешься понять свою жену: я не хочу отпускать тебя сейчас так далеко. Это большая перегрузка, у тебя слабое сердце и ты давно не юный плейбой.
- Но я должен. Понимаешь, Петен?
- Не придумывай себе лишних обязательств. И так груз ответственности достаточно тяжел. У сына сложный судебный процесс. Боюсь, он проиграет и окончательно подорвет свою адвокатскую репутацию.
- Я вернусь через пару дней и мы вместе начнем наступление на упрямца Стивена. Но пока, прошу, не останавливай меня, Петен...
33
...Грег прилетел сюда и встретил нас. Как же возликовал он! Судьба дала шанс раздать все долги... Мы провели три дня в этой гостиной и, как говорит Петер, "поняли и простили". Старые раны открылись, но целебный бальзам милосердия и сострадания усмирил боль. Мы зализывали кровоточащие царапины, как измученные, раненые звери. И у нас все получилось, Ди.
- У меня на душе светло и чисто, как в вымытой перед Пасхой Белой комнаты. Огромные, открытые в сад окна, солнце и запах жасмина... Ты увидишь все сама, Эн.
- Мне тоже легко, Ди. Легко и грустно. Очевидно, точка все же есть. Так всегда бывает, когда подводишь итоги. Словно закрыл какую-то дверь и стоишь на пороге другой, не решаясь войти в неведомое...
- Это не последняя дверь, Эн. Нет!
- Кто же сказал... - Эн попыталась улыбнуться. - Семьдесят лет назад наша мать сидела у очага в своей комнате, ощущая движение в большом животе. Тогда не было диагностики, и она думала, что мальчик будет весьма подвижным и большим - не могла же так пинаться и вертеться девочка. А наш отец был еще очень красив... - Он положил под елку два подарка, попросив один оставить нераскрытым до рождения малыша. Маме к Новому году он купил брошь в виде подковки из оправленного в золото розового перламутра. Ты помнишь ее?
- Конечно, Эн. Только эту брошь не дарил отец. У них в тот злосчастный год не нашлось бы денег даже на праздничный торт. Отец рассказывал, как купил теплые булочки и мама намазала их яблочным джемом. У них была совсем небольшая, захламленная комната в рабочем доме, где обитало несколько семей железнодорожников. Мама сделала абажур на лампу, собрав гармошкой упаковочную бумагу и расцветив ее воском. Но он скоро прогорел. На окнах висели застиранные расползшиеся от старости кисейные занавески.
- Нет, Ди. Ты все путаешь. Мне же рассказывала об этом времени мама. Они снимали маленький симпатичный дом в пригороде Парижа. Отец прошел какой-то серьезный конкурс с художественную студию и начал преподавать. Кроме того, у него были ученики. Родители совсем не нуждались. Естественно, о питерской усадьбе вспоминали, как о волшебном сне. Но они вошли в новую дверь, и жизнь за ней оказалась весьма сносна.
- Эх, милая... Счастье, что помутившийся разум матери сохранил такие приятные воспоминания. - Ди сокрушенно покачала головой. - Возможно, безумие бывает не так уж страшно... Родители знали, что никогда не вернутся на родину, что дома в Покровском нет, а наш дед - отец мамы застрелян. Тогда, накануне нашего рождения, они поняли, что ожидать благополучия в чужой жизни не приходится... Отец ходил в ветхих, доставшихся от хозяина квартиры, щиблетах и потертом пальто с подкрашенными чернилом швами. В ту ночь, когда мы появились на свет, в его кармане звенело несколько монет, которых едва хватало на оплату доктора. Он часто воспоминал об этом в Америке. И о том, как стоял на пустыре, провожая мутным от слез взором, проносящиеся мимо поезда, словно умчавшуюся в небытие собственную жизнь.
- Перестань, Ди. Отец все время держал маму за руку и вытирал платком ее взмокший лоб. Он боялся смотреть на действия доктора и обернулся лишь после того, как услышал детский крик.
- Эн, де!.. - радостно объявил ему худенький доктор, держа на руках два спеленутых свертка. За окном брезжило прозрачное мартовское утро, и мама уснула. Шел 1928 год...
- Пусть будет так, Эн. О, если б это и в самом деле было так, взмолилась Ди. - Твои розовые очки способны творить чудеса. Я верю. я хочу верить в это.
- Нечего рыдать, старушка. Человеку дано очень много. И прежде всего - дар радости. Им нельзя пренебрегать - величайший грех и неисправимая ошибка - позволить радочти покинуть нас. - Сняв очки, Эн долго смотрела на них, затем, хрустнув дужкой, сломала в переносице и бросила обломки в камин.
- Анна... - испугалась Ди. - Эн, дорогая, тебе принести капли?
Эн рассмеялась. - Я не сбрендила. Раз уж предстоит шагнуть в новую дверь, войдем в нее без хитростей. Невинных, впрочем. Ди, милая, я явно не различаю цветов... Говоря формально - смотрю черно-белое кино. В тот день, когда я потеряла способность двигаться, у меня случился банальнейший инсульт. Однако, с каким-то анатомическим вывертом - был поврежден не только двигательный центр, но и нечто, ответственное за зрительное восприятие. Я ощущала все это как частичное умирание - медленную потерю вкуса жизни - возможности легкого движения, наслаждения дыханием, цветом, звуком... Ну в общем - радость физического существования атрофировалась, остались лишь мрачные, мучительные, гнетущие мысли, в которых металось мое крошечное, еще живое "я" словно воробей в клетке. Да нет - не в клетке - в черном ящике.
Оранжевое яйцо Тони вернуло мне солнце. Воображаемое, Ди, разумеется, воображаемое. Девочка верила, что может помочь мне. И внутри меня зажглось солнце. Я спряталась за розовые очки, чтобы не растерять это, чтобы иметь право за собственное мировоззрение. Не смейся, дорогая, "мировоззрение" - это название "очков", сквозь которые человек смотрит на мир. И видит каждый из нас то, что хочет увидеть, на что настроил "оптику" своей души.
Есть много способов утаить правду и множество способов рассказать о ней. У каждого - своя правда. Есть Правда Людмилы Петрушевской блестящий документ, зафиксировавший сосуществование мелкого, низменного и высокого, просветленного в бытие обычного маленького, затоптанного жизнью человека.
Есть правда Эдуарда Лимонова - торжество убогого, хамского, плотского материализма.
Щамящая душу боль Шаламова и Довлатовского мудрое сочувствие. Сочувствие к общему ходу жизни. У него нет злости и нет отвращения, вернее, он смеется над злом, презирает его. Во имя того лучика света, который разгорелся костром, ни смотря ни на что, вопреки убогому, хамскому и плотскому.
Ты помнишь, после спектакля "Кремлевские куранты", поставленного зеками, зрители запели Интернационал... Это самое возвышенное исполнение гимна, которое я только могу себе вообразить... И самая блистательная победа растоптанного человека.
- Дорогая, мы так мало знаем о Союзе, о ГУЛАГе, о России. Мы обложились книгами и полагаем, что имеем право судить о наших бывших соотечественниках.
- Это неважно - Россия, Америка или Занзибар. Мир, Земля, Люди! Добро и Зло. Творчество и разрушение. У Стругацких замечательный эпиграф к "Пикнику на обочине" - "Делай добро из зла, потому что больше его делать не из чего." Понимаешь? Не надо ждать золотого дождя, чтобы отлить золотой слиток. Прекрасное может зачастую произрастать? из сора... Собственно, сора-то и нет - все относительно. Поди скажи, что тебе больше по душе играющий на солнце осколок бутылки или изумруд в королевском перстне. Все излучает радость, надо лишь уметь ее увидеть.
- Но для этого необходимо присутствие Ахматовой, - вставила Ди, имея в виду стихи "Вы только б знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда".
- Верно, это по плечу не всякому. Не у каждого есть шанс и право выбора. Трудного, поскольку только два пути, два материала, две краски. И чаще получается так, что из добра делают зло, не замечая даже, как это происходит.
Понимаешь, Ди, когда говорят о добре и зле, представляют, как правило, два полюса - на одном убийца из триллера или из уголовной хроники, на другом - приходской священник или, допустим, Папа Римский. На самом деле для всех нормальных обычных смертных речь идет о другом выборе пути. Пути приятия или неприятия твоего личного бытия. Легко, допустим, сказать: вот если бы я не родился в трущобах и не вынужден был бы воровать и убивать, чтобы не умереть с голоду, то был бы святее самого Папы. Но и среди рожденных в царских палатах зла не меньше, чем в притоках наркоманов.
Внешние обстоятельства - всего лишь условность, которую ты видишь сквозь свои "очки". Путь к ожесточению, к мраку наиболее прост для любого. Потому что всегда были смерть, болезни, старость, потеря близких. И всегда среди людей существовали нелюди - сейчас их называют генетическими мутантами, а раньше - слугами сатаны. Всегда были страдания, жестокость, боль, которые нельзя оправдать и понять.