Дор-Баглир ап Аменго. Звучное имя но что в нем толку для изгнанника? Тем более для ссыльного в совершенно чужой мир. Мир, из которого невозможно вернуться
| Вид материала | Документы |
- Чтение как труд и творчество вся литература для ребенка преждевременна, ибо вся говорит, 73.17kb.
- Сегодняшний мир мир динамики и скорости. Чтобы в нем выжить, необходимо постоянно меняться, 178.24kb.
- Сегодняшний мир мир динамики и скорости. Чтобы в нем выжить, необходимо постоянно меняться, 600.13kb.
- Загрязнение биосферы, 1150.22kb.
- Тест заключение список использованной литературы введение, 283.98kb.
- Тертуллиан к мученикам, 89.73kb.
- Маркс: идеи сделать мир мирным и ликвидировать классовую борьбу как абсолютно абстрактную, 79.97kb.
- Гарри поттер и волшебный камень джоанна роулинг, 2893.33kb.
- Московский Педагогический Государственный Университет реферат, 365.36kb.
- Тем, кто когда-то слушал «Арию» и «Мастера», 4302.23kb.
Белесое небо окончательно скатилось из утра в день, уже омраченный двоецарствием. Из этого дня надвигалось что-то страшное, от чего не защитят ни уютные стены, ни низенький потолок. Петр ощутил, как время течет у него между пальцев, не оставляя ничего - решительно ничего, пронизает ладони, руки, отрывает и уносит неведомо куда. В бесславие и Лету! Но злость пересилила наваждение. Петр вдруг вскочил и забегал по комнате.
-- Сейчас сюда заявятся гвардейцы и начнут нас резать, а мы... - выругаться он предпочел по-немецки, всласть.
-- Я же говорю - в Кронштадт, - поддержал его Миних. - Курьеров можно рассылать и морем. А эскадра - это приличная сила. Если же мы потеряем Кронштадт - морем Петербург уже не взять.
-- К тому же моряки гвардию не любят, - заметил Баглир, - морды им бьют по кабакам.
Петр подскочил к привставшему Девиеру.
- В Кронштадт поедешь ты. И крепость держать - пока не будет помощи.
- Дозвольте и мне туда, - попросился Миних, - Я же военный инженер, и смею полагать - если дойдет до боя, окажусь полезным.
Петр удивился:
- А кто будет меня злить и нацеливать на битву?
-- А я вам ротмистра оставлю. Князь, теребите государя, иначе он снова впадет в апатию.
-- Буду клевать, как орел Прометея.
-- Вот и ладно. Прощайте, государь. Надеюсь, свидимся.
И ушел - едва не расшибив голову о притолоку. Несгибаемый. В новый переворот окунувшийся с восторгом. Будто и помолодел на двадцать лет.
- Да, какие люди были вокруг деда, - вздохнул император, - богатыри! А вы...
- А что мы? - встрепенулись Мельгунов и Гудович.
-- А вам другая работа. Готовьте галеру и яхту. Скоро выступаем.
Собрание зашевелилось. Мельгунов и Гудович уже исчезли. Еще мальчишки, и - не блещут, но хотя бы верны и расторопны. Петр прислушался к своим рукам - время все так же яростно уходило.
- Совет окончен, - объявил он, - А ты, Тембенчинский, задержись. У меня есть для тебя задание... А заодно и печень спасу.
В Санкт-Петербурге старый Зимний дворец - уже было сносить собирались - выглядел как обычный штаб успешного восстания - веселое мельтешение непонятных и ненужных людей, спешащих изобразить деятельное участие. Среди этой милитаризированной мишуры как-то забывалось, что столица - только ноготь мизинца великой империи, а вся эта суета - лишь грязь под ногтем. Нет, всем было легко и радостно. Особенно - гетману Разумовскому, взявшему на себе военное командование. Шли доклады о поддержании и присоединении, и никакого сопротивления! Только кирасиры ушли из города незнамо куда.
Необходимую роль черного ворона попытался исполнить подполковник фон Энтден. Граф Кирилл отмахнулся от него, дабы тот не вился, но карканье было услышано Екатериной.
-- Действительно, - сказала она, - что если мой урод забьется в Кронштадт? Его оттуда потом не выкуришь! Адмирал, - обратилась она к топтавшемуся подле нее вице-адмиралу Талызину, - поезжайте туда и обеспечьте мне верность этой крепости.
-- Хорошо, - сказал Талызин, - но мне нужен ваш собственноручный приказ о вручении мне власти над Кронштадтом.
Послали за бумагой. Наконец, Екатерина поставила последнюю точку.
-- Это вам подойдет? - она отдала указ Талызину.
-- Вполне, - ответил он, пробежав глазами бумагу, спрятал ее, откланялся и вышел.
-- Конченый человек, - прокомментировал его уход фон Энтден, - пропал Иван Лукьянович.
-- Это еще почему? - спросил, недоумевая, Разумовский.
-- Да потому, что его там, верно, ждут уже. С объятиями-с.
Карканье воронов тем более неприятно, чем более правдоподобно. Чтобы заглушить нарождающуюся тревогу, Екатерина вышла на балкон - слушать ликующие вопли гвардейцев. Ей очень шла военная форма.
Сквозь полупьяную толпу между тем пробирались два толстых человечка в роскошных военных мундирах и один - в придворном. Хотя - нет, не пробирались! Их несли. Один из толстяков стащил мундир - петровского образца - и кинул гвардейцам. Те стали этот мундир топтать. Другой сыпал из карманов деньгами. Когда они оказались под балконом, тот, что расстался с мундиром, крикнул снизу:
-- А вот и мы, матушка! Уже и присягнули!
Это были Голицын, Трубецкой и Шувалов - который Иван Иванович.
Вошли во дворец, стали рассказывать - в стиле анекдота - как выбирались из петровской ставки, да какой Петр дурачок. Поязвили, понасмехались. Рассказали и про князя в перьях, на шляхетское сословие хулу возлагавшего, и про Миниха, старого маразматика, поехавшего в Кронштадт. Вот тут Екатерина стала смеяться натянуто.
Заметивший это Гришка Орлов, отвел ее в сторонку, и стал выспрашивать, в чем дело.
- У них там есть умные люди, - сказала Екатерина, - а к нам перебегают дураки.
- Зато дураков у нас много, - утешил ее Григорий.
Выборгский полк шел в Петербург - к своим. Полковник Олсуфьев участвовал в заговоре, и курьер, посланный из Ораниенбаума, был арестован прежде, чем сумел своими криками смутить солдат. И все-таки рядовые шептались. Поэтому, когда напересечку полку вышла запыленная колонна кирасир, Олсуфьев поначалу обрадовался. Когда рядом будет еще одна часть, тем более гвардейцы, даже самые робкие души поверят, что все идет нужным порядком. И когда передовой усач спросил ИМЯ, которому служит полк, радостно выкрикнул пароль своей партии: "Екатерина".
И упал с размозженной пистолетным выстрелом головой - на уже мертвого адъютанта. Кирасиры целились в офицеров! Второй пистолетный залп привел выборгцев в замешательство, а потом ударили широкие груди коней и тяжкие палаши. Нет, не зря Миних организовал в русской армии тяжелую кавалерию! Бой окончился в секунды.
И вот Фермойлен наблюдал, как остатки выборгцев снова строят в походный порядок. Лица - недоумевающие, понурые. Не воины. И то - дали себя разогнать, а потом и собрать двум неполным сотням всадников. Всего двум. А из казарм выезжало шесть сотен. Пополнение нужней воздуха! Но эти... За Екатерину они смогли только панически разбегаться. И теперь готовы так же бессмысленно разбегаться за Петра. Нет, в теперешнем виде это не войско.
-- Слушайте меня, солдаты! - обратился к выборгцам подполковник, - Только сейчас, слепо слушая своих командиров, вы выступили против законного царя и против присяги. Это была их вина, не ваша. Они - мертвы. Мертвы и те, кому не повезло - бой есть бой. Теперь у вас командиров нет. Я не буду вести сброд, слепо следующий за командой. Те, кто не желает помочь восстановлению прав своего императора, я не держу. Пусть ступают, куда хотят. Прочих я поведу в бой, и возможно, на смерть, - По лицам Фермойлен видел: рады. Уйдут. Что же сказать? - Те, кто сохраняют честь и совесть, оставайтесь на месте. Кто потерял - шаг вперед.
Строй застыл. Трудно - первым выйти на такое. Стоят. Переглядывются. Вот - вот поймут, что все хотят того же - разбежаться, забиться по углам, не участвовать в братоубийственной склоке. И тогда - строй взорвется выходящими людьми, бросаемыми на землю ружьями. Полка не станет. Но время надо дать. Иначе - неволя. А не своей волей драться не будут. Секунды тянутся, как распаренная мокрая кожа лосин. Пора.
- Славно! - воскликнул Фермойлен, - есть еще люди в этой стране, в этой армии! Я горд принять команду над такими богатырями! Теперь - выберите промеж себя новых офицеров. Государь их всех утвердит, клянусь честью...
Вот тут строй забурлил - и роты стали выталкивать новых командиров, а Фермойлен вешал на них снятые с убитых шарфы и шпаги. Над батальонами поставил своих подпоручиков. Полчаса - и выборгский полк шел к Ораниенбауму. Шел весело и зло. Фон Фермойлен получил свое подкрепление.
Такая повозка называлась тарантасом. И для долгого путешествия была неудобна. Но для прогулки в погожий денек по окрестностям Петербурга - в самый раз. В тарантасе развалился Михаил Львович Измайлов - и потому, что целый генерал-полковник, и потому, что подранен был при прорыве из города. А вот теперь он ехал обратно. Рядом скакал комонный Баглир - в зеленом неудобном сюртуке не по росту и фигуре. Сюртук был Измайлова - преображенский, старого образца. Зато генеральский! Кто знает, может быть звание и прилипнет. Свой кирасирский мундир он надеть не мог. Потому как ехали они как раз туда, откуда несколько часов назад вырывались. В столицу. А там кирасиру ездить по улицам было бы небезопасно.
На заставе их охотно пропустили внутрь. Измайлов кинул золотой работавшему у шлагбаума солдатику.
По Невскому проехать было невозможно - плотная толпа из солдат и городских обывателей, обданная винным духом, преграждала путь. Пришлось спешиться. Баглир нашел преображенца потрезвее, сунул ему повод Искорки и пообещал полста рублей - если получит свою лошадь обратно. Схожим образом Измайлов обезопасил свой экипаж. После чего стали протискиваться ко дворцу, что было весьма непросто. Некто Шванвич предложил свои услуги - двухметроворостый детина шел сквозь оружную толпу, расталкивая и расшвыривая людское море, аки Моисей - Красное. Так же оно и смыкалось за ним, оставляя за саженной спиной достаточный прозор, чтобы там смогли утесниться двое. Стоила услуга недешево - но свои бока дороже. Особенно хрупкокостному Баглиру. Так что во дворец они прибыли с полупустыми кошельками - вторая половина нужна была на обратную дорогу!
В старом Зимнем было почти так же людно. Баглир оглядывал тысячами мелькающие лица - выхватывал знакомые, важные. Откладывал в памяти имена - для анализа. Между тем Измайлов выспросил дорогу и поспешил к Екатерине. А Баглир остался болтаться в преддверии. И отмечал - вино привезли от особняка Строгановых. А вот датский посол, довольный жизнью, ищет что-то. Шепотом объясняется с семеновцем. На ваш шепот есть наши уши. Ах, физиологическая потребность. Проследуем за ним. Удар когтистыми лапами. Хорошая штука - наручи. Приют уединения станет вашим последним приютом! Пошарим по карманам... Кошелек. Не то. Табакерка. Не то. А вот и бумаги! Кошелек и табакерку с бриллиантами тоже возьмем. Пусть думают, что гвардейцу на опохмел не хватало.
Баглир осторожно огляделся - все тихо. Оставалось последовать за Измайловым к Екатерине. Но дорогу ему заступил конногвардеец Потемкин, изображавший с несколькими товарищами дворцовый караул.
- Хватайте кирасира! Подсыл!
- Не подсыл, а парламентер, - заявил Баглир, молясь, чтобы датского посла не нашли. Или чтобы тот до срока не очухался. Когти-то он в последний момент втянул. Не из человеколюбия, а чтобы руки не окровавить, - прибыл с генерал-поручиком Измайловым. А это правда, что мои кирасиры всех ваших вырубили? Или осталось на развод?
- Хочешь драться? Или скажешь, что послам нельзя? - Потемкин, хоть и всего корнет, был величественен, смотрел сверху вниз и с презрением. Что поделаешь - рост.
- Я не посол, я при после. И - к вашим услугам.
Пространство освободилось само собой. Обнажили клинки.
Баглир бился по-своему - удар, отскок. Каждый удар - царапина. А потом сабля Потемкина оказалась слишком близко, и отпрыгнуть он не успел. Подставил ятаган - и сабля конногвардейца вдруг разлетелась надвое.
Баглир опустил ятаган и быстро ощупал враз заболевшую руку. На этот раз, кажется, обошлось. Потемкину бросили новую шпагу. Он сделал ею выпад - а заинтересовавшийся Баглир перерубил шпагу ятаганом. Потом, перебросив ятаган в левую руку, еще одну.
Михаил Львович между тем заливался соловьем перед императрицей и гетманом.
- Считаете ли вы меня умным человеком? - спросил он Екатерину.
Такой вопрос подразумевает положительный ответ - иначе говорить становится не о чем. Разумеется, Екатерина с ним согласилась. Разумовский тоже соизволил кивнуть. Тогда Измайлов нарисовал картину, сложившуюся в Ораниенбауме - самыми слякотными красками.
- Ваш супруг подавлен и готов отречься от власти, - говорил он, - если его выпустят в Голштинию. Я не знаю точно, что у него на уме - но готов уговорить его приехать сюда, в расчете на вашу милость. Так я смогу избавить свое отечество от большого кровопролития...
Ему верили. Ведь то же самое рассказывали и Трубецкой с Голицыным.
Снаружи раздался сабельный лязг. Граф Кирилл выглянул в помещение охраны.
- В такое время - и дуэлировать?! - возмутился он. Потемкин покраснел и опустил очередную шпагу.
- Мы не дуэлируем, мы шпаги рубим от нечего делать, - сказал Баглир, - корнет, подставьте свою железку.
И эту шпагу постигла та же судьба.
- Занятное у тебя, князь, оружие, - сказал Разумовский, он обожал тыкать мелким аристократишкам. Что поделаешь, издержки низкого происхождения. Зато перед высшими лебезил изрядно, - дай-ка посмотреть. Кстати, князь, а ты давно в генералы вышел?
- Часа полтора тому, - хмыкнул Баглир. Статус надо закреплять. Даже и среди врагов. Но гетман его уже не слушал. Он рассматривал крупный коленчатый узор белого колера.
- Грунт черный, отлив - золотистый, - бормотал граф, - булат наилучший, клеймо... не знаю. Князь! Это что за клеймо?
- Это не клеймо, - соврал Баглир, - это мой фамильный герб.
Вот так. Знай наших.
- Сенмурв ??? Просто - крылатая собака?
Баглир согласился.
- Просто сенмурв. Белый в черном поле.
А что оставалось делать? Белое в черном поле - высоко эстетично и полиграфически удобно. А Разумовский чуть не задохся. Ну ясно, у него небось герб с рюшечками, держателями, клейнодом, сенью. То есть новомодный. А тут - извольте понюхать столетий.
- За сколько продашь ятаган?
- Не продам. Он мне по руке. Опять же - наследство.
В Уфе просто выкупленное из ломбарда.
- Я не спрашиваю - продашь или нет. Я спрашиваю - за сколько, - бросил Разумовский.
Баглир решил - если ты из свинопасов вышел в гетманы и графы, и звенишь в карманах миллионами, то это - не извинение для чванства.
- Столько не начеканено, - и улыбнулся. Дружелюбность в этой гримасе люди замечали, только слегка попривыкнув. Прежде всего - к длинным, острым, загнутым внутрь зубам.
- Герб тебе подходит, - бросил гетман, повернулся к дверям - и встретил спину Измайлова, пятившегося от Екатерины в лучшем придворном стиле.
Только створки захлопнулись, Михаил Львович крутнулся на месте волчком, пропустил Разумовского.
- Пошли, - сказал Баглиру громко, чтобы все слышали, - передадим условия капитуляции Петру.
На обратный путь Шванвича не нашлось. И хотя Измайлов честно взял на себя роль ледокола, Баглир едва не был затерт и раздавлен. И очень удивлялся тому, что ничего не сломал. В тот день ему везло!
Искорку не украли, тарантас тоже. С гвардейцами Михаил Львович расплатился своими деньгами, Баглир - табакеркой датского посла.
Обратно ехали - споро, деловито - но обыкновенно. До заставы. А потом - Измайлов турнул с козел кучера и беспощадно погнал лошадей. Баглир мчался рядом, не жалея лошади.
И так - пока не встретили пикеты голштинских гусар. За пикетами просто спешили - доложить императору об удавшейся разведке.
К разговору из обреченных запасов потешной крепости Петерштадта были выставлены добрые кружки пива. При июньской жаре - в самый раз. Отхлебнули по глотку, закрыли тяжелые крышки.
Баглир изложил наблюденное. Отметил обилие в Зимнем церковных иерархов - и их мотив, опасение кроме крепостных и остальное немалое имущество потерять. Обратил внимание на вино и деньги заводчиков - Строгановы, Демидовы отнюдь не жаждали довольствоваться наемными рабочими, когда можно было купить рабов. И выложил главную добычу: бумаги датского посла. Расписки Екатерины в получении субсидий. И договор, согласно которому герцогство Голштиния уступалось Дании - в обмен на полтора десятка боевых кораблей.
И ликование мелкого дворянства. И опасливую грусть градских обывателей. И отчаяние купцов, которым совсем были уже обещаны выборные места в комерц-коллегии - а вместо этого произошел - грабеж лавок и даже складов при бирже. И безразличие народа.
- Народ надо расшевелить, - сказал Петр, - я Волкову велел - он манифест пишет.
Статс-секретарь Волков действительно писал манифест - на перилах набережной. К нему подошел Мельгунов, заглянул.
- Слабо, - сказал веско, - такие и в Питере строчат. Нам общие словеса не нужны. Нам надо, чтобы сразу много людей бросилось бить екатерининцев. Причем бить, невзирая на собственные расквашенные физиономии.
- Попробуй сам, - через губу предложил ему Дмитрий Васильевич.
- А что тут делать-то, - Мельгунов взял клок бумаги, пристроился поудобнее - и застрочил. Писал он активно, бормоча под нос и время от времени довольно потирая руки. Только что слюну не ронял. Этакий одинокий запорожец, пишущий открытое письмо ко всем государям Европы разом. Наконец, закончил. Показал.
Волков начал читать, сперва по диагонали, потом увлекся слогом и смыслом, текст его повел за собой, глаза проедали каждое слово. Наконец он отложил бумагу и шумно выдохнул.
- Забористо? - спросил Мельгунов, - или еще добавить?
Волков вдохнул.
-- Ты хоть соображаешь, что написал? - поинтересовался он.
-- Ты же сам говорил, что с рабством надо кончать!
-- Да ЭТО, тем более подписанное государем, способно вызвать нечто, по сравнению с чем выступление Екатерины - милая дружеская шутка. После такого... Ты хоть понимаешь, что это - полный каюк государству? И вообще любой организации? Аллес капут, как говорит государь наш Петр Федорович. Или еще точнее - ЗИГ АЛЛЕС КАПУТ.
- А ты отредактируй. Сделай так, чтобы капут оказался нужного размера.
- Но признайся - откуда ты это взял? Сам тут придумал? Не верю.
-- Просто я некогда изучал подметные письма крестьян-повстанцев: разинских, булавинских. Государь поручил изучить - чего нужно простому народу. В преддверии реорганизации третьего сословия в состояние менее рабское. Я немного поработал, и понял, что мы сидим на вулкане! На каждое ограничение свободы народ отвечал такими бунтами... Хребет ему ломали, но - пока не преуспели. Русский народ хоть и замучен, а велик. И за свободу шеи кому угодно посворачивает. Главное - дать повод и указать в нужную сторону. Иначе это могут оказаться не те шеи. А, например, наши. Поэтому сделать это надо именно сейчас. Противный случай чреват апокалипсическими эксцессами. Видишь, уже и слова для указа подбирал. А теперь просто сложил все требования вместе и перевел на канцелярский язык...
- Тогда ясно...
- Вот и хорошо. Трудись, а то получается, что я твою работу делаю. А когда закончишь обтачивать капут до нужного размера, используй для рассылки кирасир Чуплегова.
Канцлер Воронцов беседовал с гофмейстером Нарышкиным. Тот вел обычную светскую беседу - будто ничего не произошло. Мимо них потянулась колонна астраханцев. Батальон тянулся на запад. Били барабаны, свиристели флейты. Вслед за ним тянулись голштинские роты. За спинами солдат свисали пухлые ранцы с недельным запасом провизии. За ними катились, влекомые многоконными упряжками, полевые пушки. Отряд отнюдь не казался игрушечным. Размер терялся перед сумрачными лицами бойцов, полными решимости. Командующий этой небольшой армией фон Левен подъехал к скучающим сановникам.
- Счастливо вам оставаться, - пожелал он им, - в соответствии с волей государя я выступаю на Нарву...
- А как же мы без прикрытия? - спросил Воронцов.
- Как только отошлют гонцов с манифестом, ступайте на галеру. Она выходит в Ревель. Там вы, Роман Илларионович, должны создать локальное правительство, лояльное императору Петру. Вот инструкции - и протянул пакет с красными сургучными печатями. Кроме того, гусары задержатся еще на час.
- А где его величество?
Фон Левен пожал плечами и повернул коня.
Воронцов с Нарышкиным переглянулись, канцлер опрометью бросился к пристани. Петра он обнаружил на сходнях яхты. Рядом топтались Тембенчинский, Измайлов, Гудович и два десятка кирасир. И, разумеется, Елизавета Романовна.
- Лиза желает разделить мой анабазис, - сообщил Петр Воронцову, - отпустишь дочь со мной?
- А куда вы собираетесь плыть?
- В Кенигсберг. К армии Румянцева.
- А как же двор? - спросил, недоумевая, Нарышкин, - все на яхту не войдут.
Петр промолчал. Баглир фыркнул. Измайлов хмыкнул. Гудович пожал плечами.
- Пусть разъезжаются по домам, - сказал он, - хотя теперь везде будет небезопасно. После волковского манифеста екатерининцев будут бить - и хорошо, если не любых дворян.
Но с отплытием пришлось подзадержаться. В крепость ворвались лейб-кирасиры. Фон Фермойлен отсалютовал императору, потом увидел Баглира, и, соскочив с коня, облапил. Едва не раздавил о стальной нагрудник.
- Если бы мы заранее не подготовили маршруты отхода, как ты посоветовал, то уже наблюдали бы развитие событий с небес.
Кирасир и подошедших следом выборгцев присоединили к уходящему на Нарву отряду. Многие отправились развозить манифест - с непременным требованием не допускать дворянских погромов. В манифестах царь обещал третьему сословию полную волю и земельные наделы, а также снятие всех налогов, кроме подушного и всех повинностей, кроме рекрутской.