Geum.ru

   Дор-Баглир ап Аменго. Звучное имя но что в нем толку для изгнанника? Тем более для ссыльного в совершенно чужой мир. Мир, из которого невозможно вернуться

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   36

  -- Не знаю. Устройство очень сложное, я же готовился к героической смерти или изгнанию - а не к обслуживанию такого рода машин. К тому же наш мир довольно неплотный, шестнадцать звезд. А у вас - я ночью считал звезды, досчитал до трехсот и сбился. Нужно что-то очень мощное. Может быть, большую реку перегородить. А может, и этого не хватит.

   Миних начал возбужденно ходить по крохотной каюте.

  -- У меня есть проект привода рудничных насосов от водяной турбины. Это более эффективно, чем колеса. Если в Тобольске сочтут его интересным, я постараюсь привести от нее, заодно с насосами, и твою машину.

  -- А зачем? - спросил Баглир, - Устроить вторжение?

  -- Для начала - вернуть тебя домой. А там - по обстоятельствам. Может быть, получится не война, а торговля.

  -- Не получится.

  -- Чего не получится?

  -- Ничего. Ни войны, ни торговли. Перебрасывать из мира в мир можно только живое. И разумное. Микроорганизмы в брюхе - и те не переходят. А возвращать меня домой незачем. Там мне просто отрубят голову. Чучело из меня ты и тут сделать мог. Я же в ссылке.

  -- Я тоже. Но ссылки не вечны. Знаешь, когда МНЕ не отсекли голову, я сначала обрадовался - заговорило внутри что-то животное. Даже плакал там, на эшафоте. На казнь шел нормально, понимаешь? В парадном мундире, при наградах - забыли отобрать, сволочи. И был судьбой вполне доволен. Крепостями и каналами увековечился. Славой полководческой увенчался. Достиг высшей власти, некоронованной особе доступной. Всего добился в жизни, чего желал. Отчего бы и не помереть? С конвоем пошучивал. Табакерку в толпу запустил, смеху ради. Она, конечно, вся в каменьях была. Как за нее дрались! Хохотать хотелось, но боялся - вдруг не поймут, решат - сошел с ума. А мне было смешно. Как, думаю, те козявки, что МЕНЯ судили, будут управлять этой толпой тараканов, и что у них выйдет. Решил повторить. Содрал с пальца перстень, рублей, кстати, тысяч на двадцать только камушки тянули. С мясом содрал. Гвардейцы, когда арестовывали, помнится, стянуть не смогли. Снова - муравьиное действо. Ищу по карманам: нет ли еще чего? А тут объявляют милость. Возликовал. А тут уточненьице. Милость-то с конфискацией! Обидно стало до чеса в носу. Лучше б голову снесли. Все имение отобрали, как ворованное. А оно не ворованное, оно выслуженное. Вот и пустил слезу. Не поверишь - по барахлу плакал! А потом, сквозь сырость эту, смотрю на толпу под помостом, на тараканчиков. И чую - я уже не над ними, а с ними. Такой же прусачок. И понял - на тот свет мне рановато. Что я главного пока не добился.

   Миних замолчал. Напрашивался. И, разумеется, Баглир спросил:

  -- Чего же?

  -- Того, чтобы мной был доволен единственный, чье мнение мне важно. Я сам. Поэтому на судьбу не ропщу. А тебе и вовсе нет причин горевать. Есть очень простой способ победить своих гонителей. Это - пережить их. Любые невзгоды, любого врага можно пережить. Хватило бы здоровья. А ты молод и здоров. На медведя ходишь с одними когтями!

  -- Мой гонитель - закон. И смерть правителя не спасет - у нас республика.

  -- А народ отходчив. Законы тем более не вечны. Я сам ввел и отменил с полсотни.

  -- Этот закон действует столетия!

  -- Значит, скоро загнется! - Миних хлопнул рукой по столу, - Верь и работай. Вот и весь рецепт. А то оставайся. Россия всех принимает. Но может наградить, как меня. Или как Соймонова...

   Соймонова, по слухам, и кнутом били нещадно, и даже ноздри драли. Потом-де снова разорвали и приживили. Последнее, видимо, было сказкой - нос у сибирского губернатора был обыкновенный, картофелиной, безо всяких шрамов или других повреждений. Баглир промолчал. Он не хотел возвращаться. Он был очень обижен на изгнавшую его республику Тиммат. Но новый мир был чужим...

   Колесо судьбы проворачивалось, скрипя на выбоинах. Уже позади Тобольск - а по водоразделу на корабле не поплывешь. Миних купил карету, нанял несколько подвод. Баглир лежал под волчьим пологом, высунув только голову, и ловил длинным языком снежинки. И думал: а чего же хочет он? Вернуться, получить нормальное гражданство? И служить стране, которую ненавидит? Вернуться и разрушить эту страну? И царствовать на развалинах великолепной и все-таки родной цивилизации во главе каких-нибудь варваров? Вернуться и устроить революцию? Заманчиво. Да это же просто смесь первого и второго! Итак...

   Баглир вылез на свет божий, мощными взмахами крыльев взметнув поземку, подлетел к карете фельдмаршала, вцепился в дверь когтями и просунул голову в полуоткрытое окошко.

  -- Я решил. Я остаюсь здесь. Пусть Россия примет и меня. Но машину все равно надо построить.

  -- Зачем? Если остаешься?

  -- Что же мне, век холостяком мыкаться? Без жены, без потомства...

   Миних захохотал и потрепал его по щеке.

  -- Ты напоминаешь моего бывшего адъютанта, Манштейна. В самый патетический момент отпускаешь сальности.

  -- Какие сальности, эччеленца! Я серьезно!

  -- Если серьезно, полезай внутрь. Не то простудишься, а наши доктора плохи, людей-то лечить не могут. Помрешь от горячки, и всей карьеры. Меня другое беспокоит.

  -- Что именно, эччеленца? - Баглир протиснулся в окошко и устроился рядом с Минихом.

  -- Что никого навстречу не везут. Помнится, всегда была СМЕНА. Оттуда, скажем - Татищев, туда - Долгорукие. Обратно - Долгорукие, туда - Бирон. Обратно Бирон - туда Я.

  -- Может быть, новый государь добрый.

  -- Любой государь на Руси добрый. Согласно титула. Всемилостивейший. А чем добрей, тем больше должно быть ссыльных. Потому что не слишком милостивый предпочитает оттяпывать головы. Вот Елизавета Петровна, например, двадцать лет никого не казнила. Так Сибирь и подзаселилась. Не только министрами, мелочью всякой тоже. А Петр Федорович, похоже, в деда пошел, в Великого. Представляю, как выкатывают колоды, и половина сановников - шеи подставляет, а другая - топориками по ним! Вот бы увидеть, как Шуваловы Разумовских укорачивают. Но, боюсь, опоздаем.

   В Уфе, на мосту через реку Белую, гулял народ. Орали, пили, плясали. Все нации и сословия вперемешку. Подвода с зарывшимся в полог спящим Баглиром встала - проезда сквозь эту суету, несмотря на матерные конструкции, возводимые возницами, не было. Миних велел справиться, не немцев ли, часом, бьют? Оказалось, нет. Тогда он вылез, желая узнать, в чем дело. Ему немедля сунули штоф и предложили выпить за монумент милосердия.

  -- Какой еще такой монумент? - удивился фельдмаршал.

   Ему отвечали, что это, согласно определению сената, государь Петр Федорович. За своего освободителя граф осушил без колебания. Весь штоф. Правда, початый. А хлебосольные уфимцы, хоть и поскучнели лицами от жадности, поднесли закусить. Граф от огурчика отмахнулся, а хлебушком только занюхал. Скука на физиономии народа сразу рассеялась.

  -- Эт по нашенски, - сказали из народа, - эт красно. Не в Сибири ли выучился? Не в ссылке ли?

  -- Выучился - в службе армейской, а еду, верно, из ссылки. Возвращен волей государя, - ответил Миних.

   Тут его и порадовали. Сказали. Что давешним указом император повелел Тайную канцелярию распустить, пытки - запретить, а доносов - не принимать. Миних не поверил. Не поленился в градскую управу заехать. С собой взял, растолкав, Баглира. Чтобы тот убедился. Снаружи - благопристойно. Беломраморные колонны и часовые навытяжку. Баглир одну поцарапал когтем - оказалось, побеленное дерево. Миних осмотрел часового. Тот спал - стоя навытяжку, с открытыми глазами. Фельдмаршал даже восхитился. И будить умельца не стал.

   Внутри обнаружилась звонкая тишина - как раз для топанья ботфортами. Привычные к цивильным туфлям полы страстно взвывали, как голуби по весне. Направо, налево - коридоры с дверями, прямо - широкая лестница под ковром. Лестница вычурно изогнутая, ковер - прямоугольный, потому - вкривь. Миних свернул направо, Баглир, опережая, ухватисто распахивал перед ним запертые двери. Открыл одну - никого нет. Открыл другую - все пьяные, головами на вверенных столах лежат. Баглир протянул одного по руке когтями - недовольное мычание было ему ответом. Баглир вытянул у столоначальника шпагу. Миних уже шел дальше, открывая дверь за дверью. Пусто, пьяные, пусто, пьяные, еще пьяные, а вот - некто бесшумный из шкафа несгораемого мешочки с золотыми вынимает и по карманам рассовывает. Росточком не мал, а спиной крючится. Взял его граф за отвороты серенького сюртучка, потряс. Зазвякало. Немало уже порассовал. Двинул по морде. Баглир добавил лапой по заднице. Без когтей.

  -- Это произвол, не смеешь! Тайная канцелярия упразднена! - закричал тот нагло, - Теперь воровать можно смело! Доносов-то не принимают!

  -- Точно?

  -- Точно! Я ж сам губернскую переписку веду. Хочешь - документ покажу? Все чин чином, входящий, исходящий...

   Миних от расстройства даже сюртук казнокрада из рук выпустил. Тот обрадовался.

   - Сам видишь - все дураки. Кто по улицам пляшет, кто пьет, кто байки травит крамольные. Один я все понял правильно! Так чего с ними делиться, думаю. Представляешь - эти-то, по комнатам, проспятся - тоже ведь сюда прибегут, все прибегут. Надворные советники, асессоры, секретари. Все злые, похмельные. В дверях драться будут! Ан нет, уважаемые коллеги! Кто не успел - тот опоздал. А кто успел? А то им неведомо, что успел-то коллежский регистратор Глеб Иванович Выринский.

  -- Ясно... Много успел взять?

  -- Кое что. Да ты в шкафу бери, там еще много...

  -- А где губернатор, крысосвинья? - Миних начал выражаться по-немецки. Выринский сложносоставного слова не понял. Или был привычен к грубости.

  -- Анатолий Васильевич? Были у себя, наверху. Тоже, наверное, пьют.

  -- Веди. А ты, Баглир, охраняй.

   За высокой, стрельчатой двустворчатой дверью в готическом стиле губернатор отнюдь не пил. Он составил баррикаду из столов и стульев и пытался привязать к крюку для люстры веревку. Веревка была толстая, а крюк был маленький, и у него никак не получалось надежно ее привязать. На другом конце веревки красовалась петля.

   Выринский полуприсел и издал неопределенный звук. Губернатор обернулся.

  -- Плохая петля, - сказал Миних, - если не сорвешься, намучаешься. Шею не сломает, душить будет медленно. И не намылил зря. А лучше давай повесим этого вот... как тебя? Коллежского регистратора. Он тут губернскую казну разворовывал.

  -- Так самоуправство же!

  -- А тайной канцелярии нет, кто донесет? Ежели вдуматься, Анатолий Васильевич, у тебя только жизнь пошла, а ты вешаться хотел. Из пустяка смертный грех совершить.

   Губернатор, кряхтя, слез с верхотуры, сел на широкий стол, сдвинув задом письменный прибор.

  -- Все равно же разворуют! Все и везде. Тайно.

  -- А ты их тогда всех повесь.

  -- Пытки же запрещены! Никто не признается!

  -- А ты их без признания повесь. За то, что не уберегли. И так всех и везде. Со временем и управляться с губернией нормально сможешь. А пока давай повесим этого. Для острастки. Милосердие требует жертв.

  -- Анатолий Васильевич, Христом-Богом молю! - Выринский уже ползал на коленях, выбрасывая из карманов добычу. Ползал по мокрому. Мокрыми были и штаны, и даже сюртук.

   Миних втянул воздух:

  -- Как будто не смердит. Не понимаю, как можно так обделаться, чтобы до самого парика испачкаться.

  -- Это я так взопрел. Нервное, с детства потлив... Пощадите, ваше превосходительство!

   Миних посмотрел на губернатора.

  -- Мне его и трогать противно, - сказал тот, - Вон из присутствия! Завтра же уволю без пенсиона, с позором.

  -- Премного благодарю, ваше превосходительство... - Выринский бежал вон, оставляя мокрые следы и тихонько позвякивая.

   Снизу раздались крики. Кто-то звонким тенором выкрикивал тяжелые многословные немецкие ругательства. Кто-то вопил от боли. Кто-то неизобретательно матерился, поминая чью-то мать.

   - Я там около казны парнишку своего оставил, - объяснил Миних, внезапно оставив в обращении с губернатором панибратское "ты", - Уж больно старательно некоторые ваши подчиненные притворялись пьяными. Думаете, регистратор этот один такой? Просто первый.

   Губернатор торопливо зашарил в столе.

  -- Где же пистолеты... Его ж убьют.

  -- Как бы он сам кого не убил. Он, между прочим, на медведя без рогатины хаживал, и даже без ножа. А при шпаге от полусотни здешних боровов узкую дверь удержит.

  -- Если бы только боровов... Тут есть и которые за дуэли переведены.

  -- Чернильные души - и за дуэли?

  -- Дураки не только в армии служат. Тем более, иные из гвардии, с повышением на два чина. Как раз чтобы всласть поворовать перед отставкой. Держатся шайкой разбойничьей. Хамствуют, убить обещали. Меньше бы пили, поди, убили б. А канцелярия тайная гвардию иначе как за политику не трогала. Потому и держу в столе заряженные пистоли. А... вот они. Два мне, два вам. Хорошо, что запас держу, а? А что такое - химмельхерготт?

  -- Богохульство.

  -- Ясно. Он немец? Почти все порядочные люди в России - немцы.

  -- Он вообще... Вот они! Пали! Тьфу, да они и так уже бегут.

   Небольшая толпа - для узенького коридорчика в самый раз - спотыкаясь, путаясь в многоногости, покидала место событий. Панических звуков почти не было, а Миних их любил. Выстрелил в воздух. Кучка людей дернулась, метнулась, как анчоусы от акулы, стукнулась о стены. Какие-то человечки и отвалились. Остальные шумно протиснулись в двери.

  -- Толпа, - заметил Миних, - это простейшее, которое гораздо глупее составляющих ее людей. С каковыми мы теперь и побеседуем. Ну вот вы, например, - он пнул пытающегося подняться на ноги франта в неуставном камзоле. Манжеты кружевные, кольца - только не в носу. Явно не на вечно задерживаемое жалованье живет господин.

  -- Там тигра, - сказал галантерейный господин, - в нее и стреляйте. А мы ж не чужое - казенное. А вам бы, Анатолий Васильевич, потом отдали бы, сколько следует.

  -- Как зовут? - повторил Миних, злобно перекосясь и подтягивая к себе пышное жабо. Дошло.

  -- Бьют.

  -- Я тебя еще не так побью сейчас. Говори!

  -- Я ж говорю: Иван Яковлевич Бьют. Надворный советник. Вон князь Бегидзе валяется, исключен из гвардии и военной службы за буйство и рукоприкладство. А это - Беришников, вот - Давайко, тоже неплохой человечек, Петр... по батюшке не помню.

  -- Ну что, Анатолий Васильевич? Все ли немцы порядочные люди?

  -- Все, - убежденно встрял Бьют, - я, например. Я честно предупреждаю: там, в казначейской, тигра. Вот.

   И показал левую руку. Та, хоть и замотанная плащом по-бретерски, прокушена была до крови. Но для тигра прикус был мелковат. Губернатор так и сказал:

  -- Какая это тигра... Скорее, хорек.

  -- Не нравится мне, - заметил Миних, - что там до зубов дошло...

   И пошел в казначейскую. Заинтригованный губернатор поспешил следом. А там исполнил немую сцену из "Ревизора" за городничего. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Остромордое существо в черно-желтых перьях, с залихватским хохолком на голове, вытянувшись стрункой, обозначило отдание чести и четко доложило:

  -- Доверенная вами позиция удержана, эччеленца. Неприятель числом в полтора десятка статских особей рассеян.

  -- Почему кусался? Шпаги не было, что ли?

  -- Это той, что я здесь же подобрал? Эччеленца, это же парадная блесна, не сталь, а сосулька. Сломалась на первом выпаде. Пришлось подручными средствами. Ну и природными тоже. А кусаться мне самому противно. Потому я прошу меня на грядущее вооружить. А так же обмундировать. Долго я, эччеленца, буду рисковать простудиться? И босиком ходить мне тоже надоело.

   Губернатор, подобно змее, даже глазами не хлопал. Но волевую челюсть на грудь не уронил.

  -- Кто это? - наконец, выдавил он из себя.

  -- Да вот обитают такие в княжестве Пелымском. Не страшнее арапов. Но цивилизованнее. По-русски выучился в недели, по-немецки пока только ругается. Сам знаешь, в нашей армии без германской брани никак. Слушайте, Анатолий Васильевич, зачислите его в русскую службу. А то мне нужен толковый адъютант.

  -- А вы сами-то кто?

  -- Я? Фельдмаршал граф Миних. Приходилось слыхивать?

  -- Скорее как сказку... Я пешком под стол ходил, когда вы Перекоп брали и Очаков. Оду Ломоносова на взятие Хотина наизусть: "Крепит отечества любовь сынов российских дух и руку; желает всяк пролить всю кровь, от грозного бодрится звуку. Как сильный лев стада волков, что кажут острых ряд зубов"... - дошедши до этого места, не выдержал, посмотрел на Баглира и сбился, - Счастлив служить.

  -- Ну, так оформите юноше хоть фендрика какого-нибудь. А лучше повыше.

  -- Да он хоть дворянин?

  -- Его отец в... Китае имел мандаринскую пуговицу на шапке и высший орден. Какой?

   Баглир встрепенулся.

  -- "Сорока лучей", эччеленца. Вообще-то он не совсем высший, хотя...

  -- Родину он покинул в чрезвычайной спешке по соображениям целости шкуры, - Миних говорил нарочито громко, - так что обычный наш кадр. Шатался по Сибири, озверел. Потом набрел на мое узилище, отметелил охрану, вломился в дом. Обнаруживает разнообразные технические познания. Так как?

  -- Ради Бога, ваше высокопревосходительство. Но я могу его провести только по статской линии. - разговор зашел о привычном, и разум губернатора ухватился за возможность остаться в норме и уйти от невозможных предметов. В конце концов, если тайный сыск отменили, то и люди в перьях могут быть. И псоглавцы... Анатолий Васильевич отогнал было от себя размышления о необычном, но вот оно - стоит и смотрит большими зелеными глазищами. Зрачки у этих глазищ были вертикальными! А вокруг все уложено такими маленькими белыми перышками. Он прикрыл глаза рукой. Стало легче.

  -- Приходите, пожалуй, завтра, граф. Не обессудьте - видите же, какая кутерьма. Пока разгребусь...

  -- А то мы поможем, - предложил Миних.

  -- Я и сам. Прошла минутная слабость, я снова зол и нацелен на работу.

   Губернатор поспешно вышел, даже выбежал из казначейской. Было слышно, как он орет на оклемавшуюся в коридоре четверку. Потом сбавил голос:

  -- Ладно. По здравому размышлению я решил доверить вам четверым охранение казенных сумм. Медяка недосчитаюсь - вздерну всех четверых. Ясно? Жалованье, правда, можете брать в срок, а прочее - никак. За главного - Бьют, как старший по чину.

   Миних одобрительно кивнул.

   - Справится. А мы пойдем к портному и оружейнику. Мой адъютант должен выглядеть соответственно. Кстати, что у вас носят? Немецкое, да и русское, на тебе будет сидеть как седло на корове. А ты же не варвар, чтобы ходить в ремнях и шпаге...

   Миних оптом продал половину Баглировой добычи какому-то второгильдейскому купцу - как результат двадцати лет успешных охотничьих походов. И то купчик удивлялся и цокал языком - такая куча пушнины, на две подводы не вошла. Хотел купить и другую половину - но фельдмаршал рассудил, что в Москве или Петербурге цена будет не в пример лучше. Зато на появившиеся деньги можно было сделать Баглира человеком.

   Баглир совершенно не умел рисовать. И никогда не думал, что будет об этом серьезно жалеть. Но как прикажете объяснить портному, причем провинциальному и в особых изысках доселе не замеченному, что надо сшить на существо другого разумного вида? Да так, чтобы это органично смотрелось среди дурацких нарядов высших классов.

   Проще всего оказалось со всякой мелочью. Перчатки с прорезями для выпуска когтей, такие же мягкие сапоги по типу кавказских ичигов, банальные портянки, треуголка. С прочим пришлось помучиться. Портной поначалу принял Баглира за зверя. Потом, когда тот заговорил - за ангела. Но когда в его руки перекочевал задаток, остался только клиент. Облегающие штаны и сюртуки, одетые поверх перьев, превратили бы Баглира в точное подобие подушки. Наряды, принятые у него на родине, здесь многих бы удивили. Пришлось комбинировать. В результате получилось нечто, являющее низкорослое смешение казака-запорожца и польского пана середины семнадцатого века. Крылья пропали незнамо куда, только по бокам жупана шли непонятные разрезы. Баглир назвал эту деталь спинной муфтой. Портной ожидал, что из сложенных крыльев получится горбик. Ничего подобного - только плечи стали шире. Поверх пошел темно-серый плащ с пелериной.

   По оружейным лавкам приодевшийся Баглир ходил один, в венецианской маске. Фельдмаршал после нескольких разговоров простодушно решил, что он достаточно разбирается в холодном оружии. Это было отчасти так, но познания Баглира были чисто теоретическими. Успехи метательного оружия в его мире были настолько велики, что из обихода вышел даже штык. Сохранялись только диверсионные ножи и парадные кортики. Именно это, а не только дрянное качество, определило печальную судьбу первой попавшей в его руки шпаги. Баглир пытался рубить наотмашь хрупким колющим клинком. Поэтому, вспомнив рассказы графа Миниха, он попытался найти испанскую абордажную саблю или не слишком тяжелый кавалерийский палаш.

   Восток есть восток, и найти в Уфе какой-нибудь западноевропейский раритет оказалось невозможным. Баглир грустно перебирал более или менее стандартное русское оружие, тяжелое и умеренного качества, вертел в руках излишне длинные прусские шпаги. С надеждой изучал гнутые татарские сабли, но металл был еще гаже русского. Булатных клинков ему не попалось. Купив кинжальчик для метания и кривой русский засапожный нож, он собирался было этим и ограничиться, когда увидел нечто необычное.