Л. В. Савельева 1 Репрезентация
| Вид материала | Презентация |
- Г. Р. Ижбаева репрезентация, 13.96kb.
- Тезисы победителей конференции Языковая репрезентация концептосферы "Пища и напитки", 153.61kb.
- А. В. Савельева маркетинг казань 2009 федеральное агентство по образованию РФ институт, 2194.14kb.
- 25 апреля, 14. 15, ауд. 302 (пр. Ленина, 29) Руководители Савельева Л. В., д филол, 100.57kb.
- Репрезентация масонской символики в языке русской художественной литературы XVIII начала, 899.2kb.
- Статьи, 2548.73kb.
- Как репрезентация многообразия отношений, 342.58kb.
- Экфрасис как матричная репрезентация образных знаков 10. 02. 19 теория языка, 579.2kb.
- Бедность и богатство в современном российском обществе: изменения в социальной структуре, 325.67kb.
- Языковая репрезентация феномена игры в адыгской и английской лингвокультурах 10. 02., 1045.63kb.
ПЛЮРАЛИЗМ КАРТИН МИРА
И СПОСОБЫ ИХ ОПИСАНИЯ
Л.В. Савельева1
Репрезентация христианской картины мира
в азбучной гомилии Кирилла и последующей письменной традиции
В настоящее время обозначился явный недостаток в экспликации иррациональной стороны древней славянской культуры, так как времена господства государственного атеизма имели своим прямым следствием фактическое изымание ее из поля зрения исследователей. Тем самым узаконивались только сугубо рациональные параметры изучения текстов, что антиисторично по своей сути: именно видимое и невидимое, эзотерическое и экзотерическое, рациональное и иррациональное в своей совокупности только и могли характеризовать средневековое мировосприятие. Формы христианского символизма славянской письменности очень многообразны, тем более в разные эпохи ее развития, и, конечно, заслуживают самого пристального исследования. В небольшой статье возможно коснуться лишь некоторых из них.
Ключом к новой христианской культуре славян исторически явилась азбука, составленная известным византийским гимнографом и миссионером Константином Философом (принявшим перед смертью монашеское имя Кирилл). Христианский символизм отдельных графем, сказавшийся как в их начертаниях (часто христианских идеограммах), так и в названных Константином Философом особыми, отличными от греческих, буквенными именами, отразился даже в наименовании «глаголица». Глаголица – это не просто «передающая речь, говорящая», но и в старославянском языке – «проповедующая» [Старославянский словарь, 1994, с. 169]. Первый графический знак (вариант креста) и наименование этой самой важной буквы (азъ) явно содержит главную идеологему азбуки: я, то есть Богочеловек (человек подобен Богу) [Савельева, 1994; 1995; 1997а, с. 128–135; 1998; 1999а; 1999б; 2000 и др.].
Древнерусское письмо, основанное на производной от нее кириллице и при этом использующее упорядоченные буквы греческого устава, утратило христианскую символику глаголических графем, но непосредственно унаследовало двуединство видимых и невидимых начал – во-первых, и общий христианский символизм азбуки и ее именослова – во-вторых.
Азбучный именослов дешифруется, и это доказывается в серии наших работ, как первый славянский поэтический текст, написанный в жанре краткой проповеди Первоучителя к новообращенным христианам [Савельева, 1997б]. Наиболее неопровержимым аргументом предложенного толкования является оптимальное словесное решение эмблемы христианского вероучения в первых 27 словах-наименованиях глаголической азбуки (азъ – букы – вhдh – глаголи – добро – естъ – живhте – shло – земля – иже(и) – како – людие – мыслите – нашь – онъ – покои – рьци – слово – твръдо – укъ– фертъ – хhр(овим)ъ – отъ – пе – ци – чрьвь), составляющих глаголическую цифирь до 1000, притом что каждое из них (кроме загадочной буквы пе) семантизировалось именно в той словоформе, которая зафиксирована традицией и древнейшими источниками. Вдохновенное пятистишное «Благовествование от Кирилла», хотя и очень кратко в силу своего особого жанра, позволяет почувствовать евангельскую харизму и духовную мощь великого проповедника, просветителя и педагога.
Ср. перевод этого азбучного текста Первоучителя:
Я грамоту познаю. Говори: Добро существует!
Живи (те) совершенно, земля! Но как?
Люди, размышляйте! У нас потусторонний покой.
Проповедуй Слово истинное. Учение избирательно:
Херувим, – (отрешением пе[чали?]. – Л.С.) – или червь [см. подробную аргументацию пословного перевода: Савельева, URL].
Назначение азбучного Слова ни в коем случае не исчерпывалась практическими целями: оно посвящало славян в новую парадигму культуры и новый тип эстетики. Сама же эстетическая природа напутственного и посвящающего Слова Константина Философа более всего определялась поэтикой византийской гимнографии (ср. мотивы, образы, молитвословный стих) и гомилетики (особенно ярко это проявляется в композиции текста и в живой интонации устной речи, включающей обращения и безответные вопросы византийско-христианской проповеди). При этом азбучное Слово Первоучителя воплотило в себе христианскую философию и эстетику как внутренней (содержательной), так и внешней (формальной) организации текста.
Так, краестрочие Азъ (идеограмма) – Живhте – людие – Рьци – хhр(овим)ъ представляет собой очень важную черту поэтической структуры византийско-славянской духовной поэзии.
Глаголическая идеограмма первой буквы (одна из разновидностей креста как знакового изображения искупительной жертвы Иисуса Христа), названная словом азъ (то есть «я», «человек», «личность»), выступает символом личности, человека. Тем самым связь первой графемы и буквенного имени передает основной постулат христианства – человек подобен Богу. Остальные позиционно акцентируемые начальные слова пятистишия живhте – людие – рьци – хhровимъ явно связаны как грамматически, так и по смыслу. В целом же акростих определенно является говорящим и передает главную мысль, заложенную Первоучителем славян: Я (человек) подобен Богу. Живите нравственно, люди! Проповедуй духовное начало!
Как ключ к новой культуре, азбука должна была формировать нормы читательского ожидания и восприятия священного Писания, передавая «букву и дух» священного Слова. Поэтому перед христианским миссионером IХ в. стояла стратегическая сверхзадача: показать Божественную природу и тайну Слова.
Символичность буквенных наименований выступает на трех уровнях их восприятия:
1) изолированном (в контексте христианской культуры, по мере погружения в нее);
2) «целокупном», поскольку азбучный дискурс должен был передавать идею божественной завершенности (при этом связность рядом стоящих буквенных имен в индивидуальном сознании должна была носить неясный, мерцающий характер, передавая тайну сакральной истины);
3) акростишном, самом сокровенном, поскольку в эстетике средневековья для книжной поэзии краестрочие было высшим проявлением божественной гармонии.
Таким образом, азбука Первоучителя задавала программирующую микромодель христианской письменной культуры на уровне текста и его жанровой поэтики в первую очередь. Главное же – она передавала эстетическую модель миропонимания в единстве рационального и иррационального начал, вводя славян в новую, христианскую парадигму культуры Слова.
Символический смысл сокращений и некоторых диакритических знаков придыхания и интонирования (в том числе псиль, исо, паерка, оксии, варии, кендемы, каморы, апострофа, долгой и краткой) сохранялся в кириллице, как и в глаголице, по образцам греко-византийского письма, знаменуя собой сакральную эстетику «узорного надстрочья». Помеченная титлом недосказанность (сокращение) являла собой знак святости, знаменовала тайную посвященность, то есть титло было своего рода «орфографическим нимбом», символизировало «венец славы», особое благоговение и почитание – и(ису)съ, б(о)гъ, бл(а)годать, хр(исто)съ, тр(ои)ца, еу(ан)г(е)лие и под., иногда с вариантами, типа: ап(ос)толъ / ап(осто)лъ, б(о)городица / б(огороди)ца (запись дана согласно первоисточникам).
Не случайно надписи на распятии и иконах, как известно, всегда даются под титлами.
В текстах «титуловались» только понятия сакральные или же (не всегда) церковные артефакты. Известно, что слово агглъ под титлом значило «вестник, духовный покровитель» и передавало исключительно благоговейное отношение к этому понятию, а написание беститловое («складом») обозначало «падший ангел, сатана». Не менее характерно варьирование орфографических написаний слова глаголати: беститловые написания, например, характеризуют действие фарисеев, в то время как подтитловые написания – апостолов.
Сокращения в погодных и иных записях слов типа м(h)с(я)ць, д(ь)нь, л(h)то не противоречат сказанному, так как время мыслилось не как мирское, а как сакральное понятие. Показательно и регулярное подтитловое написание ч(ловh)къ, поскольку богоподобие «венца творения» обязательно подчеркивалось символом.
Акростихи разного рода (пословный, слоговой, буквенный, а также прямой и угловой, нисходящий и восходящий, межстрочный и внутристрочный) и некоторые менее распространенные приемы (попарное вертикальное написание букв, фигурная графика, позже – вязь), будучи своеобразной сакральной тайнописью, скрытой от неискушенного глаза, также соответствовали требованиям средневековой эстетики и несли в себе сокровенную Божественную истину.
Акростих воплощал концептуально-онтологическую идею Божественной гармонии и упорядоченности, противостоящих хаосу. Начальная позиция в стиховой строке была как бы привелигированной, и на нее выносились самые значимые слова или графические знаки. Искусством акростиха, по данным С.С. Аверинцева [Аверинцев, 1984, с. 349–350], в совершенстве владели греко- и сироязычные гимнографы (например, Роман Сладкопевец, Иоанн Дамаскин, Григорий Назианзин), от них оно было унаследовано славянской оригинальной книжной поэзией и шире – литературой. Серьезные аргументы на этот счет выдвинул А.А. Гогешвили, усматривающий несколько акростихов в списке «Слова о полку Игореве», известном его первым издателям [Гогешвили, 1991, с. 19 и след.].
Вплоть до петровской реформы графики на Руси культивировалось отношение к процессу письма как к действу сакральному, отсюда ведет свою этимологию и слово погрешность, так как отступления от традиции воспринимались как уклонения в ересь, за что Константин Костенечский, в частности, грозил анафемой. Характер отношения иконописца к своему делу и рукописного книжника к своему творчеству были идентичны [Бычков, 1996; Siilin, 2001, с. 367–368; см. также рецензию: Савельева, 2002, с. 140].
В заключение этой небольшой статьи нельзя не вспомнить исторические истоки христианской модели мироздания. Манящая бездонная глубина земного предметного мира, которая просвечивает сквозь его конкретную вещественность, – это одно из удивительных прозрений философии платонизма, на котором зиждилась византийско-христианская культура.
Библиографический список
Аверинцев С.С. Византийская литература // История всемирной литературы: в 9 т. Т. 2. М., 1984.
Бычков В.В. Художественно-эстетическая культура Древней Руси XI–XVII вв. М., 1996.
Гогешвили А.А. Акростих в «Слове о полку Игореве» и других памятниках русской письменности XI–XIII вв. М., 1991.
Савельева Л.В. Азбука – Благая весть от Кирилла. URL: elia.ru/rus/index.
Савельева Л.В. Русское слово: конец ХХ в. СПб., 2000.
Савельева Л.В. Азбучное слово Константина Философа в языковом, историко-культурном и поэтическом аспектах // Jугословенски филолог. LIII. Београд, 1997б.
Савельева Л.В. Истоки и загадки нашей азбуки // Русская речь. 1995. № 4.
Савельева Л.В. К синтагматике славянского азбучного именника. СПб., 1998.
Савельева Л.В. Новый комментарий к заметке А.С. Пушкина о славянской азбуке // Духовный труженик: А.С. Пушкин в контексте русской культуры. СПб., 1999а.
Савельева Л.В. Рецензия на монографию Lea Siilin «Отражение графико-орфографических норм церковнославянского языка в житийной литературе второй половины XVI в. на материале Жития Александра Свирского» // Вопросы языкознания. 2002. № 3.
Савельева Л.В. Славянская азбука: дешифровка и интерпретация первого славянского поэтического текста // Евангельский текст в русской литературе ХVIII–ХХ вв. Петрозаводск, 1994.
Савельева Л.В. Художественная структура азбучного именослова: стратегия дискурса // Традиция и литературный процесс. Новосибирск, 1999б.
Савельева Л.В. Языковая экология: русское слово в культурно-историческом освещении. Петрозаводск, 1997а.
Старославянский словарь. М., 1994.
Siilin L. Отражение графико-орфографических норм церковнославянского языка в житийной литературе второй половины XVI в. на материале Жития Александра Свирского. Joensuu, 2001.
В.В. Леденева2
Слово смысл в выражении нравственной оценки
О совести как категории морально-этической, особом нравственном чувстве, которое, по оценке Святителя Игнатия (Брянчанинова), есть «чувство духа человеческого, тонкое, светлое, различающее добро от зла» [Игнатий (Брянчанинов), URL], о слове совесть, чья «внутренняя форма прозрачно обрисовывает структуру концепта: это “знание, внутреннее убеждение” в чем-то, но это “что-то” “извне задано человеку как закон”» [Степанов, 1997, с. 635], писали много и интересно философы, в том числе и религиозные, психологи, филологи (О.П. Ермакова, Д.С. Лихачев, В.А. Маслова, А. Милеант, М. Олесницкий, К.Г. Юнг и др.).
Семантический объем слова совесть, фиксируемый толковыми словарями русского языка («Внутренняя оценка, внутреннее сознание моральности своих поступков, чувство нравственной ответственности за свое поведение» [Ушаков, URL]), раскрывает связь его понятийного содержания с критериями антропоцентрически ориентированных оценок (‛сознательность’, ‛моральность’, ‛ответственность’ и имплицитно – ‛хорошо’, ‛правильно’) в наивной картине мира. «О присутствии в человеке естественного закона нравственности каждому говорит его совесть» [Олесницкий, URL].
Русской фразеологией транслируются традиционные представлениях о нравственности / безнравственности, моральном / аморальном в этической формуле с негативным аксиологическим компонентом значения ни стыда, ни совести. В обобщенно-образном содержании этого фразеологизма запечатлена мысль о совести-судье, где стыд – это «чувство или внутреннее сознание предосудительного, уничиженье, самоосужденье, раскаянье и смиренье, внутренняя исповедь перед совестью» [Даль, т. 4, с. 347; ср.: Ермакова, 1999, с. 54–60; Степанов, 1997, с. 635–636]. Противостояние совести губительно, из-за него «лишишься духовной свободы: грех пленит тебя, и свяжет» [Игнатий (Брянчанинов), URL]. Совесть как проявление нравственного закона в человеке и способности к самооценке призывает знать стыд. Это же, безусловно, относится и к специфике пассионарности определенного социума.
Но не только абстрактные имена стыд и совесть передают важные для социализации личности, хотя и сложные для осознания человеком и трансляции языковыми средствами нравственные концепты, а также заключаемые в их информационном объеме тонкие оценки [ср.: Степанов, 1997, с. 635–640]. Мы ставим своей скромной задачей рассмотреть участие слова смысл в выражении нравственной оценки, к чему нас подтолкнула одна из сильных по воздействию сентенций Н.С. Лескова, отмеченная в его эпистолярных текстах 90-х гг. ХIХ в.: Хуже всего это – как к этому относятся люди нынешнего общества, совсем потерявшего смысл и совесть (Лесков, с. 264).
Слово смысл зарегистрировано нами в 11 контекстах. Например: Не хотите ли Вы ее получить в этом году вместо «Нэтэты», которой я скоро исполнить не могу, да и Вам, в журнальном смысле, «Доброхот» сослужит более службы, чем изнасилованная римлянка III в. (Лесков, с. 171); ...их надо заместить «милосердием» и «любовью» в высшем смысле этого слова... (Лесков, с. 195); Я знаю, что делаю редакции затруднения вставками, очень этим конфужусь, но фельетонный очерк должен отражать как можно полнее веяния минуты, и потому, что в этом смысле картинно и характерно, то надо подать на блюде... (Лесков, с. 257); ... Вл. Вас. что-нибудь путает и представляет себе обещания в ином смысле, нежели они ему выражены (Лесков, с. 279).
Оно использовано писателем в свободных и фразеологически закрепленных связях, что показывает конкорданс единицы в письмах 90-х гг.: смысл жизни, смысл слова; высший смысл, соответственный смысл; порядочный во всех смыслах; разумение о смысле (жизни); найти смысл, потерявший смысл, (не) отбить смысла, (быть употребленным) употреблен в смысле; во всех смыслах, в (журнальном, ином, этом) смысле.
Н.С. Лесков использует в письмах все известные лексикографическим источникам ЛСВ (лексико-семантические варианты) полисемантичной лексемы смысл: «1. Внутреннее, логическое содержание (слова, речи, явления), постигаемое разумом, значение. В статье о сожигании трупов (сегодня) несколько раз употреблено слово «поднос» – в смысле совсем не соответственном... 177; 2. Цель, разумное основание. Он очень способный и не злой человек, но «мужик денежный» и сам топит в себе проблески разумения о смысле жизни. 186; 3. Книжн. Разум, способность понимать и рассуждать. Хуже всего это – как к этому относятся люди нынешнего общества, совсем потерявшего смысл и совесть. 264; В смысле – в отношении чего-н. В этом смысле романы и поэмы носили фальшь в самом замысле... 195; Она умная, образованная и порядочная девушка во всех смыслах. 242» [Леденева, кн. 1, с. 358] (здесь и далее знак вводит устойчивое сочетание, цифра после контекста указывает номер письма).
Третий, реализованный в привлекшем наше внимание контексте ЛСВ полисеманта смысл вступает здесь в прямую семантическую перекличку со словом стыд («Чувство моральной ответственности за свое поведение, поступки и т.п.» [Ушаков, URL]). Последнее, как видно, является более традиционным для выражения отрицательной оценки не только попирающих нравственные законы, нарушающих принципы морали людей, но и духовного состояния общества в целом. На семантическую перекличку, а следовательно, вовлечение в одно вербально-ментальное, шире – концептуальное пространство указывает и совпадающая синтагматика (потерять стыд и совесть – потерявшего смысл и совесть), и характер контекстуальных коннотаций (пейоративность), и широкие ассоциативные связи.
Смысл-способность (общее, возможное) обнаруживает себя в разряде присущих людям качеств (индивидуальное / индивидуализированное, проявляемое), которые проступают в их поведении, позиции, деяниях и пр. Смысл-способность обладает ‛инструментальностью’ в качестве семантической составляющей – указанием на сему ментального действия; смысл-качество обогащается семой ‛результат’ (метонимический сдвиг).
Лесковское введение данного ЛСВ слова смысл как средства вербализации морально-этической категории и обозначаемого им качества как открытого для не лишенной субъективности нравственной оценки, которую может дать всякая социализированная личность, мотивировано, как нам кажется, чутким восприятием компонента ‛судить’ в семантической структуре. См.: «Смысл, м. способность пониманья, постижение, разум; способность правильно судить, делать заключения» [Даль, т. 4, с. 240]. Ср.: …и я, перечитав горы книг известного рода, нашел толк и смысл только в этом разумении и в нем успокоился и свой фонаришко бросил (Лесков, с. 239).
Семантический компонент ‛судить’ отражает существо ментальных действий, выполняемых при оценочной операции, в оценочной ситуации. См.: «Судить, суживать о чем, понимать, мыслить и заключать, разбирать, соображать и делать вывод; доходить от данных к последствиям до самого конца; сравнивать, считать и решать; || толковать, рассуждать, выслушивая мнения, советы, убеждения» [Даль, т. 4, с. 355]. Оценочная ситуация в отношении средств оценки «представляет собой онтологию умственного акта оценки (мнения субъекта о ценности объекта): изоморфная ей пропозиция отражает инвариантное значение оценочной семантической категории – положительное или отрицательное ценностное отношение» [Маркелова, 1997, с. 66]. То, что глагол судить предполагает согласование обозначаемого им действия с мнением и убеждением, очень важно для понимания исследуемого ЛСВ слова смысл в качестве выразителя нравственной оценки. М. Олесницкий подчеркнул, что совесть действует как законодательная и судящая сила [Олесницкий, URL].
Мнение и убеждение соотносятся с процедурой и результатом ментального акта оценки. Это предопределяет место их номинаций в структуре лексико-семантических средств, относящихся к ментальной лексике. «Эти слова означают систему мыслей или отдельные мысли, которые возникают у человека по поводу какого-либо предмета, явления», – находим трактовку архисемы синонимического ряда взгляд, воззрение, убеждение, мнение, суждение, точка зрения [Клюева, с. 37].
Мнение принадлежит к числу слов, заключающих в семантике, как видится, нравственно инициируемое, ментально обоснованное оценочное и ценностное содержание, что отражают контексты писем Н.С. Лескова: «1. Взгляд на что-н., суждение о чем-н., выраженное в словах. Хотел бы знать о нем Ваше мнение. Н. Лесков. 183; Я люблю Ваши мнения. 181; 2. Оценка, то или иное суждение о ценности чего-н. Без сомнения, должно же быть видно во мне что-то такое, что дает указания на мое высокое мнение о себе и о желании равняться с Т–м. 238; Общественное мнение – суждение общества о чем-н., отношение общества к чему-н.; само общество, как источник этих суждений. Все забывают, что «общественное мнение» представляет собою каждый из нас. 282» [Леденева, кн. 1, с. 169, см. также Ушаков, МАС].
Второй ЛСВ вступает в гиперо-гипонимические отношения со словом оценка и, собственно, понимается / трактуется через него, воспринимается как экспликатор отдельного оценочного акта («мысль, содержащая оценку кого-, чего-л., выражающая отношение к кому-, чему-л.» [Ссин, с. 234]). В убеждении (и это также демонстрирует высказанное адресантом писем) заключена идея твердой позиции (кредо), становящейся основанием для оценки: «Твердый взгляд на что-н., сложившийся на основе каких-н. идей. Ничего не могу сделать для перемены своих убеждений насчет литературного значения Меньшикова... 253» [Леденева, кн. 1, с. 406, см. также Ушаков, МАС].
Кроме того, мы не можем не подчеркнуть, что для Н.С. Лескова со смыслом связана также вера – благо, поддерживающая и укрепляющая духовная сила, дающая основание для суда совести и стыда – ступени к добродетели покаяния в христианстве: То, что Вы вычитали и изъяснили, никакого зачарования не имело, а ставило в свете вопросы до сих пор затененные, и отчего, если это у десяти человек не отбило смысла и разумной веры, – отчего остальным понадобилась такая чехарда?.. Но дело великое сделано: людям дано в умы верное направление. Это Ваша бессмертная заслуга (Лесков, с. 281). Вера в понимании писателя не противоречит взаимодействию со смыслом и даже может растворяться в разуме, а это вновь указывает на то, что смысл воспринят и используется им как один из операторов нравственной оценки (отсутствие смысла влечет за собой неразумную жизнь как жизнь бездуховную, без нравственного основания).
Итак, смысл как средство нравственной оценки сопрягается Н.С. Лесковым в письмах последних лет его жизни с субъективно устанавливаемым правом социализированной личности судить себя и людей по совести, имея веру, убеждения и располагая мнением по существу чего-либо. Потеря смысла ведет к безнравственности, бездуховному существованию, приравнивается к постыдным проступкам. Н.С. Лесков и в частных посланиях, во мнении о конкретной проблеме отражает систему глубоких убеждений, ту нравственную позицию, что помогала неравнодушно судить о современном ему социуме, разнообразные стороны жизни которого писатель отражал в своих реалистических произведениях.
Библиографический список
Епископ Александр (Милеант). Совесть. Голос Божий в человеке. URL: ru/biblio/books/list009/Main.htm.
Ермакова О.П. Концепты совесть и стыд по данным языка // Русский язык в контексте культуры. Екатеринбург, 1999.
Игнатий (Брянчанинов) свт. Аскетические опыты. Т. 1 // Православная беседа. URL: a.ru/library/index.
Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Русская словесность: антология. М., 1997.
Маркелова Т.В. Оценочные высказывания с предикатами «любить» и «нравиться» // Филологические науки. 1997. № 5.
Маслова В.А. Лингвокультурология. М., 2001.
Олесницкий М. Нравственное богословие. URL: ia-saratov.ru/books.
Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.
Юнг К. Г. Совесть с психологической точки зрения / пер. с нем. А. Руткевича. URL: ссылка скрыта.
Словари
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1978–1980. (В тексте – Даль.)
Клюева В.Н. Краткий словарь синонимов русского языка. М., 1961. (В тексте – Клюева.)
Леденева В.В. Индивидуальное и общее в идиолекте Н.С. Лескова: лексический состав эпистолярных текстов 90-х гг. ХIХ в.: словарь: в 2 кн. М., 2007. (В тексте – Леденева.)
Словарь русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой: в 4 т. М., 1981–1984. (В тексте – МАС.)
Словарь синонимов: справочное пособие / под ред. А.П. Евгеньевой. Л., 1975. (В тексте – Ссин.)
Толковый словарь русского языка / под ред. Д.Н. Ушакова: в 4 т. М., 1935–1940. (Электронный вариант; в тексте – Ушаков).
Источник
Лесков Н.С. Собрание сочинений: в 11 т. Т. 11. М., 1958.
Н.В. Уфимцева3