Серия «Право» Выпуск 15 2009

1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

ПРИРОДНЫЕ РЕСУРСЫ КАК ВСЕНАРОДНОЕ ДОСТОЯНИЕ

В КОНСТИТУЦИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ


Рассмотрение природных ресурсов в качестве всенародного достояния в Конституции Российской Федерации (далее - Конституция) в научной юридической литературе активно оспаривается: представители науки гражданского права считают, что положение Конституции о природных ресурсах как основе жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории (ч. 1 ст. 9) является бессодержательной декларацией¹³⁵, примером применения в юриспруденции довольно невнятных, абстрактных экономических категорий, которые лишены юридического смысла и применимости¹³⁶ (причем некоторыми учеными такое использование экономических понятий в юриспруденции называется «конституционной традицией»¹³⁷).

Сначала выделим, какие природные объекты следует называть природными ресурсами. В научной литературе на основе положений Федерального закона от 10 января 2002 г. № 7-ФЗ «Об охране окружающей среды»¹³⁸ выделяют следующие признаки отнесения тех или иных объектов к природным ресурсам: законодательное закрепление целевого их использования и наличие экономических критериев оценки. На основании этих признаков выделяют следующие объекты, которые являются природными ресурсами: земли, недра, поверхностные и подземные воды, атмосферный воздух, животный мир и другие организмы, леса¹³⁹.

Действительно, такая правовая категория как «всенародное достояние», в Конституции и действующем законодательстве отсутствует. В научной литературе также ощущается нехватка исследований, связанных с этим понятием в современных российских условиях. Так, только В. Д. Мазаев определяет дефиницию «национальное достояние»: национальное достояние он понимает в широком и узком смысле слова. В широком - оно характеризуется, во-первых, общественной значимостью как общего блага, так и направленностью на достижение публичных интересов, во-вторых, участием в про­цессе осуществления прав на национальное достояние субъектов публичной власти, прежде всего государства. В узком - на­циональное достояние представляет собой те ресурсы и права, которые народ (нация, население) оставляет за собой, не переда­вая все полномочия собственника на эти объекты публичным об­разованиям, оставляет право на непосредственное осуществление прав собственности на них и устанавливает непосредственные формы контроля за их использованием¹⁴⁰.

Положения ч. 1 ст. 9 Конституции определяют природные ресурсы довольно абстрактно - в качестве «основы жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории». Никаких упоминаний о «всенародном достоянии» в Конституции не содержится.

В то же время такое правовое явление, как «всенародное достояние», существует в современной России в правовых позициях Конституционного суда РФ, выраженных им в Определении от 27 июня 2000 г. № 92-О¹⁴¹; Постановлениях от 7 июня 2000 г. № 10-П¹⁴², от 23 апреля 2004 г. № 8-П¹⁴³ и от 9 января 1998 г. № 1-П¹⁴⁴, которые свидетельствуют об обратном: земля и другие природные ресурсы как основа жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории, представляют собой не что иное, как естественное богатство, ценность (достояние) всенародного значения; природные ресурсы должны использоваться в интересах Российской Федерации и ее субъектов, всех народов Российской Федерации.

На наш взгляд, указанное выше отношение представителей науки гражданского права к данной категории как к бессодержательной декларации обусловлено следующими причинами:

- сложившееся в советской юридической литературе представление о «достоянии» как о «антисобственническом» по сути своей явлении, а также представление о том, что «всенародное достояние» является синонимом государственной собственности, и этим исчерпывается все его юридическое содержание. Закрепление в том числе и на конституционном уровне возможности нахождения природных ресурсов в различных формах собственности (ч. 2 ст. 9 и ст. 36), по их мнению, превратило «достояние» в не имеющую юридически значимого смысла категорию, декларацию, которая не имеет никакого гражданско-правового смысла;

- по мнению цивилистов, вводя категорию «всенародное достояние», ее сторонники стремятся вывести природные ресурсы из состава государственной собственности: это как будто бы исключает возможность их приватизации и в целом произвольного использования по усмотрению публичной власти, а не по воле народа-собственника. Но ее практическое воплощение, по их мнению, опять-таки строится по привычным цивилистическим моделям, в которые она заведомо не вписывается. Ведь «народ в целом» в силу абстрактности, расплывчатости этой категории не может быть реальным субъектом отношений собственности: практически невозможно и нецелесообразно устраивать референдумы или плебисциты по поводу каждого случая использования конкретного объекта «всенародного достояния». В результате не остается ничего иного, как вновь признать государство (или, что то же самое, конкретные органы публичной власти) «выразителем воли и интересов на­рода», что, в свою очередь, неизбежно ведет к признанию государства субъектом права собственности на данное имущество¹⁴⁵.

Таким образом, представители гражданского права, следуя позиции, выработанной в советской юридической литературе, связывают понятие «достояние» только с категорией «собственность». Иного значения «всенародного достояния» они не признают и не видят.

Считаем, что после принятия Конституции существенным образом, качественно изменилась государственно-правовая реальность и сегодня ранее существовавшая цивилистическая категория «всенародное достояние» должна быть наполнена новым смыслом и подвергнута переоценке с позиций современного конституционализма.

На наш взгляд, положения ч. 1 ст. 9 Конституции безусловно предполагают, что природные ресурсы должны подпадать под особое правовое регулирование, представленное нормами как частного, так и публичного права.

В то же время представляется недопустимым отождествлять понятия «основа жизни и деятельности» («достояние») (которые согласно правовым позициям Конституционного суда РФ являются близкими по содержанию) и «собственность». На наш взгляд, с позиций современного конституционализма понятия «достояние» и «основа жизни и деятельности» гораздо шире понятия «собственность». Действительно, народ в качестве субъекта права собственности выступать не может, поскольку перечень таких субъектов четко указан в гражданском законодательстве. В то же время, как отмечает

В. О. Лучин в своем особом мнении к Постановлению Конституционного Суда РФ от 7 июня 2000 г. № 10-П, народ может выступать субъектом публично-правовых отношений, в которых тот или иной объект объявляется как его достояние, как основа его жизни и деятельности.

Кроме того, он справедливо отметил следующее: характеристика природных ресурсов как основы жизнедеятельности народа является по своей сути и предназначению обоснованием для установления особенностей правового режима такого объекта, в том числе в части, касающейся прав собственности на него. Понятие «основа жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории» введено для того, чтобы подчеркнуть важность и уникальность природных ресурсов и тем самым установить для их собственника дополнительные ограничения в интересах общества. К таким ограничениям относятся прежде всего установление целевого характера использования природных ресурсов, обязанность поддержания их в надлежащем состоянии, эффективного использования, недопустимость или ограничение свободного распоряжения.

На правильность разграничения частноправовой и публично - правовой сторон применительно к природным ресурсам также указывает правовая позиция Конституционного Суда РФ, изложенная им в Постановлении от 23 апреля 2004 г. № 8-П. В данном Постановлении Конституционный Суд рассматривает землю в границах территории Российской Федерации в двух различных значениях:

1) как конкретный земельный участок - объект гражданских прав, который может быть передан в частную собственность;

2) как непосредственно землю (публично-правовую категорию), выступающую в качестве государственной территории РФ, передача права частной собственности на часть которой недопустима, поскольку иначе будет нарушен суверенитет Российской Федерации и ее территориальная целостность.

Кроме того, хотелось бы обратить внимание на правовую позицию, выраженную в Постановлении Конституционного Суда РФ от 30 января 2009 г. № 1-П¹⁴⁶: в том числе исходя из положений ч. 1 ст. 9 Конституции при осуществлении правового регулирования оборота земельных участков законодатель обязан соблюдать баланс частных и публичных интересов на основе конституционного принципа пропорциональности (ч. 3 ст. 55 Конституции); сохранение целевого использования земельных участков является отраслевым правовым принципом, вытекающим именно из положений ст. 9 Конституции. Можно ли после этого назвать положения ч. 1 ст. 9 Конституции бессодержательной декларацией?

На обоснованность подобного подхода также указывают положения ст. 3 Водного кодекса РФ¹⁴⁷ и ст. 1 Земельного кодекса РФ¹⁴⁸, где водные объекты и земля являются объектами собственности и иных прав наряду с другими составляющими категории «основа жизни и деятельности человека»: они также выступают в качестве важнейшей составной части окружающей среды, среды обитания объектов животного и растительного мира, в том числе водных биологических ресурсов, как природных ресурсов, используемых человеком для личных и бытовых нужд, в качестве средства производства в сельском хозяйстве и лесном хозяйстве для осуществления хозяйственной и иной деятельности.

Таким образом, «основа жизни и деятельности народов, проживающих на соответствующей территории», не означает права собственности народа на данные природные ресурсы, а является лишь предпосылкой для установления дополнительных ограничений для их собственника в интересах общества, а также является публично-правовой категорией, которая обусловливает специальный правовой режим природных ресурсов.

Теперь несколько слов о соотношении данных ограничений с правом собственности в целом. Как отмечает В. И. Скловский, объективно ограничения права собственности необходимы в пользу социальных обременений собственника, поскольку по своей сути право собственности является неограниченным, полным правом¹⁴⁹. Как отмечается в цивилистической литературе, вводимые из соображений публичного интереса ограничения собственности не означают уменьшения полного господства, охватывающего вещь целиком¹⁵⁰, не являются формальным препятствием к признанию за управомоченным лицом права собственности¹⁵¹. Как отмечает В. И. Скловский, в настоящее время для Российской Федерации в области природных ресурсов более характерны так называемые «технические ограничения», т.е. прямое изъятие из права собственности конкретных возможностей, ущемление полноты права собственности, при этом другие свойства собственности – абсолютность, исключительность, бессрочность и др. – не затрагиваются¹⁵².

Кроме того, отметим, что в науке гражданского права всегда отмечалась специфичность природных ресурсов как объекта права собственности:

- земля, ее недра и другие природные ресурсы являются объектами природы, а не продуктами чьего-либо труда, и поэтому по справедливости не должны кем-нибудь присваиваться, следовательно применение понятия «собственность», а особенно «частная собственность» к природным объектам явно противоречит их естественной сущности и здравому смыслу¹⁵³;

- С. С. Алексеев выделяет в особую категорию собственности «достояние» (в которую входят и природные ресурсы), которая не может быть персонифицирована, т. е. быть частной¹⁵⁴. По своей природе она обречена на то, чтобы остаться государственной¹⁵⁵. В результате развития общественных отношений «достояние» обособилось и обрело высокий социальный статус особого состояния собственности – приобрело специфическое социальное значение и в какой-то мере возвысилось над всей системой отношений частной и государственной собственности¹⁵⁶.

Этот ученый говорит о более широком понятии «бремя собственности в целом», которое означает ответственность собственника перед всем обществом, всеми людьми, а также то, что собственник, который обрел возможность абсолютного, исключительного обладания имуществом, в социальном, духовно-моральном отношениях обязан строго следовать принципу: его право не безгранично, оно ограничено своим предметом и общими правовыми началами¹⁵⁷. Современный этап развития общества требует того, чтобы определенные объекты собственности, независимо от ее формы, получили признание в качестве публичных (получили публичную значимость)¹⁵⁸. Это означает, что такого рода объекты не должны быть предметами вольного обращения по одному лишь произвольному усмотрению или по подсказке власти, делом одного только собственника; права пользования и распоряжения должны быть поставлены в четкие рамки в соответствии с принципами и нормами гражданского законодательства так, чтобы в полной мере учитывались бы права иных (кроме собственника) субъектов¹⁵⁹. В современных условиях необходимо, чтобы при соблюдении всех законных требований права собственника не только соответствовали закону, но и получали легитимацию под углом зрения прочного государственно-общественного признания в отношении как утвердившихся в данном обществе принципов публичного порядка, так и морально-политической оценки со стороны населения¹⁶⁰.

- Д. В. Василевская называет провозглашение природных ресурсов достоянием всего советского народа чрезвычайно прогрессивным законодательным принципом: установив его, государство, реализуя права собственника, установило публичную ответственность за рациональное использование природных ресурсов, их охрану и воспроизводство¹⁶¹. Цель установления этого принципа – интересы настоящего и будущего поколений. Данные объекты находятся в общедоступном, публичном пользовании всего общества, всех граждан¹⁶². Так, государство предоставляет недра в пользование частным лицам, но на возмездной и срочной основе с обязательством пользователей соблюдать определенные условия пользования объектом. Порядок, основания и объем вовлекаемых в эксплуатацию природных объектов должны обеспечивать публичные интересы как нынешнего, так и будущих поколений россиян¹⁶³.

Таким образом, правовая категория «общенародное достояние» применительно к природным ресурсам в современной правовой действительности существует (во многом благодаря интерпретационной практике Конституционного суда РФ), однако ее смысл существенным образом видоизменен по сравнению с советской правовой доктриной: она выступает в большей степени как публично-правовая категория, в качестве предпосылки для введения дополнительных ограничений для их собственника исходя из особой социальной значимости природных ресурсов и особой правовой природы права собственности на указанные объекты. Она не подразумевает наличия исключительной государственной собственности на природные ресурсы (однако, допуская возможность нахождения природных ресурсов в различных формах собственности (ч. 2 ст. 9), Конституция вместе с тем не обязывает к тому, чтобы природные ресурсы находились в этих различных формах собственности). На наш взгляд, как использование в современных условиях прежнего смысла, придаваемого «всенародному достоянию» советской правовой наукой в полном объеме, так и провозглашение ч. 1 ст. 9 Конституции в качестве бессодержательной декларации недопустимо и противоречит современному развитию природоресурсного законодательства в Российской Федерации и практике Конституционного Суда России.


Примечания

К. Е. Никонов^


ИНСТИТУТ НЕОСНОВАТЕЛЬНОГО ОБОГАЩЕНИЯ КАК ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЮ ПРАВОМ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ


Право частной собственности относится к числу основных прав граждан. С. А. Авакьян говорит об этом институте как о «фундаменте статуса личности»¹⁶⁴. Е. Ю. Бархатова называет данное условие рыночной экономики «основой подлинной независимости человека и его уверенности в завтрашнем дне»¹⁶⁵. Важность соответствующей проблематики побудила Конституционный Суд РФ отойти от принципа «неторопливости» в высказывании мнения по доктринальным вопросам¹⁶⁶.

Охрана права частной собственности в одном из её проявлений суть закрепление в законодательстве ряда гарантий для частных собственников, позволяющих им беспрепятственно реализовывать свои права, а также защищающих их от незаконного изъятия собственности¹⁶⁷. Такая охрана обеспечивается рядом федеральных законов, предусматривающих ответственность за посягательства на собственность в любых формах¹⁶⁸. Наряду с этим актуальным представляется нормативное закрепление юридических процедур, пресекающих реализацию права собственности вопреки требованиям ст. 17 Конституции РФ, в частности в форме злоупотребления правом.

Понятие «злоупотребление правом» известно достаточно давно. Несмотря на римский афоризм «nullus videtur dolo facere, qui jure suo utitur», такой термин используется в законодательстве многих стран (начиная с французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г. и Германского Гражданского уложения 1896 г.)¹⁶⁹.

Не вызывает сомнений и возможность злоупотреблений правом частной собственности. В литературе, указывают, например, на злоупотребления при бесхозяйственном содержании культурных ценностей (ст. 240 ГК) либо жилого помещения¹⁷⁰, изъятии товара из обращения, которое привело к повышению цен¹⁷¹. М. И. Бару приводит пример домовладельца, уничтожившего в отсутствие квартиранта часть дома (принадлежавшего домовладельцу на праве собственности), не добившись выселения иным способом¹⁷².

В данной работе будет рассмотрен менее исследованный случай злоупотребления правом собственности, и обоснован механизм противодействия ему, включая восстановление нарушенных такого рода действиями субъективных прав.

Обязательства из неосновательного обогащения берут своё начало в римском праве в результате развитие взглядов на conditio sine causa, к которой стали относить ошибочный платёж долга, в действительности не существующего (condictio indebiti); передачу истцом ответчику определенной суммы денег или движимой вещи для достижения какой-либо цели впоследствии недостигнутой (например, передача денег в качестве приданого при несостоявшейся впоследствии женитьбе)¹⁷³. В настоящее время они урегулированы главой 60 ГК РФ.

Терминологические толкования весьма удачно дает Е. А. Суханов¹⁷⁴ и особых трудностей они не вызывают, однако ясность понятийного аппарата не всегда ведёт к надлежащему практическому применению института: кондикционные нормы используются «на всякий случай» и с достаточной степенью хаотичности, чтобы предполагать наличие проблем в функционировании института¹⁷⁵. Вследствие этого и предлагается его понимание как средство противодействия злоупотреблению правом собственности.

Восприятие указанного явления как одной из форм злоупотребления правом собственности, при которой собственник может препятствовать истребованию у него неосновательно полученного или сбережённого ввиду отсутствия необходимых формальных оснований для этого, полностью согласуется с традиционными цивилистическими подходами. Действительно, при получении недолжного во владение приобретателя поступают вещи, определяемые родовыми признаками, смешиваясь при этом с аналогичными вещами его владения, причём если речь пойдет о деньгах, неопределимость, какие именно вещи кому принадлежат, приобретает почти абсолютный характер, дающий возможность злоупотреблять правом собственности и препятствовать изъятию на том основании, что его вещи изымать неправомерно, а, как известно, право следует за вещью, а не наоборот. Ещё более сложна ситуация сбережения, когда приобретатель может избавиться от имущественной обязанности, не совершая действий по её исполнению, за счёт другого лица, причём к третьему лицу претензий быть не может: оно приобрело имущество основательно, в счёт исполнения имущественной обязанности, и при этих обстоятельствах помочь потерпевшем может только кондикционный иск, ведь в незаконном владении собственника уже ничего нет, а та часть, которую он должен был уплатить, имеет правовое основание, и притязаний на неё у потерпевшего быть не может. В ситуации обогащения в результате неправового пользования следует рассуждать аналогичным образом.

На основании такого подхода нельзя не признать абсурдными заявления о том, что вследствие кражи, грабежа, обмана или административного произвола необходимо вести речь о возникновении неосновательного обогащения¹⁷⁶, так как даже из определения, содержащегося в УК РФ (примечание к ст. 158) ясно, что в этом случае законодатель верно определил виновные деяния как «изъятие» и «обращение» в чью-то пользу, а не в собственность. Соответственно и мерой ответственности, одновременно восстанавливающей имущественную сферу потерпевшего, является обязанность возместить убытки¹⁷⁷.

Заявленный подход позволяет разрешить и многие дискуссионные вопросы. Во-первых, следует признать, что предметом требования кредитора по таким обязательствам могут быть только вещи, определённые родовыми признаками. Это значит, что требования по спорам о таких вещах могут быть заявлены только посредством кондикционного иска, при котором вещь изымается независимо от добросовестности или недобросовестности приобретателя. Посредством такого иска ответчика лишают не чужого имущества, а прав на аналогичную часть его имущества¹⁷⁸. (Поэтому формула «верни чужое», которой характеризует суть кондикционного обязательства

А. Л. Маковский¹⁷⁹, в корне неверна, так как de iura ничего «чужого» ответчик не возвращает.) Наряду с этим действительно нейтрализуется возможность злоупотребления правом собственности в ситуации, когда виндикация невозможна.

Во-вторых, признание противодействия злоупотреблению правом собственности в качестве конституирующего элемента кондикционного обязательства можно проецировать и на проблему применения норм неосновательного обогащения к институтам, указанным в ст. 1103 ГК РФ, которую постарался разрешить Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в информационном письме от 11.01.2000 № 49 «Обзор практики рассмотрения споров, связанных с применением норм о неосновательном обогащении». Однако не все авторы разделяют позицию ВАС по ключевым моментам данного обзора¹⁸⁰.

Наиболее дискуссионным является вопрос соотношения требований о причинении вреда с нормами о неосновательном обогащении. ГК РФ изначально предполагает самостоятельность данных обязательственных правоотношений и в п. 1 ст. 8 относит их к разным подпунктам – шестому и седьмому соответственно. Соответственно, исключительно субсидиарное применение норм об обязательствах из неосновательного обогащения ко всем обозначенным в ст. 1103 обязательствам признается в литературе и подтверждается судебной практикой¹⁸¹.

Вместе с тем, Е. А. Суханов, например, наглядно демонстрирует неосновательность разграничения обязательств из причинения вреда и неосновательного обогащения по принципу вины¹⁸². Однако считать предлагаемое им разграничение в зависимости от того, образуется ли на стороне правонарушителя имущественная выгода, теоретически обоснованным, также затруднительно: причинить вред с пользой для себя на практике вполне реально, и признавать «однородными подобные ситуации – значит признать, что нет разницы между двумя самостоятельными правоотношениями. Более конструктивным было бы разграничение отсутствия титула собственника и нарушения титула собственника. В первом случае лицо не совершает противозаконных действий (как было отмечено выше, оно может не совершать никаких действий), но его владение оказывается противоправным и нарушающим субъективное право кредитора по кондикционным обязательствам. Во втором случае происходит обогащение, изначально связанное с нарушением чужого титула, и здесь возможно требование реституции, виндикации, но никак не предъявление кондикционного иска.

О том, что нельзя заменительно применять нормы неосновательного обогащения к деликтным обязательствам под видом их субсидиарного применения, имеющего место в судебной практике, высказался Е. Перкунов, указывая, что возмещение вреда в натуре уже предполагает возмещение того, что было утрачено кредитором, но не того, что было получено лицом, причинившим вред¹⁸³. Но практика ВАС не принимает данную точку зрения, что приводит к противоречиям и в упомянутом информационном письме. В заглавии его пункта 2 сказано, что требование из неосновательного обогащения может быть заявлено «и в случае причинения вреда», тогда как в мотивировочной части ВАС выступает за субсидиарное применение нормы¹⁸⁴. На самом деле в представленном казусе никакого субсидиарного применения кондикционных норм не было: их применили вместо норм о возмещении вреда, и сложившийся прецедент лишь внёс путаницу в правоприменительную практику. Объяснение положения как «предоставления потерпевшему права выбора между иском о возмещении вреда и иском о возврате неосновательного обогащения в ситуации, когда причинение вреда сопровождается неосновательным обогащением причинителя»¹⁸⁵ также не отражает сути кондикционных правоотношений: случаи, когда потерпевшей стороне предоставляется на выбор несколько способов защиты, как правило, ясно указаны в Законе (например, в отношении розничной купли-продажи).

Нельзя согласиться также с мнением А. Л. Маковского¹⁸⁶, интерпретирующего описанную ситуацию как конкуренцию общих и специальных норм, поскольку и кондикционные, и деликтные нормы следует рассматривать как специальные. Различие же состоит в том, что деликтные нормы обеспечивают защиту потерпевшего, когда его право собственности прямо нарушено, а кондикционные – противодействие возможным злоупотреблениям правом собственности, и в п. 2 информационного письма, где говорится именно о нарушении права собственности, надлежало применять положения ст. 1064 ГК. Как обоснованно иронизирует Е. Перкунов, в похожей ситуации при неуплате цены, указанной в договоре поставки, требовать возврата неосновательного обогащения в виде «сбережённых» покупателем средств никто пока не стремился¹⁸⁷.

Позиция Е. Перкунова заслуживает внимания и в той мере, в какой она касается разграничения природы реституции и компенсации: в первом случае в пользу потерпевшего изымается только то, что было получено должником, либо его стоимость, а во втором – компенсируется всё, что потерял потерпевший в результате противоправных действий причинителя вреда. Следовательно, если в некоторых случаях цена иска будет равной размеру обогащения деликвента, оснований для применения иного способа защиты это не даёт, и поэтому заменой деликтных обязательств обязательства из неосновательного обогащения стать не могут, и остаётся признать, что сравниваемые институты должны применяться совместно только в случаях, оговорённых главой 60: п. 2 ст. 1104, предусматривающий дополнительную ответственность за ухудшение или недостачу имущества, произошедшие после того, как приобретатель узнал или должен был узнать о неосновательности обогащения, но не вернул последнее; п. 1. ст. 1105, говорящий об обязанности возместить убытки, вызванные последующим изменением стоимости неосновательно приобретённого имущества, если приобретатель не возместил стоимость немедленно после того, как узнал о неосновательности обогащения; ст. 1108, регулирующая порядок взаимных расчетов сторон при возврате необоснованно приобретённого имущества, а также при возмещении стоимости необоснованного пользования имуществом или услугами потерпевшего; ст. 1107, закрепляющая обязанность приобретателя возместить потерпевшему доходы, которые приобретатель извлёк или должен был извлечь с момента, когда узнал или должен был узнать о неосновательном обогащении¹⁸⁸. Как мы видим, субсидиарное применение норм направлено опять же на стимулирование должника к отказу от злоупотребления правом и добровольное возвращение неосновательно приобретённого, т.е. мысли по-иному рассуждавшего автора также вписываются в рамки предлагаемой концепции.

Вместе с тем на примере п. 5 информационного письма корректно считать, что судебная практика подсознательно стремится исключить всякое злоупотребление правом. ВАС отошёл от буквального толкования соответствующей нормы с тем, чтобы неосновательно обогатившийся приобретатель не мог злоупотреблять правом. Поскольку, во-первых, деликтных обязательств не возникло; во-вторых, при виндикации истец получил бы вещи, непригодные к их функциональному использованию; в-третьих, субсидиарное применение норм о неосновательном обогащении, как уже говорилось, возможно только с момента, когда приобретатель узнал или должен был узнать о неосновательности обогащения, но не вернул последнее, и в-четвертых, деликвент мог использовать эти вещи и без осознания неосновательности, – ВАС справедливо заключил, что в данном случае имело место именно неосновательное сбережение.

Таким образом, заявляемый подход к пониманию кондикционного обязательства, на наш взгляд, позволяет, с одной стороны, унифицировать судебную практику, с другой стороны, он вполне соотносится с системой действующего законодательства, а также даёт правоприменителю возможность защищать интересы пострадавшей стороны, не прибегая к спорному толкованию правовых норм.


Примечания