Странная книга. Совмещает очень многое. Проницательность. Острый юмор. Искренность. Флёр романтичности. Грусть от происходящего в современном мире. Ностальгию по былым законам чести

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   36

XXXXXIV


Збруева со страхом смотрела на лицо своего непрошенного гостя, которое что-то жевало, морщилось, и произносило какие-то странные междометия и звукосочетания похожие на слова, даже говорило утробным чревовещательным голосом. Глаза на лице вращались и смотрели независимо друг от друга, будто каждый глаз видел что-то своё, до боли родное и знакомое. «Неужели на него так подействовали мои чародейские чары? – с волнением думала Алевтина. – А я ведь только бровью повела, а что бы было, если б я ещё и ножкой топнула? Кошмар!»

- Э-э-э, да приди же ты в себя, защитник правосудия! Беда стряслась! Бандиты на продавщицу напали! Э-э-э!

«Может, на него самогонка так подействовала? Ну, я-то пью и ничё… Ничё мне. Ай, да ничё, ничё, ничё!».

Алевтина скинула с себя халат и, приблизившись к зеркалу, продолжила прерванное час назад взбивание грудей. Из этих самых грудей вырвалось наружу:

Мягкия, пуховыя

Сисички её,

Сладкия, мядовыя

Губочки её!


- Фу-у-у, мылася она, бяли… ну, бялилася, - затянула, было, Алевтина, потом устало опустилась на пол и уныло продолжила:


Ой, набелёмши-то, девочка, вы го…

Девочка, она вы город пошла,

Девочка, она вы го… вы город пошла.

Ой, насустречу ей мальчишечка ма…

Мальчишечка, то-то, маленький,

Беленький, то-то кудря… вот, кудрявенький.


Ой, да начал её он, девочку, спра…

Он девочку начал спрашивать,

Из ума её выве… ну, выведывать:

«Ай, из которого ты, девочка, ху…

С которого, девка, с хутора,

С которого жа ты ху… ёй, ты с хутора?»


Напевная, но надрывно тоскливая мелодия разливалась по всем страстным закоулкам Алевтининового дома. Сама она сидела патлатая и голая на полу и, сведя глаза к переносице, раскачиваясь из стороны в сторону, пела каким-то не своим, совсем чужеродным ей голосом, словно отпевая в церкви покойника:


«Ой, я сы хутора, хутора Сисько…

С хутора была Сиськовского,

Станицы была Слащё… ну, да Слащёвско-ёй!»


На отражение женщины в зеркале, смотрели два огромных миндалевидных зелёных глаза.


«Ой, насустречу ей мальчишечка ма…

Мальчишечка, то-то, маленький,

Беленький, то-то кудря… вот, кудрявенький».


Белая шарообразная голова на тонкой шее поворачивалась вместе с туловищем, а маленький безгубый рот был плотно закрыт, образуя скрытую непотребную расщелину. Два отверстия на месте переносицы образовывали дыхательную систему. От всего этого необычного живого существа исходили едва заметное голубое свечение и просто неземные флюиды жути. Жуть наводили неморгающие изогнутые кверху веки, какие бывают только у жаб и питонов. Существо располагалось за спиной у Алевтины, поэтому странно, что Алевтина смотрела в зеркало и не видела ничего, кроме…

- Я же тебе говорила, любушка мой, придут они, окаянные, постреляют всех, кто им поперёк скажет. Отсидись ты у меня в погребе, хошь мочёных яблочек поешь, хошь грушёвого взвара испей. - Её рука с проникновенной нежностью гладила раскудрявую голову молодого офицера. - А англичанин-то ваш найдётся, его Дунька надысь видела пьяным в доску. Она его, небось, и напоила. Усищи – во какие! А лопочет так смешно, «р» говорит так, будто ему язык подрезали. Ну, останься хучь на чуток, а?…

- Да не могу я, Аля. Служба, долг. Тебе известны эти понятия или нет? А насчёт англичанина…. Что же ты раньше-то молчала?

- Боялась, что спохватите его и только вас и видели.

Офицер резко поднялся и, одёрнув китель и поправив шашку, подался к выходу.


XXXXXV


Костик что-то оживлённо продолжал толковать Юльке. Она слушала его с детским восторгом, жадно заглядывая ему в лицо, словно пытаясь понять, правду ли он говорит или шутит. Но Костик был уже на седьмом небе от опьянения, на той его фазе, когда по его глазам бегали мурашки, а лицо растекалось в приливах и отливах благодушных эмоций. Иногда под действием каких-то неслыханно дерзких излияний, Юлькин взгляд смущённо уходил как ток в землю, а потом цеплялся за провода. Улыбка тускнела, а руки начинали нервно теребить поясок на платье. Но вечный двигатель прогресса, неутомимый искатель приключений Костя Пичугин, настойчиво привлекал Юльку за плечи и продолжал на чём-то настаивать, причём горячо и вдохновенно, не обращая внимания ни на Юру, который, прислонившись к дереву о чём-то переговаривался с Михалычем, ни на Лёту, которая готова была проткнуть своей острой мордой всё, что находилась у него и у Юльки на уровне её носа.

Юра, оказавшись в таком небывало запущенном природном заповеднике, пребывал в расслабленно-отрешённом состоянии всеобщего комфорта и удовлетворения и на все вопросы Михалыча, который просто заваливал ими, отвечал неизменно утвердительно, с долей почтения и искреннего участия в его витиевато-разболтанной мысли: да конечно, разумеется, безусловно…. Хотя ни один вопрос он толком и не слышал, или даже не понимал. Многие слова ему были в диковинку, казались архаичными, а некоторые просто смешили, как, впрочем, и сам принцип устройства междометийных изречений, так, для связки слов в предложении. Юрий, улыбаясь, разглаживал газетный лист, сверху донизу обработанный рыбьей чешуёй и жировыми разводами и, чисто машинально, прочитал утопающие в тёмных пятнах заглавие передовицы:

«НЛО: охота на доярок … необычайные пролёты-свечения здесь, - дело рутинное… это происходит за полночь…. Не раз люди видели, как над полем кружили белёсые огни вроде шаровых молний…. Муж Иван Юрьевич после случившегося пришёл в местную администрацию с жалобой: «Чертовщина распоясалась!» - и попросил защитить жену. Он искренне боится, что её могут украсть…. Сама она тоже напугана…»

- Да конечно, безусловно, - кивал головой Юра в такт Михалычевой болтовни, и всё пристальнее всматривался в замусоленные строки статьи.

Неожиданно залаяла собака и устремилась на зады Михалычевых строений.

Одновременно с противоположной стороны двора затарахтел «Урал».

Пётр затормозил чуть ли не у самого края стола. Бойко соскочив с сиденья мотоцикла как с седла лошади, он подал руку девушке, сидевшей в люльке. Она встала, но чуть было не упала на подкосившихся, онемевших от неудобного сидения, затёкших ногах. Петр в очередной раз ловко подхватил Светку.

Михалыч, выпучив глаза, засуетился и тоже вскочил с места:

- Стало быть, в набег ходил и вон каку сладеньку наливочку-то деду добыл? Ай да, лихой казак, ты, Петро!

С этими словами Михалыч вдарился в пляс, затейливо выламывая коленные суставы и разбалтывая чашечки, разводя туда-сюда руками, как граблями:

Выбирай жа ты,

Выбирай жа ты белая леблё….

Белая леблё… ну белая леблёдушка

Да по совести себе ле…

Себе лебледя!


- Исступленно заголосил Михалыч что есть мочи.

Юрий, похохатывая, смотрел на эту сумасшедшую сцену, к которой вот уже присоединился и Костик. Он начал неуклюже приседать и пытаться, засунув два пальца в рот, издавать озорной посвист. Где-то на задах заходилась лаем Михалычева псина. Сквозь остервенелый собачий лай и треск сучьев отчётливо доносились крики и трёхэтажный мат каких-то потусторонних сил, озлобленных на весь белый свет и стёртых в порошок незримой, но всемогущей силой под названием «жизнь».

Себе лебледя!

Себе лебледя!

- уже орал с помутившимися от экстаза глазами дед.

Пётр, опустив Светку на грешную землю, тревожно вглядывался в лица присутствующих. Накипь неясных сомнений мешала ему проникнуться торжеством происходящего. Предчувствие приближающейся опасности сжимало как тисками его могучую молодую грудь, мешая узреть причину столь безрассудной вакханалии. Какой-то незримый враг вероломно смел покуситься на святая святых, на девичью честь его девушки, которая по праву принадлежала ему, и только ему, - Петру Авдееву, а они песни горланят…. И Пётр от одной этой мысли вскипал как воск, но тут же приходил в себя, чтобы хоть как-то понять, что же происходит вокруг него, вокруг этих людей, да и с самими этими людьми.

Тем временем, запоздалые сумерки повсеместно разбрасывали свои невидимые сети. Тени деревьев сгущались и растворялись в шорохах насекомых и тихом шелесте листвы, краски тускнели. Среди этих разрозненных людских голосов Юрий пытался сохранить спокойствие и здравый смысл, различить тонкую свирель сверчка под крыльцом и услышать зяблика на комле трубы. Хотя, может быть, и не на комле, (потому что комель – это комель, а зяблик – это зяблик). Так или иначе, на сегодняшний день это была его миссия. Должен же кто-нибудь на этом благоухающем такими естественными ароматами клочке земли сохранять трезвый рассудок и ясность сознания... По возможности, конечно, трезвое, и, хотя бы, на шаг вперёд предвидеть дальнейший ход событий. Он посмотрел поверх этих беснующихся голов на край неба, где солнце, усталое и разморённое, уже готовилось скатиться в свою разостланную над горизонтом из пуховых облаков колыбель, и… невольно задержал взгляд на этом грандиозном в своём великолепии шоу.

Огромный светящийся шар вдруг стал медленно подниматься. Его яркие лучи падали на леваду, на Раствердяевку, на ту часть Шокин Блю, где проживала та самая Алевтина Збруева, к которой, якобы, ездил Пётр Авдеев за пополнением резервов и вообще на всё, что попадало в поле зрение Юрия Соловьёва.

Испуская невообразимо яркое свечение, шар поднимался всё выше и выше. Он был похож на солнце, которое, поправ законы всемирного тяготения, стало вдруг набирать скорость и удаляться в изогнутые временем пространства вселенной. За считанные мгновения оно превратилось в маленькую светящуюся точку-спутник, которых так отчётливо и много можно наблюдать на завораживающе-таинственном огромном звёздном небе нашей страны и её многочисленных планетариев.


XXXXXVI


Господин Краснокутский сидел в шезлонге перед бассейном. Его распаренное в сауне тело слабо реагировало на манипуляции двух откормленных тёлок, бойко работавших не покладая рук и языков с тем, с чем ещё можно было работать. Краснокутский любил отдавать себя людям полностью, без остатка, но на этот раз распаренная скользкая плоть предательски ускользала от того, к чему, собственно говоря, её обязывали – к остроте ощущений. Их не было. А у какого нормального мужика большая голова откажет, а малая заработает, после того, как ему отрапортуют по мобиле, что его самых крутых парней разделали как бог черепаху; что у него отняли его кровное; что его просто опустили, как дешёвку, кинули как лоха? Краснокутский тупо смотрел на суетящихся у его лядвий и, немного озадаченных, голых девок. У одной из них было отвратительное тату. Портрет вождя мирового пролетариата красовался ниже пупка и выше лобка. Треугольный, рыжеватого цвета шерстистый клинышек, уводящий своим окончанием в горнило всех без исключения революций, служил естественной, до боли знакомой всем бородкой, что делало портрет, чуть ли не животворящим ликом. Другая её наперсница была истыкана клипсами. Клипсы у неё были на лбу, в ноздре, на пупке и на клиторе.

Ещё только полчаса назад Краснокутский при виде этих пышнотелых вздоб возбудился и испустил слюну. Ощупывая маслеными глазами вожделенные выпуклости элитных проституток, он перекидывался с ними сальными шуточками, специально натыкался на их бёдра отвердевшим членом. Но после неожиданного телефонного звонка красны девицы почему-то превратились в развращённых тёлок и потеряли свою первозданную актуальность. Ничего кроме досадного недоразумения с ними не получилось. А вот мысль возбудилась. Она лихорадочно стучала Краснокутского по вискам, стучала как дятел, выдвигая на рассмотрение всё новые и новые гипотезы происшедшего. «Надо же! Завалить Бизона и его двоих ребят! Разве так поступают фээсбэшники? Тем более менты…. Менты вообще не при делах, здесь всё схвачено. Значит…. Как я сразу не догадался, это же просто работает новая бригада, но вот кто командует бригадиром? Сейчас это стало модным отхватывать готовые куски уже на славу испечённого пирога, отбирать уже налаженный бизнес и зверски устранять конкурентов. Насмотрелись, понимаешь, всяких там «бригад» вот и полезли в залупу. Да ведь как полезли – обескровили! Куда мне теперь девать этих пацанов? Они теперь отработанный материал. Куда их пристроишь с расколотыми черепками, да с одним глазом? Пенсию им платить? Нет уж, легче в асфальт закатать…»

Мысли Краснокутского взлетали, но тут же конденсировались и растекались по телу вместе со струйками пота. Текли, текли мысли Краснокутского известного в городе бизнесмена, вхожего в кулуары местной власти и имеющего на своём счету немало благодарностей и грамот за помощь в строительстве церквей, озеленение детских садов и прочей благотворительности. Это его очень хороший знакомый и деловой партнёр, депутат от одномандатного округа Слава Броневицкий, который, кстати, по уши у него, у Краснокутского в долгу, пригласил попариться в баньке с сюрпризом. За сюрприз он, очевидно, держал этих двух размалеванных сосок.

Пока Краснокутский сидел в шезлонге, Слава беспечно бултыхался в бассейне и, естественно ни сном, ни духом не знал о недавнем звонке из глубины Российских пущ. А оттуда звонил Бизон, просил забрать его и покалеченную братву, которая и на ногах-то не стоит, а лишь мычит и блюёт.

Наркобизнес, идею создания которого подкинул ему один поляк, постепенно набирал обороты, креп и вскоре стал основным в системе торговли вафлями и поставок питьевого спирта из Осетии. И вот теперь, когда все люди, от которых зависит получение корочки депутатской неприкосновенности, куплены, ему вдруг кто-то решил вставить спицу в …. «Кто-то меня сильно боится, кому-то я перешёл дорогу, но кому? Все эти вопросы перетираются мирным путём в баньке, в крайнем случае, на стрелках, но и это уже вчерашний день… Добро на наркобизнес Краснокутский получил сверху, он же не дурак, чтобы лезть на рожон – ушли те временны, когда пацаны гибли пачками в бандитских разборках. Сейчас всё гораздо проще: есть деньги – иди и проси, и да не оскудеет рука дающего. Отваливай за крышевание и живи спокойно. Зачем было так калечить парней? Им-то нужно было всего-то навсего прижать деревенского ублюдка, некого «крутого» через его тёлку. Ну, потиранили бы её для острастки, ну вызвали бы его на «откровенный базар», заставили бы возместить убытки, что-нибудь сломали бы, отрезали, не без этого, иначе как же заставить бояться и уважать старших по чину?»

Постепенно у Краснокутского созрел план.

Нужно послать в эту деревню Далтона, не смотря на то, что Далтон облажался – загубил тачку, отдал стволы деревенским олухам и прилетел с покаяниями как блудный сын, мол, не погуби, шеф! Карающая десница зависла над Далтаном! Но теперь обстоятельства диктуют дать ему ещё один шанс. «Пусть реабилитирует своё доброе имя вора и подонка, иначе - прилюдная казнь. Пусть снова едет к тамошнему менту, - хотя, мент наверняка проститутка и перекуплен, - и с его помощью выйдет на этих отморозков. Пусть добазарится о стрелке».

Невольно Краснокуцкий обратил внимание на неприятные ощущения в области гениталиев. Будто у этой пышногрудой сучки не язык, а наждачная бумага. Он нагнулся и, схватив тёлку за волосы, заглянул ей в приоткрытый натруженный рот. На её дрожащем змеином языке сверкнула клипса. «Пирсингистка чёртова! Не можешь делать минет, не мучай кандибобер!» Краснокутский с великим раздражением и досадой отшвырнул от себя «обещанный сюрприз» и засверкал ягодицами в раздевалку.


XXXXXVII


Далтон, избежав расправы, и получив добро на реабилитацию обрадовался как мальчишка и на полном серьёзе решил угодить шефу – простелиться вдоль и поперёк, лишь бы шеф оценил его рвение. Прихватив двух недавно принятых бойцов, он летел по трассе на новеньком порше, - тачке любовницы Краснокутского - Клариссы. «Да, оскудел автопарк шефа, - язвительно думал Далтон, - видно, не берегут его подчинённые казённое имущество. Бросают, где попало, а потом остаются от него рожки да ножки.

Если бы не новые проекты, которыми забил шефу голову этот кручёный поляк, - выращивать специального сорта коноплю на жирных Российских чернозёмах, а потом переправлять сырец через Польшу в Амстердам, где она идёт на ура у тамошних байкеров, хайкеров и прочих трансвеститов, - то всё было бы чики-пики: покуривали бы по-тихому травку и бабки в карман складывали. Так нет! Ему нужен международный резонанс, слияние двух мафиозных кланов…. Насмотрелся, козёл, разных там «криминальных чтив» и понесло! А ты сиди всё время на измене и думай, пронесёт или не пронесёт на этот раз?»

Далтон с удовольствием также размышлял над тем, какую ему выбрать тему поведения с этим ментом и с его афигелыми подручными.

«Нахрапом тут не возьмёшь – не было команды. Нужно добакланиться до реальной встречи их босса с Краснокутским. Ух, и кровищи потом прольётся! Шеф, если ему наступить на больной мозоль, коим является его уязвлённое самолюбие, может зайти далеко – ни перед чем не остановится! Будет валить направо и налево! За это его, конечно, уважают….

А мент, хитёр бобёр, прикидывался дураком…. Да и эти придурки за нос водили…. Да, расслабили они нас тогда капитально. Да нет, какие же они придурки, если сработали так профессио….», - тут на Далтона снизошло озарение. «Да ведь фэсбэшник с ними за одно! А не он ли этим всем заправляет? Да, конечно, он, а кто же ещё! Потому-то он нас и пропалил как лохов, там, на деляне! А ведь мог бы и пришить…. Странно, почему он этого не сделал? Почему лишь изуродовал тачку? Играет, сука! Как кот с мышью! Но и переть против таких авторитетных внутренних органов себе дороже. Пощёлкают в качестве прохождения практики и скажут: «Так и было». Куда шеф ввязался, бли-и-н... Но ему разве что докажешь…. Тем более сейчас, когда я вышел из доверия и он меня за лоха держит».

Когда Далтон подъезжал к хутору, у него в голове созрел окончательный план действий и «тема» поведения. Он решил продать себя фэсбэшнику. «Ты и я - одной крови. Ты, я и мент – одна команда. Ха-ха!»


XXXXXVIII


Уже на следующий день Тимрюк стал местом паломничества униженных и оскорблённых, с придурью и без придури, алконавтов и прочей сомнительной публики, не нашедшего понимания со стороны родных и близких, знакомых и дальних, и уж совсем далёких. А виной всему стал Михалыч, который проявил недюжинные способности в области распространения такого необычного продукта, как чистое сознание, свободное от зависимости различных навязчивых идей, алкоголя и желания почесать кулаки о тёщу или ближнего своего.

Началось с того, что рано утром Костика разбудил Юрий и с каким-то несвойственным ему треволнением стал теребить и настаивать на немедленном начале работы с пациентами.

А до этого Соловьёва мучила бессонница. Он выходил «на баз» и дерзал всматриваться в ночное звёздное небо, которое, возможно, бороздило то самое НЛО, произведшего на Юрия Леонидовича неизгладимое впечатление. Он был потрясён до такой степени, что готов уже был с разбега схлопнуться в позу эмбриона и, затаив дыхание, переждать нашествие пришельцев.

Этому помешал Костик, которому тоже не спалось. Он вышел на порог, вроде как по нужде, но, завидев Юрия, стоящего поодаль и всматривающегося в развёрстую бездну, тут же обнаружил приступы нескончаемого словоблудия, которые последнему, честно сказать, уже порядком поднадоели.

- Представляешь, Юрка, - говорил Костик, подтягивая на исхудалые бёдра полосатые трусы и вдохновенно закидывая голову к звёздам, - вот я живу уже здесь почти месяц и не чувствую бешеного потока времени. Я забываю о нём. Понимаешь, жизнь короткая, а земля круглая - хочется немного отдохновения. Представляешь, порой забываю, какой день недели, какое сегодня число и …

- Это ты съел чего-нибудь…. а скорее выпил, - пасмурно заметил Юрий.

- Да, брось, пустое всё. Бывалыча встанешь с первыми светлыми криками кочетов, потянешься - и на баз справить нужду, - продолжал Пичугин, немного смутившись, что его друг не настроен выслушивать спонтанно взыгравшую мелодию струн его души. - Потом побежишь к роднику, омоешь лик и пригоршнями, так это, зачерпнёшь водицы, холодной и прозрачной, кристально чистой, какой ты отродясь ещё не пивал, взалкаешь и, умиротворённый, улыбнёшься навстречу новому дню. Всё хорошо, всё живо, всё щебечет, тянется к солнцу, к небу и чувствуешь, что вместе со всем этим миром живёшь и ты, Костя Пичугин. Дышишь, ходишь и…

- Умиротворяешься, - докончил Юрий, всё это время недоверчиво косившийся на своего друга. – Это всё происки неземных цивилизаций, угадал?

- Нет, ты не скажи, Юрка, здесь у нас, конечно, не курорт. Люди озлоблены на судьбу, но честное слово, я бы отсюда не вылазил. Что человеку нужно для полного счастья? Деньги? Свобода? – продолжал Пичугин, как бы не слыша своего друга, как бы решив, во что бы то не стало, насладиться своим полуночным щебетом.

- Равенство и братство, - опять закончил за Пичугина его друг.

- Э-э-э, брат, а что это ты куришь? Ты же вроде у нас не курящий? Влюбился что ли? В Юльку? Ха-ха! А что, умная и талантливая девчонка. Ладно-ладно, шучу.

Юрий действительно курил, хотя он действительно не курил. Просто когда выходил из хаты, схватил со стола пачку Петькиных сигарет и давай чадить одну за другой. От волнения, от чего же больше.

- Ты вот что, Костя, ты это серьёзно насчёт психоанализа? Думаешь, что-нибудь можно узнать про потусторонние миры? Думаешь твой Шалтай инопланетянин?

Пичугин сделал серьёзное выражение лица.

- Да тут такое можно нарыть, Юрка, такое… - И Костик без зазрения совести поведал Юрию историю своего успеха пребывания в Шокин Блю. Ну и прибрехнул маленько, не без этого.


XXXXXIX


Михалыч, опохмелившись, поднял идею повального психоанализа на ура и стал обзванивать будущих прихожан, обещая им прямо-таки беззаботное детство, как только они прочистят мозги с помощью гипноза. В качестве оплаты Михалыч просил приносить различного рода гостинцы, ибо «доктур живой человек и ему перед сеансами будет не зазорно порадоваться каким-нибудь увесистым пирожком со щавелем или рюмашкой-другой домашней мурцовки».

Весть о гипнотерапевте, тайно засевшем в Тимрюке, облетела хутор со скоростью возгорания высохшего от зноя сосняка. Люди приходили как на праздник, улыбаясь во весь рот и готовые лезть на стены и даже на рожон, задерживать дыхание, ходить на руках и, вообще, творить что угодно, лишь бы не ударить в грязь лицом перед учёным человеком.

Пётр, проведший всю ночь в бдении около Светки, сонно наблюдал за тем, как Юрий с Костиком оборудуют кабинет для проведения сеансов в дальней комнате Михалыча. Из залы с разрешения Михалыча убрали всё лишнее. А лишним оказалось всё, что находилось в зале. Ржавые утюги, ящики с запчастями и инструментами, альбомы с пожелтевшими фотографиями, валявшимися на полу, пустые бутыли из-под домашнего вина, вешалки, допотопная швейная машинка, плетёные корзины с сушёными грушами и яблоками, а ещё много, много пыли и другой, непонятно с какой целью покоившейся в горнице «хламидоманады».

На деревянную кушетку, которую они притащили из сарая, было постлано байковое одеяло, в голова положили маленькую, набитую тряпьём, подушку. Около кушетки поставили вылинявшее кресло гипнолога. Ставни окон призакрыли так, чтобы создавался соответствующий интим. Осталось только воскурить фимиам и помолиться богу Ра. Ведь известно, что гипнозом владели ещё жрецы древнего Египта. Но это совсем другая история.

Первым пациентом оказался Сергей Серкин, вертопрах ещё тот, без постоянного места работы, без постоянной жены и даже без постоянного места жительства. Живёт то у сестры, то у родителей, то у друзей, то у шальных баб. А главное страшно пьёт. Вернее выпивает. Но, надо отдать должное его силе воли, - хочет бросить пить, то есть выпивать. С тем и пришёл.

Сергей бесцеремонно сел на табурет и, закинув нога на ногу, с неподдельным интересом стал рассматривать гипнотизера.

- Вчерась с дружком напились бражки и пошли догоняться к его бывшей, - начал своё повествование Сергей.

- Вот как? Интересно-интересно. Послушайте, Сергей, подумайте и скажите, о чём бы вы мне хотели рассказать в первую очередь, - брал инициативу в свои руки психотерапевт. Перед ним была совершенно выцветшая личность, лишённая каких-либо природных красок, с помятым лицом ханурика и склеенными на лбу пегими волосами.

Личность будто и не слышала вопроса.

- Ну, до того набрались, что вот и не помнили, куда, зачем мы и откуда. Очнулся я в какой-то то ли солярии, то ли обсерватории. Сижу, ну чисто в энэло. Какие-то рычаги, кнопки, пружины. А оказалось это перевёрнутый немецкий комбайн, привезённый нам по лизингу. Ёма –ё!

Юрий пристально смотрел в глаза этому юноши и старался понять сермяжный лейтмотив его повествования. Но, очевидно, никакого лейтмотива не было и в помине. Просто Сергею нужно было убить время за пустопорожней болтовнёй, не более, и вот под руку подвернулась мечта алкаша - учёный человек из Москвы. Упустить такую возможность излить душу Сергей просто панически не мог. Поэтому он повествовал и повествовал, без умолка вспоминая все свои вчерашние полуобморочные похождения, с усмешкой глядя в глаза врача-психотерапевта, видно оценивая его психотерапевтическое терпение.

Юрий начинал злиться. Не потому что начало процедуры скомкалось - не было ни расслабление пациента разговорами о погоде, ни прощупывание психотипа с последующим определением метода работы, - а потому, что этот непрохмелевший индивидуум мастерски взял инициативу общения в свои руки и психотерапевт спотыкнулся о его непроницаемость, как о камень. Оставалось только ждать, пока пациент выговорится. Вернее досыта наговорится, что было крайне нежелательно для проведения успешного психоанализа.

Тогда Юрий Леонидович решил брать быка за рога.

- Извините, Сергей, что я вас перебиваю, но вы сказали, что вам важно бросить пить. Хотя бы на время, так?

- Нет, ну, можно и на продолжительное время, или хотя бы на время посевной, можно, а? Я-то вообще и сам могу бросить, но, как говорится, сила есть, а воли нет. Ха-ха-ха!

- Безусловно. Верно. Так оно и есть.

В это время зазвонил мобильный телефон Соловьёва.

- Прошу прощения, Сергей, приходится работать в режиме он лайн, – оторвался Соловьёв от своего пациента - Да, я слушаю. Нет, можно только принимать витамины В2. Да-да, и побольше находиться на свежем воздухе. Не стоит благодарности. До свидания.

Ещё раз извиняюсь. Такие уж у меня интерактивные пациенты.

Итак, Сергей, мы с вами поступим следующим образом. – Соловьёв выставил перед пациентом открытую ладонь. – Вы должны упереться в мою ладонь двумя кулаками и давить со всей силы. Задача ясна?

Смехотворное настроение вмиг покинуло Серёгу. Его сменила безрассудная страсть угодить доктору. Он угукнул и, поплевав в ладошки, с невероятным усилием вперил свои кулачищи в ладонь Соловьёва. Юрий, не ожидая такого титанического напора, потерял равновесие и полетел с кресла, увлекая за собой и пациента. Быстро оправившись, и тысяча раз извинившись, Юрий снова одел свои чёрные очки, символизирующие тайну божьего промысла, (от козлиной бородки, которую ему навязывал подвязать Костик в качестве символа учёной зрелости, Юрий отбодался, тем более, что бородка представляла из себя натуральный козлиный хвостик), занял исходную позицию, попросив «больного» повторить процедуру. На этот раз он напряг трицепсы с бицепсами в преддверии грозной атаки Серёгиных кулаков. Сергею, очевидно, понравилась игра в «повали доктора» и он с прежней силой торпедировал ладонь. На этот раз доктор точно рассчитал максимальное приложение усилия пациента и, резко убрав ладонь вниз, по-звериному заорал: «Спать!» Это был крик души, который был слышен не только в огороде Михалычева поместья, от которого во все стороны разлетелись куры, но, возможно, далеко за его пределами. Сергей провалился в пустоту со скоростью разогнавшегося с обрыва бизона и, падая, врезался лбом о край кушетки, коя, перевернувшись, встала на дыбы.

Первое мгновение было тихо. Врач со страхом переваривал последствие неудавшегося рауш-гипноза, а пациент мирно покоился в углу комнаты. Три встревоженных неожиданным грохотом лица испуганно выглядывали из приоткрытой двери в «процедурную».

- Я же сказал, чтобы во время сеансов никого в доме не было, - прошипел Соловьёв, страшно округляя глаза. Дверь тут же захлопнулась.