Geum.ru

Школа культурной политики стенограмма v-го методологического съезда

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   30

Б.В.САЗОНОВ


Уважаемый председатель в каком-то смысле предугадал жанр моего выступления. Потому что всегда в Московском методологическом кружке я был оппозиционером. Видимо, именно поэтому я являюсь самым долгожителем этого Кружка. Поскольку я связал себя с ним в 1958 году и до сих пор себя числю его участником. За это же время прямые ученики и последователи уходили, а я почему-то оставался.

Поэтому мое место – это оппозиционность, и наверное она определяет жанр моего выступления здесь.

Если говорить с точки зрения оппозиционности, то я с самого начала должен сказать нет всем высказанным здесь точкам зрения.

Первое. Мне кажется неправильным говорить о том, что Георгий Петрович – учитель. И что здесь вообще есть ученики. Георгия Петрович никогда не был учителем и вообще научить не может.

Вот просто бытовой пример. Георгий Петрович когда-то был чемпионом Москвы по лыжам. А я на лыжах не катался, я катался на фигурных коньках. И поскольку я вступил в это общество, то пошел и на лыжах, причем первый раз я пошел на 30 километров. И если бы я знал, что я пошел коньковым шагом, что я, можно сказать, открыл эпоху… Но я, пройдя 10 километров, почувствовал, что уже совсем тяжело мне, больно. И я спросил: Георгий Петрович, как идти-то, Юра? Он мне не мог объяснить, будучи чемпионом, как идти на лыжах. Потом я уже понял сам, глядя на него, и так далее и стал учить других.

Значит, Георгий Петрович, и Московский методологический кружок – это нечто особое. Оно нуждается, наверное, в новом аппарате для понимания того, что происходило. Я не могу просто свести Георгия Петровича к учителю, а то сообщество, которое здесь сидит, просто к его ученикам. Для меня это проблема.

Далее. Наташа начала здесь говорить о том, что это вообще явление. И больше того, что это явление во времени растянуто. Я не могу сказать, что я претендую на истину, когда говорю свое собственное понимание, но я бы полемизировал с Вадимом Марковичем Розиным. Конечно, эта наука не была образцом нашей деятельности, но это было движение, по крайней мере иного рода, по крайней мере для меня, так как я попал в этот Кружок.

Я пришел на философский факультет, никогда ничего не читая по философии, узнав о том, что он существует, в 9-м классе, я никогда не думал, что вообще могут учить философии. Меня это потрясло и я сказал об этом честно. И я пришел на факультет для того, чтобы узнать, где произошла эта ошибка, где так извратили коммунистическую идею, что получили то, что мы имеем.

Попал я на факультет в 57-м году, там был, естественно, подпольный кружок, в который я вступил. Там и пили при этом хорошо. И познакомился с Георгием Петровичем, который мне сказал, что вообще бить стекла – это абсолютно бессмысленное занятие. Всякая революция начинается с революции в мышлении. Эта мысль меня потрясла. Я попал в этот Методологический кружок, он готовил эту революцию в мышлении как основу, наверное, перманентной социальной революции. Это не наука, не научные образы, а там начало – это мощные движения. И мне кажется, что они и продолжают существовать до сих пор как движение, хотя его социальные установки в настоящее время, наверное, стали другими.

И вот я попал в этот Кружок, совершенно, напрочь очарованный и сраженный этой идеей. И теперь я могу сказать, что мое существование в этом Кружке было непрерывно амбивалентным. Мне там постоянно что-то невероятно не нравилось. И в то же время существовало то, что мне очень нравилось, из-за чего я столько лет существовал в этом Кружке.

Что мне не нравилось, прежде всего? Мне не нравилось все то, что говорилось. Конкретные схемы, модели, будь то схема знакового замещения, или известная схема акции деятельности, когда исходный материал за счет известных процедур превращается в продукцию. Меня от этого подташнивало физически. И в этом смысле я могу сказать, что все, что я читал и слышал, вызывало во мне внутренний физиологический протест. И с этого началась моя оппозиция. Единственное, на чем успокоилась моя душа – это начало. И финальная точка – Игры. Это игры, которые вышли за пределы чисто рациональных схем. Это была та точка, которая свела меня с Георгием Петровичем заново.

Что же нравилось? Мне нравился тот способ жизни и существования. Ни в одном другом сообществе не было этого. Не было ни у Ильенкова, ни у других. Причем я не думаю, что это было вынесено из физики. Это было создано Георгием Петровичем, в этом была заложена определенная философская культура. Георгий Петрович всегда любил ссылаться на физиков, которые при этом были еще и философами. Это проблема рефлексивности.

Проблема была не только в том, какой объект исследовался и какие схемы при этом строились, а проблема была в том, как это организовывалось. И эта рефлексия, ее направленность, внимание к этой рефлексии. Вот эта наша деятельность и была подлинным отношением к этой рефлексии, она создавала ту подлинность и ту направленность, которая была.

С чего начинались эти семинары? С того, что Георгий Петрович подводил итоги того, что происходило за полгода, а в следующие полгода он развивал программу и планы того, что будет. Поэтому рефлексивная процедура была важнейшей. Думаю, что это и есть то, что требуется сохранить.

Какова же проблема сегодня, которая лежит за этой рефлексией, которая очень существенна сегодня и болезненна? Это проблема отношения методологии и профессионализма. Это то, что сегодня затронул Олег Игоревич [Генисаретский], и для меня это гигантская проблема. Это проблема не сегодняшнего дня, когда методология устоялась и превращается в некое школьное занятие. Проблема профессионализма для меня, я могу оценить сейчас ретроспективно прожитые годы, – она была предметом расхождения с Георгием Петровичем в 60-е годы. Очень резким поворотным пунктом.

Не помню, кто уже сказал, то ли Наташа [Кузнецова], то ли Олег [Генисаретский], относительно того, что методология в этом смысле разрушает и депрофессионализирует. Да, это бесспорно так. И в каком-то смысле это было невероятным достижением самой методологии в той социальной ситуации. Почему? Зафиксируем это, а потому я объясню почему.

Мне представляется, что есть, как минимум, два фактора, которые определяют опасность методологии как депрофессионализирующей и опасность невоспроизведения методологии как некоторой профессиональной формы деятельности. Первый фактор – в самой рефлексивной форме существования методологии. Дело в том, что методолог, с одной стороны, имеет собственную деятельность и ее постоянно рефлексирует. Причем это свободная рефлексия – и поэтому если, скажем, в исходной точке есть два семинара, которые были едины в своей тематике, потом они раскололись на два семинара, год или два проработали, потом сошлись вместе, – у них общего языка нет, нет общих проблем. Потому что рефлексия одних участников, одних людей вывела в одну сторону и других вывела в другую. Рефлексия не имеет жесткой предметности. А рефлексия в Методологическом кружке совершалась непрерывно, невероятно интенсивно. Поэтому темпы продвижения были невероятны. И если вы приходите, не побывав в Кружке Георгия Петровича, и через два года попадая на новый, вы не понимаете, о чем идет речь. И если вы начинаете употреблять старые понятия, старые слова, старые проблемы – вы дурачок. О чем вы говорите? Вы не понимаете, вы несете бред. Вы пользуетесь словами, которые два года назад были истиной. Вот это рефлексивное движение.

Второй момент состоит в том, что наряду с внутренней динамикой было движение по предметам – то, что Олег Игоревич говорил, – всегда в форме некоторого содержания. И это содержание, с одной стороны, было результатом внутреннего движения, а с другой стороны, бесспорно, выступало как внешнее содержание, связанное с жизнью и судьбой тех или иных методологов. Сначала это, скажем, были логика мышления, психология, языкознание, лингвистика – одни предметы. Потом сдвижка – и начиналась педагогика. Потом сдвижка – и это уже дизайн, архитектура, проектирование. Потом сдвижка – и это системный анализ. И, наконец, сегодня, наверное, антропология и герменевтика. В этом смысле каждый раз, выходя в некоторые рефлексивные слои и создавая новые предметности, методология не закрепляла себя в этих предметностях, поскольку она была тем самым мальчиком из рассказа Рея Брэдбери, который менял свой облик в зависимости от того, кто на него смотрел. Каждый раз это была новая история, она требовала нового рефлексивного осмысления истории мышления, истории деятельности – для понимания своих собственных источников и своего собственного аппарата, и мыслительного в том числе. Она двигалась так быстро, что не успевала укорениться в истории. Это была, с моей точки зрения, одна проблема. И она сохраняет свое значение сегодня.

Вторая составляющая депрофессионализации и вот этого очень сложного положения, когда методология, как мне представляется, не воспроизводится, а профанируется. Тезис – и это проблема – в том, что либо методология осуществилась как некоторое социальное явление, породила определенный круг людей, вообще создала феномен и дальше умрет, – либо она способна воспроизводиться. У меня есть гигантское подозрение, что она сегодня не воспроизводится, а только профанирует.

Второй момент, который обуславливает эту проблему – это проблема агрессивного прожектизма методологии. Это, я бы сказал, марксизм в ленинской трактовке, марксизм-ленинизм. Все мы дети своего времени, и Георгий Петрович прежде всего, – наверное, даже больше, чем мы, с его корнями и социальными в том числе. Что я имею в виду? Очень интересно сопоставить сейчас работы в "Вехах", отклик на "Вехи" интеллигенции России и ленинские работы. Там очень жестко прослеживается три стиля. Первый – такой идеологически-концептуальный – "веховский". (Причем я не говорю, что это плохо, это просто социальный факт. Другое дело, как мы начинаем оценивать этот факт в качестве факта для научной мысли, как научное явление). Второе – это ответ, скажем, того же Павла Милюкова на "Вехи", где он показывает, как ученый, погружаясь в исторический материал, что вообще то, что говорят авторы "Вех", не выдерживает научной критики и не выдерживает исторического анализа с исторической точки зрения.

И очень интересно: теперь я начинаю понимать, откуда растут ноги у Владимира Ильича [Ленина], когда он пишет работы "О государстве", когда он пишет целый ряд статей по национальному вопросу и когда он пишет целый ряд статей об источниках и составных частях идеологических. Фактически он решает те самые три проблемы, которые поставил Милюков в своем сборнике, но решает очень смешным образом. Если Милюков делает это на некотором историческом материале как исследователь-ученый, то Владимир Ильич это делает прожективным способом. Он проектирует новые ситуации. И вся предшествующая история – это его материал: материал ссылок, материал, откуда черпает он вот это содержание для того, чтобы быть в курсе, для коммуникации, и т.д.

И надо сказать, что, конечно, методология невероятно похожа на марксизм-ленинизм в этой в своей трактовке, где она агрессивно-прожективна. И с этой точки зрения история есть материал. Не надо ничего знать, не надо ничего читать, есть ценностные установки, есть методологическое мышление и надо их реализовывать.

Мне представляется, что сегодня методология, если не решит проблемы профессионализма, то она останется невероятно интересным, важнейшим феноменом исторической эпохи, там тридцати ли лет, двадцати ли лет или сорока, но дальше она не воспроизведется так, как она была тогда.

Эту проблему для себя я решал в 60-х годах, когда благодаря тому же Георгию Петровичу, волею судеб и волею некоторых зигзагов судьбы самого Георгия Петровича, попал в сферу градостроительного проектирования. С Вадимом Марковичем [Розиным] у нас был центр. У нас была такая очень интересная работа по отработке программы нашей деятельности. И вот там была альтернатива: чем является методология – некоторой внешней наложенной формой на деятельность или проектированием этой деятельности? Я выбрал другой путь для себя и не жалею об этом, между прочим – это путь выращивания методологов и методологии с некоторой деятельностью. Это невероятно трудоемкая, часто неблагодарная и т.д. деятельность. Но для меня это было некоторым спасением. Вот это тот самый профессиональный репер, который позволяет мне держаться до сих пор. И точно так же, с моей точки зрения, как логика была объявлена эмпирической наукой, для меня методология является эмпирической наукой. И методолог, который, с моей точки зрения, не проделал этот путь, он и будет вот тем, про что говорил Олег Игоревич Генисаретский: вот виртуальные события, и он вокруг них. Покучковался, методологическую тусовку провел и рванул дальше к следующему виртуальному событию.

Ну, конечно, если у вас есть гигантский багаж ваш личный, вашего опыта, вашего мышления, сознания, то вы можете выступать здесь в белом. В противном случае вы начинаете работать штампами и, с моей точки зрения, профанируете методологию. Для меня проблема профессионализма методологии была и остается центральной.

И в заключение я хотел бы еще раз поблагодарить Георгия Петровича лично. Потому что я считаю, что мне досталось, в этом смысле, прекрасная судьба. И, конечно, Георгий Петрович определил в этой судьбе очень многое. Спасибо!


А.А.ТЮКОВ

Спасибо большое, Борис Васильевич. Есть еще желающие выступить? У нас есть пять минут. Нинель Непомнящая.