Школа культурной политики стенограмма v-го методологического съезда
Вид материала | Документы |
- Программа дисциплины «Менеджмент культуры» для направления 031400. 62 Культурология, 330.18kb.
- Петр Щедровицкий, создатель Школы культурной политики Культурная политика: предпосылки, 89.99kb.
- Концепция развития культуры в свердловской области (2012 2020 гг.), 1678.29kb.
- С. Н. Горушкина Традиционная народная культура в медиапространстве России: о механизмах, 181.72kb.
- Российская Академия Художеств Стенограмма Международного научно-методологического семинар, 772.93kb.
- Общие вопросы культурной жизни, 2245.66kb.
- Общие вопросы культурной жизни, 1805.23kb.
- Общие вопросы культурной жизни, 1103.19kb.
- Доклад Н. С. Хрущева «О культе личности», 2958.05kb.
- Пятая политическая ментальность, 1084.82kb.
В.Е.СИРОТСКИЙ
Тема моего доклада – "ММК: пределы достижений". Тема такого доклада для меня, в общем-то, нетрадиционна и необычна. Я вынужден был ее выбрать, потому что достаточно нетрадиционно и необычно название этого Съезда, и когда я размышлял над тем, как мне ее за двадцать минут попытаться раскрыть достаточно коротко, попроще, что называется, я решил исходить из такой очень простой установки: что, с одной стороны, мне нужно все-таки как-то отнестись к аббревиатуре ММК, хотя, с другой стороны, конечно же, это миф, и в этом смысле, что называется, новейшее образование. И в этом смысле, конечно же, люди, которые вчера выступали, даже когда действовали и писали свои статьи, – они этой аббревиатуры не знали. И здесь можно обсуждать планы людей, их личных универсумов, каких-то картин и т.д. Наверное, это очень важно и нужно. Но пределы их достижений мне, например, неинтересно обсуждать, и чтобы все-таки как-то выйти к пределам достижений, я решил выбрать достаточно скромный набор принципов, которые для меня и стоят за этой аббревиатурой ММК.
Я выбрал их два. Первый: что ММК – это такая табличка, под которой подписываются все, кто считает, что рефлексия является механизмом развития мышления. Кто-то, может быть, и не подписывается, но я, во всяком случае, под этим подписываюсь. И второй принцип – это принцип прямого социокультурного действия. Эти два принципа я нашел в послесловии Олега Генисаретского, я с ними полностью согласился и прикинул, что они достаточно емко обозначают эту табличку – ММК. И тогда я получаю возможность обсуждать пределы достижений в реализации этих принципов, что позволяет мне перейти от обсуждения собравшихся в этом зале собственно к сути дела.
У меня в докладе будет две части (я постараюсь сделать их покороче). В первой части я буду обсуждать суть первого принципа, как я его понимаю – в чем там были достижения и в чем пределы. И вторая часть – второй принцип, который я буду обсуждать.
Итак, первая часть – рефлексия как механизм развития мышления. Можно указать два основных понимания, с которыми я постоянно сталкиваюсь и одному из которых противопоставляю другое. Первое: рефлексия понимается как некоторая интеллектуальная функция, а второе понимание рефлексии – как некой сущностной характеристики мышления, или мышления о мышлении. И, в этом смысле, кстати, для меня Игры являются своеобразной практикой или формой практикования именно первой рефлексии, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Рефлексия при этом понимается как некоторый выход или взгляд со стороны, какая-то надстройка над неудавшимся действием или неудавшейся мыслью, и, в этом смысле, она всегда является запрограммированным спутником запрограммированных неудачников. А рефлексия во втором смысле для меня является своеобразным действием, когда мышление действительно осуществляется. Оно не программируется, не проектируется. Об истории мышления бессмысленно говорить – это все равно, что, говоря о носе, произносить слова "носик", "носище". Это все модальные установки. Это не касается сути мышления. И в этом смысле для меня рефлексия мышления является действием особого рода, а именно – теоретическим действием. При этом слово "теория" я понимаю как "феориа", которое Хайдеггер очень интересно трактует как "рассмотрение лика", – когда мышление не боится, грубо говоря, взглянуть себе в глаза, но при этом не делает вид, что докопалось до каких-то своих утробных внутренних глубин: потому что если что-то и присутствует, то желательно, чтобы это было не безлично. И мышление тоже имеет свой лик, и тем более способно его рассмотреть. Поэтому, когда я говорю о достижениях ММК, мне интересно обсуждать только теоретические достижения. Но чтобы их рассмотреть, я хотел бы здесь ввести очень лапидарное, простое и коротенькое понятие теоретического действия в том контексте, в котором я указывал. Схемка будет очень простая. Она, собственно, как-то организует и мое здесь рассуждение.
Когда мы говорим о теоретическом действии, то оно, как мне кажется, начинается с такой своеобразной вещи, как знаковая форма. Своеобразность этой вещи заключается в том, что эту знаковую форму рефлексивное мышление кладет особым образом – таким, что, грубо говоря, семиозис перестает плыть.
В этом смысле я рисую знаковую рамочку. Прекращается течь символов на доске. Поэтому эта знаковая форма рефлексивного мышления – для меня синоним формы "методологического мышления", как чего-то достигнутого в европейской цивилизации, [и эта форма] является знаковой единицей.
Итак, я рисую первый квадратик, куда кладется рефлексивным мышлением знаковая единичка. Слово "знаковая единичка" достаточно противоречивое. Грубо говоря, если она положена в квадратик, и, если мысль в полагании таком состоялась, то откуда она знает, что это единичка? Потому что единичка предполагает, что есть что-то, что ее развернет в неединичной конструкции. Этот вопрос для рефлексивного мышления, как мне кажется, один из любопытных, я символизирую стрелочкой, исходящей из этого квадратика. Знаковой единицей мышление, положив знаковую единичку как единичку, дотягивает до рассмотрения знаковой единички как своего лика, и, в этом смысле, как произведения. Когда я говорю "про-из-ведение", это через два тире здесь нужно рассматривать, от слова "про" тире, "из" тире, "ведение". Когда эта знаковая единичка приобретает действительные формы, и нет никакого действия и ее связей с мыслью, она приобретает действительные формы в особого рода аппаратах. Аппаратах, которые позволяют разворачивать эту единичку, если хотите, на листке бумаги, не выходя за пределы этого листочка бумаги без всяких там смыслов о том, как там было в 40-х, 70-х, 90-х, кто с кем жил, и кто против кого на каких собраниях выступал. Математический маятник не догадывается о коллизиях математиков на кафедре. И тем более Гегель. Наверное, он как-то и рюхал ситуацию у себя на кафедре, но к Гегелю, в общем-то, в моем понимании слова как некоей знаковой единички (я сейчас говорю это по понятию, введенному для него) это никакого отношения не имеет.
Итак, аппараты. А вот к аппаратам имеет. В аппаратах мышление впервые встречается с результатом своего полагания, как своим собственным ликом, со знаковой единичкой. И мышление методологическое (я не знаю, кто такой методолог, но методологическое-то уж точно) – вещь достаточно свободная. В этом смысле Гейзенберг очень интересно сформулировал принцип человека как состоявшегося мыслителя. Когда он построил очередной физический аппарат, он ухмыльнулся и сказал: тот, кто такие аппараты не строил, он не в состоянии их строить. Совершенно бессмысленные знаковые конструкты, получающиеся в этом аппарате, каждый из них имеет свою интерпретацию сознания человека в его действиях и уже как модель, то есть знаковая конструкция аппарата, как второй шаг теоретического действия, под названием рефлексивная мысль, проявляется в такой свободе от результатов и от результирующих интерпретаций.
Аппарат свободен от тех интерпретаций, которым он затем подвержен. Я это символизирую стрелочкой, исходящей из квадратика номер два. Вот эта стрелочка и есть такой вектор, который указывает на свободу действительной мысли от разного рода вещей, для нее смехотворных, – интерпретаций. Смехотворных в смысле иронии. В смысле высокого эстетического чувства. А не смехотворных в смысле жителей кафедры какой-нибудь.
Итак, вот эта схема для меня является схемой теоретического действия, и, в этом смысле, произведением. А чем отличается произведение? Да и, соответственно, и достижения, которые были сделаны. Я считаю, что в методологии советской, или, скажем так, на советской кафедре под названием "Методология", было сделано несколько мыслительных достижений, было сделано несколько действий, которые можно обсуждать как теоретически состоявшиеся, как действия рефлексивной мысли.
Первое – было введено, предложено три типа знаковых единиц. Предельно простых. Первая – "a-x", где различались объект и знание о нем в разного рода схемах (и, прежде всего, в схеме атрибутивного знания). Это получило некоторую свою трактовку. Вторая знаковая единичка, которую бы я выделил, – это связка из двух морфологических описаний "a-b". И третья знаковая единичка – это различение некоторой действительности и маркированного представления о ней. Я использую здесь аппарат Лефевра и пишу "t+tx". Это более-менее известно. И в этом смысле для меня есть три корпуса таких разработок. Разного рода историки происходящего на кафедре это так или иначе пытаются превратить в некоторые концепты: в так называемую содержательно-генетическую логику, в принцип ортогональных структур (который получил затем предметизацию в том числе и в виде схемы разделения оргдеятельностной и объектно-онтологической досок), и в знаменитую технику рисования человечков, батальную живопись, которую, в общем-то, все мы, присутствующие здесь, освоили. И из которой, кстати говоря, из схемы человечков, выложена схема мыследеятельности. Для некоторых она даже символ, подлежащий толкованию.
Итак, знаковые единички или предзнаковые единички положены. Несмотря на все сопротивление кафедры. Что позволяет говорить, что эти единички знаковые положены и все-таки был такой ход?
Первое – по поводу так называемой содержательно-генетической логики или загадочной схемы атрибутивного знания. Это схема, которая своеобразна тем, что она позволяет первый такт делать не за счет того, что говорится, что "a" – это то-то, и указывается на что-то вне схемы, а "x" – это то-то, и снова на что-то вне схемы. А за счет того, что схема позволяет в первом такте прочитать себя тавтологически. И в этом смысле тавтология – это отчаянная попытка рефлексивной мысли обойтись без аппарата, как бы проявить себя в действительности. Второе: "a-b" – есть очень интересная работа Генисаретского 60-х годов, недавно опубликованная, и вы там можете познакомиться с принципом ортогональности. Была попытка сделать аппарат, порождающий ортогональные структуры, развернутые на одних и тех же морфологических описаниях, так называемый "метод бластов". Кого интересуют действительные формы, он может посмотреть. Но, пожалуй, на аппарат там тоже не тянет.
Наиболее яркое достижение, которое проявилось и в 80-х годах, – это, конечно же, алгебра рефлексивных процессов Лефевра. Когда он сюда приехал и его интервьюировали, он не знал еще, что такое ММК, но теперь познакомился, и от кафедральных коллег ему уже деваться некуда.
Была построена алгебра рефлексивных процессов (книжка "Конфликтующие структуры", 1972 год) и развернут в рамках аппарата ряд формальных моделей. Чтобы ввести эту алгебру, ему в книжке постоянно приходилось сдабривать ее добрыми порциями разного рода так называемых модельных онтологических интерпретаций. Это и задало тот идейный план, идейный и технический, который затем был реализован в Играх как уже автоматический. И, в этом смысле, пожалуй, третье достижение – с одной стороны, наиболее яркое и легкое для рассмотрения, а, с другой стороны, уже мало интересное. Первые два сейчас, пожалуй, мне кажутся наиболее перспективными для рассмотрения.
В чем пределы такого рода рассмотрений? Предел, как мне кажется, заключается в том, что в проявленных действительных формах эффективное мышление, разворачивающее эти знаковые единицы, оставалось в рамках элементарной логики и логики разворачивания аппарата, который работает. Разворачивание всех конструкций и структурных связей диктуется тем, что из себя представляют связываемые элементы: a, b, t, tx, ... И, в этом смысле, предел такого рода знаковых единиц заключается в их элементарности, в точном смысле этого слова. И неформальности, потому что каждый из этих значков все-таки требует так называемых содержательных интерпретаций.
Этот предел проявляется прежде всего в том, что структуры разного рода, например, схемы, развернутые в этих знаковых единицах и в не совсем оформленных аппаратах, они в общем-то даже не совсем схемами являются, они являются изображениями связи между векторами, символизируемыми содержаниями, но каждый раз связь остается некоторым ноуменом второго порядка, исследовать который, во всяком случае, – это интересная задача. Элементарная логика, к сожалению, – неформальная. В этом смысле все, кто называет себя формальными логиками, они все страдают вот этой неформальностью. Когда он обсуждает "с" есть "п", так чтобы ему обсуждать, дальше разворачивать эту конструкцию – "с" есть "п", ему необходимо всегда подразумевать, что он понимает под "с", а что под "п". Когда в 20-х годах Рассел трижды проинтерпретировал связку "есть" функционально (из некоторых прагматических контекстов), ему за это дали Нобелевскую премию. В этом смысле элементарных логиков укрепили в их правоте, в непосредственных достижениях.
Таким образом я вижу достижения ММК и его пределы. Теперь вторая часть. По поводу прямого социокультурного действия. Здесь обсуждать все очень легко, потому что от этого прямого социокультурного действия, я думаю, методология давно уже отказалась. Методология – я имею в виду сообщество людей, которые называют себя методологами. Все действия уже давно опосредованы. И, в этом смысле, никто не пишет статей, чтобы потом, ну, как бы это сказать, глупость их была... я про себя это говорю, непосредственно наблюдаема, а действуют опосредованно, формируя всякого рода заказы, всякого рода игры, консультации и т.д. И с кем уже ни играли только! Говорят, даже с разного рода верховными советами – и еще, говорят, будут играть. Но прямого социокультурного действия это не задает. И, в этом смысле, для меня 90-е годы, если говорить об этапах, – они начинаются с возникновения журналов методологических – "Вопросы методологии" и "Кентавр". Последний – в меньшей степени, потому что это больше игротехнический журнал, где даже элементарной логике нет места. Но прежде всего журнал "Вопросы методологии". Вот именно он для меня символизирует новый этап. Это и есть попытка, первая попытка прямого социокультурного действия. И то, что Матвей Соломонович там мужественно вынужден публиковать старые, сброшенные на магнитофонные кассеты файлы, – это не его вина, а это его беда: что принцип не совсем функционирует.
На этом я бы хотел закончить свое выступление, поблагодарить за внимание. Если есть какие-то вопросы, я могу на них ответить.
П.Г.ЩЕДРОВИЦКИЙ
Слово для выступления предоставляется И.Заксу.