Школа культурной политики стенограмма v-го методологического съезда

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Программа дисциплины «Менеджмент культуры» для направления 031400. 62 Культурология, 330.18kb.
• Петр Щедровицкий, создатель Школы культурной политики Культурная политика: предпосылки, 89.99kb.
• Концепция развития культуры в свердловской области (2012 2020 гг.), 1678.29kb.
• С. Н. Горушкина Традиционная народная культура в медиапространстве России: о механизмах, 181.72kb.
• Российская Академия Художеств Стенограмма Международного научно-методологического семинар, 772.93kb.
• Общие вопросы культурной жизни, 2245.66kb.
• Общие вопросы культурной жизни, 1805.23kb.
• Общие вопросы культурной жизни, 1103.19kb.
• Доклад Н. С. Хрущева «О культе личности», 2958.05kb.
• Пятая политическая ментальность, 1084.82kb.

В.Г.МАРАЧА

Владимир Африканович подал для меня очень хороший пример, расска­зав о киевской методологии. Я хотел бы рассказать, что еще есть такой город Долгопрудный, а в нем есть Московский физико-технический институт, или "Физтех". Это бывший физико-технический факультет МГУ, который на режимных картах обозначался в центре Москвы – для ЦРУ, видимо. Для методологии Физтех дал С.Наумова, С.Попова, В.Головняка, Г.Копыло­ва, М.Флямера. Долгопрудный – это место, где сейчас работают лю­ди разных поколений и занимаются методологическими программа­ми регионального и трансрегионального уровня.

Сам я попал в методологию в 86-м году, на Физтехе я учился теоре­тической физике в довольно неплохой школе, и, изу­чая фундаментальные физические теории, я по наивности считал, что физика – это и есть наука о мире. Но в какой-то момент своим учителям, физикам, работавшим еще с Л.Д.Ландау – Карену Аветовичу Тер-Мартиросяну, Льву Борисовичу Окуню, – я начал задавать такие странные вопросы, которые среди физиков ставить было не очень принято. И кто-то из старших товарищей мне подсказал, что такие воп­росы называются методологическими. Потом я нашел книжку К.Поппера о струк­турах научного знания, ну а дальше мой путь в методологию был предопределен, оставалось только встретиться. Эта встреча произошла в марте 86-го года.

Теперь содержательная часть доклада, в которой будут четыре логических фрагмента.

Первый – это истори­ко-философское введение об интеллектуальной ситуации радикального сомнения.

Второй фрагмент – о трех методологических принципах, которые я считаю в современной ситуации наиболее значимыми.

Третий фрагмент – про три формы воплощения пути методолога в соответствии с принципами из второго фрагмента.

И четвертый – об исторических циклах жизни методологии и собственном самоопределении.

Здесь уже говорили об исторических циклах существования методологии, о том, что ММК закончился, даже пытались хоро­нить ММК. Я попытаюсь нарисовать схему выхода из цикла, которая позво­ляет по отношению к этой возможной цикличности быть достаточно свобод­ным. И, вообще говоря, поступать не так, как велит логика цикличности, а так, как велит мысль.

Событие, которому (или в котором) мы здесь все свидетели-соучастники, дает возможность посмотреть на мышление как на "исторически длящееся": здесь прошло много лиц, много мнений, рассказано о многих замечательных событиях. Как говорил поэт, все промелькнули перед нами, все побывали тут. Но есть один вопрос: что за предмет, если речь идет о методологической мысли, мы рассматриваем как исторически длящийся? Я в качестве такого предмета попробую выделить "интеллектуальную ситуацию радикального сомнения".

Для того, чтобы показать, почему это так, мне придется вначале рассказать четвертый пункт. Вообще, смысл приписывания методологической мысли "пространственности" заключается в том, что я могу не "отматывать" цикл в его "реальной" временной последовательности, а достаточно свободно гулять по этому пространству как по некоторой структуре. Итак, я заглядываю в четвер­тый пункт и ввожу одну логическую конструкцию.

На предыдущих съездах неоднократно говорилось о том, что история ММК, кото­рую почему-то называют "малой историей", в каком-то смысле промоделиро­вала историю культуры – в "пробирочном" варианте или в каком-то еще. Для того, чтобы получить схему выхода из исторического цикла жизни мышления, я попытался посмотреть, как же устроена история мысли, если на мысль смотреть, как на нечто исторически длящееся.

Первым такую работу пытался систематически проделать Коллингвуд. Он взял историю мысли как триаду: античность, средние века, новое время. (Дается схема на доске). За ней стояла гегелевская схема абсолютного силлогизма: "тезис – антитезис – синтез", которую мы запишем в виде "T – A – S". Черточки между членами абсолютного силлогизма я буду рисовать с точкой, что означает противоречие. Под синтезом подразумевается "снятие", в котором противоречивость тезиса и антитезиса охватывается рефлексивным мышлением, и в синтезе противоречие некоторым образом сохраня­ется и "разворачивается".

Гегель в своей "Науке логики" называл это схемой абсолютного сил­логизма. Дальше следует такое забавное рассуждение, которое для меня резонирует с принципом рефлексии в том виде, в котором его сегодня вводил Слава Сиротский. Принимая его подход, мы теперь эту исходную целостность тезиса и антитезиса будем рассматривать как "знаковую единицу" и обозначим ее в качестве "S₀". Но тогда, вроде бы, если мы говорим, что эта знаковая единица есть нечто, разворачиваемое рефлексивным мышлением, то действует логический принцип тождества. То есть мы говорим, что "S₀" есть "S", и пишем: "S₀ = S".

Но, с другой стороны, мы говорим, что "S" само по себе есть не просто "S₀", а это есть "S*". То есть происходит не просто снятие, но и появление особого рефлексивного знания. Об этом хорошо написал Лефевр, задававший вопрос: что меняется, если всем известно, что в город приехал цирк, после того, как о приезде цирка объявляют по радио? И отвечал, что до­бавляется то, что теперь все знают о том, что все знают, что в город приехал цирк. И посмотрите, какая замечательная штука получается: "S*" уже не есть "S₀". И, в этом смысле, символ "=" уже отличается от простого фор­мального тождества.

Дальше была попытка усмотреть эту схему за феноменами, выделенными Коллингвудом. И у меня получилась такая триада: "метафизика – онтоло­гия – логическая онтология". Здесь под метафизикой понимается некое "наивное" по­лагание сущности мира; онтология – это уже рефлектирующая себя метафи­зика, и логическая онтология – это онтология мышления, рефлектирующего свой собственный мир. Соответственно, для истории ММК у меня, если следовать такому рассмотрению истории мысли, получилась триада: "логические исследо­вания – теория – подход"⁶.

Смотрите, что получается. Говорят, что если подход испытывает не­который кризис, то дальше, вроде бы, нужно всю эту ленточку повторять зано­во: либо проходя этот путь по-другому, либо меняя основание и начиная все с начала. Исходя из представлений о пространственности мысли, это вещь довольно странная. Точно так же, как я, нарисовав логические фрагменты своего доклада в виде структуры, теперь могу начинать с четвертого, в прин­ципе, я и эту схему могу перерисовать как пространственную.

Я могу на­рисовать ее следующим образом. Я снова использую этот символ черточки с точкой, означающий противоречие, и пишу: "ме­тафизика", "онтология". А сверху такая стрелочка, и выше – "логи­ческая онтология", которая к этому рефлексивному переходу от метафизики к онтологии относится как некий логический регу­лятив. Дальше я рисую вниз вторую стрелочку, соответствующую проблеме, которая здесь все время обсуждается как проблема методологической догматики и личной свободы. В связи с этим тут говорилось о персональных онтологиях, универсумах или о чем-то таком. И я здесь снизу нарисую "S_I". Большая буква "I" – это греческое слово Istoria, за которым подразумевается методолог как субъект истории. И в этом смысле мы теперь можем смотреть на историю мысли как на такой посто­янный переход от метафизики к онтологии, которую теперь можно понимать как метафизику, рефлектирующую себя и имеющую два регулятива, находящиеся друг к другу в противоречивом отношении.

Вот та логическая конструкция, которую я хотел ввести. Она имеет пространственный характер. И теперь я могу вернуться к своему перво­му пункту.

Если мы в истории мысли посмотрим на те исторические явления, в которых проявлялся методологизм у греков, у Декарта, у Канта, затем у неокантианцев, у Гуссерля, в английском постпозитивизме, то мы можем выделить один общий момент, а именно то, что периоды методологизма совпадают с интеллектуальными ситуациями радикального сомнения. Наиболее ярко это про­явилось у Декарта, который и ввел и этот принцип, параллельно предложив идею метода, причем в виде, более или менее близком к тому, которым мы сейчас пользуемся.

Что здесь подразумевалось под интеллектуальными ситуациями радикального сомнения? Подразумевалось, что мыслитель сомневается не просто в существовании предметов мира, но в самой возможности мыслить любые предметы, то есть сомневается в самой возможности мышления. И единственное, что для него еще остается несомненным, – это ощущение самого себя. В декартовском варианте Я обращает интеллектуальный взгляд (cogitation) на себя, но дальше происходит такой "кунштюг": это Я поступается несомненностью са­мого себя для того, чтобы добыть возможность для мысли длиться. То есть Я сомневалось в возможности мыслить, но не сомневалось в себе, а введение метода состоит в том, что Я теперь как бы постоянно сомнева­ется в себе, но добывает возможность для мысли длиться.

Чтобы не затягивать, я пропущу примеры и просто назову три прин­ципа метода, или пути, которые хотел бы ввести. Дело в том, что если мы ситуацию ме­тодологизма рассматриваем как ситуацию радикального сомнения, то тогда движение мысли задается категорией пути, и я должен ввести некоторые логические принципы, которые будут движение по этому пути регулировать. Со всем возможным сомнением, тщательно проанализировав, я выделил три таких прин­ципа, хотя могут быть еще и дополнительные принципы.

Это, во-первых, сам принцип радикального сомнения, который в то же время есть принцип актуализации всякого культурного содержания. Поскольку я был физиком-теоретиком, я долго был уверен, что все знаю, или что, по крайней мере, все уже известное можно прочитать в теории. Как только я узнал про ме­тодологию ММК, я стал у Сергея Попова, который вводил меня в Кружок, просить "Кир­пич", поскольку он тогда считался сводом наиболее фундаментальных теоретических работ по методологии⁷. А он мне долго говорил, что я тебе его не дам, ты снача­ла поработай на Играх, проживи в них какое-то время, и пусть для тебя возникнет ситуация. В этом смысле здесь налицо ситуация сомнения, требующая в то же время актуализации содержания путем прожива­ния.

Второй принцип – это принцип дисциплины. Я примеры не буду приводить, поскольку тут уже много говорили об обетах молчания, о том, как были устроены старые семинары ММК. Замечу только, что сюда же относится декартовская идея "правил для руководства ума": правила здесь понимаются как дисциплинирующее начало. Это принцип "дисциплины ума".

И третий принцип – это игра как "свободное искусство". Зачем нужна игра, я сейчас попробую объяснить, тоже очень коротко. На Съезде довольно много говорили о необходимости профессионализации. Петр Щедровицкий однажды даже с таким идеологи­ческим напором противопоставил профессионализм социализации. Я думаю, что следует рассматривать как минимум три формы пути: ремесло, про­фессионализм и свободное искусство. В этом смысле профессионал отлича­ется от ремесленника, с моей точки зрения, тем, что он может испытывать от собственного умения нечто сделать некий особый восторг (экстазис), призвание (то, что немцы называют "beruf"⁸) создать некий образец и самому стать образцом для других.

Но у "чистого про­фессионала" нет одного качества: он не может "играть" с правилами свое­го профессионализма, выходя за их пределы. Он не нуждается в дисциплине ума, отрефлектированной в явном виде, поскольку для него это заменяется традицией, поддерживаемой профессиональ­ным сообществом. Более того, профессионал как исполнитель частной общественной функции не может участво­вать в политике – если говорить о ней в смысле Аристотеля, т.е. как об искусстве ведения общих дел. И, в этом смысле, если мы к профессиона­лизму добавляем принцип "игры", то можно задуматься, чем, к примеру, отличается "играющий" музыкант от "просто хорошего" музыканта-исполнителя? "Играющий" музыкант – значит такой, который "здесь и сейчас", в момент исполнения, становится как бы соавтором музыкального произведения. Если мы к профессионализму добавляем игру и дисциплину ума в смысле метода, то вот тогда и получа­ется методология – как свободное искусство, которое имеет возможность относиться в том числе и к политике.

И буквально еще один момент, для меня очень личный и очень значимый. В соответствии с некой внутренней дисциплиной самоограничения я очень редко обращался к Георгию Петровичу и, наверное, подходил к нему с воп­росами всего раза три в жизни. Просто для меня это было очень значимо и я не мог обращаться к нему "всуе". И вот два года назад, на Третьем съезде, когда я в духе принципа радикального сомнения вводил ситуацию критики и проблематизации как исходную си­туацию методологической работы, Георгий Петрович задал мне вопрос. Он спросил меня со своей неповторимой артикуляцией: "Так что, Вы считаете, что методология есть критика?" Я замялся и неуверен­но ответил: "Нет", но ответ был недостаточно убедительным. Сейчас я вроде бы не то, чтобы знаю, но предполагаю более уверенный ответ: кри­тика, конечно же, не есть "вся" методология. Критика есть субъектив­ная процедура входа в интеллектуальную ситуацию радикального сом­нения, а сама методология состоит в том, чтобы, находясь в подобной ситуации, добыть для мысли возможность длиться. Ценой "вынесения себя за скобки" создать условия возможности того, чтобы мысль длилась.