Школа культурной политики стенограмма v-го методологического съезда
| Вид материала | Документы |
- Программа дисциплины «Менеджмент культуры» для направления 031400. 62 Культурология, 330.18kb.
- Петр Щедровицкий, создатель Школы культурной политики Культурная политика: предпосылки, 89.99kb.
- Концепция развития культуры в свердловской области (2012 2020 гг.), 1678.29kb.
- С. Н. Горушкина Традиционная народная культура в медиапространстве России: о механизмах, 181.72kb.
- Российская Академия Художеств Стенограмма Международного научно-методологического семинар, 772.93kb.
- Общие вопросы культурной жизни, 2245.66kb.
- Общие вопросы культурной жизни, 1805.23kb.
- Общие вопросы культурной жизни, 1103.19kb.
- Доклад Н. С. Хрущева «О культе личности», 2958.05kb.
- Пятая политическая ментальность, 1084.82kb.
В.В.МАЦКЕВИЧ
Мне, в свою очередь, после Александра Прокофьевича выступать не тяжело, а как всегда приятно.
На этом Съезде я собирался обсуждать – и в докладах, и на рабочем совещании – в первую очередь тему "Методология и культура". Так получилось, что выход в этой мемориальной части Съезда с сообщениями, дискуссиями предполагает некоторое отнесение к истории. Тем более, что программа так составлена, что я помещаюсь в генерации 80-х годов. Это, наверное, не очень правильно и не очень корректно, потому что в ММК я вошел только со второй попытки, в конце 80-х годов, и, видимо, очень плохо знаю ситуацию в таком коммунитарном разрезе, как фактическую ситуацию. И я с интересом слушал, как это рассказывает Владимир Африканович.
Входил я в ММК со второй попытки, а первая моя попытка была в 1979-м году, когда я жил в Ленинграде. И, наверное, в доигровой период действительно извне Москвы нельзя было войти в это движение (в этом смысле киевская ситуация уникальна). Поэтому для меня долгое время, практически 10 лет, методология существовала как культура, я бы сказал, – в отличие от живого коммунального тела ММК, которое задает рамку для многих участников и членов. Я особенно в этом убедился, когда вчера слушал выступления представителей предшествующих генераций. А вот наличие, бытийствование ММК и методологии как какого-то культурного образования, наверное, обсуждается достаточно редко. Люди извне методологии часто вообще не подозревают о существовании такого явления в культуре, как методология. А мне еще студентом пришлось писать диплом на тему, в которой я разворачивал идеи из книги Г.П.Щедровицкого и В.Я.Дубровского об инженерно-психологическом проектировании деятельности, и в этом смысле относился к ММК, скорее, не как к живому коммунальному образованию, а как к тому, что уже стало и было в культуре. Это определяло и то, как я мог входить в Кружок уже в игровой период, в период, когда даже, наверное, игровое движение уже ушло на спад. Во всяком случае, с первых же Игр, на которых я был, шла очень серьезная критика, отказ от Игр, уже проводились различные Игры различными командами, началась регионализация ММК. Поэтому все 80-е годы для меня – это не столько годы конфликтов и напряжений между различными направлениями, группами (Попов, Громыко, Петр Щедровицкий, Георгий Петрович с его командой, которая сейчас сетью представлена, и так далее), сколько культурная ситуация с особой проблемой и с особым парадоксом, я бы так сказал.
Парадокс этот для меня задается двумя вещами. Это, в первую очередь, схема мыследеятельности, которая была символизирована, наверное, – продолжая уже то, что говорил Владимир Африканович, – именно символизирована, а не идеализирована, в начале этого периода и, собственно, оформила как-то в символической форме это движение. Второе – это сама Игра Оргдеятельностная как некоторая особая реализационная форма и особая форма существования методологии. Парадоксальность, что ли, или напряжение, трудность существования методологии в игровое время заключалась в том, что, имея в наличии схему мыследеятельности, которая часто даже использовалась как оргдеятельностная для организации работ на Играх и за пределами Игры, она до конца не была идеализирована.
Вот обратите внимание, сегодня и вчера на Съезде так или иначе по отношению к схеме мыследеятельности делались заявления, но все заявления касались зашнуровки слоев и прохождения между слоями, а сема мыследеятельности еще имеет вертикальное членение и вертикальное деление, которое, с моей точки зрения, обсуждается иногда совершенно в отрыве от самой идеализации мыследеятельности. Вот, скажем, когда Олег Игоревич Генисаретский обсуждает коммунитарное отношение в отличие от отношений институциональных или традиционных, когда вообще очень большой упор делается на антропную составляющую в схеме разворачивания работ в ММК, в последствиях социокультурных и так далее, – все это, с моей точки зрения, относится к непроработанности вертикального вектора в схеме мыследеятельности.
С чем это связано? Наверное, с тем, что Игры, вытеснив собой семинар и теоретическую работу, не способствовали тому, чтобы в игровой период ММК задачи и цели ставились методологами исходя из самой теоретической идеальной деятельности самой методологии. Задачи и цели брались либо из предшествующего периода 60-70-х годов, когда в какой-нибудь статье Генисаретского, Лефевра или других, тех, кто выступал в качестве героев и образцов для нашей генерации, находилась какая-то проблема или какая-то заморочка, потом эта заморочка превращалась в тему для Игры или, по крайней мере, какого-то разворота из Игр. Это один источник задач. А второй источник задач – вообще относительного характера: то, что подворачивается в социокультурной ситуации – перестроечные какие-то темы, перестроечные идеологические сбрасывания, за которые хватались и формулировали задачи и цели для как бы методологической работы.
В связи с этим и поколение, или генерация, 80-х годов, не имея собственной теоретической работы, вынуждена была двигаться в доводке, очищении, в каких-то нюансах тех программ идеализации, в онтологемах, которые были заданы предшествующими поколениями. Причем заданы очень интересно – так, что сами авторы или участники тех семинаров, в которых это задавалось, об этом иногда уже и забыли. Если не забыли по факту, то, по крайней мере, утеряли мыслительное, дискуссионное отношение к этому. А мы уже брали это в виде готовых задач и готовых тем и начинали их реализовывать, а реализовывали их, естественно, пытаясь реализовать на себе, на своей генерации. И отсюда вся педагогическая проблематика, опять же антропный, антропологический пласт обсуждения, особенно к концу 80-х годов.
При этом возникала еще одна парадоксальная ситуация или заморочка: генерация 80-х годов была связана с тем, что не только исходные проблемы и задачи брались из предыдущей генерации уже в омертвевшей культурной форме, но и сама форма задачная бралась оттуда же. То есть Игры задачные строились по построению понятий или на сборку в проекте всевозможных знаний, многообразия онтологий, миров, которые несет на себе игровой коллектив или методологическое сообщество и так далее, постоянно игнорируя то обстоятельство, что построенная по схеме мыследеятельности Игра не предполагает какой-то содержательной сборки, понятийной сборки всего многообразия знаний. То есть мы работали со знанием и материалом, нарабатываемых в Играх, по схемам предшествующих генераций, по схемам деятельностного периода, или может даже... тут мне трудно сказать, как это все называется, потому что действительно с этой символизацией периодизации ММК еще предстоит разобраться, и, наверное, разбираться придется, разгребая архив. Никакой другой формы я не вижу, поскольку если разбираться в обычном для нас семинарском или съездовском режиме, то ничего, кроме огромного набора мнений по этому поводу мы не получим.
Так вот, схемы сборки, схемы работы и формы постановки задач брались из деятельностного подхода, а [не строились как] схемы [организации] мыследеятельности, задающие движение за пределы деятельности, за пределы, в другую сторону мышления. И, в этом смысле, в игровой период сборка знаний, подходов к реализации в организованностях каких-то, не осуществлялась и не осмыслялась.
С этой точки зрения я бы рассматривал генерацию 80-х годов не как самостоятельную генерацию, она, с моей точки зрения, приобретает смысл только уже в генерации 90-х годов или в съездовский период, так сказать. Тогда, начиная с Первого съезда, была введена другая форма работы, где сами по себе семинарские дискуссии, та семинарская форма методологических оппозиций, которые строились в предшествующий период, была заменена формой докладов, пусть и полемической, но без этой живой коммунитарной составляющей дискуссий, и при этом не осуществлялось никаких сборок. С каждого съезда группы, регионы разъезжаются, сохранив свои ориентации, свои подходы, все многообразие в результате сохраняется, задан принципиально другой период существования ММК и другая генерация.
Я бы не торопился хоронить, как Александр Прокофьевич это делает сейчас, ММК. Поскольку только сейчас, с моей точки зрения, в съездовской работе, – если мы найдем формы идеализации мыследеятельности, если мы найдем формы регионализации или, как тот же Поппер говорит, совершим отказ от тотальных технологий и переход к частичным технологиям, – так вот, если мы сможем найти формы идеализации и реализации схемы мыследеятельности в таких региональных вариантах, региональных формах, мы сможем ее онтологизировать. И задать, опять же, в частичных формах, которые могут быть помещены или перейдут в культуру. Через это только и можно сделать осмысленным существование генераций поколения ММК 80-х годов. Я думаю, что и предшествующих периодов, но 80-х – точно.
Отсюда, с моей точки зрения, съездовская форма работы обладает такой двойственностью. С одной стороны, она не позволяет формулировать единые программы, как это было принято в 50-60-х годах и в начале игрового движения. То есть действительность программирования каждая группа, каждый регион считающий себя относящимся к ММК, строит самостоятельно. Более того, из другого региона нет никакой возможности проблематизировать эти методологические программы регионов, но при этом они в гораздо большей степени соответствует и схемам знания, наработанным методологией, и схемам [организации] мыследеятельности, и самому методологическому подходу и отношению.
Я хочу перейти к последнему тезису в своем докладе и сказать, что вчерашний день произвел на меня достаточно странное впечатление. Зная выступающих людей по их предшествующим докладам, по литературе, по текстам, зная их форму существования в период, когда они входили в ММК и активно действовали, из того, как они вчера здесь выступали, складывается странное ощущение, что действительно ММК в своей истории может существовать либо как история становления личностей отдельных людей. И тогда мы получаем те рефлексии, которые звучали в вечернем докладе. Я с этой точки зрения очень хорошо понимаю А.П.Зинченко, который относится к этому как к похоронам ММК.
Но, с другой стороны, можно существование ММК рассматривать и в другом разрезе. Все предшествующие генерации становятся тогда частью живого организма той генерации, которая принимает на себя идеологию, проблематику и исходную программу. Может быть, это такая ценностная установка, но, с моей точки зрения, если современная генерация в Школе культурной политики, Методологической сети или еще где-то не сможет ассимилировать все предшествующие этапы – символизацию, периодизацию ММК и т.д. – как свою собственную историю, эта история во многом теряет смысл. Тогда ее действительно надо похоронить, как захоронены и погребены уже многие научные, философские, этнологические школы.