Программа : Е. В. Русина, к и. н., Институт истории, Киев, нану. Проблемы политической лояльности православного населения Великого княжества Литовского в XIV-XVI ст. М. В. Дмитриев, д и. н., профессор мгу
| Вид материала | Программа |
- Великом Княжестве Литовском в XIV xvi вв. Компетенция и полномочия Великого князя Литовского, 33.78kb.
- Великом Княжестве Литовском в XIV xvi вв. Компетенция и полномочия Великого князя Литовского, 67.11kb.
- Исследование прочности металлической пластины с наклееным армированным полимерным покрытием, 170.82kb.
- Козловская Виолетта Викторовна курс 2 Научный Ковальчук Татьяна Ивановна ассистент, 313.16kb.
- A. A. Roznov influence of the right of grand duchy lithuanian on criminal law of the, 155.75kb.
- 10 класс Тестовые вопросы с одним правильным ответом (за каждый правильный ответ, 93.43kb.
- История белорусского парламентаризма, 83.89kb.
- Решение о псковском походе было принято в августе 1581 года на военном совете Стефана, 208.13kb.
- История великого княжества литовского в отечественной историографии XIX начала XX века, 377.55kb.
- М. В. Дмитриев (Исторический факультет мгу им. М. В. Ломоносова), 942.47kb.
Спасибо Елена Владимировна. Давайте условимся: пять минут на вопросы к докладчику, а общее обсуждение, дискуссия - после первой группы докладов нашей сессии.
М.В. Дмитриев:
Елена Владимировна, невозможно с Вами не согласиться, что идеи «общерусского» единства в широком обиходе не существовало в 15-16 вв. в землях Литовской Руси. Но как Вы объясняете, что в конце 16 - начале 17 вв. обрисованная Вами ситуация довольно быстро меняется в том смысле, что представления об «общерусском» единстве появляются в наших текстах и набирают в первой половине XVII в. всё больший и больший вес?
Е. В. Русина:
Я думаю, что эти идеи актуализируются Брестской унией. В 14-15 вв. население восточнославянских земель Великого княжества Литовского не испытывает наступления на свою веру, права, поэтому не нуждается в каком-то самоосмыслении, противопоставлении себя кому-то; оно живет некой локальной жизнью. Когда же начинается наступление на их веру и непонятное расчленение (в рамках одной Руси появляются «две Руси»), возникает новая ситуация. Если раньше понималось, что Русь может быть только православной, то теперь возникает ситуация, при которой «руськое» население оказывается и православным и католическим. Это уже стимулирует некую рефлексию и защитные механизмы. Поэтому возникают размышления и понимание того, что единоверное население может быть неким ресурсом, политическим и экономическим (мы знаем о хождениях монахов в Россию). Я это связываю с Брестской унии, когда этот натиск стимулирует рефлексию. И в этот период возникновение термина «Украина» тоже неслучайно. До сих пор мы имеем некую нерасчлененную странную Русь, Верхнюю Русь, Нижнюю Русь, Белую Русь – все это мигрирует и все это непонятно, а вот термин «Украина» кристаллизируется в начале 17 в., и это неслучайно. Это тоже результат понимания себя, в попытке определить себя в этом славянском море.
В.И. Мироненко:
Если вопросов больше нет, то Михаил Владимирович Дмитриев, д.и.н., профессор МГУ: « О формировании дискурсов общерусского самосознания в украинско-белорусской культуре конца XVI - XVII вв.».
Доклад М. В. Дмитриева:
О формировании дискурсов общерусского самосознания в украинско-белорусской культуре конца XVI - XVII вв.
Писать о национальном самосознании русских и украинцев в последние годы стало очень модным занятием, и в России, и на Украине. Казалось бы это должно привести к существенным научным достижениям в данной области знаний. Привело ли? В частности - в изучении того, как складывалось и эволюционировало «национальное» самосознание в России и украинско-белорусских землях в XVI - XVII вв.? Ниже мной представлены наблюдения на этот счет в виде нескольких заметок. Их задача – поделиться с участниками конференции несколькими впечатлениями о состоянии наших знаний о том, как в культуре России и Украины в 16 -17 вв. складывались и эволюционировали представления о коллективной идентичности православного населения русских и украинских земель…
В простой форме наш вопрос – когда, почему и какая часть жителей Украины и России стала смотреть на себя как на носителей двух разных «национальных идентичностей»? В чём именно это выразилось?
Научное значение этих вопросов никому объяснять не нужно… Вненаучное значение – стало громадным теперь, и от того, как именно наши журналисты, политики и школьные учителя будут объяснять своим согражданам, что значит и что значило быть русским или украинцем, зависит довольно много в жизни и общества, и каждого из нас сегодня. Поэтому, в частности, наша встреча задумана как встреча в значительной степени публицистическая, нацеленная на широкую, внеакадемическую аудиторию...
Разумеется все, кто сколько-нибудь приобщен к этой области знаний, понимают, что в 17 веке об украинцах в современном смысле слова и речи не шло… Но вот слово «русские» («руськие», «Rutheni») и в России, и в Речи Посполитой широко употреблялось. Что именно стояло за именем – «русские люди» в России и «руський народ» в РП в 16-17 вв. ? Вопреки широко распространенным мнениям, которые считают, что всё более или менее ясно и претендуют при этом на научную адекватность, тут очень много неясного...
Основной тезис состоит в том, что наша публицистика, журналистика, пропаганда, и в России, и на Украине постоянно пренебрегают научными данными о «национальном» самосознании украинцев и русских в 16 -17 вв. Неадекватны и очень многие мнения, присутствующие в учёной литературе. Иными словами мы сталкиваемся с характерной ситуацией разрыва между историей и образом истории...
Что же касается того, что «было на самом деле», то тут прежде всего нужно отметить факт, который пока с трудом прокладывает путь в наш научный обиход, а именно: в московско-русской культуре до второй половины 17 века преобладал такой тип построения протонациональных представлений, в котором тема этноса – то есть «народа» и «народов», которые по своим существенным культурным характеристикам, по своей культурной идентичности, были бы отличны (отличен) от других народов – такая тема отсутствовала или почти отсутствовала. То, что могло бы стать дискурсом коллективного этнического самосознание было практически полностью растворено в представлениях о принадлежности к государству московских царей и к православной вере. В этом отношении Древняя Русь и Московская Русь глубоко отличались от обществ Западной, католической или протестантской культур. Во второй половине 17 века – и не раньше! - происходят кардинальные, как кажется, перемены и связаны они, главным образом с украинско-белорусскими влияниями на конструкцию исторической памяти в русской культуре…. За этим тезисом стоят первые результаты работы по проекту «Confessiones et nationes», осуществляемом Центром украинистики и белорусистики МГУ с 2003 года (см. информацию на сайте нашего Центра - www.hist.msu.ru/Labs/UkrBel).
Вторая сторона тезиса касается украинско-белорусских территорий, и она состоит в том, что и здесь наряду с понятными и привычными для нас представлениями о «руськом, русинском, рутенском народе», были распространены такие представления о протонациональной идентичности, которые, как и московской культуре, как бы отторгали самое возможность определять культурную идентичность православного населения Речи Посполитой в этнических категориях.
Поскольку я часто употребляю термин «этнос» и «этническое», я поясню, что я имею в виду самое распространенное и прочно устоявшееся в нашем языке представление о том, что этнос это – “осознанная культурно-языковая общность»36; «Этнический [от греч. ethnikos племенной, народный] - связанный с принадлежностью к какому-либо народу, относящийся к нему, например «этническая группа», «этнический состав населения»37. Характернейшим является мнение, что “язык и культура - вот что характеризует любой этнос, на какой бы стадии эволюции он ни находился. Они объединяют и роднят членов этноса перед силами природы и перед другими этносами. Язык и культура отличают один этнос от другого, и вместе с тем через них открываются способы общения и даже сближения разных этносов. До сих пор язык и культура никогда не были единообразными сущностями. Они жили вместе со своими народами” и т.д.38
С другой стороны, в украинско-белорусской культуре, 16 - 17 вв., как и культурах Западной и Центральной Европы, были распространены представления о том, что Европа и весь мир состоят из отдельных народов-наций, и «русский народ» Речи Посполитой составляет одну из nationes. А вот в конце XVI века в этой культуре рождается дискурс, который и составляет предмет моего выступления: дискурс «российского» (для ясности можно сказать - «общероссийского», «общерусского») народа.
Украинско-белорусские источники позволяют увидеть, как в конце XVI - XVII вв. рождалось общерусское самосознание (дискурсы такового) - то есть представления о Руси, России, русских в таком варианте, который включает в Русь - Россию её три компонента - Великую Русь, Малую Русь и Белоруссию.
Я пишу о складывании (рождении) таких дискурсов, исходя из принятого мнения, что они как будто исчезли из культуры Литовско-Польской Руси или вообще с самого начала, с 14-го века были им чужды... Однако объективности ради нужно отметить, что внимательное чтение скудных источников 14-16 вв. заставляет не раз усомниться в справедливости мнения об отсутствии или забвении представлений об «общерусском единстве» в культуре украинско-белорусских земель в 14-16 вв...
Но так или иначе проблема состоит в том, что в 16 веке ясно выраженного представления о том, что русские Московской Руси и русские (рутены, русины) Польско-Литовской Руси составляют один народ - такого представления нет в постоянном, каждодневном обиходе книжной культуры и канцелярий (это не значит, что его нет где-то на заднем плане, в сусеках памяти и текстов) ни с русской (московской) ни с западнорусской (украинско-белорусской) стороны.
А что есть?
Московская Русь устами и пером своих книжников, дьяков и части элит мыслит себя общностью, которая продолжает традиции Киевскую Русь, но Литовско-Польская Русь остается при этом как бы за бортом «Русской земли».
Юго-Западная и Западная Русь устами и пером своих книжников, канцеляристов и части элит мыслит себя русским (руським, русинским) народом внутри Речи Посполитой, а Московская Русь для них почти всегда - «Москва», московский народ, иной народ ...
Подчеркнем: речь идёт о доминирующих тенденциях в культуре Московской Руси и украинско-белорусских земель... Рядом с ними есть и не-доминирующие...В целом же можно принять, что в конце 16 веке дискурсы «общерусского» самосознания скорее отсутствуют, чем присутствуют в украинско-белорусской и русской культурах. Но вот в конце 17-го века, после присоединения части Украины к России - ситуация будет совсем иной…
Что произошло между этими моментами? Это и есть вопрос, который ещё предстоит изучать и для решения которого предлагаю несколько наблюдений... Они иллюстрируют следующий тезис: церковная и отчасти светская «интеллигенция» именно украинско-белорусских земель в конце 16 - начале 17 вв. выработала тот дискурс, который лёг в основу «общерусского» самосознания 18 - начала 20 вв.
Собственно, первое научное исследование на этот счёт было создано ещё другом Гоголя М.А. Максимовичем39.
В своей статье Максимович прямо заявляет, что хочет отозваться на появившееся “толкование о том, будто Киевская и вся Западная Русь не называлась Россией до её присоединения к Руси восточной; будто и название Малой России или Малороссии придано Киевской Руси уже по соединении ее с Русью Великой или Московскою. Чтобы уничтожить навсегда этот несправедливый и нерусский толк, надо обратить его на исторический вопрос: когда в Киеве и других западнорусских областях своенародные имена: Русь, Русский, начали заменять, по греческому происхождению их, именами Россия, Российский?” (с. 307).
И Максимович уже в середине XIX века дал вполне убедительный ответ на поставленный вопрос: распространение имени «Россия» и понятия «российский» применительно к украинским землям начинается с 1590-х годов. Он приводит серию примеров: Часослов, напечатанный в Киеве в 1617 г., где в предисловии З. Копыстенского читаем: “... от нарочитых мест в России Кийовских, сиречь Лавры Печерскиа...”; Памво Берында в послесловии к Анфологиону 1619 года говорит о Лавре - “се убо приноситъ ти... матерь твоя в России Малой”; наместник Лавры Филофей Кизаревич в «Поучениях св. аввы Дорофея» писал: сия книга издана в общую пользу “великаго и славнаго народа Российскаго и прочиих народов предсладчайшего языка славенска”; Анна Гулевичовна, в фундационной грамоте Киевскому Богоявленскому братству в 1615 г. - учреждает его “правоверным и благочестивым хроистианом народу Российского, в поветех воеводств Киевского, Волынского и Брацлавского будучим»; в «реестре братском» 1615 года - “начинаем сие душеспесительное, друголюбное братство церковное... на утешение и утверждение в благочестии нашему Росийскому роду...”; вирши К. Саковича на погребение Сагайдачного: “Зоставивши теды нам святыню в России”; Иов Борецкий в окружной грамоте 1629 года: “...архиепископ Киевский и Галицкий и всея России, всем посполитом Росийского рода, как в короне Польской, яко и у великом князстве Литовском... людем”.
Петр Могила в предисловии к Анфологиону 1636 года писал о “святом и великого российского князе Владимире”, о “всей церкви православной Российской”, о «презацном народе Российском»; в его пригласительном письме к Луцкому братству с предложением приехать на собор 1640 года говорилось: ”от немалого часу вся православная церковь Российская, будучи от апостатов в великому преследованю”.
Патриарх Феофан в грамоте при отъезде из Киева писал: “смирения нашего благословение всем благочестивым христианом в Малой России... сыном церкви Российския восточные”.
Грамматика Львовского братства 1591 года была составлена в наставление “многоименитому Российскому роду”; здесь упомянуто пришествие Иеремии “ в страны Росийския”, Рагоза - архиепископ всея России; “минуя другие акты и книги”, Максимович указывает ещё, например, на львовский «Октоих» 1630 года, где говорится “ в граде Леондополи Малыя России”.
В предисловии к книге Василия Великого о постничестве (Острог, 1594) находим обращение: “вы же, о православный Российский народе”; В «Учительном Евангелии» К. Транквилиона-Ставровецкого (Рохманов, 1619), в одном из предисловий говорится: “ревностию поревновах о спасении братии моей, рода моего Российского” (в другом предисловии: “ по всей земли Российской”).
Максимович отмечает, что “такое же употребление имен “Россия, Российский” было тогда и на северо-западе Русском” и приводит соответствующие примеры.
Все названные и многочисленные иные примеры такого рода могут и должны быть прочитаны в контексте других памятников, в которых «общерусская тема» звучит более эксплицитно. Мы остановимся на трёх из них: а) предисловии Г. Смотрицкого к Острожскому изданию Библии 1581 года; б) послании Львовского братства в Москву в 1592 г.; в) послание Иова Борецкого в Москву в 1624 году.
(а) Герасим Смотрицкий
Г. Смотрицкий в первом предисловии к Острожской Библии обращался от имени Константина Острожского к «сынам восточной церкви» «в русском народе»: «Вам же, о Христе избранным прежде век по предуведению вечнаго Бога в народе русском сыном церкве восточныя и всем согласующимся языку словенскому и соединяющимся тояжде церкве православию, всяческого чина христоименитым людем»40. Эта фраза подразумевает вполне современное, «этническое» и надконфессиональное понимание термина «русский народ», так как он может включать и «сыновей восточной церкви», и католиков, и, видимо, протестантов. Но нет никаких основания считать, что «русский народ» этого текста пребывает в пределах одной лишь Речи Посполитой. Иными словами, «русские» Московского государства включены Герасимом Смотрицким в понятие «русского народа».
Подтверждение этому мы находим и в другом фрагменте того же предисловия. Герасим Смотрицкий пишет, что «во всех странах роду нашего языка словенскаго»41 не нашлось ни одного вполне исправного экземпляра Ветхого завета, за исключением Московской Руси, откуда и была «испрошена» Библия для напечатания её в Остроге. Эта Библия была переведена «на словенский» «еще за великаго Владимера, крестившаго землю рускую»42. Ясно, что Московская Русь видится здесь как одна из «стран роду нашего», а наш род (народ) – это «русский народ» (род), как видно из предшествующего фрагмента предисловия. Соответственно, народ Московского государства, говорящий на «славянском языке» рассматривается Герасимом Смотрицким как часть «русского рода (народа)»43.
В помещенных там же стихотворениях Г. Смотрицкого также говорится о «восточной церкви в русинском народе» и о том, что Владимир Великий «крещением просветил» и «благоразумием осветил» «всю землю рускую» и «свой народ»44.
(б). Львовское послание 1592 года
Речь идёт даже не об одном, а о несколькх датированных 1592 годом посланиях Львовского братства и находившегося при нём тырновского митрополита Дионисия в Москву, царю Федору Иоанновичу, царице Ирине, Борису Годунову и дьяку Щелкалову45. Стоит вчитаться в то, как именно представлен московский царь в открывающем первое послание обращении: "Богоправительный, державнейший, в благочестии по вселенней светлосияющий православный царю Феодоре Иоанновичу, великий княже самодержавный господарю северския страны великоименитаго рода Росийска и многоплеменитых язык крепкий властителю, варваров добропобедный прогонителю, церкви похвала и удобрение, стена и прибежище християном, Богом соблюдаемо скипетро христоименитаго царства, истине ревнителю и изрядный поборниче апостолским и отеческим преданием, православныя веры опасный блюстителю!»
Что значит - "самодержавный господарь ... великоименитаго рода Росийска", "варваров добропобедный прогонитель", "стена и прибежище християном"? А дальше - больше: "тебе во многороднем племене Росийском царя неподвижна от прародителей постави, и тебе многоразличных родов племена под нозе покори". А из последующего становится совершенно ясно, что и православные жители есть одно из племён российского рода (или один из родов российского племени), ибо как море не вбирает в себя воду рек, а, напротив, своей водой наполняет впадающие в него реки, так и «твое величество, царю, ничтоже от кого требуяй, но всем по вселенней иже во благочестии и православии живущим прохлаждение еси и утешение, и окормление, паче же везде обретающимся от многоплеменитаго рода Росийскаго; от них же и мы, обретаемии во граде Львове духовнии, священници, дидаскалие, род Росийский и Греческий"... Далее авторы послания просят московское правительство помочь в восстановлении сгоревшей Успенской церкви, и царь ставится в параллель с киевским князем Владимиром, "просветившем весь род Росийский святым крещением" («Да уподобишися, всесветлый царю, памяти святей честнаго ти царства прародителю великому Владимиру, просветившему весь род Росийский святым крещением и честными храмы святолепне землю Рускую даже дозде освятившему»). Восстанавливаемый храм превратится, соответственно, «во прибежище и спасение расточенаго стада братий наших Руска рода». С незначительными модификациями тот же мотив повторяется во втором послании, подписанном уже одним митрополитом Дионисием.
Пока у исследователей нет возможности с достоверностью сказать, что именно стояло за посланием Львовского братства в Москву. Соответствующие источники, обстоятельства, контексты ещё только предстоит изучить. Тем не менее мы знаем наверняка, что после 1596 года идеи, высказанные авторами послания 1592 года оказались более чем кстати. Из них, в частности, вырастала концепция «общерусского единства» и «большой русской нации». Один из самых характерных примеров - послание Иова Борецкого в августе 1624 года в Москву.
(в). Послание Иова Борецкого в Москву в 1624 году.
Этот документ был опубликован ещё П. Кулишом, но его релевантность и значение, как кажется, до сих пор не оценены по достоинству.
Челобитная открывается обращением к «пресветлому и благочестивому, православному и всеславному, превеликому государу и цару милостию божиею великому князю Михаилу Федоровичу московскому, всея Российския земли владателю и самодержцу и многих иных государств и царств многодержавному цару государу и пообладателю, своему премилостивому владыце и благодетелю»46. Сразу же с неизбежностью возникает вопрос о смысле понятия «вся Российская земля» и «царь». Зная заранее о том, каков был объем понятия «Россия», «российская земля», «российский род», как и о том, что слово «царь» православного иерарха очень ко многому обязывало и в данном о контесте явственно обособлено от титула «великий князь московский», невозможно не признать заявленную в челобитной позицию остро противоречащей нормам польской политической жизни и представлениям о том, что литовско-польская Русь и «Московия» имеют разные «идентичности».
Сам Иов Борецкий выступает в челобитной как «архиепископ, митрополит киевский и галицкий»47, который отдает «нижайший до пресветлых царских стоп» поклон «твоему пресветлому царскому величеству». Стоит обратить внимание, что Борецкий прекрасно понимал, что рядом с царём есть и патриарх «всея Руси» и скорее всего понимал, что царство и патриаршество, с точки зрения той православной культуры, носителем которой был и Борецкий, - неразделимы.
Обратившись ещё раз к «пресветлому и богоукрашеннему царю», Борецкий далее, в развернутой многословной метафоре сранивает Михаила Федоровича с библейским Иосифом, попавшем против своей воле в «в чужду краину», Египет, и ставшем здесь, в изгнании «господином и владыкой» не только «всему Египту», но «в нём же начальник явися и прочиим странам и языком, но и самому роду, племени и братиям, ими же продася». Борецкий напоминает, что Иосиф стал «вторым родителем и благодетелем» для своих же «единоотечных братьев» и, в частности, «благоутробне с слезами» принял «единоутробного Вениамина».
Далее вся эта метафора прямо и недвусмысленно проецируется на Московскую Русь и её царя: «Тако и твое пресветлое царское величество, царь от царей сый, отрасль и племя великих всея Россия самодержцов, божиею волею и его всесильным мановением не в чужду заведен краину, но свою от заведения свобождая землю, десницею вышнего царскую восприял еси диадиму и Российскоя великоя державы увенчеся венцем, и облечен бысть порфирою»48. Мотив, представляющий московских государей как «царей», и мотив «России», здесь как видим, ещё более усилен, а Московская Русь оказывается аналогом Египта, и поэтому становится неясным, что значит «своя от заведения земля», которую московские самодержцы по праву «освобождают».
Далее Борецкий напоминает, что «держава твоя» «силою креста» была спасена от беды («силою креста ту без беды сотвориши») и в более или менее завуалированной форме призывает царя позаботиться («утешити царскими щедротами») о «роде и церкви православных», которые оказались «в плузе работы и злочестивых и безбожных агарян озлоблении». Как видим, польская власть над правослаными Речи Посполитой приравнивается к власти безбожных «агарян».
Следующее за этими словами обращение Борецкого к царю уже лишено всякой иносказательности: «последи же и о нас, росийскаго ти племени единоутробным людем державы ти и твоему самому царскому величеству родом плоти и родом духа единоя, святоя соборноя апостольския церкве людех же и градех, от них же банею паки бытия в прародителех ти языческую оттряс слепоту, светом богоразумия пресветися… глаголю: последи же о святей родительници церкви, в нас обретающейся, и о нас, юнейших ти братиях, да, памятствуеши, и хлебы прекормлением щедротами ти милости и промыслом о свободе обою, да родитель, тем благоволением божиим явишись, о них же владыку Христа и твою пресветлую царскую державу… умильно молим, яко да хлебом державы ти препокоени, возвеличим возвеличившаго тя имя бога нашего»49
В связи с этим к тебе, «к пресветлому твоему и нищелюбивому царству», направляется Исакий Борискович, епископ Луцкий и Острожский, поставленный патриархом Феофана, и далее дается картина преследования православных «зде, в державе великого короля польского, государя богом попущенного над нами».
В этом тексте очень много неожиданного, но, пожалуй самым смелым и неожиданным является уподоблении Московской Руси - Египту, а Украины - Израилю, который Иосиф Прекрасный, он же царь Московский, должен освободить как «свою землю», населенную его «юнейшими братьями».
***
Приведенные примеры - суть шаги и шажки, которыми украинско-белорусская «церковная интеллигенция» продвигалась в конце XVI - первой половине XVII вв. по пути создания представлений о «славянороссийском народе» или, говоря современным языком, «большой русской нации». Кодификатором этой концепции во второй половине XVII века стал, как хорошо известно, Иннокентий Гизель, а в XVIII веке она легла в основу представлений о триедином русском народе.