Geum.ru

Программа : Е. В. Русина, к и. н., Институт истории, Киев, нану. Проблемы политической лояльности православного населения Великого княжества Литовского в XIV-XVI ст. М. В. Дмитриев, д и. н., профессор мгу

Вид материалаПрограмма
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9
С.В. Савченко:

Если этничность тождественна конфессиональности, то у Мелетия Смотрицкого есть одна интересная фраза. Когда он был еще православным, он предлагает униатской Руси выбрать, к какой Руси они все-таки принадлежат: Руси Римского закона или Греческого закона. Иными словами, есть такая идентичность, хотя я не знаю, какой объем такой идентичности, как «Русь Римского закона».

О. Б. Неменский:

Это тот момент, который встречается в сочинении Elenchus и больше нигде не повторяется. Я разбираю его в моих статьях, он очень странный, необычный. Дело в том, что я не нахожу ему никаких других параллелей, а в этом сочинении он выражен очень четко, конкретно, аргументировано. Я замечу, что в других сочинениях М. Смотрицкого, он также нигде не повторяется. Вообще, касательно Смотрицкого можно сказать следующее. Человек очень активно метался не только от православия к униатству, но и в поисках оснований для своей русскости. Основания он находил очень разные и весьма для своего времени оригинальные. Например такие, как «русская кровь» (во втором варианте «Верификации невинности»). Хотя это основание я бы понимал скорее в терминах того времени, чем в современных биологических представлениях: все русские – это сыновья Восточной церкви; Церковь – это мать русского народа, и вокруг этих компонентов идет развитие метафоры матери и сыновей, одной плоти. Очень интересны его находки для русскости в уже униатских «Паренезисе» или «Апологии», совершенно вневременные, внеконфессиональные. Он говорит о русских ересиархах, учителях русского народа, которые заманили русский народ в ересь, в том числе и о себе самом, в свою бытность православным. И спрашивает: можно ли сказать, что они не русь, не русские? И сам даёт ответ: нет, нельзя. Потому что мы можем посмотреть, где их книги изданы? А изданы они на Русской земле. Кто их считает своими? Своими их считает русь. Значит, и ересиархи – русские. Это характеристика этнически номинированной территории, дополненная признанием твоей этничности со стороны других членов сообщества, что берется как определение этничности. И это совершенно внеконфессиональные характеристики.

При этом следует иметь в виду, что все сочинения, которые мы называем по автору – тексты Смотрицкого, Копыстенского  и др. – на самом деле, по признанию самих авторов этих текстов – сочинения коллективные. Они писались скорее «под редакцией» этих людей. Так, второй вариант «Верификации невинности» настолько отличен от первого варианта и предыдущих и последующих сочинений того же автора, что можно предположить, что, может, и не Смотрицкий этот вариант делал. Во всех сочинениях мы часто встречаем вставки, которые сильно противоречат концепциям самих авторов. Как писал Копыстенский: мое сочинение было «мудрыми мужами правлено». Там находятся и откровенные цитаты из писем близких к нему людей, из Копинского, например. Это опять же все под знаком вопроса, конечно. Несомненно, что в сочинениях Смотрицкого можно находить самые интересные и увлекательные варианты форм и оснований для русской идентичности, которые только в это время были в православно-униатской полемике.  

В.И. Мироненко:

Олег Борисович, большое спасибо. Если вопросов больше нет, прошу взять слово Татьяну Геннадьевну Таирову-Яковлеву. Тема ее выступления: «Когда русские стали «москалями», а русины - украинцами?»


Доклад Т. Г. Таировой-Яковлевой:

«Отечество» в представлениях украинской казацкой старшины в конце XVII - начале XVIII в.

Если в предыдущих докладах речь шла преимущественно о представлениях, которые формировались в среде украинских книжников или людей, связанных с церковной историей, то в моем выступлении я обращусь к представлениям и концепциям, которые доминировали в среде казацкой старшине, в той политической, но не церковной, элите, которая формируется в Украине в середине 17 –начале 18 в., после смерти Б. Хмельницкого, в период Гетманата.

Использовался целый ряд протонациональных или национальных терминов. К середине 17 в. в переписке казацкой старшины, не только в официальных документах, но и личных письмах, наряду с термином «русский», который после 1654 г. отходит на второй план, начинают использоваться термины «малороссийский» (с конца 50-х гг.), «Украина» и «украинский». Понимание отдельности Украины в лице гетманщины прослеживается весьма определенно. Можно, например, вспомнить, письмо кошевого атамана Ивана Серко от 26 ноября 1667 г., когда он пишет об «отчизне нашей оплаканной» (Oyczyznie naszey opłakaney), подразумевая под этим Украину, которую он противопоставляет соседям. Про «отчизну матку нашу» писал и другой кошевой атаман - Костя Гордиенко в1708 г., «выражаючи вражду и злость московскую, которая з давних итрее на нашу отчизну матку нашу, дабы оную во область и завладенiе себе взяти умышляет и одобравши в городах украинских своих людей осадити желает, а нашим людем малороссийским незноснiе и нестерпимiе здирства и знищенья починивши и зрабовавши в Московщину загнати на вечное тяжкое неволничое мордерство тщится». Термин «отчизна» в представлениях Кости Гордиенко объединял такие понятия, как украинские города и «люди малороссийские». Надо сказать, что такое синонимичное использование терминов «малороссийский» и «украинский» в конце 17 в. было явлением широко распространенным. Например, Юрий Хмельницкий в 1660 в письме киевскому митрополиту писал про Украину и другие малороссийские города. Сам Мазепа в более позднее время в разговорах с русскими воеводами, в частности с дьяком Михайловым, употреблял такие понятия как «малороссийский край» и «Украина». Только когда речь о правом береге Днепра Мазепа использовал термин ««сегобочная Украина».

Интересно, что Богдан Хмельницкий в своем универсале от 1650 г. разделял понятия «Украина» и «Северщина». Можно также сделать интересное наблюдение относительно того, какие термины использовали писатели того времени – авторы знаменитых казацких летописей - Самовидец, Самойло Величко, представители казацкой старшины. Так, Величко использует такие понятия как «народ Малороссийский» и противопоставляет его «московским войскам», «московским полковникам», представителям соседнего государства. Тот же термин «московский» в обращении к русским в нашем современном понимании слова использует Самовидец. При этом он никогда не говорит о Малороссии, но всегда пишет об Украине.

То, что старшина не вполне разобралась с терминологией представляется не столь важным. Гораздо важнее, то, что понятие «отчизна» в этот период уже ни в коем случае не ассоциировалось с «Московским государством» или тем более с «Российской империей». Существование четкого разделения в представлениях казацкой старшины между «отчизной» (Малороссией или Украиной) и Московским государством нашло свое отражение и в идее «княжества Руського». Происхождение этого княжества и дискуссия вокруг него понятны: речь шла о юридическом обосновании нового союза с Польшей, идея о котором вновь появилась после 1654 г. Надо отметить, что люди, заключившие Гадячский договор, были юридически образованы и задумывались о вещах, которые звучат весьма современно и в настоящее время. В основе появления «княжества Руського» лежало довольно смутное воспоминание о временах киевских князей. В этом отношении хорошо известен эпизод, когда еще Богдан Хмельницкий на переговорах с польскими комиссарами 1649 г. называл себя «единовладцем i самодержцем руським» с границей по Холм, Львов и Галич, а еще раньше в июне 1648 г. хелмский епископ писал, что Хмельницкий именует себя «князем киевским и руським». В 1650 г. во время торжественного молебна в присутствии Назаретского митрополита Б. Хмельницкого величали «государем Руси», в марте 1658 г. о своем желании стать великим князем Украины и соседних областей заявляет уже Иван Выговский. Таким образом, идея создания «княжества Руського» вызревала в недрах и была использована Иваном Выговским и Юрией Немиричем. Несомненно, образование Б.Хмельницкого, И.Выговского и Ю. Немирича позволяло им понимать, что если они хотели претендовать на роль законных лидеров законно созданного (или воссозданного) государства, следовало найти юридические лазейки для благовидного объяснения возникновения Гетманщины и их лидерства в ней. Такое обоснование было необходимо для придания законной силы переговорам с иностранными державами и должно было облегчить дружественным державам пути признания Гетманщины. С другой стороны, идея «триединого государства» Речи Посполитой, в которую «как равный с равными» вошло бы княжество Руськое, представляла собой попытку найти наиболее приемлемую форму автономии Украины.

Надо сказать, что в сентябре 1658 г. руководство Гетманщины весьма профессионально подошло к вопросу изменения своего подданства. Разрывая союз с Москвой, им был написан «Универсал Войска Запорожского к иноземных владетелям», в котором аргументировались необходимость отступления от Московии и переход под покровительство Речи Посполитой. Перед нами четкое разделение между «княжеством Руським» и «Московией».

Вопрос о разделении в сознании понятий Украины и Московского государства волновал и российские власти. Представление о том, что эти понятия различны, сохранялось и в более поздние годы. Так во время гетманства Самойловича, в период политической и экономической стабилизации, достаточно часто звучат заявления о том, что гетман «самовластно владеет и хочет владеть Малой Россией, городы государские и малороссийские не государскими, а своими именует, а людям войсковым приказует, жебы ему, а не монархам верне служили». Это цитата из доноса на Самойловича, цитирующая его заявления.

В домазепинский период идея разделения Украины и Москвы в сознании старшины и народа приводит к появлению знаменитых каламакских статей 1687 г. (принятие присяги Ивана Мазепы). Гетману и старшине предписывалось «народ Малороссийский всякими мерами и способами с Великороссийским народом соединять и в неразорванное крепкое согласие приводить супружеством и иными поведениями, чтобы были под оным их Царского Пресветлого Величества Державы общей яко единой христианской веры и чтобы никто голосов таких не испущал, что Малороссийский край Гетманского регименту, а звалися везде единогласно Их Царского Пресветлого Величества Самодержавной Державы». Надо сказать, что противопоставление понятий «малороссийский», «украинский народ» «Москве» и «москалям» (последний термин не был распространенным) проходит достаточно однозначно, и представление о другой стороне очень часто имеет негативный характер. Это заявления Б. Хмельницкого о грубости Москвы, и такие же примерно высказывания встречаются во времена Самойловича («неуважная вона (?) Московская нам есть шкодливая», «чертовская, дурная и гнусная вона Москва взяли на себе по силе тяжкая и е посла по всему свету»). Очень интересное письмо к Иване Мазепе самозваного гетмана, союзника Крымского хана, Ивана Богатого, который заявлял следующее: «Мы дивуемся, что до сего часу вы не постергнетесь и слухайте тех жидов Москалев, которые как всегда вашею працею вас заслоняют и землю свою расширяют».

Концепция своей отчизны находит еще широкое распространение во время правления Ивана Мазепы, особенно в поздний период его гетманства, когда реальностью становится воплощение в жизнь его титула как гетмана обеих сторон Днепра. В своих универсалах начала XVIII века Мазепа постоянно подчеркивал, что заботится об «отчизне нашей малороссийской и обо всем войске Запорожском». В своих заявлениях и универсалах Мазепа разделял интересы России и Украины, не считая себя обязанным заботиться об общеимперских задачах, на первый план, выставляя задачи собственного края. Такое представление полностью вписывалось в общеевропейскую концепцию «государя» начала Нового времени и лежало в основе всей политики И.Мазепы.

Даже в своем знаменитом универсале к И.Скоропадскому от 30 октября 1708 года, уже перейдя к шведам и пытаясь объяснить свой поступок, И.Мазепа писал об «Отчизне нашей Малороссийской». Тогда же он направил универсалы в города и старшине, заверяя, «что он не для приватной своей пользы, но для общего добра всей отчизны и Войска Запорожского принял протекцию короля шведского».

То же самое он говорил Ф. Орлику; переход на сторону Карла он совершил «для общего блага, матери моей отчизны, бедной моей Украины, всего войска Запорожского и народа Малороссийского».

Мотивация выступления, как защита «отечества» от внешней угрозы звучит и в письме от 16 ноября 1708 года П.Апостола своим соратникам: со шведами они встают для «для защищения отчизны нашой от наступления московского».

Еще более широкое объяснение принятия шведского проектората дал в последствии Ф.Орлик, также развивая понятия «отчизны» и «Украины». По его словам в основе их поступка было стремление, чтобы «руський народ скинул московское ярмо и был волен».

Именно Ф. Орлик внес наибольший вклад в дело разработки терминологии и обоснования обособленности «казацкого народа». Эти его достижения нашли отражение в знаменитой «Конституции» 1710 года. По сути, это единственный дошедший до нас документ, который проливает свет на представления «мазепинцев» относительно «отчизны» и идеальных форм ее существования.

В «Конституции» Ф.Орлик явно намеренно избегает использования терминов «руський» или «княжество Руськое». Наоборот, через всю Конституцию красной линией проходят понятия «вітчизна», «Войско Запорожское», хотя встречаются также „Украина”, „територія нашої вітчизни, Малої Русі” и «Малоросiйская вітчизна».

Для того чтобы усилить свою концепцию отличия малороссийской ввітчизны» от Москвы, Орлик использовал имевшую хождение среди запорожских кругов теорию происхождения казаков от хазар, таким образом, демонстрируя, что украинцы и русские изначально имеют различное происхождение.

Таким образом, на протяжении всего 17 – 18 вв., в годы становления и развития Гетманщины, мы видим, попытки казацкой старшины обосновать и усилить те реально имевшее место представления о различиях между украинским и малороссийским с одной стороны и московским с другой. Естественно, эти усилия были направлены на стоявшие перед ним политические цели.


Б.Н. Флоря, член-корреспондент РАН, Институт славяноведения РАН:

Если “отчизна" – это Украина, то почему же тогда Дорошенко заявляет, что границы гетманства должны доходить до Немана и почему Хмельницкий и Выговский, как Вы писали, и целый ряд украинских историков, пытаются утвердить свою власть на территории Белоруссии?


Т.Г. Таирова-Яковлева:

Тут надо сказать, что понятие границ в тот момент не имело четкого представления. Например, понятие «малороссийский», «малороссийская отчизна», концентрировалась на левом берегу, в то время как правый берег именуется как исключительно «Украина». Когда же Б. Хмельницкий говорил о границе «по Львов, Холм и Галич», то он сдвигал границу к западу. То же самое – Княжество Руськое. В принципе в него включались Киевское, Брацлавское и Черниговское воеводства, но когда шли переговоры с поляками, поднимался вопрос о включении Волыни и даже Подолии. Таким образом, четкого представления о границах не существовало.


М.В. Дмитриев:

В первоначально заявленном докладе стоял вопрос: когда русские стали москалями?- но Татьяна Геннадьевна только коротко упомянула, что в ту эпоху, их так еще не называли. Но все-таки, когда сколько-нибудь систематически начинает употребляться в украинских источниках термин «москали»?

И второй вопрос. Вы привели яркие примеры, в которых Малороссия противопоставлена Москве, но мы же можем привести столь же большое количество примеров, когда Малороссия в тех же казацких кругах упоминается как термин, который по контексту логично читать как «часть России». Какое значение Вы придаете тем текстам, в которых говорится, что Малороссия – это часть России?


Т.Г. Таирова-Яковлева:

В каком-смысле «часть России»: в государственном, политическом или этническом?


М.В. Дмитриев:

Я тут имею в вид параллель с Польшей, где есть Малая Польша и Великая Польша: Polonia Minor и Polonia Maior. И никто, кажется, не смоневался и не сомневается, что несмотря на то, что существует региональное самосознание, эти земли составляли единую Польшу.

Т.Г. Таирова-Яковлева:

Дело в том, что понятие Малая Россия в письменных текстах казацкой старшины появляется лишь после 1654 г., когда возникает титул царя «Великой, Белой и Малой России». Только после этого появляется «Малороссия», и «малороссийский». Кстати с буквой «с» не могли определиться до 1710 г., то одно «с», то два «с».

Следует также отметить, что мы имеем не так много подлинных текстов. Специально готовясь к выступлению, я просмотрела тома «Воссоединения Украины с Россией» и Акты Юго-Западной России. Практически там нет подлинных текстов; всюду идут переводы с белорусского письма. Как я уже многократно сталкивалась, переводы с белорусского письма не имеют ничего общего с документами, исходившие из под пера казацкой старшины. Поэтому, выбирая цитаты и пытаясь представить концепцию, которая доминировала в кругах казацкой старшины, я опиралась на немногочисленные и в своем большинстве неопубликованные документы, которые представляют собой именно простую украинскую мову, которую тогда использовали. Только тогда мы можем понимать, о каких терминах идет речь.

Что касается «москалей», то казаки использовали не столь категоричный польский термин «москали», сколько «Москва», «московский», который, как я уж отмечала, имеет часто негативный оттенок.


Д.Е. Фурман (Институт Европы РАН):

Мы все время говорим о этнической границе, существующей или несуществующей, между русскими и украинцами; когда она возникает, какое самосознание? Но как воспринимают друг друга протоукраинцы и протобелорусы? Кто такой белорус для казацкой старшины?


Т.Г. Яковлева-Таирова:

Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Для казацкой старшины Белоруссия – это был весьма болезненный вопрос. Они хотели и старались распространить туда гетманскую власть и включить белорусские земли в состав Гетманщины. В принципе они и включили; был даже создан белорусский полк. Но какая использовалась терминология, и какое было отношение к белорусскому населению – для меня самой большой вопрос. Думаю, что в данном случае использовалось понятие «русины», «русские».


Дискуссия по докладам первой половины сессии.


К.А. Фролов:

Я не скрываю своей научной и исторической позиции в поддержку теории общерусского единства. В сущности, для меня отдельные антимосковские интересы и высказывания гетманской старшины ни в коем случае не является доказательством существования в то время отдельного украинского народа. Действительно, существовали антимосковские интересы, но они в большей части сводились не к построению независимого украинского государства; такой теории и такой идеи не было, но либо к русской или польской ориентации. В защиту русской общерусской ориентации здесь было приведено огромное количество аргументов и мне кажется не стоит отделять позицию церковной элиты, которая воспринимала московскую власть, как власть общерусскую. Более серьезными, чем тактические письма части гетманской старшины, которые естественно теряли при воссоединении часть своих властных полномочий, документами является "Синопсис" И. Гизеля или "Палинодия" З. Копыстенского. Кстати говоря, об отношении к Москве, киевский "Синопсис" отвечал, что Москва есть преемник Киева и то, что они хорошо относились к общерусской монархической православной власти. Трактат Гизеля свидетельствует, что отношение к Москве было более чем благоприятным. Что касается термина "Малороссия". Вспомним упоминавшегося тут Максимовича и его знаменитую работу "Об употреблении названия Русь и Малороссия в Западной Руси", где, во-первых, исследователь очень четко расставляет акценты; он  пишет, что "руський", "русинский", "малороссийский" и "российский" - это одно и то же. "Российский" суть греческое происхождение слова "русский". Он пишет, что термин "Малороссия" стал массово употребляться в конце 16 в., в частности,  в титуле киевского митрополита Иова Борецкого. Особый вопрос, который требует углубленных научных исследований - это воссоединение русской церкви. Тезис о принадлежности русской митрополии к Константинопольскому патриархату был полемическим термином против присоединения ее к Риму. Кстати говоря, когда окончательно утвердился москвоцентризм общерусской идеи? На мой личный взгляд, после Брестской унии, потому что до этого Литва и Москва соперничали за место центра общерусской консолидации. После Унии Москва объективно стала таким центром. Как бы ссылаться на католическую полемику, для которой Москва была врагом №1, надо учитывать интересы католической стороны. Им нужно было скомпрометировать объединительную православную миссию Москвы, и они это делали. В этом контексте понятна позиция Иоанна Вишенского, для которого Великая Россия была оплотом веры и благочестия. Этот контекст очень важен.

У общерусского воссоединения были свои противники и в Москве! Это старообрядцы, которые уже не считали русских в Малороссии русскими, называли их поляками, их веру испорченной. Означает ли это, что мы были разными народами? Нет, не означает! Подлинным мерилом отношения к Москве является тот факт, что русская церковь в России в 17-18 вв. - это малороссийская церковь. Начиная с ртищевской школы, Епифания Славинецкого, писавшего русскую Библию в Чудовом монастыре - происходила, как писал Успенский, юго-западная экспансия на северо-восточную Русь. Иными словами они воспринимали московскую церковь своей, восточной частью русской церкви. Вопрос о присоединении киевской митрополии к московскому патриархату стоял на повестке дня, но как его было осуществить? Когда мы говорим, что не все хотели присоединяться к Московскому Патриархату, то здесь опускается роль патриарха Никона и его низложение. Патриарх Никон, как подлинный выразитель мессианской идеи России, как Третьего Рима и Нового Иерусалима, что относилось и к Москве и к Украине, впервые усваивает титул патриарха Великой, Малой и Белой  России, был сторонником строго канонического и постепенного решения этого вопроса. После свержения Никона Москва действительно предпринимает грубые шаги, о которых писали гетманы, и пытается этот вопрос решить волюнтаристски. Однако противники объединения с московским патриархатом считали себя русскими - Сильвестр Косов, Дионисий Балабан. Никон желал видеть на посту киевского митрополита черниговского архиепископа Лазаря Барановича; и в то время проявляется определенная фронда киевской и черниговской митрополии. Сереверщина была более про-московски настроена, а казацкая старшина не была заинтересована в войне с Польшей. Говоря о фронде старшины, даже она не использовала термин "Украина" как этноним. Украин было много - Сибирская, Крымская (около Серпухова), это - окраина, как Сербская краина и.т.д. Даже у Ф. Орлика была "Руськая конституция". Что касается "руський", "российский", то Максимович показал это как синонимы. И последнее. Даже за пределами православного мира существует такой феномен как Униатская Русь. Вопреки природе унии русское самосознание оставалось превалирующим вплоть до 20 в. в Галиции и в Прикарпатье. Знаменитые москвофильские общества Духновича, Качковского - это были униатские общества. Часть из носителей общерусского самосознания в Галиции смотрела на униатство как на временное явление, и они были сторонниками перехода в православие всей Галицкой Руси. Это были Добрянский, Наумович. Говорить о конъюнктурности также не приходится, потому что Россия до времен Погодина ничего не знала о русском возрождении в Галиции. Это еще одно доказательство неконъюнктурности русской идеи и ее автохтонности. Что касается вопроса, когда русины стали украинцами я отвечу: в 20 в. и вопрос об идентичности еще не закончен и история еще не завершена.


В.И. Мироненко:

Вы больше не собираетесь выступать? Вы перешли от начала дискуссии к ее завершению. Сквозной подход.


Б.Н. Флоря (член-корреспондент, д.и.н. Институт славяноведения РАН):

Я бы хотел высказать несколько замечаний по прослушанным докладам. Во-первых, мне кажется, что представление о том, что все восточные славяне являются одним народом исторически сложилось достаточно рано; и в 14, 15, 16 веках оно сохранялось по инерции. Обращение к польской исторической традиции, очень богатой для этого времени, в этом смысле очень показательно, тем более, что польская традиция совершенно не стремилась подчеркивать единство всех восточных славян. В начале 16 в. М. Меховский пишет, что жители Московии – русские и говорят на русском языке. В свою очередь М. Кромер отмечает, что жители Московии по отношении к Руси их же племя и часть. Дальше я не буду эти высказывания цитировать. В этой связи возникал вопрос, который, в частности, возник перед Юстом Людвиком Децием, придворным хронистом Сигизмунда Старого: почему русские в Литве не присоединяются к русскому государю? И сам отвечает на этот вопрос: из-за тиранического правления московских князей. В Похвале Константину Острожскому его победе над Оршей, русское войско, противостоящее литовцам, систематически называется москвичами. И не так важно, как мне кажется, когда возникла польская огласовка этого термина, но наименование жителей Московского государства как москвичей появляется достаточно рано.

Тут я расхожусь с Михаилом Владимировичем. Я считаю, что уже к концу 16 в. возникает представление о двух разных, хотя близкородственных, народах. Отношения между ними Борецкий уподобляет соотношениям братьев Иосифа и Вениамина, но все-таки это два разных народа. Упоминавшийся тут Ян Вишенский не только антиуниатский полемист, как о нем тут говорят, пишет: «Москва и наша Русь». Как говорилось, появляются термины «Великая Россия» и «Малая Россия», а в русских источниках начала 17 в. появляется термин «белорусцы», которыми называли не жителей Белоруссии, как можно подумать, но всех восточных славян, живущих на территории Речи Посполитой. Наконец, что актуально для нашей темы конференции, с 40-х гг. 17 в. теперь уже для обозначения жителей украинских территорий появляется знакомый всем термин «хохлачи». Таким образом, мне представляется, что для первой половины 17 в. утверждается представление о двух, но не трех разных, но родственных между собой народах.

С середины 17 в. общерусский дискурс, о котором говорил Михаил Владимирович, получает сильные отправные пункты для своего развития, сталкиваясь с теми тенденциями, о которых упоминалось в докладе Татьяны Геннадьевны. 2 половина 17 – начала 18 вв. – это время столкновения этих 2-х разных течений. Боюсь, меня обругают, но я выйду за хронологические рамки. Дело в том, что 18 в. в нашей программе не охвачен и дальше пойдет уже Гоголь. В этой связи мне хотелось отметить важность такого интеграционного фактора, как воздействие русского литературного языка, русской культуры на украинское общество второй половины 18 в. Я обращаю на это внимание в частности потому, что, если Михаил Сергеевич Грушевский об этом писал и оценивал негативно, отмечал важное значение, то в современных курсах истории Украины это сторона дело замалчивается. В качестве примера хотел бы остановиться кратко на фигуре В. Капниста. Если в советское время замалчивали попытки Капниста защищать автономию Украины (он вступал в переговоры с прусским правительством), то теперь только об этом и говорится; а о том, что Капнист был другом Г.Р. Державина и Н.А. Львова, что он русский писатель, занявший заметное место в русской литературе второй половины 18 в. – об этом как-то не говорится совсем. Мне представляется, что это не прогресс в научном знании; мне кажется, надо учитывать разные аспекты. Я обращаю внимание на эту фигуру также потому, что В. Капнист входил в круг тех людей, в общении с которыми формировалась личность Гоголя, о котором дальше пойдет речь.


О. В. Билый (Украинский институт национальной памяти, Киев):

Я здесь представляю другой цех. Всегда интересно наблюдать дискуссию и развитие своеобразного жаргона, который складывается в другом цеху. В течение сегодняшнего дня я обнаружил для себя одну забавную вещь; можно сказать забавную, но и многозначительную. Речь идет о научных поисках следов формирования этнической идентичности: возникновение полиэтнонимов, самосознания, хотя последнее слово уже опровергнуто, и в современной философском жаргоне его даже и неприлично употреблять. Это бесконечное кружение через цитаты, через политически окрашенную герменевтику, ведет в бездну. Мне кажется, гораздо более продуктивным является тот путь, который наметила госпожа Таирова-Яковлева, и в этом смысле ее доклад наиболее интересный. Она коснулась того, что принято называть иногда порядком вещей. Что я имею в виду? Дело в том, что со второй половины 17 в. окончательно складывается то, что сегодня мы называем государство-нация, национальное государство. И вот формирование политической идентичности, институционально принужденной идентичности – это нам, в нашем диалоге, гораздо интересней, ибо наш диалог – сегодня диалог политический. Именно этого аспекта коснулась сегодня Таирова-Яковлева. Все что сложилось после Вестфальского мира 15 июня 1648 г. складывалось под знаком идеи суверенитета, нового коллективного суверена, не суверена-помазанника. Все инициативы и формы, которые возникают в это время, в том числе государство Б. Хмельницкого, позднее государство Мазепы, является общеевропейским трендом. Самое важное – это изучение хитросплетений политической идентичности, поскольку поиски и анализ этнической идентичности хотя чрезвычайно интересны, но также чрезвычайно бесконечны и чрезвычайно безнадежны.


Отец Василий Секачев:

Дмитрий Ефимович задал вопрос о том, почему казаки приходили в современную Белоруссию, как называли местных жителей и как они там себя чувствовали. Мне кажется, это надо сказать. Был определенно четкий термин: Малая Русь, Малая Россия. Это церковный термин, возникший в Константинопольском патриархате. Так, там называли подчиненность константинопольскому патриарху киевской митрополии, которая включала в себя земли современной Украины и Белоруссии, отчасти Смоленска. Аналогом для такого разделения послужил опыт еще дохристианской Греции: ее ядром была Малая Греция (Аттика), а при колонизации и расширении владений появилась – Великая Греция (Пелопоннес, Малая Азия, Италия и.т.д.). Так, вначале Малая Украина – это Киев и окрестности, ядро древнерусского государства, а затем при расширении территории появляется Великая Русь, в центром в Москве. Казаки считали себя защитниками православной церкви, и митрополии, поэтому шли освобождать Белоруссию. Интересно отметить, что в это время возникла новая идентификация – казацкая идентификация; всеобщее оказачивание - люди далекие от Запорожской Сечи, не знакомые с обычаями казаков, провозглашали себя казаками и присоединялись к восстанию. Когда произошла встреча освободившихся людей с великороссами, мы слышим о двух ветвях разделенной Руси, которые воссоединяются, обращаясь к истокам, к наследию св. Владимира. Однако это воссоединение было впоследствии подвергнуто сомнению, так как после встречи казаки почувствовали, что между ними и соседями существуют значительные различия.


Т.Г. Таирова-Яковлева:

Следует помнить, что казацкое представление о казачестве – это, прежде всего, социальное представление, но не этническое; оно не имеет ничего общего с запорогами, запорожским казачеством; скорее это было стремление слиться с городовыми реестровыми казаками, которые имели социальные права и привилегии: не платили налогов и получали жалованье. Именно в этом была сущность движения показачивания, которое в годы Б. Хмельницкого охватило всю Украину, а затем перекинулось на Белоруссию, когда туда вступило казацкое войско под командованием Ивана Золотаренко. Местное белорусское население, не желая быть крепостными крестьянами, предпочитали называть себя казаками и вступали в украинское казацкое войско. С точки зрения Москвы это было крайне нежелательное явление, и их силой заставляли вернуться в прежнее положение, и служить польско-литовским помещикам, которые принесли присягу московскому царю. Это была скорее приземленная ситуация.


Л. А. Зашкильняк (д.и.н., Институт украинознавства НАН, Львов):

Я вторгаюсь в работу секции, не являясь специалистом в рассматриваемых вопросах; я занимаюсь новейшими временами. Однако некоторые вопросы, связанные с проблемами общерусской идентичности, меня тоже очень интересуют, и я хотел бы сделать некоторые замечания. Михаил Владимирович прав, что этот дискурс (общерусской идентичности) появляется в указанный период; не будем вдаваться в детали, почему. Он играет какую-то роль в определенных кругах и это нормально. Дальнейшая судьба этого дискурса была весьма витиевата. Он развивается во 2 половине 17, 18 и 19 вв., трансформируясь и изменяясь. Несмотря на свою трасформацию, как один из дискурсов, судя по политической и церковной литературе, он присутствует. Конфессиональный дискурс также, безусловно, имеет свои особенности. Не могу согласиться с Кириллом Фроловым в том, что общерусское единство существовало реально. Ни одного документа, который бы нам говорил о существовании общерусского единства в современном понимании, к сожалению или к счастью, как хотите, мы не найдем. Очень важный вопрос! Все документы, которые здесь приводились, - это документы политического или церковно-конфессионального содержания. Однако, если мы говорим об идентичности, тем более, этнической идентичности, очевидно надо коснуться этнографических документов. Никто не вспомнил о многочисленных изданиях украинских исторических песен, опубликованных еще в 19 в. В. Антоновичем и М. Драгомановым. Это еще один вопрос для исследования, который говорит о том, какие интересы и взгляды существовали в той среде, которая оставаясь «молчаливым большинством», не оставила письменных источников, хотя этнографические материалы у нас есть, и о них надо говорить. Последний момент в связи с москвофильством. Украинская историография разделяет русофильство и москвофильство: есть русофильское течение, есть москвофильское движение; последнее – это политическое течение конца 19 - начала 20 в. Русофильское течение говорило об архаическом православном единстве на базе Киевской Руси. При всем том оно отделяло Южную Русь от великой Руси, Московии. Москвофильское движение, вопреки мнению Кирилла Фролова – это чисто конъюнктурное политическое течение.


К.А. Фролов:

Главными исследователями украинской этнографии были москвофилы, сторонники общерусского единства – Максимович и Я. Головацкий. Вспомним также, что москвофилы были уничтожены в концлагерях перед Первой мировой войной.


Л.А. Зашкильняк:

Перед?


К.А. Фролов:

Это были политические процессы…


Л.А. Зашкильняк:

Политические процессы, но не уничтожение. После отступления российской армии из Галиции в 1915 г. часть москвофилов, которая не ушла следом за армией, была подвергнута репрессиям со стороны австрийской администрации, в том числе казням. Точно так же, как и во время временной российской оккупации Галиции репрессиям были подвергнуты украинские «народовцы».


М.В. Дмитриев:

Я начну с конца, с высказывания Олега Васильевича Билого. Откровенно говоря, я не понял Ваш радикальный скептический настрой в отношении «философского жаргона», касающегося этничности. Здесь должно быть сделано пояснение. По крайнем мере в нашем кругу исследователей, связанных с Центром украинистики и белорусистики, когда мы говорим об этничности, то говорим об этом как некой совокупности дискурсов, т.е. представлений, зафиксированных, в частности, в языке, формирующих и отражающих действительность. Этничность как дискурс, как система высказываний или элементов языка всё же бесспорно существует в культуре Европы со Средних веков… Сложнее дело обстоит с Византией и с православными славянами… Но вся культура Европы Нового времени переполнена этническими дискурсами. Это не значит, конечно, что там сложились этнические идентичности в том смысле, что, например, все французы стали непременно французами, а не провансальцами, бретонцами и т.д. или в том смысле, что у всех французов появилось общее коллективное сознание. Но в культуре эти этнические представления присутствуют. И дальше возникает вопрос, касающийся Восточной Европы: когда именно, с какого времени мы обнаруживаем в Московской и Польско-Литовской Руси «национальные» этнические представления и дискурсы? И обнаружив их, что мы должны с ними делать? Вы, как я понимаю, считаете, что на них и обращать внимания не нужно, что это всё едва ли не выдумка философов, а на самом деле важны политические реалии и стоящие за ними политико-культурные дискурсы «национального государства» и «народного суверенитета», которые появились после Вестфальского мира. Но тут с фактической точки зрения невозможно с Вами согласиться, так как мировая наука все-таки настаивает, что даже после Вестфальского мира главной фигурой, вокруг которого строилась государственная идентичность немецкого княжества или французской монархии, итальянского герцогства - за исключением, может быть, Нидерландов, по ряду причин, и отчасти Англии – это все-таки фигура монарха. Классический пример – это, конечно, Франция, Людовик XIV. По настоящему идея, что народ – суверен не приходит раньше конца 18 в., по крайней мере, вне английской и голландской истории. И если считать, что Богдан Хмельницкий, восстав в том же году, в котором был подписан Вестфальский мир, уже умел быть носителем той мировой идеи, которая расцвела в годы Французской революции, -это конечно, можно предположить, но очень сложно доказать. Это, может быть, чуть легче предположить относительно Ивана Степановича Мазепы и его окружения, хотя тут тоже не стоит спешить.

Прочитав замечательную книгу Татьяны Геннадьевны о Мазепе, я все-таки не понимаю одной вещи: когда Иван Степанович (особенно до того как он перешел на сторону Карла XII, в особых конъюнктурных обстоятельствах, и после Полтавы, кажется, пытался выпросить прощение у Петра I) говорил о Малороссии, малороссийском народе, здесь, в Гетманате церкви строил, поддерживал Киево-Могилянскую академию, деньги вкладывал, а налоги Москве не платил, - он все-таки действительно прямо противопоставлял Украину России? Или он думал, что Малороссия – это такая благополучная, автономная часть России, но все-таки – именно часть России, и не только в политико-юридическом смысле? Это вопрос о том, мог ли даже такой образованный и выдающийся человек как Мазепа мыслить, на рубеже 17-го и 18-го веков, в категориях «национального государства» и «народного суверенитета»?… Кстати, Татьяна Геннадьевна, ещё и мелкий попутный вопрос: Вы используете воспоминания Филиппа Орлика, ссылаясь на то, что, якобы, когда-то говорил ему, Орлику, Мазепа… Но ведь это источник, мягко говоря, не совсем надёжный… Орлик вспоминает что-то в изгнании, строя новые политические комбинации…


Т.Г. Таирова-Яковлева:

Но так как данные Орлика совпадают в точностью со всеми универсалами, то можно верить…


М.В. Дмитриев:

Но всё-таки когда Филипп Орлик пишет, что Мазепа в такой-то момент такое-то ему, Орлику, говорил, мы вряд ли можем его словам доверять… То, что провозглашалось в универсалах, говорилось в письмах самого Мазепы мы должны бы отделить, от того, что потом «вспоминалось Орлику – в очень особых условиях политической эмиграции и поиска покровителей… Но главный вопрос сейчас не в этом, а в том, мог ли не только Богдан Хмельницкий, но и даже сам Иван Мазепа быть мыслителем в духе Сийеса или других лидеров Французской революции? Я хочу подчеркнуть, споря с Олегом Васильевича, своё мнение о необоснованности, ни с методологической, ни с эмпирической точки зрения, ни с позиций состояния современной историографии, пренебрежения этническими дискурсами в культуре Европы нового времени.

Я перехожу к другой части моих комментариев. Что же это были за этнические дискурсы, в том числе среди них - дискурс «общерусской» идентичности? Еще раз я хочу подчеркнуть то, что я уже говорил, то, что уже прозвучало. В украинско-белорусской культуре XVII века мы видим соревнование разных дискурсов… Были идеи “общерусской” идентичности, были идеи особой малороссийской идентичности, были и дискурсы «украинско-белорусской», «руськой» коллективной идентичности, хотя как мы прекрасно понимаем, в том числе из работ Бориса Николаевича Флори, что по настоящему говорить об обособлении Белоруссии в современном смысле слова можно только со второй половины 17 в., когда Котошихин зафиксировал, что в Москве различают Белую Русь и Малую Русь. Дискурсы соревнуются, переплетаются, и мы с ними до сих пор не разобрались…. С другой стороны, у меня сложилось впечатление, что в украинской историографии присутствует сегодня много концепций, которые, обращаясь именно к данной проблематике, с научной точки зрения весьма уязвимы, - в частности потому, что они не берут во внимание знания, накопленные за пределами Украины, и не только в России, но и в польской и мировой историографии, в том числе и знания том, как соотносились и развивались эти дискурсы - «руський» (украинско-белорусский), малороссийский, украинский, «общерусский», великорусский, московский и.т.д.

Ещё одна вещь очень важна, и о ней сегодня сказали Сергей Владимирович Савченко и Олег Борисович Неменский. Они в очередной раз нам показали на богатом эмпирическом материале (хотя с Сергеем Владимировичем я по нескольким существенным вопросам не согласен), что эти представления о «русском» и «руськом» во многом очень специфические, особенно на разломе униатства и православия, и что они с трудом помещаются в западноевропейскую, в том числе, польскую модель представлений об «этническом». Кстати, разлом, порожденный церковной унией, показал, что если бы не было унии, мы бы так и не узнали, что в глубинах православной культуры украинско-белорусских земель, в головах местных православных жителей часто присутствовали иные конструкты «этнического» сознания, чем те, которые мы знаем по в западноевропейским культурам, - в частности в том, как соотносятся «этничность» и конфессии, «нации» и Церковь. Чтобы понять украинско-белорусскую ситуацию, нужно непременно учитывать специфику религиозного мышления того времени, в частности византийско-православную специфику. Мы находимся, видимо, на пороге того состояния, когда мы совершенно по-новому оценим специфику этих представлений о христианском и «национальном»…И в том числе, видимо, учёт этой специфики позволит нам понять, откуда и почему так неожиданно и стремительно развились идеи или «единого» русского народа или двух братских народов… Откуда эти представления взялись? Видимо, через какое-то время мы сможем это понять…

И ещё несколько слов насчет фольклора. Парадокс состоит в том, что если мы берем, например, французский фольклор - там нет развитых представлений о том, что «мы – французы»; видимо, по тем причинам, что католическая Контрреформация (точнее – католическая Реформа) народную культуру сокрушила… А вот если мы берем северорусский фольклор, то там эта идея - «святорусские богатыри», «Русская земля», Русь, - массивно присутствует. Соответственно перед наукой возникает такой вопрос: как объяснить, что в фольклорной культуре восточных славян, или по крайней мере Русского Севера и отчасти Центра, присутствуют такие формы, которые нам очень напоминают этно-национальное самосознание, тогда как по законам нашего нынешнего понимания вещей, такого самосознания там не должно быть!? На Западе ведь нет! Там, на Западе, в самом деле, национальное самосознание порождает и насаждает интеллигенция, точнее – государство при помощи интеллигенции… Поэтому возникает большая исследовательская проблема, перед которой мы стоим, которая давно идентифицирована, и мы не можем не упомянуть…. Напомню также, что на Русском Севере сохранилась память, в центре которой - как раз Киевская Русь … И как быть с этим? Я знаю, что появились «теории», будто этот фольклор создали сосланные или пригнанные на русский Север украинцы, едва ли не во времена Мазепы… Вряд ли такие, по меньшей мере, наивные «теории» можно рассматривать всерьёз…

Наконец, возвращаясь к тому, что нам сказала Елена Владимировна. Борис Николаевич напомнил нам, что есть польские источники – Меховский, Кромер, Гванини - которые говорят, что «русские» там и там, в Литовской и Московской Руси, - одна и та же общность, один народ. Но дело в том, что и сама Елена Владимировна нас обогатила некоторыми важными находками. Насколько я помню, синодальная рукопись Послания Мисаила в 1470-е годы дает нам такой термин: «российские сыны»…

А совсем недавно, в июне 2007 года, в Кракове Дэвид Фрик сделал доклад о документах из Вильно, из которых видно, что в 1655 году местные власти вопринимали «московских людей» как «руських»… Он говорил о документах, созданных после взятия Вильны московской армией в 1655 г. В некоторых источниках местного происхождения совершенно однозначно видно, что московских людей, которые и пожары устраивали, и налоги собирали, называют «руськими». Это полностью противоречит тому, о чем принято по инерции писать на тему восприятия «московитов» в украинско-белорусских землях…

Накопилось, таким образом, громадное количество противоречий и появляются, с другой стороны, новые важные находки, в частности Елены Владимировны и Бориса Николаевича. Все эти накопленные знания и находки позволяют нам допустить, что далеко не беспочвенны старые академические представления о наличии темы «общерусского» единства в украинско-белорусской культуре того времени…


О.В. Билый:

Когда я говорил о пост-Вестфальской ситуации и развитии идеи суверенитета, я, прежде всего, имел в виду появление некого нового идеального типа, появление идеи границ, как предмета международного договора. Это обстоятельство имплантировано в сознание эпохи, независимо от того то ли это Хмельницкий, или Людовик XIV. Это превращается не в предмет рефлексии, но предмет рецепции; это институционально воспринимается, через практики. Неслучайно в коллегиях Санкт-Петербурга эта идея границ прозвучала как дополнительны аргумент. Герменевтика тоже очень важная часть для любого исследования, но она ничего не может доказывать. Герменевтика самодостаточна, не может быть никаким аргументом, это даже не предмет для дискуссий. Почему? Голоса историков вращаются не вокруг принадлежности к этносу, к народности, но вокруг идеи государства. Это самое главное. Именно идея государственности. Кстати, после Вестфальского мира в Европе появилась много разделенных народов. И для Европы этническая доминанта перестала играть ту роль, которую она продолжала еще играть в дискурсах, в институциональном воображении современников, как у нас.