Привести к изменению как его поведения, так и других социальных установок, входящих в аттитюдную систему человека

Вид материала

Документы

Содержание Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. Поиск новых стратегий в практических приложениях Человек в информационном мире

Подобный материал:

• Исследование на тему: «ценностные ориентации студентов», 65.8kb.
• Исследование уровня воспитанности учащихся моу сош №53 Г. Кирова, 63.85kb.
• Отчетливо выраженная определенность типичного поведения каждого человека, 41.43kb.
• Карта компетенции дисциплины, 37.68kb.
• Концепция развития сферы культуры города Петрозаводск на 2009-2015 годы Одобрена Постановлением, 138.08kb.
• Влияние родительских установок, 54.45kb.
• Самоубийство как девиантное поведение, 343.05kb.
• В. И. Сердобольский статистически-информационный подход к семантике естественных языков, 139.01kb.
• Ования большинства социальных наук, поскольку общественный порядок играет важную роль, 533.78kb.
• Девиантное поведение подростков как социально-психологическая проблема, 61.33kb.

школе. Здесь возни­кает аналогичный комплекс проблем, который еще помножается на достаточно традиционный для этого социального института консер­ватизм. Естественно, роль школы велика в построении ребенком об­раза социального мира. Как минимум по двум каналам она осуществ­ляет воздействие на этот процесс: через систему предоставляемых че­ловеку знаний и демонстрацией себя как «модели» общества.

Каждый из этих каналов обладает собственными функциями. Освое­ние школьником системы знаний означает формирование у него так­же более или менее системных представлений о мире, не только фи­зическом, но и социальном. В последнем случае это включает в себя и усвоение определенных ориентации в области культуры, норм человеческого общежития, в целом — гуманитарной составляющей мироощущения. Через преподавание литературы, истории, частично географии вольно или невольно проступают и контуры современного мира. В ситуации его радикальных изменений эти контуры даже через нормативно обозначенные границы учебных предметов приобретают весьма различные очертания. Это зависит от позиции преподавателя, от содержания рекомендуемых учебников, от типа учебного заведе­ния и пр. Несомненное завоевание переходного периода — вариатив­ность образования, которая способствует возможности выбора шко­лы, учебника, педагога и тем самым стимулирует конструирование учеником различных образов социального мира. 192

Еще более определенно на плюрализм представлений об окружа­ющей социальной реальности влияет общий стиль школы, ее «образ» как ячейки общества [Дубовская, Тихомандрицкая, 1994]. Хорошо известно, что в советский период школе была свойственна крайняя идеологизированность, подчинение общим нормам тоталитарного государства, что приводило к формированию достаточно жесткой сис­темы взглядов на мир, целиком вписывающейся в доктрины офици­альной «линии». Диапазон собственных представлений о природе су­ществующей социальной реальности был практически крайне сужен.

Смена такой ориентации школы в период трансформаций осуществ­ляется весьма неравномерно. В каждом конкретном случае школа как «модель» общества приобретает различные черты. Это зависит и от пози­ции руководства школы, и зачастую от ее территориального расположе­ния (сфера влияния различных политических партий), и от многих дру­гих факторов. В результате изменений появляется возможность для уче­ника делать различные выборы для реализации своей социальной активности: будет ли он членом возрождающихся кое-где пионерских организаций, участником скаутского движения или вступит в организа­цию «идущих вместе». Это можно проследить в материалах исследова­ний, посвященных изучению ценностных ориентации молодежи и их динамике. В совместном российско-финском исследовании нами получе­ны интересные данные о различном использовании школьниками та­ких категорий политической жизни, как «демократия», «власть», «право», «политика» и др. [Андреева, Хелкама, Дубовская, Стефаненко, 1997]. Описанный в разных категориях мир предстает в различном облике, и разрыв в его соотношении с реальным миром также проявляется по-разному.

Особое место в трансляции социального опыта принадлежит сред­ствам массовой информаци, прежде всего их роли в построении обра­за окружающего мира. Собственно, для каждого обычного человека социальный мир уже «обозначен» системой СМИ. Порою вообще воз­никает вопрос: насколько в современном обществе человек в состоя­нии сам сформировать представление о социальной реальности и даже, более того, в каком же в действительности мире мы живем сегодня — реальном или предложенном средствами массовой информации? В современных исследованиях четко просматривается вывод о том, что общество отдает себе отчет в том, что телевидение дает «препари­рованное» изображение жизни [Богомолова, 1999; Матвеева, Анико-ва, Мочалова, 2000]. Однако это не снижает интереса к нему, и число телезрителей от этого осознания не уменьшается. Можно предполо­жить, что потребитель информации нуждается в такой препариро­ванной картине мира потому, что предлагаемая интерпретация со­впадает с его собственной (тогда она по законам когнитивного соот-

193

ветствия укрепляет его позицию, поддерживает уверенность в ее «пра­вильности»), или потому, что при помощи анализа искаженной кар­тины потребителю легче «обличить» носителя противоположных взгля­дов, или потому, что искаженная картина мира позволяет уйти от тягот повседневности, особенно, если на экране представлена «кра­сивая жизнь». При всех этих мотивах налицо желание получить тот образ, который предложен, зачастую выступающее как согласие на своеобразный обман.

Понятно, что мера и степень разброса мнений, отражаемых СМИ, зависят от типа общества, в котором они функционируют. В тотали­тарном обществе система СМИ в полной мере подчинена господству­ющей идеологической доктрине, и образ мира подается в соответ­ствии с ней. Такое единообразие было характерной чертой этого транс­лятора в период советской власти. Ситуация радикально изменилась вместе с началом реформ. Одним из первых результатов преобразова­ний стала продекларированная свобода слова и возможность выраже­ния через СМИ независимых позиций. Это привело и к плюрализму предлагаемых представлений о мире.

Для рядового потребителя информации открылась возможность совершать выбор предпочитаемой картины мира: либо принять то, что предлагают СМИ ( зачастую по-разному в разных программах!), либо отвергнуть предложенные представления. При всех условиях воз­никает необходимость совершить выбор. Для целого ряда социальных слоев, сформировавшихся в предшествующую эпоху и не привыкших к выбору, ситуация представляется крайне некомфортной — отсюда возникающие порою раздражение деятельностью СМИ и различные обвинения в их адрес.

В действительности же информация разного рода открывает воз­можность более индивидуального освоения окружающего мира, ког­да наряду с выбором позиции расширяются и условия для обсужде­ния как выбранной, так и отвергнутой альтернативы. Именно более «индивидуальная» картина мира способствует сближению ее с реаль­ной ситуацией, в которой существует человек. Вместе с тем и воздей­ствие предлагаемого в СМИ образа мира никак не может быть сбро­шено со счетов. Сила этого воздействия состоит еще и в том, что построение картины мира происходит как бы в процессе общения с ним, если не со всем, то с какой-либо большой общностью, группой. Извечная потребность человека в поддержке, в ощущении защищен­ности от ошибки на том основании, что «все так думают», находит здесь свое удовлетворение. Но поскольку это мнение «всех» оказыва­ется весьма противоречивым, в построенном образе мира сопрягается как личное мнение потребителя информации, так и тот вариант этого образа, который разделяем предпочитаемой группой.

194

Восприятие реального мира и его образ при этом могут еще более расходиться, что не может не сказаться на образцах социального пове­дения различных групп. По-видимому, разброс этих образцов можно объяснить в том числе и неоднозначностью того, с каким «построен­ным» миром соотносит человек свое поведение. Традиционный тезис психологии социального познания о том, что для функционирования какой-либо группы необходимо, чтобы ее члены разделяли некото­рые представления о мире, подвергается в данном случае большому испытанию. Дело как раз в том, что в разных социальных группах «разделяются» разные стереотипы, ценности, а следовательно, и во­обще различные образы мира. Поведение строится в соответствии с одним из этих «разделяемых» представлений, при этом оно не обяза­тельно адекватно соотносится с тем реальным миром, в котором жи­вет и функционирует группа. Так, различные криминальные группы ориентируются на свои представления о легитимности тех или иных поступков, но осуществляют их в обществе, где легитимность послед­них не признается. Разрыв реального мира и его образа имеет следст­вием противоправное поведение, достаточно трагическим примером которого является активизирующееся движение скинхедов.

С другой стороны, та часть общества, которая оказалась готовой принять нововведения и поверила в осуществленные социальные из­менения, на каком-то этапе убеждается в том, что они скорее пока даны в представлениях о новом устройстве мира, но приходят в про­тиворечие с миром, реально существующим. Именно это — одна из причин спада социальной активности, иногда полной апатии, осно­ванной на разочарованиях в действенности реформ.

Особенно отчетливо разрыв между «картиной мира» и реальным миром проявляет себя в отношениях к рынку и рыночной экономике. Полемика о том, можно ли уже сегодня констатировать наличие ры­ночной экономики в России, идет не только в политических кругах и средствах массовой информации, но и в научной литературе. Сущест­вование обычного человека в условиях переходной экономики (как часто определяется сегодня социальная реальность в нашей стране), соединяясь с двумя различными «образами» рынка (как положитель­ного — для его сторонников, так и крайне отрицательного — для ориентированных на государственную экономику) дает большой раз­брос образцов поведения и, соответственно, разную степень совпаде­ния и расхождения реального мира и его образа.

В многочисленных исследованиях последних лет, проводимых как социальными психологами, так и социологами, этот факт неоднократно зафиксирован, в частности, как очевидный сдвиг социальных ценнос­тей в сторону приоритетов частной жизни (здоровье, благополучие се­мьи, личный материальный достаток) и практического отвержения

195

ценностей, связанных с активным участием в жизни общества. Возможно, одной из причин такого сдвига является отсутствие разделяемых всеми «внешних» ориентиров для социального самоопределения, что и за­ставляет опираться на «внутренние» ориентиры [Белинская, Тихоман-дрицкая, 2001. С. 279] и тем самым акцентировать ценности частной жизни.

Эти явления происходят на фоне большой имущественной поляри­зации общества, что находит свое отражение в такой характеристике образа социального мира, как «богатые становятся еще более богаты­ми, а бедные — еще более бедными». Как отмечает А. Ю. Согомонов, «сегодняшнее социальное зрение миллионов фокусирует такую карти­ну пореформенной России, где на арене глобального противостояния встречаются две неравномерные массы «выигравших» и «проигравших» — выигравших случайно, незаслуженно, несправедливо и проигравших бук­вально во всем и все, фатально и необратимо» [Россия: трансформиру­ющееся общество, 2001. С. 401]. Вот это различное социальное зрение и способствует тому, что одни его ракурсы в большей, а другие в мень­шей степени совпадают с объективными условиями, в которых сущест­вует та или иная социальная группа. Следовательно, разрыв в достовер­ности «образа» и «реальности» приобретает различное значение для субъектов, включенных в единый исторический процесс. А именно это и есть основание для разброса моделей социального поведения.

Таким образом, сакраментальный вопрос психологии социально­го познания о том, существует ли человек в большей степени в реаль­ном или в сконструированном им мире, не получает исчерпывающе­го ответа при анализе условий кризисного, или переходного, обще­ства. Очевидно лишь, что ситуация, сложившаяся здесь, ни в коей мере не может иметь однозначного решения. Соотношение нестабиль­ного реального мира и нестабильного его образа порождает многооб­разные модели «ответа» человека на эту ситуацию. Радикальные соци­ально-экономические преобразования вообще болезненно сказыва­ются на судьбах обычного человека, и, по-видимому, только реальное движение вперед к преодолению трудностей переходного периода может привести к большей гармонизации социального мира и его образа. Одна из психологических потребностей человека в сложных современных обществах — потребность в осмыслении происходящих социальных изменений — требует все большего и большего напряже­ния его усилий для поисков адекватного выбора как способов адапта­ции к этим изменениям, так и способов «совладания» с ними. Вообще говоря, идея совладания с ситуацией не является новой в психологии. В принципе, необходимость такого типа поведения предполагается, когда ставится более широкий вопрос об освоении человеком мира, более конкретно — в рамках дифференциальной психологии, когда речь идет, например, о совладании со стрессовой ситуацией, а не о

196

простой защите от нее [Реан, Кудашев, Баранов, 2002]. Однако в ус­ловиях глобальных социальных трансформаций проблема приобретает более глубокое звучание. Она сохраняет свое значение для судьбы от­дельного человека, вынужденного осуществлять своеобразный само­мониторинг конструирования образа окружающего мира и проверяе­мый реальной жизнью контроль за этим процессом.

Вместе с тем «наука совладания с обстоятельствами», по-видимо­му, требует более широкого фронта работ для социальной психоло­гии: одной из важнейших ее задач в период радикальных трансформа­ций является как раз оказание помощи в повышении социальной ком­петенции не только каждого отдельного человека, но и общества в целом. Естественно, при этом важно произвести не только анализ труд­ностей, возникающих при познании действительности, но, насколь­ко это возможно, предложить и практические пути выхода из слож­ной ситуации. Специфика этой ситуации в данном случае заключается в том, что она не только сложна для каждого отдельного человека, но и является проявлением сложных макроусловий.

Возможно, социальная психология в состоянии внести свой вклад прежде всего в прояснение новой конфигурации общества, а затем — в обозначение способов овладения новой ситуацией. Иными словами, это означает помощь рядовому человеку найти себя в новом, изме­нившемся обществе, овладеть ролями, востребованными временем, соотнести более точно свои представления о мире с реальным миром. Чисто профессиональной задачей становится при этом разработка новых стратегий в проведении прикладных исследований и вмеша­тельстве в социальную практику. Возможно, именно успешное вме­шательство нашей дисциплины поможет рядовому члену общества сблизить реальный мир, в котором он существует, и тот образ этого мира, который он конструирует.

Таким образом, новая социальная реальность вносит коррективы в проблематику социально-психологического знания. Важно не утра­тить нить традиционных профессиональных подходов к освоению ши­рокого спектра возникающих новых проблем. Пройти между своеоб­разными Сциллой и Харибдой устоявшегося знания и его гибкого приложения к жизни — не самая легкая задача для социальной психо­логии. Но если научная дисциплина хочет остаться востребованной, она должна решить эту проблему. Вся история поисков новых подхо­дов, возникших в конце двадцатого столетия и проявивших себя в исследованиях каждой традиционной проблемы, в определенной сте­пени способствует выполнению этого требования. Проверка науки на профессиональную пригодность может быть осуществлена в данном случае в том числе на адекватном соотношении фундаментальных прин­ципов и решения прикладных задач. Особое значение при этом при-

197

обретает и умение подвести серьезную теоретическую базу под любые виды сугубо практической работы.

Литература

Андреева Г. М. Психология социального познания. М., 2000.

Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. Зарубежная социальная психология. М., 2001.

Андреева Г. М., Хелкама К., Дубовская Е. М., Тихомандрицкая О. А. Уровень социальной стабильности и особенности социализации//Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1997, № 4.

Авдуевская Е. П., Араканцева Т. А. Проблема юношеского самоопределения в практике школьной психологической службы//Введение в практи­ческую социальную психологию. М., 1994.

Авдуевская Е. П., Баклушинский С. А. Особенности социализации подрост­ка в условиях быстрых социальных изменений//Ценностно-норматив-ные ориентации старшеклассника. М., 1995.

Белинская Е. П., Тихомандрицкая О. А. Социальная психология личности. М., 2001.

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1998.

Богомолова Н. Н. Современные когнитивные модели убеждающей комму­никации/Мир психологии. 1999. № 3.

Дилигенский Г. Г. Российский горожанин конца девяностых: генезис пост­советского сознания (социально-психологическое исследование). М., 1998.

Дубовская Е. М., Тихомандрицкая О. А. О стратегиях работы психолога в школе//Введение в практическую социальную психологию. М., 1994.

Левада Ю. От мнений к пониманию. Социологические очерки 1993—2000. М., 2000.

Лебедева И. Н. Социальная идентичность на постсоветском пространстве: от поисков самоуважения к поискам смысла//Психологический жур­нал. 1999. Т. 20. № 3.

Малибруд Е. Я. Ты - Мы. М., 1995.

Матвеева Л. В., Аникеева Т. Я., Мочалова Ю. В. Психология телевизионной коммуникации. М., 2000.

Реан А. А., Кудашев А. Р., Баранов А. А. Психология адаптации личности. СПб., 2002.

Россия: трансформирующееся общество. Под ред. В. А. Ядова. М., 2001.

Солдатова Г. У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998.

Социально-психологическая динамика в условиях экономических изме­нений/Под. ред. А. Л. Журавлева и Е. В. Шороховой. М., 1998.

Стефаненко Т. Г. Этнопсихология. М., 1999.

Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996.

Fiske S., Taylor S. Social Cognition. N.Y., 1994.

Tajfel H., Fraser K. Introducing Social Psychology. N.Y., 1978.

Часть III

ПОИСК НОВЫХ СТРАТЕГИЙ В ПРАКТИЧЕСКИХ ПРИЛОЖЕНИЯХ

Третья часть книги, пожалуй, более всего касается именно отече­ственной социальной психологии, поскольку посвящена вопросу по­иска новых стратегий в практических приложениях науки. Одна из су­щественных проблем, встающих перед социальной психологией в со­временном мире, — это способы ее ответов на сугубо практические запросы. Корректное решение этой задачи возможно лишь при точ­ном определении того, как в новых условиях должны соотноситься две традиционные части науки — фундаментальные и прикладные исследования. Вопрос оказывается весьма сложным, поскольку, кро­ме достаточно определенных по своему статусу прикладных исследо­ваний, социальная психология сегодня включает в себя и совершен­но особый вид деятельности — непосредственное вмешательство в процессы общественной жизни и индивидуального существования, то, что принято называть практической социальной психологией. При обсуждении ее проблем есть реальная опасность скатиться на путь поисков некоего «ремесленнического» подхода — создания своеоб­разных «рецептов» решения каких-то конкретных задач.

Старая дискуссия социально-психологического знания о праве или отсутствии права на манипуляцию людьми и их отношениями пред­стает в новом свете: каковы вообще возможные варианты «вмеша­тельства» науки в условиях тех изменений, которые произошли в об­ществе? В связи с этим вопросом возникает широкий спектр самых разнообразных предметов обсуждения: это и усиление роли СМК в обществе, и новые информационные технологии (их возможности воз­действия на человека), и изменившиеся типы социальных организа­ций (требующие новых форм управления), и новые условия правово­го пространства, которое осваивает человек, и формы потребитель­ского поведения, и новые акценты в проблемах здоровья и болезни, наконец, трудности, с которыми сталкивается рядовой человек, что­бы приспособиться к новым реалиям и совладать с ними (возросшая потребность отдельных людей в психологической помощи).

Хотя обсуждение всех этих проблем происходит на уровне миро­вой социальной психологии, однако в конкретном их проявлении, конечно, очевиден контекст определенного типа общества. Поэтому в третьей части книги делается акцент на новую социальную практику России и на специфику возникших здесь проблем.

В этой части книги особенно сложно четко выстроить иерархию практических задач, которые могут быть решены в рамках социаль-

201

ной психологии, поскольку сами эти задачи находятся пока еще на стадии становления и темп научного исследования не всегда «успева­ет» за бегом происходящих событий. Тем не менее некоторые основ­ные области новой практики в книге обозначены: это и новые явле­ния в экономической сфере, и новые условия «информационного поля», в котором существует современный человек, и совсем конк­ретные области, наполненные сегодня новым содержанием (нормы потребительского поведения, правовые отношения, социальные проб¹ лемы здоровья и, наконец, личная защищенность человека в изменя­ющемся мире).

Главы в этой части расположены в соответствии с различными областями социальной практики. В каждой из них делается попытка показать не только новую область жизни, выступающую предметом социально-психологического исследования, но и возможные новые подходы к ее осмыслению, новые стратегии ее практического освое­ния. Общая идея этих стратегий состоит в том, чтобы, используя сред­ства социальной психологии, помочь обычному человеку «справить­ся», «совладать» с новой социальной реальностью, обрести адекват­ную линию поведения в изменившихся условиях жизни.

ЧЕЛОВЕК В ИНФОРМАЦИОННОМ МИРЕ

Одной из бурно развивающихся областей современной социаль­ной психологии являются прикладные исследования особенностей коммуникации, осуществление которой происходит с помощью но­вых информационных технологий. Социальных психологов, естествен­но, интересует при этом не сугубо технологический, а «человечес­кий» аспект проблемы: каковы новые возможности убеждения и вли­яния, как меняется восприятие партнера по взаимодействию, по каким нормам и правилам строится такое общение, что происходит при этом с личностными диспозициями самого коммуникатора. Подобные ис­следования сегодня еще только начинаются, нередко они лишь успе­вают фиксировать некоторую феноменологию в ущерб ее разносто­роннему изучению и анализу, но их социальную актуальность и прак­тическое значение трудно переоценить, ведь XXI в. повсеместно определяется как век информации.

Заметим, что научная рефлексия гуманитарных реалий информа­ционного общества¹ является сегодня одной из центральных тем всех социальных наук. Какова «человеческая составляющая» нового мира массовых коммуникаций, наукоемких технологий, электронных средств связи? Как меняется деятельность, общение и сознание человека в обществе, основным капиталом, средством производства и ресурсом развития которого становится информация? Иными словами, как от­ражается формирующийся информационный социум на человечес­ком «слагаемом», составляющем его необходимую часть?

Подобное генеральное смещение исследовательского интереса от анализа информационного общества в целом к рассмотрению про-

блемы человека в нем фактически было предсказано в футурологи-ческих работах рубежа 50-60-х годов. Например, еще Ст. Лем в извест­ной «Сумме технологии» отмечал, что основной проблемой будущего информационного века станет не решение тех или иных технократи­ческих задач, а психологическая профилактика возможного аксиоло­гического коллапса, потенциального разрушения самих мотивацион-ных основ человеческого поведения. Причиной подобной ситуации может стать недооценка агрессивности новой информационной сре­ды по отношению к человеку, ибо «вторжение технологии в пробле­мы, связанные с личностью, лишь в настоящее время относятся к пустому множеству явлений. Это множество заполнит дальнейший прогресс. И тогда исчезнет масса моральных императивов, рассматри­ваемых сегодня как нерушимые» [Лем, 1968. С. 55].

Таким образом, очевидно, что решение проблемы человека в ин­формационном социуме необходимо имеет и социально-психологи­ческую компоненту. Но, прежде чем обратиться к ее анализу на мате­риале современных прикладных исследований, сделаем значительное отступление и вот почему.

С нашей точки зрения, на практику сегодняшних работ в этой области существенное влияние оказали и оказывают чисто теорети­ческие концепции информационного общества. Это влияние не столько конкретно-проблемное (ибо жизнедеятельность человека в простран­стве электронных коммуникаций оказалась многообразнее, чем это представлялось до момента массового распространения последних), сколько общеметодологическое и даже, может быть, идеологическое. Динамика общих ориентиров, задаваемых теоретиками информаци­онного социума, определила для его прикладных исследований и ос­новные концептуальные «рамки» анализа, и ценностное отношение (pro или contra) исследователей к изучаемым реалиям. В этом смысле связь фундаментального и прикладного знания в этой области неожи­данно оказалась гораздо более прочной, чем в психологии вообще и в социальной психологии в частности.

Итак, как соотносятся