Geum.ru

… Они все еще не хотят признать, что место художника в Доме дураков. Им кажется, что они колеблют мировые струны, участвуют в жизни и вообще рулят процессом

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   21

- Владимир, как долетели, спрашиваю?

- Что? Да все нормалек! Разве по мне не видно? Кстати, моя фамилия - Беззубов.

- Да? Не может быть. У меня записано: «Безгубов». Во всех документах - тоже. У вас есть билет?

- Конечно. Но я свою-то фамилию знаю.

- Вот, пожалуйста, и в билете записано: «Безгубов»!

- Да? С ума сойти! Вот паспорт, посмотрите.

- Да, здесь: «Беззубов»! Ошибка! Удивительно, как вас пропустили, явное несоответствие.

- «Беззубов» - «Безгубов» - какая разница? Долетел ведь.

- И сколько времени вы так путешествуете? Третьи сутки, по-моему?

- Не по-моему, а по Моэму. Шутка юмора. Да, пришлось поскитаться немного по Европе. Прага, Вена, Франкфурт...

- Очень интересный транзит. Что у вас с головой?

- Упал, поскользнулся, гипс. Пустяки, надо только повязку свежую. И что же, каждый день приезжала в аэропорт?

- Конечно, это же моя работа. Вам придется заплатить мне за каждый день, плюс бензин, итого – сто пятьдесят баксов дополнительно.

- Да? Легко! У меня сегодня, кстати, день рождения, так что я – угощаю.

- Беллисимо! Конгретьюлейшн! Самые искренние! Замечу, однако, что доброта здесь ни при чем, Владимир, все оговорено условиями контракта с вашим украинским турбюро.

Во, блин, зануда!

Там, во Франкфурте, спросил, глядя в темно-зеленую тину глаз:

- Скажите, Марика, не вы, случайно, в прошлом году выиграли конкурс красоты в Сиэтле? Я смотрел трансляцию. Это было восхитительно! Будь я в жюри, сто процентов за вас голосовал бы!

Она расхохоталась так счастливо и беззаботно, что все в ресторане на нас только и смотрели, прислушиваясь, что же такого смешного говорит этой супер-стар красавице помятый невзрачный тип с вчерашней марлевой повязкой на голове.

- Владимир, вы плохо слышите? Я говорю: какого цвета ваш чемодан, не забыли?

- Прошу прощения, в самолете, кажется, контузило. Желтый, желтого цвета чемодан. Но здесь что-то его не видно…

- Точно? Вы, правда, – контуженный? Тогда, может, в хранилище… Дайте, будьте добры, вашу квитанцию.

- Еще как!

- Вы умеете говорить женщине комплименты, спасибо! – Марика потянулась за сигаретой. - Но увы, Владзимеж, к сожалению, не я участвовала в конкурсе красоты. Хотя, если бы родители распорядились по-другому, думаю, у меня мог быть неплохой шанс заняться модельным бизнесом. А так – только гимнастикой художественной…

- Так вы – «художница»? Ну, конечно, я смотрю, фигурка такая точеная, женственная, спортивная. Ослепительную красоту – и прятать здесь, в запасниках аэропорта… Нет, ваше место, Марика, на подиуме, в центре зала, где много мужчин, да они, не сомневаюсь, потеряли бы остатки разума от зависти, когда увидели. Вы не созданы для рутины, ваше призвание - вечный праздник! Поверьте, мы, поэты, знаем в этом толк, умеем ценить прекрасное…

Она хохотала все громче, откидываясь на спинку, не стесняясь, демонстрировала свои великолепные ноги. От нахлынувшего вдруг желания у меня образовалась сухость во рту и немного сел голос. Конечно, она заметила, глаза, должно быть, выдали мужскую похоть, вожделени. Какое-то время молча смотрели в глаза друг другу – ну, кто первый мигнет! Я сглотнул от напряженья, она по-прежнему глядела прямо мне в глаза.

Я же - откровенно, не таясь, пялился то на ее губы, то на выставленные вверх колени, то на бедра, когда она сменяла ногу. Раздевал глазами – это все, что оставалось делать, и когда набежала слеза, и она смахнула, и замахала руками: мол, это не считается, я продолжал пялиться на ложбинку между грудей, и мог это делать, сколько угодно, кто мне запретит? Она и не возражала, ей нравилось, как я смотрел. Может, и я - ее возбуждаю? И у нее уже влажные трусики?

Мне показалось, ей стало жарко. Она облизала губы, ее глаза и губы блестели, чуть-чуть сбилось дыхание. Ну, что за онанизм! Девушка готова, сама этого хочет, оторви свою задницу от стула, возьми за руку и веди ее в почивальню, лопух! Куда вести-то? Может, в этом суперовом, огромном, как половина земного шара, аэропорту, и есть гостиница с отдельными номерами, не может не быть, да как ее отыскать? И кто тебя туда пустит? А ее, служащую этого самого аэропорта, и подавно! У них с такими вещами строго. У нас – куда ни шло, сплошная демократия - дашь какой-нибудь тетке «пятерку», она еще и проследит, чтобы никто не зашел сдуру, не помешал. Или в любое время суток на вокзал на тачке пригнал, только заикнись – тетки сами в очередь, наперебой предлагают квартиру хоть на час, хоть на всю ночь, и цены – ну, просто смешные!

Начался колотун, какой бывает, когда женщину хочется – спасу нет.

Что-то щелкнуло, переключилось, вдруг возник пионерлагерь в далекой и полустершейся жизни, приглушенный, словно под сурдинку, звук горна: «бери ложку-бери хлеб!». Дурманящий аромат туй, хвои, шишек, земляники на поляне, нагретого за день воздуха, вожделенное ожидание сумерек, отрядного костра. И мы, с девушкой Светой, взявшись за руки, идем все медленнее, не сговариваясь, пропуская строй все дальше вперед, мы – замыкающая пара, все идут прямо по тропинке, мы тихонечко сворачиваем в сторону, где кусты, где совсем ничего и никого, прохладно, и нас никто не видит. И сразу тычимся губами друг в друга, и так же меня бьет дрожь, как сейчас, особенно когда прижимаемся друг к другу. Да, точно, тогда, в счастливом пионерском детстве все это так и называлось: позажиматься! «Вчера так назажимались!» - хвастались в палатке друг другу.

И также внезапно, на самом интересном месте, все обрывается, как пленка в старом кинотеатре, и зрители орут: «Сапожники!», «Кино давай!»

- Окей, Владзимеж, ты мастер обольщать. Интересно, у тебя много женщин было? – она подвинулась вместе со стулом так, что теперь и ног не видно, и вообще, мол, прекращаем, и свет тушить больше не будем.

- Не берусь судить.

- Много! Я же вижу, как вы на меня смотрите.

Она – то на «ты», то на «вы». И хочется, и колется, и мамка не пускает.

- Это вполне естественно. Тем более, вы мне очень нравитесь.

- Вы все, мужчины, так говорите. Не надо об этом, хорошо? Ты, правда, поэт?

- Увы.

- Не подаришь свою книгу?

- Она в багаже осталась. А мой лаггидж гоинг…

- Директ Милано! Знаю-знаю! Как жалко.

- А мне как жалко, если бы ты знала. Хотя и на русском языке.

- На русском? Скажи: а почему ты, с Украины, а пишешь по-русски?

Ого! Под дых – одним ударом! Да я всю жизнь для себя сформулировать не могу.

- Нет разницы у нас – что русский, что украинец или белорус. Даже по лицам, внешне, и то не отличишь.

- Да? А вот японцев и корейцев тоже трудно бывает распознать, а язык – у каждого свой.

- И у китайцев – тоже.

- Да, и у китайцев.

- Оставь свой адрес, я вышлю.

- Так не интересно.

-Хочешь, я тебе оставлю свой, вышлешь мне приглашение, и я к тебе приеду.

- Я подумаю.

Почти физически чувствую, как рвется ниточка, только что соединявшая нас. Сейчас она почти оборвалась. Упустил момент, простофиля! Шанс был, нехилый шанс, скажу тебе, Беззубов, и ты его так бездарно профукал. Теперь, по законам жанра, надо вдохнуть в этот глупый флирт новую жизнь. Самое лучшее средство - добрая выпивка. Но Марика - на работе, там они не пьют даже за обедом, не нюхают, так, что я с трудом уговорил ее пригубить какого-то белого кисляка, все достоинство которого заключалось в том, что подали его в серебряном ведерке со льдом. Хотел заказать себе джин-тоник, но она сказала с нажимом:

- Владзимеж, не надо, итс вери стронг. Инаф фор ю, плиз. Иф ю вонт ту сит виз ми.

Из толпы чемоданов, сумок, баулов выплыл, наконец, мой желтый неподъемный чемодан, с которым не виделись последние трое суток. Номера квитанций удивительнейшим образом совпали. Паспорт никто не требует, и на том – спасибо! У нас бы началось сейчас: «Беззубов – Безгубов»! Здравствуй, солнце мое, чемоданчик! Спасибо тебе, что не потерялся в дороге, выручил! Ура! «Москва-параша! Победа будет наша!». Тележки в аэропорту «Линате» - бесплатные, кстати. Так что, если какой киевский жлоб-носильщик будет требовать у вас доллар в Борисполе, можете с полным правом послать его на три веселых буквы.

- Куда мы вообще едем? В гостинице, насколько понимаю, меня не ждут.

- Да, гостиница – финиш. И группа ваша, Безгубов, я все равно буду вас так называть, можно? Группа – тоже тю-тю, на Венецию. Можно, конечно, догнать на электричке. Тогда стартовать нужно немедленно. Отсюда до вокзала – часа два с половиной.

- Нет, хватит, я же контуженный, нуждаюсь в отдыхе.

Она пристально на меня посмотрела всепонимающим взглядом многоопытной женщины. Это был тест такой, проверка. Можно сделать вид, что не поняла намека. А можно – отбить мячик туда, откуда он пришел. После недолгой паузы и весьма красноречивого взгляда, она выбирает второй вариант:

- Предлагаю, если вас устроит, мистер Безгубов, поужинать где-нибудь подешевле, затем небольшая экскурсия по вечернему Милано, переночевать можно у меня. Хоромов не обещаю, но отдельное спальное место имеется.

Блестящий удар с разворота по летящему мячу в самую «девяточку»!! Андрей Шевченко отдыхает.

- Как?

- Что мне остается? Незавидна судьба русского путешественника.

- За все-про все, не считая ужина, сто евро.

- Круто!

- Это, поверьте, Владимир, по-божески! В Милане вы не найдете дешевле!

- Не спорю, согласен. Выхода-то у меня все равно нет.

Двести баксов – полицейским, что нашли барсетку, двести пятьдесят евро – ужин с Марикой, и двести пятьдесят – этой Любе, всего, значится, семьсот, как корова языком слизала. Да в Киеве за такие бабки месяц можно гулеванить!

У нее - совсем не дряхлая колымага, как я представлял, а сверкающий темно-голубой «Нисан-фургон». Новье, в Киеве таких пока еще нет. Видя мое удивление, буркнула:

- В кредит недавно взяла. На старом «Фиате» клейма негде ставить, тем более – туристов возить. Останавливали всю дорогу, проверяли, надоело! Как он вообще ездил, непонятно, - семь лет, почти, как в России.

- Ты – семь лет в Италии?

- Восемь. Год с мужем мучилась, целая история, по дороге расскажу, если интересно.

Сама из Донецка, жили там в частном доме. Мать умерла, отец на шахте крепежником, пил, как сапожник. Старший брат рано женился, выпал из семьи. Школу окончила, сразу деру в Москву. Фактически сбежала, хоть отец все вещи в шкафу запер, а ключи с собой носил. Сгорел от водки, когда она уже здесь, в Италии, мыкалась.

«Дом, жалко, пропал, продать можно было! Как думаешь, сколько по нынешним ценам выручить можно? И ехать в Донецк денег не было, да и кто выпустит? Брат сейчас в Германии, во Франкфурте, кстати, уехал по социалке, но тоже – сидит на бобах, не приезжал ни разу. Обидно: Европа, все друг к другу ездят, мы свидиться не можем. Хоть и порвали с совком, но разбросало по свету, кто бы мог подумать. Мать, когда жила, - экономила, семью держала, потом на перекосяк пошло.

Конечно, никуда не поступила, с горем пополам устроилась младшей подползающей в заштатное турбюро. Приходилось туалеты в офисе мыть. Английский со школы помнила, по ночам словари зубрила, тексты экскурсий учила наизусть. Пошла на курсы испанского, тогда бесплатные, кто теперь поверит? Вот именно, не ценили ничего. Образования, например, какое можно было в Союзе получить.

- Языки легко даются. И еще – автомобиль. Сюда недавно один чеченец из Москвы приезжал, знаменитый, фамилию, наверное, слышал? Два раза в год на личном чартере в Милан летает отовариваться. И каждый раз с новой пассией, тратится на них безбожно. В этот сезон звезду первого телеканала привез. Телка бесстыжая такая, высосала из него все, по-моему, кредитки не хватило, в Москву ребятам звонил. Когда в Квадрилатеро делла Мода босоножки ей брал за восемь тысяч долларов, примеряла, специально крутилась перед зеркалами два часа, народу сошлось на новую русскую, прости господи, посмотреть. Такой бюст, блядь буду, силиконовый. Ничего, что я ругаюсь? Ты меня одергивай, пожалуйста, привычка нехорошая. Но не это самое смешное: он у меня телефон нашего борделя попросил, тайком, чтобы та фифа не заподозрила, раза два туда бегал от нее. Спросила как-то, отмахнулся: «Да у нас все так сейчас делают. Эта – для вида, просто вывеска, а спим с другими!».

Так вот, о чем это я? Ах, да! Об автомобилях. Как раз только машину взяла, сопровождала его, заехали на улочки узкие, здесь есть такие старинные, как в старых фильмах, довоенных, ехала почти на одном колесе, он в шоке был. Получаю почти физическое наслаждение от машины.

В общем, как-то зацепилась, год на зубах, потом привыкла, втянулась, легче стало. Все-таки, если не два, то полтора языка – точно! Выскочила замуж за одного Митю, музыканта, случайно в транспорте познакомились. Да ты не смейся, я тогда на пределе была, слова живого по нескольку дней не слышала, чуть умом не тронулась! Они в трамвае из горлышка вино пили и курили, короче положили на всех с прибором. Мне тогда ужасно нравились - отвязанные, независимые, молодость, знаешь, свобода. Ничего, что я на «ты»? Общаться проще, здесь все так. Не возражаешь? Нет? Лады.

Прожили полтора года - ничего хорошего. Известное дело, лабухи – не просыхают, лакают, разве что не из унитаза. Глупая, беспросветно, сначала думала так и надо. И мебель вынесли, пропили с друзьями, стулья, столы, книги! Потом – посуду. Скоро ни одной чашки не осталось, только кружка литровая, алюминиевая, «50 лет Никопольскому трубному заводу». Как у нас оказалась, черт его знает! Те ханурики полюбляли «оригинальные» подарки. Слямзят где-то табличку «Лифт не работает» - и в дом несут. Меню из ресторанов, пепельницы. Ничего путнего никогда не видела от них. Стакан в забегаловке в Москве, на Чеховской, когда-то «увели», водку пить не из чего. Как реликвию принесли, бирочку прикрепили, в сервант поставили. «Будешь вспоминать!».

Из той алюминиевой кружки по очереди кофе пили. Он, правда, больше чаи заваривал, полпачки на кружку, чефирил. Потом – ночь не спит, ходит, как лунатик, курит свою «Приму» вонючую. Или телек, пока мигать не начнет, смотрит все подряд. И я ночи не спала. Клетушка-то однокомнатная, на Сретенке, от сестры его покойной досталась. Тоже от пьянки сгорела. Да у них вся семья, два брата старших… Удивляюсь теперь, как сама не запуталась в той беспросветной лаже, как удержалась. Это только кажется, что живешь, на самом деле разлагаешься. И засасывает в момент всю тебя. От того брака одна польза – штамп в паспорте, прописка московская.

Митька с юности седой был, красил волосы. А мне жгучие брюнеты нравились, смуглокожие. Когда по телеку итальянскую эстраду крутили, все бросала, бежала смотреть. Помнишь? Челентано, Тото Кутуньо, Мастрояни – красавцы- мужчины! В Москве при итальянском посольстве есть культурный центр, стала туда нахаживать, буклетики, фильмы доэкранные, разговорник купила, так, на бытовом уровне могла изъясниться. Там с Сандро познакомились, он в том центре работал. Поваром, правда, в ресторане. Ну и что с того? От него так пахло, когда целовались, разве можно сравнить с запахом козла от наших вечно пьяных и небритых мужиков! Они не то что себе носки – яйца не моют! Целуешь его, а он голландским сырым несвежим воняет! Италия по ночам снилась, мечтала сигануть туда, как в том анекдоте – хоть тушкой, хоть чучелом. Как угодно, только свалить отсюда, из этой нищей страны! Такая дура была. Владимир, ты когда вернешься, передай всем нашим бабам – в Москве, если будешь там, в Киеве – ни в коем случае не ведитесь на их цыганские приманки, не выходите за итальянцев, не повторяйте наших ошибок! Подонки и самодуры редкостные, жить с ними - хуже, чем в тюрьме, относятся как к скотобазе. Лучше в гарем к какому-нибудь арабу, там, думаю, больше света. Здесь – одна безнадега, однозначно, хуже, чем в Москве в тысячу раз!

Но это сейчас - умная, задним умом. А тогда, как наваждение какое-то, где только мои глаза и мозги были? Короче, сказал Сандро, что увезет меня из Союза. Тогда не то, что сейчас, брак с итальянцем, любым другим не советским, на всю Москву регистрировали в одном-единственном районном ЗАГСе. Понятно, очередина – на год вперед. Специально так устроено: чтобы до свадьбы как можно меньше людей дотянуло. Плюс два собеседования в КГБ районном. Там ставили на учет как проститутку валютную, на работу сообщали, характеристику требовали – все делалось, чтобы рассорить и расстроить брак. До финиша дотягивали немногие. Хоть и была на неплохом счету, претензий по работе особых никогда никто не высказывал, но когда это началось, прозрачно так намекнули: лучше сама увольняйся и тебе за это ничего не будет. Восемь месяцев без работы, нигде не брали, у Сандро постоянно деньги клянчить – тоже облом. Пошла снова полы мыть в соседних «хрущобах», в парикмахерской подметать чужие волосы. Но для себя твердо решила: все равно свалю на фиг! Сама дерьмо убираю, а в глазах драгоценным камнем сверкает Италия - мужики-красавцы, песни, фильмы, винцо легкое, свобода! Блоу ап*, Антониони отдыхает. Тогда скажи мне кто: надо броситься вниз головой с седьмого этажа, чтобы попасть туда, - веришь, ни секунды бы не думала!

Ага! Только сменяла шило на мыло. Запроторил в коммуналку, хуже, чем в Москве у нас была, сам где-то пропадает сутками, если приходит, вина напьется и спит целый день, ни на что не способный. В Союзе хоть знала, как вести себя. Посидеть со своими можно, поплакаться. Здесь никому до тебя дела нет, одни старухи в квартире, домохозяйки, целый день на кухне стирают, да еще без языка. Итальянцы эмигрантов таких, как я, в свой круг не пускают. Здесь все расфасовано, рассортировано, в зависимости от положения в обществе, от достатка. А какой у нас достаток? Они по двадцать часов в сутки крутятся, деньги зарабатывают.

Сандро приходил все реже. И странное дело, это на меня благотворно подействовало, стала прислушиваться, о чем мои старухи говорят, язык потихоньку усваивать. Сейчас говорю на северо-итальянском диалекте, его мало кто знает, разве что пожилые, я в коммуналке своей «подхватила». Ты, наверное, в курсе, Милан долго под кельтами был, много веков, здесь всего намешано. Майланд раньше назывался. Так диалект с тех времен тянется.

Подруга есть, примерно в то же время, что и я, рванула из Питера. Раз в месяц собираемся, или на Новый год, на Рождество, в этой квартирке – все, что от Сандро осталась, когда ему развод давала. Да и то – не оформлена как следует. Здесь мужиков одним разводом достать можно, боятся штампа в паспорте. Как у нас когда-то, помнишь, бабы в партком жаловались, здесь их церковью стращают. Ну, это отдельная история, может быть, как-нибудь при случае. Так вот, картошечки, по-московски, с лучком, поджарим, селедочки, бутылочку «смирновской», огурчиков – и кайфуем. Сначала всем итальянцам знакомым косточки перемоем, потом своим на родине, потом говорим друг дружке: «Ну что поделаешь, какая она ни хреновая, страна Италия, все равно в ней жить, хочешь, не хочешь, а терпеть приходится!». Иногда плачем вместе.

Сандро? Нет, давно не видела. Он меня с родителями даже не знакомил, все обещал. Знаю, под Неаполем где-то живут. Я ему там нужна была, здесь – зачем? Понимаешь, у нас отношения с ним какие-то ненормальные. Он старше на 12 лет. Я, как девочка неопытная, глаза закрыла, лишь бы только замуж взял. Мне бы присмотреться – кто он, что он? С разбегу, без раздумий – в воду с головой! Мужику – за тридцать, видный из себя, ухожен, одевается, достаточно яркой внешности. Но о личной жизни – невнятно как-то, без подробностей, не вдаваясь в детали. Мне бы подумать, засомневаться: не может быть, чтобы у него никого не было! Что-то там лепечет: жил с одной, облапошила и бросила, негодяйка. Короче, не повезло в жизни. Бедняга! Симпатичный, обаятельный, но не повезло, бывает! Бабы всегда на жалость ведутся. «После того, говорит, я опасаюсь себя связывать серьезными отношениями!». И не для красного словца сказано, намек, маячок мне. Да не увидела я – зомбированная, как во сне, одно в голове: быстрее бы в Италию драпануть! Поверила ему, слюни распустила, жалко человека. А позже он мне: помнишь, я же говорил, что не собираюсь жениться! Вообще, ему не поваром – артистом надо, талант пропадает. Такие сцены разыгрывал, руки заламывал, много слов, текст хорошо подобран, веришь, какое-то время как под гипнозом. Умом понимаю: ловить нечего с ним, а в голове вертится: может, любит? Попал в беду, такая судьба незавидная. Все жалела, дура!

К разводам в Италии – отношение суровое. Здесь же все от Ватикана зависит, как у нас раньше политбюро, как Ватикан скажет, так и будет. Все делается, чтобы выглядела Италия целомудренной и благопристойной страной. Церковь стеной стоит на страже семьи. Во всяком случае, развестись здесь - целая проблема. Права исключительно на стороне матери, женщины. И если, например, мужик все же решается расторгнуть брак, потратить ему придется минимум лет пять. По их законам – после подачи заявления – разъезд обязателен с дальнейшим обеспечением семьи, жениться в течение этого срока не имеешь права. Только через пять лет – и то, если у вас не было детей, разведут. Но на таких драконовских для мужика условиях, что мало не покажется!

Недавно в Лечче судебный процесс один был, громкий. Муж страшно ревновал, замучил подозрениями в неверности, избивал, как это они умеют. Она – в суд. Наверное, подсказал кто. Адвокат попался толковый. Короче, вся Италия на уши встала: выносят решение, что этот идиот не имеет права проживать в Лечче. Так его за ревность наказали!

- Ничего себе! В Америке что-то подобное было, присудили: не подходить к бывшей жене на определенное расстояние. Все же более гуманное наказание. Чтобы молодежь видела…

- Представляешь, молодежь у них наловчилась: живут, не регистрируясь, как бы проверяя свои чувства, по нескольку лет, чтобы избежать судебных тяжб. Современному поколению эти догмы – до лампочки! Они живут свободно, независимо от церкви. Другое поколение!