Московский государственный институт международных отношений (университет) мид россии

Вид материала

Документы

Содержание Дон Кихот Si comporta come donchisciotte Atlas léxico de la lengua española Diccionario analógico Аспирация и опущение фонемы /s/ Аспирация /f/ /r/ Ослабление согласных в финальной позиции Частичная соноризация смычных глухих /p,t,k Симплификация консонантных групп Соноризация шипящих (sonorización de /s/) Латерализация ((lateralización) фонемы /r/ Вибрация латеральных (rehilamiento)

Подобный материал:

• Московский Государственный Институт Международных Отношений (Университет) мид россии,, 39.44kb.
• Закатов Владислав Павлович Оглавление московский государственный институт международных, 623.88kb.
• Московский Государственный Институт (Университет) Международных Отношений мид россии, 116.04kb.
• Программа курса «Основы политологии» для студентов факультета международных отношений, 717.08kb.
• «История волонтерства. Волонтерское движение в России. Волонтерский Центр мгимо (У), 296.56kb.
• -, 158.32kb.
• Институт дополнительного профессионального образования, 133.98kb.
• «управление деловой репутацией в условиях современных рыночных отношений в россии», 390.92kb.
• В. Б. Кириллов " " 2001, 81.04kb.
• Доклад на тему, 186.22kb.

Моисеенко Л.В.^*

(МГЛУ, Россия)

Применение концептуально-фреймовых моделей
для интерпретации прецедентных единиц

Aplicación de modelos conceptuales para interpretar
las citas encubiertas

Уровень языкового сознания позволяет исследовать способы концептуальной организации и структуры представления знания. Когнитивный метод предполагает, что всякая языковая форма соотносится с когнитивными структурами, то есть структурами человеческого разума, которые выражаются посредством знания (4). Картина мира, с этой точки зрения, представлена в сознании языковой личности преимущественно в виде знания.

Для исследования прецедентных текстов Г.Г. Слышкин вводит понятие «концепт прецедентного текста». Этим термином автор обозначает ментальные единицы, образующиеся в сознании носителей языка на основе обладающих ценностной значимостью текстов. В структуре концепта выделяются: 1) внутритекстовый аспект, например образ Наташи Ростовой в текстовом концепте «Война и мир»; 2) внетекстовый аспект, например информация о том, что роман «Война и мир» − классическое произведение, изучаемое в школе (7, 205).

Концепт Дон Кихот отождествляется с такими понятиями, как símbolo nacional, mito literario de la nación, alma española, образец для подражания.

Социальная оценка образа Дон Кихота может быть разной, например: El presidente iraní, que ha hecho gala de cultura e inteligencia, y de saber en qué mundo vive, acertó al rechazar las utopías de los Quijotes modernos, pues él ha vivido en su propio país uno de los ejemplos más extremos de utopismo revolucionario. (El País 31.10.02) – Президент Ирана попал в цель, отвергнув утопические взгляды современных Дон-Кихотов. Здесь прецедентное имя Дон Кихот звучит как символ утопии, в отличие, например, от русской литературоведческой традиции, где образ Дон Кихота символизирует романтика, искателя приключений (9, 155-157). В русской культуре ПЕ Дон Кихот превратилось в имя-концепт (термин С.Д. Лихачева), т.е. имя, отражающее (подобно Хлестакову, Обломову, Плюшкину и др.) национальную культурную специфику русского(!) характера и менталитета (8, 214). Ю.А. Рылов, проводивший эксперимент среди студентов России, Испании и Италии, делает вывод о неоднородности концепта Дон Кихот в разных культурах (6, 178-190). Сфера приложения этого прецедентного имени может быть представлена следующим образом:

испанский язык	русский язык	итальянский язык
Se porta como un Quijote	Ведет себя как донкихот	Si comporta come donchisciotte
вмешивается куда не следует; ведет себя глупо; всегда готов выступить в защиту справедливости	ведет себя благородно, бескорыстно; идеалист, наивный мечтатель; искатель приключений	романтик, идеалист, но с оттенком настойчивости и упрямства

Прецедентные тексты-знаки существуют как «свернутые мнемонические программы текстов и сюжетов, хранящихся в устной памяти коллектива» (5, 11). Когнитивная структура прецедентных единиц может быть рассмотрена в терминах теории фреймов. В современной когнитологии фреймы – это структуры знания или пакеты информации, которые хранятся в памяти и обеспечивают адекватную когнитивную обработку стандартных ситуаций (1, 7-8). Моделировать принципы структурирования и отражения человеческого опыта, знаний, зафиксированных в значениях языковых единиц, а также определить способы активизации общих знаний, обеспечивающих понимание в процессе языковой коммуникации, призвана фреймовая семантика. Фреймовая семантика исследует взаимодействие семантического пространства языка (языковых значений) и структур сознания, мыслительного пространства.

По словам Ю.Н. Караулова, название произведения, цитата из него, имя автора или персонажа актуализируют, так или иначе, весь прецедентный текст (2, 218). Если соотнести это высказывание с фреймовой теорией, можно утверждать, что употребление прецедентной единицы активирует весь фрейм, частью которого эта единица является. Различия между языковым значением и когнитивными единицами выявлено экспериментальной психосемантикой: «никогда не устанавливается полного тождества между когнитивными единицами <…> и «знаемыми» языковыми значениями» [А.Д. Шмелев]. Если в когнитивной лингвистике концепт рассматривается как единица информационной структуры, отражающей знания и опыт человека в сознании (4, 90-94), то в лингвокультурологии он трактуется не как инструмент познания, а как форма существования культурного явления. Соединение лингвокультурного подхода к концепту и фреймовой семантики позволит создать конструкт, объединяющий достоинства обеих моделей для интерпретации наших результатов.

Так, например, прецедентное имя Наполеон может быть рассмотрено как «фигура знания» (термин Ю.Н. Караулова) с выделением следующих когнитивных квантов (смыслов): 1) император Франции; 2) учредитель законодательных актов и правительственных учреждений (Гражданский кодекс, Банк Франции, Почетный легион); 3) великий полководец Франции; 4) победитель при Аустерлице, Ваграме; 5) побежденный при Ватерлоо и др. Из всех представленных в концепте Наполеон смыслов только один, а именно – претензии на мировое господство – порождает в русской и испанской культурах дополнительное содержание, ср. словосочетание наполеоновские планы и пример из газеты El País: Aznar, cuando habla en tejano, está convencido de que es Bush, lo que, desde el punto de vista clínico, es tan grave como creerse Napoleón. Dios nos asista. (El País 14.03.2003) – Аснар, когда говорит по-техасски, убежден, что он – Буш, что с клинической точки зрения так же тяжело, как вообразить себя Наполеоном. Однако испанская классическая литература хранит и другие метафоры в отношении ПЕ Наполеон. Так, П.А. де Аларкон (1833-1891) писал: aquella noche dormímos como Napoleón después de la batalla de Austerlitz. (Alpujarra) – в ту ночь мы спали, как Наполеон после сражения при Аустерлице. Как видим, в языковом сознании носителя испанского языка присутствует весь фрейм, связанный с именем Наполеон, его победами и поражениями, что позволяет адекватно интерпретировать предложенное П.А. Аларконом сравнение – в ту ночь мы спали крепко. В языковом сознании носителя русского языка фрейм, связанный с именем Наполеон, содержит информацию об отступлении наполеоновских войск в холодные русские морозы: Мы зашли в кафе-кондитерскую «Жан». Мама заказала кофе с пирожными наполеон. Напротив сидел невероятно прямой, сухой господин в форменной фуражке… Я вгляделся в него, и… наполеон застрял у меня в глотке, как в снегах России (Кассиль, «Кондуит»). Иным будет фрейм, связанный с именем Наполеон, для носителя французского языка. В качестве иллюстрации о разных представлениях, стоящих за одним и тем же именем, В.В. Красных приводит следующий пример: «Русский, называя кого-либо Наполеоном, характеризует этого человека как человека с большими амбициями […], для француза имя Наполеон ассоциируется, прежде всего, с подвигами на любовном поприще» (3, 178). Отметим динамику лексического значения (изменение актуального слоя концепта в терминах когнитивистики) у ПЕ Наполеон. Так, в русской культуре имя Наполеон когда-то было ругательством, например: «У, варвар! Бонапарт ты проклятый!» – кучер Чичикова Селифан – коню (Гоголь, «Мертвые души»).

Одной из причин сбоев в межкультурной коммуникации является то, что за одним именем, присутствующим в различных культурах, скрываются разные представления. Так, для носителя русской культуры Наполеон в битве при Бородино – побежденный, а для француза – победитель (о чем свидетельствует экспозиция в музее «Дом инвалидов» в Париже).

Фрейм-анализ концептов, образованных прецедентными единицами, предполагает, что основу формирования лексического значения представляет определенным образом структурированное знание. Концептуально-фреймовые модели позволяют объяснить, почему говорящий выбрал именно данную форму в данном контексте.

ЛИТЕРАТУРА

1. Герасимов В.И., Петров В.В. На пути к когнитивной модели языка // Новое в зарубежной лингвистике: когнитивные аспекты языка. – М.: Прогресс, 1988. – Вып. 23.

2. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. Изд. 2-е. – М.: Едиториал, 2002.

3. Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? – М.: Гнозис, 2003.

4. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкратц Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. – М., 1996.

5. Лотман Ю.М. Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума // АН СССР. Научный совет по комплексной программе «Кибернетика». Предварительная публикация. – М., 1977.

6. Рылов Ю.А. Aspecto linguístico y sociocultural de la antroponimia // IX Seminario Hispano-Ruso de Traducción e Interpretación. – Moscú: MSLU, 2004.

7. Слышкин Г.Г. Номинативное использование концептов прецедентных текстов // Когнитивные аспекты языковой категоризации: Сб. науч. тр. РГПУ им С.А. Есенина. – Рязань, 2000.

8. Ханичев Р.З. Функционирование имен собственных в качестве имен нарицательных в русской и английской разговорной речи // Вавилонская башня-2: Слово. Текст. Культура. Ежегодные чтения памяти кн. Трубецкого Н.С. 2002 – 2003 «Евразия на перекрестке языков и культур». – М., 2003.

9. Штейн А.Л. История испанской литературы. Изд.2-е, стереотип. – М.: Едиториал, 2001.

* * *


Del Moral R.^*

(Liceo Francés, Madrid, España)

El atlas léxico, un diccionario
de campos semánticos del español de todas las épocas

Лексический атлас, словарь
семантических полей испанского языка всех времен

Dejaré claro, si es posible exculpar el atrevimiento, que quien les habla frecuenta esta universidad desde hace diez años y que traigo una investigación personal, mi propia obra, el Atlas léxico de la lengua española, un Diccionario Ideológico que, por azarosa fortuna, el mismo autor va a comentar sin más intención que la puramente lingüística.

Muchas de mis comunicaciones han sido sobre el léxico. Y tampoco ignoran quienes me conocen que he militado desde siempre en la vanguardia y defensa de un diccionario de campos semánticos para el español, y a ello he dedicado los últimos quince años. Ahora, al fin, ha nacido el repertorio. Y ha sido bautizado con un nombre que ya pertenecía a sus abuelos, Diccionario ideológico, aunque su padre hubiera propuesto llamarlo sencillamente Diccionario lógico, y un sobrenombre innovador, Atlas léxico. Figura como padrino la editorial Herder, que fue quien defendió el nombre tradicional frente al renovador.

Acabado el exordio, quiero recordarles, dando inicio a la cuestión que nos ocupa, que los principales diccionarios actuales de la lengua española rondan las cien mil palabras, unas diez veces más de las que un usuario puede utilizar en el mejor de los casos. La vida cotidiana la colmamos con unas tres mil. El universitario activo puede duplicar la cifra, y el escritor más audaz, incluido Miguel de Cervantes, arañar las diez mil.

¿Qué hacemos, entonces, con las nueve partes restantes de nuestro patrimonio léxico? ¿Las guardamos en colección alfabética para sentirnos orgullosos de nuestra riqueza inútil? ¿Las reservamos para las ocasiones de gala, para las fiestas mundanas, para los ceremoniales dichosos aunque en ese momento, faltos de previsión, no seamos capaces de localizarlas? Sin el cultivo y recolección de nuestro tesoro de voces y expresiones, las generaciones, que no sospechan la riqueza léxica, se olvidan de su heredad, y dejan que el tiempo las sepulte.

Ferdinand de Saussure definió al signo lingüístico como la íntima unión de un significado y un significante. Como el signo lingüístico es arbitrario, necesitamos que un repertorio léxico, un diccionario, aclare las relaciones.

Los diccionarios normativos o semasiológicos, es decir, los tradicionales, nos ofrecen significantes alfabetizados y seguidos de sus correspondientes significados.

Los diccionarios onomasiológicos, mucho menos frecuentes aunque tan necesarios como aquellos, exponen y enumeran las palabras que comparten un determinado significado.

Veamos un ejemplo. Si la palabra emparedado queda definida en un diccionario semasiológico como porción pequeña de jamón u otra vianda entre dos rebanadas de pan de molde, el diccionario onomasiológico, por su parte, desde una mirada más general nos dirá que los significantes que comparten el significado de pan con un trozo de vianda son, además del citado, bocadillo, montado, pepito, sándwich y hamburguesa, y que en el español coloquial se ha introducido la palabra bocata. En busca de una información exhaustiva tendríamos que añadir que en Argentina se le llama choripán, en México torta, en Perú butifarra, y en Uruguay refuerzo. El recorrido no puede quedarse ahí porque tendríamos que introducir el popular perrito caliente, llamado pancho en Argentina, hot dog en Chile y México, y franckfurters en Uruguay. En la vecindad de estas palabras aparecen otras, y cito al Ideológico-Atlas léxico, en las que la vianda solo comparte un trozo de pan, como tostada, tostón, untada, sopa, sopetón rebanada, melada, pringada, pampringada picatoste, remojón y torrija. Y todavía nos faltaría citar al bocadillo pequeño, es decir, el canapé, la medianoche y el coloquial bikini. Este pequeño trozo de pan con algo es llamado saladito en Argentina y Uruguay, y pasapalo en Venezuela. Si queremos redondear la colección, acotar el campo, tendría que aparecer igualmente la palabra empanada, e incluso, aunque pertenezca a una población más reducida, la palabra bikini o bocadillo pequeño.

Imaginemos ahora que tenemos una magnífica colección de 85.000 monedas todas ellas con su nombre, y las guardamos en orden alfabético creyendo haber encontrado su clasificación ideal. La razón nos explica que es un error. Un criterio histórico o geográfico parecería mucho más útil. Pues bien, esta lógica que con tanto sentido común se aplica en la numismática a las monedas, en las pinacotecas a los cuadros y en un taller a las herramientas es, sin embargo, ensombrecida y casi silenciada por la tradición semasiológica para la clasificación de las palabras. Y son muchas las lenguas que se solidifican con diccionarios semasiológicos, y muchas menos las que, en busca de un mejor goce de la preciada colección, añaden el diccionario onomasiológico, es decir, la clasificación capaz de fotografiar, de relatar, de exponer como en cuidado museo, las voces y expresiones de una lengua que cubren un determinado campo semántico.

¿Y qué lenguas disponen de ese armario de estanterías y cajones que alberga escrupulosamente el léxico, de este museo que expone en orden lógico las más preciadas voces de su preciado patrimonio léxico? Muy pocas.

La primera, como cabía esperar, fue el griego. Le procuró tan interesante acomodo un gramático helenista natural de Nauratis, Julius Pollux, hacia el siglo II. Para la segunda, el sánscrito, trabajó un monje budista, Amhara Simha, hacia el año 375 con la intención de servir de ayuda para actualizar las voces olvidadas. Y llamó a su libro Amara Kosha, popularizado como Vocabulario inmortal o Tesoro de Amara, hoy de obligada referencia. Y la tercera lengua que se guarda en cajones ordenados es el inglés. Lo hace desde 1852. Por entonces Peter Mark Roget, un médico aficionado a la lingüística, la dotó de una clasificación que, quien lo iba a decir, se ha convertido en el diccionario más consultado del mundo, el conocido como Thesaurus de Roget o sencillamente el Roget. El médico lexicólogo sembró los campos, abonó las tierras, despertó el interés, imantó la atracción.

No empezaron a interesarse los lexicógrafos de otras lenguas hasta un siglo más tarde cuando en 1952 la lengua portuguesa ordenó sus palabras, inspirada en el Roget, en lo que vino a llamarse Diccionario analógico. Su autor, Carlos Spitzer.

El léxico de la lengua francesa fue organizado y calcado con el legado de Roget contemplado y reelaborado por un equipo de lingüistas dirigidos por Daniel Péchoin, y también llamado Thesaurus.

La clasificación también llegó, aunque con menor incidencia, a la lengua rusa en el año 2000, desarrollada en el Tematichekii slovar russkogo iasika o Diccionario temático de la lengua rusa. El léxico de la lengua española no vivió ajeno a la influencia. El reto, bañado en misantropía, fue afrontado por Julio Casares en su Diccionario ideológico. Corría el año 1942. Lejos de construir con el original andamio de partes, sub-partes, cajones y cajitas de la clasificación conceptual o temática, Casares se refugió en el orden alfabético, como el usado por el coleccionista de monedas. Quedaron así sus cajones y estanterías a medio camino, en esfuerzo interrumpido o, como diría un castizo, entre Pinto y Valdemoro.

En la universidad española de los últimos años setenta se trabajaba con el DRAE y con el Casares, y una década más tarde con el Moliner, pero nadie hablaba de los campos semánticos de Roget, tan desdeñados por los lingüistas españoles. Quien les habla, que frecuentaba por entonces las aulas complutenses, no supo nada de Roget hasta que descubrió su Thesaurus en la estantería de una casa alquilada en Edimburgo, Escocia, en el año 1994. Confieso que las primeras miradas a aquella monumental estructura, rascacielos de palabras, pirámide de estructuras, hacienda de expresiones, no me sedujo. Ni siquiera me parecieron eficaces. Falto de otra fuente me vi obligado a escudriñar el inmenso valor de aquella ordenada y pulcra colección. Y quedé subyugado. Aquellas páginas abrían las puertas de todo un universo de ideas, palabras-galaxias repletas de relucientes constelaciones-guía a su vez enriquecidas con palabras-estrellas rodeadas de sus planetas y satélites.

En otoño de aquel año le propuse a quien por entonces era mi editor, Pío E. Serrano, que en este IV Congreso nos agasaja con su presencia, la elaboración de un modesto diccionario de palabras clasificadas para facilitar la búsqueda de constelaciones de voces a los estudiantes españoles, y también a los extranjeros. Así nació mi Diccionario temático del español, que vio la luz en 1999.

Durante los siguientes tres años no dejé de recibir opiniones de lectores, algunos de ellos tan particularmente seducidos que fueron capaces de redactar más de cuarenta páginas de comentarios y sugerencias. Solo por eso debo citar al lingüista Rafael Barranco-Droege, entusiasta de este tipo de clasificaciones. Alentado por los ánimos, y también autorizado por mi editor, inicié el trabajo de reedición. Si hubiera sabido que iba a tardar siete años en actualizarlo, nunca me habría comprometido. Y tan embadurnado estaba el proceso, y tan compleja la edición, que Pío Serrano, con las bellas formas en que saben comunicarse los amigos, me hizo saber que aquello era inviable. Por eso recurrí a Herder.

Yo no he encontrado normas para la elaboración de un diccionario de campos semánticos. Sencillamente he inventado mi universo. Y creo haber consultado tantos cuantos tratados léxicos hubieran podido interesar, pero entre ellos mis fuentes definitivas fueron dos repertorios semasiológicos, el Diccionario de la Academia y el de Moliner, y dos onomasiológicos, el de Roget y el de Casares.

El Atlas léxico no se parece al Casares porque huye de la clasificación alfabética y también porque añade usos coloquiales, vulgares, antiguos, o propios del español de América, y también las numerosas palabras nacidas en los últimos sesenta años. El ideológico de Casares clasifica en dos niveles: los hiperónimos de las entradas alfabetizadas y, en su caso, algunos grupos de cohipónimos agazapados en columna. El Atlas léxico organiza cuatro niveles.

Mi diccionario también se distancia del Roget en la presentación de las palabras. El diccionario inglés organiza su colección en seis partes y unos mil campos semánticos en los que conviven las cuatro categorías gramaticales: nombres, verbos, adjetivos y adverbios. El Atlas léxico dedica ocho partes a la división y mil seiscientos campos semánticos a la estructura, todos ellos puros en categorías de palabras, es decir, el campo semántico de verbos no incluye nombres, ni el de adjetivos a sustantivos.

La innovación está en las categorías, unas dependientes de otras.

La primera concibe tres apartados, como el Tesoro de Amara: una dedicada a la naturaleza y los principios naturales llamada mundo, otra al hombre y la mujer y la tercera a la vida en sociedad.

La segunda, insertada en la anterior, ocho partes: principios generales, orden de los elementos, cuerpo humano, espíritu humano, vida en sociedad, actividades económicas, comunicación y, por último, arte y ocio.

La tercera, también en dependencia de la anterior, clasifica en unos ochenta capítulos, unos diez para el desarrollo de cada parte.

La cuarta organiza mil seiscientos campos semánticos o epígrafes puros, es decir, de palabras de la misma categoría gramatical que distingue los registros de uso.

La quinta y última está formada por unos veinte mil listados de palabras que son campos de significados menores compartidos por las palabras así señaladas.

Hagamos el recorrido a la inversa. La palabra esfenoides, aparece entre etmoides y vómer, y se encuentra precedida de una brevísima explicación: huesos, en un listado dependiente de otro precedido del hiperónimo nariz. El cajón o compartimiento pertenece al epígrafe 30.02 cabeza. El epígrafe 30.02 cabeza pertenece al capítulo 30, anatomía, y el capítulo 30 a la parte tres, cuerpo humano. Así pues la voz esfenoides está definida por los hiperónimos cuerpo humano, anatomía, cabeza, nariz y hueso, que a su vez sirven para definir a otras palabras vecinas o lindantes. Es decir, la misma definición que en un diccionario semasiológico: hueso de la nariz perteneciente a la anatomía del cuerpo.

¿Para qué puede servirnos esa disposición de las palabras a modo de un Atlas léxico que recorriera todos los significados que la lengua necesita? Pues bien, en este diccionario podemos descubrir las fronteras entre unas palabras y otras, elegir el término que más conviene, recordar la palabra que alguna vez supimos y hemos olvidado o toparnos con una nueva que no sospechábamos que existía, y también indagar o complacernos en la riqueza léxica de un ámbito de nuestro interés.

Pocas son las lenguas del mundo que tienen el privilegio de disponer de un estudio semántico, ideológico, conceptual o temático de su léxico, apenas media docena. La nuestra, sondeada por los listados de Casares, protegida en los catálogos de Moliner, atizada y sacudida por los empeños de Corripio, manipulada por los del Diccionario temático, no quedaba, sin embargo tan ideológicamente descrita como en los diccionarios ideológicos del inglés o del francés y del ruso. El Atlas léxico de la lengua española nace para servir de fichero de ideas, como clasificador de palabras de nuestro patrimonio léxico activo, del conocido aunque nunca usado, y del repartido por los dominios de nuestro idioma. Esa recopilación ha de confiar en sí misma, en su propia estructura y servir como diccionario onomasiológico, y también como repertorio semasiológico. Lo he hecho, no sé aún si lo he conseguido, para que sea un instrumento de trabajo tan útil como ameno, tan generoso para ofrecer como hospitalario para recibir, y para que sirva a los cientos de millones de usuarios del español repartidos por el mundo, y, si es posible, para que se mantenga permeable y caudaloso durante una pacífica vida a través de los años.

LITERATURA

1. Becerra Hiraldo, J.M., “Diccionario temático del español. Propuesta”, Español Actual 65 (1996), págs. 5-24.

--“Diccionario temático del español. Método y resultados”, en G. Wotjak (coord.), Teoría del campo y semántica léxica, Frankfurt: Peter Lang, 1998, págs. 311-333.

2. Casares, J., Diccionario ideológico de la lengua española, Barcelona: Gustavo Gili, 1959.

3. Corripio, F., Diccionario de ideas afines, Barcelona: Herder, 22007.

4. Del Moral, R., Diccionario temático del español, Madrid: Verbum, 1999.

5. Del Moral, R., Diccionario ideológico, Atlas léxico de la lengua española, Madrid: Verbum, 1999.

6. Mcarthur, T., Longman Lexicon of Contemporary English, Londres: Longman, 1981.

7. Pêchoin, D., Thesaurus. Des idées aux mots, des mots aux idées. París: Larousse, 1995.

8. Roget, P.M., Roget’s Thesaurus of english Word and Phrases, Londres: Penguin books, 2002.

9. Saiajova, L.G., Jasaiova, D.M., Morkovkin, B.B., Tematichekii slovar russkogo iasika, (Diccionario temático de la lengua rusa), Moscú: Isdatelstvo, 2000.

10. Spitzer, C., Dicionário analógico da língua portuguesa, Porto Alegre: Livraria do Globo, 71957.

* * *

Мурашкина О.В.^*

(Академия народного хозяйства, Россия)

Диалектная вариативность как проблема фонологического
описания системы испанского консонантизма

La variación dialectal como problema en la descripción
fonológica del consonantismo español

С лингвистической точки зрения современный испанский язык можно охарактеризовать как совокупность географических и социальных диалектов, которые имеют общую основу, представляющую собой чёткую структурную организацию языка как системы – кодифицированную литературную норму. Такой нормой в испанском ареале является лингвистическая модель español estándar, которая представляет собой кастильский вариант испанского языка, признанный RAE как кодифицированная литературная норма. Говоря о норме, следует иметь в виду и многообразную диалектную вариативность в испаноязычном мире (hispanidad), которая формируется на основе субстратно-суперстратных отношений, и приобретает собственные характеристики, которые необходимо описывать, классифицировать и уважать (“que hay que describir, clasificar y respetar”, José Pedro Rona). С одной стороны, само по себе языковое смешение – явление естественное, с другой стороны, когда нарушается соотношение нормативных и узуальных категорий, имеет место лингвистическая интерференция. Проблема чистоты литературной нормы становится всё более актуальной в языкознании, но для испанского языка она имеет особое значение, в силу многообразной национально-культурной специфики испанского ареала.

Континуум социально обусловленной лингвистической вариативности не имеет чётких границ, потому кодификация литературной нормы предполагает чёткое разграничение на уровне звучащей речи стандартизированной нормы (español estándar) и многообразных национальных диалектных вариантов (variedades). Поскольку в формировании фонологического слуха в процессе обучения испанскому языку как неродному парадигматическая идентификация фонем, распознавание «типовых оттенков» (Л.В. Щерба) являются главной задачей в освоении фонемного инвентаря изучаемого языка, то фонологическое описание инвентарной системы консонантизма с учётом диалектального фактора, представляется нам крайне важным.

Лингвистическая норма español estándar на уровне звучащей речи имеет стабильную аллофоническую структуру, в сравнении с реализацией консонантных фонем в диалектных подсистемах, где аллофоническая вариативность консонантов (cuadro alofónico) очень пёстрая и нестабильная. Соотношение литературной нормы и узуса на уровне диалекта является на сегодняшний день основной проблемой испанской фонологии. Не все типовые оттенки языка способен освоить обучающийся испанскому языку, и потому крайне важно определить границы нормативных фонологических колебаний с целью систематизации и обобщения нормативной аллофонической картины. При определении фактора, воздействующего на процесс формирования дифференцирующих черт варианта языка, необходимо подчеркнуть, что значительная часть выявляемых между национальными вариантами расхождений возникает в результате неадекватного выбора факультативных вариантов на уровне нормы из некоего «набора инвариантных конститутивных признаков, присущих данному языку на любой территории его распространения» (Степанов Г.В., 1960:154). Таким образом, норма может иметь широкий диапазон кодификации, имеющий, вместе с тем, определённые границы, которые позволяют сохранять язык как систему.

Диалектологические факторы, затрагивающие инвентарную систему консонантизма и влияющие на количество фонем в диалектных подсистемах, представлены двумя диахронически обусловленными феноменами: lleismo/yeismo и ceceo/seseo. Говоря о явлении lleismo/yeismo, следует сказать, что фонема класса líquidas /ʎ/ (латеральный палатальный, орфографически ll) на уровне фонологии имеет аллофон [ʎ], который встречается в начальной позиции: [ʎama] llama; и интервокальной: [maʎa] malla. А фонема /y/ имеет аллофон [ˈʝ], (фрикативный палатальный звонкий апроксимант), который встречается в начальной позиции yeso [ˈʝeso] и в интервокальной hoyo [ˈoʝo]. Второй вариант – аллофон [ɟ] (окклюзивный палатальный звонкий, аффриката) – встречается в позиции после назального или латерального консонанта “un yeso” [uń ˈɟeso]; “el yeso” [el´ ˈɟeso]. В начальной позиции встречается только в эмфатическом варианте “yo” [ɟo]. На уровне фонологии фонема /y/ контрастирует с фонемой /ʎ/: callado < > cayado. В диалектальном феномене lleísmo/ yeísmo, который исторически сложился в Андалузии и в настоящее время имеет место в большинстве иберийских и латиноамериканских диалектов, происходит дефонологизация этой оппозиции. В лингвистическом феномене yeísmo существует только одна фонема /y/: заключается он в одинаковом произнесении этого звука в словах callado y cayado. Этот феномен присущ большинству латиноамериканских и испанских диалектов. Ещё в XV-XVI веках (Р. Лапеса) произошла утрата палатального латерального /ll/ в контексте “caballo” и замена её фрикативным палатальным /y/, и здесь феномен yeismo проявился как основной диалектный фактор андалузского варианта испанского языка.

С нашей точки зрения, дефонологизация /ll/ в звучащей речи ведёт к лингвистической интерференции на лексическом уровне, поскольку разные по смыслу слова фонологически интерпретируются одинаково: pollo/poyo [poyo – poyo]; callado/cayado [káyado – káyado]; rollo/royo [royo – royo]; rallo/rayo [rayo – rayo]; rallado/rayado [ráyado – ráyado]. Явление yeismo характерно для большинства зон Испании, Мексики, центральной части Латинской Америки и бóльшей части юга Латинской Америки. Только центральная часть Испании сохраняет в своей речевой практике две фонемы: /ll/ и /y/. Таким образом, диалектные подсистемы так называемых зон yeistas имеют в своей инвентарной системе на одну фонему (/ll/) меньше.

Диалектная вариативность фонологической реализации фонемы /s/ наиболее ярко проявляется в лингвистическом феномене seseo/ceceo, который заключается в произношение звука [s], похожим на произношение звука [θ], консонант в словах ciervo y siervo звучит одинаково, в то время как дентальный звук [s] имеет канальную артикуляцию, а дентальный [θ] – рассечённую. Феномен сесео распространён в сальвадорских и пуэрториканских диалектах, в Испании он имеет место в Андалузии, в большей части Севильи, в провинции Кадис, Малаге, Гранаде, где реализация фонемы /s/ имеет коронально-ден- тальную, либо предорсально-дентальную реализацию, а также в Каталонии, Валенсии и на Балеарских островах, где она реализуется как апико-альвеолярный согласный (Rodríguez-Caste- llano, 1933). Орфографически это различие обозначается следующим образом: celoso [Øe-ló-so] [Øe-ló-Øo] [se-ló-so]; sollozo [so-jó-Øo] [Øo-jó-Øo] [so-jó-so]. Как следствие прямого присутствия фонемы /Ø/ в кастильском диалекте на фонологическом уровне происходит апикализация /s/, где она конвертируется в [s´] альвеолярный апикальный, что соответствует альвеолярному предорсальному [s] в других испанских диалектах. Таким образом, за счёт диалектального феномена ceceo в испанском консонантизме (нормы español estándar) присутствует ещё одна фонема [θ̬].

Остальные диалектологические факторы, проявляющиеся на уровне звучащей речи, не изменяют инвентарную структуру диалектных подсистем и могут быть обобщены следующим образом:

Веляризация фонемы /n/: в конце слова: pan: /pan/ > [pa]; van y vienen: /ban-i-bje-nen/ > [ba-i-Bje-ne]; в конце слога: en Bogotá: /en-bo-go-tá/ > [e-Bo-o-tá];

Веляризация /f/: Лабиодентальный фрикативный глухой [f] превращается в [x] в отдельных позиционных вариантах, который тоже является фрикативным и глухим, но не лабиодентальным, а велярным: fueron: /fwé-ron/ > [xwé-ron];

Аспирация и опущение фонемы /s/: при аспирации звук [s] (фрикативный, щипящий, глухой, альвеолярный) трансформируется в звук [h] (фрикативный аспираторный глухой фарингальный) desde: /dés-de/ > [déh-De]; mismo: /mís-mo/ > [míh-mo];

Аспирация /f/ /r/: Фарингальный глухой [h] – трудно-различимый аллофон, потому [h] чаще всего опускается. В этом фонологическом контексте опускается оральная артикуляция, присущая обоим звукам, и остаётся только глотальная глухость, артикулируемая гортанью: Di[f]teria – di[h]teria; а[f]tosa – a[h]tosa, a[f]gano – a[h]gano, ca[r]ne – ca[h]ne, o[r]lando – o[h]lando;

Ослабление согласных в финальной позиции: исторически сложившееся ослабление (debilitamiento) звонких смычных /b//d//g/ после паузы или после назального консонанта /b, d, g/ > [b, d, g], но чаще всего, в интервокальной позиции они нейтрализуются: /b, d, g/ > /B, D, /. Исключение составляет только вариант Мексики, где имеет место усиление /d/.Примеры: /dedo/>[de-Do], bebé: /be-bé/ > [be-Bé], dado: /da-do/ > [da-Do], Gago: /ga-go/ > [ga-o];

Частичная соноризация смычных глухих /p,t,k/: данные фонемы приобретают характеристики звонкости рядом со звонким консонантом: apnea, atmósfera, técnico;

Йотирование(Yodización: Появление звука [j] перед гласным звуком в начале слова или в интервокальной позиции в середине слова называется в лингвистике йотированием. В латиноамериканских диалектах испанского языка встречается в следующих случаях: aceptar: /a-sep-tár/ > [a-sej-tár], facturar: /fak-tu-rar/ > [faj-tu-rár], где глухая согласная заменяется фонемой [j] в поствокальной позиции;

Симплификация консонантных групп: Как правило, в испанских словах редко встречаются закрытые слоги, оканчивающиеся на согласную, исключения составляют только 'n' и 's'. Фонологическое правило предписывает опущение такой согласной в закрытом слоге внутри слова: dirección: /di-rek-sjón/ > /di-re-sjón/. Если слог оканчивается на консонантную группу, то опускается вторая согласная, если это не 'n' или 's'. /septiembre/ [se-tiembre], /psicólogo/ [sicólogo];

Соноризация шипящих (sonorización de /s/): desde: /dés-de/ > [déz-De], mismo: /mís-mo/ > [míz-mo];

Геминация (Geminación): а) финальной /s/: fiesta: /fjés-ta/ > [fjét-ta], desde: /dés-de/ > [déd-de], mismo: /mís-mo/ > [mím-mo]; б) других согласных: parte: /pár-te/ > [pát-te];

Латерализация ((lateralización) фонемы /r/: parte: /pár-te/ > [pál-te], color: /kol-ór/ > [kol-ól], hablar /a-blár/ > [a-blál];

Ротацизм (rotacismo) фонемы /l/: algo: /al-go/ > [ar-o] el parque: /el-pár-ke/ > [er-pár-ke], la Giralda: /la-hi-rál-da/ > /la-hi-rár-Da/;

Вибрация латеральных (rehilamiento):после паузы или назального консонанта 'll, y' > //: yo: /o/ > [o], conyugación: /kon-u-ga-sjón/ > /koñ-u-a-sjón/; в интервокальной позиции // > [Z]: calle: /ká-e/ > [ká-Ze];

Опущение окклюзивного элемента в аффрикате /ch/: muchacho: /mu-a-o/ > [mu-a-o];

Фрикативизация вибрантов (велярного /’rr’/): Ramón: /ra-món/ > [xa-món], barro: /ba-rro/ > [ba-xo]. Палатального /r/: comer: /ko-mer/ > [ko-me];

Усиление /w/ > /gw/ в финальной позиции: huerta: /wér-ta/ > [gwér-ta].

Таким образом, нормативными диалектными проявлениями, с точки зрения фонологии, можно считать только lleismo/yeismo и ceceo/seseo. Отдельные процессы обусловлены правилами фонологии (соноризация шипящих, симпли-фикация консонантных групп). Остальные диалектальные факторы носят социо-культурный либо индивидуальный характер и не являются нормативной фонологией.

* * *

Мурзин Ю.П.^*

(МГИМО (У), Россия)

Этимология и словообразовательная парадигма лексемы
“guerra”, вербализующей концепт guerra

Etimología y paradigma de derivación del lexema
“guerra” que verbaliza el concepto guerra

Концепт имеет «слоистое» строение, и разные слои являются результатом, «осадком» культурной жизни разных эпох (3, 49), что предполагает преемственность слоев его содержания. Исходным, первоначальным слоем концепта служит его «внутренняя форма», этимологический признак: «Как в языке, так и в культуре нет свободного парения более «высоких» слоев без их опоры на более «низкие», предшествующие. «Более высокое», как и «более современное», находит свое обоснование в «бывшем ранее», получая тем самым высокую силу всякой культуры: традицию» (2, 129). Семантические реконструкции лексемы, репрезентирующей концепт, в частности, этимология позволяют верифицировать данные о культурной парадигме эпохи и выявить, какие изначальные смыслы слова сохранились в человеческой памяти и проявляются в современном употреблении, отражая «стержень» концепта. По лексикографическим определениям можно судить о том, как понимались те или иные слова (те или иные концепты) в ходе исторического развития социума. «Признак, положенный в основу названия, указывает на то, чтó стало для языкового сознания наиболее существенным, на тот аспект в структуре явления, посредством которого возможно его целостное понимание» (4, 73).

Этимология лексемы “guerra” и эволюция ее семантики позволяют установить процесс формирования вербализуемого ею концепта. Данная лексема происходит от древневерхненемецкого wёrra, переводимого на испанский язык как: 1) pelea – ‘сражение’, ‘бой’, ‘битва’; ‘драка’; ‘ссора’; 2) confusión – ‘беспорядок’; 3) tumulto – ‘беспорядки’, ‘сумятица’.

В свою очередь wёrra восходит к индоевропейскому корню wers-. Слова сonfundir – ‘смешивать’; barrer – ‘сметать’, ‘мести’, barrendero – ‘дворник’, basura – ‘мусор’ принадлежат одному и тому же семейству, образованного от данного корня (8).

Испанские этимологи Х. Короминас и Х. Паскуаль полагают, что в германских языках данная лексема не имела современного значения «война». Она употреблялась германцами, состоявшими на военной службе Римской империи позднего периода, в качестве эвфемизма, заменявшего зловещий эквивалент слова «война», безусловно, существовавший в германских языках в то время. В данном эвфемистическом значении это слово вошло в народную латынь (5, 258) и со временем приобрело свои современные обобщенные значения и вариации словоупотребления, свидетельствующие об эталонизации словоупотребления лингвокультурной общностью данных значений (4, 73). При этом произошла его деэвфемизация.

Лексема “guerra” выдержала конкуренцию со стороны латинского имени bellum – война во время латинизации Иберийского полуострова и в период существования народной латыни. В известных ныне испанских источниках нет каких-либо свидетельств о существовании в названные периоды иной лексемы, вербализующей данный концепт (5, 258).

В результате анализа дефиниций получено следующее определение современного ядерного значения лексемы «guerra», входящее в понятийную составляющую концепта: «Нарушение мира, вооруженная борьба между двумя или более чем двумя государствами или между группировками в одной и той же стране, в ходе которой происходят битвы и ведутся боевые действия». Это значение лексемы “guerra” не было ее исходным значением. Современное «ядерное» значение развилось на основе исходных прямых значений этимона wёrra – ‘сражение’, ‘бой’, ‘битва’, ‘столкновение’, ‘драка’, ‘ссора’, предполагающих локальный характер действия, значительно меньшее как число деятелей (для данного имени, употребляемого в прямом значении, минимум деятелей – два), так и количество оружия, жертв и разрушений (вплоть до их отсутствия) и т.п. и репрезентирующих такой основной признак, как «способ разрешения спора или достижения цели», то есть это значение является следствием функциональной ориентированности данного явления в семантическом отношении. «Функциональный элемент, – пишет Д.Н. Шмелев, – является, по-видимому, неотъемлемым элементом… семантической организации» (Шмелев 2007: 234).

Лексема “guerra” в современном испанском языке довольно продуктивна. От ее корня синтетическими средствами образовано 20 лексических единиц:

● 12 существительных (guerrero – воин, солдат; воинский, военный; guerrera – китель; мундир; куртка; гимнастерка; guerrería (устар.) – искусство ведения войны; guerrilla – партизанская война; партизанский отряд; guerrillero – партизан; партизанский; guerrillerismo – партизанское движение; guerreador – воюющий; вояка; preguerra – довоенный период; posguerra – послевоенный период; entreguerra – период между двумя войнами; guerrita – малая война);

● 3 глагола (guerrear – воевать, вести войну (боевые действия), сражаться; guerrillear – вести партизанскую войну; aguerrir – закалять в боях; приучать к трудностям военной жизни); лексема «guerra» образует сочетание с глаголом hacer (hacer la guerra – воевать);

● 1 причастие действительного вида от глагола guerrear (guerreante – воюющий);

● 1 наречие (guerreramente – воинственно);

● 3 прилагательных (guerreada – в сочетании guerra guerreada – трудный, тяжелый (о войне); aguerrido – обстрелянный, имеющий боевой опыт; anti-guerra – антивоенный: marcha antiguerra – антивоенное шествие, марш).

По аналитической модели предлог de + существительное образовано относительное прилагательное: buque de guerra – военный корабль; reportero de guerra – военный репортер; estado de guerra – военное положение; época de preguerra – довоенное, предвоенное время; época de posguerra – послевоенное время.

Производные от латинского имени bellum заполняют лакуны, существующие в словообразовательной парадигме лексемы guerra, или выступают в роли синонимов его дериватов:

прилагательные: bélico – военный, воинский; belicista, belicoso – воинственный; агрессивный; сторонник войны, милитарист; beligerante – находящийся в состоянии войны; воюющий; belígero – (поэт.) воинственный, боевой; belísono – напоминающий грохот войны, боя;

существительные: belicismo – воинственность; воинственный дух; агрессивность; милитаризм; belicosidad – воинственность, агрессивность; милитаризм; beligerancia – состояние войны; участие в войне, в боевых действиях.

Производное от существительного campo (sitio que se elige para salir a algún desafío; terreno o comarca ocupados por un ejército o por fuerzas considerables de él durante las operaciones de guerra (DRAE) выступает синонимом имени guerrero: campeador – доблестный воитель, воин.

Употребляются также имена, произошедшие от латинского прилагательного martialis – марсов, посвященный Марсу (Marte) – богу войны в древнеримской мифологии: marcial – воинский; военный; боевой; marcialidad – воинственность. От латинского поэтического названия Марса – Mavorcio произошло испанское прилагательное mavorcio – (поэт.) ратный, батальный.

В современном испанском языке также употребляется прилагательное castrense – военный, воинский; армейский, произошедшее от латинского castrensis – относящийся (принадлежащий) к лагерю, лагерный (от латинского существительного castrum – военный лагерь).

Имя “guerra”, этимон которого сформировался в языковой картине мира древних германцев и развился в языковой картине мира носителей народной латыни и затем носителей испанского языка, отражает культуру, традиции и духовный мир людей разных эпох. Современное «ядерное» значение лексемы “guerra” развилось на основе исходного значения этого германского заимствования вследствие его употребления в качестве эвфемизма.

С развитием абстрактного и образного мышления человека развилась его способность к сравнению и обобщению фактов действительности, что обусловило семантическую эволюцию слова, которое приобретает более широкие – абстрактные, переносные – значения, отражающие духовное, психическое состояние человека. Семантика имени “guerra” развивалось от конкретного значения к абстрактному. Количество значений увеличилось до пяти:

1. Нарушение мира, вооруженная борьба между двумя или более чем двумя государствами, длящаяся значительный период времени, в ходе которой происходят битвы и ведутся боевые действия.

2. Борьба, противоборство в прямом или переносном значении между отдельными людьми, животными, предметами или явлениями.

3. перен. Несоответствие чего-либо чему-либо.

4. перен. Большой крик, шум, суматоха.

5. Вид игры в бильярд.

Таким образом, слово (концепт) получает все более расширительное осмысление, т.е. увеличивается его семантический объем, а также частотность. Оно применяется не только в физической, но и в духовной, общественно-политической и экономической сфере деятельности человека.

«Ядерное» значение лексемы, на протяжении столетий остающееся семантически цельным, устойчивым, терминологизируется в синтагматических сочетаниях с атрибутивными средствами языка, обозначая конкретные виды войн или виды боевых действий.

Семантическая эволюция лексемы “guerra”, обозначающей концепт GUERRA показывает, что это один из ключевых концептов испанской языковой картины мира; он охватывает все стороны жизни человека и, следовательно, имеет огромное значение в испанской языковой картине мира.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. –Воронеж: ВГУ, 1996.

2. Проскурин С.Г. Мифопоэтический мотив «мирового дерева» в древнеанглийском языке и англосаксонской культуре /С.Г. Проскурин // Логический анализ языка. Культурные концепты: Сб. статей/ Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. – М.: Наука, 1991.

3. Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. – М.: Академический проект, 2004.

4. Токарев Г.В. Лексические средства выражения особенностей миропонимания // Русский язык в школе. – М., 2003, № 4.

5. Corominas J., Pascual J.A. Diccionario crítico etimológico castellano e hispánico. Vol. III. – Madrid: Editorial Gredos, 1980.

6. Diccionario de la lengua española de la Real Academia Española. Vigésima segunda edición .

7. El Pequeño Larousse ilustrado. Ediciones Larousse, S.A. de C.V. – México: 2007.

8. Gómez de Silva G. Breve diccionario etimológico de la lengua española. – México: El Colegio de México y Fondo de Cultura de México, 1995.

* * *


Palomero J.^*

(Academia Valenciana de la Lengua, España)

Narrativa y pensamiento de la segunda mitad del siglo XX

Основная тематика художественной прозы
второй половины ХХ века

– La narrativa de postguerra

Recuperació de la novel·la tradicional: d’inquietuds catòliques, de problemàtica prefeminista, melodrames sentimentals.

Desconnexió de les novetats literàries europees i desfasament.

Societat sense infraestructura editorial, pocs lectors.

– La narrativa dels anys 60

Novel·la psicològica.

Novel·la realista i de recreació d’un món mític. Narrador intern, univers mític, obsessió per fixar el temps.

– La narrativa dels anys 70

Influència de la narrativa europea i americana del període d’entreguerres, dels novel·listes espanyols en castellà i dels escriptors catalans contemporanis.

– L’experimentalisme

Discurs centrat en la manipulació del text.

Tècniques poc populars, com l’escriptura automàtica. Argument poc rellevant.

– L’evolució del realisme

Novel·les de la nostàlgia: situen l’argument en l’àmbit rural preindustrial o evoquen aspectes de la Guerra Civil.

– La narrativa dels anys 80

Novel·les de gènere. Narrativa més oberta i eclèctica.

Novel·les més psicològiques. S’empren tècniques modernes.

* * *


Передерий Е.Б.^*

(МПГУ, Россия)

Лингвистическая природа прецедентных феноменов

Carácter lingüístico de las citas encubiertas

Успехи в области образования породили сильнейшую семиотизацию человеческой жизни, в результате чего вымышленная литературная реальность порой кажется более осязаемой, чем невымышленная. Удачная цитата стала залогом успешности вербального и невербального произведения, часто представляющего собой причудливый коллаж, содержание которого выходит за рамки простой суммы смыслов его составляющих. Широкая распространенность этого явления во всех сферах общения, высокий удельный вес прецедентных единиц в речевых произведениях самых разных жанров определяют важность их изучения для достижения полноценной коммуникации, в том числе на иностранном языке.

Одной из форм цитации являются прецедентные тексты, т.е., по определению Ю.Н. Караулова, «тексты, значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные широкому окружению данной личности, и, наконец, такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной личности» (1, 216). Иными словами, прецедентные тексты являются элементом культурной памяти народа и регулярно используются для создания других текстов. Их можно определить как текст или элемент текста, который известен большинству носителей языка и легко узнается ими при любых трансформациях. Однако в национальной когнитивной базе сохраняются не тексты целиком, а их сжатые образы, для активации которых достаточно упомянуть отдельные образы или цитаты в виде единиц нижлежащих уровней, таких, как морфемы, синтаксические структуры, слова или предложения. Поэтому представляется более уместным говорить о прецедентных единицах или феноменах (далее – ПФ).

С позиций когнитивной лингвистики ПФ представляют собой набор фреймов, которые хранятся в долговременной памяти писателя и/или читателя и используются ими для порождения и интерпретации новых смыслов. Именно общность когнитивных схем, или фреймов, в которых хранятся прецедентные тексты, рассматривается в качестве основного условия, обеспечивающего адекватность понимании смысла (2, 8).

Вербальные ПФ являются прежде всего культурными знаками, которые должны изучаться культурологами, психологами, и литературоведами. В лингвистическом плане, как нам кажется, представляют интерес их референциальная природа, структурные типы и механизмы актуализации смыслов.

По признаку авторства и референтной соотнесенности ПФ имеют двойственную природу и занимают промежуточное положение между прямыми цитатами, с одной стороны, и паремиями (крылатыми выражениями, пословицами и поговорками), с другой. Если автор или источник цитаты однозначно известен или указывается, а в паремиях давно забыт, ПФ предполагают знание автора и/или источника, но не ссылаются на него. Прямая цитация отсылает нас к другому тексту и соотносится с референтом, находящимся вне данного дискурса. Напротив, в паремиях собственный референт утрачен, данные языковые образования референциально соотносятся с той ситуацией, в которой они употреблены. Что касается ПФ, их референциальная двойственность проявляется в том, что они недвусмысленно указывают на некую иную ситуацию, иной дискурс, но в то же время органично вписываются в новый дискурс, в новый текст, обрастая дополнительными смыслами. При этом аллюзии на автора ПФ или на произведение-источник и его героев могут быть частью смысла высказывания – иногда даже более значимой для данной ситуации, чем собственно семантика использованного выражения.

Так, название культового романа Гарсия Маркеса «Сто лет одиночества» послужило моделью для десятков тысяч заголовков статей в Интернете, в которых сохраняется исходная модель с нулевым артиклем, например: Cien años de participación; Cien años de radio; Cien años de feminismo; Puerto Rico, 100 años de historia; 100 años de histeria ‘antipiratería’; 100 Años de Música Mexicana en Vivo; 100 años de física cuántica; 100 años de efectos especiales.

ПФ называют не только предметы и события, но и соответствующие ментальные структуры, отсылающие к культурной памяти народа. Поэтому они могут выполнять как денотативную, так и сигнификативную функцию, т.е. выступать в роли предиката семантической структуры и быть вторым компонентом метафоры.

Так, в следующем примере имена персонажей культового американского сериала «Секретные материалы» выполняют денотативную функцию:

Recientemente he visitado el Parque las Ciencias de Granada, uno de los varios de su clase que hay en nuestro país. Es un espacio racional, pero no por ello menos maravilloso, donde chicos y grandes tienen ocasión de ir descubriendo por sí mismos – todo allí es deliciosamente interactivo, todo puede palparse, olerse y poner en marcha cómo funciona nuestra vieja tierra y qué sabemos porque la verdad está dentro y no fuera, mal que les pese a Mulder y Scully... (Fernando Savater, País semanal).

Примеры сигнификативной функции показывают, что каждый языковой коллектив воспринимает одни и те же объекты по-разному и называет не сам объект, а свое представление о нем:

Tenía mesa franca en una habitación de mil quinientos pasos cuadrados; allí todo pasajero era convidado a sus festines, que eran verdaderas bodas de Camacho.... (название главы из романа «Дон Кихот» используется для положительной оценки любого роскошного празднества с обильным угощением).

Sra. Presidente: Usted será recordada como una marioneta carísima manejada por su soberbia, su bipolaridad y el demente de su marido. Será recordada como una especialista en generalidades, que sabe que sabe de todo y es un maestro Ciruela