Geum.ru

Вторая

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10
а) Концепции национального характера" и "национального поведения"

в исследовании международных отношений.

Одной из первых попыток применения концепции "национального характера" на основе работ В.Вундта и Г. Лебона к анализу внешней политики явилась написанная в 1938 г. книга английского дипломата Г. Никольсона "Национальный характер и национальная политика". Его старания увязать национальный характер с политикой государства страдали описательностью, субъективностью и предвзятостью, а главное, отражали стремление затушевать классовый характер внешнеполитической деятельности буржуазного государства.

Новая волна интереса к категории "национальный характер" в какой-то мере была стимулирована второй мировой войной и послевоенными попытками ряда буржуазных ученых понять причины постигшей мир катастрофы. Исследования, выходившие с начала войны и приблизительно до начала 60-х годов, объединяет очень тесная связь с антропологией, с проводившимся в ее рамках изучением культуры и особенностей "личности" отдельных народов. К анализу категории "национальный характер" начинают привлекаться новые методы, возникают новые подходы. Разрабатываются концепции "базисного типа личности", "модальной личности", делаются более настойчивые попытки связать тип личности, национальный характер и политические институты в единую систему.

Однако в конце 50-начале 60-х годов исследования категории "национальный характер" на Западе вновь переживают период упадка. По мнению самих американских ученых, большая часть работ, "хотя в них шире применялись количественные измерения, все еще не удовлетворяла многим научным критериям. Большинство работ составляли сравнения малозначительных и нерепрезентативных данных, касающихся разных народов, причем широко стало распространяться сопоставление двух народов лишь на основании одного-двух психологических показателей".

Даже в тех немногих случаях, когда удавалось выделить те или иные черты, предположительно специфические для национального характера какого-либо народа, они не могли служить критерием оценки внешней политики соответствующего государства. Очевидная беспомощность и научная бесперспективность этих исследований привели к тому, что интерес к данной тем был в значительной мере утрачен, престиж этого направления среди самих буржуазных ученых оказался подорванным. Это породило попытки подойти к выявлению национального характера и взаимозависимости между национальным характером внешней политикой государства с другой стороны.

В 60-х годах американские ученые У. Платт, Хеннесси, О. Клайнберг и ряд других авторов ставят вопрос о месте и роли национального характера в динамике международных отношений и внешней политики государства.

У. Платт предложил формулу зависимости между национальным характером и внешней политикой ("поведением") государства, где вероятное "поведение" государства определялось в зависимости от его объективных ресурсов, национального характера и конкретной обстановки. В этой формуле, однако, не определено, что же конкретно следует понимать под национальным характером и кто именно является его носителем: население страны в целом, отдельная ли часть его, руководители государства или же само государство. Вопрос, как это признают и сами буржуазные ученые, является ключевым как для построения и понимания концепции национального характеры, так и для ее использования в исследовании и прогнозировании международных отношений. Правда, У. Платт писал, что "там, где внутри государства мало единства, было бы определенно логичнее вначале рассмотреть характер наиболее влиятельных групп внутри государства, а затем посмотреть, как эти группы, действующие в рамках государственного механизма, влияют на общее поведение государства в целом".

Платт подчеркивал также необходимость изучения не только "характера" (т. е. психологии) масс, но и психологии различных "несогласных меньшинств", которые "могут иметь значительное влияние на особенности внутренней политики данного государства". Иными словами, в традиционное понятие национального характера вводилось структурирование его применительно к различным частям общества. Одновременно предпринималась попытка системной организации исследования.

Этот подход был наиболее полно выражен в концепции "национального характера", построенной в 1970 г. К. Терюном, на материалах капиталистического общества. Он считает ошибочным одно из основных положений всех прежних концепций "национального характера"; "внутри нации всегда существует известная однородность психологических свойств, и эти свойства присущи исключительно данной нации".

Терюн полагает, что нация не является чем-то единым, но состоит из нескольких частей, или, как он их называет, "множеств", различающихся только "по степени влияния, которое они оказывают на политику государства. Они группируются отдельно на массовом уровне, или уровне "среднего человека", далеко отстоящего от процесса формирования политики; на элитарном уровне, или уровне наиболее влиятельных в обществе групп "истэблишмента"; на уровне руководителей государства, облеченных властью принимать политические решения от имени государства в целом; на уровне "значимого меньшинства", т. е. какой-то небольшой группы людей, в течение длительного политически и психологически значимого времени отклоняющихся от принятых в данном обществе политических стандартов и норм.

Каждое из этих "множеств" обладает какими-то свойствами национального характера, однако распределение различных свойств между четырьмя уровнями необязательно должно быть однородным, "поскольку каждому уровню присущи свои ценности, установки и экспектации, необязательно разделяемые на других уровнях. Существует и некоторое ограниченное число всеобщих национальных психологических черт, однако и число, и значение их, по мнению Терюна, падает по мере перехода от массового к более индивидуализированным уровням. При этом Терюн особенно подчеркивает, что собственно национальный характер может быть определен не на основании различий между характеристиками отдельных групп-"множеств" внутри нации, но лишь путем сравнения соответствующих показателей у разных наций. Таким образом, в концепции Терюна, национальный характер предстает уже не в виде некоей внутринациональной общности определенных психологических характеристик, а как система устойчивых социально-психологических особенностей различных частей общества, взаимосвязанных между собой. При таком определении национального характера становится излишним слово "национальный", которое употребляется тут скорее по инерции. В самом деле, предложенная автором схема может применяться и для многонациональных государств, ибо фактически речь идет о тех социально-психологических характеристиках, которые сохраняют действие в течение длительного времени и применительно к частям общества, определяемым отнюдь не по национальному признаку.

Прослеживая связь между национальным характером и "национальной политикой", Терюн подразделяет национальное поведение на внутреннее и внешнее, выделяя поведение формальное, государственное, систематизированное, т. е. внешнюю политику государства, и неформальное, несистематизированное, общественное, т. е. все, что выходит из сферы государственной политики, будучи индивидуальным проявлением (например, туризм, частные сделки и т. п.).

Терюн доказывает, что народные массы оказывают влияние на формирование политики, служа как бы фундаментом, на основе которого формулируются политические решения. Эти решения должны "укладываться в рамках восприятий, установок" верований и ценностей данной нации", а определение этих рамок и тенденций и темпов их изменения дает возможность прогнозировать "поведение" государства - нации.

Автор этой концепции отметил обусловленность "поведения государства" как его внутренним состоянием, так и "поведением" его внешних партнеров или противников. Он полагает, что поведение независимого государства является "функцией национального характера обеих сторон", а односторонние внешнеполитические инициативы "зависят от национального характера страны-инициатора", хотя и оговаривается, что национальный характер определяет лишь "потенциально возможное поведение нации". Это, однако, приводит к настолько расширительному толкованию национального характера, что по существу ставится знак равенства между национальным характером и действующим субъектом международных отношений - государством.

Отказавшись от абсолютизации социально-психологических параметров общества самих по себе, Терюн лишь мимоходом упоминаемо влияющих на эти параметры социальных процессах, открывая таким образом национальный характер от конкретных исторических условий, производным от которых он является. Терюн не определяет, каковы критерии, на основании которых проводится грань между социально-психологическим состоянием общества и его различных слоев в определенный момент и более стабильным национальным характером.

Концепция Терюна в этом смысле - бегство от навешивания национальных "ярлыков" к противоположной крайности - сосредоточению внимания на состоянии общественной психологии отдельных социальных групп без выявления той взаимосвязи, которая объединяет общее, особенное и единичное в динамичный национально-психологический комплекс, отражающий специфику исторического и общественно-экономического развития данной нации и влияющий на характер внутренней к внешней политики господствующих классов в конкретных исторических условиях.

Таким образом, ни одна из рассмотренных выше концепций национального характера, предлагаемых буржуазной наукой, не может быть применена ни для объяснения "поведения" государств в прошлом, ни для понимания их современного состояния и особенностей политической организации, ни для исследования и прогнозирования их внешней политики.

Если сторонники буржуазных концепций "национального характера" отталкиваются от рассмотрения поведения нации или народа как единого целого, специфические черты которого якобы определяют особенность его поведения, то другие буржуазные авторы за единицу рассмотрения принимают государство и пытаются объяснить его внешнюю политику, исходя из сравнения "поведения" государства поведением человека. К этому направлению можно отнести американскую теорию "принятия решений" ("десижн-мейкинг") и западногерманскую школу "психологии государства".

Теоретики школы "принятия решений" исходят из представления о государстве как о независимом субъекте, внешняя политика которого зависит от решений, которые он принимает. Государство при этом определяется не как формальная общественно-политическая структура, а как некоторая власть и способность принимать и осуществлять решения, действующая в "оперативной", т. е. реальной, физической среде, состоящей из объективных военных и экономических возможностей государства, его политического устройства, юридических обязательств, внутриполитических элит, и в среде психологической, понимаемой обычно как совокупность идеологии, национально-психологических особенностей, личностных предрасположений к определенному типу реакции и поведения, а также набора представлений, "образов" элиты об оперативной среде.

Отдавая предпочтение в конечном определении внешней политики либо институциональным ограничениям, налагаемым на свободу выбора решения, либо исключительно психологической среде, почти все исследователи "десижн-мейкинг" по существу приравнивают государство к правящей элите или даже к его руководителям, а внешнюю политику государства к поведению и решениям элиты или руководителей, непосредственно принимающих решения. "Принимающая решения элита" определяется как совокупность индивидов, "исполняющих функцию политической власти в области внешней политики", причем политическая власть в этом случае необязательно совпадает с властью юридической.

Каждая принимающая решение "единица" действует, уверяют авторы таких подходов, в психологической среде, включающей как общественно-психологические, так и индивидуально-личностные факторы. К первым относят идеологию, традиции, исторический опыт страны, а ко вторым - отношения и установки членов элиты, не определяемые их ролевой принадлежностью. В совокупности и те и другие составляют "образ элиты, или, по определению американского специалиста М. Брехера, "призму отношения" элиты к внешнему миру.

К. Боулдинг так характеризовал влияние "образа" на конкретную внешнюю политику, осуществляемую элитой: "Под образом надо понимать всю познавательную, эмоциональную и оценочную структуру поведенческой единицы или ее внутренние представления о самой себе и об окружающем ее мире... Решение включает выбор наиболее предпочтительного положения в пределах заданного поля выбора. И поле выбора решения, и определение этого поля, посредством которого идентифицируется предпочтительное положение, заложены в образе принимающего решение".

Таким образом, представители школы "принятия решения" рассматривают психологические факторы как доминирующие в формировании и осуществлении конкретной внешней политики. При этом как психологическое, так и социально-психологическое рассматривается ими лишь через индивидуальное восприятие, в отрыве от того реального социального контекста, в котором оно существует. Факторы же объективно-социального характера либо полагаются второстепенными и ограниченными, выступающими как навязываемые извне пределы свободы выбора решения, либо вообще игнорируются. В схеме Р. Снайдера отдается много внимания ценностям и предпочтениям, существующим в сознании принимающего решение. Тем самым психологические начала внешней политики сознательно выдвигаются на первый план, и на этой основе делается попытка построить "систематический анализ поведения людей в процессе принятия решений, который ведет к действию и поддерживает действие".

Из сочетания индивидуальных психологических особенностей и ролевых требований, как их воспринимает индивид, не только выводится собственно теория "принятия решений". Отталкиваясь от нее, строят психологические модели прогнозирования внешнеполитических решений, которые может принять тот или иной тип личности. На основе «концептуального аппарата», "представления о мире", "стереотипов" и "отношений" личности, принимающей решение, ученый-психолог О. Харви и другие выделяют четыре модели принятия внешнеполитических решении: системно-личностную, основанную на восприятии человеком внутренних механизмов среды, затрагиваемой его решениями; модель "голуби-ястребы", отражающую готовность человека воспользоваться властью или силой; модель, основывающуюся на степени изменений в настоящих решениях по сравнению с предыдущими, т. е. показывающую склонность человека к введению в свое поведение элементов нового: модель, учитывающую проявляемую человеком, принимающим решение, степень тактической гибкости.

Видный специалист А. Д'Амато в 1967 г. предложил объединить все четыре модели в одну, создав «куб решений»: по его сторонам откладываются "отношения" принимающего решение (рациональность, склонность к использованию власти или силы и готовность к реформации политики), а объем куба указывает на больший или меньший элемент тактической гибкости в реализации политики. Д'Амато полагает, что, построив такие "кубы" для ряда принятых индивидом решений, можно, прежде всего, установить склонность индивида к принятию определенного типа решений, его способность и готовность действовать установленным образом в известной ситуации. Сравнение "кубов" между собой позволит определить возможные изменения в поведении индивидов по учитываемым параметрам. Д'Амато считает, что его модель может быть распространена и на группу принимающих решение, и на государство в целом.

Конечно, государство в принципе может и, очевидно, должно стать основной аналитической единицей во внешнеполитических исследованиях, в том числе и психологического направления. Однако представляется в высшей степени неправомерным отталкиваться в исследовании внешней политики от решения. Само решение - не начало политики, а ее итог, отражающий как действие объективных законов развития общества, так и преломление их в сознании и психике людей, в том числе и принимающих решение.

Кроме того, нельзя игнорировать огромное обратное воздействие принимаемых решений и на "оперативную", и на психологическую среду. Ф. Энгельс, анализируя влияние обратного воздействия государственной власти на экономическое развитие государства, указывал, что оно может быть троякого рода. "Она (государственная власть. - Авт.) может действовать в том же направлении - тогда развитие идет быстрее; она может действовать против экономического развития - тогда... она терпит крах через известный промежуток времени; или она может ставить экономическому развитию в определенных направлениях преграды и толкать его в других направлениях. Этот случай сводится в конце концов к одному из предыдущих". Высказывание Энгельса можно с полным основанием распространить и на решения, принимаемые буржуазным государством в сфере внешней политики.

Идентификация буржуазной наукой государства с теми, кто принимает решения от его имени, ведет к неправомерному распространению на государство индивидуальных характеристик личности, к выпадению из поля зрения исследователя всего многообразия тех реальных общественно-экономических и социальных процессов, которые порождают всю гамму политических сил и движений, определяют направление и остроту политической борьбы, в том числе и в области внешней политики.

Образование, служебная и политическая биография, жизненный опыт, принадлежность к определенной части своего класса принимающих решения людей существенны как индивидуально-психологический фон. Но они никоим образом не определяют результатов исполнения принятых решений. Эти результаты находятся в области объективных социальных отношений.

Если школа "принятия решений" в своих психологических аспектах опирается в основном на взгляды и концепции современного бихейвиоризма, то развитие "психоаналитической" школы и ее приложение к изучению внешней политики породило на Западе огромное количество литературы, стоящей, на наш взгляд, где-то посередине между вульгарной политологией и психологическим романом. С первой ее роднит поверхностное знакомство авторов с политической теорией (даже буржуазной, не говоря уже о марксистской), а зачастую и с фактами, принесение всей сложности политического процесса в жертву психологическому началу, стремление объяснить этот процесс через призму индивидуальной позиции отдельных политических деятелей, чаще всего руководителей государств и правительств. Со второй ее связывает увлечение психоанализом, ведущее к сознательному или невольному игнорированию всех социальных детерминант индивидуального поведения, учет которых при исследовании признается обязательным даже самими буржуазными учеными. Основное "содержание работ этого направления сводится к поискам обличительных психологических черт, присущих политическим лидерам, и к попыткам объяснить или прогнозировать внешнюю политику стран на этой основе.

Значение, которое придавали отдельной личности в историческом процессе классики марксизма-ленинизма, а также такие видные теоретики, как Г. В. Плеханов, А. Грамши, А. Лабриола, достаточно хорошо известно. Очевидно, что и метод психоанализа его материалистической интерпретации сам по себе может и должен использоваться в конкретных исследованиях и способен дать интересные результаты. Основным же пороком рассматриваемого направления буржуазной науки является расширительное, некритическое, во многом формальное применение психоанализа, выражающееся, во-первых, в отождествлении государства и его внешней политики с руководителями (или иными деятелями) этого государства и в вытекающем отсюда раздувании роли и значения субъективного фактора во внешней политике государства; во-вторых, в отрыве рассматриваемой личности от класса, общесоциальной среды и процессов, от конкретно-исторических условий жизни общества, места и роли в ней соответствующего класса.

б) Социально-психологические концепции формирования и осуществления внешней политики

Интерес буржуазных ученых к теоретическим аспектам влияния процессов, происходящих внутри общества, на внешнюю политику государства объясняется не только чисто научными интересами отдельных исследователей, но и практическими потребностями государственного аппарата, внешнеполитических ведомств капиталистических государств.

Одним из первых указал на значение внутриполитических событий и тенденций для внешней политики страны Р. Снайдер в двух статьях, опубликованных в начале 50-х годов. Между 1954 г. 1960 гг. в буржуазной литературе США появляется ряд работ, в которых авторы предпринимают попытку проследить влияние отдельных факторов, действительно относящихся к области социальной психологии, на формирование и осуществление внешней политики государства, преимущественно на материале США. Сюда можно отнести работы, связанные с изучением взаимозависимости между внешней политикой и динамикой общественного мнения; влияния средств массовой коммуникации на внешнюю политику; зависимости содержания и стиля конкретной внешней политики от особенностей элиты страны от ее происхождения, взглядов, мотивации, степени внутреннего единства и т. п.; с изучением влияния отдельной личности на процесс реализации внешней политики.

Интересная попытка рассмотреть в едином комплексе влияние социально-психологических характеристик, присущих социальным группам и отдельным людям, находящимся на различных уровнях общественной системы, на формирование внешней политики государства была предпринята в конце 50-х годов К. Дойчем совместно с Л. Эдингером. Авторы исходили из того, что элита и "группы давления" не вершат единолично судьбы остальной части населения, но, напротив, "на их поведение влияет и их ограничивает общий политический климат, национальный характер и культура, короче, реальное и потенциальное поведение "не элиты", составляющей подавляющее большинство населения".

К. Дойч и Л. Эдингер не претендовали в данном случае на создание какой-то теории внешней политики. Скорее они ставили перед собой задачу наиболее полно и точно выявить те силы, которые практически воздействовали на окончательное формирование внешней политики Западной Германии, их особенности, наиболее существенные с точки зрения значимости для внешней политики страны. Ценность этой работы состоит именно в отказе от искусственного теоретизирования, в накоплении огромного фактического материала, в предложении метода его систематизации и оценки.

Несколько позднее, к началу 60-х годов, внимание исследователей начинают привлекать также организации и институты, связанные с осуществлением внешней политики государства, а также влияние крупных внутриполитических событий на внешнюю политику страны.

Общая черта рассматриваемых исследований явно выраженный описательный характер. Сосредоточивая внимание, на таких факторах, как мотивация, социальные установки и роли, особенности восприятия и стиль работы руководителей, ценности общества и его исторический опыт, особенности его политической организации и социальной структуры, авторы часто пытаются, но не могут объяснить наблюдаемые процессы и явления, вскрыть их глубинный закономерности.

Определенное положительное значение их работ состоит, на наш взгляд, прежде всего в том, что Дж. Розенау назвал отходом от "грандиозных" понятий и категорий типа "национализм" или "национальный характер", создающих лишь иллюзию понимания предмета исследования и его внутренних механизмов, и переходом определенной конкретизации применяемых терминов, понятий и концепций. Кроме того, авторы этих работ добивались большей строгости и последовательности применяемой методики конкретных исследований. Наконец, они достигли успеха в накоплении и первоначальной систематизации обширного фактического материала.

Со второй половины 60-х годов предпринимались попытки свести все перечисленные направления воедино, создав общую концепцию "внутриполитических истоков внешней политики".

Наибольший вклад в разработку этого направления был сделан Дж. Розенау, который одним из первых в буржуазной науке предположил, что собственно внешняя политика начинается с того момента, когда по конкретному внешнеполитическому вопросу или проблеме достигнуто "согласие" внутри государства. Это "согласие" выступает и в концепции Розенау и в работах других авторов как состояние некоего равновесия мнений и экспектаций различных социальных групп на разных уровнях социальной системы: политических руководителей, элиты, групп давления и общественного мнения.

Розенау разделяет широко распространенную среди западных политологов концепцию, в соответствии с которой важные сферы жизнедеятельности человека, в частности внутренняя и внешняя политика, состоят из набора проблем, объединенных в "проблемные области". "Проблемные области" охватывают интервалы во времени, превышающие пределы человеческой жизни, и являются "структурами ролей, отношения между которыми складываются в зависимости от природы охватываемых ими ценностей или интересов". Между внутри- и внешнеполитическими "проблемными областями" существуют значительные различия как в характере действующих лиц, так и в мотивах, которыми они руководствуются, в ролях, выполняемых ими, и в типе взаимодействий между ними. Внешнеполитические проблемы в целом меньше затрагивают интересы отдельных людей, а потому оставляют руководству страны большую свободу маневрирования по сравнению с проблемами внутриполитическими.

Вопросы внешней политики нуждаются в особом, по мнению Розенау, механизме "мобилизации - в культивации, конденсировании и канализировании энергии и чаяний... народа в поддержку того или иного курса правительства". Связующим звеном между ролями руководства и общественным мнением является процесс "выработки согласия". В соответствии с этой теорией, выдвинутой Р. Хилсменом в 1959 г. и тогда же поддержанной Розенау, внешняя политика правительства - результат воздействия на правительство групп "национальных лидеров", или "лидеров общественного мнения".

При этом одни авторы, например, Г. Алмонд, рассматривают "национальных лидеров" как совокупность группировок с противоположными, непримиримыми интересами, а другие - как образованную элиту, различия между отдельными частями которой стираются, а степень взаимозависимости и, следовательно, взаимной заинтересованности увеличивается по мере развития общества и усложнения его структуры. Однако и те, и другие авторы сходятся в том, что "если эти различные типы лидеров обладают... одними и теми же ценностями, системами восприятия, сходными реакциями на внешнюю угрозу", то тогда энергия всех граждан может быть мобилизована на поддержку правительственного курса.

Розенау полагает, что группы "национальных лидеров" обладают такими чертами, как общие ценности, сходная реакция на сравнимый жизненный опыт, общие источники информации и круг понятий; что эти группы часто вступают во взаимодействие и приходят к взаимному согласию друг с другом и что, следовательно, по крайней мере теоретически возможна такая степень согласия между различными группами лидеров, которая позволит повести за ними общественное мнение страны. Однако в отличие от Г. Алмонда, утверждавшего, что "тот, кто сумеет мобилизовать лидеров общественного мнения, мобилизует и само общественное мнение", Розенау гораздо осторожнее подходит, к реальности одновременного совпадения стольких "если", считая, что теория "выработки согласия" должна пройти проверку временем.

В свете реакции американского общественного мнения на вьетнамскую авантюру своего правительства осторожность Розенау понятна.

Такой же в принципе подход разделяет и американский ученый Дж. де Ривера. Он также полагает, что внешняя политика формируется в результате достижения "согласия" между различными заинтересованными группами. Однако де Ривера несколько иначе представляет механизм и участников этого процесса. Он считает, что "политически Соединенные Штаты организованы в элитную структуру, состоящую из определенного числа автономных и конкурирующих групп", и в массовую структуру, включающую небольшую информированную страту и "массу равнодушных и невежественных во внешней политике людей". Каждая из этих групп имеет свое мнение, свою долю ответственности и свою часть власти. Каждая из них, предлагая какую-то политику, должна быть в состоянии заинтересовать в ней некоторое число элитных групп, которые в идеале образуют между собой "согласие".

Процесс разработки "согласия" имеет "скорее характер переговоров, чем анализа", его цель - "убедить другую сторону, что ее интересам лучше всего отвечает присоединение к отстаиваемой политике".

По мнению де Ривера, эта "особенность функционирования" американского политического механизма ведет к тому, что может не быть вообще никакой политики, если согласие не достигнуто; проводимая политика может быть нестабильной; она может носить противоречивый характер; может существовать только на бумаге. На массовом уровне изменения в согласие вносятся лишь в случае кризиса. Тормозом служит как нежелание элитных групп нарушать труднодостижимое равновесие, так и инертность и равнодушие масс, их "нежелание идти на жертвы". Де Ривера утверждает, что "настоящее испытание политики - испытание согласием, а не рациональностью. Поэтому процесс взаимного приспособления необязательно ведет к целесообразной политике, но может привести и к компромиссной политике, не выгодной никому".

В теории "выработки согласия" можно выделить ряд реалистических моментов, в частности признание того, что внутренние и внешние явления по-разному влияют на общественное сознание, в разной степени вызывают интерес и служат побудительным мотивом среди различных социальных слоев общества и т. д.

Однако эта теория, будучи последовательно применена к анализу процесса формирования внешней политики капиталистического государства, обнаруживает непримиримые внутренние противоречия. Она либо основывается на концепции, точнее, на вере в возможность классовой "гармонии", хотя это и не всегда декларируется, и тогда ее ненаучность не нуждается в дальнейших доказательствах, либо является примером классовой ограниченности мышления ее создателей, не видящих глубинных социальных процессов за деятельностью отдельных людей, элит и "групп давления".

Параллельно с исследованием процесса выработки внешней политики как результата столкновения представлении, интересов и мотивов различных социальных групп в 60-х годах в США предпринимаются широкие исследования отдельных частных психологических и социально-психологических проблем, связанных большей частью с реализацией внешнеполитических доктрин и курсов. К таким исследованиям можно отнести изучение различных аспектов межгосударственных переговоров, проблемы взаимопонимания и доверия между партнерами, восприятия человеком, группой, элитой или в целом государством своего оппонента или события, а также исследование психологических аспектов процесса разрядки международной напряженности.

Характерная черта этих исследований состоит в перенесении в них ряда собственно социально-психологических гипотез и концепций, разработанных для сферы внутриполитических отношений, для малых групп и межличностных отношений, стремление имитировать многие внешнеполитические процессы в лабораторных условиях и в экспериментах со студентами.

Например, переговоры и возможность достижения в ходе переговоров положительных результатов исследовались с точки зрения личности, ведущего переговоры, экспектаций участников переговоров, отношений к референтной группе, избираемой участниками переговоров стратегии, предыдущего опыта участников, исполняемых в ходе переговоров ролей, а также ролевых различий между переговорами, проводимыми самими руководителями, и переговорами, проводимыми их "делегатами", и, наконец, с точки зрения предсказуемости их результатов. Расследования переговоров предпринимались также и в рамках теории игр. Параллельно рассматривались проблемы взаимного доверия в отношениях с партнерами и оппонентами, различные аспекты взаимопонимания.

Для сторонников психологических направлений в изучении внешней политики, в отличие от исследователей международного конфликта, неадекватность восприятия действительности, известная ограниченность взаимопонимания выступают в роли объективных явлений, имманентных человеческой деятельности вообще и внешней политике в частности. Поэтому эти явления рассматриваются не как устранимая преграда, а как особый психологический фактор, который можно и нужно учитывать, но невозможно, устранить окончательно.

Одним из первых поставил вопрос об адекватности восприятия и оценки интересов, мотивов и конечных целей другой стороны американский ученый Р. Бауэр. Он отмечал, что "отношение к объекту влияет на его восприятие" и что, в частности, восприятию американскими советологами" Советского Союза присуще неосознаваемое стремление самих "советологов" исключить любую отдельную частность, дать каждому случаю какое-то законченное объяснение в рамках принятой модели "тоталитарного коммунизма". Это по существу "стереотипизирует" подходы американских специалистов к оценке внешней политики СССР. По его мнению, именно поэтому в правящих кругах США искаженно воспринимают роль СССР и его отдельных внешнеполитических акций, неверно истолковывая политику Советского Союза. Именно поэтому американские "эксперты" неспособны вовремя и достаточно верно определить и оценить процессы, связанные с советской внешней политикой.

Проблема формирования у государственных руководителей представлений о другой стороне наиболее полное рассматривается в упоминавшейся уже работе Дж. де Риверы. Он полагает, что восприятие другой стороны детерминируется в первую очередь устойчивостью сложившихся представлений человека, влиянием его личности, а также объемом и качеством информации и отношением к ней. Он считает, что восприятие и принятие решения "с функциональной точки зрения целиком взаимосвязаны, поскольку принимаемое человеком решение должно согласовываться с тем значением, которое ему придает ситуация".

Правда, в определении этой взаимосвязи де Ривера стоит на позиции Р. Снайдера, полагая, что "восприятие людей..., а не сама объективная ситуация определяет внешнюю политику государства". Однако он подчеркивает возможность ошибок и искажений в восприятии, считает необходимых разработать объективные критерии проверки адекватности получаемого "образа". Де Ривера различает восприятие отдельного человека и "восприятие" организации, понимаемое им как процесс дифференциации, отбора и оценки информации по мере "ее продвижения от источника до руководителей государства. Он воспроизводит "законы восприятия" в организации, сформулированные первоначально Р.Снайдером и Г. Пэйджем.

Ривера отмечает также, что "восприятие организации" всегда имеет некоторый "усредняющий" оттенок, тогда как непосредственное восприятие отдельного человека может быть либо "правильным", либо "искаженным, либо "творческим". От рассмотрения процесса формирования "образа" у руководителя он переходит к анализу его личных качеств, к процессу принятия решения, межличностным отношениям в малой группе (в данном случае в группе непосредственных советников президента) и в большой организации (внешнеполитических и военных ведомств США) и, наконец, к взаимоотношениям представителей различных государств.

Эклектизм работы де Ривера отражает отсутствие в буржуазной науке сколько-нибудь удовлетворительной общей социально-психологической теории вообще и ее преломления применительно к сфере внешней политики, в частности. Именно поэтому множество интересных частных наблюдений, богатый фактический материал, содержащийся в работе де Риверы, оказываются не связанными единым теоретическим построением, а там, где делаются попытки теоретизировать, возникают маловразумительные, граничащие с тривиальностью обобщения.

Де Ривера не без основания отмечает, что важнейшее значение для содержания и стиля внешней политики государства имеет "качественная сторона, существующих в обществе межличностных отношений", которые важны не только потому, что они "определяют внутренний уровень враждебности, влияющий на агрессивность внешней политики, но и потому, что они являются моделями", с которых нормы поведения и принятые в обществе моральные ценности переносятся на сферу межгосударственных отношений.

Примерно с таких же позиций подходит к анализу процесса формирования внешней политики крупный американский психолог Р. Стэгнер. Он также отталкивается от принятия решения, прослеживает "искажающие" воздействия процессов восприятия, "выработки согласия", подробно анализирует содержание и воздействие "образов", влияние особенностей структуры личности, ее представлений, ценностей, установок, эмоций, идеологической принадлежности и т. п. В отличие от де Риверы, он задается вопросом о соотношении личных особенностей и ролевых факторов в поведении людей, определяющих внешнюю политику. Он, в частности, отмечает, что "экономическое положение человека в обществе может, возможно бессознательно, предопределять его внешнеполитическое мышление. Он может проводить агрессивную, националистическую политику, не сознавая при этом, что преследует цели собственного экономического благополучия".

Стэгнер выделяет в качестве ведущих мотивов стремление чиновников государственного аппарата к повышению своего престижа, власти и находящихся в их распоряжении бюджетных ассигнований. Он подчеркивает, что это ведет к участию в процессе внешнеполитической деятельности уже не полноценного индивида, а лишь его социальной роли. Стэгнер видит в этом основу всех "искажений", приводящих к конфликтам. Он полагает, что избежать искажающего воздействия социальных ролей и добиться "рационального осмысления международных проблем" можно, создав в правительстве пост "министра по делам мира" и подготовив внешнеполитические материалы в экспертных группах, не связанных непосредственно с правительством.

Категорию социальной роли применительно к внешнеполитическому процессу анализирует подробнее Дж. Розенау. Он полагает, что поведение руководителей буржуазного государства и любого чиновника внешнеполитического ведомства определяется одновременно и требованиями, связанными с занятием определенной должности в правительственном или партийном аппарате, и личными особенностями человека. "Поведение" политика, прошедшего профессиональную специализацию, заявляет Розенау, определяется формальным кругом обязанностей, неформальными требованиями других, личными убеждениями и опытом самого "действующего лица". Конкретное содержание каждого из этих трех факторов зависит, в свою очередь, как от объективных внешних условий, так и от качеств самой личности.

Близок к выделению социальной роли в качестве определяющего фактора "поведения" политического деятеля и О. Холсти. Он подчеркивал, что нельзя исключать индивидуальные факторы из анализа внешней политики, поскольку они входят в виде представлений о намерениях противника в оценочную часть восприятия.

Ни де Ривера, ни Розенау не говорят о том, каким может быть соотношение ролевых и личностных факторов в конечном поведении политического деятеля. Розенау, правда, высказывает предположение, что более высокая в политической иерархии роль оставляет больше свободы для индивидуальных проявлений, чем роль относительно более низкая, и что относительное влияние силы ролевых требовании и индивидуальных характеристик зависит также и от степени развитости политической системы.

Непонятно, однако, каковы критерии развитости этой системы и в какую именно сторону изменяет степень ее развитости искомое соотношение. О. Холсти считает, что ролевым требованиям принадлежит приоритет в ситуациях обычных, повторяющихся, "рутинных", а особенности личности человека проявляются в тех случаях, когда он имеет дело с ситуациями необычными, нестандартными, когда от человека требуется свое решение в оригинальной обстановке.

Таким образом, буржуазная социопсихология фактически подходит к постановке вопроса о месте человека в историческом процессе и о том, каким образом воля отдельных людей и групп людей ведут к образованию внешней политики государство. Но поскольку отдельные частные исследования в этом направлении не объединяет единая научная концепция исторического процесса, общепсихологические исследования, накапливая большой фактический материал по теме "человек и внешняя политика", оказываются не в состоянии удовлетворительно объяснить ни формирование внешней политики как системы, ни поведения человека внутри этой системы, ни тем более дать научные основы исследования и прогнозирования в этой области. В то же время социология внешней политики, собрав значительный эмпирический материал, тем самым в известной мере способствует фактическому исключению субъективного из поведения некоей абстрактно понимаемой личности.

Особенности человеческой психики никогда не были и не могут быть определяющими в политической деятельности. Изучение индивидуальной и общественной, массовой психологии как фактора политической, в частности внешнеполитической, деятельности, отправные посылки для политических исследований вообще и для социально-психологического изучения процессов формирования и реализации внешней политики, содержащиеся в работах основоположников марксизма-ленинизма, позволяют поставить эти исследования на подлинно научную основу.