Geum.ru

Вторая

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10
непосредственным духовным отцом чаще всего называют крупнейшего философа и теолога Р. Нибура. Его библейская концепция об изначальной греховности и склочности человека ко злу вследствие стремления достичь большего, чем он может в самом деле, составляет религиозно-историко-философскую основу теории «реализма». Борьба людей между собой за власть и силу, утверждают «реалисты», вечна и неизменна, как и сама греховность человека. В этой борьбе в ход пускаются все доступные средства.

Создавая и развивая свою теорию, "политические реалисты", разумеется, старались скрыть ее сугубо конъюнктурное и прагматическое начало, неразрывно связанное с потребностями правящей элиты страны и формируемым ею внешнеполитическим курсом США. Они заявляли о преемственности теории "политического реализма" как дальнейшего развития и синтеза на более высоком уровне ряда предшествовавших ей учений и концепций, Они подчеркивали в своей теоретической схеме якобы объективный ее характер, "реальность" отражения существующей мировой действительности, подлинных взаимоотношений между государствами и народами.

Особый упор делался при этом на опыт второй мировой войны, который якобы доказал утопичность надежд на мирные дружеские отношения между государствами, на их сотрудничество. "Не удивительно, что вторая мировая война и ее непосредственные последствия сдвинули западное мышление в области международных отношений с идеализма на реализм, с закона и организации на элементы силы... - утверждают Д. Догерти и Р. Пфальцграфф. Когда миллионы вовлекаются в военный конфликт масштабов второй мировой войны, когда вся политико -социально-экономическая система современных национальных государств нацеливается на тотальную войну и когда военные задачи вынуждают ученых и инженеров создавать новые виды оружия, исследуя фундаментальные тайны материи, тогда послевоенное поколение неизбежно рассматривает мировую политику как силовую борьбу. Даже склонные к идеализму аналитики становятся скептиками в отношении чисто утопических программ и вместо них призывают подкреплять международный закон и международные организации эффективной силой, чтобы обеспечить всеобщий мир".

Борьба в обществе, по воззрениям "политических реалистов", может привести к подрыву и даже самоуничтожению общества и государства. Поэтому общество и государство устанавливают для нее определенные границы и правила. Внутри каждой страны существуют центральная власть, свод законов, полицейские органы, которые подавляют и предупреждают те проявления жажды власти и силы со стороны одних людей, которые могут привести к гибели и ущербу других, регулируют или приглушают конфликты между борющимися отдельными личностями и целыми группировками и т.д. На международной арене такой центральной власти и "мирового закона" нет. Между тем здесь борьба за власть, силу и выживание разворачивается в еще более широких и "мультиплицированных" масштабах, потому что ведущие ее люди представляют интересы и возглавляют различные группы, нации, государства, межгосударственные объединения. Судьба каждой страны, заявляют "реалисты", прежде всего зависит от ее собственной силы, в первую очередь, разумеется, военной, от ее положения на мировой арене, от ее дипломатии и политики.

"Из-за относительной слабости наднациональных норм морали, законов и идеалов, -утверждал, в частности, Р.Осгуд, - главной мерой национальной силы в итоге служит способность оспаривать самоинтересы других наций, включая само их выживание, как последнее средство. Следовательно, насилие или угроза насилия являются незаменимым инструментом национальной политики... Задача дипломатии-этого "мозга силы" состоит в том, чтобы использовать насилие или его угрозу с максимальной эффективностью".

Таким образом, вся история человечества предстает в трудах "реалистов" как непрерывная борьба за власть, ведущаяся всеми против всех любыми возможными средствами и методами. "Международная политика, как и всякая другая, - писал Г. Моргентау,- это борьба за власть... Государственные деятели и народы могут в конечном счете искать свободы, безопасности, процветания или собственно силы. Они могут определять свои цели, в виде религиозных, философских, экономических или социальных идеалов... Но всякий раз, когда они, стремятся к достижению своих целей методами международной политики, они делают это, борясь за власть... Борьба за власть универсальна во времени и пространстве, и это неопровержимый факт исторического опыта". Вся всемирная история, по Моргентау, состояла из того, что страны "готовились к войнам, активно участвовали в них или возрождались из состояния организованного насилия в виде войны". Любая политика, по его мнению, сводится к стремлению "сохранить, или увеличить, или продемонстрировать силу". Самыми ближайшими и прямыми предтечами американских "реалистов" были геополитики, начиная с американского адмирала А. Мэхэна, включая англичанина X. Маккиндера, немца Г. Хаусхофера и кончая Н. Спайкмэном, который развивал их взгляды на американской почве. Заимствуя многие положения "отцов геополитики", послевоенные американские авторы развивали и модернизировали их соответственно интересам монополий, военщины и бюрократии США. Признавая, что на рубеже XIX-XX вв. «середина, центр материка Европазия» имел первостепенное значение, они доказывали, что в середине XX в. возникло "стратегическое превосходство" его «окраины». Это явилось якобы результатом новейших достижений в военной технике (особенно авиации), в области коммуникаций и т. д. Принимая старое понятие "политики пространства", территориальных изменений, они настойчиво выдвигали на первый план термин "политика баланса сил", которой объясняли любые изменения не только границ, но и соотношения сил между государствами, вызванные экономическими, социально-политическими, научно-техническими или еще какими-либо причинами. Не отрицая роли географического положения и роста народе населения в "оправдании" экспансии великих держав, они делали главный упор на развитие экономики, финансов, промышленности, науки и техники, вооружений, транспорта и связи, массового производства и технологии, как на факторы, якобы обосновывающие современную и будущую заинтересованность и "ответственность" США за поддержание "мирового равновесия сил". "Первый раз в истории - подчеркивал, например, еще в 1943 г. американский геополитик-"реалист" Э. Калбертсон, - индустриальная мощь стала синонимом военного потенциала. И Соединенные Штаты, которые были одной из нескольких великих мировых держав, стали первым сверхгосударством".

Торжество теории "политического реализма" в США после второй мировой войны объяснялось в первую очередь широким распространением среди ее приверженцев, как и среди многих других американцев, веры, если не в "абсолютное всесилие", то, по крайней мере, в сегодняшнюю мощь США как "наиболее могущественной страны на Земле". Именно отсюда вытекали два основных постулата этой теории: во-первых, "национальный" (т. е. в первую очередь американский империалистический) интерес может и должен быть поставлен выше всех прочих соображений, принципов и норм международной жизни, во-вторых, сила является главным орудием и критерием успеха и престижа нации на мировой арене, ее внешней политики. «Использование независимой национальной силы, - писал, например, Р. Осгуд, - силы, понимаемой как способность одной нации вынуждать другие исполнять ее волю, - наиболее важное средство достижения национальных целей. Это означает, что Международные отношения обязательно должны характеризоваться более или менее жестокой борьбой за власть между государствами, ставящими свои собственные интересы превыше всех других целей.

Таким образом, в представлении основоположников "политического реализма" международные отношения были не чем иным как отношениями силы, в которых каждое государство озабочено исключительно собственными интересами и следует законам силы. При этом они фактически не скрывали, что в послевоенных условиях главным содержанием "национального интереса" США стало навязывание их воли и господства всем остальным, "более слабым", нациям.

«Сила и ответственность в жизни наций - это не абстракции, - пишет видный американский теоретик и дипломат Дж. Болл, защищая основы "политического реализма". - Каждая имеет свое конкретное меняющееся содержание, определяемое историческими особенностями, специальными условиями и требованиями специфического места и времени. Первая начинается, совершенно естественно, с природы национальных ресурсов, которые не ограничиваются предприятиями, или армиями, или бомбами, но распространяются также на культуру, политические идеи и образование - на все, что играет свою роль в этом неуловимом определении силы, которое всегда тщетно будет искать человек... Владение избыточными ресурсами и политической волей использовать их - вот что дает любой нации способность и авторитет оказывать решающее влияние на склонности и культурные ценности мира так же, как на мировую политику... Ускользающее уравнение современной мировой силы может быть, таким образом, выражено в своего рода математической записи: континентального масштаба ресурсы и население, плюс высокая степень внутренней стабильности и сплоченности плюс сильное лидерство, обладающее способностью определять общие цели общества и волей действовать ради них».

Объявляя «борьбу за власть» сущностью мировой политики, американские "реалисты" в первые послевоенные годы с открытым пренебрежением относились к проблемам коллективной безопасности, разоружения, международного сотрудничества, развития экономических, научно-технических, культурных и прочих смирных связей между различными государствами. Они считали, что все эти важнейшие проблемы представляют собой пустые утопические устремления, поверхностное отражение глубинной конфронтации между "сверхдержавами", т. е. СССР и США, и фактически не могут быть решены самостоятельно, без разрешения коренного "силового конфликта" между ними. Шансы на разоружение, писал Моргентау, "говоря прямо, равняются нулю... Люди сражаются не потому, что они имеют оружие, а, наоборот, они вооружаются, потому, что считают необходимым сражаться... Соревнование в вооружениях является отражением и инструментом соревнования за силу".

Обнажая таким образом "сущность" взаимоотношений между государствами и народами на мировой арене, "реалисты" стремились к тому, чтобы лишить их подлинного классового, социально-экономического и политического содержания, деформировать характер международных отношений, выделяя произвольно лишь одну их сторону. Цели внешней политики, - категорически подчеркивал свой главный тезис Моргентау, - должны определяться в терминах национального интереса и поддерживаться соответствующей силой".

Применяя доктрину "национального интереса", сторонники "политического реализма" определяли цели политики как "выживание", "безопасность", "поддержание баланса сил", «стремление к превосходящей силе» в их схеме исчезали подлинные цели и направления внешней политики различных государств, реальные причины противоречий и конфликтов между ними, истинный смысл их взаимоотношений.

Однако многие "политические реалисты" не ограничивались изображением мировой политики в чисто схематическом виде. Их оценки и характеристика внешнеполитического курса разных государств имеют откровенно служебное предназначение: оправдать американский империализм и очернить его противников. С этой целью, наряду с "биполярной" схемой, пускались в оборот понятия: «заинтересованная в поддержании равновесия сил или статус-кво», а, следовательно, и "находящаяся в обороне", "стремящаяся к миру" держава (разумеется, США);

"ориентирующаяся на нарушение баланса сил или статус-кво, на заполнение вакуума", т. е. агрессивная держава (которой, само собой понятно, объявлялся СССР).

Некоторые из "политических реалистов" применяли наряду с термином "баланса сил" такие определения, как "революционная", т. е. стремящаяся к нарушению существующего порядка, и "легитимистская", т. е. стоящая на его страже держава, причем опять-таки "революционные" изменения отождествлялись с мнимым стремлением СССР к экспансии, а поддержание "мирового порядка и стабильности" объявлялось правомерной функцией США.

Пытаясь раскрывать такие понятия, как «выживание» или "безопасность", сторонники "политического реализма" более или менее откровенно включали в них не только сохранение физической целостности и существования капиталистических государств, каждого в отдельности и всех вместе как системы, но и поддержание внутри них существующего строя. Моргентау подчёркивал, что внешнеполитические цели США в первую очередь должны состоять "в защите физической, политической и культурной целостности Соединенных Штатов от посягательств со стороны других государств", как правило, следующей по важности задачей объявлялось сохранение такой же целостности "мирового окружения" Америки, т. е. всего капиталистического мира.

С другой стороны, многие "политические реалисты" не раз откровенно писали, что изменение внутреннего строя Советского Союза и других социалистических стран, с их точки зрения, привело бы к "снятию напряжения между двумя мировыми полюсами силы", что такая эволюция, иначе говоря - ликвидация социализма, открыла бы путь к созданию единого мирового "сверхгосударства" или системы, разумеется, на капиталистической основе и под господством США.

В трудах "политических реалистов" можно найти много различных определений понятия "сила", "власть". Чаще всего оно характеризуется как взаимоотношения двух субъектов мировой политики, когда один из них может оказывать какое-то влияние или давление (вплоть до полного уничтожения) на другого.

Переходя к более конкретному описанию "силы", отдельные "реалисты", как правило, раскладывают ее на то или иное число составных частей, «элементов силы». Моргентау включал в понятие "национальной силы" следующие элементы: 1) географию; 2) природные ресурсы; 3) производственные мощности; 4) военную подготовленность; 5) население; 6) характер нации; 7) ее моральный дух; 8) искусство дипломатии.

В зависимости от того, какое значение придается тому или иному из этих элементов различными представителями "политического реализма", можно оценить классово-политическую направленность и империалистическую сущность их трактовки понятия "силы".

Сам Моргентау первоначально придавал главенствующее значение вооруженной силе, как, с его точки зрения, "наиболее важному материальному фактору, доставляющему политическую силу государства". Он считал, что "главным средством, с помощью которого страна по мере своих возможностей стремятся поддержать или восстановить равновесие сил, служат вооружения". Однако уже в 50-х-годах Моргентау и ряд ближайших его сотрудников, а также других "политических реалистов" отошли от подобной односторонней интерпретации силы. Они стали делать ударение не на всемогуществе, а, наоборот, на ограниченности влияния военной силы, на критерии "национального интереса" при ее использовании.

С этого периода взгляды центра школы "политического реализма" стали несколько больше отличаться от концепций ее откровенно правого, "военно-стратегического" течения, представляемого Р. Страус-Хюпе, Р. Кинтнером, С. Поссони, Г. Каном и другими специалистами, главным образом из Пенсильванского, Джорджтаунского и Стэнфордского университетов, Гудзоновского института и Института оборонного анализа.

Эта группа ученых с самого начала и до последнего времени рассматривала современные международные отношения исключительно как затяжное военное противостояние и противоборство двух миров - "свободного", т. е. капиталистического, и «коммунистического». Она требовала непрерывного наращивания и использования в этом противоборстве военной силы, вплоть до термоядерного оружия, утверждала, что лишь уничтожение "коммунистического" центра может привести к созданию "стабильной и мирной" мировой системы и т. п. Из среды правых "реалистов" вышло немало откровенных сторонников "тотальной", "превентивной", «термоядерной» и других видов войн, которые они пытались представить как почти неизбежный результат борьбы двух лагерей или полюсов в мировой политике. На самом деле эта "неизбежность" вытекала не из реальностей мировой политики, а из надуманных схем и концепций силы, которые позволяли делать выводы о том, что "тотальная" война - вполне логический результат глобальной борьбы между государствами "за власть, силу и выживание".

"Все государства, активно вовлеченные в борьбу за силу, - писал Г. Моргентау, - должны в действительности стремиться не к балансу, т. е. равенству сил, а к превосходству силы в свою пользу. И поскольку ни одно государство не может предвидеть, как велики окажутся его просчеты, все они должны в конечном счете добиваться максимума силы, доступного для них... Так как в системе баланса сил все государства живут в постоянном страхе быть лишенными своими соперниками позиции силы, то все они имеют жизненный интерес в предупреждении такого развития событий и обращения с другими, как они не хотят, чтобы другие потупили с ними. Превентивная война, какое бы отвращение она не вызывала у дипломатии на словах и как бы она ни была ненавистна демократическому мнению, является на деле естественным порождением баланса сил". Поскольку "относительная сила страны", продолжал далее Моргентау, зависит прежде всего от "количества и качества" ее жителей, постольку исследуемая с точки зрения "технических задач, в которые не входят этические соображения, международная политика должна была бы рассматривать в качестве одной из своих законных целей резкое уменьшение или даже полную ликвидацию населения соперничающей державы".

Подобные схемы американских авторов открывали путь к теоретическому исследованию и практическому планированию наиболее агрессивных акций американского империализма (воздушной и атомной, "превентивной" и "тотальной" войны, геноцида, уничтожения окружающей среды и т. д.), подготовляли эти акции в идейно-пропагандистском плане, внушая общественности мысль о "возможности", приемлемости и даже неизбежности таких действий. При этом, если сам Моргентау в итоге в той или иной форме "отказывался" от излагаемых им же самим подобных "технических выводов" из схемы "баланса сил", то среди "реалистов" нашлось немало людей, откровенно их отстаивавших.

В противовес наиболее откровенным апологетам политики силы и войны среди отдельных "политических реалистов" наметилась тенденция к подчеркиванию "нематериальных" факторов силы. Это привело представителей этой группы "реалистов" к некоторому сближению со вчерашними противниками в лоне буржуазной науки международных отношений - с "идеалистами". "Национальная сила-это в конечном анализе военная сила, но военная сила является комплексом многих элементов.., - писали специалисты Пенсильванского университета Н. Палмер и X. Перкинс.- Управление общественным мнением, о котором ныне обычно говорят как о пропаганде, - хотя, быть может, это не совсем одно и то же, - охватывает создание национальной морали у себя дома, психологическую войну за границей и борьбу за моральное лидерство повсюду. Она также неотделима от других форм национальной силы, так как всегда используется, чтобы стимулировать внутреннее производство, боевой дух и готовность к жертвам; и она применяется заграницей для вербовки союзников, и ослабления противников".

Со своей стороны современные американские "идеалисты" также сделали шаг к сближению со школой "политического реализма", признав, что идеалы и моральные факторы в мировой политике должны опираться на силу. По существу они возражали не против самого принципа погони за силой и ее применения в международной жизни, а лишь против открытой проповеди и употребления силы в международных отношениях без надлежащего "морально-идеалистического" оформления.

"Доктрины "силовой политики", проповедуемые такими красноречивыми учеными, как профессор Моргентау, - писал один из наиболее видных американских "идеалистов" Ф. Танненбаум - ...вели всегда к войне и часто к национальному самоубийству... "Национальный интерес" - это вводящая в обман фраза... Тем не менее наше отречение от "силовой политики", в этом, смысле слова, не означает, что мы не верим в то, что политика должна быть подкреплена силой или что мы не владеем силой...".

Таким образом, если наиболее последовательные американские "реалисты" откровенно проповедовали культ силы и войны в международных отношениях, то стыдливые "идеалисты" фактически требовали не отказа от этого культа, а как можно более надежной маскировки его демагогическими рассуждениями об "исторической миссии", "демократических традициях", "высокоморальных побуждениях" и "идеалах" американской политики.

По существу спор между ними сводился зачастую к тому, чья теория, какое облачение -открыто воинствующее или псевдомиролюбивое - будет лучше содействовать проведению в жизнь глобальной политики США. Если "идеалисты" в конкурентный борьбе со своими соперниками в какой-то мере разоблачали очевидную опасность безудержной проповеди "силы" и погони за нею в международных отношениях, то "реалисты", со своей стороны, указывали на явную авантюристичность и рискованность определения целей внешней политики США в таких терминах, как "всемирный крестовый поход за свободу", "борьба добра против зла" и т. п.

Подобная постановка вопроса, указывали сторонники "политического реализма", накладывает на США чрезмерные и слишком связывающие обязательства, ведет к "глобальному интервенционизму", при этом не принимаются в расчет ограничения американской силы, ресурсы, возможности страны. "Районы, на которые наша внешняя политика оказывает свое влияние, лежат за пределами действия наших законов.., -писал один из представителей "политического реализма" Ч. Маршалл. - Мы не можем распоряжаться тамошними условиями. Силы не реагируют на наши указы. В лучшем случае мы можем только воздействовать на них". Поэтому, продолжал Маршалл, "сохранение необходимого баланса между средствами и целями является сердцевиной внешней политики... Курс на провозглашение целей выходящих за пределы возможного, обеспеченного надежными средствами, ведет к войне.

Одно дело, заявляли "реалисты", когда США оставляют за собой свободу применять силу в региональном или глобальном масштабе по собственному усмотрению, и совсем другое, когда они заранее торжественно обещают "защищать демократию и порядок" во всем мире, сковывая собственную инициативу, предоставляя другим возможность втягивать США в различные конфликты.

Критикуя и отвергая на словах "теорию силы", "идеалисты" на деле стремились к тому, чтобы привить мысль о необходимости полного уничтожения всех противников США, отвергающих их "моральные ценности". Подобные призывы к "искоренению неверных", и, разумеется, прежде всего коммунистов, неизбежно должны были накалять до крайности международную обстановку, вести к превращению любого конфликта в "священную войну до полной победы". "Американский либерализм", - отмечал и связи с этим профессор Флоридского университета Д. Спанье, - питает отвращение к "силовой политике"; он осуждает употребление силы, которую он большей частью отождествляет с военной силой, как "грех". Однако с точки зрения этого же самого "либерализма" использование этой силы может быть оправдано в терминах всеобщих моральных принципов... Таким образом, национальное отвращение к насилию преобразовывается в национальное прославление насилия, и наши войны превращаются в идеологические крестовые походы с целью сделать мир безопасным для демократии.

То, что, казалось бы, разъединяло американских "реалистов" и "идеалистов", было отнюдь не столь значительно, как то, что их сближало и объединяло. Наиболее ревностные "идеалисты" приходили к тем же теоретическим и политическим заключениям, что и самые рьяные из "реалистов", принадлежащих к "военно-стратегическому" направлению, проповедовавших проведение "стратегии Катона" ("Карфаген должен быть разрушен") в "непримиримом конфликте с коммунистическим миром". Не случайно такие видные американские государственные деятели и идеологи, как Дж.Ф. Даллес и Дж. Бэрнхэм, неразрывно соединяли "силу" с "моралью", "защиту мира" с "балансированием на грани войны", благочестивую религиозность с ярым антикоммунизмом.

Сочетание в различной пропорции элементов «реализма» и "идеализма" характерно для весьма широкого круга американских политологов, которые часто комбинируют их в прямой зависимости от конкретной потребности продемонстрировать силу США или же, наоборот, их "миролюбие" и преданность военным обязательствам и поддержанию "баланса сил" или же, напротив, "моральным императивам" и "демократическим традициям" США. К такого рода "идеалистическим реалистам" можно отнести Дуайта и Мильтона Эйзенхауэра, братьев Кеннеди, А. Шлезингера-младшего, Дж.Болла и 3. Бжезинского, Ф. Мосли, Г. Фейса и многих других американских деятелей и ученых.

Не следует представлять школу "реалистов" как учение, застывшее и не поддающееся воздействию действительных изменений международных отношений. Они не могли не видеть тупиков и провалов внешней политики США, своих теоретических просчетов и в какой-то мере собственной вины за "ошибки" в формулировании и проведении внешней политики США в последние десятилетия. Это вызывало попытки "реалистов" как-то приспосабливать свои взгляды к новым реальностям современного мира, пересматривать некоторые собственные понятия. Масштабы, направления и темпы этого пересмотра весьма различны у разных представителей современного "политического реализма" в США - от чисто внешних словесных изменений и перенесения некоторых акцентов до довольно радикального отхода от старых догм и выдвижения новых тезисов и целей.

В эпоху резкого обострения классовых и социальных конфликтов, борьбы за расовое и национальное равноправие тезис "реалистов" о едином "национальном интересе" как основной движущей силе внешней политики капиталистических стран все чаще вызывал критику даже со стороны многих буржуазных ученых. Так, Дж. Розенау писал: "Национальный интерес ни разу не выполнил своего давнего обещания служить в качестве аналитического инструмента... Причин этой неудачи данной концепции много. Одна из них - это неопределенная природа нации и трудность установления, чьи интересы она включает. Вторая - это неуловимость критерия для определения существования интересов и прослеживания их присутствия в самостоятельных проявлениях политики. Еще одним осложняющим фактором служит отсутствие установленной процедуры для аккумулирования интересов, как только их идентифицируют... Сила - это такая же неуловимая и неясная концепция, как и интерес...".

Внешнеполитическая практика наглядно выявляла порочность, уязвимость и несостоятельность теоретических основ американской глобальной стратегии. Все развитие международных отношений подрывало основные тезисы "политического реализма" о "биполярной системе" и двух мировых "сверхдержавах", о разрыве между внешней и внутренней политикой, о господстве "борьбы за силу и выживание" на мировой арене, о самой сущности соотношения политической силы и реальности. В результате изменения соотношения сил на мировой арене, влияния последствий научно-технической революции на военное дело, стратегического паритета между СССР и США оказался скомпрометированным главный постулат школы "политического реализма" о военной силе и войне как "конечном средстве" в разрешении международных проблем и противоречий. Среди буржуазных ученых и политических деятелей США росло число тех, кто стал склоняться к тому, что термоядерное оружие все меньше и меньше может рассматриваться не только в качестве рационального инструмента национальной политики, но и как средства обеспечения безопасности нации. Лишь немногие из апологетов "политики силы" продолжали призывать к ее применению в "борьбе с коммунизмом".

Значительная часть "политических реалистов" занялась поисками новых теоретических обоснований форм и путей реализации военной силы в "национальных интересах". Ими были выдвинуты различные варианты ограниченного", "соразмерного", "эскалируемого" использования этой силы по масштабам и видам оружия, по времени и пространству. Разные категории и степени "локальных" и "антипартизанских" войн разрабатывались и пропагандировались в трудах М. Тэйлора, П. Нитце, Р. Осгуда, У. Ростоу и других американских военно-политических теоретиков.

Как и прежним работам "реалистов", этим трудам оказался присущ тот же недостаток –неспособность правильно "измерить" и оценить другие, помимо чисто военного, компоненты международных отношении, внешней и оборонной политики различных стран. Поэтому первая же попытка серьезно применить на практике теории "ограниченной войны" и "эскалации" во Вьетнаме окончилась неудачей. Это обострило кризис "политического реализма" и вызвало новые разногласия среди его приверженцев.

Надо отметить, что некоторые из основателей "политического реализма" - Г. Моргентау, У. Липпман, Дж Кеннан - с самого начала выступали против американского вмешательства в дела Индокитая и вообще Азии. Такая попытка, не отвечающая, утверждали они, ни интересам национальной безопасности, ни возможностям США, неизбежно приведет лишь к ненужной растрате американских сил и ресурсов, к подрыву позиций США в остальных районах мира, к провалу устаревшей антикоммунистической глобальной стратегии.

Опыт войны во Вьетнаме явился новым толчком к пересмотру многих положений "политического реализма", к попыткам приблизить теорию этой школы к современной действительности. Этот пересмотр распространялся на широкий круг проблем, начиная от понимания системы и структуры современных международных отношений и кончая интерпретацией силы, различных ее элементов и роли в мировой политике.

Подавляющее большинство американских авторов уже отошло или отходит от господствовавшей в течение многих лет "биполярной" схемы современного мира. "Биполярность" сохраняется только для характеристики военного положения СССР и США или их роли как ведущих держав социалистического и капиталистического миров. Многие "реалисты" при этом считают, что именно "деидеологизация" мировой политики, как они ее представляют, ослабление идейно-политических уз между союзными или "родственными" государствами служат одним из главных толчков к выявлению в нем новых «силовых полюсов». В большинстве случаев современные "реалисты" пишут о «плюралистичности» мира, о существовании в нем пяти основных "центров силы": СССР, США, КНР, Япония и Западная Европа - и десятков других менее значительных.

"Политические реалисты" рассматривают и эту схему не как постоянную и статичную, а как динамичную, способную к дальнейшему развитию и изменению. "С точки зрения способности государств вести большую термоядерную войну, - писал, например, М. Шульман, - мир по-прежнему находится в основном в состояний биполярности и, вероятно, останется в нем на какой-то период в будущем. Если даже некоторые другие страны сумеют создать ядерные устройства, достаточные для проведения локальных войн с применением ядерного оружия или для развязывания более крупной войны, то все равно только два государства обладают необходимыми ресурсами для ведения стратегической ядерной войны. С другой стороны... многие страны (причем не только средние, но и малые) действительно превратились во множество полюсов сосредоточения других форм силы, выражающихся в способности влиять на развитие событий путем малых войн, экономического и политического давления, идеологического воздействия, дипломатии... В этом смысле, т е. абстрагируясь от условий всеобщей воины или крайнего обострения напряженности, принципиальная схема международных отношений представляется не биполярной, а полицентрической".

Пытаясь трактовать происходящие на мировой арене процессии перемены в свойственном им духе и своих терминах, "политические реалисты" стали писать о более равномерном распределении силы в современном мире между отдельными регионами, союзами и государствами. Согласно их интерпретации, в частности, наличие ракетно-ядерного равновесия между СССР и США приводит к определенному сковыванию инициативы и действий каждого из этих государств в международных делах и в то же время к более свободной "игре сил" остальных государств. Это в одних случаях, утверждали "реалисты", ведет к нарушению стабильности, к хаосу и возникновению локальных конфликтов, в других - к ломке или перестройке союзов и объединений, к замене одних балансов сил другими, наконец к выявлению определенных общих национальных интересов различных государств, которые ради совместной защиты этих общих интересов "делегируют" часть своей силы (власти) какому-либо международному органу.

"Политические реалисты" все чаще называют, например, ООН (которой они раньше откровенно пренебрегали) органом, способным более чем какой-либо другой обеспечить ныне интересы всеобщего мира и сотрудничества. "Организация Объединенных Наций, - пишет один из виднейших идеологов американских монополий А. Берли, - это единственный существующий почти универсальный институт мировой силы... Само ее существование... подает больше надежды, чем полный вакуум; она могла бы служить в качестве срочного приемника силы в случае кризиса".

В "многополюсной" системе, по мнению "реалистов", одна из великих держав может играть роль решающего балансира, "арбитра" в поддержании равновесия между двумя или даже несколькими другими «центрами силы». При этом откровенно выражается мнение, что если в мире появляются все новые более или менее значительные и самостоятельные "центры силы", то именно США должны занять позиции такого балансира, чтобы не дать ни одной из других держав возможности стать мировым лидером, чтобы играть на противоречиях между остальными силовыми полюсами и извлекать для себя из этого всю возможную выгоду. Конкретные рекомендации из этой теоретической схемы американских международников - "реалистов" чаще всего указывают на противостояние СССР и КНР, КНР и Японии, Японии и Западной Европы.

Выдвигая тезис о растущей "многополюсности" системы современных международных отношений, американские "реалисты" давно уже делают особый упор на поисках "полицентризма" внутри социалистического содружества. Практические выводы американских специалистов из тезиса о якобы существующем "полицентризме" внутри социалистического содружества оказываются весьма разнообразными. Наиболее агрессивно настроенные "реалисты" считают, что США могли бы даже позволить себе враждебные акции против той или иной социалистической страны, рассчитывая на определенную изоляцию ее от остальных вследствие различия их "национальных интересов". Считающие себя либерально мыслящими "реалистами" 3. Бжезинский, Дж. Болл и другие надеются на постепенное "перерождение" отдельных социалистических государств и "перетягивание" их из "силового поля" СССР в сферу влияния если не непосредственно самих США, то, во всяком случае, их западноевропейских союзников.

Американские "реалисты" более или менее последовательно придерживаются тезиса "единства" современного мира, возрастающего в результате научно-технической революции, развития современных видов оружия, коммуникаций и т. д. Многие из "реалистов", особенно в последние годы, делают вывод о необходимости тщательно взвешивать внешнеполитические приоритеты и возможности США. Слишком глубокая и длительная вовлеченность любой мировой державы в дела какого-либо одного региона или даже страны, указывают они, имея в виду, прежде всего опыт американской интервенции во Вьетнаме, вызывает ослабление ее внимания и позиций в других местах. При этом если эта вовлеченность наблюдается там, где не затрагиваются жизненно важные интересы данной державы, ее безопасности, то неизбежно страдают ее первостепенные национальные интересы. Еще хуже складывается обстановка, если "не в том месте и не в то время" используются основные силы и ресурсы этой державы и тем самым «оголяются» ее жизненные центры и сферы.

Одним из классических положений "политического реализма" является настойчивое требование о соответствии виешнеполитических и военных обязательств возможностям той или иной державы. С этой точки зрения глобальная политика США подвергается "реалистами", пожалуй, наиболее серьезной критике. Попав под власть слепого антикоммунизма и начав глобальный "крестовый походя против сил социализма, пишут они, руководители внешней политики США начали следовать преувеличенным морально-идеологическим лозунгам, перестали реально оценивать как подлинные национальные интересы США, так и их силы и возможности. В результате создалось серьезное "перенапряжение" американской силы, образовались уязвимые места, возникли многочисленные кризисы и провалы внешнеполитической стратегии страны. Попытки же исправить их путем дальнейшей эскалации агрессии, применения все большей силы вместо ограничения и выделения наиболее важных "национальных целей", поисков компромиссов и приспособления к ситуации великие к улучшению, а к ухудшению положения - дальнейшему усугублению "неравновесия" внешнеполитических приоритетов, истощению ресурсов, увеличению риска поражения или большой войны и т. д. Иначе говоря, кризис внешней политики США, так четко обозначившийся в 60-х годах, подвел "реалистов" к большему реализму".

Поэтому они пришли к трезвому выводу - приведение американских обязательств и "присутствия" на мировой арене в соответствие с действительными национальными потребностями и возможностями США стало необходимым. Именно это стало выдвигаться "политическими реалистами" в качестве одной из наиболее насущных задач. "Наши проблемы очень часто возникали из-за отсутствия согласованности между осознанием ограничений силы, которые определяли наши действия, и высокопарной универсалистской догмой.., -писал Дж. Болл. - Ныне для нас пришло время перестать затуманивать свое сознание нашими политическим гиперболами и открыто взглянуть в лицо жестким реальностям послевоенного мира... Чему нас научили - или что мы узнали инстинктивно - так это то, что мировая политика одновременно и больше, и меньше, чем искусство возможного; она - искусство практического". Дж. Болл фактически осуждает не только лозунг "сдерживания", но и проводившуюся на его основе американскую политику "союзов и сфер влияния, а также баланса сил", когда пишет об их несоответствии друг другу и международным реальностям.

Подобные переоценки ценностей "политического реализма" происходят подчас в весьма значительных масштабах и стремительных темпах. Именно "политические реалисты" К. Норр, А. Берли, М. Шульман и другие выступают ныне за резкую ревальвацию военной силы и ее роли в мировой политике, за повышение значения мирных средств и форм, за придание им первостепенного значения во взаимоотношениях между различными государствами.

Берли продолжает придерживаться той точки зрения, что развязывание большой войны в настоящее время предотвращается действием механизма "равновесия ужаса". Но наряду с этим он высказывает мнение, что со временем этот механизм должен быть и будет заменен международным соглашением о запрещении термоядерного оружия и его использования. Берли полагает также, что применение силы в так называемых малых воинах будет все больше и больше ограничиваться как возрастающей стоимостью затрат на их ведение, так и все большим падением их политической эффективности.

Разумеется, далеко не у всех "реалистов" взгляды эволюционируют подобным образом. Не говоря уже о