Geum.ru

Из книги «Свет и тени: от Ленина до Путина. Заметки о развилках и персонах российской истории. М., «Культурная революция», 2006

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   10



Валерий БУШУЕВ ЕЛЬЦИНЩИНА И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Глава из книги «Свет и тени: от Ленина до Путина.

Заметки о развилках и персонах российской истории.

М., «Культурная революция», 2006.

В начале 1992 года наши радикал-реформаторы пребывали в эйфории. Советский Союз был развален, социализм, казалось, повержен. Лидеры новой, демократической России излучали оптимизм и днями напролет с телеэкранов и газетных страниц уверяли, что с мрачным прошлым покончено и впереди страну ждет невиданный взлет, включение в семью цивилизованных наций и уровень жизни никак не ниже, чем в Швеции.

Никто и не думал раскрывать правду о том, что на самом деле замышляли дотоле никому не известные реформаторы: о намеченном уходе государства из экономики, передаче недр и промышленных объектов в частные руки, искусственном, форсированном формировании из числа новой, приближенной к власти «элиты» класса крупных собственников. И уж тем более никто из представителей еще только складывавшегося ельцинского режима ни словом не обмолвился о том, какие «сюрпризы» для народа таил намеченный ими курс. О неминуемом массовом обнищании и отказе от прежних социальных гарантий. О постепенной ликвидации бесплатного образования и медицины, перечеркивании всего советского периода истории и глумлении над целыми поколениями живших тогда людей. О возвращении - после более чем полувекового исчезновения – старых болезней, огромной массы бездомных и беспризорных. О надвигающейся гигантской волне преступности, коррупции и всепроникающей аморальности, о замаячивших на горизонте кровавых этнических конфликтах и войнах. Ничего не говорилось о реальной угрозе утраты былых позиций страны на международной арене, неизбежном ослаблении обороноспособности, развале армии и флота.

Никто вслух даже не упоминал об уже одобренных новыми лидерами планах реставрации в стране капитализма в его самой неприглядной первоначальной форме. Пришедшие к власти силы, обслуживающие их интересы СМИ рассуждали в основном о чудодейственной силе «невидимой руки» рынка, о торжестве демократии и свободы, о тех заманчивых перспективах, которые – после «непродолжительных трудностей» переходного периода – ждут Россию и ее народ уже через несколько месяцев после начала реформ.

А сам народ, находившийся в состоянии апатии и вялости после бурных потрясений 1989-1991 годов, безучастно наблюдал за тем, что творят новые

правители страны. Глубинная суть и неизбежные последствия развала СССР еще не были осмыслены подавляющим большинством людей. Многие полагали, что изменилось лишь название прежнего государства, а все остальное останется по-прежнему. Для этого были все основания: ведь «беловежская троица» клятвенно обещала сохранение в СНГ единой армии, валюты, экономики, отсутствие границ… У людей сохранялась еще наивная вера в способность Б. Ельцина и его команды улучшить жизнь в стране. Устранение с политической арены безнадежно утратившего доверие М. Горбачева молчаливо одобрялось народом, и почти никому еще не приходило в голову, что вместе с ним в небытие уходит и великое государство, общая Родина почти трех сотен миллионов людей, а заодно и казавшиеся вечными и незыблемыми социальные завоевания прежнего строя.

В первые январские дни 1992-го принявший на себя бразды управления экономикой гигантской страны Е. Гайдар, никогда до этого никем и ничем всерьез не руководивший (если не считать отдела экономики из трех человек в журнале «Коммунист» и аналогичного отдела в «Правде»), утверждал: «К июлю мы будем иметь стабилизационный фонд для поддержания стабильного курса рубля». О судьбе этого фонда остается только догадываться, а рубль вскоре подешевел по сравнению с долларом в 4 раза. Был сверстан первый за многие годы профицитный госбюджет. Инфляция похоронила его через три месяца, хотя Гайдар всерьез обещал к декабрю снижение темпов до 10 процентов.

Тогда же, в январе 1992 года, вышло постановление о переходе на свободные рыночные цены. Но к нему дополнительно выпустили указ, ограничивающий рост цен: хлеб, молоко, мясо не должны были подорожать больше, чем в три раза, бензин – в четыре, транспорт – в два, а электричество продавать следовало не дороже 8-12 копеек за киловатт. На деле к концу года цены в среднем выросли в 26 раз, а хлеб подорожал в 43 раза. В целом за период 1992-1996 годов индекс потребительских цен вырос в 2177 раз!

Былая эйфория быстро улетучивалась, а столкнувшийся с новой и крайне жестокой рыночной реальностью народ стал все яснее осознавать, до какой степени был обманут глашатаями «демократической, рыночной революции». Ненависть к правительству Гайдара готова была выплеснуться на улицы1. Когда те, кому выпала доля пережить то время, вспоминают о нем, в их памяти всплывает картина безграничного, бескрайнего либерализма – всеобщие хаос и анархия, массы людей, бросившихся на улицы продавать все, что у них есть под рукой, чтобы хоть как-то прокормиться, трескучая демагогия власти о «невидимой руке» рынка, которая, мол, одна только способна спасти страну, и быстрое формирование класса крупных собственников. Ничего, кроме неслыханной нестабильности и почти физически ощущаемого страха за завтрашний день, на память и не приходит.

Но, как скоро выяснилось, то было лишь начало. За гайдаровским отпуском цен и лишением народа всех его сбережений последовали новые свершения реформаторов: растаптывание действовавшей Конституции, ставшей результатом подъема масс конца 1980-х - начала 1990-х годов, и замена ее новой, по сути своей монархической; расстрел парламента, мешавшего осуществлению грандиозных замыслов по разграблению госсобственности, разжигавшей аппетиты новых правителей и их окружения. А потом начались и сами реформы: захват горсткой лиц, оказавшихся поблизости от власти, национальных ресурсов, по праву принадлежавших всему народу, и созданных руками этого народа заводов, шахт, портов, нефтепромыслов. Ясно, что ни одна из таких «реформ» ни к чему бы не привела, если бы коррумпированный госаппарат сам не участвовал в этом «хапке» и сознательно не закрывал глаза на хорошо налаженные каналы перекачки капиталов за границу. Чисто российским «ноу-хау» стало присвоение общенародной собственности с помощью так называемых залоговых аукционов. Скрупулезное расследование, проведенное аудиторами Счетной палаты РФ, признало практически все эти аукционы «притворными сделками»: собственность «покупалась» не за счет средств их участников, а за счет денег, которые Минфин, то есть государство, само передавало специально отобранным банкам, - то есть бесплатно.

Показатель масштабов «большого хапка» и ущербности навязанной нам экономической модели – невероятно низкие доходы, полученные государством от приватизации «по-чубайсовски». В несопоставимой с нами по объемам экономики Польше доходы от приватизации за 1991-2002 годы составили около 18 миллиардов долларов. А в гигантской России приватизация, по признанию главы Счетной палаты С. Степашина, принесла казне всего 9,7 миллиарда долларов; 150 тысяч предприятий были отданы за бесценок («МК», 20 мая 2004 года). По оценке той же Счетной палаты, «социальная эффективность приватизации оказалась крайне низкой, а принципы равенства граждан и учет интересов и прав всех слоев населения не были соблюдены… Речь в докладе СП идет главным образом о залоговых аукционах. Авторы документа перечислили компании, правила перехода которых в частную собственность кажутся им сомнительными. Названы: ТНК, «Сибнефть», СИДАНКО, ЮКОС, «Славнефть» и некоторые другие. “В 12 аукционах, - утверждают эксперты, - сумма кредита существенно превысила начальную цену. В остальных случаях начальная цена была превышена чисто символически”» («Независимая газета», 1 декабря 2004 года). Осуществив «чубайсовский» вариант приватизации, страна потеряла фундаментальные базовые отрасли экономики. В результате две трети ее богатств стали достоянием 6 процентов населения. По оценкам некоторых экспертов, во время Великой Отечественной войны Россия потеряла 2 триллиона 700 миллионов золотых рублей. А в начале 90-х годов, когда шло разграбление нашей страны реформаторами, - 5 триллионов золотых рублей (см. «АиФ», 2005, №19).

На парламентских выборах 2003 года российский электорат фактически полностью отказал в поддержке радикал-реформаторам, дав тем самым и оценку итогам их деятельности2. Тем не менее группировка, которой наш ироничный народ дал коллективное прозвище «Зураб Грефович Кудрин», продолжает контролировать важнейшие направления экономической деятельности правительства и проводить в жизнь отвергаемый большинством населения курс. Начатые чуть полтора десятилетия назад реформы, отвечающие интересам кого угодно, но только не широких слоев российского народа, завершаются сегодня устранением последних остатков того, что почти чудом сохранилось от прежних социалистических порядков.

БЫЛО БЫ, конечно, ошибкой закрывать глаза на множество перемен, происшедших за минувшие годы в нашей жизни. Нет больше всевластья партийных бонз, навязывавших народу не только давным-давно обанкротившийся экономический курс, но и свои представления о том, что люди должны читать, слушать по радио и смотреть по телевидению, во что верить и что ненавидеть. Правда, в последнее время утраченную КПСС нишу все активнее занимают чиновники и приспособленцы, поспешившие присосаться к очередной «партии власти» — «Единой России», и никто доподлинно не представляет себе еще, как она поведет себя в дальнейшем, прибрав к рукам все властные рычаги3.

Нет больше прежнего контроля над личностью, над тем, как человек живет, с кем встречается, о чем говорит и думает. Но на смену ему пришло полнейшее равнодушие власти к человеку, к тому, какими путями он несметно разбогател или, наоборот, на какие жалкие гроши он выживает. Никого не волнуют не только анекдоты, за которые в не столь далекие времена можно было схлопотать срок, но и потоки публикуемых в прессе разоблачительных материалов о пороках современной жизни и темных делишках чиновников и олигархов. Впрочем, не могут не настораживать и явления последнего времени, свидетельствующие о возрождении элементов цензуры в подконтрольных властям СМИ: писатель-сатирик М. Задорнов, например, поведал недавно, что из его сатирических программ государственное телевидение вырезает целые куски, а «искусствоведы в штатском» настоятельно рекомендуют не произносить со сцены определенных, всем известных имен.

Ушли в прошлое пустые прилавки продуктовых и промтоварных магазинов. Диковатое для подрастающих поколений слово «дефицит» известно им только из старых кинокартин. Но за пределами Москвы подавляющее большинство наших соотечественников могут позволить себе купить в этих магазинах лишь самое необходимое. А простой показ по телевидению ассортимента и запредельных цен в столичных бутиках и сцен из «светской жизни» купающейся в роскоши «элиты» вызывает у миллионов людей возмущение, граничащее с угрозой социального взрыва.

Перестал быть проблемой выезд за границу, прежде сопряженный с унизительными собеседованиями со старыми маразматиками из выездных комиссий райкомов и горкомов и получением кучи всевозможных справок и характеристик о «политической грамотности и моральной устойчивости». Но и сейчас такие поездки остаются недосягаемой мечтой для огромного большинства наших соотечественников, едва сводящих концы с концами куцых семейных бюджетов (по подсчетам туристических агентств, возможность выезжать за границу есть не более чем у 10 процентов российских граждан). И в то же время ни для кого не секрет, какие необозримые возможности открыла свобода выезда для деятельности далеко не самых законопослушных граждан и перекачки за границу столь необходимых стране капиталов.

За всеми этими, как и многими другими переменами, стоят усилия радикал-реформаторов, столько лет определяющих социально-экономический курс страны. Итоги их усилий просто поражают воображение… После безумного намерения передать в частные руки российские леса и даже некоторые предприятия оборонного комплекса скоро, кажется, останется приватизировать только воздух, которым мы дышим, а на надежном обеспечении национальной безопасности придется поставить крест. Шаг за шагом осуществляются фактическая ликвидация бесплатного здравоохранения4 и образования; пенсионная реформа, не дающая никаких гарантий российским гражданам на обеспеченную старость; жилищная реформа, лишающая значительную часть народа надежд на получение жилья; монетизация льгот, которая таит серьезную угрозу самым незащищенным категориям населения5. 18 миллионов российских граждан все еще называют основным источником существования личное подсобное хозяйство. В буквальном смысле этого слова вымирает русское село. Тысячи и тысячи гектаров пахотной земли заросли бурьяном. Повсюду, особенно в областях Центральной России, можно видеть брошенную, проржавевшую сельхозтехнику, полуразвалившиеся фермы, больницы и школы. И на фоне всеобщего запустения и упадка – массы отчаявшихся, частично уже опустившихся, спившихся людей, полностью забытых как местными, так и федеральными властями. За менее чем полтора десятилетия с карты России исчезли 11 тысяч деревень. Еще 13 тысяч — почти каждая десятая — остались без жителей. Они только числятся. Статистика бесстрастно свидетельствует: в России каждый день вымирает по 2 деревни… Неудержимо растут тарифы на ЖКХ и электроэнергию, цены на газ и бензин (последние достигли уже американского и вскоре доберутся до еще более высокого европейского уровня — и это при наших-то средних доходах!), стройматериалы и товары народного потребления; дорожают железнодорожные перевозки; введена надувательская автогражданка. Вынашиваются планы увеличения пенсионного возраста (и это — при крайне низкой средней продолжительности жизни российского гражданина)…

ПРОТИВОСТОЯНИЕ различных политических сил, нараставшее в течение всего 1992 года и первых двух третей следующего, достигло точки кипения в сентябре-октябре 1993-го. Это была настоящая кульминация той исторической развилки, перед которой страна пребывала с августа 1991-го. События тех дней буквально по минутам разобраны и проанализированы множеством авторов. Поэтому хотел бы ограничиться оценкой этой явно искусственно созданной трагедии одним из тех людей, которые первоначально были близки к Ельцину, вместе с ними добивались устранения Горбачева и проведения в стране демократических реформ, а потом, разобравшись в природе ельцинского режима и сути личности самого первого российского президента, решительно порвали с ним. Вот что пишет о тех кровавых днях экс-президент РГГУ, академик РАЕН Ю. Афанасьев:

«У Ельцина хватило мужества сделать тот окончательный выбор в пользу силового варианта, на который так и не решился Горбачев. Отсюда – расстрел Белого дома. Можно отвлечься от предположения о том, а что случилось бы, победи Хасбулатов и Руцкой: скорее всего, было бы то же самое, если не хуже. Неминуемо произошел бы новый передел собственности, а с ним приблизилась бы возможность гражданской войны. Сегодня гораздо важнее отчетливо понять, какой вектор развития России задал октябрь 1993 года. Именно тогда отчетливо вырисовался тот вектор, который был направлен на силовой способ решения общенациональных проблем. Это было самым существенным в октябрьской трагедии.

Между тем, как в 1991-м, так и в 1993 году существовала историческая развилка. Разделение властей между президентом Ельциным и Верховным советом было чревато перманентным конфликтом. Причем этот конфликт выстраивался, фактически, в соответствии с устаревшей конституцией – конституцией союзной республики РСФСР, которая входила в состав государства, прекратившего свое существование. Без решения данной дилеммы невозможно было двигаться вперед. Ельцин избрал силовой вариант, но были возможности и другого, не силового решения. Первая: объявить и провести одновременно всеобщие выборы президента и Верховного совета России. Вторая: созвать Учредительное собрание, на котором урегулируются все вопросы, связанные с формированием новой государственности. Так, на основе общественного права и легитимности, можно было справиться с первопроблемой государственного устройства России.

В который раз в истории России (вспомним хотя бы разгон Учредительного собрания большевиками) была упущена возможность включить в государственное строительство созидательную силу общественного согласия. Зачем договариваться, если можно выхолостить, разогнать, уничтожить… В 1993 году за Россию сделали окончательный выбор в сторону силового решения общенациональных проблем. Историческое значение октября 1993-го в плане торжества идеи тоталитарного государства, к которому Россия сейчас идет на все парах, явно недооценено.

Но имела место еще и развилка иного рода. Выше речь шла о сущностном решении вопроса о государственном устройстве России: Учредительное собрание и/или одновременные выборы президента и парламента. Даже если отвлечься от этих возможностей, то нельзя не учитывать то фундаментальное обстоятельство, что и в этом случае оставался свободным путь выхода из кризиса без крови, без расстрела танками Белого дома…

На более чем десятилетнем отстоянии очевидно, что здесь имели место не ошибка или просчет властей; это была провокация. Провокация на силовой вариант. Предпринималось все, чтобы довести сидельцев Белого до "белой горячки"; радио и телевидение показывали их как людей, лишившихся рассудка, давали в эфир их мат, вопли Руцкого: "Идите на Кремль!" И когда наши СМИ вколотили в сознание россиян эти остервенелые лица, этот образ нелюдей, тогда была параллельно обеспечена психологическая составляющая силового варианта: "Вы, мол, сами видите, что к ним невозможно относиться по-человечески". Общество подготовили к тому, что в Белом доме собрались выродки и что по ним надо пальнуть из танков» («Свободная мысль-ХХI», 2005, №1).

Итак, расстрел парламента, кровопролитие - позади, обстановка в Москве нормализована, а в других городах вообще ничего серьезного в этот период не происходило. Принимается решение о завершении работы над проектом новой Конституции – «под Бориса Николаевича». Это тоже знаковое событие, составная часть той развилки, которая во многом до сих пор определяет всю жизнь российского общества. Огромный интерес представляет вопрос, кто же, в конечном счете, делал последнюю правку того текста Конституции, который в декабре был вынесен на референдум? На этот счет тоже высказано немало мнений. Здесь уместно привести свидетельство N, имевшего возможность следить за развитием событий непосредственно «у подножия власти».

«Правку текста Конституции вносили в Кремле. Вице-премьером тогда был Шахрай, и он принимал самое активное участие в этой работе. Естественно, правку показывали премьер-министру, но не думаю, что на заключительной стадии он принимал какое-то активное участие в этом деле. Правка - дело очень узкого круга лиц. Ее в основном вели несколько юристов под патронажем С. Филатова. Окончательная правка вносилась в последнюю ночь, чуть ли не в последнюю минуту. Так тогда говорили, хотя вполне вероятно, что это лишь легенда…

Незадолго до разгона парламента проходили переговоры с лидерами субъектов Федерации, на которых обсуждался вопрос о создании Союза республик. Лидерам субъектов Федерации, которые давно добивались этого, было обещано, что они получат такой Союз взамен политической поддержки действий президента. Премьер вел с ними переговоры, фактически покупая политическую элиту разного рода преференциями и льготами. В итоге лидеры субъектов быстренько отреклись от парламента и оказали поддержку Ельцину. Во время октябрьских событий Р. Аушев и К. Илюмжинов в качестве парламентеров даже ходили в Белый дом вести переговоры.

Но на следующее же утро после расстрела парламента вдохновлявшая руководителей субъектов Федерации идея создания Союза республик была отброшена. Премьер-министру буквально за 20 минут до открытия встречи с этими лидерами сообщили, что президент перечеркнул все свои обещания, и Черномырдину пришлось на ходу перестраивать свое выступление, что-то придумывать. Для региональных элит это было очень существенно: они рассчитывали на свое участие в формировании политического органа вроде Совета глав республик или нынешнего Госсовета, а может быть, даже сегодняшнего Президиума Госсовета для самых избранных. Но для Ельцина и его ближайшего окружения это было уже неприемлемо, поскольку пришлось бы перекраивать положения к тому времени уже почти готовой Конституции. Поэтому идею создания Союза республик использовали в качестве крючка, на который попались руководители регионов, а потом ее за ненадобностью отбросили. На мой взгляд, это очень показательная иллюстрация той логики действий, которой придерживалась власть в ходе осеннего кризиса 1993 года».

Имеется и другое свидетельство о выработке окончательного варианта Конституции, по которой мы живем и поныне. В "Журнале российского права" (2000, №9) было опубликовано последнее в его жизни интервью А. Собчака. В нем есть ряд очень интересных моментов, по-новому высвечивающих завершающий этап работы над текстом Основного Закона. В частности, он указал вот на что: «... Скажу больше. Ряд положений Конституции появился в результате происков особо приближенных к президенту Ельцину и не очень грамотных в конституционном строительстве лиц. Не буду сейчас называть эти фамилии. Они достаточно известны...». И дальше Собчак останавливался на том, с чем именно он не согласен в тексте Конституции,- с включением прокуратуры в судебную власть, положением о несменяемости судей, вопросами, связанными с федеральным устройством России. Он настаивал на обязательном вынесении на рассмотрение обеих палат Федерального Собрания решения об использовании армии при возникновении любых конфликтов и т.д. «Получается, - не скрывая возмущения, продолжал Собчак, - что президент может действовать вообще бесконтрольно, обходиться без выборных конституционных органов. А это приводит только к произволу». «Содержание ряда статей, - по словам Собчака, - менялось буквально в последний момент, причем произвольно. Вопреки тем формулировкам, которые вырабатывались Конституционным совещанием, я готов был отстаивать свою позицию, но, к сожалению, проект Конституции РФ был подписан и опубликован в первых числах ноября. За месяц до референдума ничего изменить было нельзя».

Создается впечатление, что фактически с Конституцией получилось то же, что в свое время и с Программой КПСС, принятой на ХХII съезде. Проект Программы был разработан большой группой ученых, причем разработан четко, умно, ответственно. Но потом по нему прошелся красным карандашом сам Никита Сергеевич и вписал разного рода благоглупости, вроде того, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», сдуру определив даже срок его наступления – 1980 год. У меня такое ощущение, что кто-то из очень близких и доверенных лиц Ельцина – я сомневаюсь, что это был он сам, - в последний момент основательно поправил тот текст Конституции, который разрабатывался действительно профессионально и глубоко.

Можно чем угодно мотивировать и оправдывать происходившее в стране (а если быть точными – в Москве) в сентябре-октябре 1993 года, но, видимо, не надо быть профессиональным юристом, чтобы охарактеризовать действия Ельцина как стопроцентный государственный переворот. Как бы ни превозносили Бориса Николаевича сервильные СМИ в годы его правления и как бы ни старались они обелить его впоследствии, он никогда, в том числе и после смерти, не смоет с себя позор фактического мятежника и узурпатора власти, растоптавшего совсем юную российскую демократию и залившего кровью московскую землю. Пройдут десятилетия и века, а Ельцин, думаю, останется в памяти потомков не как самозваный демократ и реформатор, а как человек, расстрелявший собственный парламент. И ничего тут не изменишь. То же, кстати говоря, касается и деятельности правительства. Можно придумывать сколько угодно оправданий его действий, вспоминать о его заслугах, но факт все равно остается фактом: правительство оказалось коллективным соучастником государственного преступления. Весьма неприглядной была и позиция Русской правослапвной церкви. Как верно замечает Ст. Говорухин, «все началось с 1993 года… Я не понимаю, почему в октябре 1993 года Патриарх не вышел с иконой перед Белым домом и не остановил кровопролитие! Эта история еще долго будет нам аукаться. Если можно расстрелять парламент, то тогда все дозволено» («НГ Религии», 1 июня 2005 года).

Тогдашний (и нынешний) глава Конституционного суда В. Зорькин был юридически абсолютно корректен, признав президентский указ №1400 и последующие действия Ельцина неконституционными. Это создало правовую базу для отстранения Ельцина и провозглашения вице-президента Руцкого законным президентом России. С точки зрения здравого смысла всем, кого я знал, это казалось совершенно справедливым и нормальным, хотя, повторяю, к самому Руцкому мало кто проявлял теплые чувства – прежде всего, из-за непомерных амбиций, солдафонской прямолинейности, идейной невнятицы и политических шараханий.

Очевидно, что в данном случае интересы большинства основных групп влияния в стране – и ельцинской администрации, и правительства, и неолибералов – совпали. Всем им жизненно необходимо было избавиться от старой Конституции и последних остатков прежнего общественного строя, воплощенного в Верховном Совете. Расправа с парламентом – причем любым доступным способом - должна была расчистить путь для укрепления новой, буржуазной власти и незамедлительного проведения радикальных реформ, в первую очередь – перераспределения государственной собственности, формирования на ее основе крупного частного капитала. Это был главный и единственный мотив, которым власть руководствовалась и при проведении апрельского референдума, и при октябрьском разгоне парламента, и при разработке и протаскивании в декабре новой Конституции. Более того, переворот, как известно, затевался еще весной, и его с трудом удалось тогда избежать.

Я с тяжелыми чувствами вспоминаю те осенние события. Мой сын, тогда еще студент МГУ, в качестве случайного зрителя оказался свидетелем того, что в действительности происходило у телецентра в Останкине, под пулями бежал оттуда в сторону ВДНХ и буквально чудом остался в живых. Его рассказ, как и опубликованные позднее воспоминания множества других очевидцев событий тех дней, давно заставили меня прийти к заключению, что все происходившее в конце сентября – первых числа октября 1993 года стало результатом хорошо продуманной и блестяще проведенной провокации, в которой, скорее всего, активное участие приняли и зарубежные спецслужбы.

Каждую годовщину трагедии 3-4 октября в печати появляются все новые подтверждения того, какие грязные, преступные методы использовала власть, готовясь к расправе над парламентом. Постепенно в полном объеме вырисовывается вся страшная картина тех дней. До сих пор никто не может толком объяснить, почему, скажем, объектом «нападения» людей из Белого дома стал именно телецентр, а, например, не совершенно открытые, почти никем по-настоящему не защищавшиеся в те часы Кремль и здание министерства обороны на улице Фрунзе (ныне – Знаменка). Ведь до них от Белого дома было рукой подать, да и стратегическое значение этих объектов несопоставимо с останкинским.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что кто-то очень умело контролировал и направлял действия обеих сторон. Впрочем, обо всем этом очень подробно и убедительно написано «по горячим следам» в работе «Провокация» (М., 1993) социолога и публициста А. Тарасова и в обильно документированном исследовании «93. Октябрь. Москва. Хроника текущих событий» (М., 1993), подготовленном под редакцией Г. Павловского, в то время возглавлявшего журнал «Век ХХ и мир» и еще находившегося в оппозиции к власти.

Историк М. Гефтер, очень болезненно переживший трегедию 3-4 октября и в знак протеста вышедший в ноябре из Президентского совета, стараясь определить подоплеку тех страшных дней, тоже вполне допускал мысль, не была ли это «преднамеренная провокация – этот сообщающийся сосуд, заставляющий вспомнить о 9 января [1905 года], о Георгии Гапоне, а за ним – шеренгу лиц от обер-полицмейстера до персонажей куда более сиятельных?» («93. Октябрь. Москва. Хроника текущих событий»). А незадолго до своей кончины записал в дневник поистине вещие слова: [c событиями в Чечне] «пришла расплата за кровь 3-4 октября. Все, кто тогда перешагнул кровь, - соучастники всех нынешних и предстоящих преступлений» («Общая газета», 2000, №11).

С демократией в том ее виде, в каком она постепенно становилась реальностью нашей страны с конца 80-х годов, осенью 1993 года всем нам пришлось распрощаться. Новая Конституция создала, по сути дела, «управляемую демократию» во главе с выборным монархом-президентом, отныне обладавшим неограниченной властью, практически ни перед кем не ответственным, а в последние годы ставшим к тому же и неподсудным, как истинный самодержец. «Царистская модель», о которой говорилось выше, вернулась в нашу политическую жизнь почти в полном объеме. Особенно возмутительна и абсолютно несовместима с элементарными представлениями о демократии дарованная Ельцину – да еще и членам его семьи - неподсудность. Потому что уж кто-кто, а он в большей степени, чем все остальные, заслуживает того, чтобы оказаться на скамье подсудимых, предстать перед судом народа за всё совершенное им в 1991-1993 годах. Вся последующая политика ельцинского режима только усугубляет его вину за расчленение Союза, за бездарно проводившиеся, дотла разорившие страну и народ реформы и за трагический, кровавый 1993 год. У Ельцина нет и не будет возможности, подобно Фиделю Кастро, представшему перед судом за участие в 1953 году в штурме казармы Монкада, сказать: «La historia me absolvera» («История меня оправдает»). Борису Николаевичу надеяться не на что: его история не оправдает никогда.

Я разделяю позицию В. Баранца, который писал в книге «Генштаб без тайн» (М., 1999): «…Суд Совести еще впереди. Он обязательно будет. Он нужен всем нам – стрелявшим по взбунтовавшимся белодомовцам или с разинутым ртом наблюдавшим побоище со стороны… Такое озверение власти никогда не должно повториться. Ельцинский режим канет в Лету «родовыми пятнами» засохшей человеческой крови, как уродливое недоразумение отечественной истории».

Расстрел Белого дома не привел к ускорению того, ради чего и затевался кровавый государственный переворот, а именно - к ускорению неолиберальных реформ. Наоборот, они в тот период заглохли. А фактически расправа над парламентом и оппозицией легализовала насилие и беззаконие в стране, нанесла сокрушительный удар по демократическому процессу, осложнила утверждение цивилизованных правил игры в России. Результатом стала опора не на демократические процессы, причудливо развивавшиеся в стране на рубеже 80-90-х годов, а на персоналистский курс, на полновластие единого лидера, ни перед кем не ответственного и чуть ли не воспарившего над страной. И здесь пути России полностью разошлись со странами Восточной Европы, где процесс демократизации пошел совершенно иначе и принес гораздо более позитивные результаты. Линия размежевания пролегла именно в 1993 году.

Миновав определенный рубеж, страна уже лишила себя возможности пойти другим путем. Рубеж этот связан прежде всего с отказом Ельцина от идеи проведения одновременных выборов президента и парламента после референдума по новой Конституции, хотя на этот счет уже практически была достигнута договоренность различных общественных и политических сил. Но Ельцин, обещавший пойти на такие выборы, в очередной раз обманул всех и отказался от этой договоренности. В то время президентская власть перечеркнула многие прежние обещания. И это изменило общее настроение во властных структурах, привело к системному распаду.

«Я думаю, - говорит N, - что на каком-то этапе наш «гарант» сделал для себя выбор: договориться невозможно, поэтому надо ломать через колено, а там - будь что будет. Одна из основных особенностей Ельцина – абсолютная неспособность договариваться, приходить к политическому компромиссу. Неписаным правилом для него всегда было: либо все под меня, либо никому и ничего. Не знаю, кому принадлежит авторство этой формулировки: кто не с нами - тот против нас. Но Ельцин придерживался ее на всех этапах своей политической карьеры. То, что Ельцин готовится к захвату всей полноты власти, было ясно еще в марте 1993-го. Достаточно вспомнить эпизод с попыткой введения особого режима управления, указ о котором так никогда и не был опубликован».

Пристальный интерес исследователей всегда вызывали итоги референдума и выборов 1993 года. Известно, что за новую Конституцию тогда высказалось 57,1 процента, против – 41,6 процента. Фактически ее поддержали около 31 процента российского электората. Дело в том, что в 24 субъектах Федерации проект был отвергнут, в том числе в 8 из 20 республик. В 17 регионах (не считая Чечни) референдум вообще не состоялся из-за низкой явки избирателей. Согласно опубликованному заключению группы А. Собянина, реальное участие в выборах и голосовании по Конституции было менее 50 процентов. Все остальное, по мнению этой группы, досконально изучавшей данный вопрос, составили приписки. Так что, строго говоря, Конституция не была принята даже по президентскому положению (