Geum.ru

Из книги «Свет и тени: от Ленина до Путина. Заметки о развилках и персонах российской истории. М., «Культурная революция», 2006

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10
республиканского, а не союзного) МИДа Козыреве, сколько на президенте, который неизменно старался подчеркнуть, что лично сам руководит политикой России на международной арене.

О том, как он руководил ею, откровенно поведал сразу после отставки Ельцина старший дипломат посольства США в Москве с 1991 по 1997 год Томас Грэхем: «Ельцин делал такие уступки США, которые не соответствовали мнению большинства россиян. У нас была уверенность, что мы можем им манипулировать, как того захотим» («Век», 2000, №14). Безусловно, я не юрист, но, как мне – и далеко не только мне одному – кажется, уже одного этого признания достаточно, чтобы поднять вопрос о предъявлении Ельцину обвинения в измене Родине.

В 2002 году вышли в свет мемуары курировавшего в госдепартаменте США отношения с Россией Строуба Тэлботта «Русская рука». Говорят, перед тем, как отдать рукопись в издательство, автор, как это обязан делать любой высший американский госслужащий, представил мемуары на цензурирование по месту прежней работы, и цензоры безжалостно вымарали из нее все самые пикантные моменты. Но и то, что осталось, заставляет российского читателя поневоле испытать стыд за манеры поведения и высказывания нашего «всенародно избранного». Впрочем, это стыд не столько за Ельцина, сколько за страну, которую он по стечению обстоятельств столько лет возглавлял и представлял на международной арене. «Ельцин, - пишет Тэлботт, - всегда воспринимал дипломатию как спектакль. А когда он был пьян, его спектакли напоминали бурлеск». Причем, как следует из содержания книги, пьян Ельцин был практически всегда, в том числе и на всех важнейших переговорах, затрагивавших судьбы нашей страны и положения в мире в целом.

Как следует из мемуаров, Клинтон всегда манипулировал Ельциным с помощью одной и той же уловки. Принципиально со всем соглашался, произносил много красивых слов. Уверял в самой нежной дружбе, шутил, смеялся, похлопывал по плечу. Но при этом жестко настаивал на своей позиции – и всегда добивался своего. Вот лишь один пример, но касается он одного из наиболее важных для России вопросов. Рассказывая о встрече двух президентов один на один в Вашингтоне в сентябре 1994 года, Тэлботт приводит тогдашнюю официальную российскую позицию: она сводилась к тому, что расширение НАТО на восток – вещь совершенно немыслимая. Но Клинтон кладет руку на ельцинское плечо и произносит длинную речь, набитую банальностями о «великой дружбе». И Борис Николаевич тут же ломается. В ответ на предупреждение о грядущем расширении Североатлантического альянса в сторону российских границ наш президент растроганно говорит: «Я понял. Благодарю за то, что ты сказал».

В тех же случаях, когда Ельцин вдруг начинал проявлять строптивость, из кабинета, где шли переговоры, под благовидным предлогом удаляли помощника российского президента по внешнеполитическим вопросам Д. Рюрикова, который в меру своих сил пытался сдерживать патрона от необдуманных шагов. И за несколько минут «друг Билл», беря «друга Бориса» за руку, умудрялся уговорить того согласиться абсолютно на все. Вот произносившиеся при этом слова Клинтона, которые приводит Тэлботт: «Борис, посмотри на меня! Не важно, что говорит твой парень. Это касается только нас двоих… Мы должны сделать это быстро. Договорились?» Рюриков, который к этому времени уже возвращался в кабинет, предпринимал попытку что-то возразить, но его быстро обрывали: ваш президент уже согласился на очередное американское предложение.

Так велись при Ельцине внешнеполитические дела. Не приходится поэтому удивляться, что Россия утратила в 90-е годы свой международный авторитет, растеряла практически всех союзников, лишилась влияния даже на постсоветском пространстве, которое привыкла считать сферой своих приоритетных национальных интересов. А в марте 1997 года, сразу после очередной встречи президентов США и России в Хельсинки, Запад открыто приступил к созданию по периметру наших границ нового санитарного кордона. И вскоре под аккомпанемент заявлений о дружбе и сотрудничестве натовские базы и радиолокационные центры стали размещаться в непосредственной близости от крупнейших российских городов.

Надо заметить, что в «центре Вселенной» для Ельцина и Козырева всегда находились исключительно Соединенные Штаты. Даже Европе долгое время не уделялось должного внимания. А ближнее зарубежье, страны СНГ, вообще игнорировались, и никто ими в МИДе серьезно не занимался, что и обрекло в скором времени Россию на прогрессирующую потерю там своего влияния. «Принцип» отношения к бывшим республикам Союза что у Козырева, что у Ельцина был один и тот же: «Куда они денутся? Сами приползут…» Нет, не «приползли», а «отползли», точнее – «побежали» от переставшей быть для них центром притяжения России. Разгребать все эти ельцинские завалы пришлось его преемнику…

Существует версия, согласно которой в середине 1999 года пьяные выходки и непредсказуемые заявления и поступки Ельцина привели к тому, что терпение Вашингтона стало иссякать. Согласно этой версии, озвученной В. Андрияновым и А. Черняком в книге «Одинокий царь уходит» (М., 2000), Ельцина якобы насильственно выдворили из президентского кабинета именно американцы. Их раздражение вызвала позиция Кремля, которая спутала все карты Клинтону во время войны в Югославии (здесь, правда, решающую роль сыграл не сам Ельцин, а твердая позиция, занятая Примаковым и рядом генералов из Генштаба). А последней каплей, переполнившей чашу терпения в Вашингтоне, стали совершенно для всех неожиданные заявления, сделанные Ельциным во время визита в Китай. Там его вдруг, что называется, в очередной раз «понесло»: в довольно грубой форме он разразился в адрес США предупреждением: дескать, пусть Клинтон не забывает, что Россия обладает ядерным оружием. В Белом доме, очевидно, сочли, что Ельцин становится совсем «неадекватным», а потому небезопасным для национальных интересов и безопасности Соединенных Штатов. (О возможности такого развития событий, кстати, мне лично довелось впервые услышать где-то за месяц до ухода Ельцина от одного хорошо осведомленного человека в Горбачев-Фонде). «Вскоре после этого, - пишут авторы цитируемой книги, - Белый дом через своих людей, как писали СМИ, начал давить на “семью”, чтобы она уговорила папу добровольно покинуть Кремль… Ему и домочадцам гарантировалась полная безопасность в Германии или любой другой стране. К тому же и преемник был подобран».

Годы пребывания у власти Ельцина кажутся мне сплошной чередой постоянно назревавших, но так и не состоявшихся развилок. Это вело к загниванию и разложению российского общества, деградации экономической и политической системы и, самое страшное – вырождению самого нашего народа. Подгнили устои государства, оказалось совершенно развращенным чиновничество – становой хребет любого государственного организма. Те, кто не имеет права на равнодушие к людям и в силу своего положения обязан служить благу страны и народа, пользуясь вседозволенностью, стали заботиться исключительно о собственных корыстных интересах. Все это сказалось и на последующем этапе развития России. Сейчас уже стало нормой, что чиновники принимают решения и разрабатывают законопроекты в тиши кабинетов Старой площади и Белого дома, мало считаясь с реальной обстановкой в стране и потребностями рядовых граждан. Эти решения и проекты законов спускаются затем в Госдуму, где их послушно штампуют другие чиновники, наводнившие «Единую Россию». Принимаемые ими законы меньше всего призваны улучшать жизнь народа. Их цель – облегчать жизнь и «трудовые будни» всех остальных слоев многоликого российского чиновничества, вооружать его все новыми инструментами выкачивания денежных средств из народных масс. Возвышение самодовольного и самодостаточного чиновничества – один из основных итогов ельцинского правления.

Касаясь деятельности Ельцина, Гайдара, Кириенко и прочих «политиканов, возомнивших себя Колумбами новой истории», известный поэт и общественный деятель А. Дементьев писал: «Удивительно, что всё им прощено. И всё забыто. Только кем? Отнюдь не народом, который переживает сейчас не лучшие свои времена. А времена эти наступили, когда была отменена шестая статья Конституции и началась приватизация – иными словами, скупка за бесценок государственных богатств. Тот поток денег, что шел от добычи нефти, продажи водки, от газа и драгметаллов в казну страны, с еще большим напором поплыл в широкие карманы олигархов, дельцов, бизнесменов и криминала, которых народ иронически окрестил “новыми русскими”… Рынок стал диктовать свои условия, и товаром уже становится сам российский народ… В свое время Ельцин уверовал в безумную возможность покорить гордый народ Чечни, видимо, забыв, что он тоже кровная часть великой России. И мне вспомнились стихи про Ельцина: “Он еще просить прощенья должен у солдатских вдов и матерей…” Простят ли?» («ЛГ», 2004, №17).


УЖЕ БЕЗ малого полтора десятилетия наша страна живет под знаком неолиберальных реформ. Поначалу никто в широких слоях общества понятия не имел, что это такое, в чем они будут заключаться и куда приведут. Само слово «либерализм» казалось довольно привлекательным, оно умело противопоставлялось «авторитаризму», «тоталитаризму» прочим «измам», которые благодаря неустанной пропагандистской работе СМИ стали ассоциироваться в головах людей с чем-то очень нехорошим, несли в себе негативный смысл. Теперь, по прошествии многих лет, когда всем, кто пострадал от этих «реформ» - а таких подавляющее большинство, - стало очевидным содержание и цели социально-экономического курса неолибералов, сами эти термины - «либерализм», «демократия», «реформы» - прочно закрепились в сознании миллионов россиян как синонимы чего-то лживого, нечистоплотного и воровского. По степени негативности они давно превзошли всякие «авторитаризмы» и «тоталитаризмы». Кажется, этого не поняли еще только наши неолиберальные политики и их идеологическая обслуга.

Не бывает и не может быть реформ, ухудшающих жизнь людей. Тогда нужно использовать иные термины, а не говорить о реформах. Общественные перемены, ухудшающие жизнь людей, - по самой сути своей безнравственны. Наши радикал-реформаторы, помешанные на идее экономической целесообразности, совершенно упускают из виду, что когда своими действиями они ломают судьбы миллионов, экономика неизбежно становится этической категорией. Беда в том, что наше общество полностью охладело в минувшие годы к таким категориям. Погоня за прибылью, стремление к обогащению любой ценой, как и элементарная борьба за физическое выживание, - все это убило у людей способность давать нравственные оценки происходящему вокруг нас. В итоге наше общество становится бесчеловечным, аморальным, а потому - самоедским, нежизнеспособным. И если нынешнее состояние окончательно утвердится, в душах и умонастроениях наших соотечественников не произойдет радикальных перемен, Россия может погибнуть…

У N, наблюдавшего весь процесс «либерализации» нашей экономики «изнутри» складывавшейся в начальный период ельцинского периода системы, свой взгляд на причины того, что наши «реформаторы» вызвали такую ненависть народа и были отвергнуты им. «Почему, - ставит он вопрос, - произошел размен гигантской энергетики, связанной с либеральными идеями, на последующее практическое отрицание, отторжение, девальвацию этих идей и ценностей? Почему возникла та версия либеральной экономической модели, которая впоследствии и была реализована? Тут я должен признать: она действительно была навязана стране искусственно, и выбор был достаточно случайным. С тем же успехом правительство на рубеже 1991-1992 годов могли возглавить и такие люди, как Г. Явлинский, М. Сабуров, А. Шохин и т.д. У различных экономических команд и школ были в момент выбора равновероятные, равно востребованные шансы. Но случилось так, как случилось. Решающую роль сыграл политический фактор, и нам еще предстоит выяснить, почему власть выбирает свою обслугу, своих помощников по какому-то определенному сценарию, по определенному алгоритму или закону.

В данном конкретном случае выбор в конце 1991 года пал на Гайдара. Та версия либеральной экономики, которой он придерживался, в известном смысле была действительно искусственно навязана стране. В любом случае мы имели бы дело с разными версиями, разными вариантами ответов на общие задачи, стоявшие перед Россией. Различались бы они лишь в нюансах, но именно эти нюансы оборачивались социальной ценой, которая была уплачена за реализацию той или иной модели реформ. В нашем случае некие расхождения с классической либеральной доктриной применительно к переходным экономикам привели к тому, что мы и имели все последние годы.

До сих пор остается спорным вопрос, с какого конца нужно было приступать к либерализации цен. В связи с этим мы так и не получили классическую “шоковую терапию”, как это произошло в гораздо более успешном польском варианте реформ. Либералы пришли у нас к власти с задачей провести “шоковую терапию”, а проведена она не была. Можно без конца говорить о том, что этому мешала политическая ситуация в стране, мешали оппозиция, коммунисты, хасбулатовские “опричники” вместе с Руцким. Но можно ведь ставить вопрос и более жестко: а не помешала ли изначально та последовательность решения задач, которая была выдвинута и которой неукоснительно придерживалась гайдаровская команда?

Вот почему я и отделил бы либерализацию от собственно либеральной идеи, потенциал которой не исчерпан, далеко не до конца востребован и не реализован. Отделил бы от конкретно-исторического проявления этой идеи в виде либеральной модели экономики, которая воплощалась в жизнь в 1992-м и отчасти в 1993 годах. Это разные вещи».

Отделять либеральную идею от неолиберальной модели экономики «по-гайдаровски» или «по-чубайсовски», конечно, нужно. Больше того, как мне кажется, глубоко правы те (историк В. Согрин, социолог А. Тарасов), кто проводит четкую разделительную линию между классическими либералами прежних веков и неолибералами последних десятилетий как в России, так и на Западе. Они, действительно, имеют между собой мало общего. Возможно, несколько упрощая вопрос, А. Тарасов говорит об этом следующим образом: «Либералы считают, что формально-юридически все люди равны и от рождения обладают определенными правами (правами человека) и что им должны быть предоставлены – независимо от расы, национальной, религиозной, культурной принадлежности и т.п. – равные права и возможности (гражданские права), созданы равные стартовые условия – а дальше пусть реализуют свои возможности, соревнуются. И государство в это вмешиваться не должно. Чем меньше государства – тем лучше (знаменитое “laissez faire, laissez passer” или, в английском варианте, “leave alone”. Неолибералы, напротив, уверены, что люди не равны (даже формально-юридически) и предоставление равных возможностей для всех угрожает тем, кто уже находится в привилегированном положении. Неолибералы рассматривают государство как важнейший инструмент и считают главной своей задачей захватить управление государством, чтобы затем, опираясь на его силу, подавлять “чужих” и создавать благоприятные условия для своих” («Свободная мысль-XXI», 2002, №2). Думаю, у Тарасова есть все основания считать типичной партией либералов «Яблоко», а типичной партией неолибералов, партией крупного капитала – СПС.

Здесь, мне кажется, необходимо сделать небольшое отступление, чтобы немного разобраться со всей используемой терминологией с учетом того, что Россия все же – лишь частица общемировых процессов. К тому же, давно существуют серьезные сомнения, верно ли самоидентифицировали себя наши самозваные «правые либералы». Вправе ли вообще все эти г-да Гайдары, Чубайсы, Немцовы относить себя к числу «либералов»?

Как отмечал современный исследователь особенностей цивилизаций Европы и Соединенных Штатов А. Мазин, европейская цивилизация во многом формировалась за счет традиций поздней Римской и Византийской империй с их фактическим огосударствлением всех лежащих на их территории земель. Впоследствии данное обстоятельство плавно переродилось в феодализм – то есть ситуацию, когда сеньор (государь) за службу наделял своих вассалов землями и работниками. По сути, уже тогда сложилось то, что несколькими столетиями позже Жан-Жак Руссо назовет «общественным договором»: рыцари должны были защищать своего суверена, а заодно и государство с его подданными, а эти самые подданные, горожане и крестьяне, должны были кормить воинское феодальное сословие, а заодно и судей с чиновниками. Земли в Европе было мало, и именно поэтому государства были вынуждены заниматься вопросами ее распределения. Но не только в этом заключалась «социализация» средневекового общества. Раннехристианские святые требовали оказания помощи бедным со стороны богатых, а некоторые, например, Франциск Ассизский, - и всеобщего материального равенства. На принципах своеобразных «коммун», где все обязаны трудиться и все имущество обобществлено, строились и многие монастыри. Существовали еще и гильдии мастеровых, куда мог быть принят любой человек, который по истечении срока обучения становился полноправным членом цеха или сообщества врачей, юристов, купцов и т.д.

«Иначе, - пишет А. Мазин, - получилось с США и отчасти с Австралией и Канадой. Эти государства своим возникновением целиком были обязаны притоку пассионариев, причем в таких масштабах, которых история не знала со времен Великого переселения народов. Земли в Новом Свете были необъятны, потому в государственном их регулировании переселенцы не нуждались – они просто захватывались. Государство рассматривалось лишь как средство борьбы с метрополиями (поначалу) и как “ночной сторож” (позднее). Права коренного населения (в отличие от Латинской Америки) напрочь отрицались, в результате чего были уничтожены до 30 миллионов индейцев, чему государство не только не препятствовало, но и активно содействовало… Росту индивидуализма в США способствовало и весьма своеобразное понимание религии, преимущественно протестантских ее течений – здесь определяющим стал не Новый, христианский (Евангелие), а Ветхий Завет с его принциами “око за око, зуб за зуб” и трактовкой Бога не как воплощения любви, а как некоей надзирающей и карающей силы. Ни о каком общественном договоре и социальной поддержке здесь поначалу не было и речи…»

Таким образом, возведенный в культ индивидуализм, абсолютное право силы, отсутствие социально регулирующей роли государства – вот то, что принципиально всегда отличало Северную Америку от Старого Света. Идеологию и политику такого общества вслед за британским социологом У. Хаттоном принято называть «консерватизмом» в отличие от европейского «либерализма» (в свою очередь, не имеющего, как было показано выше, ничего общего с «неолиберализмом» М. Фридмана и «чикагских мальчиков» вроде наших Е. Гайдара и А. Чубайса). Дело в том, что европейский «либерализм» уходит корнями в «социальное государство», в свою очередь основанное на идеях «общественного договора».

«На основе гипертрофированного индивидуализма в США сложилось и отношение к собственности, существенно отличающееся от европейского. Если в Европе оно носило хотя бы оттенок социальности, то в США право на личную, а позднее корпоративную собственность было возведено в абсолют, путь куда и федеральным, и местным властям был заказан». На беду России наши доморощенные «неолибералы» (которых по праву следовало бы, конечно, относить к «консерваторам» американского толка) взяли в качестве образца для подражания и проведения «реформ» именно ту общественную модель, которая за последние два-три столетия сложилась в Соединенных Штатах, хотя она по всем статьям и является для нас гораздо более чуждой, чем европейская.

Что касается в целом подхода к определению нужности или ненужности тех или иных реформ, вообще вектора развития страны, то в логике рассуждений многих наших экономистов мне видится определенный изъян. Сознательно или неосознанно, но при рассмотрении любой социальной проблемы они фактически всегда исходят из экономической и политической целесообразности. Касается это, между прочим, и проблемы возмездия за злоупотребления и явные преступления недавнего прошлого. Но мне почему-то представляется, что такой подход – при всей его внешней привлекательности и даже логичности – неправомерен. На мой взгляд, в чем-то он даже сопоставим со сталинскими идеями революционной целесообразности, стоившими нам огромной крови, не говоря уже о потере доверия масс к тогдашней власти. Есть примеры и гораздо более близкие нам по времени. В июле 2003 года госсекретарь США К. Пауэлл тоже объявил «целесообразным» вранье президента Дж. Буша-младшего насчет мифических закупок Ираком урана в Нигере. А ведь ложь об этих закупках, как и о наличии химического оружия у режима Саддама Хусейна и о его связях с «Аль-Каидой», послужила оправданием для американской агрессии против Ирака и его последующей оккупации.

Мне ближе и понятнее те, кто говорит о целесообразности иного рода – о приоритетной целесообразности торжества справедливости. Иначе мы с таким же успехом можем говорить о целесообразности оправдания «воров в законе» и криминальных «авторитетов». Если их преступления не доказаны юридически, значит, они могут считаться вполне порядочными, честными гражданами, сколько угодно гулять на свободе и тайно руководить криминальными операциями? Может быть, с чисто правовой точки зрения это и оправдано, но попробуй доказать миллионам людей, доведенных до отчаяния невероятным разгулом преступности, что это справедливо… Для большинства населения нашей страны такая демократия совершенно неприемлема. Это большинство ждет от власти действительно решительных – а не приуроченных, как это происходит сегодня, к очередным выборам – действий против криминалитета во всех его ипостасях – как уголовной, так и предпринимательской.

Не знаю, говорил ли это на самом деле Е. Гайдар или же ему приписали такое высказывание СМИ, но смысл его неоднократно приводившегося в печати заявления, сделанного в 1992 году, сводился к тому, что возглавляемое им правительство не интересуют источники обогащения «новых русских». Главное – чтобы они как можно скорее обзавелись капиталом. И неужели после этого можно всерьез желать, чтобы народ поверил в честные, чистоплотные методы обогащения наших толстосумов и отказался от надежд на их справедливое наказание? Ведь обогатились-то наши нынешние магнаты не благодаря эксплуатации заморских колоний или даровому труду рабов, как западные капиталисты XVII – XIX веков, а за счет неоднократного за полтора десятилетия ограбления своего же народа и присвоения собственности, созданной трудом этого народа и принадлежавшей ему наряду со всеми природными ресурсами страны.

Есть, кстати говоря, и еще одно иногда цитируемое высказывание Гайдара. В свое время оно было опубликовано на страницах добропорядочно-либерального издания и привлекло внимание откровенным признанием неминуемых последствий тех реформ, которые позднее стал претворять жизнь сам Егор Тимурович. «Идея, что сегодня можно выбросить из памяти семьдесят лет истории, попробовать переиграть сыгранную партию, обеспечить существенное согласие, передав средства производства в руки нуворишей теневой экономики, наиболее разворотливых начальников и международных корпораций, лишь демонстирирует силу утопических традиций в нашей стране, - писал он. – Программа реформы, не предусматривающая упрочения таких ценностей, как равенство условий жизненного старта вне зависимости от имущественного положения, общественное регулирование дифференциации доходов, активное участие трудящихся в управлении производством, просто нежизнеспособна» («Московские новости», 1989, №41). Ведь правильно говорил, видел реальные для страны опасности будущий «отец неолиберальных реформ», а сделал все ровно наоборот…

Как говорится, ежу понятно: за несколько лет стать обладателями многомиллиардных состояний совершенно невозможно. Все мы помним, что, скажем, семейство Рокфеллеров создавало свое богатство на протяжении столетия с лишним. Их предок, как известно, начинал с маленькой мастерской. Сходна и судьба других западных магнатов. Каждому здравомыслящему человеку и внутри нашей страны, и за рубежом очевидно: