Geum.ru

Из книги «Свет и тени: от Ленина до Путина. Заметки о развилках и персонах российской истории. М., «Культурная революция», 2006

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Вот как вспоминает о складывавшейся в те дни обстановке N: «Знаковым событием стал Давос. Там произошла публичная презентация Зюганова. Перед этим состоялись контакты социнтерновских лидеров с руководителями компартии, с тем же Зюгановым, отстраивались финансовые схемы сотрудничества. Социнтерн готов был в 1996 году оказывать финансовую помощь КПРФ. В принципе, речь шла о нормальном и, я бы даже сказал, удачном дебюте Зюганова. Но он смертельно перепугал российских олигархов. И это вызвало целый ряд их многоступенчатых консультаций в Давосе, в результате чего в скором времени в Москве, а затем и в целом в России оформилась их общая консенсусная позиция. Это была естественная реакция страха, вызванного позитивным восприятием Зюганова западным истеблишментом. Олигархи ясно увидели, что, вопреки их расчетам, лидер КПРФ не напугал наших западных партнеров в Давосе.

Стали поступать сведения о том, как рассуждали при этом западные политики и бизнесмены. Что ж, говорили они между собой, конечно, успех Зюганова будет неприятен. Но, в конце концов, у нас достаточно рычагов и средств, чтобы обломать рога любому коммунистическому лидеру. Тем более, что в России уже достаточно много посеяно, существует свой бизнес, есть вооруженные силы, есть дипломатия. Есть уже четырехлетняя история нового государства. Ну, выберут его - так выберут. Будем и с Зюгановым иметь дело. Ничего, приспособимся, выверим отношения. Всё не так уж страшно. В конце концов, может быть, даже и к лучшему: будет меньше неразберихи, больше определенности и порядка. Если российский народ в условиях демократии сделает такой выбор и власть будет мирно передана от демократического президента Ельцина коммунистическому президенту Зюганову, то так тому и быть. Это по правилам. Если Россия сделает такой выбор, значит, она займет то подобающее ей место, которое она и должна занимать.

В правительственном аппарате довольно хорошо представляли себе инстинкт власти Бориса Николаевича, знали о том, как устроена российская власть и о тех возможностях, которыми она обладает. Поэтому там отдавали себе отчет, что эта власть сделает все, но ни при каких условиях не допустит своего поражения на выборах 1996 года. Интерес представляло только то, каким именно образом она этого добьется. Речь шла в основном о выборе технологии. То, что будет пущено в ход все что угодно, было совершенно ясно.

Олигархи же были так сильно встревожены западной реакцией потому, что, если вдруг, не дай Бог, что-нибудь не сработало бы и Зюганов оказался у власти, то им пришел бы конец. И если бы они вовремя не подсуетились и не оказали поддержки Борису Николаевичу, то их вольготная жизнь закончилась бы. Вне зависимости от того, кто оказался бы во главе страны, кроме Ельцина, для олигархов это было одинаково плохо, в лучшем случае произошла бы лишь временная отсрочка расправы с ними.

В такой ситуации на первый план вышел Чубайс. До тех пор олигархам он был известен лишь по работе в правительстве. В Давосе он первым предпринял попытку дать отпор Зюганову. После этого ему предложили возглавить контрнаступление против коммунистов. Он согласился, поскольку в то время оказался в довольно тяжелой ситуации, находился без серьезной работы, числясь в каком-то фонде. Следует заметить, что ставка на Чубайса была сделана не олигархическими кругами. Это была реакция российской бизнес-элиты. Собственно, олигархами представители этой элиты по-настоящему стали только в результате развития событий 1996 года. До этого они возглавляли более-менее крупные банки, имевшие отношения с исполнительной властью, поскольку в них в свое время размещались бюджетные ресурсы. На том они и выросли и окрепли, став операторами по управлению рядом финансовых потоков».

19 июня разразился грандиозный скандал. В проходной Белого дома были задержаны два ближайших сотрудника Чубайса (в том числе А. Евстафьев), которые выносили в коробке из-под ксерокса полмиллиона долларов. Чубайс тут же обвинил Коржакова и Барсукова в попытках сорвать второй тур выборов, но ни словом не упомянул об этих деньгах. Последовала отставка этих двух генералов вместе с Сосковцом. Казалось, олигархи одержали победу в конфликте с силовиками. Но эта победа выглядела как-то очень уж подозрительно. Через какое-то время генеральный прокурор Скуратов закрыл дело, исходя из политической целесообразности, и все это кануло в никуда. А ведь речь шла о совершенно возмутительных, наглых интригах и коррупционных аферах в момент выборов главы государства, о замене одних фаворитов президента другими. Дело о «коробке из-под ксерокса» обнажило конфликт клановых интересов, наглядно продемонстрировав, как под покровом демагогических рассуждений о свободе, демократии и реформах идет растаскивание денежных ресурсов и дележ власти людьми, принадлежащими к разным группировкам правящей элиты.

Компартия в период между первым и вторым турами стала сдавать свои позиции, сократив масштабы активной борьбы. Это совпало с внезапно распространившимися слухами о тяжелой болезни Ельцина. Хотя поначалу факты о его заболевании попросту замалчивались, а потом утверждалось, что у него всего лишь легкая простуда, на самом деле президент перенес тяжелейший инфаркт, что, естественно, вызвало настоящую панику в Кремле. Ельцинская камарилья буквально заметалась, не зная, что предпринять и всерьез опасаясь полного краха. Видимо, в этой ситуации и было принято решение пойти на любые, даже самые грязные махинации и запугивание своих противников, чтобы любой ценой не допустить поражения еле живого в тот момент Ельцина.

Во втором туре, как это само по себе ни парадоксально в условиях предельно накаленной политической обстановки в стране, была отмечена минимальная явка. Сразу бросилось в глаза, по меньшей мере, странное и ничем не объяснимое сокращение числа голосов, отданных за Зюганова во многих из тех регионов, где в первом туре он получил максимальную поддержку. Впрочем, все очень скоро прояснилось. Кремль откровенно давил на регионы, угрожал перекрыть им субсидии, отключить электроэнергию и т.д., если местные власти не обеспечат перевес голосов в пользу Ельцина. Можно только догадываться – думаю, когда-нибудь мы узнаем всю правду об этом, - какому давлению и запугиванию подверглось тогда руководство компартии. В итоге почти 54 процента голосов оказалось у Ельцина, 40 с небольшим процентов - у Зюганова.

Как и у многих других, у меня мало сомнений, что на самом деле победу на президентских выборах 1996 года одержал кандидат от компартии7. Но я меньше всего хотел бы, как это делают некоторые публицисты, задним числом осуждать его за то, что он не решился (или не смог) воспользоваться плодами этой победы. Последующая трагическая судьба генерала Л. Рохлина наглядно показала, что могло ждать самого Зюганова и его партию в случае, если бы он решился объявить о подтасовке результатов выборов и своей победе, обратившись за поддержкой к народу. Ельцинская камарилья и те могущественные олигархические кланы, которые стояли за ней и фактически уже контролировали страну, ни при каких условиях не отдали бы власть законно избранному кандидату от оппозиции. В этом вся суть ельцинской псевдодемократии, по которой в начале нового, ХХI века так затосковали наши неолибералы. Ради сохранения своего всевластья они, разумеется, могли пойти бы на любые злодеяния, на самое масштабное кровопролитие. Так что мы, можно сказать, еще относительно благополучно проскочили эту несостоявшуюся развилку.

Показателем того, во что стране обошелся этот избирательный фарс, являются официальные сведения о расходах российской казны: за время избирательной кампании внешний долг России вырос более чем на 4 миллиарда долларов, а внутренний - на 16 миллиардов. Совершенно ясно, однако, что на самом деле и это была лишь верхушка айсберга.

Характеризуя механизм выживания российского политического режима, Л. Шевцова замечает: «Ельцину удалось совершить нечто из разряда высшего политического пилотажа – создать режим, совершенно неэффективный с точки зрения реализации общественных потребностей, но идеально приспособленный для осуществления интересов власти и кормящихся вокруг нее групп. Явно неустойчивый, создающий впечатление расползающегося по швам, этот режим… продемонстрировал достаточную выносливость и способность приспосабливаться. Наличие в нем противоположных тенденций – авторитарных, демократических, “олигархических” – позволяло ему эволюционировать в нужном направлении».

«…ПОСЛЕ ТОГО, как прошли выборы-1996, атмосфера в стране как бы пошла вразнос – отмечал О.Попцов. – Олигархи, обеспечившие победу Ельцина на выборах, предъявили свои права на власть вне национальной идеи, вне морали. Определив мораль как романтический пережиток. Был провозглашен культ прагматизма» («Общая газета», 2001, №31).

После инаугурации еле стоявшего на ногах Ельцина стала очевидной его явная неспособность по состоянию здоровья управлять страной. Режим быстро превращался в типичный царский двор, где правили фавориты и родственники типа Чубайса и Дьяченко, а новым инструментом президентской воли становился Юмашев, или, как его называли, «вечный юноша, скромник, с плохой стрижкой». Ни для кого не было секретом отсутствие у него всяких талантов к руководству и управлению, но он пользовался тем, что был старым другом «семьи», и как реальный автор ельцинских мемуаров имел «доступ к уху». Фактически, полнота власти все больше переходила в руки Чубайса. Он активно вмешивался в решение всех важнейших вопросов, выстраивал свою собственную вертикаль, повсюду расставляя преданные ему кадры. И тем самым быстро восстановил против себя другие представленные в правительстве силы, невольно содействовав их консолидации в борьбе против новоявленного «серого кардинала».

«Политическая дискретность - это характерная трагическая черта всего ельцинского десятилетия, - считает N. - Никому из ведущих политиков того времени ни разу не удалось до конца провести свою линию. Она обязательно обрывалась в силу тех или иных обстоятельств. И главными среди этих обстоятельств неизменно были сам президент, его окружение, президентская администрация. Борис Николаевич не дал довести до конца ничего и никому: ни Гайдару, ни Чубайсу, ни Черномырдину, ни Кириенко, ни Примакову, ни Степашину. С точки зрения действий, реализации решения, политика была у нас все это время сплошным полуфабрикатом».

В марте 1997 года младореформаторы Чубайс и Немцов назначаются первыми вице-премьерами.

«Ключевые властные рычаги перешли в руки сплоченной либеральной команды прагматичных западников во главе с Анатолием Чубайсом, - писал в те дни на страницах «Независимой газеты» политолог В. Никонов. – Невооруженным взглядом видно, что по своему влиянию на положение дел в стране Чубайс уже значительно превосходит Черномырдина, а сподвижники первого вице-премьера оттеснили и продолжают энергично оттеснять отраслевых прагматиков черномырдинского призыва. Определение общего курса экономической политики правительства находится в руках сдвоенного либерального центра Чубайс – Немцов. Финансовые рычаги также у Чубайса, подкрепившего свое положение первого вице-премьера занятием кресла министра финансов. В Минфин, где замы играют порой не меньшую роль, чем министры, первым заместителем назначен близкий Чубайсу Алексей Кудрин».

Для политических аналитиков было тогда совершенно очевидно, что предшествовавший назначению в правительство доклад Немцова на февральском всемирном экономическом форуме в Давосе отнюдь не представлял собой выступление рядового российского губернатора из Нижнего Новгорода. Немцов выступил перед заправилами транснациональных корпораций с той самой, кстати, жесткой неолиберальной программой, которая в полном объеме начала претворяться в жизнь только в президентство В. Путина. Он призывал к отмене в России системы льгот, проведению беспощадной коммунальной реформы, реструктуризации естественных монополий, ужесточению системы наказаний за неуплату налогов, в первую очередь - подоходного налога с граждан. Всех тогда удивило высказывание Немцова о том, что у правительства «не хватает политической воли и не хватает смелости и мужества, чтобы сделать все, о чем я сейчас сказал. Но я думаю, что если правительство не будет этого делать, то все это будет делать другое правительство». Через месяц ему и было поручено осуществить то, о чем он говорил в Давосе.

Страна, безусловно, нуждалась в глубоких переменах. Все громче звучали требования ограничить воздействие на правительственную политику лоббистских групп олигархов, усилить государственное вмешательство. Младореформаторы, вопреки своим либеральным воззрениям, поневоле сами начинают играть роль государственников, скрепя сердце говорить о необходимости усилить государственное регулирование, укреплять само государство. Ответной реакцией становится сопротивление олигархов, переход их в контрнаступление против младореформаторов во имя защиты собственных групповых интересов. В то же время демократическая оппозиция обвиняет младореформаторов в половинчатости, нежелании отодвинуть от кормушки придворные банки и так далее.

Уже в 1997 году Ельцин, судя по всему, вновь начинает задумываться о главном для себя вопросе, составлявше[и]м сам смысл его жизни – возможности легитимного продления власти, третьем президентском сроке. Одновременно ему, очевидно, приходит в голову мысль, что можно вновь перехитрить всех: уйти по завершении второго срока так, чтобы фактически остаться при власти, или – что в принципе то же самое - остаться, формально уйдя на покой к 2000 году. Для этого ему нужно было подобрать себе на смену человека, готового и, главное, способного гарантировать неприкосновенность его самого и всей «семьи». По стране стали распространяться один друг за другим противоречивые слухи о возможных преемниках: одни говорили, что на эту роль выдвигается Немцов; другие – что скорее всего это будет Черномырдин; третьи – что рассматривается кандидатура Лужкова. Фактически же, как выразился тогда социолог И. Клямкин, в стране в чистом виде сложилась выборная монархия. И это абсолютно верно: в условиях действительной, а не мнимой демократии, разумеется, и речи быть не может ни о каких «преемниках».

13 ноября, в передаче радиостанции «Эхо Москвы» журналист А. Минкин впервые озвучил скандальные факты о книгоиздательской деятельности тех, кого он именовал «новым союзом писателей» - группы высших государственных чиновников, непосредственно занимавшихся вопросами приватизации или так или иначе причастных к ним. В «списке Минкина», наряду с Чубайсом, фигурировали такие близкие к нему люди, как М. Бойко, П. Мостовой, А. Кох и А. Казаков. Все они получили по 90 тысяч долларов гонорара - то есть по 1,5 тысячи «зеленых» за страницу – еще даже не написанной книги. Более того, стало известно, что этот гонорар был оплачен фирмой, близкой к «ОНЭКСИМ-банку». И хотя эти суммы были сущей мелочью по сравнению с прибылями руководителей естественных монополий или зарплатами первых лиц Центрального банка, скандал разразился нешуточный. Былая репутация младореформаторов как неподкупных, честных либералов была безнадежно подорвана.

Как тогда говорили, Ельцин пришел в настоящее бешенство и немедленно отправил в отставку всех замешанных в этом деле за исключением одного Чубайса. В итоге «главный приватизатор» в одночасье потерял и свою команду, и контроль над министерством финансов. У Черномырдина появилась возможность взять под контроль основные экономические ведомства. Что он и поспешил сделать. Таким образом, произошел крах очередного ельцинского фаворита. Раньше такая же судьба постигла предыдущих любимчиков президента - Бурбулиса, Гайдара и множества других временщиков.

Реформаторы, таким образом, в конце 1997 года не только не преуспели в проведении реформ, но и утратили влияние на Ельцина. Налоговый кодекс был отложен. Такая же судьба постигла и жилищно-коммунальную реформу. Собираемость налогов не возросла. Не произошло и перестройки в управлении естественными монополиями. Продолжались невыплаты заработной платы. Реформаторы восстановили против себя всех: от Ельцина и «семьи» до Черномырдина, «Яблока», коммунистов и даже большинства финансовых кланов. А главное, стало ясно, что спецслужбы к этому времени набрали достаточно компромата на Чубайса, в силу чего, собственно, и появились материалы Минкина. Всячески способствовал травле младореформаторов и Березовский. Подводя итоги года, Ельцин признал работу кабинета неудовлетворительной и практически парализовал тем самым деятельность правительства. Одна часть истеблишмента застыла в ожидании перемен и разбора полетов. А другая пыталась кое-как имитировать активность. Главное - царила полная неясность в отношении дальнейшего курса ельцинского режима.

В экономической области жесткая финансовая политика последних месяцев принесла определенный результаты: замедлился рост цен; частично была выплачена задолженность, в том числе, военным; втрое возросли зарубежные инвестиции. Но признаков уверенного экономического роста не наблюдалось. Налоги по-прежнему собирались плохо. Процветала коррупция, о которой изо дня в день сообщала пресса. МВФ отказал в очередном транше кредитов. Большинство предприятий находилось в плачевном состоянии. Вся экономика держалась исключительно на интенсивном экспорте нефти и газа. Фактически, быстрыми темпами проедалось национальное богатство, включая оборонные фонды и запасы. Потребление на душу населения оказалось на уровне Конго, Камеруна и Боливии. А российский валовой внутренний продукт с 1991 по 1996 год сократился на 49 процентов. В октябре 1997 года разразился мировой финансовый кризис, особенно тяжело поразивший Юго-Восточную Азию. Естественно, ударил он и по России. Центральный Банк потратил тогда 7 миллиардов долларов на поддержку Государственных казначейских облигаций (ГКО), чтобы предотвратить падение курса рубля. В возможность подъема в стране к этому времени уже почти никто всерьез не верил.

Сам Ельцин стал в конце года вновь проявлять поразительную активность. Он совершил поездки в Европу, в Китай. Но в декабре опять начал допускать ляпы. Во время визита в Стокгольм спутал Швецию с Финляндией, ни с того, ни с сего публично объявил вдруг о сокращении на треть числа российских ядерных боеголовок и окончательно поразил всех, присвоив Японии и Германии ядерный статус. Становилась все более очевидной его неадекватность. Но при этом он проявлял удивительное самодовольство, чуть ли не всерьез играя роль некоронованного монарха. Как замечала политолог Л. Шевцова в книге «Режим Бориса Ельцина», «возникало ощущение, что Ельцин жил и действовал какими-то фазами: то он проявлял живость, остроту ума и великолепную память, то путал элементарные вещи и вел себя подобно компьютеру, у которого произошел сбой в программе: начинал “выдавать” чепуху или информацию, подготовленную совсем для другого случая».

Фактически, все нерешенные проблемы переходили в следующий, 1998 год. А слабость Ельцина и общая стагнация в стране вели лишь к обострению этих проблем. Модель прежнего реформаторства явно исчерпала себя. Ощущалась потребность в новых идеях и подходах. Кризис самой системы ельцинской власти перестал быть секретом для большинства мыслящих людей.

И предшествующие, и последующие годы правления Ельцина (как, впрочем, в значительной мере и его преемника) продемонстрировали одну закономерность. В конечном счете, решающую роль в определении политического и социально-экономического курса страны на всем протяжении постперестроечных, постсоциалистических лет играли, быть может, даже не столько личностные особенности Ельцина. Определяющую роль играли и продолжают играть системные факторы, связанные с монархической по глубинной сути Конституцией, относительным бесправием парламента, какими-то промежуточными и очень неоднозначными функциями правительства. Безграничная власть президента, вопреки декларациям о его ответственности за все и вся в стране, на деле оборачивалась и оборачивается полной безответственностью, когда в любой ситуации, при любом провале в экономической, политической и социальной сфере, при любой неудаче на международной арене всегда можно возложить ответственность и вину на кого-то другого. Президент поистине приравнен в современных российских условиях к положению земного Бога: он непогрешим и никому не должен давать ответа за любые свои действия или, наоборот, за бездействие. Именно об этом говорит в книге «Сны царской свиты» и О. Попцов: «Драма первого российского президента не столько в нем самом, сколько в необъятных полномочиях, дарованных ему Конституцией, и в невостребованности этих полномочий в силу физической, профессиональной и этической исчерпанности».

Возникновение такого позорного для цивилизованной страны феномена, как «семья», тоже связано не только с особенностями личности и характера Ельцина. «Семья» появилась, росла и крепла параллельно со становлением той модели власти, которая была оформлена после государственного переворота 1993 года. Поэтому никто не может дать гарантий, что в сегодняшней и в завтрашней России вокруг главы государства, даже если он в интеллектуальном и нравственном отношении намного выше Ельцина, не сложится такая же – но, естественно, иная по форме и составу – «семья» («группа», «клан», «корпорация»). Ее появление зависит не столько от личности высшего руководителя государства, сколько от самой структуры власти, системы выработки и принятия решений, которые сложились в России в постсоветские годы. Крайне печально, более того – поистине трагично для судеб страны, если будущее России и впредь будет определяться не судьбоносными идеями, не политическими баталиями между различными партиями и движениями, не какими-то социальными разломами, а всего лишь острой и циничной конкурентной борьбой за национальную «кормушку» между различными группировками элиты, которым в принципе чужды интересы и проблемы широких масс российского населения.

НАСТУПИЛ во всех отношениях переломный, крайне тяжелый для всей страны 1998 год. 26 февраля прошло заседание правительства. Его открыл очень мрачно настроенный Ельцин, который сразу задал тон, обвинив кабинет в неудовлетворительном решении экономических проблем. И тут же пригрозил наказать нескольких министров. 23 марта, буквально накануне 60-летия Черномырдина, как гром среди ясного неба последовал абсолютно неожиданный для страны президентский указ об отставке председателя правительства. Другим указом в отставку были отправлены два антагониста (если не сказать - заклятых врага) - Чубайс и Куликов. Всем оставалось только гадать о причинах этого решения. Мнения на этот счет высказывались самые разнообразные. Кто-то считал, что виной всему появившаяся у ЧВС слишком большая самоуверенность, что он слишком рано и слишком открыто стал играть роль преемника Ельцина, взял слишком резвый старт и т.д.

Люди, более привычные к анализу складывающейся ситуации, осознали, однако, что дело не столько в поводах или причинах к отставке. В конце концов, их всегда можно найти или сфабриковать. Главное заключалось в другом. Отставка означала, что Ельцин начинает собственную игру и готовит свое политическое будущее. Какое именно – еще никто не мог и представить. Но соперники в такой ответственный момент ему были совершенно не нужны. Многое свидетельствовало о том, что решение устранить Черномырдина было сиюминутным, эмоциональным. Не был даже продуман вопрос о новом премьере. В первые дни оставалось неясным, кто им станет. Более того, о степени непродуманности и неподготовленности этого решения свидетельствовало то, что, обнародовав указ об отставке, Ельцин публично сам себя посадил в лужу, предложив Черномырдину высокий пост в Государственной Думе. Он, видимо, совершенно забыл о том, что тот даже не является депутатом. А объявив о намерении сам себя сделать премьером, явно запамятовал о Конституции, запрещавшей занимать этот пост президенту. Поистине издевательски прозвучала формулировка в указе об отставке «… сконцентрироваться на подготовке к президентским выборам 2000 года…». Несколько растерянный и обозленный Черномырдин (это было видно на экранах телевизоров) сказал: «… да, буду концентрироваться, но буду вести свою собственную кампанию…». По меньшей мере, странно прозвучало заявление Ельцина, что новое правительство продолжит прежний курс. Это, естественно, вызвало удивление: а зачем тогда менять правительство и смещать премьера?

Унизительная расправа со всегда сохранявшим лояльность президенту, верным и надежным Черномырдиным вызвала негативную реакцию в стране. Еще раз подтвердилось, что в кремлевской верхушке по-прежнему царит атмосфера «византийского двора», что самодурство и непредсказуемость Ельцина, его неспособность просчитывать последствия собственных шагов чреваты самыми тяжелыми последствиями для России.

Интересно мнение, которое высказал по поводу отставки главы правительства N: «Черномырдин представлял для “семьи” смертельную опасность. Может быть, это не было четко артикулировано, но интуиция членов этой группы, чутье, звериный инстинкт власти подсказывали им, что с этим человеком им не жить. Даже Примаков был им не так страшен, как ЧВС. Примаков не казался им активным. Он был скорее знаменем. За него все равно должны были делать другие. А ЧВС все может делать сам. У него другая порода. И именно это представляло для “семьи” опасность.

Надо учитывать еще, что Ельцин был “государь в потемках”. То ясен и эффективен, то вообще никакой. Причем, большей частью - никакой. Об одном типичном случае рассказывал С. Степашин. Случилось это во время визита президента в Норвегию. Идет представление сопровождающих лиц. Ельцин представляет Степашина. Называет фамилию «Степашин» - и пауза. Ему стали что-то подсказывать. Степашин стоит весь красный. А ведь его как раз накануне назначили министром внутренних дел, и он отвечал за подготовку документов по борьбе с организованной преступностью в странах Балтийского моря. Надо было заключать конвенцию, готовить документы по совместной борьбе с наркотрафиком, с терроризмом. И что же? Ельцин поворачивается к Степашину и спрашивает: “Кстати, Сергей Вадимович, а где Вы сейчас работаете?” Вот таким был президент и в таком состоянии проводил государственные визиты. Вот почему, когда мне говорят, что Ельцин по своей инициативе снял Черномырдина, я лично в это мало верю. Конечно, указ подписал он. Вопрос в том, какая рука им водила?»

«Семья» лоббировала нескольких человек на место Черномырдина. В их числе называли Лужкова, Строева, Явлинского, но особенно активно - Рыбкина. Это понятно, если учесть, что лоббированием занимался большой друг «семьи» Березовский, несомненно, приложивший руку и к устранению Черномырдина. Как ни парадоксально, но, видимо, только строптивость и упрямство Ельцина спасли тогда страну от назначения на пост главы правительства такого безропотного порученца Бориса Абрамовича, как Рыбкин. Впрочем, личный выбор президента пал на не менее бесцветную личность – С. Кириенко. Скорее всего, на этом выборе сказалось влияние Чубайса. Хотя трудно сказать, какова была в тот момент степень его влияния. Возможно, он действовал через других людей. Как бы то ни было, Ельцина явно привлекало в Кириенко то, что тот молод, не имеет корней в Москве, не связан с олигархами, очень уверен в себе и - что было особенно важно для Ельцина - находится в полнейшей зависимости от президента. Его можно было бы назвать мальчиком при престарелом императоре…

Вот что вспоминает об этом важном для будущего периоде развития России находившийся тогда в эпицентре событий N: «Кабинет Кириенко стал представлять собой Политбюро по делам олигархов. Это был кабинет, назначенный олигархами, в нем не было никого, кто не имел теснейших связей с ними. Исключение составляли лишь такие люди, как Шойгу и силовики, имевшие конкретные функции. Кабинет Кириенко - это пример того, как крупный бизнес создал собственное правительство. Попал на пост премьера Кириенко еще и потому, что к тому времени Б. Немцов был уже гораздо более тесно связан с олигархическими группировками и тоже активно лоббировал кандидатуру своего протеже, уверяя, что тот будет не только послушен и управляем, но и облегчит правительству правых либеральных экономистов победу на следующих выборах в Думу и т.д. В Кириенко играли очень многие по политическим мотивам. Сам механизм назначений, вплоть до заместителей министров, был уже совершенно иной, нежели при Черномырдине - это было распределение по клиентеллам, между группами: вот это «наше», а это – “ваше”; это министерство “ваше”, а это – “наше”.

Кириенко оказался заложником той роли, которую ему поручили играть. Другим Кириенко быть не мог. Он мало что умел, мало что знал, не представлял себе людей, подспудных политических течений, правил игры, хотя безусловно был довольно умен и обучаем; были у него и какие-то свои принципы. Решение о его назначении было абсолютно неадекватно той развилке, на которой страна оказалась после отставки Черномырдина. Был сделан самый худший выбор из всех возможных. И дело даже не в самом Кириенко, а в принципе формирования кабинета власти, в резком выбросе на поверхность интересов крупного бизнеса, который влез в большую политику и, тасуя карты и игроков, начал определять ее курс.

Кабинет Кириенко перечеркнул прежние принципы формирования власти, вернул крупному олигархическому бизнесу иллюзию, что нашей страной можно рулить по собственному усмотрению, что это пластилиновое пространство, из которого можно лепить все что захочешь. Он ослабил контроль за деятельностью исполнительной власти со стороны парламента и нарождающихся элементов гражданского общества. Одним словом, он воплотил в жизнь любимую поговорку Березовского: “Пипл схавает!” - идею, что в России можно делать все, что захочешь.

Первые полгода страна потратила зазря: сначала протаскивая Кириенко в парламенте, а потом проталкивая там его программу. А пока все это делалось, рубль выпал из рук. К тому же еще занимались зряшной игрой с кредитами МВФ, который, оказав помощь России, фактически помог лишь своим нерезидентам, сидевшим на ГКО. Посредством проведенных интервенций они смогли минимизировать свои потери от дефолта. Ошибки, совершенные тогда власть предержащими, отвечающими за финансы страны - в том числе Кириенко и Чубайсом, - не забываются. То, что они совершили, нельзя было делать. В целом первая половина 1998 года - это сплошная череда трагических ошибок, откровенных глупостей, защиты своекорыстных интересов. Сцепление всех этих факторов развернуло страну в сторону другого вектора, обрубив один из вариантов развития российской экономики, российского общества».

Вступив в должность и познакомившись с реальным положением дел в стране, Кириенко как-то сразу приуныл. Это было видно невооруженным взглядом. От буквально сочившегося из него ювенильного оптимизма, с которым он пришел к власти, не осталось и следа. Оказалось, что объем капиталовложений значительно снизился с начала года. Необходимо было потратить 30 процентов государственных расходов на обслуживание внешнего и внутреннего долга. Ряд ученых прогнозировали, что к 2000 году на эти цели будет уходить 70 процентов всех ресурсов страны. В то время как сбор налогов составлял менее 10 миллиардов рублей, расходы достигали 25-30 миллиардов. Долги бюджетникам только за февраль выросли на 25 процентов.

Надо отдать Кириенко должное: он при этом проявил поразительную выдержку и ни разу не сорвался. Нельзя отрицать и того, что в труднейших условиях он продемонстрировал огромную работоспособность, попытки хоть что-то сделать, спасти положение. Увы, подобно Горбачеву, он слишком много и правильно говорил, а это все меньше и меньше было способно убедить людей. Исправить же положение в сложившихся тогда условиях не мог бы и гораздо более опытный руководитель. Глубоко правы те, кто считает, что Ельцин в 1998 году своей неуемной страстью к разного рода встряскам просто сломал экономику своими совершенно непродуманными политическими акциями. И короткое правление Кириенко стало настоящей трагедией для наших реформаторов. Большей дискредитации самой идеи неолиберальных реформ, чем это сделали Ельцин и его новый молодой фаворит, не мог, пожалуй, добиться никто.

Уже в мае в экономике произошел первый обвал. Цены акций на российском рынке упали на 10 процентов, акции «Лукойла» и РАО «ЕЭС России» подешевели наполовину по сравнению с октябрем 1997 года. Из страны сразу же хлынули иностранные капиталы. Да и российские тоже стали активно перетекать на Запад. ЦБ резко поднял ставки рефинансирования. На финансовый рынок оказывалось колоссальное давление. По существу, он разваливался буквально на глазах. «Черным днем» стало 28 мая. Ставки рефинансирования повысились в этот день с 30 до 150 процентов. Создавалось ощущение, что другого способа избежать девальвации рубля уже не было. Правительство обратилось с просьбой о срочной помощи к МВФ. Начались «челночные» рейсы Чубайса в США, где он выпрашивал необходимые для спасения экономики займы. Президент Клинтон надавил тогда на МВФ. Его шеф Ст. Фишер впоследствии рассказывал, что Чубайс фактически шантажировал Фонд возможностью социального взрыва в России и возвращения к власти левых сил.

В июле угроза падения рубля стала еще более осязаемой. Резервы ЦБ сократились до 12 миллиардов долларов, то есть вдвое. Запаниковавшие западные инвесторы в срочном порядке исчезали из страны. Ельцин умолял индустриальные страны о неотложном предоставлении займа в размере не менее 20 миллиардов долларов. Ситуация грозила стать такой же, какая накануне, во время финансового кризиса в Азии, сложилась в Индонезии, где в итоге рухнул проамериканский диктаторский режим Сухарто.

Под давлением Клинтона МВФ, Всемирный Банк и Япония пообещали предоставить России стабилизационный кредит в 22 миллиарда долларов. На деле международные финансовые институты решили всего лишь спасти инвестиции западных инвесторов в России, поскольку те являлись держателями ГКО на сумму в 16 миллиардов долларов.

В книге «Моя жизнь» (М., 2005) Б. Клинтон сообщает, что еще в июле МВФ принял решение предоставить России многомиллиардный кредит, треть из которого составляла американская помощь. «К несчастью, - пишет Клинтон, - первый транш этого кредита размером в 5 миллиардов долларов бесследно исчез буквально за одну ночь, рубль был девальвирован, а сами русские стали вывозить из своей страны крупные суммы в валюте». Понятно, что после этого предоставление оставшейся части кредита было приостановлено. «Если бы, - с полным основанием полагает Клинтон, - мы предоставили ее немедленно, она исчезла бы так же быстро, как и первый транш». Таковы были нравы, царившие в правящей российской верхушке. До сих пор никто так и не дал вразумительного ответа, куда подевались эти громадные деньги, хотя всем понятно, кого они в тот момент обогатили, одновременно обрекая народ на все последствия дефолта… «Большой друг России», один из главных консультантов наших неолибералов в период проведения приватизации Дж. Сакс отмечал в те дни в печати, что в последние 3 года кредиты МВФ лишь поддерживают коррумпированные и неэффективные правительства, и давать денег России вообще больше не надо. 10 августа российские акции снова упали на 20-25 процентов. Процентные ставки на государственные облигации были подняты на 130-140 процентов. ЦБ все еще пытался удержать рубль. В стране складывалась совершенно отчаянная ситуация. Срочно требовались 130 миллиардов рублей для выплаты процентов по ГКО и ОФЗ. К тому же накопились и задолженности по зарплате бюджетникам.

17 августа правительство, наконец, дрогнуло. Оно объявило о новом подходе к финансовой политике, отменило валютный коридор, объявило 90-дневный мораторий на обслуживание внешнего долга и отмену выплат по ГКО и ОФЗ. Фактически, в стране были одновременно объявлены дефолт и девальвация. К подготовке этого решения, как потом выяснилось, наряду с Кириенко, были причастны Алексашенко, Потемкин, Задорнов, Чубайс, Гайдар, Федоров.

Накануне объявления о дефолте, 16 августа, Кириенко и Чубайс направились к Ельцину, который в то время отдыхал на Валдае, и сообщили ему о складывающейся обстановке. Но тот либо не мог в полной мере оценить, либо в силу очередной «неадекватности» просто не понял всей серьезности того, что ему докладывают, и легко согласился с предложенными мерами. Кириенко впоследствии признавался, что уже в марте, ознакомившись с государственными делами, понял, что грозит стране, но не решился на жесткие меры, поскольку опасался краха банковской системы.

Итог менее чем полугодового пребывания у власти кабинета Кириенко четко сформулировала в своей книге Л. Шевцова: «Молодые реформаторы, среди которых были и те, кто начинал российские реформы, завершили целый период в жизни России. Фактически они перечеркнули все, что пытались сделать в течение предыдущих лет». И пускай бы они, добавил бы я от себя, перечеркнули только что-то свое личное. Но перечеркнули-то они – и не в первый раз за годы своих «реформ» - достояние народа, обрекли массы своих соотечественников, которые понятия не имели ни о каких ГКО и дефолтах, на новые мучения, на дальнейшее обнищание. Страна была в очередной раз ограблена и отброшена в своем развитии еще на несколько лет назад…

24 АВГУСТА Кириенко был отправлен в отставку. Как многие и ожидали, и.о. премьера становится Черномырдин. Практически известив о конце эпохи неолибералов, Ельцин в выступлении по телевидению заявил, что ситуация нуждается в возвращении тяжеловесов. Произнес несколько лестных слов о Черномырдине и преемственности власти. Тот дал согласие вернуться, но лишь при предоставлении гарантий на проведение независимой политики. Согласно распространившимся тогда слухам, Ельцин даже обещал ЧВС поддержать его кандидатуру на президентских выборах.

Но Черномырдину суждено было продержаться исполняющим обязанности премьера всего 18 дней. Поражение Черномырдина во время двух туров голосования в Думе – 31 августа и 7 сентября – положило конец его пребыванию в роли временного премьера. Фактически на этом и завершилась политическая карьера Виктора Степановича. Его с полным основанием называли лидером номенклатурных прагматиков, усвоивших азы рыночной технологии. По мере своих сил преодолевая авантюрные замашки Ельцина, ему удавалось в течение пяти с с лишним лет кое-как удерживать ситуацию, применяя для этого методы тушения систематически возникавших «пожаров». Несомненно, ему были присущи здравый смысл, гибкость, способность к компромиссу. Как считают многие политические аналитики, он строил не столько современную рыночную экономику, сколько номенклатурный капитализм, адаптированный к интересам группы сырьевиков, ТЭКа. При этом Черномырдин неизменно проявлял талант хитроумного аппаратного игрока. И практически всегда, даже в самых сложных ситуациях выходил победителем: и в 1994 году - в день «черного вторника», и в 1995-м, когда поневоле стал публичным политиком, и в 1996-м, когда чуть не вляпался в президентскую кампанию.

«Без той старой элиты, которая сохранила некие командные высоты и которая пыталась приспособиться к новым временам, страна рухнула бы очень быстро, - считает N. - Мы бы не пережили ни 1993-й, ни 1996 годы. Пока Черномырдин был премьер-министром, он выполнял роль своеобразного утяжелителя – этакой свинчатки, залитой в российскую «ваньку-встаньку». Старая элита, представителем которой был Черномырдин, в процессе своей трансформации оказалась социальным якорем для страны. Россию спасли в те годы не Ельцин, не демократы, не господа чубайсы, а так называемые крепкие хозяйственники, которые выращивали хлеб и худо-бедно его собирали; добывали газ и нефть и успешно их продавали; делали еще какие-то реальные дела. А ко всякого рода аппаратным играм, дрязгам такие, как Черномырдин, относились с внутренним презрением, недоверием и неприятием. Не случайно олигархические структуры разобрали старых партийно-хозяйственных аппаратчиков, приватизировав их со всем их опытом. Эти старые аппаратчики, пройдя огромную бумажно-волокитную школу, очень хорошо устроились в постсоветской жизни. Их интеграция в государственно-аппаратную Россию - один из исторических корней сегодняшней российской коррупции. Черномырдин никогда не имел с ними ничего общего. Не надо забывать еще о том, что в правительстве он мог перечеркнуть любые решения любых реформаторов. Очень часто не соглашался и с Ельциным. То, с чем он был согласен, то и делалось. Он либо убеждался в необходимости этого, либо позволял себя убедить, либо соглашался с политической целесообразностью этого, очень часто – с учетом необходимости собственного выживания как политика. Но главное – дело-то шло.

Да, речь его была корявая, простонародная. Над ней хихикала и ее не понимала демократическая элита. Но вот элита хозяйственная понимала Черномырдина прекрасно. После разговоров с ним хозяйственники выходили вдохновленные, успокоенные, с ощущением, что их уважают и ценят и что когда-нибудь у страны все получится. Люди уходили с ощущением, что в лице Черномырдина имеют надежного, крепкого мужика, которому мешают разные “контрреволюционеры” типа Чубайса и вечно чудящий “царь-Борис”. А он на протяжении всех шести лет вынужден был в одиночку вести круговую оборону против всех: и против молодых реформаторов, которые считали, что смогут “сломать” этого старого медведя и он станет плясать под их дудку; и против Администрации президента, которая очень часто занималась не делом, а элементарным политическим интриганством. И, тем не менее, этот человек находил в себе силы держаться и работать».

Нельзя исключить, что, не случись в марте приступа ревнивой ельцинской дури, Черномырдин мог бы и спасти страну в 1998 году, не допустить разрушительного дефолта. В любом случае, его возвращение к руководству правительством в августе открывало перспективу развилки в развитии страны. Этого не произошло. Возможность развилки оказалась связана с деятельностью совсем других людей…

Пошли разговоры о том, что на пост премьер-министра может быть выдвинут либо Строев, либо Лужков, либо даже Лебедь. И в это время Явлинский неожиданно предложил кандидатуру министра иностранных дел Примакова. Многим тогда показалось, что это может стать разумным компромиссом. Примаков представлялся политическим нейтралом. Лишь на третий день тяжких раздумий президент осознал, что в случае назначения Примакова он ничего не теряет. Громадным плюсом в глазах Ельцина оказалось то, что Примаков был лишен как собственной политической базы, так и президентских амбиций.

11 сентября Дума поддержала кандидатуру Примакова. Назначение, как тогда писали в газетах, спасло парламент от роспуска, а президента - от процедуры надвигавшегося импичмента. Неолибералы сразу обрушились на Примакова с язвительными обвинениями в «совковости». По опросам, проводившимся Центром Левады, 62 процента опрошенных одобрили назначение Примакова, а его первые акции – 47 процентов. Больше того, 57 процентов, то есть большинство респондентов, считали главным виновником кризиса в стране президента. Бизнес правительству не доверял, к тому же олигархов крайне встревожили угрозы Примакова в рамках борьбы с коррупцией создать лагеря для экономических преступников. Но подлости в отношении Примакова и его кабинета было допущено немеренно. И честь ему и хвала, что он смог выдержать потоки клеветы и оскорблений в свой адрес и по-мужски не поддавался на все выпады и провокации.

Финансовый обвал 17 августа и смена кабинета практически разрушили прежнее соотношение сил в стране в правящей верхушке. Сменились не только отдельные фигуры. Оказался исчерпанным сам неолиберальный курс. «…Модель прежнего реформаторства, которую претворяли в жизнь как Гайдар, так и Чубайс, была исчерпана, - пишет Л. Шевцова в книге о ельцинском режиме. – Эта модель ставила целью приватизацию любой ценой, мало учитывая социальные последствия. Реформаторы справились с задачей демонтажа старой экономики. Но создание социально безопасной системы требовало деятелей другой генерации, умеющих решать социальные задачи, добиваться общественного одобрения, получать поддержку прагматиков или, по крайней мере, обеспечивать их нейтралитет».

Начался поворот к усилению государственного регулирования и росту влияния бюрократии и государственного аппарата. Заряд устойчивости системы иссякал. Возросла стагнация общества. Усилились неконтролируемые социальные процессы. Именно в тот период вновь возобновились рельсовые войны. Правительство Кириенко было последней попыткой сохранить режим в прежнем виде. Старания вернуть обратно к власти Черномырдина представляли собой со стороны Борис Николаевича жест отчаяния. ЧВС наверняка ускорил бы завершение процесса правления Ельцина. Примаков в этой ситуации оказался первым относительно независимым премьером, поддержанным парламентом. Впервые за постсоветское время правительство стало фактором стабильности в России.

В стране складывалась новая политическая реальность: ослабленный президент с ограниченной сферой активности и активный премьер-министр с новой программой. И при этом отсутствовал прежний механизм властвования, сдержек и противовесов, исчезли прежние опоры режима, группы, которые поддерживали этот режим, а бесклановой системе становился не нужен в прежней роли и сам президент как лидер, арбитр. Правительству Примакова не нужны были посредники между различными крыльями правящего класса, между центром и регионами. Многие исследователи считают, что это подвело черту под эпохой безграничного господства олигархов, что наступила эпоха бюрократов.

Процесс перетекания власти из президентских структур в правительственные вел к тому, что Белый дом становился основным правящим центром. Примаков уже стал казаться гарантом спокойствия даже для значительной части окружения самого Ельцина. Но все происходившее совершенно не устраивало самого Бориса Николаевича, более того – вызывало у него нарастающее раздражение. Недовольство слишком высоким рейтингом популярности Примакова (60 процентов) обострялось у него ощущением своей собственной физической слабости. Во время визита в Узбекистан на глазах у миллионов телезрителей он едва не упал в ташкентском аэропорту… Жалкое зрелище продемонстрировал Ельцин и тогда, когда в очередной раз попал в ЦКБ в самый канун визита Председателя КНР Цзян Цзэминя и вынужден был встречаться с ним в больничных апартаментах. Можно сказать, что в этот период уже мало кто воспринимал Ельцина всерьез. Очень многие стали списывать его из числа активных деятелей.

С начала 1999 года ельцинское окружение перешло в наступление. Оно стало обвинять примаковское правительство в неудовлетворительном решении экономических вопросов, затягивании переговоров с МВФ, нежелании проводить структурные реформы. Но подлинная причина недовольства Кремля, конечно же, была другая - недостаточно активная защита Примаковым президента от инициированного в то время в Госдуме импичмента. Сценарий смещения премьера уже был запущен, хотя кое-кто в ельцинском окружении опасался, что Примаков может взбунтоваться. На этот случай были приняты соответствующие меры: Примакову перекрыли доступ к силовым структурам. Главу правительства ограничили даже в родной для него внешнеполитической области: так, вместо него специальным представителем по проблемам Косова был назначен никогда ранее не проявлявший себя на поприще дипломатии Черномырдин.

«Семья» твердо решила убрать Примакова до начала процедуры импичмента, намеченной на 14 мая. И 12 мая он был снят со своего поста. 81 процент опрошенных тогда социологическими службами не одобрили эту отставку. Примаков вышел на первое место и по рейтингу потенциальных кандидатов в президенты. Как потом подсчитали экономисты, уход Примакова обошелся стране приблизительно в 6 миллиардов долларов. Худшие последствия были лишь после 17 августа 1998 года. Банкиры прекратили оптовую продажу валюты. Цены на еврооблигации упали на 10-15 процентов.

Подводя итоги недолговременного пребывания у власти Примакова, Л. Шевцова пишет: «Примаков сумел наладить сотрудничество не только с Думой, но и с Советом Федерации. Он стал центром притяжения для центристских сил и для определенных группировок распавшейся “партии власти”, которые уже дистанцировались от Черномырдина, но не спешили примкнуть к Лужкову и которых устраивал взвешенный и осторожный Примаков. Сам же премьер, вовремя появившись, стал воплощением умеренного государственничества, которое оказалось именно той идеей, которая могла сплотить немалую часть общества… Примаков сумел накопить, причем без особых усилий, серьезный политический капитал. За ним закрепился образ “безальтернативного премьера”, который так и не удалось сформировать Черномырдину в его лучшие годы. Правительство, которое либералы открыто прозвали коммунистическим, продолжало удерживать национальную валюту, сумело избежать гиперинфляции, начало уделять внимание производству… Хотя сам факт, что это правительство избежало краха и смогло удержать ситуацию под контролем, не мог не расширить лагерь его противников».

Несомненно, ускорило падение Примакова именно его стремление начать наступление на коррупцию, а вовсе не опасность импичмента президенту, во многом оказавшаяся мифической. Под угрозой оказались тогда финансовые интересы «семьи» и даже ее безопасность. Все остальное было лишь идеологическим прикрытием. К лету Примаков вполне мог консолидировать вокруг себя политический класс, а Ельцин к тому времени уже был бы не в состоянии сместить его и рисковал превратиться в символического президент, который царствует, но не управляет.

Через два дня после того как убрали Примакова началась процедура импичмента в Госдуме. Вопреки ожиданиям, отставка Примакова не сплотила Думу, а наоборот, вызвала среди ее депутатов откровенный испуг. Необходимых трехсот голосов ни по одному из 5 пунктов обвинения против Ельцина не набралось. Среди депутатов явно сквозили опасения роспуска Госдумы. Свою роль сыграли и ошибки организаторов импичмента.

19 мая, после первого тура голосования в Думе, предложенный Ельциным на пост премьера С. Степашин получил 301 голос. На результатах сказались и провал импичмента, и нежелание ссориться с президентом. Но, ко всему прочему, многими ощущалось, что речь идет о голосовании за явно временное, промежуточное правительство. Тем не менее, такая большая, по сравнению со всеми предшествующими кандидатами поддержка Госдумы сразу подорвала доверие к Степашину в глазах Ельцина, буквально с каждым днем становившегося все более ревнивым и подозрительным ко всем, кто его окружал.

Степашину практически с первого дня его утверждения Думой была уготована роль придворного, своего рода карманного премьера. Перед ним было поставлено несколько задач: контроль за предстоящими парламентскими выборами; за переходом к послеельцинскому этапу или, напротив, отдаление этого этапа. При Степашине кабинет становился всего лишь подразделением Администрации президента. Сам Степашин поневоле должен был выполнять роль координатора различных клановых интересов. А в качестве противовеса рядом постоянно находился Аксененко, вроде бы его «правая рука» в правительстве, но одновременно - соперник и проводник политики «семьи». Безропотное выполнение подобных функций, естественно, ставило крест на политическом будущем самого Степашина. А малейшее сопротивление неизбежно вело бы к повторению участи Примакова.

«Семья» открыто тасовала колоду министров. Сразу было замечено, что почти все новые назначенцы были замешаны в разного рода махинациях, что изначально делало их ручными. Было ощущение, что, наученная горьким опытом, «семья» впредь не намерена уже ни с кем не делить власть. Диктат одной, совершенно определенной финансово-политической группировки был очевиден. Степашин действительно оказался в унизительном положении приказчика, но внешне на всех общественных мероприятиях проявлял показную решительность. Впрочем, все политические силы сразу дистанцировались от него, ожидая в скором времени отставки.

На фоне ослабления его позиций происходило все более быстрое укрепление роли нового фаворита президента – Р. Абрамовича. Ельцин в это время уже опирался исключительно на узкий круг близких к нему лиц, причем, что бросалось в глаза – прежде всего на тех, кто в прошлом был запачкан теми или иными грязными махинациями. Опорой стали главным образом те, кто, как он прекрасно знал, извлекал личную выгоду из политики правительства. Власть все больше концентрировалась в руках «семейной корпорации».

ЕЩЕ ЛЕТОМ 1998 года, в условиях тяжелого политического и социального кризиса, директором ФСБ становится В. Путин, сменивший на этом посту Н. Ковалева. До этого, с конца 1996-го, Путин работал у главного кремлевского «хозяйственника» П. Бородина. Потом он помог вывезти своего прежнего патрона - бывшего питерского мэра А. Собчака в Финляндию, спасая его от преследования генпрокуратуры. Этим он заслужил большое уважение Ельцина, который знал, как тот рискует, идя на такой шаг. Оценил президент и преданность Путина Собчаку, из чего сделал, очевидно, далеко идущие выводы относительно перспектив обеспечения в случае чего собственного будущего.

С мая 1999 года Путин стал по совместительству и секретарем Совета безопасности. Он оказал безоговорочную поддержку Ельцину в конфликте с Генеральным прокурором Скуратовым, обнаружившим в Швейцарии следы финансовых махинаций ельцинской «семьи». 2 апреля 1999 года на специальной пресс-конференции Путин уверенно заявил о порочащих честь и достоинство Генерального прокурора поступках. Главный редактор журнала «Итоги» С. Пархоменко опубликовал тогда статью, где было сказано, что Ельцин, увидев по телевидению выступление Путина, сказал «О-о-о…» - и судьба Путина была решена. Конечно, это, скорее, похоже на исторический анекдот, но, учитывая особенности личности Ельцина, вполне могло быть и реальным фактом.

Тем не менее, отправив 12 мая в отставку Примакова, премьером Ельцин назначил все-таки не Путина, а Степашина. В то же время в своих мемуарах президент свидетельствует, что еще в конце апреля - начале мая он принял для себя решение о передаче в ближайшем будущем власти именно Путину. Следует заметить при этом, что, хотя отношения Путина с Примаковым и были непростые, новый ельцинский фаворит не одобрял смещения того с поста премьера. Доказательством этого является то, что сразу после отставки он посетил Примакова и вместе с группой сотрудников ФСБ вручил ему именное оружие.

5 августа Ельцин встречается с Путиным и говорит ему о решении назначить его премьер-министром. Многие исследователи считают, что за этим стояло, во-первых, опасение возраставшего влияния движения «Отечество - вся Россия», созданного Лужковым, а во-вторых, намерение строить новую партию, которая поддержала бы Ельцина на предстоявших парламентских выборах. Судя по всему, Путин не горел желанием всем этим заниматься, поскольку, как он сам не раз признавался, не любил публичной политики и всех перипетий предвыборной борьбы. Интересно другое: Чубайс всячески убеждал Путина отказаться от предложения президента, пытался воздействовать и на него, и на Ельцина через Юмашева, Дьяченко и Волошина.

Эти попытки не возымели действия. 9 августа вышел указ Ельцина о назначении Путина премьером. В телеобращении Ельцин открыто заявил, что видит в Путине, которого тогда вообще мало кто знал в стране, своего преемника. Президент добавил, что новый премьер сможет сплотить вокруг себя тех, кто в XXI веке будет обновлять Россию. Это вызвало поистине взрывную реакцию во всем мире и, конечно же, внутри самой страны.

В сентябре - октябре своими быстрыми и эффективными решениями и действиями на Северном Кавказе Путин привлек всеобщее внимание и вызвал симпатию в обществе. «Отечество - вся Россия» сразу утратило былой ореол чуть ли не основного защитника национальных интересов и было отодвинуто на задний план. Заявления и конкретные дела Путина оказались в тот момент созвучными настроениям широких масс населения – они давали людям надежду на мир, спокойствие, защиту от террористов, то есть все то, чего не мог дать Ельцин и никто из предшествующих премьеров. Своими смелыми действиями в Дагестане и Чечне Путин подтвердил имидж патриота и государственника. Фактически одержал победу даже не сам Путин, а операция «Перехват», которая была организована целой группой влиятельных при дворе «царя Бориса» лиц (среди них называли прежде всего вездесущего Березовского).

Но те, кто создавал для поддержки Путина движение «Единство» и организовал всю операцию «Перехват», вскоре столкнулись с новой проблемой: а что делать дальше с идеями служения государству и с самим Путиным, который искренне верил в эти идеи и в свое предназначение воплощать их в жизнь? Дело в том, что, судя по всем признакам, в схеме «Перехват» и самому Ельцину, и Путину «закулисными кукловодами» типа Березовского изначально отводилась роль марионеток, а реальные общественные настроения и политико-экономические процессы в России вообще при этом не принимались во внимание. Как отмечал в одном из интервью О. Попцов, «выдвинувшие Путина думали, что он два года будет входить в суть дела. А пока мы создадим липкую сеть окружения. Насколько новый президент спутал их карты – это покажет время. В чем-то спутал, в чем-то они оказались правы. Путин волевой человек, но достаточно осторожный» («ЛГ», 2002, №5).

Интересна в этом отношении оценка итальянского журналиста Дж. Кьезы, полагавшего, что и война в Чечне, и нападение Хаттаба и Басаева на Дагестан – все это было лишь провокацией Кремля, направленной на то, чтобы создать обстановку военной истерии и облегчить замену Ельцина более молодым, надежным и управляемым человеком из того же клана. Конечно, во многом это упрощенная схема интриги. Скорее всего, выбор был все же сделан самим Ельциным и отнюдь не к восторгу таких людей, как Березовский, Гусинский или Чубайс. Как писал в мае 2000 года хорошо осведомленный о кремлевских интригах Г. Павловский, «три года разрабатывался проект под названием “Уходящий Ельцин”, который заключался в том, как обеспечить плановый и конституционный уход Ельцина в конце срока с сохранением основ созданной системы. Возникла эта система в начале 90-х. Путин был участником разработки этого проекта, но его КГБэшное прошлое было недостатком, родимым пятном, из-за которого его мало кто принимал в расчет. Сам Ельцин, как он сам говорил, ждал появления генерала - настоящего, мужественного, высокопрофессионального человека, которому мог бы передать власть. Долго такого генерала не было. И вдруг этот генерал появился. Им оказался полковник Путин. Но не Ельцин его вырастил, сформировал, передал свой опыт и идеологию. Как говорил в свое время М. Полторанин, “Ельцину все время просто везло. Что-то его все время выносило”». Поразительно, что вообще такой человек, как Путин, мог появиться в окружении Ельцина, где в основном-то были люди совершенно другого склада.

14 декабря 1999 года (по утверждению Березовского, это произошло 22 декабря) Ельцин впервые сказал Путину о своей предстоящей досрочной отставке. 29 декабря он сообщил А. Волошину о намеченной дате ухода и поручил ему готовить необходимые для этого документы. Утром 31-го числа он переписал свое обращение к согражданам, встретился с Патриархом и силовиками, и вскоре обращение было передано по телевидению. Прося прощения у россиян за просчеты и иллюзии, Ельцин признался, что думал, будто можно быстро избавиться от пороков прошлого и одним рывком перескочить из тоталитарного общества в общество с нормальной цивилизацией. Это не удалось. Теперь ему остается только пожелать успеха своему преемнику. Уходя из Кремля, он бросил свою знаменитую фразу «Берегите Россию». Первым же указом и.о. президента Путин объявил о пожизненной неприкосновенности Ельцина. И после ряда других указов и перемещений в администрации неожиданно улетел праздновать Новый год в Чечню.

Пенсионеру Ельцину было предоставлено пожизненное право получать ежемесячное пособие в размере 75 процентов месячной заработной платы президента России. Ему была выделена государственная охрана в местах его постоянного или временного пребывания. Государственная охрана предусмотрена и для членов его семьи. Ельцин получил в пожизненное пользование одну из государственных дач и право за счет федерального бюджета содержать аппарат помощников.

В первом указе Путина специально оговаривалось также, что Ельцин «не может быть привлечен к уголовной или административной ответственности, задержан, арестован, подвержен обыску, допросу либо личному досмотру. На занимаемые им жилые и служебные помещения, используемые им транспортные средства, средства связи, принадлежащие документы и багаж, а также на его переписку распространяется неприкосновенность».

Этот указ вызвал много серьезных вопросов и сомнений у юристов. Дело в том, что сам по себе такой документ не имеет аналогов в мировой практике, а с точки зрения права вообще незаконен, поскольку наделять кого-либо юридическим иммунитетом ни Конституцией, ни другими российскими законами не было предусмотрено. Примечательно высказывание, которое сделал по поводу указа известный польский правозащитник Адам Михник: «Этот декрет как бы обосновывает все обвинения, которые в адрес Ельцина формулировали его враги, особенно коммунисты. Если издается декрет, согласно которому президента, пусть и бывшего, нельзя подвергнуть следствию, то это означает, что могут быть поводы, по которым как раз и необходимо начать следствие».

Весьма эмоциональной была реакция на указ о неприкосновенности со стороны демократов «первой волны», благодаря которым Ельцин в свое время получил власть в стране. Поэт Е. Евтушенко возмущался в те дни: «Уходя, он и его окружение выторговали себе неприкосновенность. Почему же он не позаботился о неприкосновенности стольких людей, убитых пулями киллеров, нанятых заказчиками и до сих пор не найденных? Почему он не позаботился о неприкосновенности вкладов обкраденных его чиновниками миллионов трудящихся?» Вопросы, как говорится, риторические и, по меньшей мере, наивные. Ельцину и его окружению всегда были абсолютно безразличны судьбы и жизни других людей, всего российского народа. Таких, как он, всегда интересовала лишь личная выгода, своя собственная судьба. А все остальное – гори оно огнем…

Поистине издевательски звучат сегодня 15-летней давности клятвы Ельцина покончить с привилегиями правившей партийно-государственной верхушки – клятвы, с помощью которых он надувал свой политический авторитет, вводил в заблуждение наших наивных сограждан и прорывался к власти. А ведь как красиво звучали его тогдашние обещания. «…Никуда наша номенклатура не денется, придется ей и отдавать свои дачи, и отвечать перед людьми за то, что цеплялась руками, ногами и зубами за свои блага» (Ельцин Б. Исповедь на заданную тему. Л., 1990). Те колоссальные привилегии и материальные блага, которые новая номенклатурная верхушка получила при Ельцине и его преемнике, невозможно даже сопоставить с поистине жалкими по масштабам льготами прежних партийных начальников – всякого рода спецпайками или спецдачами и спецмашинами, ко всему прочему никогда им лично и не принадлежавшими. Пропасть между народом и правящей верхушкой за эти годы только углубилась и стала поистине непреодолимой…

Истолкований причины передачи власти Путину – великое множество. Ими переполнена вся литература по современной истории России. Мне кажется, что одно из наиболее убедительных объяснений неожиданного для подавляющего большинства нашего народа решения Ельцина дал Ю. Афанасьев. По его словам, «Ельцин так или иначе чувствовал свою причастность к развалу СССР, и совесть у него была неспокойна. Тревожили ее и "приватизация по Чубайсу", и расстрел Белого дома, и чеченская война. Он понимал, что все это – поводы привлечь его к ответственности; и, понимая, не мог не размышлять, как противостоять перспективе уголовного преследования. Ельцин мучительно искал способы такого противодействия и нашел их, по-видимому, сразу после недолгого премьерства Кириенко.

Первый российский президент пришел к выводу, что на пост премьер-министра надо поставить кого-то из "силовиков". Во-первых, как гаранта собственной личной неприкосновенности. Во-вторых, он знал, что именно по его вине "силовики" остались обделенными и обиженными. Во времена Ельцина армия всегда недофинансировалась, и у военных были основания для недовольства: нет денег для вооруженных сил, армия разваливается на глазах у тех, кто ее создавал и строил…

Развал армии, хаотические реформы "спецслужб", отстранение военных и представителей "спецслужб" от передела собственности (разумеется, относительное, например, в сравнении с тем, что получили от передела "олигархи") – все это вело к постепенному образованию под боком у Ельцина "критической массы", чего он не мог не сознавать. Угроза исходила не от "Демократической России" или Новодворской, а именно отсюда. И тогда кончилось краткое счастье "киндер-сюрпризов", к рулю исполнительной власти призвали Примакова.

Он, однако, недолго утаивал от общественности свои истинные намерения и вскоре заговорил о проскрипционных списках, о том, кого надо и кого не надо в них включать. Примакова "семья" напугалась еще больше, чем Кириенко, и сразу же стала искать на его место другого. Во-первых, его искали лишь в одном ведомстве; во-вторых, если власть думала о самосохранении, то только там его и следовало искать. (Не стоило перебирать кандидатуры губернаторов, парламентариев, "российских Гавелов" – все это было пустое.) Призвали Степашина. Но он переживал смущение и смятение, как только речь заходила о принятии “крутых мер”. И тогда линия поисков привела к Владимиру Путину.

Однако требовалось обеспечить еще и гарантированное вхождение Путина во власть. Вот почему была избрана такая небывалая форма: досрочное отречение от власти Ельцина и передача ее Путину, в сущности, по наследству» («Свободная мысль-ХХI», 2005, №1).

«Правление Ельцина, - пишут в книге «Одинокий царь в Кремле (М., 1999) В. Андриянов и А. Черняк, - лишь обострило противоречия между властью и народом. От него отвернулись все слои и группы населения: шахтеры и военные, учителя и врачи, рабочие, инженеры, ученые. От него бегут соратники… Одинокий царь в Кремле – вот к чему пришел Борис Ельцин».

Особо следует остановиться на внешнеполитическом курсе России в период ельцинского правления. Конечно, этот вопрос требует детального анализа, отдельного исследования, и оно, несомненно, еще будет проведено. Сказать, что Россия при Ельцине фактически перестала проводить самостоятельную политику на международной арене, – это еще ничего не сказать. Время пребывания на посту российского министра иностранных дел «дорогого Андрея», как называли американцы во всем послушного им и безропотного Козырева, - вероятно, самая унизительнная и постыдная страница в истории внешней политики нашей страны. И вина за это лежит не столько на бесцветном, совершенно случайно вынырнувшем на поверхности мелкочиновничьих вод российского (до 1991 года ничего не значившего