О. В. Гаман-Голутвина Прошедшие в декабре 2003 г выборы в Государственную Думу отчетливо высветили ряд существенных тенденций эволюции российского политического организма. Важнейшими из этих тенденций мне предст

Вид материалаОтчет

Содержание


Справедливость и прогресс
Все люди должны получать равную долю материальных и культурных благ
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   45

Таблица 11 (данные в %). 1. Государство интересует меня лишь в той мере, в какой оно обеспечивает соблюдение демократических норм и принципов 2. Государство интересует меня лишь в той мере, в какой оно обеспечивает социальную справедливость в обществе




1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

1. Согласен

59

68

51

55

60

62

63

64

65

66

67

67

73

76

Не согласен

12

20

8

20

10

12

8

12

9

7

12

10

12

6

Затрудняюсь ответить

29

12

41

25

30

26

29

24

26

27

21

23

15

18

2. Согласен

69

70

68

57

67

71

69

77

71

69

66

72

61

70

Не согласен

11

16

5

23

10

10

9

11

11

11

17

11

18

12

Затрудняюсь ответить

20

14

27

20

23

19

22

12

18

20

17

17

21

18

Расшифровка нумерации столбцов:
  1. Население в целом
  2. "Либералы"
  3. Пенсионеры
  4. Студенты
  5. Колхозники
  6. Рабочие
  7. Безработные
  8. Председатели
  9. Управленцы
  10. Фермеры
  11. Офицеры
  12. Бюджетники
  13. Предприниматели
  14. Директора



На первый взгляд, столь значительная заинтересованность в гарантиях — со стороны государства — соблюдения демократических норм и принципов не совпадает с довольно скромным местом ценности демократии в сознании россиян, о чем мы говорили в предыдущем номере журнала. Но там речь шла, напомним, о степени актуализации в сознании тех или иных ценностей, об их иерархии, их важности и значимости для респондента именно сегодня, сейчас. Здесь же имеется в виду лишь согласие или несогласие с идеей демократии в принципе.

Хотя во всех группах более половины респондентов проголосовали за первую формулировку, различия между группами все же достаточно существенны и, как правило, соответствуют тем типологически значимым различиям, которые мы обнаружили раньше, рассматривая степень актуализации ценности демократии. Меньше других испытывают потребность в демократии и гарантиях ее сохранения носители "традиционно советского" типа сознания и сторонники "нелиберального индивидуализма", больше других — приверженцы той или иной версии либерализма. Обратите особое внимание на предпринимателей и директоров, среди которых степень согласия с первой формулировкой наивысшая. Не исключено, что их заинтересованность в демократии, помимо уже называвшихся причин (1, с. 81), связана и с тем, что нынешняя "демократия", граничащая временами с демократическим безвластием, оказывается идеальным политическим пространством для перераспределения собственности (как известно, предприниматели и директорский корпус — главные действующие лица начавшейся приватизации).

Нетрудно понять, почему эта формулировка лучше, чем предыдущие, выявляет типологические различия между социальными группами. Слово "демократия" стало одним из символов осуществляемых в стране перемен, оно вызывает живые и конкретные ассоциации и с проводимой властями политикой, и с повседневной жизнью и ее проблемами. И если, тем не менее, потребность в демократии и ее защите во всех группах оказалась столь значительной, то это означает, что демократия вовсе не обязательно отождествляется с политикой нынешних "демократов". Более того, по данным наших опросов, сторонники различных политических партий склонны считать демократической именно "свою" партию. А раз так, то впереди нас ждет, возможно, долгое выяснение отношений между многочисленными претендентами на роль "подлинных" демократов.


Примерно то же самое можно сказать и об отношении ко второй формулировке, касающейся роли государства в обеспечении социальной справедливости. И среди населения в целом, и в большинстве групп (кроме предпринимателей, директоров, учащейся молодежи и военных) именно эта формулировка собрала наибольшее число голосов. Такая реакция вполне соответствует высокой степени актуализации этой ценности в сознании россиян, хотя, как и в случае с демократией, согласных с этой формулировкой во всех группах намного больше, чем тех, кто включает справедливость в число важнейших личных жизненных ценностей.

В реакции на вторую формулировку типологические различия между группами проступают не так отчетливо, как в реакции на первую; можно даже сказать, что они смазаны. Причина, очевидно, заключается в том, что даже предприниматели, в сознании которых ценность справедливости актуализирована меньше, чем в любой другой группе (1, с. 80), понимают роль этой ценности в обществе и не рискуют слишком уж резко от нее отмежевываться (аналогичную картину мы можем наблюдать, кстати, и в среде "либералов"). Кроме того, те же предприниматели могут видеть в себе жертву несправедливости: их душат налогами, они, в отличие от госсектора, лишены льготных кредитов и дотаций. Крайне заинтересованная реакция большинства групп на вторую формулировку тем-то и интересна, что она максимально сближает в сознании вопрос об отношении к государству и его функциям с вопросом об удовлетворении частных и групповых интересов, не раскрывая их конкретного содержания. Поэтому люди, ждущие от государства справедливости, могут иметь прямо противоположные представления о том, в чем она заключается. Отсюда вытекает естественный вопрос, к рассмотрению которого мы и переходим, — вопрос о том, как понимают россияне справедливость, какой конкретно смысл в нее вкладывают.


Справедливость и прогресс


Чтобы выяснить, как понимают наши респонденты справедливость, мы предложили им три разных (и взаимоисключающих) толкования этой ценности, из которых нужно было выбрать одно. Вот как распределились ответы респондентов.


Таблица 12 (данные в %).

Какое из перечисленных ниже суждений точнее всего совпадает с вашим личным представлением о справедливости?
  1. Все люди должны получать равную долю материальных и культурных благ
  2. Люди должны получать общественные блага в прямой зависимости от размеров их капиталов, способностей, инициативы, деловых качеств
  3. Люди должны получать общественные блага в зависимости от своих капиталов и деловых качеств, но при этом делиться со слабыми и бедными
  4. Затрудняюсь ответить







1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

1.


26

16

10

10

12

13

13

15

19

23

25

26

30

37

2.

25

31

30

39

50

29

28

28

28

32

26

25

27

18

3.

36

43

53

44

31

45

46

46

42

33

37

36

34

31

4.

13

10

7

7

7

13

13

11

11

12

12

13

9

14

Расшифровка нумерации столбцов:
  1. Население в целом
  2. "Либералы"
  3. Директора
  4. Предприниматели
  5. Фермеры
  6. Управленцы
  7. Офицеры
  8. Безработные
  9. Бюджетники
  10. Студенты
  11. Председатели
  12. Рабочие
  13. Колхозники
  14. Пенсионеры



Эти данные представляются нам чрезвычайно важными, поскольку именно восприятие и истолкование справедливости лучше всего показывает, как сочетаются в сознании общие идеологические ориентации и реальные интересы, отвлеченные представления о "светлом будущем" для всех и представления о своем собственном месте в этом будущем. С другой стороны, приведенные данные позволяют лучше понять, почему ценность справедливости в разных социальных группах актуализирована неодинаково. Если пенсионеры, скажем, проявляют к ней повышенный интерес, то не только потому, что считают происходящие в жизни перемены несправедливыми, но и потому, что в значительной части руководствуются тем уравнительным представлением о справедливости, которое утвердилось в советскую эпоху и было глубоко укоренено в истории досоветской; иными словами, многие пенсионеры выступают за справедливость "от имени традиции". И наоборот, если в сознании предпринимателей или, допустим, "либералов", ценность справедливости актуализирована очень слабо, то это значит, что свое представление о ней они считают недостаточно укорененным и опасаются, что в наших условиях "от имени справедливости" может выступать лишь прошлое, а не будущее.

Нетрудно заметить, что только в двух группах — среди пенсионеров и фермеров — сторонники третьей, "социал-либеральной" — формулировки не собрали относи­тельного большинства голосов (т.е. большинства по сравнению со сторонниками каждой из двух других формулировок). При этом у фермеров они уступили первенство приверженцам "экономически либеральной" версии справедливости (распределение благ в соответствии с капиталами и способностями), а у пенсионеров — приверженцам версии "традиционно советской" (идеал распределения всех благ поровну). Особое внимание следует обратить на фермеров — их сдержанное отношение к "социал-либеральной" формулировке поможет нам лучше понять причины ее высокой популярности почти во всех остальных группах.

Впрочем, популярность эта, как видим, далеко не одинакова. В группах, где, как у пенсионеров, сильны позиции "традиционно советского" типа сознания (колхозники, руководители колхозов), а также среди рабочих и учащейся молодежи довольно велика доля сторонников "уравнительной" формулировки52. Это говорит о том, что зона влияния "традиционно советского" мироощущения значительно шире, чем можно было предположить, анализируя отношение к другим ценностям. Как только связь идеологии и реальной жизни, блага всех и блага отдельного человека становится осязаемой и прозрачной (а по отношению к справедливости она становится именно таковой), так выясняется, что "нелиберальный индивидуализм" и "экономический либерализм" наших массовых групп (исключение, быть может, составляют лишь работники бюджетной сферы) покоится на устойчивом фундаменте "традиционно советских ценностей.


Но главное даже не в этом. Главное в том, что в названных группах приверженцы "социал-либеральной" версии справедливости могут (данное предположение нуждается, разумеется, в проверке) по своему мироощущению оказаться близких тем, кто понимает эту ценность в духе уравнительности. Ведь формулу: общественные блага распределяются в соответствии с капиталами и деловыми качествами, но при этом сильные делятся со слабыми, можно понимать и так, что не я делюсь с другими (мне делиться нечем), а другие делятся со мной. Но если данный принцип не распространяется человеком на самого себя, то стремление к перераспределению не может не стать безмерным, что возвращает нас все к тому же идеалу всеобщей уравнительности. И именно пример фермеров, повторим, кажется нам очень важным для уяснения сути дела, как говорится, от противного.

Фермеры, как никто, зависят от себя, от своего собственного труда и только от него; они хорошо знают, что делиться с ними чем-то никто особенно не спешит. И они (наряду с пенсионерами) собрали в своей среде меньше всех сторонников "социал-либеральной" формулировки и стали абсолютными лидерами по числу приверженцев распределения благ по капиталу и способностям без всякой "дележки". Можно, конечно, сказать, что они живут представлениями европейских мелких земледельцев двухвековой давности, что их воззрения, будучи узаконенными, ока­зались бы сегодня губительными, в первую очередь, для них самих. В этом смысле городские предприниматели, занимающие второе, после фермеров, место по доле приверженцев "экономически либеральной" формулировки, более реалистичны: готовых добровольно делиться с бедными среди них даже больше, чем неготовых, что само по себе вселяет некоторый оптимизм. Но мы говорим сейчас не о реалистичности или нереалистичности тех или иных настроений, а о самих этих настроениях, причем не у фермеров, а у представителей большинства массовых групп, которые, в отличие от наученных горьким опытом фермеров, надеются, что с ними "поделятся".

Подобные настроения не могут не настораживать уже потому, что сегодня в России дело обстоит плохо не с перераспределением, а с созданием того, что можно было бы перераспределять. И, быть может, вовсе не случайно, что в числе тех немногих групп (таковых всего четыре), где доля сторонников "социал-либерального" толкования справедливости выше, чем доля сторонников "экономически либерального" и "традиционно-советского" ее толкования вместе взятых, оказались безработные, которые сами ничего не создают. Не следует ли отсюда, что приверженцы "экономического либерализма", не говоря уже о "нелиберальном индивидуализме" (по крайней мере в массовых группах), готовы выбросить "традиционно советские" стереотипы в окно лишь затем, чтобы в чуть обновленном виде впустить их в дверь?

Другие три группы, где число выбравших "социал-либеральный" вариант справедливости превышает совокупную численность отдавших предпочтение двум другим вариантам — директора, управленцы и офицеры. На первый взгляд, они ведут себя вполне логично, в полном соответствии со сложившимся у нас о них представлением. Но и в данном случае трудно отделаться от навязчивого вопроса: предполагают ли представители этих групп "делиться со слабыми и бедными" сами или же рассчитывают на то, что с ними поделятся другие? И к кому, скажем, причисляют себя и коллективы своих предприятий выбравшие эту формулировку директора — к слабым или к сильным?

Ответить на такого рода вопросы данное исследование возможности не дает; постараемся сделать это в будущем. Однако уже сейчас ясно: "социал-либерализм", получивший довольно широкое распространение в российском обществе, особенно в его элитных группах, представляет собой результат одновременного влияния на умонастроения людей мирового опыта социальной политики XX века и уравнительно-перераспределительной отечественной традиции. И если говорить об идеологии реформ в обществе, где роль идеологии столь велика, где она обладает значительной самостоятельностью по отношению к реальным интересам и, соответственно, значительной независимостью от них, где глубоко укоренена именно социальная (а не национальная или какая-либо другая) идея, то такой идеологией, повторим еще раз, может быть только "социал-либерализм". Конкуренцию ему, как уже неоднократно говорилось, способен составить лишь "национал-социализм" с имперской окраской.

Духовно-культурный потенциал "социал-либерализма" важно не растерять еще и потому, что наибольшее распространение эта идеология получила в самых развитых и перспективных слоях нашего общества. Речь идет не только об элитных группах, но и просто о людях с высшим и незаконченным высшим образованием, среди которых сторонников "социал-либерального" варианта справедливости заметно больше, чем среди людей с относительно низким уровнем образования. Не менее существенно, что "социал-либералы" заметнее всего представлены в возрастной группе от 20 до 40 лет.

Почти не отличаясь от приверженцев "экономико-либеральной" версии справедливости в отношении к хозяйственным преобразованиям (их реформаторский потенциал если и меньше, то не намного), "социал-либералы" несколько превосходят представителей "экономического либерализма" в степени политической активности, информированности и напряженности духовной жизни вообще. Именно в их среде самый высокий рейтинг таких ценностей, как "культура" и "духовность", именно они больше всех озабочены "восстановлением традиционных российских духовных ценностей", увеличением средств, выделяемых на культуру и образование, поддержкой отечественной науки и предотвращением утечки умов за границу. Если этот идеологический капитал будет растрачен впустую (а расточительность, с которой он растрачивается, просто поразительна), если не удастся создать экономический механизм, позволяющий сохранять его, то нас ждут, мягко говоря, не лучшие времена. Органический российский идеализм в любом случае найдет себе политическое воплощение, обретет политическую форму. Весь вопрос в том, какой она будет.

О том, что этот идеализм действительно имеет место, по крайней мере, в определенных слоях населения, красноречиво свидетельствует и восприятие россиянами такой ценности, как прогресс53.