Работа выполнена на основе "Капитала" К. Маркса, широко использованы другие произведе­ния К. Маркса, а также труды Ф. Энгельса и В. И. Ленина

Вид материала

Реферат

Содержание Участие массового экономического сознания Участие массового экономического сознания

Подобный материал:

• Тема : История создания «Капитала», 144.92kb.
• Аннотация Книга «Государство и революция», 1367.55kb.
• Ж. В. АктуАльно ли творческое наследие К. Маркса?, 79.41kb.
• Ж. В. Котов Кпроблеме свободы печати у молодого Маркса. Приднепровская государственная, 162.48kb.
• Социология карла маркса марксизм, марксизмы и социология Маркса, 403.69kb.
• Темы рефератов по дисциплине «Философия», 28.95kb.
• Собрание сочинений 19 печатается по постановлению центрального комитета, 8392.68kb.
• Крапиль Николай Валерьевич Проверил к с. н., доцент Николаев Владимир Геннадьевич Москва, 83.99kb.
• Работы актуальна потому, что опираясь на идеи К. Маркса и Ф. Энгельса, В. И. Ленин, 30.09kb.
• Темы рефератов по курсу «Философия», 39.6kb.

Участие массового экономического сознания

в процессе функционирования (воспроизводства) объективных экономических отношений


В предшествующем разделе был рассмотрен про­цесс функционирования сознания непосредственно в составе экономической деятельности субъекта. Вы­яснив необходимую взаимосвязь отображательной и регулятивной подфункций сознания, непосредственно выражающуюся в прямой обусловленности програм­мы экономической деятельности тем отображением экономических отношений, которые сформировались в сознании субъекта, мы тем самым подошли к не­обходимости вовлечь в анализ то, что лежит в основе самого отображения — объективные экономические отношения.

Ибо если содержание программы непосредственно обусловлено содержанием отображения, имеющегося в сознании субъекта, то содержание отображения в свою очередь, необходимо обусловлено содержани­ем наличных экономических отношений. Таким обра­зом, именно здесь, в экономических отношениях, за­ключен исходный пункт регуляции экономической деятельности субъектов.

Рассмотрим значение этого обстоятельства на ма­териале деятельности по обмену.

Выше было показано, что характер экономической деятельности субъектов, в частности их деятельности [162] по обмену, непосредственно определяется тем, как субъекты понимают наличные экономические отноше­ния, каково, иначе говоря, содержание отображения, имеющегося в их сознании. Так, в том случае, когда субъекты осознают связь стоимости товара с затрата­ми рабочего времени, они учитывают эту связь и в дея­тельности по обмену. Поэтому в тот период обмен бли­зок к непосредственно-эквивалентному, отклонения от эквивалента несущественны. И этим они принци­пиально отличаются от субъектов товарно-капитали­стического производства, фетишистски понимающих связь товара и рабочего времени и в соответствии с этим пониманием обменивающих товар “рабочая сила”, на неэквивалентной купле-продаже которого, как известно, зиждется само капиталистическое про­изводство.

Однако тот факт, что люди, систематически осу­ществлявшие меновую торговлю, сознательно сопо­ставляли товары по воплощенному в них рабочему времени, т. е. сознательно следовали закону стоимо­сти, открытие которого политической экономией, не­сомненно, является одним из крупнейших научных достижений, отнюдь не требует признания какой-то особой экономической проницательности этих людей. Они просто следовали экономической необходимости. Вся суть состоит в том, что они не могли действовать иначе, следовательно, не могли и мыслить иначе. Именно такой ход их мысли был необходимо обуслов­лен характером наличного производства. “Рабочее время, затраченное на эти продукты, было не только единственным подходящим мерилом у них для ко­личественного определения подлежащих обмену ве­личин, но всякое другое мерило было совершенно немыслимо.”¹⁹

Дело в том, что это мерило было непосредственно дано самим характером производства. Как отмечает Ф. Энгельс на материале меновой торговли периода средневековья, то немногое, что приходилось получать в обмен крестьянской семье, состояло преимуществен­но из предметов ремесленного производства, т. е. таких вещей, способ изготовления которых был хорошо [163] известен крестьянину. Точно так же и ремесленник хорошо знал характер крестьянского труда. “Таким образом, в средневековье люди были в состоянии до­вольно точно подсчитать друг у друга издержки про­изводства в отношении сырья, вспомогательных мате­риалов, рабочего времени—по крайней мере, по­скольку дело касалось предметов повседневного обихода.”²⁰

Существенно то, что обмениваемые предметы бы­ли продуктом личного труда обеих сторон. “Что за­трачивали они при изготовлении этих предметов? Труд — и только труд: на возмещение орудий труда, на производство сырья, на его обработку они затра­чивали только свою собственную рабочую силу...”²¹ Относительно незначительное участие в процессе производства накопленного труда ведет к тому, что связь конечного продукта с затратами рабочего вре­мени носит непосредственный характер. Поэтому она и осознается.

Определенное понимание сущности процесса про­изводства, а именно — понимание производства как затраты рабочего времени, а также знание количест­ва труда (рабочего времени), затраченного на созда­ние того или иного предмета, порождает в ходе взаи­модействия определенную программу деятельности по обмену. “Можно ли предположить, что крестьяне и ремесленники были так глупы, чтобы обменивать продукт 10-часового труда одного на продукт часово­го труда другого?” Они затрачивают “труд—и толь­ко труд”. Они осознают это настолько, что подсчиты­вают издержки труда у себя и у другой стороны. “...Могли ли они поэтому обменивать эти свои продук­ты на продукты других производителей иначе, чем пропорционально затраченному труду?”²²

Таким образом, характер обмена устанавливается с необходимостью. “Для всего периода крестьянского натурального хозяйства возможен был только такой обмен, при котором обмениваемые количества това­ров соизмерялись все больше и больше по количеству [164] воплощенного в них труда.”²³ И реализуется эта объективная необходимость при посредстве сознания субъектов. Функция экономического сознания в реа­лизации данного экономического отношения состоит в том, чтобы, во-первых, отобразить тот, данный са­мой производственной деятельностью факт, что изго­товление всякого продукта есть затрата определен­ного количества рабочего времени его производителя, во-вторых, использовать знание этого факта в качест­ве идеального средства в деятельности по обмену.

Непосредственный, следовательно, очевидный ха­рактер связи конечного продукта и затрат труда в производстве давал субъектам возможность осо­знать факт существования этой связи, а также ее ха­рактер. Необходимость осуществлять не просто про­изводство, но воспроизводство, ставила их перед не­обходимостью использовать эти знания в обмене. Ибо рассуждая иначе, не применяя эти знания в обмене, они терпели экономический ущерб, лишавший их воз­можности осуществлять воспроизводство. Следова­тельно, сами материальные условия производства наталкивают субъектов именно на этот ход мысли, заставляя отказываться от иных программ деятель­ности. В результате и формируется такой способ функционирования экономического сознания, когда люди не только фактически обмениваются по затра­там труда (рабочего времени), но и сознательно стре­мятся делать именно так.

Однако это не дает оснований считать, что их дея­тельность была сознательна в том смысле, что они правильно осознавали сущность того, что действитель­но делали. Сущность процесса мысленного сопостав­ления продуктов по затратам рабочего времени вклю­чает, как было показано, две операции: сначала сведение различных видов конкретного труда к про­стому, абстрактному труду и лишь затем сопостав­ление их как различных величин этого единства. Но люди, осуществлявшие меновую торговлю, отнюдь не выбирали некий эталон “абстрактный труд”, к кото­рому они сводили бы товары, чтобы затем их сравни [165] вать. Они вообще не подозревали о необходимости и скрытом существовании этого эталона, не сознава­ли того, что сведение товаров к абстрактному труду имеет место в процессе обмена.

Успех обеспечивался тем, что, во-первых, имел ме­сто почти непосредственный, личный обмен деятель­ностью, когда продукт изготовлялся для конкретного потребителя, нередко тут же, при нем; во-вторых, уровень разделения труда был таков, что обменива­лись продукты, созданные трудом приблизительно одинаковой степени сложности. В результате субъек­ты могли, во-первых, обоюдно учесть затраты конкретного труда, а во-вторых, прийти к практически приемлемым результатам путем непосредственного (без предварительного сведения к простому труду) учета этих затрат. И они делали это, не подозревая о том, в силу каких специфических исторических осо­бенностей производства это возможно.

Сказанное позволяет утверждать, что можно гово­рить лишь о большей степени осознания природы эко­номических отношений на данном этапе развития товарного производства, но не о действительной соз­нательности экономического процесса.

Общий же вывод состоит в следующем. Опреде­ленный конкретно-исторический характер объектив­ных экономических отношений необходимо формиру­ет в сознании субъектов определенное конкретно-историческое отображение, которое, в свою очередь, не­обходимо полагает соответствующую программу их деятельности. Таким образом, экономическое созна­ние в целом является лишь посредствующим звеном между живой экономической деятельностью и объек­тивными экономическими отношениями как наличны­ми условиями этой деятельности. При этом функция экономического сознания состоит в опосредовании определяющего воздействия объективных экономиче­ских отношений как целого на экономическую дея­тельность субъектов, которая есть не что иное, как момент этого целого. Именно поэтому субъекты вы­ступают лишь как носители определенных экономи­ческих функций, заданных им целостной экономичес­кой системой. [166]

Это обстоятельство хорошо прослеживается на ма­териале основных масок капиталистического производства — капиталиста и рабочего.

Субъективная цель капиталиста состоит, как из­вестно, в получении прибавочной стоимости, прибыли. Как пишет Маркс, “движущим мотивом его деятель­ности являются не потребление и потребительная стоимость, а меновая стоимость и ее увеличение”²⁴. Действительная цель, которую преследует капита­лист, отчетливо проявляется при распределении при­бавочной стоимости, как известно, распределяющейся на фонд накопления и индивидуальный фонд потреб­ления капиталиста. Отношение, в котором происходит это деление прибавочной стоимости, определяет раз­меры накопления. “Но это деление производит собст­венник прибавочной стоимости, капиталист. Оно, ста­ло быть, является актом его воли.”²⁵ И деление это таково, что капиталист выступает как “фанатик уве­личения стоимости”. Капиталист имеет “историческое значение” и “историческое право на существование” лишь постольку, поскольку он есть персонифициро­ванный капитал. “Но постольку и движущим мотивом его деятельности являются не потребление и потреби­тельная стоимость, а меновая стоимость и ее увели­чение.”²⁶

Как персонифицированный капитал “он разделяет с собирателем сокровищ абсолютную страсть к обо­гащению”²⁷. Его жажда обогащения тоже не знает границ. “...Поскольку вся деятельность капиталиста есть лишь функция капитала, одаренного в его лице волей и сознанием, постольку его собственное личное потребление представляется ему грабительским пося­гательством на накопление его капитала; так в италь­янской бухгалтерии личные расходы записываются на стороне дебета капиталиста по отношению к его ка­питалу.”²⁸ [167]

В чистом виде эта страсть выступает “при истори­ческих зачатках” капиталистического производства. Кроме того, “каждый капиталистический parvenue [выскочка] индивидуально проделывает эту историче­скую стадию”²⁹.

Правда, на определенной ступени развития “неко­торый условный уровень расточительности, являясь демонстрацией богатства и, следовательно, средством получения кредита, становится даже деловой необхо­димостью для „несчастного" капиталиста”. Кроме того, прогресс производства создает “новый мир нас­лаждений”. В результате “в благородной груди ка­питалиста развертывается фаустовский конфликт между страстью к накоплению и жаждой наслажде­ний”. Теперь капиталист “чувствует „человеческие побуждения“ своей собственной плоти, к тому же он настолько образован, что готов осмеивать пристрастие к аскетизму как предрассудок старомодного собира­теля сокровищ”³⁰.

Безусловно, расточительность капиталиста возрас­тает с ростом его накопления, но “отнюдь не мешая последнему”. В основе его расточительности “всегда таится самое грязное скряжничество и мелочная рас­четливость”³¹. Приобретя лоск и купаясь в роскоши, капиталист не перестает быть капиталистом, то есть фанатиком возрастания стоимости, не перестает стре­миться к обогащению, которое и составляет его под­линную цель. Его расточительность определяется воз­растанием капитала, и этому возрастанию он неуто­мимо служит. Изменяя этому правилу, он перестает быть капиталистом.

Но если общественным производством движет объективная необходимость создания потребительных стоимостей, а экономическая деятельность является лишь общественной формой этого процесса, то как может произойти, что производственная деятельность части субъектов общественного производства сводит­ся к только экономической деятельности, к голой фор­ме, к непосредственно бессодержательной деятель­ности? [168]

Дело в том, что вследствие разделения труда единый цикл производства атомизируется, так что на долю отдельных субъектов выпадают лишь отдельные моменты совокупной производственной деятельности. Таким образом, деятельность, бессодержательная са­ма по себе, является объективно необходимой в рам­ках общественного производства как целого.

К. Маркс подчеркивает, что великая историческая заслуга “капитала заключается в создании этого при­бавочного труда, излишнего с точки зрения одной лишь потребительной стоимости”³². Ибо “то, что на стороне капитала выступает как прибавочная стоимость, как раз это самое на стороне рабочего выступает как при­бавочный труд, как труд сверх его потребности как рабочего”³³.

Капиталист действует ради стоимости. Однако объективно его деятельность имеет совсем другое зна­чение и поэтому является общественно необходимой. “Как фанатик увеличения стоимости, он безудержно понуждает человечество к производству ради произ­водства, следовательно к развитию общественных производительных сил и к созданию тех материаль­ных условий производства, которые одни только мо­гут стать реальным базисом более высокой общест­венной формы”³⁴. То, что представляется капиталис­ту его субъективной целью, на деле есть лишь обще­ственное средство удовлетворения объективной необ­ходимости. Его самодовлеющая страсть к обогаще­нию, пишет К. Маркс, “суть действие общественного механизма, в котором он является только одним из ко­лесиков”³⁵.

Каким же образом общественная система задает субъекту общественно необходимую функцию в каче­стве его субъективной необходимости? Эта необходи­мость определяется его местом в системе обществен­ного производства. Посредствующим звеном между объективными экономическими условиями и экономи­ческой деятельностью субъекта является его созна [169] ние. Именно в сознании субъекта формируется реали­зуемая в его деятельности цель. И эта цель не что иное, как субъективный образ объективной необходи­мости воспроизводства наличных экономических ус­ловий, что понимается как необходимая предпосылка самого существования субъекта.

Объективная обусловленность содержания созна­ния субъекта на примере капиталиста видна особенно наглядно. Представления субъекта прямо противопо­ложны действительному положению. Но он не может представлять действительность иначе, чтобы быть в состоянии выполнять свою общественно необходимую функцию. Если бы капиталист понимал свою деятель­ность в ее подлинном историческом смысле—как свое самоотрицание—он бы не мог ее осуществлять. В той степени, в какой буржуазия осознает свое место в ис­торическом процессе, ее охватывают настроения пес­симизма и упадка. И наоборот, капиталист функцио­нирует как капиталист лишь постольку, поскольку в каждом акте этой деятельности он видит свое само­утверждение.

Двигаясь к своей объективно заданной цели, капи­талист осуществляет определенную экономическую деятельность в соответствии с теми программами, ко­торые формируются в его сознании на основе отобра­жения наличных экономических отношений. При этом оказывается, что сам выбор программы в конечном счете не случаен, он является лишь средством реали­зации той необходимости, перед которой субъект по­ставлен объективными экономическими отношениями. Выше мы отмечали, что объективно заданная цель— обогащение — через ряд этапов неизбежно приводит к необходимости осуществлять промышленное произ­водство. Иначе говоря, субъект не волен в выборе программы точно так же, как и в выборе цели. И то и другое задается ему его местом в системе объектив­ных отношений.

Что касается промышленного капиталиста, то он не может не осуществлять производство. На первый взгляд, у него “могло бы появиться намерение добы­вать деньги, ничего не производя”. И отдельные капи­талисты так и делают. К. Маркс приводит, в частно­сти, пример с теми капиталистами, которые во время [170] Гражданской войны в Америке закрыли фабрики и выбросили рабочих на мостовую ради того, чтобы “за­няться игрой на ливерпульской хлопковой бирже”³⁶. Действительно, что может заставить капиталиста за­ниматься производством? “В будущем он станет поку­пать товары на рынке готовыми, вместо того чтобы заниматься их производством.” Но оказывается, он не волен в выборе пути, его воля определена экономиче­ской необходимостью. К. Маркс иронически пишет. “...Что, если все его братья-капиталисты поступят точ­но так же,— где тогда найдет он товары на рынке? А питаться деньгами он не может”³⁷.

Наконец, осуществляя производство, он не может не осуществлять его строго определенным образом, а именно—как расширенное производство. Это тоже не субъективная прихоть, а объективная необходимость. К. Маркс пишет, что “развитие капиталистического производства делает постоянное возрастание вложен­ного в промышленное предприятие капитала необхо­димостью, а конкуренция навязывает каждому инди­видуальному капиталисту имманентные законы капи­талистического способа производства как внешние принудительные законы. Она заставляет его постоян­но расширять свой капитал для того, чтобы его сохра­нить, а расширять свой капитал он может лишь по­средством прогрессирующего накопления”³⁸.

К осознанию этой необходимости совокупный ка­питалист приходит методом проб и ошибок, причем для каждого отдельного индивида ошибка может оказаться непоправимой. Опыт его, однако, использу­ется другими. Рано или поздно совокупный капиталист делает единственно возможный выбор—выбор един­ственно возможного в данных условиях средства. К. Маркс приводит пример — положение мелкого ка­питалиста в условиях возросшей конкуренции. Ему “приходится выбирать одно из двух: 1) либо проедать свой капитал, так как он не может уже жить на про­центы, и, следовательно, перестать быть капитали­стом; 2) либо самому завести дело, продавать свой [171] товар дешевле и покупать дороже, чем это делает более богатый капиталист, и выплачивать более высокую за­работную плату”³⁹. Какую из этих программ вы­брать — решает капиталист. Но что он будет делать, т. е. какова будет программа его деятельности в дейст­вительности,—это определяют объективные экономи­ческие условия. К. Маркс раскрывает ту олицетворен­ную крупным капиталистом экономическую необходи­мость, действие которой ведет к тому, что, если даже мелкий капиталист избирает вторую программу, ему все равно приходится “перестать быть капиталистом”. От него в лучшем случае зависит — как это сделать. Иного же выбора у него нет.

Таким образом, выбор сам по себе, когда он отор­ван от объективных условий, отнюдь не определяет ход дела. Это, следовательно, лишь видимость выбо­ра. И наоборот, действительный выбор субъекта субъективен лишь по видимости. Субъект должен осознать объективную экономическую необходимость и приспособить к ней свою деятельность. В этом и со­стоит функция его сознания.

Итак, с одной стороны, действительно осуществить определенный выбор может лишь тот индивид, кото­рый по своему объективному положению является но­сителем соответствующей социальной (экономиче­ской) роли. С другой, например, крупные капиталис­ты побивают мелких тоже лишь в случае, если твердо следуют определенной программе. Тот из них, кто не делает этого, перестает играть данную экономическую роль. Как видим, определенного рода сознание необ­ходимо связано с определенного рода деятельностью, так что ни соответствующее сознание, ни соответст­вующая деятельность друг без друга существовать не могут. У индивидов, по своему объективному положе­нию не являющихся носителями определенной эконо­мической функции, соответствующее ей сознание мо­жет возникнуть лишь как преходящее воззрение, не­обходимо ликвидируемое объективным экономиче­ским процессом. [172]

Таким образом, имманентные законы капиталис­тического производства “действуют как принудитель­ные законы конкуренции и достигают сознания отдель­ного капиталиста в виде движущих мотивов его дея­тельности”⁴⁰. Это сознание необходимо обусловлено характером объективных экономических отношений и играет роль посредствующего звена между этими от­ношениями как целым и деятельностью субъекта как их моментом.

Та же самая необходимая связь между объектив­ными экономическими отношениями, экономическим сознанием и экономической деятельностью имеет мес­то и в процессе функционирования другой маски ка­питалистического производства — рабочего. Иллюзор­ное отображение капиталистических отношений, кото­рое формируется в сознании рабочего, также являет­ся лишь средством, через которое объективные эко­номические отношения задают ему определенный тип экономической деятельности, направленной на расши­ренное воспроизводство капиталистических отно­шений.

Выше было показано, что в результате объективно обусловленной практической направленности созна­ния рабочего, формы проявления стоимости и цены рабочей силы—стоимость и цена труда, заработная плата — “непосредственно воспроизводятся сами со­бой, как ходячие формы мышления”⁴¹. Несмотря на различие получаемых сумм, все рабочие “сходятся в одном: заработная плата—это сумма денег, которую платит буржуа за определенное рабочее время или за исполнение определенной работы”⁴². Таким образом, для них весь труд выступает как оплаченный.

Итак, фетишистские иллюзии возникают с необхо­димостью. Но здесь мы должны перейти к другой сто­роне дела. Возникая как необходимое отображение наличных отношении, фетишистское сознание само, в свою очередь, оказывает обратное воздействие на дея­тельность субъекта, само играет важную роль во взаимодействии рабочего и капиталиста. Именно та [173] кое содержание экономического сознания необходимо для того, чтобы рабочий совершал деятельность по неэквивалентной продаже своей рабочей силы капи­талисту. Рабочий продает свою рабочую силу капита­листу непосредственно именно потому, что иллюзорно понимает суть своей сделки с капиталистом, понима­ет эту сделку как равноправную.

Превращение стоимости и цены рабочей силы в форму заработной платы имеет, по выражению К. Маркса, “решающее значение”. И состоит это ре­шающее значение в том, что “на этой форме проявле­ния, скрывающей истинное отношение и создающей видимость отношения прямо противоположного”, по­коятся, как говорит К. Маркс, “все мистификации ка­питалистического способа производства, все порож­даемые им иллюзии свободы”⁴³. На фетишистских по­нятиях цены и стоимости труда покоится главная ил­люзия массового экономического сознания капитали­стического производства—иллюзии равенства, иллю­зии партнерства рабочего и капиталиста.

Эта иллюзия является функционально важным моментом процесса воспроизводства капиталистиче­ских экономических отношений, ибо она влияет на ха­рактер экономической деятельности, а через нее—и на само отношение между капиталистом и рабочим. Маркс писал, что “видимость равенства фактически существует как иллюзия рабочего, а до известной сте­пени и у другой стороны, и в силу этого она сущест­венно модифицирует его (рабочего.—В. Ф.) отноше­ние”⁴⁴.

Для воспроизводства капиталистических отноше­ний необходимо, чтобы наемный труд, который “по своей сущности всегда остается принудительным тру­дом”, тем не менее “казался результатом свободного договорного соглашения”⁴⁵. Решающее значение ил­люзии экономического равенства рабочего и капита­листа состоит в том, что она маскирует ту неэквива­лентность обмена товара “рабочая сила”, на которой зиждется капиталистическое производство как тако [174] вое. Скрывая факт эксплуатации, представляя капи­талистические отношения равными и справедливыми, это сознание является средством интеграции рабоче­го системой капиталистического производства. Таким образом, оно и выступает как необходимый функцио­нальный момент процесса воспроизводства капита­листических экономических отношений.

Классовое угнетение никогда не может быть навя­зано одним только прямым насилием, ибо угнетенные всегда многочисленней и сильней угнетающих. Угне­тение необходимо опирается на иллюзии угнетенных. В капиталистическом обществе, где угнетение дости­гает апогея, достигают апогея и иллюзии угнетенных. Пролетариат — самый многочисленный и сильный класс развитого капиталистического общества — ми­рится с эксплуатацией именно постольку, поскольку не понимает ее сущности, опутан иллюзиями, скрываю­щими эксплуатацию, оправдывающими капиталисти­ческий способ производства. Но суть дела состоит в том, что эти иллюзии необходимо порождаются самими объективными экономическими отношениями—имен­но потому, что без этих иллюзий невозможны и сами капиталистические отношения.

Понимая свои взаимоотношения с капиталистом как партнерство сторон, каждая из которых вносит свой вклад в конечный продукт, рабочий в соответст­вии с этим пониманием и строит программу своей практической экономической деятельности. Его дея­тельность направлена не против этой сделки как та­ковой, но наоборот, на реализацию этой сделки, т. е. на воспроизводство капиталистических экономических отношений.

И лишь осознание тайны прибавочной стоимости, осуществляемое через посредство внедрения в массо­вое экономическое сознание пролетариата Марксовой политической экономии, меняет программу деятель­ности рабочего класса: он начинает борьбу не за луч­шие условия продажи рабочей силы—в рамках сделки с капиталистом, но за ликвидацию капиталистической эксплуатации вообще. Раскрытие тайны прибавочной стоимости для рабочих влечет вывод о необходимости преобразования существующих экономических отно­шений. Именно поэтому Маркс с полным правом наз [175] вал “Капитал”, в котором была раскрыта тайна капи­талистической прибыли, “самым тяжелым снарядом, пущенным в голову буржуазии”.

Здесь отчетливо видна та же самая закономер­ность: характер экономической деятельности непосред­ственно определяется содержанием экономического сознания субъекта. Фетишистские иллюзии делают рабочего добровольным рабом капиталиста. Научное, истинное понимание сущности капиталистических эко­номических отношений, наоборот, превращает рабочего в революционера, его деятельность отныне направлена не на воспроизводство, а на ликвидацию капитали­стических экономических отношений.

Однако вторая сторона дела заключается в том, что как фетишистские иллюзии, так и истинное пони­мание природы капиталистических экономических отношений возникает отнюдь не случайно, их возник­новение обусловлено уровнем развития самих объек­тивных экономических отношений. Таким образом, в деятельности субъекта через его сознание и в данном случае реализуется объективная экономическая необ­ходимость.

Абсолютна ли, однако, та интегрированность рабо­чего капиталистической системой производства, кото­рая возникает в результате наличия у рабочего иллю­зорного, фетишистского сознания? Иначе говоря, если рабочий понимает свою сделку с капиталистом как равную, то означает ли это, что между рабочим и капи­талистом необходимо устанавливается или, по крайней мере, возможен классовый мир?

Ни в коей мере. Между совокупным рабочим и со­вокупным капиталистом необходимо развертывается классовая борьба, и именно на основе понимания их отношений как равной сделки. С точки зрения рабоче­го, каждая сторона имеет право на свою долю в конеч­ном продукте. Борьба начинается именно из-за опре­деления размеров этой доли.

В своем стремлении к прибавочной стоимости капиталист не знает предела. Объективно, однако, существует некоторый предел—нужда рабочего в определенном количестве стоимости, эквивалентном стоимости минимума жизненных средств, необходи­мых для воспроизводства рабочей силы. И когда капи [176] талист доводит длительность рабочего дня и снижает заработную плату до пределов, угрожающих этому воспроизводству, рабочий вынужден оказать сопротив­ление. Он руководствуется при этом сознанием своего права на определенную долю продукта. Он не нару­шает равенства сделки, он лишь защищает его против посягательств капиталиста. Признавая за капитали­стом право на его долю, рабочий защищает свою. Если сделка по своей природе основана на равенстве и справедливости, он требует действительного равенства и справедливости. Он требует “полной платы за труд” и “нормального рабочего дня”. При этом он заявляет: “...как всякий другой продавец, я требую стоимости моего товара”⁴⁶. На основе этого требования форми­руется тот вид экономической деятельности рабочего класса, за которым закрепилось название экономиче­ской борьбы.

Разумеется, приведенные выше (или им подобные) соображения не сами по себе являются причиной того, что рабочий класс начинает экономическую борьбу. Им движет объективная необходимость в жизненных средствах, необходимость защитить свое существова­ние. Но именно такого рода соображения опосредуют действие объективного фактора, именно они непосред­ственно определяют характер экономической деятель­ности рабочего.

Особенности сознания рабочего класса, формирую­щиеся в ходе этой борьбы, являются почвой для внедрения в массовое экономическое сознание рабо­чего класса научной экономической теории, однако это уже другая сторона проблемы (см. об этом раздел 3 данной главы).

В данном же аспекте существенно то, что непосред­ственно на основе отображения, формирующегося в процессе практической экономической деятельности, рабочий класс не может выработать программу, на­правленную на качественное преобразование этих от­ношений; программа, возникающая на основе этого отображения, необходимо направляет деятельность рабочего на воспроизводство капиталистических эко­номических отношений. [178]

Рассмотренный выше материал позволяет сделать следующие выводы. Фетишистское экономическое сознание является необходимым подчиненным момен­том системы капиталистических экономических отно­шений. Экономическое сознание субъектов возникает как отображение наличных экономических отношений и, как всякое отображение, не может не быть вторич­ным. Однако, возникнув, экономическое сознание само играет регулятивную роль, определяет экономическую деятельность субъектов капиталистического производ­ства.

Но так как содержание экономического сознания необходимо определяется характером и уровнем раз­вития экономических отношений, то это сознание, регулируя экономическую деятельность субъектов, по существу лишь опосредует определяющее воздействие на экономическую деятельность со стороны экономи­ческих отношений как целого. Хотя содержание про­граммы экономической деятельности непосредственно определяется содержанием отображения, имеющегося в сознании субъекта, тем не менее субъекты отнюдь не произвольны в определении содержания своей дея­тельности, ибо само отображение, сам способ пони­мания капиталистических экономических отношений, которым они руководствуются, задан им объективны­ми экономическими отношениями.

Таким образом, можно утверждать, что функция экономического сознания в воспроизводстве экономи­ческих отношений состоит в том, что оно опосредует определяющее действие объективных экономических отношений как целого на экономическую деятельность субъектов. В необходимом характере возникновения у субъектов именно такого сознания выражается не­обходимый характер детерминации их деятельности объективными экономическими условиями. Система объективных экономических отношений содержит средство своего воспроизводства в себе, и этим сред­ством является сознание субъектов — носителей этих отношений. Таким образом, экономическое сознание находится в структурно-функциональном единстве с системой экономических отношений как целым, функ­ционируя в качестве подчиненного момента этого целого. [178]

Участие массового экономического сознания

в процессе развития экономических отношении


Будучи подчиненным моментом системы объектив­ных экономических отношений, экономическое созна­ние участвует не только в функционировании, но и в развитии этих отношений. Рассмотрим эту функцию сознания на материале возникновения денежной фор­мы стоимости, лежащей в основе товарно-капиталисти­ческого производства.

Функционируя в составе практической экономической деятельности субъектов, экономическое сознание опосредует их взаимодействие и процесс реализации того экономического отношения, которое складывается в ходе этого взаимодействия. Вместе с тем это взаимодействие осуществляется в определенных кон­кретно-исторических условиях, причем эти условия есть не что иное, как опредмеченная предшествующая экономическая деятельность. Процесс развития эконо­мических отношений и выступает как процесс опредмечивания живой экономической деятельности, которая в дальнейшем выступает как объективное условие в от­ношении последующей деятельности и оказывает на нее определяющее воздействие.

Выше было показано, что обмен двух товаров требует опосредования. Это опосредованио является идеаль­ным: товары при посредстве некоторого эталона, например идеального образа бруска железа, приводятся в определенное числовое соотношение друг к другу и в соответствии с ним обмениваются.

Однако для того, чтобы практически осуществлять обмен, одного лишь мысленного опосредования оказывается недостаточно. Если “для одного лишь сравнивания или оценивания продуктов, для идеального опреде­ления их стоимости достаточно произвести эту трансформацию мысленно”, то в действительном “обмене эта абстракция должна быть, в свою очередь, овеще­ствлена, символизирована, реализована посредством какого-либо знака”⁴⁷.

Эталон должен быть общественным эталоном. Как опосредование обмена он должен существовать в со [179] знании данного субъекта, но одновременно должен су­ществовать и для другого субъекта, поскольку обмен не просто акт деятельности, но акт взаимодействия, акт взаимной деятельности, которая должна быть опреде­ленным образом согласована именно как взаимная де­ятельность.

Вместе с тем как возникновение идеального об­раза стоимости, так и его материализация обусловле­ны двойственностью труда, производящего товары. По мере развития обмена натуральное различие товаров приходит в противоречие с их экономической эквива­лентностью. Рабочее время, поскольку оно способно к обмену, “определено не только количественно, но и ка­чественно, и различается не только по количеству, но и по качеству”⁴⁸. Поэтому особенное рабочее время субъекта не может быть непосредственно обменено на всякое другое особенное рабочее время. “Товар дол­жен быть обменен на третий предмет, который сам, в свою очередь, есть не особый товар, а символ товара как товара, символ самой меновой стоимости товара; который, стало быть, представляет, скажем, рабочее время как таковое; например—кусок бумаги или ко­жи, который представляет ту или иную долю рабочего времени.”⁴⁹

Необходимость возникновения такого символа обу­словлена тем, что рабочее время выступает в обмене как овеществленное рабочее время, как вещь. Это и порождает ряд практических трудностей. В частности, обмен предполагает равенство обмениваемых стоимо­стей, а товары “не могут быть делимы по произволу” для достижения такого равенства. Поэтому действи­тельный обмен нуждается в эквиваленте товара, кото­рый обладал бы этим свойством произвольной делимо­сти. Словом, как отмечает К. Маркс, две противопо­ложности — натуральное различие товаров и их экономическая эквивалентность — могут “существо­вать наряду друг с другом только благодаря тому, что товар приобретает двойное существование, наряду со своим натуральным существованием приобретает чи­сто экономическое существование, в котором он—всего лишь знак, символ производственного отношения, всего [180] лишь знак своей собственной стоимости”⁵⁰.

Так возникают деньги, ибо “меновая стоимость това­ра как особое наряду с самим товаром существование есть деньги”. Следовательно, деньги возникают при по­средстве экономического сознания и выступают преж­де всего как знак, символ, материальный носитель иде­ального экономического образа — образа стоимости. С другой стороны, этот символ “в сущности выражает только некоторое общественное отношение”⁵¹, он сам становится определенным экономическим отношением.

Итак, экономическое сознание участвует не только в функционировании, но и в развитии экономических от­ношений. Однако и тут его роль состоит лишь в опо-средовании определяющего действия общественного производства на характер деятельности по обмену то­варов. “В результате того, что продукт становится то­варом, а товар — меновой стоимостью, он сперва мыс­ленно приобретает некоторое двойное существование. Это идеальное раздвоение приводит (и должно приве­сти) к тому, что в действительном обмене товар высту­пает двояко: как натуральный продукт, на одной сто­роне, и как меновая стоимость—на другой.”⁵² Про­дукт приобретает мысленное двойное существование лишь потому, что становится товаром. Иначе говоря, продукт выступает носителем определенного экономи­ческого отношения, и эта историческая определенность наличного экономического отношения отображается в сознании субъекта. Этот образ наличного экономиче­ского отношения функционирует в качестве идеального средства в деятельности по обмену и в силу этой своей функции материализуется, овеществляется, образуя свой знак — деньги.

Функционирование сознания есть необходимый мо­мент процесса возникновения денег. И вместе с тем “деньги не являются продуктом сознания или соглаше­ния, а созданы инстинктивно в процессе обмена”⁵³. Нет ли логического противоречия между этими поло [181] жениями? Совместимы ли они? На наш взгляд, они не только совместимы, но лишь в своем единстве и дают конкретную картину действительно противоречивого процесса возникновения денег.

Деньги возникают в обмене; непосредственно — в результате того, что субъекты в ходе взаимодействия совершают определенные мыслительные операции. Но создание денег никогда не было сознательной целью субъектов. Как пишет К. Маркс, “материальный знак меновой стоимости есть продукт самого обмена, а не осуществление какой-то а priori формулирован­ной идеи”⁵⁴.

Как уже отмечалось, подлинная причина возникно­вения денег— двойственный характер труда, произво­дящего товары. В теоретическом выражении противо­речие, которое порождается этим конкретно-историче­ским характером труда, формулируется так: “Для каждого товаровладельца всякий чужой товар играет роль особенного эквивалента его товара, а потому и его собственный товар — роль всеобщего эквивалента всех других товаров. Но так как в этом сходятся меж­ду собой все товаровладельцы, то ни один товар не яв­ляется всеобщим эквивалентом, а потому товары не обладают и всеобщей относительной формой стоимо­сти, в которой они отождествлялись бы как стоимости и сравнивались друг с другом как величины стоимо­сти”⁵⁵. Они противостоят друг другу не как товары, а как потребительные стоимости, хотя обмен могут со­вершить только как товары.

Но товаровладельцы отнюдь не пытались осмыслить ситуацию теоретически. Они подходят к делу сугубо практически. У них просто нет другого выбора. Их вы­нуждает к этому объективная необходимость “превра­тить свой собственный продукт в жизненное средство для самого себя”. Оказавшись в затруднительном по­ложении, “наши товаровладельцы рассуждают, как Фауст: “В начале было дело”⁵⁶. Такая практическая направленность сознания определяет как характер са­мого процесса возникновения денег, так и способ его осознания субъекта. [182]

Для того чтобы товары были соизмеримы количест­венно, должна существовать некоторая внутренняя ос­нова, их качественная общность. Однако для субъек­тов обмениваемость товаров дана непосредственно в опыте, это наличный факт, который они фиксируют и над причинами которого им некогда и незачем задумы­ваться.

Чтобы соизмерить товары, нужен некоторый эталон. Однако субъекты не задумываются о его необходимо­сти. Они отнюдь не ставят перед собой цели создать эталон, который служил бы всеобщим средством обме­на. Их цели каждый раз, в каждом акте экономической деятельности сугубо утилитарны и определяются конк­ретной экономической ситуацией.

Углубляющееся разделение труда все больше за­трудняет непосредственный обмен товара на предмет потребности производителя. Возникает ситуация, ког­да товаропроизводитель, стремящийся сбыть свой то­вар, не находит среди товаров, предлагаемых в обмен, того, который ему нужен. Из осознания ситуации вы­текает решение: обменивать свой товар на один из предлагаемых. Иной возможности у товаропроизводи­теля просто нет. На какой же из них? Опыт подсказы­вает: на тот, который был бы “наиболее надежен в смысле возможности его дальнейшего обмена на дру­гие особенные товары”⁵⁷. Таким образом, субъект со­вершает определенный выбор, но лишь в пределах объективной возможности, которая выступает для него как необходимость. И сама необходимость выбора, и его конкретный характер обусловлены наличной эко­номической ситуацией. Субъект должен обменять свой товар на тот, который “в качестве предмета потребно­сти чаще всего принимается в обмен и курсирует в об­ращении” ⁵⁸, ибо вероятность выменять нужный товар на товар всеобщего спроса относительно выше. И это осознается субъектами: одними после меньшего, дру­гими после большего числа проб, но осознается с необ­ходимостью, поскольку иначе субъект просто не смо­жет удовлетворять свои объективные потребности, а значит, существовать. [183]

Исходя из названных выше соображений, каждый субъект сознательно останавливает свой выбор на оп­ределенном товаре. И выбор субъектов в конечном сче­те совпадает. Они не договариваются делать именно так. Наоборот, каждый делает именно так, исходя из своих собственных субъективных соображений, но эти соображения продиктованы ему объективной экономи­ческой ситуацией, общей для всех субъектов. В силу этого ход их мысли совпадает. Посредник обмена из­бирается субъектом, но не произвольно. В результа­те из товарной массы постепенно выделяется товар, объективно отвечающий некоторой наиболее важной и общей потребности. Он-то и становится обычным по­средником в процессах обмена.

И опять товаропроизводители не задумываются о сущности происшедшего,— о том, что в этом товаре стоимость выступает как всеобщность, что этот товар выступает представителем богатства как такового, аб­страктного богатства. Наоборот, каждый из субъектов учитывает его конкретность, его особенность: “особую полезность” товара,— которая и делает его предметом повышенного спроса. Такой взгляд обусловлен практи­ческой целью их экономической деятельности: обме­нять свой конкретный продукт на предмет своей кон­кретной потребности.

Таким образом, выделение одного из товаров как всеобщего эквивалента осуществляется при непосред­ственном участии экономического сознания субъектов, но отнюдь не является исторически сознательным про­цессом. Каждый производитель осуществляет созна­тельный выбор, сознательный перебор вариантов; он отлично сознает то обстоятельство, что ему выгодней обменять свой товар на товар повышенного спроса, уж коли он не может сразу обменять его на предмет своей потребности. Но он не знает причины того, почему ему выгоднее обменивать на этот, ходовой товар. Он далек от того, чтобы объяснять это обстоятельство, как это делает теоретик, тем, что товар в данной особой товар­ной форме больше, чем другие товары, соответствует “самому себе как меновой стоимости”⁵⁹. Его объясне­ние чисто практическое: это товар, который нужен [184] всем, поэтому я легко смогу договориться с кем угодно. Дальнейшие объяснения ему практически не нужны, и поэтому он над ними не задумывается.

Итак, субъект принимает во внимание то, что прак­тически ему нужно: не всеобщность, но особенность то­вара—и в пределах своей точки зрения, в пределах своей практической деятельности он прав. Таким путем он действительно находит средство, при помощи кото­рого достигает цели — выменивает предмет своей по­требности. Одна из сторон дела ухвачена им правиль­но, но это лишь одна сторона дела. Он же не подозре­вает об односторонности своего понимания и вообще не задумывается о возможности каких-то иных, более глу­боких объяснений. Практика подтверждает ход его мысли, а желудок научил его доверять советам прак­тики. Субъект, конечно, прав, полагаясь на практику. Его беда в том, что он не подозревает о ее ограничен­ности.

Между тем процесс стихийно движется дальше. Опосредование обмена на некоторый третий товар, си­стематически повторяясь, становится привычным. В со­знании людей прочно фиксируется мысль о необходи­мости опосредовать обмен, о необходимости особого средства обмена. Понимание этого формируется в мас­совом сознании тем быстрее, что развитие производст­ва непрерывно увеличивает разнообразие обменивае­мых предметов и все больше затрудняет непосредст­венный обмен.

Мысль о необходимости иметь специальное сред­ство, особый предмет для осуществления обмена, в свою очередь, меняет критерий выбора этого средства. Прежде товар выделялся потому, что был предметом всеобщей конкретной потребности, не связанной непосредственно с самим обменом. Теперь он выделяет­ся потому, что отвечает данной особой потребности: быть средством обмена. Если сначала товар становил­ся деньгами в силу своей особой потребительной стои­мости, то теперь “он получает свою особенную потре­бительную стоимость потому, что он служит деньга­ми”⁶⁰. Выбор такого товара, однако, тоже не является исторически сознательным актом. Такой предмет, [185] который в наибольшей степени обладал бы свойства­ми, необходимыми для выполнения данной функции, товаропроизводители подбирают эмпирически, через столкновение разнонаправленных действий. Результат определяется не деятельностью отдельных лиц, но их взаимодействием.

Как видим, сознание участвует не только в функционировании, но и в развитии товарных экономиче­ских отношений. Однако процесс развития, не являет­ся сознательным, он осуществляется лишь при по­средстве сознания, которое играет роль подчиненного момента. Экономическая деятельность, породившая деньги, складывается из множества актов взаимодейст­вия, в каждом из которых целью каждого из субъек­тов был обмен своего товара на предмет своей по­требности. Каждый субъект руководствуется своей ограниченной практической целью, он не сознает про­цесс в его сущности, в его целом. Точно так же и мас­са в целом, совершая этот процесс в своем непрерыв­ном взаимодействии, не схватывает его своим созна­нием как целое. Таким образом, развитие осуществ­ляется неосознанно, стихийно. “Деньги столь же мало возникают путем соглашения, как и государство. Они стихийно возникают из обмена и в обмене”⁶¹.

Это обстоятельство и определяет характер осозна­ния природы денег субъектами. Для объяснения этого процесса представляется необходимым воспользовать­ся различением продукта и результата деятельности. Под результатом деятельности понимается все то множество непосредственных изменений, которое по­влекла данная деятельность. Под продуктом—лишь та часть совокупного результата, которая была за­фиксирована как ее цель. Та часть вызванных дея­тельностью изменений, которые не были ее целью, обозначается как побочный продукт.

Своеобразие способа отображения, имманентного практическому сознанию, состоит в том, что оно осо­знает связь своей деятельности лишь с продуктом, по­скольку достижение или недостижение цели практи­чески важно. Связь же побочного продукта с этой деятельностью для данного акта деятельности несу [186] щественна и поэтому в нем не осознается. Поскольку эта связь таким образом ускользает от практического сознания, то в дальнейшем побочный продукт пред­стает перед субъектами как нечто непосредственно на­личное и воспринимается лишь в этой непосредст­венности.

Таким способом и осознавался процесс возникно­вения денег. Создавая деньги, субъекты и не подозре­вали, что создают их. Они ставили перед собой совсем другие цели. Они более или менее успешно достигали их. Когда же в результате их экономической деятель­ности возникли деньги, они восприняли их как нечто непосредственно наличное, т. е. восприняли вне зави­симости от своей собственной деятельности.

В этом воззрении субъектов отображен действи­тельный факт: деньги возникают как результат со­циального взаимодействия и в этом смысле они дейст­вительно не являются результатом деятельности каж­дого отдельного субъекта. Но сама его деятельность—­лишь момент социального взаимодействия, и в этом смысле деньги являются ее результатом — опосредо­ванно через взаимодействие. Но субъект не осознает свою деятельность как момент социального взаимо­действия. С его точки зрения его деятельность сущест­вует лишь для него, как средство удовлетворения его потребностей. Поэтому он не осознает и того, что своей деятельностью — в ходе социального взаимо­действия — он участвует в создании денег.

Тот действительный факт, что “не только он” со­здает деньги, субъект отображает в той ложной фор­ме, что “не он” создает деньги. А так как все делают только то, что и он сам, то он придает этому выводу всеобщее значение. Результат—фантастическое, фе­тишистское истолкование наличного факта существо­вания вещи, обладающей общественными свойствами. Поскольку то обстоятельство, что социальные свойст­ва приданы вещи людьми, ускользнуло от их созна­ния,— единственно возможное заключение состоит в том, что эти свойства присущи ей от природы.

А поскольку деньги как объективное экономиче­ское отношение оказывают детерминирующее воздействие на экономическую деятельность субъектов, то возникает воззрение, согласно которому их жизнедея [187] тельность определяется некоторой самостоятельной, не зависящей от них силой.

Характеризуя обращение как целое, К. Маркс пи­сал, что “отдельные моменты этого движения исходят от сознательной воли и особых целей индивидов, тем не менее совокупная целостность этого процесса вы­ступает как некоторая объективная связь, возникаю­щая стихийно; хотя она и проистекает из взаимодей­ствия сознательных индивидов, но она не заключена в их сознании и в целом им не подчинена. Их собст­венное столкновение друг с другом создает для них некоторую стоящую над ними, чуждую им обществен­ную силу; их взаимодействие выступает как не зави­сящий от них процесс и как не зависящая от них власть”⁶². Индивиды постоянно ощущают на себе дей­ствие этой могущественной власти. И истолковывают ее фетишистски, ибо их толкает к этому само объек­тивное экономическое движение. В результате “в гла­зах последних (индивидов.—В. Ф.) их собственное общественное движение принимает форму движения вещей, под контролем которого они находятся, вместо того чтобы его контролировать”⁶³.

К. Маркс отмечал, что аналогию фетишистскому сознанию можно найти в “туманных областях религи­озного мира”. Там “продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, ода­ренными собственной жизнью, стоящими в определен­ных отношениях с людьми и друг с другом”⁶⁴. Точно так же и в фетишистском экономическом сознании че­ловек свое отношение к другим людям “представил себе на религиозный лад в виде каких-то самостоя­тельно существующих сил, так что эти представления приобрели над ним господство...”⁶⁵ Фетишистским сознанием созданы своеобразные “существа”—само­стоятельно-общественные вещи. И эти “существа” — а по сути дела идеальные образы, существующие в со­знании самих субъектов,—контролируют жизнедея­тельность этих субъектов. Сознание, таким образом, играет существенную роль в процессе отчуждения [188] субъектов от их собственного исторического развития. Оно не только отображает отчужденные экономиче­ские отношения, но и само является моментом этого отчуждения.

Иллюзорное осознание экономического процесса возникает у субъектов с необходимостью. Но именно такой способ осознания, в свою очередь, является средством подчинения субъектов стихийному экономи­ческому процессу. Ложное сознание не есть первопри­чина стихийности, оно само необходимо порождено ею. Но, возникнув, оно, в свою очередь, способствует воспроизводству этой стихийности. Ложное понимание движения товаров как процесса, абсолютно независи­мого от деятельности людей, завершает “независи­мость вещей от людей” и, наоборот, “зависимость лю­дей от вещей”, ибо такое понимание лишает людей того необходимого средства, при помощи которого они могли бы преодолеть “власть вещей”: знания действи­тельных причин, движущих экономическим процес­сом. Следовательно, сознание и здесь играет роль по­средствующего звена между объективными экономи­ческими условиями и экономической деятельностью субъектов, направляя их экономическую деятельность в соответствии с требованиями этих условий.

Следует подчеркнуть, что функционирование эко­номического сознания в процессе развития объектив­ных экономических отношений необходимо связано с его функционированием в процессе их воспроизводст­ва. Это обусловлено тем, что сами процессы развития и воспроизводства есть лишь относительно обособлен­ные, но тесно связанные моменты действительного процесса существования системы объективных эконо­мических отношений. Так, возникнув в процессе эко­номического взаимодействия субъектов, деньги вновь включаются в их деятельность и функционируют как необходимое средство воспроизводства товарных эко­номических отношений.

Выражение товаров в деньгах есть процесс функ­ционирования сознания: в цене товар “мысленно пред­ставляется как деньги”. Таким образом, “цена, или денежная форма товаров, как и вообще их стоимост­ная форма, есть нечто, отличное от их чувственно вос­принимаемой реальной телесной формы, следователь [189] но—форма лишь идеальная, существующая лишь в представлении”⁶⁶.

Цена как “мысленные деньги” есть одна из форм идеального бытия товара, его бытия в сознании това­ропроизводителя. При этом в качестве цены товар существует в сознании не как образ натурального про­дукта, но как образ стоимости, определенного эконо­мического отношения. Этот идеальный образ есть осо­знание именно экономического отношения, иначе гово­ря, экономическое сознание. Этот идеальный образ присущ всему обществу, живущему при товарно-де­нежных отношениях, имеется у каждого его члена, сле­довательно, является содержанием общественного со­знания данного общества. “Каждый знает... что това­ры обладают общей им всем формой стоимости, резко контрастирующей с пестрыми натуральными формами их потребительных стоимостей, а именно: обладают денежной формой стоимости.”⁶⁷ И это обстоятельство не случайно. Такое знание объективно необходимо для того, чтобы жить в товарном обществе, ибо выражение товаров в деньгах является объективной предпосылкой их обращения. “Деньги приводят в обращение только такие товары, которые уже превращены в деньги идеально, не только в голове отдельного индивида, но и в представлении общества (непосредственно—сто­рон, участвующих в процессе купли и продажи)”⁶⁸. А обращение товаров, как известно, является объек­тивной предпосылкой существования каждого субъек­та товарного производства.

Установление цен товаров есть идеальное превра­щение товаров в деньги, т. е. чисто мыслительная опе­рация: “как цена товар всегда лишь идеально превра­щен в деньги”⁶⁹. Поэтому для функционирования де­нег как меры стоимости наличие денежных знаков, т. е. реальных денег, “совершенно безразлично”. К. Маркс приводит пример в обоснование этого поло­жения, говоря, что вполне возможно оценить в день­гах национальное богатство Англии, хотя во всем ми [190] ре не хватит денег, чтобы реализовать эту цену. День­ги нужны здесь лишь “как мыслимое нами отношение”. Таким образом, эта функция денег целиком связана с деятельностью экономического сознания, золото как таковое здесь не является необходимым. “Так как выражение товарных стоимостей в золоте носит иде­альный характер, то для этой операции может быть применимо также лишь мысленно представляемое, или идеальное, золото.”⁷⁰ Этот факт осознается агентами товарного производства. Каждый товаровладелец зна­ет, пишет К. Маркс, “что ему не нужно ни крупицы реального золота для того, чтобы выразить в золоте товарные стоимости на целые миллионы”⁷¹.

Надо, однако, иметь в виду, что золото функцио­нирует как идеальная мера стоимости лишь потому, что оно “уже обращается как денежный товар в мено­вом процессе”. В идеальной мере стоимостей “скры­вается, таким образом, звонкая монета”⁷². Идеальный образ экономического отношения, следовательно, яв­ляется вторичным, он возникает и функционирует лишь потому, что объективно существует соответст­вующее экономическое отношение, отображением ко­торого этот идеальный образ и является.

С другой стороны, возникновение этого образа яв­ляется функционально необходимым моментом вос­производства объективного экономического отноше­ния. Чтобы обменять товары, их необходимо предва­рительно оценить, т. е. привести в определенное соот­ношение между собой, в соответствии с которым они и будут обмениваться. Мыслительная операция прев­ращения товара в определенное количество денег, сле­довательно, является необходимым моментом процес­са обращения.

Но вот первый этап завершен, товары оценены, т. е. идеально приравнены к некоторому мысленно представляемому количеству золота. Следующий этап процесса обращения—реализация цен. “Если меновые стоимости в ценах идеально превращаются в деньги, то в обмене, при покупке и продаже они пре [191] вращаются в деньги реально, обмениваются на день­ги.”⁷³ Здесь уже недостаточно идеальных, вообража­емых денег. Каждый товаровладелец, отчуждая свой товар, хочет иметь действительное средство, которое позволит ему, наконец, получить предмет его потреб­ности. Следовательно, здесь нужны реальные деньги, которые должны быть в наличии в определенном ко­личестве.

Однако на этом процесс не заканчивается. Реаль­ные деньги не удовлетворяют субъекта точно так же, как раньше его не удовлетворяли деньги идеальные. Его цель — не деньги, а товар, соответствующий его потребности. “Человек, продавший свой товар за день­ги, хочет снова купить товар, а тому, у кого он его по­купает, деньги нужны опять-таки для того, чтобы ку­пить товар и т. д.”⁷⁴ Деньги—лишь средство, необхо­димость которого осознана субъектом и реализуется в деятельности. Субъект делает следующий шаг: “Пос­ле того как реализована цена первого товара, тот, кто получил его цену в виде денег, не ставит себе целью получить цену второго товара, а оплачивает его цену, чтобы получить самый товар”⁷⁵.

Теперь процесс завершен. Но с точки зрения его целостности в несколько ином свете представляются составляющие его моменты. Поскольку деньги реали­зуют цену товаров, постольку товар обменивается на свой реальный эквивалент в золоте. Однако посколь­ку этот процесс происходит лишь для того, чтобы сно­ва превратить деньги в товар, то деньги выступают здесь лишь как “мимолетность”, как “носитель опосредствования”. К. Маркс подчеркивает: “Это лишь видимость, будто речь идет о том, чтобы обменять то­вар на золото или серебро как на особенный товар; видимость, которая исчезает, когда процесс закон­чен”⁷⁶. Поскольку реализация цены в деньгах лишь мимолетна и должна “сама себя устранять”, то мате­риальное существование денег в виде золота и сереб­ра безразлично для процесса. [192]

Приводя пример с фальшивым фунтом стерлин­гов, К. Маркс показывает, что если взять один толь­ко момент реализации цены, то, если фунт сделан из неблагородного металла, цена не была бы реализова­на. Но если брать этот процесс так, как он существу­ет в действительности, т. е. лишь как момент целого, то фальшивый фунт стерлингов “выполнял бы абсо­лютно ту же службу, как если бы он был настоящим”. Таким образом, в процессе обращения фунт стерлин­гов, как и золото вообще, “является лишь знаком”⁷⁷.

Итак, деньги — лишь носитель опосредования. Само же опосредование носит идеальный характер. Эконо­мическое взаимодействие субъектов опосредуется их экономическим сознанием, и определенная вещь функционирует как материальный носитель идеаль­ных образов, составляющих содержание этого сознания.

Поскольку деньги в обращении “не только предста­витель товарных цен, но и знак самих себя”, то в этом процессе “их материя—золото и серебро—безразлич­на”⁷⁸. Вещь существенна для процесса лишь в своей экономической функции, и эта функция состоит в том, что она является носителем определенного идеального образа, необходимого для осуществления экономиче­ского отношения. Поэтому деньги в виде золота и се­ребра как средство обращения могут быть заменены “любым другим знаком”. Таким образом, “функци­ональное бытие денег поглощает, так сказать, их мате­риальное бытие”⁷⁹.

Чтобы использовать деньги как деньги, надо знать их социальное значение, их социальную функцию. Каждый субъект использует некоторую вещь как день­ги лишь благодаря тому, что в его сознании зафикси­рована ее способность обмениваться на товары. Мало того, чтобы деньги действительно функционировали в качестве социального средства, знание этой функции должно существовать и в сознании другой стороны. Деньги выполняют свою функцию всеобщего эквива­лента постольку, поскольку эта функция признана за [193] ними в сознании каждого субъекта. Субъект отчужда­ет свой товар за деньги лишь постольку, поскольку уверен, что они будут приняты в качестве эквивалента другого, необходимого ему товара. К. Маркс писал о деньгах: “Такой символ предполагает всеобщее признание; он может быть только общественным сим­волом”⁸⁰. Это означает, что значение данного знака не­обходимо является общим содержанием сознания всех взаимодействующих субъектов, всего общества, т. е. является содержанием общественного сознания. Знак, следовательно, является средством функционирования сознания как общего, общественного сознания. С дру­гой стороны, знак является необходимым средством организации взаимодействия людей, функциональным моментом того общественного отношения, которое складывается в ходе этого взаимодействия. Обе эти функции знака взаимосвязаны и взаимополагают друг друга. Таким образом, знак выступает связующим зве­ном между функционированием общественного созна­ния и соответствующего общественного отношения, опосредует их взаимодействие. Это еще раз указывает на то, что определенное общественное отношение и соответствующую форму общественного сознания можно рассматривать как различенные лишь в ходе анализа: в реальной же действительности они образу­ют единое структурно-функциональное целое.

Вместе с тем сознание, будучи необходимым мо­ментом объективного экономического процесса, как всякий момент в отношении целого, вторично, производно в отношении системы объективных экономиче­ских отношений. Сознание объективно обусловлено системой экономических отношений как в своем содер­жании, так и в своей функции. Как объективные эко­номические отношения всегда имеют определенный конкретно-исторический характер, так и экономиче­ское сознание всегда имеет определенное конкретно-историческое содержание. Общая же закономерность состоит в том, что экономическое сознание по своему содержанию соответствует наличным экономическим отношениям. Так, фетишистская извращенность эконо­мического сознания субъектов капиталистического [194] производства есть лишь определенный конкретно-ис­торический способ, каким выражается это соответ­ствие экономического сознания товарным экономиче­ским отношениям, — способ, необходимый в силу ове­ществления этих отношений.

Функционируя в составе объективных экономиче­ских отношений, экономическое сознание через посред­ство экономической деятельности субъектов участвует как в воспроизводстве, так и в развитии объективных экономических отношений, причем участие экономиче­ского сознания в этих процессах является лишь двумя взаимосвязанными способами осуществления единой функции экономического сознания, состоящей в опосредовании определяющего воздействия объективных экономических отношений как целого на экономиче­скую деятельность субъектов как момент этого целого.