Работа выполнена на основе "Капитала" К. Маркса, широко использованы другие произведе­ния К. Маркса, а также труды Ф. Энгельса и В. И. Ленина

Вид материала

Реферат

Содержание Регулятивный аспект Массового экономического сознания

Подобный материал:

• Тема : История создания «Капитала», 144.92kb.
• Аннотация Книга «Государство и революция», 1367.55kb.
• Ж. В. АктуАльно ли творческое наследие К. Маркса?, 79.41kb.
• Ж. В. Котов Кпроблеме свободы печати у молодого Маркса. Приднепровская государственная, 162.48kb.
• Социология карла маркса марксизм, марксизмы и социология Маркса, 403.69kb.
• Темы рефератов по дисциплине «Философия», 28.95kb.
• Собрание сочинений 19 печатается по постановлению центрального комитета, 8392.68kb.
• Крапиль Николай Валерьевич Проверил к с. н., доцент Николаев Владимир Геннадьевич Москва, 83.99kb.
• Работы актуальна потому, что опираясь на идеи К. Маркса и Ф. Энгельса, В. И. Ленин, 30.09kb.
• Темы рефератов по курсу «Философия», 39.6kb.

Глава III


РЕГУЛЯТИВНЫЙ АСПЕКТ

ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ

КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ ОБЩЕСТВЕННО- ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ФОРМАЦИИ


1. ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ

МАССОВОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ


Регуляция экономической деятельности

субъектов


В главе I было введено представление о наличии у общественного сознания двух основных подфунк­ции: отображательной и регулятивной. Теперь, когда отображательная подфункция общественного эконо­мического сознания рассмотрена, необходимо перейти к рассмотрению его регулятивной подфункции, а так­же к анализу взаимосвязи этих подфункций. Послед­нее является весьма важной задачей, ибо отображе­ние в снятом виде присутствует в процессе регуляции и поэтому только фиксация противоречивого единства этих подфункций позволит раскрыть процесс функ­ционирования экономического сознания в его целост­ности.

Регулятивная подфункция сознания вообще и эко­номического сознания в частности состоит в том, что содержание сознания соответствующего субъекта не­посредственно определяет содержание его деятельно­сти. На материале экономического сознания и эконо­мической деятельности нам предстоит рассмотреть, каковы основные закономерности процесса реализа­ции этой подфункции.

Обратимся прежде всего к деятельности по обме­ну товаров, лежащей в основе всей системы товарно-капиталистических отношений. Как известно, обмен товаров в соответствии с объективным экономическим законом стоимости осуществляется пропорционально общественно необходимым на их производство затра­там рабочего времени. [149]

Это соотношение возникает как равнодействую­щая двух противоположно направленных деятельностей субъектов. С того времени, когда продукты соз­нательно производятся на обмен, каждый субъект стремится получить за свой товар как можно больше необходимых ему потребительных стоимостей. Такая направленность его сознания и деятельности не про­извольна, наоборот, объективно обусловлена — субъ­ект вынужден стремиться к этой цели. Каждым субъ­ектом движет необходимость “в общем и целом возместить свои издержки”, чтобы осуществлять вос­производство рабочей силы. Но поскольку субъекты могли определить эти издержки “лишь косвенно и относительно”, им не оставалось ничего другого, как стремиться получить в обмене возможный максимум потребительных стоимостей. Как результирующая такого обоюдного стремления и устанавливается в конечном счете обмен по эквиваленту. Таким обра­зом, объективная закономерность осуществляется независимо от сознания субъектов, хотя и в результа­те их деятельности и при посредстве их сознания.

Сознание субъектов функционирует как необходи­мое средство осуществления обмена в соответствии с объективным законом стоимости. Его функцией в процессе обмена является мысленное сопоставление товаров. Важно подчеркнуть, что осуществления этой мысленной операции требует сам объективный эконо­мический процесс. Без предварительного сопоставле­ния товаров обмен как таковой не может быть осуще­ствлен. Сущность этого сопоставления состоит в следующем: “Товар сперва должен быть превращен в рабочее время... чтобы затем в качестве определен­ной величины рабочего времени, определенного коли­чества труда быть сравниваемым с другими величи­нами рабочего времени, с другими величинами труда”¹.

Необходимость и специфика этой мыслительной деятельности порождена двойственным характером труда, производящего товары, а именно—вытекаю­щей отсюда необходимостью сводить разнообразные потребительные стоимости к их противоположности [150] и единству — стоимости. Поскольку вещи в своих на­туральных качествах не обладают обмениваемостью, то для того, чтобы обменять товар, надо отвлечься от его натуральных качеств, отобразить то количест­венно определенное экономическое отношение, носи­телем которого является товарное тело. “Ежеминут­но, при расчетах, в бухгалтерии и т. д., мы превра­щаем товары в знаки стоимости, фиксируем их как всего лишь меновые стоимости, абстрагируясь от их вещества и от всех их натуральных свойств”². Речь, стало быть, идет не об отображении вещи как тако­вой, а именно экономического отношения, которое через ее посредство устанавливается между людьми, причем эта мысленная операция имманентна обмену, является его внутренним моментом. Речь, следова­тельно, идет об экономическом сознании.

Функция экономического сознания в процессе об­мена осуществляется в два этапа. Как стоимости товары воплощают не конкретные виды труда, но аб­страктный человеческий труд. Поэтому, чтобы соиз­мерять стоимости товаров, нужно свести различные виды труда к лишенному различий, однородному, простому труду, ибо лишь качественная одинаковость труда дает возможность выявлять количественные различия.

“Это сведение представляется абстракцией,— пи­шет К. Маркс,— однако это такая абстракция, кото­рая в общественном процессе производства происхо­дит ежедневно”³. Доказательство того, что такое сведение действительно происходит, Маркс видит в том, что в качестве меновой стоимости продукт само­го сложного труда в определенной пропорции яв­ляется эквивалентом продукта простого труда — “следовательно, приравнивается к определенному количеству этого простого труда”⁴.

Представить товары как стоимости необходимо для того, чтобы затем в этом едином качестве сравни­вать их количественно. Первая операция является, следовательно, предпосылкой второй. Она нужна [151] для того, чтобы получить эталон, средство сопостав­ления товаров, меру стоимости. Вторая составляет конечную цель мысленного опосредования процесса обмена.

Что касается эталона, то “это третье, отличное от обоих товаров, так как оно выражает некоторое от­ношение, существует только в уме, в представлении”. К. Маркс приводит пример: у некоторых негров за­падноафриканского побережья таким эталоном яв­ляются образы брусков железа. В этих условиях сознание субъектов осуществляет в акте обмена сле­дующую операцию: “Товары сначала мысленно и словесно превращаются в бруски, прежде чем они обмениваются друг на друга”. При этом сам брусок “обладает чисто воображаемым существо­ванием”⁵.

Эта мысленная операция определяет программу деятельности сторон в акте обмена. Например, пишет К. Маркс, если один товар равен одному бруску, а другой признается равным двум брускам, то в та­ком соотношении они и обмениваются.

Таким образом, сущность процесса реализации регулятивной подфункции сознания состоит в том, что содержание программы, в соответствии с которой строится деятельность, непосредственно определяется содержанием того отображения наличной ситуации, которое сформировалось в сознании субъекта. Субъ­екты действуют в соответствии с тем, как они пони­мают наличные экономические отношения, и различ­ное их понимание полагает различную по содержанию деятельность.

Разумеется, такая взаимосвязь между отображе­нием и программой существует лишь в рамках той или иной определенной деятельности. В составе дру­гой деятельности, т. е. с точки зрения другой цели, отображение тех же самых фактов может повлечь формирование совсем другой программы. Но так как каждый субъект имеет определенную объективно за­данную цель, то, следовательно, необходимой является также и охарактеризованная выше связь отображения и программы экономической деятельности. [152]

Отображение экономических отношений не есть самоцель, но лишь средство для того, чтобы получить адекватную ситуации программу экономической дея­тельности. Содержание сознания субъектов различно, оно всегда имеет определенный конкретно-историче­ский характер. Но всегда с изменением содержания экономического сознания изменяется и характер эко­номической деятельности. При этом содержание про­граммы и, следовательно, характер экономической деятельности необходимо определяются содержанием того отображения наличных экономических отноше­ний, которое сформировалось в сознании субъекта.

Сопоставим взаимосвязь отображения и програм­мы на материале двух различных конкретно-истори­ческих этапов развития обмена.

Как было отмечено выше, на определенном этапе товарного производства, которому соответствует ме­новая торговля, субъекты осознают связь товара с затратами рабочего времени на его производство. Такого рода отображение наличных отношений пола­гает определенную конкретно-историческую програм­му и соответственно определенный конкретно-истори­ческий характер их деятельности по обмену.

Основные черты функционирования сознания в такого рода обмене были описаны Ф. Энгельсом в его дополнении к III тому “Капитала”. Сущность процес-са состоит в том, что в ходе обмена субъекты созна­тельно используют величину рабочего времени, затра­ченного на производство того или иного товара, в качестве мерила, эталона при сопоставлении и соот­ветственно при обмене товаров.

Такого рода обмен присущ, в частности, периоду средневековья. Точно так же характеризует Ф. Эн­гельс и первобытный обмен: “...Люди того времени, как скотоводы, так и те, кто у них покупал, наверное были достаточно благоразумны для того, чтобы при обмене не отдавать без эквивалента затраченное ими рабочее время”⁶. Вообще, “чем ближе к первоначаль­ному периоду товарного производства находится тот или другой народ,— например русские или восточные народы,— тем больше времени и до сих пор тратят [153] они на то, чтобы путем долгого, упорного торга пол­ностью оплатить рабочее время, употребленное на производство продукта”⁷.

Непосредственно эквивалентное отношение това­ров при этом устанавливается путем ряда проб, эмпи­рического перебора пропорций, однако этот подбор в конечном счете производится именно потому, что субъекты сознательно стремятся обменивать строго определенным образом, а именно по затратам своего рабочего времени, которые они стремятся восполнить.

С другой стороны, при развитии товарных отноше­ний субъекты понимают наличные экономические от­ношения фетишистски, следовательно, не осознают связи стоимости товара с затратами рабочего вре­мени. Ф. Энгельс отмечал, что, по мере развития то­варных отношений, “под влиянием привычки считать на деньги значительно затемнялось представление о свойстве труда как мерила стоимости; в народное сознании деньги начали служить представителем аб­солютной стоимости”⁸.

В результате изменения отображения, имеющего­ся в сознании субъектов, изменяется и программа их деятельности по обмену товаров. Эталоном, мерилом обмениваемых товаров теперь уже является не рабо­чее время как таковое, а деньги, движущиеся по сво­им собственным законам. Обмен по ценам ведет к тому, что непосредственная эквивалентность товарок сменяется все более возрастающими отклонениями от эквивалента.

Безусловно, это не означает, что закон стоимости перестает действовать. Он осуществляется, однако все менее непосредственно, лишь в большой массе случаев, через большее количество взаимопогашаю­щихся отклонений. Субъекты теперь сравнивают това­ры по ценам, а цена непосредственно совпадает со стоимостью лишь в виде исключения.

Как видим, характер экономической деятельности субъектов непосредственно определяется содержа­нием их сознания, тем, как они осознают наличные экономические отношения. Пока субъекты осознавали [154] связь товаров с затратами рабочего времени, они об­менивали эти товары непосредственно по этим затра­там. Когда же связь стоимости и затрат рабочего времени оказалась недоступна их сознанию, когда они стали отождествлять стоимость с деньгами, то они и обменивать товары стали непосредственно со­поставляя их с деньгами, т. е. опосредованно через це­ны, а не непосредственно по затратам рабочего времени.

Та же самая закономерность—прямая зависи­мость программы экономической деятельности от того отображения наличных экономических отношений, которое сформировалось в сознании субъекта, хорошо прослеживается на материале деятельности обога­щения.

Процесс обогащения с самого начала выступает как бесконечный. Деньги всегда существуют для вла­дельца в определенном количестве. Однако как огра­ниченная сумма “деньги являются лишь ограничен­ным представителем всеобщего богатства”. Поэтому “деньги отнюдь не обладают той способностью, кото­рой они должны были бы обладать согласно своему общему понятию,— способностью купить все наслаж­дения, все товары, всю совокупность материальных субстанций богатства”. Количественная определен­ность денег приходит в противоречие с их качествен­ной определенностью как богатства. Таким образом, заключает К. Маркс, “деньги, фиксируемые как богат­ство..., представляют собой постоянное стремление выйти за свои количественные границы: бесконечный процесс”⁹.

Однако, будучи бесконечным процессом, на раз­ных этапах развития товарного производства деятель­ность обогащения осуществляется по-разному, причем эти различия непосредственно обусловлены теми раз­личиями в понимании товарных экономических отно­шений, которые формируются в сознании субъекта на основе предшествующего опыта.

Как было показано выше, сущность того отобра­жения, которое формируется в сознании субъектов развитого товарного производства, состоит в фети [155] шистском понимании наличных экономических отно­шений. Оно-то и определяет содержание программы деятельности по обогащению.

Для фетишистского сознания магическая сила денег связана непосредственно с вещью, с золотом. Из такого понимания необходимо следует один вы­вод: чтобы обладать магической силой денег, надо” копить золото. Такова программа, возникающая на основе данного конкретно-исторического осознания субъектом наличных экономических отношений. Из­вестно, что исторически первая попытка деятельности по обогащению реализовалась именно как накопление золота, накопление сокровищ.

Для собирателя сокровищ золото — это вещь, от природы обладающая специфическими общественны­ми свойствами. Иначе говоря, он исходит из пред­ставления о независимости денег от определенных экономических отношений, от обращения. Это фети­шистское воззрение и определяет программу его деятельности по обогащению. Строя свою деятель­ность в соответствии с представлением о независимо­сти золота как богатства от обращения, субъект осу­ществляет накопление золота путем повторяющегося изъятия его из обращения. Эта деятельность пред­ставляется как “оберегание всеобщего богатства от обращения, в процессе которого оно постоянно те­ряется, обмениваясь на какое-нибудь особенное бо­гатство, исчезающее в конце концов в потреблении”¹⁰, и поэтому не знает границ. Ради удержания денег “скупость вынуждена жертвовать всяким отношением к предметам особых потребностей, вынуждена от­влечься от них, чтобы удовлетворять потребность жажды денег как таковой”¹¹. Субъект отказывается от удовлетворения своих потребностей, не желая раз­менивать блестящую, безграничную всеобщность и всемогущество денег на неизбежно тусклую по сравнению с деньгами особенность, ограниченность любого отдельного товара. Сознание того, что он мо­жет купить все, заставляет субъекта не покупать ни­чего. Социальный тип, мировоззрение которого опре­ [156] деляется такого рода экономическим сознанием, нашел классическое воплощение в образе Скупого Рыцаря, запечатленного в легендах, а также прошед­шего по страницам литератур многих стран Европы.

Однако программа деятельности, основанной на ложном понимании связи золота и обращения не приводит к цели. Таким путем субъект отнюдь не на­капливает богатства, а, наоборот, лишается его.

Деньги как всеобщая форма богатства — “чистая абстракция” действительного мира богатств. Поэто­му, “если их удерживают в такой форме, они — всего лишь фантазия. Там, где богатство кажется сущест­вующим в совершенно материальной, осязательной форме как таковой, оно имеет свое существование лишь в моей голове, оно—чистая химера”¹². Деньги вне обращения перестают быть деньгами, ибо их бы­тие — чисто функциональное. (“Если я хочу удержать их у себя, то они незаметно превращаются всего лишь в призрак действительного богатства”¹³).

В этих условиях даже количественный прирост сокровищ влечет на деле результат, противополож­ный желаемому. “Если остальные богатства не накоп­ляются, то сами деньги теряют свою стоимость в той мере, в какой они накопляются. То, что представля­ется их увеличением, на самом деле есть их уменьше­ние”¹⁴. Причина такого парадоксального результата кроется в том, что субъект оказался во власти лож­ного воззрения, поверив в самостоятельность денег, тогда как эта самостоятельность есть только види­мость. Деньги действительно “противостоят обраще­нию как нечто самостоятельное, но эта самостоятель­ность денег есть лишь его, обращения, собственный процесс”¹⁵. Во-первых, деньги как богатство есть ре­зультат обращения. Поэтому, во-вторых, они обладают функцией богатства лишь постольку, поскольку могут в любой момент вновь вступить в обращение. Поэто­му-то “вне всякой связи с обращением деньги были бы [157] не деньгами, а простым предметом природы, золотом и серебром”¹⁶.

Всего этого односторонний практический взгляд не охватывает сразу. Однако тот факт, что накопле­ние не дает возможности достигнуть цели — богатст­ва, в силу его практической важности, рано или позд­но осознается. Осознание неэффективности попытки обогащения путем накопления влечет необходимость выработать новую программу, найти иной путь, кото­рый, в отличие от первого, вел бы к богатству подлин­ному, а не мнимому.

Поиск средств достижения цели осуществляется методом проб и ошибок, путем эмпирического перебо­ра вариантов на основе опыта, который копится в хо­де практической экономической деятельности, причем именно осознание этого опыта и лежит в основе сме­ны программ.

Разумеется, такова сущность, такова логика про­цесса. Исторически же он весьма сложен и извилист. Субъект как носитель определенного типа деятельно­сти синхронно существует как определенная группа индивидов. Диахронно он также составляет опреде­ленную совокупность индивидов, сменяющих друг друга со сменой поколений, но объединенных тем, что они исполняют определенную социальную функцию, являются носителями определенного типа деятельно­сти. Мнение о том, что золото необходимо накоплять, оберегать от обращения, было убеждением всей жиз­ни множества отдельных индивидов, ряда поколений накопителей сокровищ разного масштаба.

Тот факт, что изъятое из обращения, похоронен­ное в кубышке золото превращается в призрак богат­ства, в химеру, а его владелец—в сумасшедшего, был осознан постепенно, через смену ряда поколении носителей данного вида деятельности. Однако в конеч­ном счете этот факт осознается, что и является осно­ванием для смены программы экономической дея­тельности. Таким образом, то содержание экономиче­ского сознания, которое составило убеждение всей жизни множества отдельных индивидов, множества накопителей сокровищ, необходимо сменяется иным, [158] новым содержанием. Следовательно, то, что выступает как содержание индивидуального сознания носителя определенного типа экономической деятельности, есть содержание общественного сознания, есть определен­ный момент в развитии и функционировании общест­венного экономического сознания, необходимо воз­никающий под действием определенного уровня развития системы экономической деятельности и не­обходимо преходящий вследствие ее дальнейшего развития.

Индивиды же выступают в этом процессе как сме­няющиеся носители исторически-определенных содержаний экономического сознания, что еще раз подчер­кивает, что мы имеем дело с общественным сознанием, существующим через посредство определенной сово­купности индивидуальных сознаний.

Итак, путь накопления, как ближайший, очевид­ный, испытан прежде всего и отвергнут в результате практической проверки. Опыт накопителя усвоен дру­гими: цель — обогащение — требует иных средств. Поскольку изъятие денег из обращения лишь завело их владельца в тупик, не остается ничего, как попы­таться удовлетворить страсть к золоту, наоборот, в обращении.

Теперь субъект не накапливает, но затрачивает деньги. Однако затрачивает не ради того, чтобы ку­пить товар, изъять его из обращения для собственно­го потребления, но лишь ради того, чтобы получить деньги в качестве продавца. Его программа теперь такова: “Покупая товар, он бросает деньги в обраще­ние с тем, чтобы вновь извлечь их оттуда путем про­дажи того же самого товара. Он выпускает из рук деньги лишь с затаенным намерением снова овладеть ими”¹⁷. Без обратного притока денег “всю операцию надо признать неудавшейся”. Разумеется, процесс обязан своим содержанием тому, что в результате его из обращения извлекается больше денег, чем было первоначально в него брошено. Иначе, отмеча­ет К. Маркс, был бы “несравненно проще и надежнее метод собирателя сокровищ”, который хранит свои деньги у себя, вместо того чтобы “подвергать [159] их опасностям обращения”¹⁸. Возникающее в резуль­тате приращение, или избыток над первоначальной стоимостью, К. Маркс определяет как прибавочную стоимость. Такого рода возрастание первоначально авансированной стоимости в процессе обращения и превращает ее в капитал.

Через ряд опосредований, ряд промежуточных этапов, таких как ростовщическая, торговая деятель­ность, процесс завершается формированием промышленно-капиталистической деятельности, формирова­нием капитала, который и составляет основу капиталистического производства. Возникновение этой экономической функции — объективная законо­мерность развития товарного производства, и эта за­кономерность реализуется при участии экономического сознания.

В трактовке взаимосвязи экономической деятель­ности накопителя сокровищ и промышленного капи­талиста возможны два подхода. В функциональном плане собиратель сокровищ и капиталист выступают как две различные экономические функции, две раз­личные экономические роли, поскольку конкретное — развернутое в программе—содержание их деятель­ности различно, ибо различны их конкретные цели: в одном случае — сокровище, в другом — прибыль.

Однако в генетическом плане они связаны как два различных этапа формирования одной экономической функции, которая состоит в обогащении, поскольку и сокровище и прибыль есть лишь разновидности при­бавочной стоимости, богатства (хотя, впрочем, сокро­вище есть богатство лишь в его отрицательном опреде­лении). В этом плане цель и программа деятельности капиталиста является лишь развертыванием, конкре­тизацией той же цели (и программы), которая имеет­ся и у накопителя сокровищ, однако имеется еще лишь в абстрактно-одностороннем виде.

На первом этапе субъект еще не располагает программой, ведущей к цели — обогащению, а на последнем она уже найдена, следовательно форми­рование данной экономической функции завершено, цель определяет собой всю деятельность — как в ее [160] средствах, так и в результатах. Здесь видна интерес­ная закономерность—обратное воздействие програм­мы на цель при общем определяющем влиянии цели. Цель определяет направленность программы, но вме­сте с тем программа, развиваясь в заданном на­правлении, как бы конкретизирует саму цель. В не­посредственно же интересующем нас отношении су­щественно то, что построение программы деятельности, а следовательно, и действительное содержание деятельности, каждый раз осуществляется на основе, определенного отображения субъектом наличных условий деятельности. Таким образом, именно отображение является непосредственной основой формирования программы деятельности соответствующего субъекта.

Изменение программы экономической деятельности обогащения осуществлялось в результате того, что в ходе накопления практического опыта менялось осознание субъектами наличных экономических отношений. Необходимо оговорить, что здесь не было углубления сознания в сущность товарных экономических отношений. Отображение развивающихся экономических отношений осуществлялось субъектом в ходе его практической деятельности и оставалось знанием лишь явления, но не сущности этих отноше­ний. Дело сводится к тому, что знание проявления товарных отношений становилось все более деталь­ным, все более подробным. Субъект отнюдь не осознает того, что золото выступает лишь носителем опреде­ленного экономического отношения. Он осознает лишь тот факт, что магическая сила золота проявляется и возрастает только в обращении, а вне обращения исчезает. Таким образом, субъекты фетишистски, иллюзорно фиксируют еще одно внешнее проявление внутренней сущности товарных отношений, но отнюдь не раскрывают его причин.

С другой стороны, хотя это новое знание не озна­чает проникновения в сущность товарных отношений, оно, однако, более детально по сравнению с тем пони­манием природы золота, которым руководствовался накопитель. Это-то новое знание и лежит в основе формирования новой программы экономической дея­тельности. [161]

Таким образом, на основании рассмотренного ма­териала можно сделать вывод, что экономическое сознание функционирует как непосредственный регу­лятор экономической деятельности субъектов, так что содержание их экономической деятельности непосред­ственно определяется содержанием их сознания. При этом регулятивная подфункция сознания реализуется в неразрывном единстве с отображательной подфунк­цией. Их взаимосвязь выражается в том, что харак­тер программы, хотя он и опосредуется целью данно­го субъекта, тем не менее непосредственно зависит от того отображения наличных условий, которое сформировалось в тот или иной момент в сознании этого субъекта.