Работа выполнена на основе "Капитала" К. Маркса, широко использованы другие произведе­ния К. Маркса, а также труды Ф. Энгельса и В. И. Ленина

Вид материала

Реферат

Содержание Объект и содержание 3. Субъект и содержание экономического сознания

Подобный материал:

• Тема : История создания «Капитала», 144.92kb.
• Аннотация Книга «Государство и революция», 1367.55kb.
• Ж. В. АктуАльно ли творческое наследие К. Маркса?, 79.41kb.
• Ж. В. Котов Кпроблеме свободы печати у молодого Маркса. Приднепровская государственная, 162.48kb.
• Социология карла маркса марксизм, марксизмы и социология Маркса, 403.69kb.
• Темы рефератов по дисциплине «Философия», 28.95kb.
• Собрание сочинений 19 печатается по постановлению центрального комитета, 8392.68kb.
• Крапиль Николай Валерьевич Проверил к с. н., доцент Николаев Владимир Геннадьевич Москва, 83.99kb.
• Работы актуальна потому, что опираясь на идеи К. Маркса и Ф. Энгельса, В. И. Ленин, 30.09kb.
• Темы рефератов по курсу «Философия», 39.6kb.

2. ОБЪЕКТ И СОДЕРЖАНИЕ

ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ


В марксистской гносеологии интенсивно разраба­тывается понимание познания как процесса активной деятельности субъекта. С этой точки зрения, познание не есть пассивное воспроизведение объекта в сознании субъекта. Субъект активно создает, “конструирует” в своем сознании картину объекта, однако создает ее в соответствии с логикой той ситуации, в которую он включен, в прямой зависимости от характера своего взаимодействия — и прежде всего практического взаи­модействия — с объектом.

Для оценки характера соотношения, степени со­ответствия знаний объекту используется представле­ние о познании как о движении “от явления к сущнос­ти, от сущности первого, так сказать, порядка, к сущ­ности второго порядка и т. д. без конца”⁴⁸. Процесс этот сложен и противоречив, он включает в себя “от­лет мысли от объекта”, причем такой отлет являет­ся необходимым моментом целостного движения по­знающей мысли и снимается этим целостным дви­жением.

Однако в определенных условиях отлет мысли от ее объекта может вести к формированию неистинных, иллюзорных представлений об объекте, может вести к формированию иллюзорного сознания. В научном соз­нании иллюзии присутствуют, но они являются неглав­ным, снимаемым целостным ходом познавательного процесса, моментом. В иллюзорном сознании они, на­оборот, составляют, как в случае охарактеризованного выше экономического сознания субъектов капитали­стического производства, основное содержание созна­ния. [115]

Представление об иллюзорности сознания фикси­рует факт несоответствия содержания этого сознания его объекту, однако как таковое оно является недо­статочным. Иллюзорность сознания понимается как результат некоторого нарушения движения познава­тельного процесса от явления к сущности и действи­тельности объекта. Необходимо выяснить, в чем кон­кретно состоит это отклонение, на каком этапе этого процесса “застревает” иллюзорное сознание, т. е. по­мимо констатации самого факта несоответствия иллю­зорного сознания объекту, выяснить также степень и характер этого несоответствия.

Применительно к экономическому сознанию субъ­ектов капиталистического производства общая оценка этого сознания как иллюзорного также нуждается в раскрытии того, как конкретно соотносятся иллюзии фетишистского сознания с объектом, их породившим. Насколько они оторваны от этого объекта? Можно ли утверждать, что это сознание, пусть в фантастической, извращенной форме, но все же фиксирует определен­ные стороны системы объективных экономических от­ношений? И если да, то какие?

Выяснению этих вопросов и посвящен настоящий раздел работы.

Неоднократно подчеркивая, что сознание агентов товарного производства есть ложное, иллюзорное соз­нание, К. Маркс вместе с тем писал, что товаропроиз­водителям “общественные отношения их частных ра­бот кажутся именно тем, что они представляют собой на самом деле”⁴⁹.

Решение этого кажущегося противоречия состоит в том, что сознание отображает экономические отноше­ния такими, каковы они есть,—но каковы они лишь с внешней стороны, т. е. отображает их явление и, абсо­лютизируя его, принимая за действительность, впада­ет в заблуждение. Именно формы проявления капиталистических отношений, отмечал К. Маркс, воспроизводятся субъектами “как ходячие формы мышления”⁵⁰. [116]

Сознание субъектов отображает действительный процесс их экономической деятельности, действитель­ные экономические отношения, но отображает одно­сторонне. Оно фиксирует действительные факты, но вне их действительной связи. Оно соединяет непосред­ственно такие элементы экономической системы, кото­рые в действительности связаны целой цепью опосредований.

Как видим, в иллюзорном сознании заблуждение причудливо переплетается с истиной (этим в част­ности, в значительной мере объясняется живучесть фетишистских иллюзий). Более того, заблуждение и истина не случайно сосуществуют в этом сознании, но необходимо связаны между собой. Заблуждение выра­стает из истины — как неправильное истолкование действительных фактов, как абсолютизация истинных (в определенных пределах) суждений. Фетишистское сознание дает типичнейший образец формирования заблуждений в сознании человека. (В этом плане по­казательно, что, например, авторы статьи “Заблужде­ние” в “Философской энциклопедии” раскрывают про­цесс возникновения заблуждений на материале имен­но экономического—массового и теоретического— сознания капиталистического общества”⁵¹.)

Заблуждение и истина переплетены уже в исход­ной иллюзии экономического сознания товарного про­изводства—в фетишистском понимании товара. Фе­тишистское сознание понимает товар как вещь, обладающую общественными свойствами. Но при то­варном производстве вещам действительно присущи общественные свойства. Однако это так лишь постоль­ку, поскольку вещи являются носителями экономиче­ских отношений людей. Иллюзорное же сознание по­нимает стоимость как свойство вещи, присущее ей от природы, независимо от деятельности людей. Более того, в понимании субъектов капиталистического про­изводства, сама их жизнедеятельность подчинена вещам, поскольку они находятся в прямой зависимости от движения цен (стоимостей) товаров. [117]

В этом воззрении тоже отображен действительный факт, но отображен в иллюзорной, превратной форме. Товарные отношения характеризуются тем, что “вели­чины стоимостей непрерывно изменяются, независимо от желания, предвидения и деятельности лиц, обме­нивающихся продуктами”⁵². Эта независимость не ка­жущаяся, а действительная. Изменение стоимостей товаров—результат изменения совокупной трудовой деятельности субъектов товарного производства, кото­рая не зависит от каждого отдельного индивида. Точ­но так же индивиды не контролируют ее и совместно.

Но этот действительный факт массовое сознание отображает превратно. Движение стоимостей есть “собственное общественное движение” субъектов. С другой стороны, субъекты действительно не свобод­ны в своей экономической деятельности, их деятель­ность подчинена,—однако не вещи, а их собственному стихийному взаимодействию. Между тем, захваченные товарным производством, они считают, что изменение стоимостей является результатом движения самих ве­щей. Правильно отображая наличный факт, но не по­нимая его действительных причин, субъекты вновь впадают в заблуждение. “В глазах последних их соб­ственное движение принимает форму движения ве­щей, под контролем которого они находятся, вместе того, чтобы его контролировать”⁵³.

Та же самая смесь истины и заблуждения, возни­кающего в результате абсолютизации этой истины и, таким образом, эту истину снимающего, имеется и в понимании субъектами денег.

Функция денег состоит в том, что они организуют деятельность субъектов в единое социальное взаимодействие. В этой функции деньги являются лишь по-средствующим звеном, лишь средством воспроизводства товарных экономических отношений, но этот факт не осознается. Социальная функция денег отображается как нечто непосредственное. Определяющее воздействие денег как опредмеченного прошлого взаимодействия на жизнедеятельность каждого человека приписывается деньгам, как вещи. [118]

В этом воззрении также содержится крупица исти­ны: субъект действительно не сам определяет свою деятельность, она детерминируется извне. Но сознание этого действительного факта извращено, истолковано фантастически. Жизнедеятельность субъекта опреде­ляется социальным воздействием, наличными экономи­ческими отношениями. Сам же субъект видит силу, оп­ределяющую его жизнь, в деньгах как в вещи.

Фетишистское сознание отображает в понимании денег как вещи и то действительное обстоятельство, что в процессе общественной жизни участвуют вещи, но опять-таки отображает его фантастически, так, как оно дано на поверхности: факт овеществления общест­венных отношений отображается как общественное отношение вещей, как общественная деятельность ве­щей, которой подвластны и сами люди.

Понимание субъектами капитала, несмотря на всю его фантастичность, точно так же вырастает из одно­стороннего истолкования фактов, имеющих место в действительности и поэтому фиксируемых созна­нием.

Так, капиталист видит источник прибыли в обра­щении, в том, чтобы “продать дороже”. Но ведь для того чтобы получить прибыль, “капиталист действи­тельно должен “продавать дороже, чем купил”⁵⁴. Другое дело, что “это удается ему только потому, что он посредством капиталистического процесса произ­водства превращает купленный им более дешевый то­вар,—так как этот товар имеет меньшую стоимость,— в товар большей стоимости, следовательно, в более дорогой товар”⁵⁵. Он действительно продает дороже,— это истина. Но “продает дороже не потому, что продает свой товар выше его стоимости, а потому, что продает товар такой стоимости, которая выше суммы стоимостей элементов его производства”⁵⁶. Таким об­разом, явление фиксируется истинно, однако отры­вается от сущности, противопоставляется ей, и это приводит к заблуждению. В сознании капиталиста [119] истина и заблуждение связаны неразрывно, и истина снимается заблуждением.

То же самое происходит и в сознании рабочего. Рабочий понимает капитал как объективную предпосылку, необходимое условие своей трудовой деятельности. Но в каждом отдельном акте деятель­ности это так и есть: рабочий не в состоянии трудить­ся без средств производства, предоставляемых капита­листом. Рабочий считает, что в продукте труда его труду принадлежит лишь часть, другая же доля порождена вкладом капиталиста. И действительно, стои­мость вновь созданного товара отнюдь не целиком создана данным рабочим. Часть этой стоимости составляет проявившаяся в новой форме стоимость средств производства, которые обладали ею еще до данного процесса производства, независимо от него. Конечно, эта стоимость тоже создана трудом совокупного рабочего и, следовательно, не принадлежит капиталисту, хотя в данном акте взаимодействия ее дейст­вительно предоставляет капиталист. Однако сознание рабочего фиксирует не эту сущность, но только явление, только непосредственно наличное и, считая его единственно сущим — не только в данном акте взаи-модействия, но и вообще,—таким образом абсолютизирует непосредственность, впадая в заблуждение.

То же самое соотношение существует не только в массовом экономическом сознании субъектов капиталистического производства, но и в буржузной полити-ческой экономии, в идеологическом уровне экономического сознания капиталистической формации.

К. Маркс отмечал, что категории буржуазной политической экономии есть “категории для форм проявления существенных отношений”⁵⁷. Это обстоятельство хорошо прослеживается, в частности, на материале триединой формулы, знаменующей собою единство массового экономического сознания и экономической идеологии капиталистического производства.

Даже в триединой формуле, несмотря на весь ее мистификаторский характер, зафиксированы определен­ные моменты действительных отношений. Обыденное сознание рассматривает капитал, землю и труд в каче [120] стве постоянных источников специфических доходов. И—в определенном смысле—“они и действительно являются таковыми”. Именно “...в том смысле, что капитал для капиталиста — постоянно действующий насос для выкачивания прибавочного труда, земля для земельного собственника — постоянно действую­щий магнит для притяжения части той прибавочной стоимости, которую выкачал капитал, и, наконец, труд—постоянно возобновляющееся условие и посто­янно возобновляющееся средство для того, чтобы в форме заработной платы приобретать часть созданной рабочим стоимости”⁵⁸.

Таким образом, капитал, земельная собственность и наемный труд действительно фиксируют части вновь созданной стоимости, хотя и не создают ее. “Однако агентам производства, носителям различных функций процесса производства дело представляется не в этой, а, напротив, в извращенной форме”⁵⁹. То действитель­ное, что отображено их сознанием, абсолютизируется и заслоняет собой внутренние опосредования. Ибо оно и в действительности заслоняет их собою, то есть ока­зывается ничем иным как явлением, скрывающим внутренние связи экономического процесса.

Поскольку заблуждение снимает истинные содер­жания сознания, но не уничтожает их полностью, сознание субъектов оказывается двойственным и про­тиворечивым. В нем нередко сосуществуют взаимоиск­лючающие представления. Так, с одной стороны, капи­талисту ясно, что источником его прибыли является труд его рабочих. Как отмечает Маркс, на то обстоя­тельство, что капиталист и рабочий сознают значение труда в процессе производства прибавочной стоимос­ти, указывает уже факт борьбы из-за длительности рабочего дня.

Но, с другой стороны, капиталисты, а также в зна­чительной степени и рабочие убеждены, что источни­ком обогащения является обращение товаров — про­дажа товаров выше их стоимости, “по дорогой цене”. [121]

Как было отмечено выше, иллюзорные представле­ния преобладают над истинными, однако, поскольку сознание субъектов капиталистического производства, все-таки не может вполне согласовать различные свои представления, оно вообще не осуществляет последо­вательного анализа проблем, которые ставит перед ним действительность. Поэтому представления мас­сового сознания, как правило, весьма неопределенны. Так, относительно товаров субъекты “лишь более или менее” сознают, что отношение товаров как меновых стоимостей есть отношение лиц в их производственной деятельности. Подчеркивая эту сторону дела, Маркс неоднократно говорит о “неопределенном представле­нии о всеобщем надувательстве”, которым в конце кон­цов субъекты объясняют наличное экономическое дви­жение. Эта неопределенность, разумеется, не уничто­жает противоречивости сознания субъектов капитали­стического производства, но лишь служит способом ее существования.

Движется в противоречиях и вся буржуазная по­литэкономия. Это и понятно. Явления могут быть сог­ласованы между собой лишь через их соотношение с сущностью, дающей основу для той или иной суборди­нации. Если же сущность не раскрывается, нет и осно­вы для преодоления противоречий между различными ее проявлениями.

Подводя итог сказанному, можно утверждать, что иллюзорность экономического сознания субъектов ка­питалистического производства состоит в том, что оно фиксирует лишь явление, лишь внешнюю сторону ка­питалистических экономических отношений, не прони­кая в сущность и действительность объекта. Знание явления абсолютизируется субъектами, принимается за знание действительности, в результате чего они впадают в заблуждение.

Действительное содержание экономического созна­ния капиталистической формации составляет внешняя сторона капиталистических экономических отношений, отображение которой в отрыве от их сущности и явля­ется источником формирования иллюзий субъектов— носителей капиталистических экономических отношений.


[122] —- —- —-


Чтобы раскрыть сущность экономического созна­ния субъектов капиталистического способа производ­ства как отображения объективных экономических отношений, было бы недостаточно ограничиться лишь характеристикой его конкретно-исторического содер­жания и степени соответствия отображаемому объек­ту. Необходимо понять это сознание в его объективной обусловленности системой экономических отношений, “вывести” его из самих объективных экономических отношений. Ибо возникает это сознание отнюдь не случайно.

Как отмечает К. Маркс, фетишистское содержание сознания субъектов капиталистического производства вовсе не является “чисто субъективной иллюзией, за которой скрывается мошенничество и интересы экс­плуатирующих классов”⁶⁰. Маркс писал, что мнимые выражения, подобные выражению “стоимость труда”, возникают “из самих производственных отношений”⁶¹. Они имеют корни в самой экономической действитель­ности, в самом объекте, который отображается этим сознанием. Поэтому, чтобы понять, как возникает иллюзорное сознание субъектов капиталистического производства, необходимо прежде всего обратиться к особенностям его объекта,— к капиталистическим эко­номическим отношениям.

В основе всех мистификаций капиталистического способа производства, в основе всех иллюзий его субъ­ектов лежит двойственный характер труда, произво­дящего товары. Маркс пишет, что загадочный харак­тер продукта труда возникает “как только этот пос­ледний принимает форму товара”,—и возникает “из самой этой формы”⁶².

Всеобщее производственное отношение общества товаропроизводителей состоит в том, что они относят­ся к своим продуктам труда, как к товарам, следова­тельно, как к стоимостям, и в этой вещной форме их [123] частные работы относятся друг к другу, как одинако­вый человеческий труд.

Общественный характер труда, производящего то­вары состоит в том, что это абстрактный человеческий труд. Чтобы труд был общественным, необходимо от­влечение от конкретности каждого особого вида труда. Это отвлечение и осуществляется в вещи, в которой конкретный труд и отсутствует, и имеется налицо—как в своем продукте.

Абстрактный характер общественного труда, как видим, необходимо влечет другое его свойство — овеществленность. Живой труд при товарном производ­стве является частным делом каждого производителя. Он становится общественным только как овеществлен­ный труд. Общественное отношение между товаропро­изводителями устанавливается, таким образом, посредством вещи.

Эта историческая особенность как простого товар­ного так и капиталистического товарного производства—овеществление общественных экономических отношений—и является объективным источником фетишистского сознания.

Способность к общественной связи (обмениваемость) присуща овеществленному труду. Вещи она присуща лишь постольку, поскольку вещь есть овеще­ствленный труд. Но труд угас в вещи. Вещь опосредо­вана трудом, но труд не дан в ней непосредственно. Затраченный на производство полезной вещи труд не­посредственно и выступает теперь как “предметное” свойство вещи.

Кроме того, в обмене товар дан не только как вещь, обладающая обмениваемостыо, т. е. как стоимость. Товар дан в некоторой количественной определенно­сти, как меновая стоимость. В свою очередь, количественная определенность товаров проявляется через их отношение, в виде пропорции, в которой потребительные стоимости одного рода обмениваются на по­требительные стоимости другого рода.

Следовательно, характер товарных экономических отношений таков, что связь обмениваемости с трудом, непосредственно существующим как конкретный жи­вой труд теряется, не лежит на поверхности. Непосредственно дана стоимость как предметное свойство [124] вещи вступать в процессе обмена в количественно оп­ределенное соотношение с другой вещью.

Явление, таким образом, противоречит сущности экономических отношений. Это противоречие заложено в самой природе товарно-капиталистических отноше­ний. Оно-то и является объективным источником воз­никновения фетишистского сознания.

Субъектов вводит в заблуждение извращенная, от­чужденная форма проявления сущности товарно-капи­талистических экономических отношений. На их понимание происходящего в процессе товарно-капита­листического производства влияет тот факт, что дейст­вительная причина движения стоимостей — изменение производительной силы труда — не видна на поверх­ности. Именно поэтому свое собственное обществен­ное движение, проявляющееся в движении стоимостей, в изменении меновых отношений товаров, субъекты и принимают за общественное движение вещей.

Рассмотрим механизм возникновения иллюзорного понимания стоимости под воздействием имманентного товарному производству противоречия между сущ­ностью и проявлением товарных экономических отно­шений. Суть дела заключается в том, что, в силу двой­ственного характера труда, присущего товарным от­ношениям, движение стоимостей маскируется внешне видимым движением потребительных стоимостей.

Известно, что один и тот же труд в равные проме­жутки времени создает всегда равные по величине стоимости, как бы ни изменялась его производитель­ная сила. Но он доставляет при этих условиях в рав­ные промежутки времени различные количества по­требительных стоимостей: больше, когда производи­тельная сила растет, меньше, когда она падает.

Ситуацию усугубляет то обстоятельство, что в то­варной стоимости воплощено не индивидуальное рабо­чее время, но общественно-необходимое рабочее вре­мя. “Так, например,— иллюстрирует это обстоятельство К. Маркс,— в Англии после введения парового ткацкого станка для превращения данного количест­ва пряжи в ткань требовалась, быть может, лишь по­ловина того труда, который затрачивался на это рань­ше. Конечно, английский ручной ткач и после того употреблял на это превращение столько же рабочего [125] времени, как прежде, но теперь в продукте его инди­видуального рабочего часа была представлена лишь половина общественного рабочего часа, и потому стои­мость этого продукта уменьшилась вдвое”⁶³. В данном случае обмен показывает ткачу, что, затрачивая то же самое время, он создает меньшую стоимость,— для не­го это проявляется как изменение меновой стоимости его товара. Он изготовлял свой продукт точно так же, как и раньше,—но его стоимость тем не менее упала. Естественный вывод состоит в том, что это изменение никак не зависит от его труда. От чего же оно может зависеть? Ведь любой товаропроизводитель находится к своему товару в том же самом отношении. Значит, изменение стоимостей зависит не от товаропроизводи­телей, а от самих вещей. Таким образом, зависимость изменения стоимости от изменения производительной силы труда ускользает от сознания субъектов точно так же, как от них вообще ускользает связь стоимости с трудом.

Действительный источник общественных свойств товара окончательно заслоняет обособившаяся от то­вара и движущаяся по своим законам стоимость, т. е. деньги.

Стоимость как воплощение человеческого труда становится невозможно увидеть в товаре потому, что теперь товар в обмене предстает в определении цены, а цена и стоимость всегда различны и совпадают лишь в виде исключения. Деньги призваны быть эталоном, мерой стоимости, но одновременно они сами являются товаром, обладающим как потребительной стои­мостью, так и стоимостью. Противоречивое движение этих полярностей и затемняет действительный процесс. Изменение стоимости денег сказывается на характере их функционирования, т. е. влияет на их потребитель­ную стоимость.

Так, повышение стоимости денег влечет понижение товарных цен, если стоимости товаров остаются неиз­менными. И, наоборот, понижение стоимости денег влечет в этих же условиях повышение цен. Субъект, который затрачивал на производство товара и в том и в другом случае одно и то же время, не может не сде [126] лать вывод о том, что цена товара не зависит от зат­рат времени. Тот же самый вывод он сделает и в том случае, если затраты времени на производство товара изменяются, но соответственно изменяется и стоимость денег. Этот совершенно независимый и невидимый для него процесс ведет к тому, что цена его товара остает­ся неизменной, опять демонстрируя свою независи­мость от затрат времени. Тот же самый эффект воз­никает и в случае, когда стоимость товара изменяется быстрее (медленнее), чем стоимость денег. В резуль­тате пропорции, в которых соизмеряются товары и деньги, представляются если и не случайными, то за­висящими от внешних по отношению к людям причин, зависящими от самих денег.

К тому же и само движение товаров представляет­ся как движение, осуществляемое деньгами. В процес­се обмена товар сначала обменивается на деньги, и лишь затем деньги обмениваются на нужный субъекту товар. Таким образом, товар и деньги дважды меняют­ся местами. При этом “первый метаморфоз товара по своему внешнему виду есть не только движение денег, но и собственное движение самого товара; наоборот, второй метаморфоз товара представляется только как движение денег”⁶⁴.

Завершив первую половину своего обращения и пе­реходя в сферу потребления, товар как потребитель­ная стоимость выпадает из сферы обращения. Его место заступает “его денежная маска”, его обособившаяся меновая стоимость, и поэтому “вторую полови­ну обращения товар пробегает уже не в своем нату­ральном виде, а в своем золотом облачении”⁶⁵.

Реализуя цену товара, деньги переносят товар из рук продавца в руки покупателя и в то же время уда­ляются в руки продавца, чтобы повторить этот про­цесс,— с другим товаром. “Тот факт, что эта односто­ронняя форма движения денег возникает из двусторон­ней формы движения товара, остается замаскирован­ным”⁶⁶. Маскирует его как раз противоречие между потребительной и меновой стоимостью товара. [127]

В итоге “дело принимает такой вид, будто резуль­тат товарного обращения, замещение одного това­ра другим, порождается не превращением его соб­ственных форм, а функцией денег как средства обра­щения, будто именно средства обращения приводят в движение товары, сами по себе неподвижные”⁶⁷.

Таким образом, сам объективный экономический процесс создает видимость того, что деньги есть дви­жущая сила товарного мира, божество, которому по­корно все и вся. Фиксируя эту видимость, сознание субъектов и формируется как ложное, иллюзорное соз­нание.

Овеществление товарно-капиталистических эконо­мических отношений является объективной предпо­сылкой возникновения и таких фетишистских понятии, как “стоимость труда” и “цена труда”.

Обмен деятельностью между капиталистом и рабо­чим также осуществляется через посредство вещей,

Рабочий доставляет капиталисту рабочую силу, но этот факт становится действительным тогда, когда де­ятельность рабочего овеществлена, реализована как труд, воплощенный в вещи, в продукте труда. Маркс писал, что “прямой обмен денег, т. е. овеществленного труда, на живой труд уничтожил бы или закон стои­мости, который свободно развивается как раз на осно­ве капиталистического производства, или же самое капиталистическое производство, которое основывает­ся как раз на наемном труде”⁶⁸.

Природа специфического товара “рабочая сила”, как отмечал К. Маркс, “выражается, между прочим, в том, что по заключении контракта между покупателем и продавцом его потребительная стоимость не перехо­дит еще фактически в руки покупателя”⁶⁹. Стоимость рабочей силы определена раньше, затратами на ее про­изводство. Но ее потребительная стоимость “состоит лишь в ее позднейших активных проявлениях. Таким образом, отчуждение силы и ее действительное прояв­ление, т. е. наличное бытие в качестве потребительной стоимости, отделяются друг от друга во времени”⁷⁰. Проданная рабочая сила проявляется как труд.

Следовательно, и здесь явление противоречит сущности. В этом и состоит объективная предпосылка воз­никновения ложного осознания процесса.

Продавая рабочую силу, рабочий непосредственно отчуждает ее в виде определенного количества труда. В сответствии с этим рабочий и оплачивается после того, как он доставил свой труд. Дело представляется таким образом, что “деньги задним числом реализуют стоимость, или цену, доставленного предмета, следова­тельно, в данном случае стоимость, или цену, достав­ленного труда”⁷¹.

Иллюзию усугубляет тот факт, что “действительное движение заработной платы обнаруживает явления, которые создают видимость доказательства, будто оп­лачивается не стоимость рабочей силы, а стоимость ее функции, т. е. самого труда”⁷². Прежде всего это— изменение заработной платы с изменением длительно­сти рабочего дня. Кроме того, индивидуальные разли­чия в заработных платах разных рабочих, выполняю­щих один труд. И в том и в другом случае сумма полу­чаемых рабочим денег находится в функциональной связи с количеством затраченного труда. Наличие этой связи является объективной основой для формирова­ния понятия “цена (стоимость) труда”,—тем действи­тельным фактом, абсолютизация которого влечет возникновение этой иллюзии. Но сама эта связь — ре­зультат овеществления товарно-капиталистических от­ношений.

Таким образом, объективной предпосылкой возник­новения определенного конкретно-исторического со­держания экономического сознания и в данном случае является определенный конкретно-исторический ха­рактер соответствующих экономических отношений как объекта, отображаемого этим сознанием.

Мы рассмотрели, каким образом в результате ове­ществления товарно-капиталистических экономических отношений возникает иллюзия того, что капиталист [129] оплачивает не рабочую силу, а труд рабочего. В свою очередь эта иллюзия лежит в основе вывода о том, что рабочий и капиталист являются равными партнерами в их экономическом взаимодействии. Как видим, фе­тишистская иллюзия равенства капиталиста и рабочего порождается у субъектов самим объективным эко­номическим процессом.

Эта иллюзия укрепляется всей системой экономи­ческих отношений. Большую роль в ее возникновении и существовании играет тот факт, что обмен деятель­ностью между субъектами капиталистического произ­водства овеществлен не только в направлении от ра­бочего к капиталисту, но и в обратном направлении — от капиталиста к рабочему.

Хотя в обмене с капиталистом рабочий получает жизненные средства, он, однако, получает их опосредо­ванно: непосредственно он получает деньги. Отсюда проистекает важное следствие: “в результате того, что рабочий получает эквивалент в форме денег, в форме всеобщего богатства, он в этом обмене противостоит капиталисту как равный, подобно всякому другому участнику обмена; по крайней мере, по видимости”⁷³. [130]

В данном экономическом отношении деньги для ра­бочего—лишь средство обмена. Однако для фети­шистского сознания социальные свойства денег не придаются данной вещи характером ее функциониро­вания в том или ином экономическом отношении, но присущи ей как таковой, следовательно, всегда нераз­делимо спаяны с нею. Поэтому, хотя объективным эко­номическим отношением деньги даны рабочему лишь как средство обмена, он видит в них и богатство как таковое. Разница между рабочим и капиталистом как владельцами денег, следовательно, лишь количествен­ная, по существу же—качественно—они равны.

Таким образом, одна иллюзия надстраивается над другой, и объективной предпосылкой формирования сознания субъектов капиталистического производства как сознания фетишистско-иллюзорного является ове­ществление наличных экономических отношений и воз­никающее в результате этого резкое противоречие между их сущностью и явлением.

В данном случае имеется сложное взаимоотноше­ние между системой как целым и ее проявлением, ко­торое К. Маркс зафиксировал при посредстве катего­рии “превращенная форма”. Глубокий анализ этой категории и соответствующего фрагмента действитель­ности дает, на наш взгляд, М. К. Мамардашвили, ко­торый отмечает, в частности, что превращенная форма есть “продукт превращения внутренних отношений сложной системы, происходящего на определенном ее уровне и скрывающего их фактический характер и прямую взаимосвязь косвенными выражениями. Эти последние, являясь продуктом и отложением превращенности действия связей системы, в то же время самостоятельно бытийствуют в ней в виде отдельного, качественно цельного явления, “предмета” наряду с другими”⁷⁴.

В отображательном плане, однако, существенно то, что это не просто предмет, но, как выражается М. К. Мамардашвили, “квазипредмет”, поскольку в превра­щенной форме “связи действительного происхождения оказываются “снятыми”⁷⁵. Это объективно существую­щее снятие, фиксируемое субъектами как действитель­ность системы, и вводит их в заблуждение, ибо оно не есть вся действительность системы, но лишь ее момент. Поэтому у субъектов имеется ложное сознание — можно было бы сказать “квазисознание” — действи­тельности. Соответственно, воспроизводящая превра­щенную форму теория есть по существу лишь квази­теория объекта. В этом, на наш взгляд, состоит онтологическое обоснование правомерности понятия и термина “квазитеория”. Преобладающий принцип строения научной теории — субординация понятий. В квазитеории преобладает их координация, рядопо-ложенность.

Итак, объективной предпосылкой возникновения фетишистского сознания является мистифицирующий характер самого товарного производства. Товарное производство превращает общественные отношения, для которых вещественные элементы богатства слу­жат носителями, “в свойства самих этих вещей (то [131] вар), и, что еще ярче”, превращает “само производ­ственное отношение в вещь (деньги)”⁷⁶.

Но это объективно существующее противоречие между сущностью и формой ее проявления есть имен­но лишь предпосылка возникновения иллюзий, как на уровне массового, так и на уровне специализирован­ного сознания. Оно создает возможность иллюзорного отображения действительности путем абсолютизации явления, отрыва его от сущности, от сложных опосредований, связывающих внешне рядоположенные мо­менты процесса.

Однако само по себе это противоречие не исклю­чает возможности и истинного познания товарно-ка­питалистических экономических отношений. Особая сложность объекта и порождаемые ею трудности и противоречия познавательного процесса еще не пред­определяют с необходимостью возникновения обяза­тельно лишь ложного отображения объектов. Как показал В. И. Ленин, для возникновения социально-значимых иллюзий одних гносеологических корней недостаточно⁷⁷.

Почему же субъекты, как это неоднократно подчер­кивает К. Маркс, с необходимостью осознают свои экономические отношения именно в извращенном, лож­ном, превратном виде, т. е. только так, как они даны в явлении? Для этого должны существовать опреде­ленные социальные (классовые) корни, определенные социальные причины, которые влияют на познаватель­ный процесс и необходимо порождают иллюзорное осо­знание субъектами их общественных отношений. Эта общая закономерность действует и в анализируемой ситуации.

Однако указания на эту общую закономерность, разумеется, недостаточно. Правомерен вопрос: под действием каких конкретно социальных факторов ото­бражение субъектами наличных экономических отно­шений с необходимостью формируется как ложное, иллюзорное? Очевидно, что такая особенность позна­вательного процесса субъектов товарно-капиталисти­ческого производства может быть обусловлена лишь [132] характером реальной основы этого познавательного процесса, характером того непосредственного целого, в составе которого этот познавательный процесс суще­ствует, т. е. характером самой экономической деятель­ности субъектов.

Таким образом, полученные результаты требуют пе­рейти к анализу социальной основы формирования экономического сознания — экономической деятельно­сти субъектов капиталистического производства, к ана­лизу социально-классовых корней иллюзорности со­знания капиталистической формации.


3. СУБЪЕКТ И СОДЕРЖАНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ


Объективную обусловленность экономического соз­нания нельзя понять, рассматривая это сознание вне экономической деятельности субъектов — носителей соответствующих экономических отношений.

Для субъектов товарного производства наличные экономические отношения не просто предмет отобра­жения, но объективное условие и форма их жизнеде­ятельности. Субъекты включены в систему объектив­ных экономических отношений. Они не просто созер­цают эти отношения, но живут, действуют как носи­тели этих отношений.

Поэтому они отображают объективные экономиче­ские отношения строго определенным образом, а имен­но: отображают их как наличные условия своей эко­номической деятельности, отображают их, иначе гово­ря, с точки зрения достижения цели своей деятель­ности.

Цели различных субъектов товарного производст­ва различны, но все они одинаково обусловлены объ­ективными условиями их существования. Объективным экономическим процессом субъекту даны некоторые независящие от него условия, и, чтобы существовать, он должен прежде всего воспроизводить их. Маркс от­мечает, что товаровладельцы “уже делали дело, преж­де чем начали рассуждать”⁷⁸. Чтобы жить, субъект [133] должен действовать, должен приспосабливаться к на­личным объективным условиям, воспроизводить их сно­ва и снова. Объективная необходимость (расширенно­го) воспроизводства этих условий и осознается как цель деятельности соответствующего субъекта. Необ­ходимость воспроизводства наличных экономических условий понимается как средство воспроизводства са­мого существования субъекта. В известном смысле это так и есть, ибо вне соответствующих общественных от­ношений субъект как таковой существовать не может. А так как эти условия даны субъекту независимо от его сознания, предшествующим ходом экономического развития, то и конкретное содержание цели его дея­тельности оказывается не зависящим от него, а зави­сящим лишь от объективного экономического процесса как целого.

Итак, цель задается субъекту объективными эко­номическими отношениями, его местом в них. Но вме­сте с тем, как отмечалось выше, для каждой деятель­ности ее цель является первичным элементом, опреде­ляющим все особенности этой деятельности, в том числе, следовательно, и характер познавательного про­цесса, в нее включенного. Это обстоятельство и игра­ет решающую роль в объективной обусловленности познавательного процесса, а следовательно, и содер­жания сознания субъектов товарного производства.

Необходимость возникновения у субъектов товар­ного производства именно фетишистского сознания коренится в том, что это сознание формируется и функ­ционирует как идеальный момент их практической эко­номической деятельности по воспроизводству товар­ных экономических отношений. Они отображают то­варные отношения в ходе своей практической экономи­ческой деятельности, и именно этим объясняется тог отмеченный К. Марксом факт, что мозг частных про­изводителей отображает двойственный общественный характер их частных работ “в таких формах, которые выступают в практическом обиходе, в обмене продук­тов”⁷⁹.

Сознание субъектов товарного производства обслу­живает их экономическую деятельность, поэтому и со [134] держание этого сознания обусловлено той познава­тельной задачей, которую ставит перед ним эта дея­тельность. Их сознание отображает действительность с точки зрения поиска средств этой деятельности, ото­бражает то и так, что и как существенно для этой де­ятельности.

Обратимся к исходной иллюзии экономического сознания капиталистической формации — фетишист­скому пониманию стоимости. Как возникает эта ил­люзия?

Чтобы понять стоимостное отношение товаров, от­мечал К. Маркс, надо прежде всего рассмотреть его независимо от его количественной стороны. Но созна­ние субъектов товарного производства идет иным пу­тем. “Обыкновенно же,— пишет Маркс,— поступают как раз наоборот и видят в стоимостном отношении только пропорцию, в которой приравниваются друг другу определенные количества двух различных сортов товара. При этом забывают, что различные вещи ста­новятся количественно сравнимыми лишь после того, как они сведены к одному и тому же единству”⁸⁰.

Причина такого хода мысли — в определенной практической направленности сознания. Субъекты сравнивают товары с определенной практической целью, с целью их обмена. А, как отмечает Маркс, “практически лиц, обменивающихся продуктами, инте­ресует прежде всего вопрос: сколько чужих продуктов можно получить за свой, т. е. в каких пропорциях об­мениваются между собой продукты?”⁸¹

Исходя из такой познавательной задачи практиче­ское сознание и делает вывод о том, что обмениваемость присуща вещи как таковой. Механизм, лежащий в основе этого вывода, таков: фиксация непосредствен­но наличной связи в качестве единственно существу­ющей, ибо других связей тот практический акт дея­тельности, моментом которого это сознание является, не затрагивает, следовательно, сознанию не дает.

В обмене непосредственно имеется только вещь и ее способность к обмену. Они и фиксируются сознани­ем. Фактор, опосредующий их связь,— живой труд— [135] имел место раньше, непосредственно в акте обмена он отсутствует. И практическое сознание, фиксируя толь­ко то, что непосредственно участвует в акте деятель­ности, только то, что дано практически, не фиксирует этого опосредования, ставя вещь и ее количественно определенную обмениваемость в непосредственную связь, приписывая свойство обмениваемости вещи как таковой. В результате то количественное отношение, в котором обменивается данный товар, и понимается субъектом как его стоимость.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что дело не про­сто в том, что вещь и ее количественно-определенная способность к обмену существуют в акте обмена как непосредственно наличные. Дело в том, что они существенны с точки зрения задачи, которую решает субъ­ект. Эти факторы фиксируются сознанием именно по­тому, что они практически важны, ибо акт обмена без них неосуществим.

Таким образом, практическое сознание субъекта отображает то, что необходимо и достаточно для осу­ществления данного акта деятельности, а это и есть непосредственно-наличная ситуация в ее количествен­ной определенности, т. е. то, как объективный эконо­мический процесс проявляется в данном конкретном случае. Поэтому-то субъекты фиксируют лишь количе­ственную сторону экономического процесса, не задумы­ваясь о существовании некоторой единой качественной его основы, точнее говоря, сводят качественную опре­деленность экономического отношения лишь к его количественной стороне, понимая саму стоимость как пропорцию, количественное отношение, в котором обмениваются товары. Таков тот механизм, в результа­те действия которого возможность возникновения иллюзии, заложенная в антагонистически-противоре­чивом, овеществленном характере экономических отно­шений, с необходимостью превращается в действи­тельность.

Товарные экономические отношения формируются как снятие множества разнонаправленных действий: необходимость прокладывает дорогу в мире товарного производства через множество случай [136] ностей. Если рас­сматривать каждый отдельный случай, отмечал К. Маркс, то в сфере обращения господствует случай­ность,— так что регулирующий ее закон остается “невидимым и непонятным для самих отдельных аген­тов производства”⁸². И остается непонятным этот за­кон именно потому, что каждый субъект рассматрива­ет лишь отдельный случай — случай своей собственной деятельности. Здесь также видно, что воздействие практической деятельности на характер познаватель­ного процесса, в нее включенного, выражается прежде всего в том, что она полагает объективные границы того фрагмента действительности, который доступен познанию субъекта. В силу того, что кругозор субъек­та товарного производства ограничен рамками его ути­литарно-практической деятельности, он не имеет воз­можности отобразить соответствующее экономическое отношение как целое.

Но дело не только и не столько в этом. Второе важное обстоятельство состоит в том, что даже когда объективные границы практики, казалось бы, дают возможность взглянуть на то или иное экономическое отношенние как целое, тем не менее утилитарно-прак­тическая направленность сознания все равно мешает это сделать.

Так, действительное движение цен определяется движением стоимостей. Однако стоимость определяет движение цен как некоторая средняя величина, так что закономерность выступает лишь при сопоставлении массы случаев. Но практическое сознание не в состо­янии уловить эту внутреннюю связь, поскольку оно каждый раз фиксирует лишь свой собственный конк­ретный случай. И тем не менее в определенных ситу­ациях та же самая практика ставит субъектов перед необходимостью отобразить движение цен в его целом. Так, стоимость товаров как некая средняя величина,, определяющая движение цен, “образует основу для коммерческой спекуляции, ибо последняя при расчете вероятностей исходит как из обычных средних цен, которые берутся ею в качестве центра колебании, так и из средних высоких и средних низких цен, отклоня­ющихся вверх или вниз от этого центра”⁸³. Фактиче­ски субъект имеет некоторую обобщенную характери [137] стику определенного экономического отношения, одна­ко интерпретирует ее опять-таки лишь с сугубо утили­тарной точки зрения. Торговец или финансист может видеть факт колебания цен вокруг некоторой точки, но лишь затем, чтобы использовать этот факт для сво­их практических целей. Его интересует конъюнктура, и он стремится ее предвидеть, учитывая колебания цен вокруг определенного центра. О том, что лежит в осно­ве этих колебаний, он не задумывается, ибо для дости­жения его практических целей вполне достаточно знать сам факт и не нужно знать его причины.

Рассмотрим, как действуют охарактеризованные выше закономерности при формировании воззрений основных “масок” товарно-капиталистического произ­водства — рабочего и капиталиста.

Экономическое положение рабочего таково, что труд является для него жизненной необходимостью. Однако трудовая деятельность невозможна без средств производства, которые и предоставляет ему капиталист. Чтобы обеспечить себя жизненными сред­ствами, рабочий продает свою рабочую силу. Непо­средственно он реализует ее в процессе трудовой де­ятельности. А с точки зрения этой деятельности средства производства отнюдь не выступают как ее продукт.

Вообще, “выступает ли известная потребительная стоимость в качестве сырого материала, средства тру­да или продукта, это всецело зависит от ее определен­ной функции в процессе труда, от того места, которое она занимает в нем, и с переменой этого места изме­няются и ее определения.

Поэтому, вступая в качестве средств производства в новые процессы труда, продукты утрачивают харак­тер продуктов”⁸⁴. Стало быть, например, “для прядиль­щика веретено только средство, которым он прядет, лен — только предмет, который он прядет. Конечно, нельзя прясть без материала прядения и без веретена. Поэтому наличие этих продуктов предполагается при начале прядения. Но то обстоятельство, что лен и вере­тено суть продукты прошлого труда... безразлично для [138] самого этого процесса”⁸⁵. Поскольку видение рабоче­го замкнуто границами его частичной трудовой дея­тельности, постольку для сознания совокупного рабо­чего в конечном счете теряется связь между вещью как продуктом и средством труда. Поэтому рабочий воспринимает и капитал, который выступает для него овеществление в средствах производства, как непо­средственную данность, как нечто независимое от его трудовой деятельности, предшествующее ей и не­обходимое для ее осуществления.

Конечный вывод, возникающий в сознании рабоче­го, казалось бы, неопровержим: труд есть необходимое условие моего существования, капитал есть необходи­мое условие труда, следовательно, капитал есть необ­ходимое условие самого моего существования.

Этот формально правильный вывод является лож­ным потому, что ложна одна из его посылок. Ложная же посылка этого формально правильного вывода воз­никает у рабочего потому, что он отображает капитал лишь с точки зрения своей практической деятельности. Именно поэтому он видит то, что капитал является не­обходимой предпосылкой каждого отдельного акта его деятельности, и не видит того, что капитал является продуктом совокупного рабочего. Таким образом, в ко­нечном счете иллюзия возникает в результате того, что рабочий отображает свое экономическое отношение с капиталистом не как целое, во всех его опосредованиях, но лишь так, как оно проявляется в данной конк­ретной ситуации,— отображает это отношение с точки зрения своей практической деятельности. Но поскольку никакой иной возможностью отображения капитали­стических экономических отношений рабочий не рас­полагает, поскольку своим объективным экономиче­ским положением он вынужден отображать экономи­ческие отношения в процессе своей практической экономической деятельности и отображать ради того, чтобы реализовать объективно заданную цель этой деятельности, постольку, следовательно, заблуждение в его сознании возникает с необходимостью.

Важно отметить следующее обстоятельство. В про­цессе непосредственного взаимодействия капиталиста [139] и рабочего капитал выступает прежде всего как сред­ство производства, иначе говоря, капиталистическое экономическое отношение овеществлено. Эта овеществленность экономического отношения и является объективной предпосылкой возникновения ложного вывода. Следовательно, гносеологические и социаль­ные корни тесно переплетаются, взаимодействуют меж­ду собой. Фетишистские иллюзии формируются в со­знании субъектов именно вследствие взаимодействия этих факторов.

Взаимодействие этих двух факторов порождает также иллюзию независимости рабочего от капитали­ста, ту иллюзию, которая совместно с иллюзией необ­ходимости капиталиста для рабочего лежит в основе представления о том, что рабочий и капиталист, буду­чи относительно независимы друг от друга и в то же время нуждаясь друг в друге, выступают как равные партнеры на рынке капиталистического производства.

Капиталистическая действительность предоставляет множество, казалось бы, доказательств независимости рабочего от капиталиста. В частности, Маркс пишет, что “иллюзия его независимости поддерживается тем, что индивидуальные хозяева-наниматели постоянно меняются”⁸⁶. С одной стороны, “капиталист, когда ему заблагорассудится, увольняет рабочего”, но, с дру­гой—и рабочий, “как только захочет, покидает капи­талиста”.

Данная иллюзия также существует постольку, по­скольку каждый раз рабочий видит не картину в це­лом —то, что он не может покинуть всего класса капи­талистов, но лишь ее фрагмент, а именно то, что он мо­жет уйти от данного капиталиста. Следовательно, иллюзия существует постольку, поскольку рабочий видит не сущность своего экономического положения, а лишь ее проявление,— которое он и абсолютизирует. Иллюзорное отображение возникает опять-таки в ре­зультате практической направленности сознания, исхо­дящего лишь из непосредственно данной ситуации.

Сама система капиталистического производства предполагает, что владелец рабочей силы, чтобы иметь возможность продать ее как товар, “должен [140] быть свободным собственником своей способности к труду, своей личности”⁸⁷. Процесс взаимодействия рабочего и капиталиста опирается на эту формальную свободу рабочего. Она и фиксируется сознанием рабо­чего как выражение природы капиталистических отно­шений.

Рабочему тем легче поверить, что дело обстоит именно так, потому, что его усиленно убеждают в этом как сам капиталист, так и его “теоретическая со­весть”—буржуазный политэконом. Но главное состо­ит, безусловно, в том, что и у самого рабочего в ходе его практической экономической деятельности склады­вается именно такое впечатление. Наемный труд, кото­рый по своей сущности всегда остается принудитель­ным трудом, кажется “результатом свободного дого­ворного соглашения”⁸⁸.

Что касается капиталиста, то важнейшая из его иллюзий состоит в том, что прибыль возникает, якобы, из обращения. Это представление К. Маркс назвал “грубо эмпирическим”, ибо оно возникает непосред­ственно в процессе экономической деятельности капи­талиста, на основе его практического опыта. И обязан своим появлением этот взгляд опять-таки практической направленности сознания капиталиста, действующего в условиях овеществленных экономических отношений.

Целью экономической деятельности капиталиста является, как известно, получение прибавочной сто­имости, прибыли. Сознание капиталиста и отображает действительность строго определенным образом, с точ­ки зрения достижения этой цели. Дальнейшее для не­го несущественно.

Именно так отображает капиталист факт существо­вания рабочего. “Вопрос, почему этот свободный ра­бочий противостоит в сфере обращения владельцу де-, нег, не интересует владельца денег, который находит рынок труда в готовом виде как особое подразделение товарного рынка”⁸⁹. Он имеет фактическое положе­ние— и “исходит из него практически”. [141]

Во взаимоотношении с рабочим капиталиста интере­сует одно: “Он хочет получить возможно больше труда за возможно меньшее количество денег. Поэтому прак­тически его интересует лишь разница между ценой рабочей силы и той стоимостью, которую создает ее функционирование”⁹⁰. Сама эта разница возникает лишь в результате определенного способа использова­ния рабочей силы капиталистом. Стоимость рабочей силы “всегда должна быть меньше, чем вновь создан­ная трудом стоимость, потому что капиталист всегда заставляет рабочую силу функционировать дольше, чем это необходимо для воспроизводства ее собствен­ной стоимости”⁹¹.

Такой способ использования рабочей силы объек­тивно необходим, иначе капиталист не получал бы при­бавочной стоимости. Но это для капиталиста—сред­ство, к тому же найденное эмпирически; само по себе оно не является целью его деятельности и не осозна­ется как ее результат.

Однако именно это, воспринимаемое как непосред­ственно наличное, обстоятельство и вводит капита­листа в заблуждение. Наличие разницы между так называемой “стоимостью труда” и вновь созданной стоимостью делает возможным объяснение процесса как “купли ниже стоимости”—объяснение, которое прежде всего предлагает практический ум капитали­ста, ибо капиталист “старается купить возможно де­шевле все товары и всегда видит источник своей при­были в простом надувательстве, в купле ниже и продаже выше стоимости”⁹². Наличие этой разницы не опровергает, а, наоборот, подтверждает ошибочное заключение капиталиста, закрепляя, таким образом, иллюзию.

Капиталисту необходима не рабочая сила как тако­вая, а труд. Капиталист покупает рабочую силу, но к достижению его цели приводит производительное пот­ребление труда рабочего. Труд и представляется капи­талисту тем, что он получает в результате сделки с ра­бочим и что, следовательно, он оплачивает. “Что этот [142] же самый труд, с другой стороны, есть всеобщий сози­дающий стоимость элемент,—свойство, отличающее его от всех других товаров, — это обстоятельство ус­кользает от обыденного сознания”⁹³. Поэтому капита­лист “далек от понимания того обстоятельства, что ес­ли бы действительно существовала такая вещь, как стоимость труда, и он действительно уплачивал бы эту стоимость, то не могло бы существовать никакого капитала”⁹⁴.

Предпосылкой существования иллюзии и здесь является овеществление товарных отношений, которые маскируют связь между трудом и стоимостью. Дей­ствительный источник стоимости — живой труд — угас в товаре. “Тот факт, что на производство товара израс­ходована рабочая сила, представляется теперь как вещное свойство товара,—как свойство товара обла­дать стоимостью”⁹⁵.

Это—одна сторона дела. Вторая состоит в том, что для капиталиста это свойство проявляется лишь в об­ращении. Произведенный рабочим продукт выступает для капиталиста как стоимость лишь в продаже. Маркс пишет, что “при накоплении капитала превращение то­варов в добавочный переменный капитал совершается в сфере обращения или происходит во время обраще­ния. Поэтому кажется, что именно этому последнему обязано своим происхождением совершившееся накоп­ление”⁹⁶.

Так возникает “грубо эмпирическое” представле­ние о происхождении прибыли. Обычное воззрение ка­питалиста, отмечает Маркс, состоит в том, что “приба­вочная стоимость,— раз она реализуется только путем продажи продукта, путем его обращения,—и возник­нуть может только от продажи, из обращения”⁹⁷.

Иллюзия усугубляется тем, что обращение дей­ствительно может давать и в определенных ситуациях дает капиталисту дополнительную прибыль. Причем прибыль при отчуждении “зависит от обмана, хитро­сти, знания дела, ловкости и тысячи рыночных конъ [143] юнктур”⁹⁸. Поэтому она тем более осознается как дело рук самого капиталиста, а не рабочего.

Непосредственно дополнительная прибыль дости­гается за счет прибыли других капиталистов, т. е. в ко­нечном счете за счет созданной их рабочими стоимости. Но это последнее обстоятельство уже несущественно для капиталиста. Он знает то, что в жестокой схватке отобрал эту сумму у другого капиталиста. Откуда ее взял этот капиталист, его уже не интересует.

Таким образом, и в отношении рабочего, и в отно­шении капиталиста, источником прибыли является купля-продажа. Так возникает видимость того, буд­то бы капитал “обладает мистическим источником самовозрастания стоимости, независимым от его процес­са производства, а потому и от эксплуатации труда, и что этот источник находится в сфере обращения”⁹⁹. Констатацией видимости капиталист вполне довольст­вуется. Практически ему нет нужды разбираться в этом вопросе глубже. И чем дальше, тем больше он убежда­ется, что это воззрение необходимо и достаточно с точ­ки зрения движущей им цели. Так, под воздействием практической направленности сознания, необходимо формируются фетишистские иллюзии капиталиста.

Практическая направленность сознания позволяет объяснить и еще одну характерную черту экономиче­ского сознания субъектов товарного производства, а именно: его непоследовательность, наличие в нем противоречивых, взаимоисключающих воззрений. Противоречивые мнения отлично уживаются в этом со­знании именно потому, что каждый раз в сознании субъекта актуально лишь то из них, которое непосред­ственно дано наличной экономической ситуацией, данным конкретным актом его деятельности, которое существенна для данной ситуации и данного акта деятельности.

При характеристике товарно-фетишистских иллю­зий у К. Маркса каждый раз идет речь об отдельном капиталисте и отдельном рабочем. Причем это не прос­то способ выражения, но содержательная характери­стика их как субъектов. Специфическое содержание их [144] сознания выводится именно из их отдельности -- из их ограниченного, одностороннего взгляда на систему экономических отношений, из “частичного” характера их деятельности. Отсюда может возникнуть впечатле­ние, что у К. Маркса идет речь не столько об обще­ственном, сколько об индивидуальном сознании — о сознании отдельного рабочего и отдельного капита­листа. Однако и рабочий, и капиталист выступают у К. Маркса как определенные социальные типы, как обобщенные фигуры, носители определенных социаль­ных функций в системе данных общественных отноше­ний. Сама их отдельность, сама “частичность” их де­ятельности, а, следовательно, и “частичность” их сознания являются существенной их характеристикой именно как социальных типов, она есть необходимый результат отчуждения, атомизации капиталистиче­ских экономических отношений. Например, К. Маркс говорит, что законы обращения невидимы для агентов капиталистического производства именно в силу от­дельности, обособленности, частного характера де­ятельности каждого их них. Однако эта отдельность имманентна данному типу производства, она типична и социально необходима. Отдельный агент есть соци­альный тип, поэтому и соответствующее сознание фор­мируется у него с необходимостью. Это сознание необ­ходимо задается отдельно каждому агенту капитали­стического производства, но таким образом возникает у всей массы агентов, возникает как общественное массовое сознание.

Фетишистские иллюзии, присущие теоретическому уровню экономического сознания капиталистической формации — буржуазной политической экономии,— также имеют объективные предпосылки своего возник­новения. Этими предпосылками являются, во-первых, антагонистически-противоречивый, овеществленный характер объективных экономических отношений, а во-вторых, особый характер познавательных задач, кото­рые ставит перед буржуазной политэкономией эконо­мическая практика класса, в качестве экономической идеологии которого она функционирует.

В капиталистическом обществе буржуазия являет­ся классом, не заинтересованным в качественном раз­витии наличного способа производства, поэтому ей [145] не нужно знание законов развития капиталистических экономических отношений, не нужно знание сущности этих отношений. Ее вполне удовлетворяет знание внеш­них связей, знание функциональных закономерностей, т. е. такое знание, которое, с одной стороны, позволяй ей воздействовать на экономические отношения, в опре­деленных пределах регулировать процесс функциони­рования капиталистической экономики, а с другой — оставляет возможность для фальсификации сущности капиталистических отношений, что необходимо для осуществления второй из двух основных идеологиче­ских подфункций буржуазной политэкономии — аполо­гетической.

Более подробно вопрос об обусловленности иллю­зорного содержания буржуазной политэкономии ха­рактером ее идеологической функции рассматривает­ся в главе III при анализе идеологической функции буржуазной политэкономии, здесь же необходимо под­черкнуть, что хотя процесс объективной детерминации содержания экономической идеологии модифицирует­ся по сравнению с тем, как он реализуется при форми­ровании массового экономического сознания, тем не менее сущность его остается той же самой.

Буржуазная политэкономия как квазитеоретическое сознание отображает квазипредметность превращен­ной формы товарно-капиталистических отношений. Однако, как отмечал М. К. Мамардашвили, главное в превращенной форме состоит даже не в том, что в ней явление противоречит сущности. Главное состоит в том, что форма проявления “функционирует здесь нерасчлененно и независимо от сочетания приведших к ней связей”¹⁰⁰. В результате отображение превра­щенной формы дает возможность в определенных пре­делах манипулировать с целостным объектом незави­симо от знания (незнания) механизма его внутренних связей, в данном случае независимо от незнания внут­ренних связей системы товарно-капиталистических от­ношений.

Как будет показано ниже (гл. III, разд. 2), имен­но такое знание необходимо и достаточно буржуазии для достижения цели ее экономической деятельности. [146] Все заключается в том, что буржуазная политэконо­мия формируется и функционирует как идеальное средство достижения цели экономической деятельно­сти буржуазии как одного из субъектов капиталисти­ческого производства. Цель этой деятельности — полу­чение максимально возможной прибыли, т. е. цель, требующая не преобразования, но расширенного вос­производства капиталистических отношений,— опре­деляет специфическое конкретно-историческое содер­жание и строение этого фрагмента экономического сознания капиталистической формации.

Подводя итог сказанному выше, можно утверж­дать, что сознание субъектов капиталистического про­изводства формируется под определяющим влиянием объективных экономических отношений. Таким обра­зом, имеет место двоякая детерминация экономиче­ского сознания со стороны экономических отношений. Экономические отношения детерминируют экономиче­ское сознание, во-первых, как объект отображения и, во-вторых, как объективное условие экономической деятельности субъектов—носителей этих отношений, задавая определенный способ познания этого объекта. Мы полагаем, что такого рода взаимосвязь экономи­ческих отношений и экономического сознания являет­ся лишь частным случаем взаимосвязи общественного бытия и общественного сознания вообще.

Следует отметить, что мысль о наличии двоякой детерминации общественного сознания общественным бытием была высказана болгарским философом С. К. Поповым: “С одной стороны, общественное со­знание представляет собой познавательное отражение общественного бытия. В этом смысле объект познания детерминирует у субъекта познавательный образ.

С другой стороны, некоторые стороны обществен­ного бытия детерминируют способ мышления. Они оп­ределяют то, на какие особенности данного обществен­ного явления обратит внимание тот или иной обще­ственный класс или социальная группа. К ним следует отнести конкретное место, занимаемое людьми в систе­ме экономических отношений”¹⁰¹. [147]

Разумеется, здесь дана общая характеристика за­кономерной связи общественного сознания и обще­ственного бытия, без раскрытия конкретного механиз­ма связи, что вполне правомерно в контексте рассуж­дений данного автора, выводящего эту закономерность из более общих представлений. Мы пришли к такому же выводу в результате исследования конкретного ме­ханизма детерминации экономического сознания сис­темой экономических отношений, что, на наш взгляд, обосновывает правильность этой общей характеристи­ки. (Правда, у С. К. Попова имеются положения, ко­торые вызывают возражения, например понятие “по­знавательное отражение”, однако, в данном контексте представляется правомерным от них отвлечься.)

Итак, то конкретно-историческое содержание и строение сознания, которое имеется у субъектов капи­талистического производства, необходимо обусловлено характером наличных экономических отношений. Это сознание является фетишистским потому, что оно воз­никает и функционирует как момент практической экономической деятельности субъектов по воспроиз­водству экономических отношений.

Как видим, анализ объективной обусловленности отображательной подфункции сознания приводит к представлению о функционировании сознания как идеального средства практической экономической де­ятельности, т. е. к представлению о регулятивной под­функции сознания. Две основные подфункции созна­ния оказываются неразрывно связаны, в результате чего этапом, следующим за рассмотрением отобража­тельной подфункции, должен быть переход к рассмот­рению регулятивной подфункции экономического соз­нания. [148]