Октября 2008Г. Щедровицкий П. Г

Вид материала

Лекция

Содержание Щедровицкий П.Г. Итак, у нас, таким образом, были, с одной стороны, простейшие схемы вида

Подобный материал:

• Ноября 2008Г. Параграф 34. Щедровицкий, 416.25kb.
• Декабря 2008Г. Параграф 38? Щедровицкий, 573.27kb.
• Ноября 2008Г. Параграф 35. Щедровицкий, 507.11kb.
• Госдума РФ мониторинг сми 29 сентября 1 октября 2007, 4137.1kb.
• Г. П. Щедровицкий Оразличии исходных понятий «формальной» и«содержательной» логик Впоследнее, 318.48kb.
• Годовой отчет производственно-хозяйственной деятельности ОАО «Горный автодор» за 2008, 825.65kb.
• Сми о Казахстане (3-17 ноября 2008 гг.) Оглавление, 1956.87kb.
• Инновационный евразийский университет, 239.44kb.
• Методические рекомендации Краснодар 2011, 278.51kb.
• Всоответствии с постановлением Администрации Волгоградской области от 13 октября 2008г, 291.78kb.

^ Щедровицкий П.Г.

Так. Ну что, двинулись?


Параграф 32.


Я вернулся к фрагменту, который я, скорее всего, уже частично цитировал. Это страница 186 и далее, цикла лекций 65-го года «Проблемы логики научного исследования». Как я уже предупреждал, здесь трудно построить некую линию, потому я буду двигаться кусочками, а какие-то вещи проговаривать. Итак, Георгий Петрович продолжает некое рассуждение и говорит:


^ Итак, у нас, таким образом, были, с одной стороны, простейшие схемы вида:




т.е. схема знания, а с другой значительный набор эмпирических явлений, которые мы относили к явлениям мышления. Мы, во-первых, строили более сложные комплексные схемы, во-вторых, прикладывали эти усложненные схемы к фрагментам эмпирического материала, и с их помощью, достаточно хорошо изображали и объясняли выбранные нами куски. Конечно, при этом, мы каждый раз ставили строго определенные задачи. В частности, мы спрашивали: «Какова структура рассуждений с точки зрения этих схем?» Вы понимаете, что мы могли увидеть в эмпирическом материале только то, что уже знали. На этом пути мы смогли решить целый ряд занятных историко-научных, методических и психолого-педагогических проблем. Но как всегда бывает в таких случаях, этого оказалось мало, и мы, стремясь обобщить выделенные нами фрагменты эмпирического материала, постоянно ставили вопрос: Какова структура той действительности, которая в этих схемах изображена? Мы стремились построить единую картину той действительности, которая схватывается и представляется нами в подобных схемах. Собственно, эту онтологическую картину я начал рисовать перед вами в прошлый раз. Вы помните, что на это последовало замечание, что я делаю всю эту работу не систематически, и лучше ее в таком виде не делать. Поэтому я вернулся назад, и постарался пояснить все те механические ходы, которые объясняют, почему и каким образом появилась эта картина. Сейчас я вновь смогу к ней вернуться.

Прошлый раз я уже говорил, что главным на этом этапе была идея замещения. Замещение некоторого операционально выделенного содержания Х дельта - знаком (А). Знак (А) обязательно должен быть включен в деятельность. Возник вопрос: Что чем замещается? Замещается ли оперирование с объектом Х дельта, соответствующим оперированием со знаком (А)? Или же знак (А) уже снимает в себе содержание Х, а оперирование со знаком привносится дополнительно и образует какое-то новое специфическое содержание?» Но как бы то не было, главной была сама идея замещения. А так как у нас в схемах было много плоскостей и эти плоскости, взятые попарно, образовывали слои, и у нас были многослойные структуры, то должны были саму эту действительность, т.е. мир человеческой деятельности представить по образу и подобию наших схем. Поэтому мы создали соответствующую онтологическую картину.

При этом само замещение мы обобщали, и говорили не только о замещении некоторого содержания, выделенного на реальных объектах – знаках, но так же и о замещении одних объектов другими, о замещении одних знаков другими знаками. В результате, у нас появилась в онтологии, достаточно, сложная, слоеная картина, в самом низу которой лежали объекты практических образований. Все объекты, включенные в одну и ту же деятельность, и неразличимые с точки зрения этой деятельности, уже в соответствии с закономерностями и механизмами непрерывно замещали друг друга. Этот факт фиксировался в новой надстроечной сфере эталонов. Длинный ряд замещающих друг друга объектов, выражался в одном эталонном объекте. Вопрос о том, как объект выталкивался в эталоны, я сейчас не обсуждаю. Он рассматривался нами по-разному, и на разном материале. Мне важно отметить лишь тот момент, что эталон всегда привязывался к определенному знаку. Следовательно, в третьей плоскости нашей действительности появлялись знаки, и к ним применялись другие деятельности. Эти деятельности со знаками замещались другими знаками и т.д.

Это и есть та онтологическая картина, которую требовали все эти схемы, и которая была нами, в конце концов, задана. По сути дела, названные схемы с самого начала задавали подобную картину действительности, но нужно было еще освободиться от фетишизма натуралистического представления.


Ну, дальше он немножко развивает и повторяет эту мысль, таким образом, в определенный период, на основе представлении о знании, была построена онтологическая картина.


В прошлом докладе я охарактеризовал некоторые моменты общих онтологических схем и онтологической картины того мира, который выражался в этих схемах. Параллельно этому шло описание, причем между описаниями и схемами не было необходимого изоморфизма. В описаниях мы говорили о деятельности и имели на это право, поскольку сами описания относились к эмпирическому материалу, т.е. к текстам, в которых зафиксирована мыслительная деятельность.

Следовательно, в описаниях витало деятельностное представление о мышлении. С другой стороны, сами схемы, которые мы строили, тоже накладывались на эмпирический материал, но в нем они вычленяли только то, что они содержали в своей собственной структуре. Только то, что они могли вычленить. Описание далее мы относили к схемам, и описание работало в двух функциях, в отнесении к эмпирическому материалу, где витала деятельность, и в отнесении к схемам и через них к эмпирическому материалу, на который эти схемы накладывались. И здесь мы тоже говорили о деятельности, хотя в этих схемах деятельность не вычленялась.

После того как схемы, наборы схем построены, построена соответствующая им онтологическая картина мира, должна быть проделана особая работа. Необходимо поставить вопрос: а что же есть на самом деле, в отличие оттого, что схватывается в этих схемах, и построенной на их основе онтологической картине? Эта работа по своему смыслу философская. В любой науке возникает такая проблема, поскольку в науке пользуются тем или иным аппаратом и вычленяют в действительности только то, что в этом аппарате уже зафиксировано.

Но эта деятельность должна быть вписана в более широкую картину. И, следовательно, помимо онтологической картины мира, построенной на основе схем, должна быть построена более широкая картина, в которой изображения из первой картины нашли бы свое место. Возникающие здесь вопросы относятся к проблеме обоснования той или иной науки. В эмпирических науках, такое отнесение к более широкой картине обычно связанно с экспериментальными исследованиями. По-видимому, эксперимент впервые появляется в этой процедуре, и только здесь мы имеем эксперимент в отличие от наблюдений. Такая задача встала перед нами. Мы должны были выяснить, что схвачено в наших схемах, и включить эту онтологическую картину в более широкую систему. Такая более широкая область, фактически, определялась нашей манерой выражаться, т.е. описанием нашей работы. И в описании мы все время пытались рассматривать мышление как деятельность. Поэтому более естественно поставить вопрос: чем с точки зрения этой деятельности являются построенные нами многоплоскостные схемы и та действительность, которая в них схватывается?

Верхняя онтологическая картина имеет своим основанием схемы, развернутые в рамках первого предмета. Она фиксирует, таким образом, ту действительность, которая была схвачена в соответствующих схемах знания. Вторая картина предполагает заведомо более широкую систему. Вторая онтологическая картина представляет и изображает как бы всю – я подчеркиваю это слово – схваченную нами до сего времени действительность. Первая онтологическая картина всего этого должна быть помещена внутрь второй. Если второй, более широкой системы действительности нет, то она должна быть построена с помощью определенных рассуждений. Между прочим, одним из моих следующих шагов, будет переход от сравнительно узкой картины мира, к картине, которую мы называем универсальной.

Здесь интересно отметить, что первую картину мира нельзя рассматривать как часть второй. И первая и вторая картина являются полными. Это обстоятельство проявляется в том, что мы не можем непосредственно вложить первую картину внутрь второй. Мы должны это сделать, но мы не можем осуществить этого непосредственно. Сейчас мы уже хорошо знаем, что именно онтологические картины образуют тот узловой пункт, вокруг которого строятся все остальные элементы научного предмета и науки.


Так, это я уже вам читал. Дальше.


Рассматривая знаковые системы, мы всякий раз должны перевести всю эту проблему в другую плоскость. Мы должны спросить себя: как именно, и в каких деятельностях используются или употребляются эти знаковые структуры? Или как они могут и должны употребляться? Мы начинаем изучать употребление знаков и знаковых систем. Правда, я должен специально оговориться, что употребление не тождественно деятельности. Это особый, очень узкий способ видения самой деятельности - оперирование со знаками. В зависимости от того, сколько разных видов употребления одной и той же знаковой системы мы найдем, мы получаем разные типы знаковых структур, значений знаков. Более того, всякая знаковая структура оказывается при этом результатом наложений и компоновки различных по своей организации знаковых структур. Короче, сколько видов употребления пересекается в одной плоскости замещения, столько видов и форм организации знаковой системы мы должны будем на этой плоскости выделить. Выяснилось, что разные знаки могут по-разному удовлетворять или совсем не удовлетворять этим требованиям употребления. Графический материал одних знаков хорошо приспособлен к требованиям одного типа и совсем не приспособлен к требованиям другого. Часто оказывается, что чем лучше он приспособлен к одной группе требований, тем больше его сопротивление другим видам требований. Мы сталкиваемся здесь с ограничением специализации, столь характерным для живых организмов.


Ну, дальше рассуждения заключаются в том, что между знаковыми системами тоже есть определенная преемственность. Например, какие из них появляются вслед за теми, которые уже существуют, и снимают их функции.


Выше я уже говорил, что наше представление о более широкой действительности было, по сути дела, с самого начала предопределено тем, что мы начали с понятия деятельности. Мы всегда считали его основным и определяющим для своей работы.


Только не знали что это такое. Потому что если эмпирически это обсуждать, и Георгий Петрович в своих некоторых воспоминаниях это говорит, то разговор шел приблизительно так: «Мы исследуем мышление как деятельность». Ему говорили: «Понятно, а что такое деятельность?» На этот вопрос ответа не было.

Следующий кусочек.


Где-то рядом существует кинетика деятельности. Т.е. деятельность в ее подлинности, которая проявляется через систему употребления знаков. Именно она образует нерв и суть социального существования. В частности, поставили вопрос об отношении предметного мира и мира деятельности. Потом обсуждали отношения между природой и социальным. Я недавно перечитал философию как строгую науку Гуссерля, и увидел, что Гуссерль тоже эту проблему давным-давно решал. Что сделал Лефевр? Он нарисовал две картинки:





И сформулировал следующий тезис: когда мы движемся в первой картинке, то тут нет, и не может возникнуть субъективности. Здесь действуют только законы природы. И тогда оказывается, что противопоставление субъективного и объективного не действует, потому что и субъект и социум точно так же объективны, как и все остальное, и лежат внутри природы. Возник вопрос: что это значит, что социальное охватывает природу? Критика природного мира.


В ходе дальнейших исследований, мы в дополнение к первому изображению ввели второе, которое, во что бы то ни стало, решили рассматривать как изображение деятельности. Деятельности, как особой кинетики и особого механизма.


Создавая новую онтологическую картину, мы формулировали одно важное требование, а именно требование, чтобы она была всеобщей. Именно с этой точки зрения я в прошлом своем сообщении рассматривал и сопоставлял друг с другом натуралистическую, историческую и социологическую картины мира, и обосновывал тезис, что именно система деятельности, и только она может претендовать на удовлетворение этому принципу всеобщности.


Параллельно обсуждает следующее: что за это время вместо схем многоуровнего замещения возникли новые представления о мышлении. И это было связанно с переходом к структурному подходу. Попытка рассмотреть мышление структурно, привело к появлению блоксхемных представлений и здесь написано следующее:


Именно блок схема стала представлением мышления как такового, в противоположность тексту. В блок схеме мышление получило свое новое идеальное существование. Параллельно с формированием этой новой онтологической картины про деятельность, меняется базовое онтологическое представление о мышлении.


И дальше чуть-чуть повтор того, что было в последний раз.


В противоположность всему этому, наша двухслойная схема сразу задавала очень правдоподобный механизм и процесс развития. Мы предположили, что суть развития состоит в том, что некоторые средства как бы отпечатываются в определенном решении или тексте, в разных, широко меняющихся комбинациях. При этом в тексте за счет самого комбинирования возникают новообразования. Они выделяются и фиксируются в виде новых средств, вкладываются опять в блоки средств. Блок средств за счет этого обогащения и может давать новые комбинации, которые опять порождают новообразования, вновь выделяемые и организуемые в блоке средств. Схематически весь этот циклический процесс можно представить в весьма наглядной схеме.




Эта схема, в частности, объясняет, почему оканчивались неудачей все попытки найти и изобразить развитие, ориентируясь только на процессы или только на средства. Если механизм образования действительно таков, каким мы его выше изобразили, то в средствах самих по себе, или в процессах самих по себе нет, и не может быть факторов, определяющих последующие состояния. Но образования, возникающие в процессах, определяются не средствами самими по себе, а теми условиями, которые появляются и существуют в ситуации. Именно они определяют характер комбинирования и характер средств. Но так же характер средств, вновь выделяемых в этих комбинациях и связях, определяется не характером процессов самих по себе, а их отношением к уже имеющимся наборам средств. Чтобы не было недоразумений, я хочу сразу оговорить, что мое утверждение не предполагает того, что в наборах и системах средств вообще нельзя найти правил, фиксирующих порядок и закономерность перехода одних средств в другие. Это сделать можно и, в принципе, наука уже вплотную подошла к выделению таких закономерностей. В лингвистике некоторые из них были выделены, хотя и поверхностно. Но во всех случаях выделения подобных правил и закономерностей, связывающих одни средства с другими, следующими за ними, очень сложно, и предполагает выход к инвариантам значительно более глубокого и в принципе искусственного характера. В дальнейшем я буду специально обсуждать эту проблему, когда перейду к работам 60 – 64-х годов, и буду говорить о понятиях естественного – искусственного.

Таково, в самых общих чертах, представление о развитии деятельности, сложившееся у нас где-то между 56-м и 58-м годом. Совершенно естественно, что оно стало предметом многочисленных обсуждений, и использовалось нами в самых различных направлениях и разными способами. При этом, в частности, обнаружилось, что трехчленная единица всего этого механизма – она является именно трехчленной и включает в себя Средства1, Процесс1, Средства2 – может быть интерпретирована совсем особым образом. Мы видели в ней механизм воспроизводства человеческой деятельности. Я хочу еще раз обратить ваше внимание на то, что эти схемы появились у нас именно в контексте обсуждения генетических проблем. Они должны были изображать основные шаги развития деятельности. И в этом плане, эти схемы до сих пор используются нами, хотя и в значительно более расширенном и усложненном виде.

Все это так. Но, кроме того, в этой же схеме, и через призму идей развития, мы увидели еще один процесс, принципиально отличный от развития, лежащий, если хотите, глубже развития. При этом изменился характер связей между блоками. И, соответственно, изменилась трактовка самих блоков. Но общая конфигурация схемы и направленность на определенные объективные явления, оставались теми же самыми.

Уже эти формальные моменты говорят о том, что между этими процессами, существуют какие-то глубокие органические связи. Я буду их специально обсуждать и покажу, что это действительно так на самом материале. Но сейчас мне хочется подчеркнуть значение формальных моментов. Чтобы дать правильную ориентировку в отношении будущего скажу, что представление, нарисованное выше трехчленной схемы как развитие, в чистом виде было, по меньшей мере, не точным. Сейчас мы имеем более развитое и расчлененное понятие самого развития. Но тогда его еще не было, и мы, как вы уже заметили, искали не столько сами процессы развития, сколько его механизмы.

Именно в поиске механизмов мы пришли к этой трехчленной схеме. Сейчас можно сказать, что она выражает как раз механизмы, благодаря которым развитие осуществляется. Но этими механизмами и оказались как раз процессы воспроизводства. Точнее можно сказать, и именно так мы понимаем это дело сейчас, что развитие осуществляется на процессах воспроизводства и через их специфический механизм. Но тогда мы не могли все это понимать таким образом. Мы просто искали механизмы развития. Нашли или сконструировали эту трехчленную схему, а потом уже, в ходе рефлексивного анализа, обнаружили, что этот механизм является не просто механизмом развития, а имеет еще свое собственное специфическое содержание и свой особый смысл. Является механизмом воспроизводства деятельности.

Думаю, что известную подсказку для такой интерпретации мы получили в работах Станислава Лемма. Хотя я не уверен, что он видел дело именно так, как это у нас получилось. Думаю, даже, что если судить по его работам, что он понимал это не так, но все равно его образы и высказывание послужили нам подсказкой. Здесь важно, сейчас мы уже отчетливо видим и понимаем, что не нужно апеллировать к механизму развития, чтобы увидеть процесс воспроизводства. Больше того, сейчас автоматически возникают многочисленные аналогии с работами Маркса и всех других экономистов, обсуждавших проблему производства и воспроизводства. Но у них не было общей схемы движения от средств к процессам и продуктам, а от них опять к средствам. И чтобы соединить их рассуждения о воспроизводстве с общей и абстрактной схемой воспроизводства, понадобился этот сложный ход, через идею развития и поиска его механизма.

Сейчас, когда это движение осуществлено, мы видим, что схема воспроизводства может и должна рассматриваться независимо от проблем развития, ибо она является более глубинным фактором, характеризующим жизнь и существование систем деятельности, в частности, любых организмических систем вообще. Сейчас это утверждение, особенно если брать его само по себе, может кому-то показаться банальным. Но пришли мы не к нему самому по себе, мы пришли к нему с определенной схемой, которая могла использоваться в качестве наиболее общей и абстрактной модели воспроизводства. И мы могли теперь, разглядывая и обсуждая эту схему, выявлять все новые и новые свойства и закономерности воспроизводства как такового. Коротко говоря, благодаря этой схеме, мы сделали воспроизводство вообще. Воспроизводство как таковое. С особой действительностью и особым объектом. Теперь мы могли оперировать с ним, и, оперируя, изучать.

Суть существования любой социальной системы деятельности состоит в том, что она должна повториться. Она должна повторяться завтра, послезавтра и до тех пор, пока она не будет заменена или вытеснена какой-то другой деятельностью, имеющей тоже самое назначение. Или пока не оборвется существование самой человеческой деятельности. Но пока это не произошло, любая деятельность должна воспроизводиться вновь и вновь. Если она не воспроизводится, то это равносильно тому, что в социальном плане она просто не существует.

Выявив схему воспроизводства и воспроизводство как основополагающий факт социальной действительности, мы естественно попробовали затем вновь вернуться к проблеме развития, и соединить эти два подхода друг с другом. Это значит, что мы должны были объединить схемы воспроизводства и схемы генезиса.


Дальше пропускаю. Здесь аппендикс про это объединение. А вот теперь очень важно.


Теперь воспроизводство задано, и весь процесс как бы начинается в обратном порядке. Воспроизводство задано. Оно должно существовать и осуществляться, и, следовательно, сама деятельность в ее структуре должна быть такой, чтобы воспроизводство могло происходить. Поэтому теперь на вопрос: что такое деятельность? – я могу отвечать принципиально новым, весьма продуктивным и плодотворным способом. Деятельность есть то, что может воспроизводиться. Это, следовательно, такая структура и такой объект, которые пригнаны, приспособлены к воспроизводству и его механизмам. Утверждение, что деятельность и есть то самое, что воспроизводится и должно воспроизводиться в социальном организме, на первый взгляд, тоже кажется банальным и слишком общим. На самом деле, это важнейшее методологическое утверждение. Ведь из этого утверждения следует, что структура деятельности, как того, что должно воспроизводиться, должна быть подлажена к механизму воспроизводства, и соответствовать ему. Из этого вытекает, что мы должны таким образом рассмотреть деятельность, так ввести ее структуру, чтобы все элементы и связи между ними, вытекали из механизмов воспроизводства или определялись ими. Иными словами, мы выдвигаем гипотезу, что деятельность и есть такая структура, которая сложилась в результате передачи или воспроизводства составляющих социального целого и все ее связи заданы этим механизмом передачи. Тогда исследование механизмов воспроизводства и будет исследованием связей, конституирующих структуру деятельности. Выше я говорил о разных направлениях исследований деятельности, в том числе, исследование генезисов фрагментов деятельности, об исследовании механизмов воспроизводства. Эти направления задают два направления анализа, и два развертывающихся предмета. Но здесь возможны два случая, эти предметы могут быть, либо двумя совершенно независимыми образованиями, либо же одно из них будет строиться на основе другого, и тогда мы будем иметь не два независимых образования, а одно сложное. Именно этот вопрос я и начал обсуждать, спросив: - Как схемы генезиса должны соотноситься с эмпирическим материалом. Непосредственно или через схему и теоретическую систему изображающую воспроизводство? На первый взгляд, кажется, что мое предшествующее движение было тавтологичным. Я получил схемы трехчленки, которые были интерпретированы как схемы воспроизводства. На основе этого, я утверждал, что главное для деятельности это воспроизводство. И наоборот, сама структура деятельности должна быть получена как то, что соответствует схемам воспроизводства. Итак, есть идея воспроизводства, полученная из анализа деятельности, а затем схема деятельности, которую нужно получить из воспроизводства. Но эта тавтологичность является видимостью. Чтобы пояснить это, напомню схему моего движения. Сначала появилось расчленение деятельности на два блока: процессов и средств. Затем был поставлен вопрос о закономерностях и механизмах развития мышления. Была выдвинута гипотеза о характере генетического процесса и, таким образом, получилась схема трехчленка: средства1, процессы, средства2. Трехчленная схема стала трактоваться как некоторая единица, характеризующая деятельность. Затем выяснилось, что может существовать и другая интерпретация подобная трехчленке, при условии, что мы идентифицируем средства1 и средства2, оставим их постоянными. Когда появилась новая интерпретация связей в трехчленной схеме, из этого родилось новое глобальное представление всего социального целого и идея воспроизводства. В результате, у нас имеется, с одной стороны, онтологическая картина всего целого, это некоторые механизмы воспроизводства, наложенные на фон деятельности, а с другой стороны, блок схема единицы деятельности. Хотя, раньше мы вроде бы уже знали структуру этой единицы, и представляли ее в виде трехчленной схемы, теперь мы ставим свое прежнее представление под сомнение и хотим получить новое представление, с самого начала соответствующее идее воспроизводства. Это значит, что весь блок единицы деятельности, мы как бы замазываем черной краской. Раньше мы знали, как устроена единица, какие элементы и связи она содержит, а теперь мы полагаем, что мы этого уже не знаем, и из известного изображенного блока единицы деятельности, он становится черным ящиком. Происходит переориентация, более точно, перевертывание направления исследований.

Сама деятельность, как я подчеркивал, есть воспроизводство, есть то, что существует в воспроизводстве. Иными словами, мы можем говорить о воспроизводстве деятельности. И в этом случае деятельность выступает как нечто постоянное, как нечто субстанциональное. В других же случаях, воспроизводство и есть деятельность.


Кстати, если прочтете «Бытие и время» Хайдеггера, то там, на уровне 20-го параграфа, есть аналогичное рассуждение по поводу проблемы критики историчности. Время и есть суть окружающего мира. Не что-то имеет время, а время и есть суть тех явлений, с которыми мы сталкиваемся. Отсюда вся временность. Т.е. в этом плане название «Схема воспроизводства деятельности и трансляции культуры» - является неправильным. Поскольку между воспроизводством и деятельностью стоит знак равенства. Не деятельность воспроизводится, а деятельность суть = воспроизводство. Чем интересен этот текст? Тем, что Георгий Петрович, на мой взгляд, пытается рассказать. Причем кому? Там участники Розин, Генисарецкий, он им рассказывает, почему у них появилась схема воспроизводства. Он, в некотором плане, пытается рефлексивно описать переход от одной онтологии к другой. И у него ничего не получается. Конечно, много чего интересного получается, но ничего не получается. Потому что на самом деле никакого перехода нет. Есть замена одной онтологии, другой. А переход, это постфактум, рефлексивная попытка удержать устойчивость самоидентичности. Очень интересно поверх прочитать этот текст с вопросами, которые ему задают Розин и Генисарецкий. «Они ему говорят: Ты что? Совсем стукнулся? Ты о чем говоришь?» Вот таким аляповатым, скачущим текстом, с перепрыгиваниями, все время с повторами, он пытается выстроить некую линию их движения. Как будто бы логическую. Да там присутствовали определенные переходы, и конечно шла работа. Но в тот момент, когда введены представления о деятельности, здесь он не рассматривает того аспекта, на который очень точно указал Дубровский, что как только появляется схема воспроизводства, средства исчезают. Более того, в процессе воспроизводства исчезает и та целенаправленность мышления, которая была основой для представления решения задач и процессов замещения, как вот этой ткани решения задач, достижения определенного результата или некой целеустремленности к решению, достижению конца этого процесса. Мышлением, я об этом говорил на одной из лекций, вот об этой третьей ипостаси, мышлением, понимаемым как деятельность или мышлением, подводимым под категорию деятельности, понятым как воспроизводство, становится только то, что соответствует норме. Это другой поворот.