Октября 2008Г. Щедровицкий П. Г

Вид материала

Лекция

Содержание Щедровицкий П.Г.

Подобный материал:

• Ноября 2008Г. Параграф 34. Щедровицкий, 416.25kb.
• Декабря 2008Г. Параграф 38? Щедровицкий, 573.27kb.
• Ноября 2008Г. Параграф 35. Щедровицкий, 507.11kb.
• Госдума РФ мониторинг сми 29 сентября 1 октября 2007, 4137.1kb.
• Г. П. Щедровицкий Оразличии исходных понятий «формальной» и«содержательной» логик Впоследнее, 318.48kb.
• Годовой отчет производственно-хозяйственной деятельности ОАО «Горный автодор» за 2008, 825.65kb.
• Сми о Казахстане (3-17 ноября 2008 гг.) Оглавление, 1956.87kb.
• Инновационный евразийский университет, 239.44kb.
• Методические рекомендации Краснодар 2011, 278.51kb.
• Всоответствии с постановлением Администрации Волгоградской области от 13 октября 2008г, 291.78kb.

Вопрос.

Ответы то одинаковые получались?


^ Щедровицкий П.Г.

Разные конечно.

Поэтому к нашим предшествующим характеристикам онтологии, мы можем добавить, что она задает способ или форму видения объекта. Онтологическая схема задает основания для интуиции человека. Когда мы говорим, что какой-то человек сделал то или иное на основании интуиции, а не основе логических и правильных систем рассуждения, то мы, как правило, имеем в виду, что человек пользовался тем или иным онтологическим представлением объекта, и мысленно работал с этим представлением как с объектом. А с объектом как обладающим структурой данной онтологической схемы. И когда мы говорим о богатой интуиции человека, и новом открытии на основе интуиции, то имеем в виду, что он создал новое онтологическое представление объекта. Увидел его сквозь призму представления.

Основанием для решения новых задач, как правило, является то, что мы по-новому представляем объект. Именно это фиксируется в факте, так называемого, ага переживания, отмеченного всеми психологическими школами. Когда мы говорим о категориях познания, то тоже всегда имеем в виду типы онтологических представлений объектов, связанных с различиями логических форм анализа и описания этих объектов. Каждая категория связанна с особой схемой объекта. Вещь имеет иную структуру в онтологическом представлении, нежели процесс. Процесс иную структуру, нежели величина. И точно так же свои особые схемы имеют: «качество», «пространство», «число», «структура» и т.д.

Онтологическая схема, таким образом, определяет вид, объем и количество того эмпирического материала, который мы выделяем при анализе и описании тех или иных объектов. Пока у нас нет такой онтологической схемы, мы не знаем, что именно из эмпирического материала относится к изучаемому нами идеальному объекту, а что лежит за его границей.

Когда, к примеру, Майкл Фарадей приступил к изучению электрических процессов, то он не знал какие свойства объектов, с которыми он действовал на верстаке, имеют отношение к сути электрических процессов, а какие нет. Поэтому при описании своих опытов, ему приходилось фиксировать и учитывать, буквально, все. Вид проволоки, которой он пользовался, возможные изгибы в ней, материал, различные окружающие предметы и т.д. В качестве другого примера, можно привести знаменитый спор Берталли и Пру, в начале 19-го столетия, по поводу понятия смеси и соединения. Победила точка зрения соединения. С тех пор, и до опытов Курнакова, в начале 20-го столетия, объектом химического изучения считались только те эмпирические объекты, которые удовлетворяли признакам соединения. Многие, весьма разнообразные явления, например, связанные с явлением растворимости, просто отбрасывались из поля зрения химии, как явления, которые нельзя связывать с признаками и свойствами исходных онтологических схем.

Здесь определяющая роль онтологических схем по отношению к отбору и учету эмпирического материала, выступает совершенно отчетливо. Я мог бы сослаться, в качестве примера, на наше исследование мышления, где одной из основных, была задача разделения тех свойств и признаков мышления, которые относятся к логическому предмету, и тех, которые должны быть отнесены к социологическому или психологическому предмету. Один из моих любимых и проходных примеров, здесь является пример физического и химического представления воды, разобранный Выгодским (см. первая глава его книги «Мышление и речь ребенка»). Всюду, здесь, очень интересно то явление, которое наиболее отчетливо выступило в истории химии в связи с понятиями смеси и соединения. Исследователи, постоянно сталкиваясь с явлениями, которые затем были описаны в теории растворов и в теории, так называемых, металлических соединений, но они, попросту, отбрасывали их, поскольку не могли соотнести с уже имеющимися у них онтологическими схемами. Это было важным в плане сохранения относительной автономии и имманентности развития данного предмета науки.

Совершенно ясно, что понимание этих моментов, крайне важно для педагогики, которая имеет дело с весьма разнородными, и постоянно переплетающимися друг с другом явлениями и процессами. Четкое различение эмпирических проявлений и группировка их по различным предметам, сохранение гомогенности самих предметов и заложенных в них потенций к формально дедуктивному развертыванию, является крайне важным.

Наоборот, в тех случаях, когда эти принципы не соблюдаются, то становится невозможным действительно научное исследование и экспериментальная проверка теоретических знаний, связанная, вместе с тем, с расчленением и дифференциацией самого объекта изучения. Когда нет специально оформленного расчленения и группировки эмпирического материала в соответствии с онтологическими схемами, то эту работу приходится выполнять, чисто, интуитивным путем. А поэтому постоянно наталкиваться на ошибки разного рода. Пример такого интуитивного анализа можно найти в моей работе «Исследование мышления детей на материале решения арифметических задач».

Здесь я хочу со всей резкостью подчеркнуть, что мы не можем поступить иначе, если хотим заниматься наукой и строить научные предметы. Научное знание и идеальный объект не могут охватить всех свойств и проявлений эмпирической реальности. Поэтому мы всегда должны будем отбросить в эмпирическом материале те группы явлений и фактов, которые, по нашему представлению, не относятся к сконструированному нами, идеальному объекту и предмету науки. Онтологическая картина выступает как средство организации и систематизации эмпирического материала. Отбирая из всего совокупного эмпирического материала тот, который относится к данному объекту, мы одновременно относим этот эмпирический материал к различным частям и элементам онтологической схемы. Находим ему определенное место в рамках ее, а тем самым, соотносим и связываем, друг с другом разные элементы и части эмпирии.

Не редко мы говорим, имея в виду особый вариант этой функции онтологических схем, что они выступают в виде конфигураторов, призванных объединить уже существующие знания не по принципу частей целого, а по принципу проекций, снятых с одного объекта. Этот вопрос, довольно, подробно обсуждался в наших статьях, в частности, в «Новых исследованиях педагогических наук».

Онтологическая картина служит тем основанием, в соответствии с которым мы выбираем средства нашей исследовательской деятельности. Если, к примеру, мы имеем, достаточно, сложный объект, с разнообразными свойствами, элементами и связями, то такой объект анализируется и описывается не обязательно в одной и однородной системе понятий. Наоборот, как правило, для анализа и описания такого объекта нужны, весьма, разнообразные средства и системы понятий. Хорошо построенная онтологическая картина объекта связанна с разнообразными группами средств, и содержит всегда четкое и строгое указание на то, какие средства должны применяться для анализа одних ее сторон, и какие средства для анализа других сторон. Т.к. онтологическая картина соотнесена с эмпирическим материалом, а последний находит в ней свое место и связан между собой через нее, то, фактически, онтологическая картина обеспечивает, благодаря своей связи со средствами, отнесенность средств к различным группам эмпирического материала.

Анализ процессов обучения, воспитания и развития детей классический пример этого. В реальном объекте содержится масса разных сторон, масса разных механизмов. Они не могут быть описаны на основе однородного набора понятий. Для описания их приходится пользоваться разными системами понятий, особым образом комбинировать, группировать их, при этом очень строго и точно относить определенные средства к определенному эмпирическому материалу. Этот вопрос разбирался мною в статье, опубликованной в журнале «Вопросы философии» в 64-м году, №7, к которому я вас и отсылаю. Таким образом, наборы средств как бы привязаны к разным частям онтологической картины. Поэтому сама она дает нам представление о том, в каких частях нашего исследования, при обработке какого эмпирического материала, какие средства нужны для применения, и как затем связывать, воедино полученные результаты. В том числе, с точки зрения связей и взаимоотношения средств, поскольку, на сам объект мы смотрим сквозь призму имеющихся у нас средств анализа.

Таким образом, онтология выступает и в функции план карты приложения имеющихся у нас средств в процессе исследования. Методологически сознательное исследование всегда предполагает использование подобной план карты, которая задает связь и взаимную обусловленность различных предметов анализа при изучении сложного объекта. Все, что было сказано по поводу отношения онтологической картины к средствам анализа, может быть повторено и в связи с отношением онтологической картины к методам, в особенности, когда они выступают в виде правил анализа и алгоритмов. Поэтому нередко онтологическую картину рассматривают не как часть системы науки, а как часть ее методов и методологии. В каком то смысле, это оправдано, поскольку онтологическую картину очень трудно оторвать от средств и методов. Но правильней, наверное, говорить не то, что онтология относится к методу или методологии науки, а то, что они образуют особую связку, используемую в процессе исследования. Метод или средства соотносятся с эмпирическим материалом или объектом изучения, через онтологические картины и схемы.

В определенных ситуациях, онтологическая картина как образ и как представление объекта, становится его моделью. Мы начинаем на ней, в особенности, когда она сложная и развернутая, получать целый ряд знаний, которые мы затем относим к самому объекту изучения. Классическим, и может быть, самым характерным примером здесь является геометрия. Сначала фигуры чертежей были особым выражением смысла знаний. Т.е. онтологиями в чистом смысле этого слова. В этой функции они выступали как идеальное изображение реальных объектов и обеспечивали отнесение алгоритмов вычислений к определенным эмпирическим объектам (смотри по этому поводу ряд статей В.М. Розина). Но затем возникло совсем особое направление исследований. Перевернувшее, как я уже говорил, все мышление и создавшее собственно науку. Чертежи фигур стали сопоставляться друг с другом. В них начали выделять части, исследовать их отношения к целому, все это сделало чертежи фигур объектами изучения, началась выработка знания о фигурах и эти знания, затем, переносились на сами объекты, и объектам приписывались свойства, выявленные на фигурах. Эти процедуры и сделали онтологические схемы, в данном случае моделями объектов. Но модель объекта, это еще не сам объект. И, отнюдь, не все операции, которые мы применили и могли применять к объекту, можно применять к модели. Онтологическая схема может выступать как модель объекта только в отношении к узкой группе свойств и узкой группе операций преобразований. Вопиющим невежеством являются те случаи, когда детей на уроках геометрии в 6-м классе заставляют измерять длину сторон треугольников и квадратов, создавая у них иллюзию, будто чертежи тождественны реальным объектам. Чертежи фигур являются моделями объектов, к которым не могут применяться конкретные метрические представления и процедуры. Они обладают, лишь, абстрактными или неопределенными метрическими свойствами, к которым нельзя применять конкретные процедуры измерения. Схема использования онтологической картины в качестве модели имеет вид…


Вы все, знаете какой.


Подробнее эти вопросы рассматриваются в тезисах к симпозиуму по методам моделирования в естественных науках, Тарта – 1966-й год. Сейчас слово модель употребляют, в каком угодно, смысле. А более точно, без всякого смысла. Такие вещи бывают в истории науки, и, между прочим, они свидетельствуют об интенсивном развитии представлений в той области, к которой относится это слово. Это, конечно, отрадное явление. Но, вместе с тем, само это слово, при этом, теряет смысл, и нужна большая интенсивная методическая работа, чтобы вернуть ему смысл, старый или более точный – новый. Пока в отношении слова «модель» это не проделано, а работы вроде тех, которые выпустили Зиновьев, вместе с Резвиным или Ракитов, лишь увеличивают путаницу и неразбериху. С многообразием и разнообразным употреблением этого слова в современной философии и научной литературе, вы можете познакомиться по, уже указанным выше мной, тезисам Тартовского симпозиума.

Онтологические схемы, выступившие в виде моделей, с какого-то момента, могут превратиться в элементы оперативных систем науки. Это создает новые принципиальные возможности в использовании онтологических схем для исследований. Я уже говорил выше, что онтологическая схема выступает как представление объекта, как призма, через которую мы видим объект. Когда нас спрашивают: «Каков же объект?» - то мы как бы накладываем на него наше онтологическое представление, и начинаем описывать объект, описывая его представление через онтологию. Иногда онтологическая схема включена в оперативную систему, и выступает как объект из нее, связанный разнообразными функциональными взаимоотношениями и с другими объектами оперативной системы. Тогда это дает нам возможность переносить на объект изучения, так же и все те функциональные определения и характеристики, которые имеет онтологическая схема, выступающая в роли объекта из оперативной системы. Здесь важно подчеркнуть, что для моделей характерно отсутствие жестких правил оперирования с ними. Модель выступает как представитель объекта, и как таковая она может быть включена в самые разные способы оперирования. Эти способы фиксированы только функциональным заместителем объекта. С ней действуют совершенно произвольно. Но когда появляется оперативная система, и онтологическая схема-модель оказывается включенной в разнообразные отношения с другими объектами оперативной системы, тогда способы оперирования с ней, ограничивается только теми, которые либо переводят ее в другие объекты оперативной системы, либо устанавливают связи с ними. Так происходит известное привлечение способов и видов работ с онтологической схемой. Процедуры, в которые она может быть включена, закрепляются и фиксируются первоначально, как мы уже разбирали, лишь в навыках и интуициях, в заданности отношений к другим объектам оперативных систем. Потом эти виды и способы преобразования онтологических схем оформляются в виде правил и жестко фиксированных алгоритмов.

Интересно отметить, что одной из первых форм такого оформления, были аксиомы научной теории. Аксиомы задают возможные способы работы с объектами и ограничивают невозможные. Очень интересной была бы логическая работа, описывающая историю формирования аксиомы как логической формы. Здесь нужно было бы проследить за тем, как при появлении первых онтологических схем-моделей, на них переносились операции и способы преобразования обычных и эмпирических объектов. К каким ошибкам, затруднениям и парадоксам это приводило. Как постепенно вычленялись и выделялись процедуры преобразований, которые действительно можно применять к выделенным идеальным объектам, или же наоборот, изменялись сами идеальные объекты или их окружение в оперативных системах, чтобы сохранить уже имеющиеся операции и процедуры. А это очень важно. Как, в конце концов, выделенные, относительно определенных групп объектов, операций и преобразований, фиксировали в форме аксиом той или иной научной теории. Я рассказываю сейчас о предыстории первых аксиом античной математики, чтобы проиллюстрировать основную мысль о вхождении отдельных онтологических схем в сложные системы, и превращение их, вместе с тем, в объекты оперативных систем.

В качестве примера переноса на идеальные объекты операций, выработанных на реальных эмпирических объектах, я буду рассматривать деление отрезков. Парадоксы, выявленные при этом, послужили основанием для введения понятия об иррациональных числах, все это очень поучительная история, требующая тщательного анализа, в назидание современным старым и молодым ученным. Когда устанавливается, какие процедуры и операции можно применять к выделенным идеальным объектам, а какие нет, то складывается оперативная система. Сначала, допустимые операции и процедуры фиксируются в навыках работы с этими объектами и в интуиции, но затем, они специально оформляются, в частности, в так называемых, постулатах и аксиомах. Каждому категориальному типу онтологических схем должны соответствовать свои особые процедуры и преобразования.

В частности, сейчас, одной из важнейших научных задач нашего времени является определение тех процедур и способов образования, которые можно применять к структурам, как к особому категориальному типу онтологических схем. Мы фиксируем эту проблему, когда обычно говорим о необходимости построения особой логики, функционального, структурного, или структурно-функционального анализа. Ведь, до сих пор, человечество, по сути дела, не знает, что можно, а что нельзя делать со структурными изображениями. Мы не знаем, как можно оперировать с элементами и связями. Не знаем, как можно объединять и устанавливать зависимости между внешними связями, какого-либо сложного объекта, и его внутренним морфологическим устройством. Мы не знаем, как соотносить друг с другом описания самих структур и описание происходящих в них процессов и т.д. Именно поэтому многие современные теории до сих пор остаются описательными и не могут быть формализированы. Сюда надо будет отнести даже такую сравнительно развитую науку, как химия. Геометрия интересна для логического изучения еще тем, что в ней первой сложились двухплоскостные оперативные системы. Она содержит, с одной стороны, чертежи фигур, связанные между собой особыми преобразованиями в рамках оперативной системы, а с другой стороны последовательности предложений, выражающие свойства и зависимости свойств этих идеальных объектов, связанных между собой особой формой мыслительного движения, так называемым, доказательством, подчиняющимся логическим правилам вывода.


Пропустим кусочек про двухслойность. Потом придется к нему вернуться.


Выше, я уже говорил, что онтологию очень часто относят к разделу метода, или, даже, к системе методологии той или иной науки. Для этого есть много оснований. В частности, таким основанием служит то, что онтологическая картина употребляется, собственно, в методических, проектных целях. И дает нам основание для построения план карты предстоящего изучения объекта. Именно в этой функции она образует основу метода. Предположим у нас есть онтологическая схема объекта, которую мы используем в качестве модели. При этом, она отличается тем, что мы сами ее построили, и, следовательно, знаем все ее устройство, все ее части, элементы и связи, то мы заранее можем знать, что с ней можно, или нельзя делать, и как ее изучать. Тогда это и дает нам возможность, еще до самого исследования и изучения объекта, составлять план карту, определяя характер и последовательность процедур изучения. Поскольку мы знаем устройство объекта, мы заранее говорим, что такими-то средствами мы сначала изучим то-то, потом другими средствами то-то, и путем таких рассуждений, предполагая каждый раз, вид и характер тех знаний, который мы получим в итоге, мы строим план карту предметов исследования.

Так же онтологические схемы дают нам возможность решать вопрос, какие средства других наук можно применять при исследовании нашего объекта. Я уже говорил выше о тенденциях применения в педагогике средств из кибернетики и математики. Я говорил, что принятый сейчас метод научного тыка и ляпа, не соответствует современному состоянию науки. Все эти вопросы могут быть решены заранее и достаточно строго. Средства для этого дает сравнение онтологических картин изучаемого объекта и тех средств, которые мы хотим привлечь. Если, к примеру, мы ставим вопрос о применении в педагогике средств теории вероятности, то мы должны проанализировать онтологическую картину этой теории, выделить ее, и сопоставить с онтологической картиной самой педагогики. Если эти картины наложатся друг на друга, или, к примеру, частично совпадут, то применение аппарата теории вероятности допустимо. Если же онтологические картины не совпадут, то применять его совершенно бессмысленно. Онтологическая картина вероятности это пространство элементарных событий. Если в какой-то части объекта педагогики, мы обнаружим совокупность элементарных событий, то тогда имеет смысл применять этот математический аппарат, а если не обнаружим, то применять его нельзя. Тоже относится и к применению в педагогике понятия управления. Это понятие имеет свою онтологическую схему. Если в процессах обучения мы найдем подобные связи и отношения, то сможем применять понятие управления, а если нет, то, уж не обессудьте, нельзя.

Я перечислил основные функциональные характеристики онтологии. Я надеюсь, что мне удалось показать справедливость и правдоподобность тезиса сформулированного выше, что онтология является основным и определяющим блоком в системе машины науки. Она задает эмпирический материал, выбираемый в исследовании, определяет набор средств и методов, служит основанием для теоретической системы, определяет возможности привнесения новых средств.

Таким образом, является специфическим образованием в теле науки и, больше того, с какого-то момента, все основные процедуры исследования начинают разыгрываться, прежде всего, на онтологической картине. Если, к примеру, мы пытаемся выяснить, в чем состояло различие между старой алхимией и новой химией, то мы придем к единственному признаку. К наличию у химии удачной онтологии. Был период, когда алхимию в истории по исследованию науки третировали и объявляли ее очень дурной. Но если мы охарактеризуем, к примеру, ее эмпирическую область и созданные ею эмпирические процедуры, то они окажутся очень богатыми. Если мы начнем описывать ее знания, то они, сами по себе, не будут уступать современным химическим знаниям, но в одном пункте алхимия, безусловно, будет уступать химии – в удачности онтологической картины, изображающей объект.

Кстати, именно в онтологии сходятся и сплетаются друг с другом, собственно, содержательные и формальные характеристики знания. Здесь содержательные моменты определяют формальные. А формальные моменты оказываются, вместе с тем, и содержательными. Именно поэтому онтология выступает как сосредоточие категориальных и, вместе с тем, логических характеристик. Поэтому я могу повторить один из основных своих тезисов: «Наука не просто множество знаний, не накопление их во все большем и большем количестве, а познание сути и сущности построения онтологических картин, т.е. картин претендующих на объективность.»


Я не случайно зачитал такой большой фрагмент текста. Более того, я не буду сейчас продолжать впрямую эту линию, т.е. давать характеристики понятия Онтология, и более сложных понятий, таких как Онтологическая работа, Онтологизация из более позднего периода ММК.

Мы с вами еще на первой лекции задали принцип, что мы пытаемся соотнести друг с другом три уровня. Практики, которые характеризуют определенный этап. Представления в широком смысле, включая схемы, которые на этом этапе коррелируют с этими ведущими практиками. И представления о схематизации, которые в этот период определяют соответствующий набор представлений и схем. Вы помните эту трехуровневую схему из первой лекции.

Сейчас, те, кто хорошо знаком с генеалогией работ московского методологического кружка, в общем, могут увидеть в этом тексте, практически, основу тех рассуждений о понимании, смысле, схематизации смысла, которая находит свое выражение только в мыследеятельностный период. Во всяком случае, в мыслекоммуникативный, а потом разворачивается в мыследеятельностный. Т.е. зародыш эволюции представлений о схемах и схематизации, их роли, их места в мыследеятельности, они здесь уже прослеживаются. Одновременно, остается та линия, которую мы с вами обсуждали сначала. Т.е. схема, как аналог гипотезе, как трафарет, который структурирует эмпирический материал. Здесь эта линия тоже есть.

Но ключевой момент, который я хочу обсудить в сегодняшней лекции, заключается в том, что в период 61-64-го года это период смены базовой онтологической картины работы ММК. В последующих исторических работах очень часто говорят о том, что теоретико-мыслительный период завершился и на его смену пришел теоретико-деятельностный период. В прошлый раз я попытался проследить или в тексте указать вам на эволюцию, которая идет от момента фиксации процессов решения задач, роли средств в этом процессе решения, утверждения, что именно средства являются тканью процессов развития, появление вот этих вот схем, которые я рисовал в прошлый раз (Задача, Средство1, Средство2, Задача), а затем очень любопытный переход к трактовке средства через процессы воспроизводства деятельности и трансляции культуры, не как средства, а как нормы. Насколько я понимаю, об этом тоже в определенном объеме в первой лекции говорил Виталий Яковлевич Дубровский. Итак, мы находимся на этапе смены базовой онтологической картины. Та онтологическая картина, которая характеризует первый этап (а это онтологическая схема знания и слоеного пирога этажей знания, вплоть до трактовки структурных элементов этой многоэтажной конструкции как блок-схемы машины науки, или, вообще, блок-схемы, как я показывал, пространства организации мышления), на этом этапе сменяется совершенно другим онтологическим представлением. Это представление о деятельности, о воспроизводстве, о воспроизводстве деятельности и трансляции культуры. Происходит смена базовой онтологической картины. На самом деле, чрезвычайно драматичный, в том числе и в социально психологическом плане процесс. Процесс, который надо еще несколько раз обсуждать, анализировать, как это происходит? За счет чего? Кое-что я вам сегодня еще зачитаю из анализа самого Георгия Петровича. Но мы должны понимать, что есть такой разграничительный рубеж, его очень трудно провести по времени, о чем я говорил в прошлый раз, нельзя сказать, что точно в 62-м году теоретико-мыслительный период завершился и начался теоретико-деятельностный. Как вы видели, содержательный план перетекает через вот эти категориальные трансформации. Еще вчера это были средства решения задачи и знаковые образования из схем замещения, начинают объединяться в определенные структурные конструкции. В определенные структуры, блоки, которые выступают в функции средств, обеспечивающих процесс решения задач. И вообще, это все есть уже в Аристархе Самосском. Вот это разделение между самим процессом решения, или «решания» и средством, в пределе способом решения. Это все прописано и анализируется. Но в тот момент, когда эволюция и развитие деятельности, начинает трактоваться как развитие средств, о чем я подробно пытался говорить на прошлой лекции, в этот момент, средства перестают быть средствами. Оно меняет свою категориально онтологическую трактовку. Оно становится элементом процессов трансляции культуры и приобретает ярко выраженную нормативистскую трактовку.

Почему я сказал, что этот процесс носит драматический, социально-психологический характер? Потому что вместе со сменой онтологии уходит целая группа людей. Они не могут вписаться в новую конструкцию. Целый ряд людей, фактически ушли из ММК, более того, не приняли эту трансформацию. Не приняли ее не идеологически, не категориально понятийно, не инструментально, и остались в теоретико-мыслительном периоде. Собственно, я считаю, что наибольший вклад Георгия Петровича был не в наработке конкретных элементов той или иной группы представлений. Он был единственным человеком в кружке, который удерживал связь в этих переходах. И в этом смысле, для него это движение от теоретико-мыслительного этапа к теоретико-деятельностному, от него к нормативно-деятельностному, от него мыслекоммуникативному, от него мыследеятельностному, было своеобразным продолжением одного и того же движения. Для всех остальных это была революция, и для многих революция, в том числе, связанная с тем, что они оставались в предыдущем этапе. А некоторые, наоборот, приходили в этот новый этап. В этом плане, вы послушаете лекции Дубровского. Это хорошие лекции, Виталий Яковлевич глубокий мыслитель. Он любит думать долго об одном и том же, но если попробовать посмотреть альтернативную психологическую фигуру теоретико-деятельностного подхода, то надо позвать сюда Тюкова и попросить рассказать о теории деятельности. Вы увидите образец человека, который пришел в теоретико-деятельностный период, вырос внутри него, и в момент отказа от теоретико-деятельностного подхода, он вышел из кружка и остался до сегодняшнего момента носителем догматики этого периода. Для него не существует никакой другой онтологической картины. Он не умеет и не может работать в других онтологических картинах. И для многих, это, если хотите, соразмерно циклу их жизни. Большинство людей не способно работать со многими онтологическими картинами. Онтология для них есть, одновременно, предел картины мира, в котором они живут.

У меня на сегодня заготовлено еще два кусочка, второй будет, несколько сумбурным, потому что очень трудно найти последовательный набор связанных объяснений вот этой смены, этого перехода. Когда-то я начинал с анализа этой проблемы, когда занимался творчеством Выгодского. Если кто-то смотрел эти мои работы, то он обращал внимание на то, что я всегда упрекал Выгодского в том, что с точки зрения базовой онтологии, он выступал своеобразным эклектиком. Он не смог последовательно провести цикл рассуждений о, например, детском или человеческом развитии, в рамках той или иной онтологической схемы. Его носило между бихевиоризмом, культурно-исторической концепцией, которая была идеологически в ядре его построения. Но очень часто он подменял последовательный анализ, феноменологией эмпирического материала в этой онтологической схеме, таким монтажом цитат из бихевиористского и консценталистского подходов, т.е. из теории сознания. В этой палитре, он всегда пытался синтезировать некоторое представление о том или ином явлении, позволяя себе (здесь очень важный момент) довольно высокую степень эклектики.

Георгий Петрович никогда внутри периода не допускал подобного. В каждый из периодов, он последовательно применял тот подход, который в этих лекциях очень подробно описан. Если мы берем эту онтологическую схему, будьте любезны произвести переструктуризацию всей машины научного или методологического пространства работы, через призму этой онтологической схемы. Трансформируйте эмпирический материал, и средства, и понятия, и категории, и проблемы. Проведите такую последовательную работу. Выстройте в едином ключе соответствующее пространство мышления. Тщательно отслеживайте любые моменты несоответствия и несоразмерности. Но, одновременно, мы можем это все целиком отставить в сторону и сказать: «Это одно. Может быть и другое». В работе нельзя позволять себе эклектику. В предисловии можно быть очень подвижным. С какого-то момента, такая последовательная позиция приводит к тому, что вы научаетесь работать с несколькими онтологическими картинами, не допуская при этом эклектизма. И, собственно, только это и есть методологическое мышление. Методологическое мышление имеет, в отличие от предметного, возможность работать с разными онтологиями. Она знает, что это разные онтологии и помнит, что это разные онтологии. Но при этом, беря ту или иную онтологическую картину, в данном конкретном случае, для решения данной конкретной задачи, методологическое мышление всегда работает последовательно, а не эклектично. В противном случае, как вы хорошо понимаете, это приводит к сбоям и просто ошибкам в выводах. Значит, совмещение этих двух уровней, своеобразная двухслойность, когда, входя внутрь и принимая эту онтологическую картину, мы должны быть предельно внимательны и последовательны к ее управляющей роли по отношению к любым другим организованностям мышления, но, одновременно, мы всегда имеем возможность сдвинуть ее вниз и сказать: «Да, это одна из онтологий. Вообще-то, мы можем тоже самое сделать и в другой онтологии». Не все задачи позволяют такую перефункционализацию осуществить. Но, в общем, мы понимаем, что на одно и тоже можно смотреть сквозь призму разных онтологических схем и разных онтологических представлений.