Егальные партии, которые отстаивали существовавшие в России политические, экономические, социальные, духовные, религиозные, бытовые устои общественной жизни
| Вид материала | Документы |
- Методические рекомендации по ранней профилактике наркомании и токсикомании в образовательных, 232.08kb.
- Года». Заявка-анкета на участие в номинации конкурса профпризнания «звезда подмосковья», 60.59kb.
- Хафизова Салима Назимовна Тема урок, 39.01kb.
- Эти победы охватывают различные эпохи истории России, разные стороны жизни государства, 122.56kb.
- Политические организации и движения, 344.33kb.
- Примерная программа дисциплины «Физическая культура», 474.71kb.
- Вопросы для подготовки к экзамену по дисциплине «Безопасность и управление доступом, 54.31kb.
- С. А. МельНИченко генДЕРОЛОгия и феМИНОЛОгия учебно-методическое пособие, 1401.93kb.
- Лекция Политические партии и общественно-политические движения. Группы интересов, 315.64kb.
- Германские политические партии в процессе и после объединения германии: механизмы конкуренции, 2473.69kb.
Меры по пресечению погрома были приняты с большим опозданием. Остановить погром удалось только 23 октября. 22 октября по всему городу были расклеены листовки с обращением губернатора, городского головы и архиепископа к жителям Воронежа, в которых говорилось, что «никогда власти не могли позволять грабить или производить насилия над другими лицами... прикрываясь патриотическими лозунгам»2. Все источники свидетельствуют о том, что власти не смогли приложить значительных усилий к прекращению беспорядков, а ограничивались наблюдением за развитием событий.
Иная причина погрома была на станции Курбатово в Нижнедевицком уезде. Полиция докладывала 26 октября о «разграблении местными обывателями торгового заведения еврея Розова», причем «крестьяне отдали разграбленное имущество, заявляя, что были введены в заблуждение прибывшим из города Воронежа их односельчанином... который уверил их, что евреев грабить разрешено»3. Это событие, имея налет политической и национальной подоплеки, носило характер обыкновенного грабежа. Этот факт свидетельствует о том, насколько сильно было взбудоражено население и легко поддавалось слухам.
Вместе с тем, власти все же принимали меры, чтобы остановить насилие с обеих сторон. Похороны убитого Н. Таранченко должны были по плану левых вылиться в очередной митинг против самодержавия. Губернатор лично встретился с родителями погибшего и в категорической форме потребовал от них, «чтобы похороны были произведены как можно скорее»: «народ возмущен тем, что Ваш сын хотел стрелять в портрет государя и его выбросят из гроба и разорвут на клочки»4.
Однако очевидно, что власти не смогли достаточно быстро остановить беспорядки, приведшие к погрому Воронеже. Судя по сохранившимся свидетельствам, ни «преступного попустительства», ни организации погрома со стороны властей не было. Однако в документах Департамента полиции отмечалось, что «казаки и чины полиции отнеслись пассивно» к происходящему, а губернатор С.С. Андреевский проявил «попустительство во время погрома и забастовки», тем более что в его распоряжении находилось два пехотных полка – Коротаякский и Скопинский, правда, неполного состава. Характерно высказывание по этому поводу прокурора Воронежского окружного суда П.А. Исаева: «Законов теперь нет, а нужно сообразовываться с настроением»5. Губернатор так объяснял свое поведение: «Погром во время забастовки вынудил меня весь состав гарнизона употребить исключительно на охрану города, правительственных, казенных и частных учреждений»6. Пассивность губернатора можно объяснить не злым умыслом, а неумением контролировать массовые выступления на улицах, совершенно непривычные для Воронежа, а также растерянностью, потерей инициативы и нежеланием брать на себя ответственность при чрезвычайных обстоятельствах. В отчете на имя царя, он охарактеризовал события тех дней следующим образом: «Было даже страшно ходить по улице». Объяснения С.С. Андреевского выглядят не как желание оправдаться, а отражают подлинное видение им событий. Губернатор пустил развитие событий на самотек, охраняя лишь «правительственные учреждения». Вскоре С.С. Андреевский был освобожден от занимаемой должности, причем не последнюю роль в этом сыграла проявленная им пассивность в ходе октябрьских событий.
Воронежские революционеры обвиняли полицию в организации манифестации 21 октября 1905 и погрома 21 – 23 октября. В листовке «К кровавым дням в Воронеже» отмечалось: «Самодержавию недостаточно войск, мало казаков, с ними бессильно оно – и вот полиция и жандармы, сыщики и шпионы создают черные сотни. Малосознательные слои населения, уличные воришки, подонки городов – вот откуда набирают они черные сотни. Им все обещают, лишь бы побольше они уничтожали студентов, евреев, армян, рабочих, словом, всех тех, кто не похож на них, кто хочет свободы народу»1.
Представители либеральной общественности также возлагали вину за произошедший погром на полицию. Премьер-министр С.Ю. Витте получил телеграмму, в которой указывалось, что во время погрома власти не только проявили полное бездействие, «но, видимо, содействовали ему»2. Воронежский губернатор С.С. Андреевский был информирован МВД о том, что в министерстве была получена телеграмма от неких «представителей воронежского общества», в которой назывались руководители погрома: «Воронежский полицмейстер, пристав Ларионов, околоточные Деринг и Грачев»3. Обвинения воронежских леволибералов в адрес властей в том, что полиция якобы организовала погром, не соответствуют действительности4. Власти были скорее парализованы и не могли потворствовать погрому.
Что касается «черной сотни», то ее деятельность в октябре 1905 г. в Воронеже вообще не прослеживается по архивным документам. В воспоминаниях революционеров, она выступает как некое абстрактное понятие. Тем не менее, следует отметить, что в Воронеже в октябре 1905 г., кроме агитаторов революционных, находились и монархические пропагандисты5. Однако имена этих людей не сохранились в архивах, так как организационно оформленной общности, называемой «черной сотней», в Воронеже в 1905 г. не было (единственное исключение составляет так называемый «Воронежский комитет борьбы против социализма», заявивший о своем существовании в 1903 г., как уже было сказано выше, но более ничем себя не проявивший).
Приходится подвергнуть сомнению воспоминания местного большевика А.М. Фролова, который утверждал, что 21 октября «принесли знамя Союза русского народа, и с ним пришел Виноградов, возглавлявший этот Союз - Союз черносотенцев»1. Ни Союза русского народа, ни «Союза черносотенцев» не существовало ни в Воронеже, ни вообще в России в указанное время. На митинге 21 октября Виноградов, будущий активист СРН, и Р.М. Карцев, впоследствии председатель Воронежского отдела СРН, присутствовали. По документам следствия они и другие будущие участники СРН не проходили в качестве погромщиков. Никакой организации «черной сотни», тем более поддерживаемой властями в октябре 1905 г., не было и быть не могло, что явствует из различных источников.
Вследствие бездействия властных структур на местах, правительство не могло справиться с революцией собственными силами. Поэтому, по словам В.В. Абушик, «его (правительства. - В.Р.) сторонники... (то есть монархически настроенные слои населения. – В.Р.) были прямо заинтересованы в погромах как средстве борьбы с революцией»2. В губерниях ЦЧР монархически настроенное население в 21 случае (7 % от общего числа выступлений), способствовало прекращению революционной активности3.
Следует согласиться с мнением В.О. Левицкого, что погромы в некоторой степени носили «антиеврейский и антиинтеллигентский» характер4. Национальная подоплека погрома в Воронеже присутствовала. С одной стороны, она была «извращенной формой социального протеста городских низов», по которым в первую очередь ударила забастовка и которая выразилась в погроме еврейских магазинов и лавок (заметим, что во время погрома пострадали магазины лиц также русской и немецкой национальности). У большей части городских слоев сохранялись «монархические иллюзии». Радикалы не предвидели развития революционной ситуации в сторону бессмысленных жестокостей и межнациональной розни в силу своего доктринерства. Например, в Воронежской губ. еще задолго до погрома распространялась брошюра К. Каутского «Кишиневская резня и еврейский вопрос», в которой, в частности, говорилось, что «в классовой борьбе пролетариата исчезает глубоко вкоренившаяся противоположность между неграми и белыми в Америке, между иудеями и “арийцами” в Европе»5.
По факту погрома в Воронеже было возбуждено уголовное дело, проведено следствие и состоялся судебный процесс в 1910 г. Было установлено, что среди потерпевших были не только евреи, пострадали торговые заведения купцов русской и немецкой национальности. В обвинительном акте по делу о погроме было подчеркнуто, что эти противоправные действия были совершены отнюдь не манифестантами, а группой молодежи в 200-300 человек; действия погромщиков, в свою очередь, были спровоцированы «левыми»6. Сенатская комиссия, расследовавшая «преступные деяния» во время погромов, пришла к заключению, что «погромы возникали исключительно вследствие вызывающего образа действий революционеров, в значительной мере из евреев»1. В этой связи интересно мнение будущего лидера воронежских националистов В.А. Бернова. Он, рассуждая по поводу демократической агитации в учебных заведениях, отмечал: «Евреи клином вбиваются в нашу русскую школу... идут туда сеять ветер... поэтому... пожнут бурю, которая, стихийно, неожиданно для всех разражается в еврейских погромах»2. Подобной интерпретации погромов придерживались как власти, так и правые.
На следствии полицмейстер О.А. Бернатович проходил свидетелем по делу о погроме. Из материалов следствия следует, что он подъехал к месту беспорядков, и «его стали спрашивать, можно ли грабить евреев, несмотря на полученный отрицательный ответ, послышались возгласы: “можно”»3. Делать однозначные выводы об участии чинов полиции в организации погрома из такого рода свидетельств очевидцев нельзя. Очевидно, что каждая из противостоящих сторон старалась услышать желаемое.
В материалах следствия были проанализированы причины погрома и дана официальная оценка: «В октябре 1905 года правильное течение общественной жизни города Воронежа было нарушено народными волнениями, забастовками, прекращением работы, устройством народных сборищ; ораторами крайнего направления произносились по поводу действий правительства и текущих событий речи, резкость коих в массах православного, патриотически и религиозно настроенного населения вызвала негодование и раздражение». Умело направляемое левыми силами недовольство населения своим экономическим положением, усугубленным забастовками, неожиданно для них самих вылилось в погромы: «происходящие в стране смуты и неурядицы во многом обязаны своим происхождением воздействию и проискам стремящихся к равноправию евреев», - такого мнения придерживались юристы, ведшие процесс4. Таким образом, радикалы получили результаты прямо противоположные ожидаемым. Это было предупреждением и для либералов, заставившим их на время отказаться от активного сотрудничества с революционными силами.
На суде тридцать два обвиняемых были оправданы, троих приговорили к лишению свободы на восемь месяцев, одного к году, об одном, как о находящемся на действительной военной службе, дело рассматривалось особо. В гражданском иске потерпевшим было отказано, «некоторые из присяжных поверенных намерены обратиться за Высочайшей милостью», а резолюция была встречена «радостными восклицаниями»5. Следует признать, что погромщики отделались отнюдь не суровым приговором, однако это не следует понимать как «благосклонность» к ним властей. Политика властей строилась, на наш взгляд, не на репрессивных действиях, а на «умиротворении» как «левых», так и «правых».
Важно отметить, что Р.М. Карцев, осуждал применение насилия в отношении политических противников, и утверждал, что «никакого участия в погромах не принимал»1. Сходный подход был отмечен и в воспоминаниях Н.Н. Пантелеевского об этих событиях: «Обезумевшая, озверелая толпа била, ломала и расхищала все, что попадалось под руку, не встречая ни в праздной толпе, ни во властях никакого сопротивления: получалось впечатление, что упразднены или самоупразднились все устои и защитники порядка: кругом царила полная “свобода произвола и диких страстей”»2.
Однако погромы и патриотические манифестации не определяли в то время общественно-политическую картину региона. По подсчетам современных историков, выступления городских слоев в ЦЧР (от бунтарских до умеренно-реформаторских (либеральных)) составили 93 % от общего числа. Выступления же, связанные с поддержкой существующего строя и носившие антиреволюционный характер, составили 7 % от общего числа выступлений (умеренно-контреволюционные 3 %, радикально-контрреволюционные 3 % и погромно-реакционные 1 %)3. Сторонников существовавшего строя было намного больше (напомним, что в митинге и шествии 21 октября принимало участие до 20 тысяч человек), но они не были организованы, поэтому уступали левым по числу выступлений. Правомонархическое движение носило «рефлекторный» характер и зависело от активности антиправительственных сил на разных этапах революции.
Таким образом, погромные события были обусловлены комплексом причин. Серьезные социально-экономические потрясения вывели из равновесия и привычного уклада жизни широкие слои народных «низов». Консервативно настроенная часть населения связывала ухудшение своего положения с действиями антиправительственных сил. Как писали воронежские газеты, в Коротояке Воронежской губ. забастовка «угрожающе действует на обывателей, оставшихся без газет, писем. Вздорожали предметы первой необходимости, соль, мука, керосин»4. Экстремистские действия некоторых демократов, мало считавшихся с приверженностью большей части населения к традиционным ценностям и идеалам, нередко провоцировали столкновения, так как революционеры и либералы не могли и предположить, что массовая акция в защиту существующего строя может возникнуть стихийно, по «инициативе городских обывателей».
События 1905 г. явились важным этапом создания предпосылок формирования правого движения. Значительная часть населения сохраняла верность сложившемуся укладу, выступала против революционных преобразований. Сами погромы были спровоцированы в значительной степени революционерами и демократической интеллигенцией, не считавшимися с чувствами простых людей.
Формирование идейно-организационных основ правого движения в губернии было тесно связано с общероссийскими тенденциями. После событий октября-декабря 1905 г. из МВД в ВГЖУ поступило секретное циркулярное письмо от 3 января 1906 г. Главная причина революции виделась авторам этого документа не только в «агитационном натиске» революционеров, но и в «отсутствии надлежащей организации (подчеркнуто в тексте. – В.Р.) сплоченности и единства» в обществе, что и являлось «главным препятствием к тому, чтобы благоразумие и чувство законности... дали отпор представителям смуты и разрушения». Без поддержки общества, по мысли авторов письма, «успехи Правительства могут оказаться несоответствующими затраченным силам». В связи с этим признавалось необходимым призвать «лучших местных деятелей» и образовать в «губернских и уездных городах комитеты из лиц, пользующихся доверием общества»1.
Управляющий МВД П.Н. Дурново предупреждал, что «учреждая означенные Комитеты, надлежит обратить особое внимание, чтобы в деятельности оных никоим образом не проявлялось стремление отвечать на насилие насилием, возбуждать национальную рознь... подстрекать к устраиванию каких-либо погромов и побоищ»2. Таким образом, правительство склоняло местные власти к сближению с умеренно-консервативной частью общества, ориентировавшейся на Союз 17 октября. То есть, власть не спешила поддерживать нарождавшиеся крайне правые организации, например СРН, выступая, так сказать, с позиции бюрократического здравого смысла, также держась «золотой середины». Таким образом, шел поиск политической опоры в обществе, но делалось это прежними рутинными методами.
Между тем, ситуация, сложившаяся в стране, требовала немедленного поиска путей выхода из кризиса. Их предлагали, с одной стороны, революционеры и левые либералы, с другой, умеренные либералы и правые. Первые предлагали немедленные и насильственные социально-политические преобразования, вторые, – постепенное, эволюционное развитие, основанное на традиционном укладе русской жизни. Российское общество того времени выбрало второй путь. На это повлияли не столько «правые», сколько традиционно консервативно настроенные массы населения. Результатом этих процессов стало дальнейшее развитие правого движения. Власти понимали, что стихийное, неорганизованное, массовое и неконтролируемое движение представляет определенную угрозу для существовавшего порядка. Поэтому его следовало «возглавить», «организовать». Эту роль могли взять на себя умеренно настроенные монархисты, которые были способны быстрее вписаться в новые политические условия, так как они, безусловно, поддерживали конституционные инициативы правительства. К тому же среди октябристов было много влиятельных в губернии людей.
26 ноября 1905 г. в Воронеже состоялось первое собрание октябристов. В состав бюро Воронежского отдела организации вошли известные деятели земства: А.И. Урсул, председатель губернской земской управы, Н.А. Клочков, городской голова, и другие, которым было поручено разработать программу отдела. Главным печатным органом октябристов стала влиятельная газета «Воронежский телеграф». Уже в декабре 1905 г. на общем собрании октябристов присутствовало 400 человек. Там были обсуждены программные вопросы и избрано бюро из 40 человек1. Таким образом, организационное оформление праволиберального крыла монархического движения прошло несколько раньше, чем крайне правого.
На данном этапе революции крайне и умеренно правые имели общих врагов – революционеров и левых либералов. Поэтому в 1906 г. была необходима партия, смыкавшая идейные платформы праволибералов (Союз 17 октября) и крайне правых (СРН). С этой ролью выступила Партия правового порядка, отделы которой пытался организовать в 1906 – 1907 гг. в Воронежской губ. В.А. Бернов2. В конце 1905 г. началось деление правого движения на несколько направлений. В дворянской среде преобладали умеренные тенденции, которые привели к формированию праволиберального Союз 17 октября и умеренно-правых организаций: Русская народная партия в Воронеже и Всероссийский национальный союз.
На первых порах почти все правые решили поддержать начинания властей, а именно законодательные органы власти. Русское собрание распространило в Воронеже обращение от 20 декабря к «единомышленным партиям, союзам и русскому народу», в котором говорилось, что Манифест 17 октября ни по форме, ни по содержанию «не указывает на отречение Государя Императора от Самодержавной власти, дарованной Ему милостью Божией и русским народом, избравшим на царство Дом Романовых». В этой же листовке РС предлагало поддержать выборы в Думу3. Правомонархисты, в общих чертах, поддержали Манифест не только потому, что он выражал волю царя. Они надеялись, если не на победу на предстоявших выборах, то, по крайней мере, на значительный успех, так как были воодушевлены патриотическими манифестациями октября 1905 г.
В Гос. Думе правые видели законосовещательный орган, выражающий мнение «земли». В листовке Совета Союза русских людей от 25 ноября 1905 г. отмечалось, что состав «Земского Собора» – Государственной Думы «должен быть всенародный»4. Аналогичные листовки в духе поддержки Гос. Думы распространяли в Воронежской губ. в конце 1905 – начале 1906 гг. Союз русского народа (еще не зарегистрированный официально) и другие мелкие организации: Братство свободы и порядка, Общество русских патриотов и т.д. Последнее предлагало «сохранение Самодержавия с совещательной Государственной Думой»5. Самодержавно-монархическая партия в своем обращении подчеркивала, что ее деятельность строится на «основах, дарованных Государем Императором Высочайшими Манифестами 6 августа, 17 октября и 3 ноября 1905 года»6. Как отмечали исследователи левого направления, «крайне реакционные группы путем тенденциозного толкования упрямо отрицали очевидный текстуальный смысл актов 18 февраля и 17 октября (1905 г. – В.Р.)»1.
Однако уже на начальном этапе в движении не было единого отношения к Манифесту. В процессе организационного оформления правых партий начался раскол на противников ограничения самодержавия и конституционалистов, сторонников «полу-самодержавия». Сторонники «неограниченного самодержавия» считали, что введение «конституции» способствует краху самодержавия. Напротив, умеренные полагали, что в условиях революции только конституция сможет спасти монархию. За «Самодержавие ограниченное», как указывалось в одной из листовок РМП, распространявшейся в Воронежской губ., выступали Партия правового порядка, Союз 17 октября, Торгово-промышленная партия, Умеренно-прогрессивная партия. За «неограниченное Самодержавие», как подчеркивалось в той же листовке, выступали: «Союз Русских людей, Русская Монархическая партия, Кружок Москвичей, Общество Хоругвеносцев, Добровольная народная охрана, Союз Русского народа, Сусанинский кружок, Общество Русских патриотов, Кружок Русских студентов, Союз законности и порядка и др., объединенные в общую организацию Всенародный Русский Союз»2. Таким образом, размежевание на сторонников и противников конституционных преобразований произошло уже в ходе революции 1905 – 1907 гг.3.
Идея создания ВРС принадлежала графу Н.П. Игнатьеву4, который и составил последнюю из упомянутых листовок. Графа можно без сомнения назвать одним из «отцов-основателей» правого движения. У истоков Общества хоругвеносцев, Священной дружины он стоял еще в 80-х гг. XIX в. Н.П. Игнатьев одним из первых обратил внимание на характерные недостатки правомонархического движения, а именно, его слабую организованность. В его записках по этому вопросу отмечалось, что все существовавшие организации в 1905 г. «действуют разрозненно... нужна дисциплина, сплоченность»5. Несомненно, что Н.П. Игнатьев выступал как покровитель, а, возможно, и организатор, многих коллективных членов ВРС. Многие общества, входившие в его состав, мало известны, не носили массового характера, зачастую были аристократическими по своему составу. Большинство из вышеперечисленных организаций, коллективных членов ВРС, впоследствии вошли в СРН или действовали сообща с ним.
Таким образом, к 1906 г. имелись определенные предпосылки для начала политической деятельности правых партий. Правомонархисты к тому времени уже выработали определенные идеи, которые они могли предложить обществу. За несколько лет до 1905 г. правые успели заявить о себе. Правые серьезно уступали либералам и революционерам в организационном плане. Однако революционные события 1905 г. показали, что, несмотря на повсеместное распространение «левых» идей в обществе, «правые» имели значительное число сторонников среди всех слоев населения. Правительство и местные власти с началом революции 1905 г. чувствовали надвигавшуюся опасность противоправных действий и пытались остановить нежелательные события запрещением деятельности любых политических партий, в том числе и «проправительственных», запретом на печатную агитацию партий, включая черносотенную.
Манифест 17 октября открыл новый этап в истории российской государственности, связанный с изменениями государственного строя дореволюционной России. Манифест дал легальный статус не только революционерам и либералам, но и правым резко, поляризовал общество. Вместо ожидавшегося властями «успокоения» он привел к открытым столкновениям этих противоборствующих сил. В их борьбу, пока еще стихийно, часто не понимая истинных целей сражавшихся, стали включаться и широкие народные массы, что вылилось в волну митингового и погромного движения, террора, охватившего всю Россию.
Появление правых партий и организаций в России начала ХХ в. было вызвано активизацией оппозиционных сил. Не только самодержавному строю, но и монархически настроенным слоям общества было необходимо создать силу способную идейно и организационно противостоять леволиберальному движению. Возможность создать легальные правые партии появилась лишь в ходе революции 1905 – 1907 гг. С самого начала деятельности правые организации (умеренные и крайние), неформально объединились под общими лозунгами борьбы со «смутой» в тот период и представляли собой единый фронт борьбы с оппозиционным движением. Однако уже на начальном этапе возникновения правого движения стали заметны разногласия между умеренными и крайними по вопросу ограничения самодержавия. Выход на политическую сцену правых состоялся в конце 1905 г., дело стало за организационным становлением правых партий.