Егальные партии, которые от­стаивали существовавшие в России политические, экономические, со­циаль­ные, духов­ные, религиозные, бытовые устои общественной жизни

Вид материала

Документы

Содержание § 1 ПРЕДЫСТОРИЯ ПРАВОГО ДВИЖЕНИЯ (1903 – 1905 гг.)

Подобный материал:

• Методические рекомендации по ранней профилактике наркомании и токсикомании в образовательных, 232.08kb.
• Года». Заявка-анкета на участие в номинации конкурса профпризнания «звезда подмосковья», 60.59kb.
• Хафизова Салима Назимовна Тема урок, 39.01kb.
• Эти победы охватывают различные эпохи истории России, раз­ные стороны жизни государства, 122.56kb.
• Политические организации и движения, 344.33kb.
• Примерная программа дисциплины «Физическая культура», 474.71kb.
• Вопросы для подготовки к экзамену по дисциплине «Безопасность и управление доступом, 54.31kb.
• С. А. Мель­НИ­чен­ко ген­ДЕ­РО­ЛО­гия и фе­МИ­НО­ЛО­гия учеб­но-ме­то­ди­че­с­кое по­со­бие, 1401.93kb.
• Лекция Политические партии и общественно-политические движения. Группы интересов, 315.64kb.
• Германские политические партии в процессе и после объединения германии: механизмы конкуренции, 2473.69kb.

§ 1 ПРЕДЫСТОРИЯ ПРАВОГО ДВИЖЕНИЯ (1903 – 1905 гг.)

Как известно, русские правые начала ХХ в., в силу законодательства страны, не могли создать легально существующие партии, даже заявлявшие о приверженности самодержавию. Тем не менее, в указанное время некоторыми правыми были предприняты попытки активизации антиреволюционной общественно-политической деятельности. Подобного рода инициативы правых зафиксированы в новой литературе¹. Первые попытки политической деятельности правых имели место во многих регионах страны, в том числе и в Воронежской губ.² в 1903 и 1905 гг. Активизация деятельности правых была связана с пробуждением общественно-политиче­ской жизни в России начале ХХ в.

При­чины этого пробуждения кры­лись в глубоких изменениях в экономической, соци­альной, полити­ческой облас­тях. Забегая вперед, следует сказать, что правое движение, имея определенные предпосылки для своего развития (наличие широких слоев монархически настроенного населения, самодержавно-монархический режим, стоявший на страже традиционных основ общества) практически не было представлено в Воронежском крае. В Воронежской губ. было сильно развито оппозиционное движение. К числу известных представителей либеральной оппозиции, имевших отношение к Воронежу, следует отнести А.И. Шингарева³, В.Я. Богучарского⁴ и др. Кроме того, в Воронеже действовали социал-демократы (большевики и меньшевики), эсеры и другие радикальные группы и кружки. Воронежский край был местом проживания политических ссыльных. Однако оппозиционные настроения были распространены не только в среде интеллигенции, они проникали в среду рабочего класса и крестьянства⁵.

Крестьянство – главный носитель традиционных устоев общества, являвшееся основой социальной базы правых партий – со­ставляло около 85 % населения России, а в Воро­нежской губ. около 95 %⁶. В те годы особенно остро стоял вопрос об аграрной перенаселенно­сти гу­берний ЦЧР. Поэтому при решении земель­ного во­проса столкну­лись в сознании крестьянства идеи «левых» (заключавшиеся, как известно, в принудительном отчуждении поме­щичьих земель) и «правых».

До 1905 г. серьезных крестьянских волнений Воронежская гу­б. не знала. Однако проблема малоземелья становилась все более острой. Сокраще­ние размера душевого надела было очень существен­ным, а уровень агрокуль­туры крестьян оставался прежним, то есть производительность крестьянских хозяйств не увеличивалась. Толчком для столкновений крестьян с помещиками в 1905 г., перерос­ших в по­громы, послужило снижение так называемых «по­денных» расценок. Так, в ноябре 1905 г. крестьянским дви­жением было охва­чено 19 гу­берний: «Особенно сильны беспорядки в губерниях: Во­ронежской, Курской, Пензенской, Саратовской, Тамбовской и Черниговской, где крестьяне жгут и гра­бят помещичьи усадьбы, убивают помещичий скот, рас­хищают хлеб­ные и иные запасы, рубят фруктовые сады и лес в поме­щичьих дачах. Были также случаи на­падения крестьян на же­лезнодорожные станции для раз­грома вагонов с хлебом и другими то­варами»¹. Крестьянские беспорядки множи­лись, охватывая всю губер­нию. По се­лам ездили вооруженные агитаторы-эсеры. Кре­стьянам го­ворили, что еще весной 1905 г. вы­шла царская «Золотая грамота», со­гласно которой вся помещичья земля переда­ется крестьянам. Но по­мещики «Грамоту» скрывают, и их нужно за это наказать, а землю отобрать. Наивный народный монар­хизм эксплуати­ровался революционерами. В большин­стве сел подобным аги­таторам давали от­пор, но в некоторых случаях агитация имела некоторый успех.

Сказывалась экономия властей на народном образо­вании. Крестьяне, в большинстве своем, не по­нимали серьезных аграр­ных проектов, легко поддавались популистским призы­вам. Аграрные вы­ступления приобрели характер «русского бунта, бессмысленного и беспощад­ного». Крестьяне избивали, иногда убивали полицейских и стражни­ков, разру­шали и жгли не только дворянские имения, но и дворы даже не очень богатых хуто­рян. Оно поражало не размахом, а жестоко­стью и бессмысленностью.

Позднее граф В.А. Бобринский, один из лидеров Всерос­сийского на­цио­нального союза, критикуя А.И. Шингарева и кадет­скую аграрную программу за требование принудитель­ного отчуждения земли у помещиков, отмечал: «Эти меры опоздали на 100-120 лет, - утверждал граф, - я бы посоветовал г-ну Шингареву проехать по за­падной Руси и посмотреть на что способен русский кре­стьянин-част­ник»².

Прирост населения, утверждали правые, уже через пять - семь лет вновь при­ведет к малоземелью. Крестьяне распространят на полученные земли свои от­сталые трехпольные севообороты, следствием чего ста­нет по­теря 250-300 миллионов пу­дов товар­ного хлеба в год. Прекратится произ­водство товарного хлеба в капитали­зи­рованных помещичьих хозяйствах, и, следо­вательно, крестьяне потеряют свои заработки у помещиков, которые яв­лялись для них серьезным финансовым под­спорьем. Земельный вопрос, счи­тали правые, нужно решать не под­стрекательством к беспоряд­кам, захватом земель, по­громами усадеб, а по­степен­ным повышением агрокуль­турного уровня крестьян, что позволит перейти на много­польный севообо­рот. Право­монархи­сты во­преки традиционным обвине­ниям в безоговороч­ной защите помещичьего земле­владения в ущерб интересам крестьянства, предла­гали решать земельный вопрос, руководствуясь не сиюминутными рево­люцион­ными страстями, а научным анали­зом и здра­вым смыслом. «Правые» специалисты-аграрники утверждали, что про­блема россий­ского сель­ского хо­зяйства заключалась не в мало­земелье крестьян, а в экстенсив­ных методах его ведения. Они убеди­тельно доказали, что пере­дача крестьянам всех частновла­дельческих земель даст на хозяй­ство ничтож­ную при­бавку, причем распреде­лить землю равномерно не­возможно¹. Позднее именно эти «правые» идеи аграрного реформирования легли в основу реформ П.А. Столыпина и в короткий срок дали по­зитивные результаты.

Однако эти идеи не были своевременно доведены до кре­стьян­ства. Это могли бы сделать лояльные по отношению к прави­тельству обще­ственные силы консервативной ориентации. Но прави­тельство упрямо запрещало их легальную политическую деятельность, что препятствовало политическому объединению проправительствен­ных сил. Забегая вперед, скажем, что только после циркуляра МВД от 6 апреля 1905 г., в развитие Манифеста 18 февраля 1905 г., губернаторы полу­чили право разрешать создание различных общественно-полити­ческих объединений с обязательным утверждением их устава в МВД. Правые партии полноправно вышли на политическую арену уже в ходе революции, после Манифеста 17 ок­тября 1905 г.

Следует подчеркнуть, что часть русского общества, в основ­ном крестьянство, а также широкие городские слои, не связы­вали с революцией на­дежд на улучшение своего положения, сохраняя веру в незыблемость монархи­че­ских устоев общества. По мнению В.В. Абушик, «в губерниях Центрально-Чер­ноземного района, с преоб­ладанием отсталых форм земледелия, несмотря на ши­роко распро­страненные крестьянские волнения, монархисты рассчитывали найти понимание и поддержку у крестьян ввиду их патриархальности, на­божности, пре­данности вековым традициям и устоям русского обще­ства»². По­давляющее большинство крестьянства сохраняло веру в мо­нархию, хотя и было недовольно существующими порядками. Это со­всем не исключало того, что крестьянство стало очень отзывчиво на эсеровские лозунги ликвидации помещичьего землевладения. Современный исследователь социальной истории России Б.Н. Миронов отмечал: «Революция (1905 – 1907 гг. – В.Р.) оказала сильное воздействие на крестьян, но их преобладающее большинство не стало республиканским. Именно поэтому правые видели социальную базу самодержавия в народе, преимущественно в провинции»³.

Не только крестьянство, но и широкие городские слои населения стали той средой, в которой были популярны идеи правых. Меньшевистским исследователем В.О. Левицким отмечалось, что про­паганда черносотенцев поль­зовалась успехом и в рабочей среде, осо­бенно в «небольших провинциальных городах (как Курск, Воронеж, Царицын), где рабочие, живя в условиях докапита­листического, ме­щанского города, по своей психологии мало отличаются от ме­щан­ства»⁴.

Однако рабочие и городские «низы», в большин­стве своем недав­ние выходцы из крестьян, начинали терять связь со своей средой. Эти слои населения становились подверженными влиянию политических идей «левого» толка. В аналогичные идейные процессы были вовлечены правящие слои и интеллигенция. В своем большинстве интеллигенция была на­строена либе­рально, видя единственный путь разрешения про­тиворечий в радикальных ре­формах, отрицании традиционных обще­ственных устоев. С другой стороны, правомонархически настроенная ее часть была также не­довольна существовав­шими порядками, но ви­дела путь разрешения сло­жив­шейся ситуации не в рево­люции, а в по­степенном эволюционном реформиро­ва­нии, опиравшемся на на­цио­нальный опыт.

«Проза­паднические» идеи либерально-буржуаз­ного и рево­люцион­ного реформиро­вания, столь характерные для русской ин­теллигенции середины XIX в., подчас в сильно искаженном виде стали проникать в широкие массы на­селения. По этому поводу Н.Н. Пантелеевский (впо­следствии один из лидеров Воронежского от­дела СРН) еще в 1903 г. замечал, что отрицание авто­рите­тов и переоценка ценно­стей, «спуска­ясь с вершин... несчаст­ной, мяту­щейся ин­теллигенции, начинает про­никать вглубь нашего полуинтел­ли­гент­ного обще­ства, и мутной жи­жицей просачивается ниже, в его, еще не вывет­рившуюся, здоровую подпочву, в на­род, заражая со­весть и сердца нашей под­линно-рус­ской православной семьи»¹. Для доведения своих идей до широких слоев об­щества либе­ралы и револю­ционеры обладали к тому времени опре­де­ленными инструмен­тами: пресса (легальная и неле­гальная), земские учрежде­ния, пре­имущественно либеральные по сво­ему составу, ряд ор­ганизаций.

Пропагандистская деятельность, которая велась черносотенцами до орга­низа­ционного оформления правых партий в 1905 – 1906 гг., являлась своего рода идейно-политической предпосылкой для по­следующей практической работы правых партий во время своего становления. Пропагандистская работа правых исходила не из какого-либо центра, а была про­дуктом деятельности отдельных людей, газет, кружков и т.д., а затем прони­кала в массы. Все пропагандист­ские акции носили не упреждающий, а оборо­нительный характер по отношению к либеральной и революционной пропаганде. Это связано с тем обстоятельством, что «партии реакционно-мо­нархи­ческие в Рос­сии представляют собой явление более позднего происхож­дения, чем партии революционные и либеральные»². Сравнительно позднее воз­никновение правомонархического движения объясняется не отсутст­вием идей и сторонников, а особенностями политического устройства страны. Ле­вые активно действовали вне правового поля, а для монар­хистов, на­про­тив, оно было необходимым условием их политической деятельности. Та­кая воз­можность появилась лишь после Манифеста 17 октября.

Правомонархические организации стали возникать за несколь­ко лет до 1905 г.: Русское собрание в Петербурге (1901 г.), первый провинциальный отдел РС был открыт в Харькове (1903 г.) и др. Установлено, что воронежские консерваторы старались наладить связь со своими единомышленниками за пределами Воронежа, в частности с известным представителем Русского собрания академиком А.И. Со­болевским¹. В «Очерке деятельности…» Воронежского отдела СРН за 1907 – 1908 гг. воронежские чер­носо­тенцы называли А.И. Соболев­ского «старым другом» и отмечали, что он «помо­гал собственными изданиями отделу в деле контрреволюцион­ной пропаганды»².

Видным представителем правого движения в Воронеже был Н.Н. Пантелеевский. Свои политические и педагогические воззрения он изложил в нашумевшей в то время речи «Взгляды на воспитание и обучение» в день празднования (21 сентября 1903 г.) 25-летнего юби­лея Воро­нежского технического железнодорожного училища. В своем выступлении Н.Н. Пантелеевский подчеркнул, что воспитание учащихся должно идти «на почве ре­ли­гиозной», а главной задачей школы должно быть развитие в учащих­ся «чувства любви, преданности и верности к Госу­дарю и Отечеству с правильным понима­нием верноподданнических обязанностей: уважения к закону, государственным ус­тановлениям и общественным учрежде­ниям». Он стремился вы­явить причины, по которым молодежь присоединялась к ле­вому движению: «все болезни человеческого организма про­исходят от враже­ского вторжения в него болезнетворных начал в виде бактерий, бацилл и т.п., имя чему легион. И несомненно, что человеческий организм был бы осужден на ги­бель, если бы не носил в себе самом способности бороться и противиться им»³.

Н.Н. Пантелеевский называл «бациллами» проводников революци­онных идей среди молодежи. Он видел надвигавшуюся революцию и пытался найти спо­соб борьбы с ней, не выходя за рамки существую­щей системы, привычными методами идеологического контроля. При­чины успехов либерализма и левого радикализма, доминировавшего в то время в русском общественном сознании, Н.Н. Пантелеевский видел в ослаблении контроля над образованием и печатью со стороны властей. В своей речи он подверг критике леволиберальную печать, кото­рая, по его словам, «изощрялась… в поношении школы и ее работников»⁴.

Следует отметить, что за несколько лет до образования партий пра­вого ла­геря в Воронежской губ. начался процесс консолидации консерва­тив­ных сил вокруг их наиболее известных представителей. Н.Н. Пантелеевский не только как общественный деятель, но и как педагог, пользовался большим авторитетом среди своих учеников, о чем сви­детельствуют десятки теле­грамм-поздравлений отправленных на его имя, по случаю годов­щины училища⁵. Его ученики «уч­ре­дили при этом учили­ще сти­пендию его имени, собрав между собою 1804 руб. 29 коп. для выдачи пособия на воспитание беднейшему ученику»⁶. Н.Н. Пантелеевский, а также П.В. Никольский (магистр богосло­вия, исто­рик Воронежской духовной семинарии и Воронежской епархии, читав­ший впоследствии лекции для членов СРН) были известными в городе краеведами и действи­тель­ными членами Воронежского губернского статистического комитета и ученой Архивной комиссии¹. Р.М. Карцев, будущий председатель Воронежского отдела СРН, избирался гласным в городскую Думу². В дальней­шем эти деятели сыграли вид­ную роль в правомонархическом движе­нии. Налаживая связи и определяя свои идеологические позиции, будущие союзники не были готовы в то время начать активную политическую борьбу.

Данные о первой известной нам правомонархиче­ской организации в Воронеже относятся к августу 1903 г. Речь идет о так назы­ваемом «Воронежском комитете борьбы против социализма». Мы не располагаем сведениями о структуре и численности первой черносотенной группы, возникшей в Воронеже. В ней, вероятно, состояли представители консерва­тивно настроенной интеллигенции. О планах ВКБПС можно су­дить лишь по трем экземплярам лис­товки-«призыва», написанной от руки, с оттисками печати «Воронежский комитет борьбы против социализма». Комитет намере­вался на­ладить регулярный выпуск своего бюлле­теня, так как дан­ное обра­щение вышло под заголовком «Листок №1»³. Вероятнее всего, автором обра­щения был Н.Н. Пантелеевский, поскольку листовка ВКБПС сов­падает в основных положениях с его речью, опубликованной в «Воронежском телеграфе» 21 сен­тября 1903 г., то есть месяц спустя после появле­ния «при­зыва».

В воззвании комитета говорилось: «Друзья! сильно бьется сердце и больно становится смотреть на эти страшные картины гнусных злодеев, которые своими прокламация­ми извращают умы молодых людей, сбивая с истинного пути». Листовка была обращена к молодежи: «неужели каждый из вас поднимет руку на Самодержавца, неужели вы не можете по­нять, какая гибель грозит нашему Отечеству, которое цветет и креп­нет на страх врагам, неужели каждый из вас живет чужим умом и берет пример с изменников Родины, скрывающихся за границей, действуя по наущению ино­странных дер­жав»⁴. Работе левых партий среди молодежи, направленной, путем создания рево­люционных организаций, на подрыв существующего строя, члены комитета хоте­ли противопоставить сплоченную антиреволюционную организа­цию: «призываем Вас организовать одно неразрушительное общество борцов за пра­вое дело против наших врагов - социалистов, которые своими ложными уче­ниями отвлекают массы людей». Обращение заканчивалось на патетической ноте: «поднимем бе­лое знамя - символ чистоты, борьбы и преданности Царю и Отечеству»⁵. Эти листовки не могли иметь широкого хождения. Сам факт их написания от руки под копирку свидетельствует об отсутствии серь­езной материальной базы у правых, чего нельзя сказать о возможностях левых ор­ганизаций того периода, и отсутствии поддержки правомонархистов со стороны властей.

Создание Комитета было сугубо воронежской инициативой. Вместе с тем, почти одновременно в 1902 г. в Париже было издано обращение «Лиги для спасения Русского Отечества». Целью создания как «Лиги», так и ВКБПС, была активная борьба с революционным движением¹. Между тем, одно из отделений «Лиги» было в Харькове, где в ноябре 1903 г. возник первый провинциальный отдел Русского собрания. Таким образом, Комитет возник несколько ранее Харьковского отдела РС. После августа 1903 г. каких-либо других упоминаний о деятельности ВКБПС и других правомонархических организаций в Во­ронеже нет вплоть до 1905 г.

Правомонархические организации и антиреволюционно настроенные лица ак­тивизировали свою деятельность с началом революции. В январе 1905 г. в «Воронежских губернских ведомостях» было опубликовано воззвание против со­циал-демокра­тов². Кроме того, в городе распространялись листовки правых, пестрящие заголовками типа: «Россия на краю пропасти», «Пора проснуться», «Горит Россия» и т.д. Часто эти обращения перепечатывались из «Московских ве­домостей» и других кон­сервативных изданий. Ус­ловно эти обращения можно разделить по характеру текста на призывы к властям, ин­теллигенции, низшим и средним городским слоям населения и кресть­янам.

Установить пути распространения подобной агита­ции трудно. По утверждению Ю.И. Кирьянова, многие листовки, осо­бенно без выходных данных, могли печататься в ДП МВД³. Между тем, власти должны были как-то реагировать на появление подобного рода призывов. В то же время, в силу официальных предписаний, власти запрещали распространение любой нелегальной литературы. Об этом можно судить по секретному циркуляру МВД от 10 апреля 1905 г., разослан­ному начальникам губернских ЖУ. Особый отдел МВД уведомлял ВГЖУ о появлении в стране «тайных патриотических ор­ганизаций», что с точки зре­ния официальных властей, было крайне не­желательно: «в С.-Пе­тербурге, на­пример, был случай обнаруже­ния воззвания к “врагам оте­чества” от имени “Тайного общества террористов-консерваторов “Белый передел”»⁴. Тогда возникло довольно много подобного рода орга­низаций, которые, вы­пустив воззвание, призывавшее к расправе с носи­телями чу­ждой идеологии, прекращали свою деятельность. Естественно, что эти образо­вания не могли контро­лироваться вла­стями. Сведения об их численности и уча­стниках отсутствуют. Можно пред­положить, что в них участвовали анти­революци­онно настроенные представи­тели интеллигенции, объединенные в небольшие кружки.

Смысл воз­званий этих организаций, как пра­вило, сводился к следую­щему: все они были направлены против «предста­ви­телей интелли­гентного обще­ства», «либеральных земцев», «жидовских смутья­нов», «за­бас­товщиков», а также «всех господ, желающих ограничить са­модержавную власть в личных своих ви­дах».⁵ В.О. Левицкий отмечал, что боль­шинство этих и подобных им организаций носили совершенно эфемер­ный характер: «ни одна из них не пережила 1905 год. Все они немногочис­ленны, представляя из себя за­говорщические кружки, терпимые властью. Цель их вызвать погром, после ко­торого эти организации обыкновенно рас­падаются. В большинстве случаев эти организации имеют полицейско-прово­кационное проис­хожде­ние»¹. Последнее утверждение вызы­вает сомнение, по крайней мере, в отношении Воронежа. Напротив, из жандармских документов видно, что подобные организации были также нежелательны для властей, как и революционные.

Остановимся подробнее на этих воззваниях. В листовке, выпущенной газетой «Донская речь» летом 1905 г., земские деятели обвинялись в попытке ограничить само­державие и в пособничестве левым². Характерна листовка РМП: «Как либераль­ные земцы хотят искромсать Россию», в которой черносотенцы следующим образом излагали «дух постановлений Съезда земских и городских деяте­лей от 14 сентября 1905 г.»: «они решили не только уничтожить Самодержавие, но и искромсать Россию». Далее пояснялось, как земцы собирались это де­лать: «отдать всю Западную Рос­сию полякам... Литву с Вильной, Белоруссию со Смоленском, мать городов Рус­ских Киев, Малороссию с Черниговом, Полтавой и Харьковом... тоже готовы отре­зать от России и сделать из нее Украинскую об­ласть». Ту же участь правые пред­рекали Кавказу, Заволжским губерниям, Сибири, другим частям страны: «И будет так, что все... инородцы и иноверцы свободно бу­дут жить в этих русских губер­ниях, а Русских людей считать чужими..., теснить и выживать. И будет жить Рус­ский народ как бы в черте оседлости, в одних только внутренних губерниях, где ему и теперь уже тесно, где у него и земли-то мало, да и она уже вся истощена»³. Таким образом, правые выступали не только против сепаратизма, но и против областничества.

Представители правых, призывавших к «вооруженному отпору смутья­нам, ополчившимся на Царя и Русскую Веру»⁴, ожидали под­держки властей, хотя бы на местном уровне. Однако очевидно, что по­добной поддержки им не было оказа­но. Напротив, официальные власти стремились сдержать проявление какой бы то ни было обще­ственной деятельности, в том числе и правых организаций охранительного на­правле­ния. В лучшем случае эти органи­зации были «терпимы властью». Характерно было в этой связи распоряжение МВД от 16 мая 1905 г. В нем говорилось: «в последнее время об­наружен был случай распространения воз­званий за подписью “Белая Сотня”, в ко­тором содер­жится подстрекательство к насилию над евреями» и далее отмечалось, что «повышенное настроение, как в хри­стианской, так и в еврей­ской части населения, разжигая их национальную не­нависть, способно вызвать острое столкновение». Эта мысль просматрива­лась и в циркуляре, вышедшем месяцем раньше: «проявле­ние деятельности тайной недозволи­тельной организа­ции, могущей вы­звать опас­ность столкно­вения разных групп населения, недопус­тимо»¹. Начальник ВГЖУ В.З. Тархов ника­кого содействия правым организациям оказывать не намеревался. На секрет­ных жандармских до­кументах, циркулярах МВД сохранились его резолюции: «для руководства и точ­ного исполнения». Однако в оценке развития событий ошибались как власти, так и их против­ники.

Напомним, что «возбуждение» населения по всей стране началось после событий 9 января 1905 г. в Петербурге. Представители революционных партий развер­нули анти­правительственную пропагандистскую кампанию. Частью кампании был выпуск большого количества литературы. Оче­видцы тех дней свиде­тельствовали: «Кроваво красная “лите­ратура” заваливает прилавки магазинов, сто­лики подворотен, распирает сумки разносчи­ков и раскупается нарасхват»². Революционная агитация часто добивалась своих целей. Откликом на события 9 января явилась политическая стачка в фев­рале 1905 г. Во всем ЦЧР наблюдал­ся рост числа выступлений населения. Число революционных выступлений с сентября по декабрь 1905 г. составило 62 % от об­щего числа за 1905 – 1907 гг.³. Данные цифры наиболее характерны для Во­ронежской губ., так как на прошедшие в 1905 – 1907 гг. 300 выступлений в ЦЧР, 117 (39 %) приходилось на Воронеж⁴.

Однако мощная поддержка, вы­сказанная всеми сословиями Воронежа Манифесту 17 октября, вылившаяся в манифестацию, насчитывавшую (по данным ВГЖУ) до 10-20 тысяч человек⁵, свидетельствует о том, что «агитационный натиск» революционеров имел лишь частичный успех. Манифесту 17 октября различными общест­венными силами и слоями населения была оказана массовая поддержка, которая вылилась в многотысячные демонстрации. Эти демонстрации имели «проправительствен­ный» характер. Для противников монархии Манифест был конституционным документом, важной уступкой само­державия. Для монархически на­строенных слоев населения этот документ означал, с одной стороны, «милости Са­модержца», а с другой, – «попустительство» революционерам. Разнона­правлен­ность в оценках послужила толчком для последовавших столкновений и погромов.

По словам В.В. Абушик, «понятие “погром” (под «погромом» здесь понимается только «еврейский погром». – В.Р.) для губерний Центральной Рос­сии не совсем точно. Так как в большинстве случаев в октябрьские дни 1905 г. со сто­роны черносотенцев (здесь имеются ввиду монархически настроенные слои населения. – В.Р.) использовались приемы открытого, сило­вого, вооружен­ного, грубого подавления антимонархических выступлений оппозиционных сил»⁶. Револю­ционерам про­тивостояли в те дни монархически настроен­ные слои населения, а не «организа­ция». Никакой серьезной политической ор­ганизации пра­вого толка, способной активно противостоять революционному и либе­ральному движению, тем более организовать погром, в Воронеже в 1905 г. не было. Ни центральные, ни местные власти не собира­лись содействовать пра­вым организа­циям в России вообще и в Воро­неже, в частности. К тому же, погромы в большинстве своем несли не националь­ную, а поли­тическую окраску: черносотенцы об­виняли евреев в денежной под­держке забас­товочного движения, наличии большого числа лиц ев­рейской национальности в революционном движении.

Необходимо отметить отсутствие контроля центральных и местных властей за печатью. Это очевидно в связи с освещением событий октября 1905 г. То­гдашние сред­ства массовой информации зачастую тенденциозно излагали факты, касающиеся погромов, обвиняя в их организации правительство и кон­кретных чиновников, предавали гласности секретные документы. Так, во время событий, последовавших за Мани­фестом 17 октября, центральные и местные власти были недовольны оценками их роли в предотвращении и недопущении погромов, высказанными в печати, в связи с чем, начальник ВГЖУ полковник В.З. Тархов распорядился: «при шиф­ровке теле­грамм руководствоваться точно циркулярными предписаниями, так как шиф­руе­мые сведения... приобретают гласность»¹. Го­сударственные чиновники по­нимали, какой опас­ной в определенных обстоятельствах бывает пресса для сущест­вующего порядка. Од­нако распоряжения такого рода уже не могли остановить на­раставшую революцию. Тем не менее, органы госу­дарст­венной власти вообще и ВГЖУ, в частности, продолжали свою деятельность, направ­ленную не только против революционного движе­ния, но и против любой полити­ческой деятельности, даже правого толка.

Органы государственной власти к тому времени умели бороться только с революционными нелегальными организациями. Против ле­гальных методов борьбы левых, они не имели достаточного арсенала средств и приемов работы с населением, охваченным революцион­ной агитацией. Власти не могли справиться с массо­выми выступлениями, что говорит о негибко­сти их политики и о невозможности найти контакт с лояльной частью населе­ния, не­способностью использовать новые политические условия, созданные Манифестом 17 октября. Погромы, прокатившиеся по всей стране, были полной неожиданностью, как для властей, так и для революцио­неров. Не было выработано единой точки зрения на причины, побудившие участвовать в них крестьян, рабочих, мещан, де­классиро­ван­ных элементов. Не было единой точки зрения и на то, про­тив кого были направлены погромы: революционеров, ли­бералов, интелли­генции, евреев.

Официальная точка зрения в этом вопросе смыкалась с точкой зрения пра­вых: «погромы возникали исключительно вследствие вызывающего образа дейст­вий революционеров, в значительной мере евреев, принявших дарованные мило­сти в смысле упразднения всякого законного порядка и водворения анархии, в ко­торой они стали хозяевами положения и перестали считаться с достоинством вер­ховной власти и русского имени»¹. Точка зрения революционного и ли­берального лагеря заключалась в том, что погромы были организованы властями, или происходили при их попустительстве, осуществлялись «черной сотней» и де­классированными элементами.

Каковы были причины погрома в Воронеже? Остановимся на этом подробно. В большинстве городов о Манифесте узнали 18 октября. Нельзя сказать, что «объяв­ление гражданских свобод» было встречено с восторгом: правые были недовольны «попустительством» либералам, либералы считали уступки правительства недос­таточными, а революционеры восприняли его как призыв «к оружию!». Так получилось, что обсуждение населе­нием Манифеста совпало с «царским днем», днем восшествия на престол Николая II (21 октября), праздником Ка­занской иконы Богоматери (22 октября) и объявле­нием амнистии некоторым категориям политических заключенных (21 октября), при этом освобождение «товарищей» из тюрем в некоторых случаях происходило не без давления из­вне. Одновременно с этим полицейский аппарат, несмотря на сбои, продолжал работать.

С сентября по 17 ок­тября политическая ситуация в Воронеже, накануне получения Манифеста, была крайне неспокойной, а обнаро­дование Манифеста и после­дующие демонстрации в его поддержку, носившие ан­тире­волюцион­ный характер, явились одной из предпосылок развития правого движе­ния.

Остановимся на событиях, предшествовавших по­грому. 10 октября члены революционных организаций призвали рабо­чих же­лезной дороги к забастовке, но она не состоялась из-за «несогласия мастерских кроме вагонной». Однако 12 октября все рабо­чие «собрались во дворе вокзала, выгнали конторщиков и потребовали прекраще­ния работы, остановили телеграф»². Вначале они выдвигали только экономические требования. Позднее среди тре­бований мастеровых и рабочих воронежских мастерских и депо появилось, например, и та­кое: «Немедленно удалить начальни­ка Воро­нежского технического училища Н.Н. Пантелеевского за недоб­рое отношение к учащимся и крайне вредное реакцион­ное направление»³. Аналогичные требо­вания к вла­стям об удалении деятелей, неугодных революционерам, были вы­двинуты учащи­мися 1-й гимназии: священника о. Иоанна (Васильева), инспек­тора гимназии В.П. Дикарева, как «особого исполнителя полицейского строя школы»⁴. В дальнейшем политические требования бастующих приобретали агрессив­ный характер, появились призывы к свержению существую­щего строя и расправы с политическими противниками. Имели место избиения рабочих, отказывавшихся принимать участие в забас­товках и обзываемых революционе­рами «черносотен­никами».

14 ок­тября состоялись похороны студента-революционера А.С. Ро­зен­берга, умершего от туберкулеза. Меньшевичка Л. Махновец на митинге, «со­стоявшемся после по­хорон, на котором при­сутствовало около 50 человек, в смерти Розенберга обви­нила Правительство». Похороны были пре­вращены в революционную демонстра­цию, в ко­торой принимали участие уча­щиеся средних учебных заведе­ний. Как револю­ционное агитационное средство был исполь­зован гроб А.С. Розенберга, оберну­тый в красную материю. Инте­ресно отметить, что гроб несли «при участии Воро­нежского уездного предво­дителя дворянства Али­сова (И.Т. Али­сов - воронежский помещик, впоследствии член кадетской партии и октябрист)»¹.

В день издания Манифеста обстановка в городе продолжала нака­ляться. На Кадетском плацу Г.Л. Карякин (либеральный воронежский земский деятель, в дальнейшем член кадетской партии) произ­нес перед рабочими «речь револю­ционного содержания», говоря словами жандармского документа, главным лозунгом которой был: «Долой Са­модержа­вие!»². 18 октября, когда известие о Манифесте было уже получено, си­туа­ция стала меняться не в пользу революционеров, так как в среде ра­бочих стали за­рождаться сомнения в целесообразности забастовки по причине резкого повышении цен на продукты по­требления. На митинге И.Л. Шингарев (социал-демократ, двоюродный брат известного А.И. Шингарева) «призвал бастующих не пре­кращать забас­товку ввиду начавшихся уступок со стороны Правительства, читал и разъяснял Высочайший Манифест от 17 октября: “Царь и министры, уступив тре­бованиям народа, объявляют конститу­цию”»³. Интересно отметить, что либеральные ора­торы уго­варивали рабо­чих продолжать забастовку, чтобы окончательно сломить власти. По сведениям ВГЖУ, «Карякин раздавал деньги бастую­щим рабочим, объясняя, что таковые соб­раны для них евреями»⁴. Последнее обстоятельство могло дать по­вод для по­следовавшего погрома. Отдельные конституционные демократы в то время способствовали продолжению и расширению революции и связанных с ней беспорядков.

19 октября ситуация еще более обострилась: утром на Кадетском плацу прошел митинг революционеров, на котором произносились «возмутитель­нейшие речи». В то же время было зачитано письмо 114 рабочих, направлен­ное против забастовки, при этом революционеры убеждали присутствовав­ших, что письмо подложное, со­ставленное в по­лиции. Прозвучали тре­бования выдачи оружия для «самообороны». Было объявлено, что «нуждаю­щимся забастов­щикам нужны деньги...»⁵. По свидетельству документов ВГЖУ, в среде сборщиков де­нег был «неизвестный мужчина из евреев... к концу со­брания ра­бочие направи­лись к Народному дому и, которые заявляли, что не имеют средств к существова­нию, получали деньги»⁶.

20 октября состоялся еще один ми­тинг, на котором Л. Махновец снова говорила «возмутительнейшие речи против Особы Государя Импера­тора, но была согнана рабочими». В течение дня ситуация изменилась не в пользу революционеров. К двум часам дня на площади близ Зимнего театра по инициативе городских жителей был отслужен торжественный молебен. Перед молящимися был представ­лен «убранный гирляндами и цветами портрет Его Императорского Вели­чества». На балконе театра появился оратор, присяжный поверенный С.А. Петров­ский (впоследствии депутат III ГД от октябристов), «выступивший с патриотической речью», и «митингующая процессия с Портретом Государя пошла к Митрофаньевскому монастырю, где было совер­шено молебствие»¹. В тот же день произошло столк­но­вение между манифестантами и забастовщиками на Кадетском пла­цу, причем не­сколько организаторов и участников забастовки были избиты.

С этого момента начинает изменяться отношение революционеров к властям: если раньше они были почти полными хозяевами в городе и заявляли о готовности взять власть в свои руки, в том числе и по поддержанию порядка, то потом, чувствуя, что ситуация выходит из под их контроля, сместили ак­центы по отношению к властям: «Где полиция? Почему бездействуют власти?».

Митинг, намеченный на 21 октября, был отменен собранием организа­торов забастовки, которые считали, что усилилась деятельность «черной сотни». Революционеры утверждали, что якобы «фактически установлено участие в “черной сотне” чи­нов полиции». Они объясняли причины отмены «левого» митинга так: «торжественная процессия, устроен­ная по улицам Воронежа 20 октября при благосклонном участии сплоченного отряда хулиганов (так в тексте. – В.Р.), все это убе­дило делегатское собрание (речь идет о комитете руководителей забастовки. – В.Р.) в том, что местная ад­министрация ищет случая вызвать стол­кновение между орга­низованными ра­бочими и черной сотней для того, чтобы дать возможность вме­шаться поли­ции, войскам и казакам, и таким образом, деморализовать организо­ванных стачечников». Окончательное решение левых выглядело так: «отменить митинг, чтобы лишить черносотенную агитацию необходимой для нее почвы»².

В эти дни из ДП МВД последовали телеграммы воронежскому губернатору, в которых подчеркивалась необходимость «принять самые реши­тельные меры..., не останавливаясь перед применением оружия», чтобы не допус­тить погром³. «Ввиду слухов о предстоящем погроме... воро­нежские евреи просят личной и имущественной охраны. Благоволите принять предупредительные меры»⁴, – говорилось в телеграммах. Леволиберальная часть общества не могла и предположить, что манифе­стации и погромы были явлением стихийным, то есть не были организованы ка­кой-то силой. Представители воронежской либеральной общественности направляли телеграммы в раз­личные инстанции, с целью оказать дав­ление на местную власть.

21 октября в торговом центре города у хлеб­ной биржи «собрались го­родские жи­тели в ожидании вынесения из нее Портрета Государя императора», и вместо революционного митинга состоял­ся митинг в поддержку самодержавия. На нем прозвучали слова обывателей о том, что «евреи живут безбедно, тес­ня русский народ» и т.д. Ораторы призывали прекратить забас­товку, так как «все от нее терпят»⁵. Толпа, собрав­шаяся у биржи, была силь­но возбуждена, когда пронесся слух, что представители еврей­ской общины отрицательно отнеслись к мани­фестации с вынесением порт­рета Николая II: «К чему это нужно со всякими портретами ходить». В результате этого несколько евреев были избиты, «совершались мелкие бесчин­ства», было разгромлено несколько квартир¹.

После митинга процессия двинулась к Митрофаньевскому монастырю, где проходил парад войск воронежского гарнизона по случаю годовщины вступления на престол Николая II. После отбытия войск в казар­мы манифестанты количеством 10-20 тысяч человек (по оценкам ВГЖУ) направились к кадет­скому плацу по Большой Дворянской. Очевидцы показывали, что среди манифе­стантов были люди разных сословий: «приказчики, чиновники, мещане, барыни, барышни и учащиеся». Настроение толпы было «мирное, проникнутое глубоким патриотизмом». Причина шествия - «почтить Государя за его великие милости, да­рованные Манифестом 17 октября». В то время как манифестанты двигались по Большой Дворянской, недале­ко от Тулиновского переулка собралась толпа моло­дежи человек в триста. «При проезде мимо нее полицмейстера, не­сколько лиц, бывших в толпе, остановили последнего, требуя от него прекратить организацию “черной сотни” и выдать оружие» для «самообороны». Полицмейстер ответил им, что никакой «черной сотни» в Воронеже нет, и направился к дому губернатора².

В то время воронежские революционеры совещались: «устроить ли демонстрацию в противовес патриотической – решили воздержаться, ввиду того, что